Бойцы Сазонова разбились на три группы и отправились: одни на дорогу Выдрица – Лисино – Корпус – Тосно, другие к деревне Остров, третьи к Печнову – спасать Власова.
Сазонов не знал, что посылает партизан искать предателя.
За Афанасьевым прилетел самолет. Ночью начальник связи 2-й ударной улетел на Большую землю. На аэродроме его встретили генерал армии Мерецков и армейский комиссар первого ранга Запорожец.
Они рассказали потрясенному Афанасьеву о том, что германское радио сообщило: «Во время очистки недавнего волховского кольца в своем убежище обнаружен и взят в плен командующий 2-й ударной армией генерал-лейтенант Власов».
– Эх, Андрей Андреевич! Видно, гордыня помешала тебе принять мой добрый совет. Были бы сейчас вместе, – подумал вслух Афанасьев.
Никто еще не знал, что Власов сдался в плен добровольно.
Я прочел сотни документов. Не могу забыть страницы из дневника младшего лейтенанта Николая Ткачева.
Ткачёва убили под Мясным Бором, когда он с остатками своей роты 1238-го полка 382-й стрелковой дивизии выходил с боем из окружения. Его друг, лейтенант Петр Воронков, сохранил дневник.
«Я стою на берегу Глушицы. Когда-то, совсем недавно, перед самой войной, мы забрели сюда с Панеи. Боже ты мой, как нам было хорошо! А сейчас тут мышь не проскочит – немцы простреливают каждый сантиметр. Как я ненавижу войну! Но все равно я буду драться до последнего, а если умру, то с сознанием исполненного долга. Какой-то подлец пустил слух, что нас предали. Я все допускаю: ошибки, промахи, глупость, наконец, но предательство!..»
Николай Ткачев не допускал мысли, что Власов – предатель.
Я теперь это знал. Я понял: Власов мог выйти из окружения. Мог выйти и не вышел. Не захотел. Ушел к врагу. И он стал для меня личным врагом, потому что изменил моей Родине, моему народу, в том числе и мне, Андрею Мартынову, моей жене, моим детям.
Я спросил Мальгина:
– Когда?
– Когда будешь готов.
– Я готов. Я готов совершить приговор над этим выродком.
– Этого мы тебе не поручаем. Его будут судить… Продолжай готовиться.
[1], в комсомоле не состоявшем, закончившем высшие стрелковые курсы «Выстрел», командовавшем до войны ротой, батальоном, полком и дивизией.
Есть сведения: особенно пошел в гору после 1937 года, долго не вступал в Коммунистическую партию, боялся, что напомнят о происхождении из кулаков, честолюбив, любит женщин (едва отправив последнюю жену рожать, немедленно завел двух любовниц), любит деньги, замкнут, хитер, труслив, очень боится смерти.
Просим уточнить: сколько земли было у отца, кто его друзья среди советских военных, какое впечатление произвел на русских его переход на нашу сторону».
В конце запроса значилось: «Необходимо на предмет использования генераллейтенанта Власова в антисоветских целях».
Если бы не Штрикфельд, можно было бы сойти с ума от безделья. Капитан был мастер на все руки: хорошо, не пьянея, выпивал, забавно рассказывал анекдоты, не стеснялся даже про Геббельса: «Берлинцы знают: если в газетах сегодня белое пятно, значит, изъята очередная статья министра пропаганды». К концу второй недели, вечером, Штрикфельд, внимательно посмотрев на своего поскучневшего подопечного, извинился и ушел. Вернулся он поздно с двумя девицами. Девицы вели себя благопристойно, подавая руку, сделали книксен, назвались, правда, только по имени. Одна – Мурой, другая – Люсей.
Власову понравилась Люся – среднего роста плотная брюнетка с высоким бюстом. Им овладело беспокойство, как бы Штрикфельд тоже не обратил на нее внимания. Но капитан и тут оказался любезным:
– Вы наш гость. Право выбора за вами.
Штрикфельд поставил две бутылки вина, хотел было наполнить рюмки, но Власов заторопился, подмигнул: «Уводи свою…» И сел рядом с брюнеткой вплотную. Она захохотала, взвизгнула:
– Ну и дылда!
Потом всмотрелась, брезгливо отодвинулась:
– Это не с твоим ли, милок, портретом немцы листовки раздавали?.. Эх, жизня наша с тобой сволочная!.. Чего вина наливаешь – водки давай! Водки!..
