Вайнеры Б. Эра Милосердия

- Я вот как раз сейчас и думаю о том, что ты закона опасаешься меньше,
чем своих дружков бандюг. Пожалуй, правильно будет тебя... отпустить.
От неожиданности даже я чуть не вякнул, а Ручечник спросил медленно:
- То есть... как?
- Как, как! Обычно. На свободу. Никто ведь не видел, как ты номерок у
англичанина увел, а с шубой задержана Волокушина - тебя ведь там и
поблизости не было. Так что мы ее будем судить, а ты иди себе. Иди
спокойно...
- А я?! - закричала Волокушина.
- Вы, милая моя, будете отвечать по всей строгости закона, - развел
руками Жеглов. - А приятеля вашего, Светлана Петровна, мы отпустим. Ты,
Ручечник, свободен. Пошел вон отсюда...
- Но я не хотела! Я не виновата! Я думала... - забилась в вопле
Волокушина.
- Иди, Ручечник, иди, не свети здесь. Ты нам мешаешь, - сказал резко
Жеглов, и Ручечник вялой, скованной походкой двинулся к выходу, все еще не
веря в то, что ему разрешили уйти.
- Шарапов, проводи его на улицу, - кивнул мне Жеглов и еле слышно,
одними губами, добавил: - До автобуса...
Я вытолкнул Ручечника в коридор, и он все еще двигался сонным
заплетающимся шагом, но не прошли мы и половины коридора, как он повернулся
ко мне:
- Спасибо, я дорогу знаю...
- Да нет уж, - засмеялся я. - Со мной будет надежнее.
Мы прошли несколько шагов, и я ему доверительно сказал:
- Через день-другой поймаем мы Фокса, вот он порадуется, что взяли
тебя за руку, поговорили о нем немного и сразу отпустили, а подельщицу
посадили...
- Я вам, суки лягавые, ничего не говорил! - заорал Ручечник.
- Не говорил, так скажешь, - пообещал я и увидел, что навстречу мне
идут Пасюк и Тараскин. - Вот вам особо ценный фрукт.
- Это что за персонаж? - поинтересовался Тараскин.
- Настоящий уголовный кореш. Он Фокса сдавать не хочет, ножа от него
словить опасается, а женщину, которую втравил в уголовщину, оставил за себя
отдуваться.
- Парень гвоздь - сам в стену лезет, - ухмыльнулся Тараскин. - Что с
ним делать?
- Отведи его в "фердинанд" и подожди нас - мы скоро все придем. На
обыск поедем, к ним домой...
- Меня отпустили! - заблажил Ручечник. - Не имеешь права меня
задерживать - тебе старший приказал!
- Иди, иди, не рассуждай, - сказал Тараскин. - Твое место в буфэте!
Я вернулся назад, в кабинет администратора, и в этот момент в
полутемных коридорах загорелся пригашенный свет, зашумели люди, зашаркали
подошвами, засуетились вокруг - это окончилось первое действие, антракт.
Вот те на! Мне показалось, что минули часы - столько всякого напроисходило
с нами, - а там только одно действие протанцевали.
Жеглов устроился на ручке кресла, в котором сидела Волокушина, и голос
у него был такой, будто они в парке на скамеечке про жизнь и про чувства
свои высокие беседуют.
- Светлана Петровна, вы мне глубоко симпатичны, только поэтому я веду
с вами эти занудные разговоры. Вы поймите, что проще всего мне было бы
отправить вас сейчас в тюрьму, а дней через двадцать ваше дело уже
кувыркалось бы в суде. Вы ведь не маленькая, сами понимаете, что с того
момента, как вас предал Ручечник, нам и доказывать нечего - задержали вас в
манто, пять свидетелей, "Встать, суд идет!". Дальше как в песне: "И вот
опять передо мной параша, вышка, часовой..."
- Чего же вы от меня хотите? - спрашивала она, и все ее лицо
расплывалось, текло, слоилось от обильных слез. И все равно она была ужасно
красивая, может быть, даже сейчас, несчастная и заплаканная, она была еще
лучше.