Дня через два Штрикфельд появился в форме офицера гестапо и в ответ на удивленный взгляд Власова заявил:
– Сегодня у нас деловое свидание…
Власов надеялся, что подадут «опель-адмирал», повезут в ставку Гитлера, при разговоре с фюрером будут присутствовать высокопоставленные лица рейха, все произойдет по самому высшему разряду – не каждый же день добровольно переходят к немцам командующие армиями. А ехать никуда не пришлось. В ту же комнату, где он сидел, капитан ввел немца в штатском.
Без всякой торжественности, даже без фашистского приветствия, которым иногда по утрам встречал его Штрикфельд, штатский деловито отрекомендовался:
– Хильгер, советник министерства иностранных дел.
Сел без приглашения, словно не гость, а хозяин. Небрежно сказал:
– Я слушаю вас, генерал.
Власов недоуменно посмотрел на Штрикфельда. Капитан молчал, на лице равнодушная неприступность: «Выкручивайся, как знаешь!»
– Я хотел вас послушать, господин Хильгер… Мне, собственно, говорить нечего… Я все сказал своим добровольным переходом на сторону Великой Германии. Могу только добавить, что я предлагаю свои услуги, свои знания для борьбы с коммунистами.
– Чем вызвано ваше решение?
– Убеждениями.
– Вы могли бы сообщить их, хотя бы вкратце?
– Попытаюсь.
– Я слушаю.
– Я вырос в религиозной семье. Мои родители хотели, чтобы я стал священнослужителем.
– Вы верите в бога?
– Как вам сказать…
– Сказать можно или да, или нет.
– Верю…
– Продолжайте.
– Советская власть, отделив церковь от государства, лишила церковь ее законности…
– Для верующего это безразлично.
– Верить можно, но быть, пастырем такой церкви трудно. Постоянные преследования…
– Я понял. Какие причины еще, кроме религиозных, побудили вас перейти к нам?
– Их много…
– Укажите хотя бы некоторые.
– Я не согласен с марксизмом-ленинизмом.
– В чем?
– Я не верю в теорию классовой борьбы. Есть люди способные, трудолюбивые, экономные, настоящие хозяева и есть ленивые, глупые, беззаботные, завистливые. Земля должна принадлежать тем, кто ее любит и умеет обрабатывать.
– Сколько земли имел ваш отец?
– Четыреста моргенов…
Хильгер заглянул в записную книжку.
– Вы не преувеличиваете? Может быть, сорок?
– Возможно, я неправильно перевел русские меры в германские.
– Ваши взгляды на промышленность тождественны вашим аграрным?
– В основном…
– Насколько нам известно, вы состояли в Коммунистической партии. Почему вы в нее вступили? Мы бы хотели получить от вас искренний ответ.
– Идеи коммунистов мне абсолютно чужды, более того, они мне враждебны. Но с волками жить – по-волчьи выть…
– Где гарантия, что вы будете честно служить Великой Германии?
– Честное слово офицера.
– Вы однажды, даже дважды давали честное слово: один раз – принимая присягу, второй – вступая в Коммунистическую партию.
– Я докажу делом…
– Что вы подразумеваете под «делом»?
– Борьба с коммунистами.
– Каким путем?
– Любым. Каким вам будет угодно.
– Что бы вы хотели делать сейчас?
– Помогать Великой Германии свалить советскую систему…
– Германские вооруженные силы справятся с этим без вашей помощи.
– Возможно. Но завоеванной страной надо управлять…
– Любопытно! И что вы предлагаете?
– После победы над коммунизмом Россия должна стать самостоятельным государством.
– Самостоятельным? Это совсем любопытно! И какие выгоды от этого получит Германия?
– К Германии должны отойти вся Украина, Прибалтика, Белоруссия, Крым. Русские земледельцы будут обеспечивать Германию продуктами сельского хозяйства на льготных условиях. Совместное использование полезных ископаемых…
Хильгер впервые за всю беседу улыбнулся:
– Ваши соотечественники поддержат вашу щедрость?
Вопрос прозвучал явно иронически. Власов сделал вид, что не заметил.
– Лучше иметь одну Великороссию, нежели не иметь ничего.
Хильгер подвел итог:
– Теперь, генерал, нам ваши позиции более или менее ясны. Я доведу их до сведения… Пока все будет обсуждаться, пройдет какое-то время. Нам бы хотелось, чтобы вы, не дожидаясь ответа, провели ряд акций.
– Что я должен сделать?
Хильгер достал из портфеля плотный глянцевый лист.
– Это проект вашего обращения к русским солдатам и офицерам. Подпишите. И еще одну подпись под вашей фотографией.