- Чтобы вы сами себе помогли в суде, а путь для этого у вас только
один. Абсолютно чистосердечным раскаянием, рассказом обо всем, что вас
связывало с позорным прошлым, вы расчистите себе дорогу к новой жизни...
В общем-то Жеглов объяснял правильно, но меня удивляло, что он все это
проповедует больно уж красиво, в таких возвышенных тонах, и я никак не мог
сообразить, то ли у него на это есть расчет какой-то, то ли просто не может
удержаться, чтобы не погарцевать маленько перед очень привлекательной
женщиной, пускай хоть и воровкой.
- Я расскажу обо всех... обо всех... - Она явно не решалась выговорить
"кражах" и все подыскивала какое-нибудь подходящее, не такое ужасное слово.
- Обо всех случаях, когда мы брали... чужое...
- Верю! - вскочил с ручки кресла Жеглов. - Верю, что вы многое поняли
и сможете пройти через этот отрезок вашей жизни, как через ужасный сон. Но
для начала у меня к вам вопрос - я хочу еще раз проверить вашу искренность.
- Пожалуйста, спрашивайте!
- Вы ведь не единожды вместе с Ручечником встречали Фокса? Когда это
было последний раз?
- Мне кажется, это было дня три назад. Или четыре.
- Где?
- В коммерческом ресторане "Савой".
- Фокс был один?
- Нет, с Аней...
- Кто назначал встречу в "Савое"? Ручников? Или Фокс?
- Фокс. Я это точно знаю. Ручников говорил с ним по телефону.
- А кто кому звонил?
- Фокс ко мне домой позвонил, и я слышала, что Ручников его спросил:
"Где встретимся?"
- А сколько раз вы видели Фокса?
Она пожала плечами:
- Точно я не помню, но, наверное, раз пять... Они ведь с Петром вроде
дружков.
Жеглов наклонился к ней вплотную и спросил задушевно:
- Светлана Петровна, а может быть, делишки у них есть общие?
- Нет-нет, я уверена, что Ручников ни с кем никаких дел не имеет. Он
мне всегда говорил, что у него специальность ювелирная и компаний ему не
надо...
- А Аня, она всегда с Фоксом бывает?
Я смотрел на Жеглова - очень хорошо он допрашивал, в его вопросах не
было угловатой протокольной жесткости, он давил ее очень мягко, настырно,
словно любознательный сосед-сплетник в домашнем разговоре за стаканом чая,
и сыпались вопросы безостановочно, вроде бессистемно, но таким образом, что
она сосредоточиться не успевала.
- Аня? - переспросила Волокушина. - Кажется, всегда. Она ему жена. Или
полюбовница, точно уж не могу сказать.
- А где живут они?
Волокушина руки прижала к груди:
- Честное слово, не знаю!
- Она блатная? - быстро и жестко спросил Жеглов.
- Нет, она похожа на приличную женщину... - удивилась Волокушина, и я
видел, что Жеглов усмехнулся уголком рта: по тону Волокушиной было
очевидно, что она и себя считает безусловно приличной женщиной.
- Они при вас разговаривали о своих делах? - поинтересовался Жеглов.
- Ну как-то так, между прочим. Они вообще о своих делах мало говорили.
Но и от нас вроде бы не таились...
- Понятно... - протянул Жеглов. - Понятно... А чем Аня занимается?
- По-моему, она на железной дороге работает.
- На железной дороге? - Жеглов вцепился в нее бульдогом. - Кем?
Стрелочницей? Проводницей? Кочегаром?
- Нет, что вы! Она как-то говорила - я не придала этому значения, -
про вагон-ресторан. Может быть, она официанткой работает? Или на кухне?..
- На кухне, на кухне, на кухне... - быстро повторял Жеглов, потом
поднял на меня взгляд, через голову Волокушиной спросил: - Володя,
смекаешь?
- Продукты с базы и магазина, - кивнул я.
- Это ведь Эльдорадо, Клондайк, золотые россыпи - через вагон-ресторан
пропустить такую тьму продовольствия - покачал головой Жеглов, потом поднял
тяжелый взгляд на Волокушину и сказал очень внушительно: - А теперь
вспоминайте, Светлана Петровна, очень старательно, изо всех сил
припоминайте - от этого, может быть, вся ваша судьба зависит... Как они
связывались - Ручников с Фоксом?
В глазах у Волокушиной была затравленность насмерть перепуганного
животного. Жеглов, с его плавными движениями, мягкими жестами, вкрадчивым
голосом, приковывал к себе ее внимание, как удав, и, если бы из дырки в
полу вдруг вылетел Змей Горыныч, наверное, он не привел бы ее в такой ужас.
- Ручников звонил пару раз к Ане по телефону, - срывающимся голосом
говорила Волокушина. - Но обычно Фокс сам звонил ко мне домой...
- Так, хорошо, - мотнул головой Жеглов. - Давайте, давайте
припоминайте: о чем говорил Ручников с Аней по телефону?
- Я не уверена, но мне кажется, что он с ней и не разговаривал...
- А как же?
- Он говорил, один раз я это точно слышала: "Передайте Ане, что звонил
Ручников". - И я видел, что Жеглов добился от нее искренности, она сейчас
наверняка говорила правду.
- И что, Аня перезванивала вам после этого? - Жеглов стоял около нее,
и я все ждал, когда он поставит свой хромовый сапожок на перекладину ее
стула, но он удержался, а может, это было излишним - он уже достиг с ней
контакта.
- Нет, после этого звонил Фокс; мне кажется, что Аня никогда к нам не
звонила...
- Прекрасно, прекрасно, очень хорошо, - бормотал себе под нос Жеглов,
потом быстро спросил: - Как выглядит Фокс? Внешность, во что одевается?
Волокушина, припоминая внешность Фокса, задумалась, а Жеглов подошел
ко мне и шепнул:
- Отвези Ручечника на Петровку и выколоти из него телефон Ани. Чтобы
телефон был во что бы то ни стало! Крути его как хочешь, но расколи - душа
из него вон! "Фердинанд" сразу верни за нами...
Я задержался в дверях, потому что услышал слова Волокушиной:
- ...Всегда ходит в военной формэ без погон, но форма дорогая, как у
старших офицеров. И на кителе у него орден Отечественной войны. И две
нашивки за тяжелые ранения...
Это меня почему-то очень разозлило и даже как то обидело - тварь
такая, носит ворованный орден! Я и мысли не допускал, что у него могут быть
свои награды. Бандит, тыловая сволочь, крыса...
И весь свой заряд злости на Фокса я разрядил в Ручечника. Он сидел с
очень гордым и обиженным видом на задней скамейке в нашем автобусе и
выстукивал за зубариках какую-то грустную мелодию. Копырин кивнул на него
головой:
- Талант у личности пропадает, мог им кормиться заместо воровства.
А Тараскин не очень к случаю вспомнил особо понравившееся место из
"Без вины виноватых":
- Им, бросающим своих детей, все до лампочки...
Я подошел к Ручечнику и негромко сказал:
- Встать!
Он сердито и удивленно посмотрел на меня и, покрываясь красными
пятнами досады и озлобления, крикнул:
- Ты тут не командовай! Найду на вас, псов проклятых, управу!
- Фоксу, что ли, на меня пожалуешься? - спросил я его серьезно и
дернул за ворот красивого серого макинтоша: - Встать, я тебе сказал!
Он, видимо, сообразил, что у меня рука не легче, чем у дружка его
Фокса, и проворно вскочил, злобно бубня себе что-то под нос. Я сказал
Копырину:
- Давай на Петровку. - И стал быстро обыскивать Ручечника. В кармане у
него нашел большой шелковый платок и велел Тараскину свернуть его кульком.
Все остальное из карманов складывал в этот узелок. А себе оставил только
его записную книжку - в красном кожаном переплете, с фигурным
зажимом-замочком и маленьким золотым карандашиком. Необычная это была
книжечка: на всех страницах алфавита только номера телефонов, без имен и
фамилий. Штук сто номеров, и некоторые из них были с какими-то пометками -
галочками, звездочками, крестиками, восклицательными знаками. Проверять их
все - на месяц крутовни хватит. Но, правда, нам сейчас проверять их все и
не надо было, этим можно будет позже, не спеша заняться. Две страницы меня
интересовали - на "А" и на "Ф". Я рассуждал таким образом: если телефон Ани
записан не на ее имя, то на имя Фокса. Так что или на "А", или на "Ф".
Автобус остановился в Каретном переулке, я взял Ручечника под руку и
сказал ему таким тоном, будто мы уже с ним обо всем договорились заранее:
- Идем, Ручечник, сейчас мы с тобой Ане наберем, попросим к нам
звякнуть.
Он дернулся, вроде бы руку хотел вырвать, но я его держал железно и
тащил быстро за собой в подъезд. И он пробормотал только:
- Вот ты ей сам и звони и сам договаривайся...
На страничке "А" было три телефона, а на страничке "Ф" один. И пока
шли по лестницам и коридорам, я быстро соображал, на какой номер мне надо
точно указать Ручечнику, чтобы свалить его одним ударом.
Скорее всего, нужный мне телефон на букве "Ф", поскольку Ручечника Аня
нисколько не интересует, это канал связи с Фоксом, он по нему Фокса
достигает, а не договаривается о чем-то с Аней.
И прямо с дверей кабинета я сказал Тараскину:
- Коля, не хочешь позвонить очень милой женщине? Если понравишься ей,
она тебя в вагоне-ресторане покатает, до отвала накормит...
- Всегда пожалуйста, - согласился Коля. - Давай номерок, наладим
связь!
Я заглянул в книжечку, на страницу "Ф", и с замирающим от ужаса
сердцем сказал:
- Номерок такой: К 4-89-18. - Захлопнул книжку и спросил у Ручечника:
- Ну, что нам передать от тебя Ане? Привет? Или Фоксу поклон?
Ручечник скрипнул зубами, и я понял, что попал в цвет. А он сказал:
- Кабы мне по моей работе бабы не нужны были, сроду бы с ними,
шалавами противными, слова не сказал! Языком, паскуды, как метлой, машут!
Он начал длинно, забористо ругаться матом; я понял, что сейчас-то уж
мы из него ничего не вытянем, и отправил его в камеру. А вскоре приехал
Жеглов. Он сел на свое место за столом, набрал номер телефона:
- Пасюк, это ты? Да. Не кончился еще спектакль? Ага! Значитца, когда
появится этот англичанин, проводи его вежливенько к администратору, оформи
заявление, протокол опознания шубы составь и возьми у них обязательно
расписку, что шуба ими получена в полной сохранности. А какие еще
разговоры? Ты ему тогда скажи, что у них там, в Англии, воруют не меньше.
Да-да. И правопорядок определяется не наличием воров, а умением властей их
обезвреживать! Вот так, и не иначе! Ну, привет...
Он положил трубку, прикрыл на миг глаза и спросил глухо:
- Успехи есть? Давай хвались...
- Телефон Ани имеется. Надо узнать через телефонный узел, где он
установлен, и ехать туда смотреть на месте.
Жеглов отрицательно покачал головой.
- Что, не надо? - удивился я.
- Адрес телефона узнать надо. А ехать туда рано. Там сначала установку
оперативную необходимо сделать...
Я не совсем сориентировался - то мы гнали как оглашенные, а то вдруг
Глеб начал зачем-то тормозить. Он посмотрел на меня, усмехнулся, и в улыбке
его тоже была усталость и горечь.
- Не понимаешь? - спросил он спокойно, словно у меня на лбу были
расписаны мои мысли.
- Не понимаю!
- Там никакой Ани нет. И скорее всего, никогда она там не бывает. - И
замолчал он, вроде ничего интересного и не сказал.
- А кто же там бывает?
- Не знаю, - пожал Жеглов своими покатыми литыми плечами. - Это
связной телефон, я уж с такими штуками сталкивался.
- Тогда объясни! - Я рассердился на него, мне казалось, что он нарочно
так говорит, чтобы совсем уничтожить результат моей крошечной победы.
- Не сердись, - сказал Жеглов. - Я просто устал маленько за эти дни. А
насчет телефона думаю так: кто-то там есть у аппарата, совсем никчемный
человек, попка, он спрашивает, кто звонил, а потом туда звонят Аня или Фокс
и узнают, кто ими интересовался. Понял?
- Понял, - протянул я разочарованно, но с поражением мне очень не
хотелось смиряться: - А все-таки надо попытать этот вариант! Вдруг это не
так, как ты говоришь?
- Обязательно попытаем, - успокоил Жеглов. - Тем более что нам эту Аню
теперь найти - во, позарез! Если мы с тобой ее высчитаем каким-нито
макаром, то мы и Фокса возьмем. Как из пушки! Это тебе не Ингриды разные -
тут у него серьезно, тут у него любовь с интересом, тут у него лежбище
должно быть...
- А почему ты думаешь, что его на лежбище брать удобнее?
Жеглов посмотрел на меня, засмеялся:
- Я пятый год с этим дерьмом барахтаюсь, так что кое-какие наблюдения
имею...
- Тогда со мной поделись.
- Уголовник - он, как зверь, инстинктами живет. У него нет такого
понятия, как у нас: совесть, долг, товарищество. У них это просто: больно
или приятно, сытно - голодно, тепло - холодно...
- Ну и что?
- А то, что я еще до войны побывал в уголке Дурова и очень поразила
меня там железная дорога, на которой мыши ездят. Видел?
- Видел. Выбегают мышки из вокзала, рассаживаются по вагонам и гоняют
по кругу. Смешно!
- Смешно, - согласился Жеглов. - А вот скажи мне, как добились, что
бессмысленные мыши все до единой усаживаются в вагоны? А? Можешь объяснить?
- Откуда? Я же не дрессировщик!
- Я тоже не дрессировщик. Но меня так долго занимал этот вопрос, пока
я не сообразил. Мыши живут в этих вагончиках, а перед самым представлением
их достают оттуда, и пустой поезд подъезжает к вокзалу. Открывают дверь - и
мыши с радостью бегут в дом, в свою норку...
- И ты хочешь перехватить Фокса, когда он однажды вернется в норку?
- Вроде того. И главная нора у него - у этой самой Ани!.. - Жеглов
встал из-за стола, хрустко потянулся, зевнул. - Ох, беда, спать хочется...
- Иди тогда домой и спи, - предложил я.
- Не могу. Мне надо по кой-каким делишкам еще сбегать. Ты установи
адрес телефонного номера, оформи протоколы задержания Ручечника и
Волокушиной, запиши ее показания - закончи, короче, всю сегодняшнюю
канцелярию. А думать завтра будем...
Жеглов скинул свой довольно поношенный пиджачишко, оглядел его
критически и спросил:
- Шарапов, ты не возражаешь, если я сегодня твой новый китель надену?
- Надевай, - кивнул я и взглянул на часы: половина одиннадцатого. Но
спрашивать Жеглова, куда это он так среди ночи форсить собрался, не стал. И
он ничего не сказал.
- Все, я двинул... - помахал мне рукой Жеглов. - Приду поздно...
Во сколько он пришел, не знаю, но когда я заявился домой в половине
третьего, Глеб уже спал. На стуле рядом с его диваном висел мой новенький
парадный китель, на который Жеглов привинтил свой орден Красной Звезды,
значки отличника милиции, парашютиста и еще какую-то ерунду. Я чуть не
завыл от злости, потому что, честно говоря, уже точно рассчитал, что если
выпороть из мундира канты, то можно будет перешить его в приличный штатский
костюм, который мне позарез нужен - ведь не могу же я повсюду таскаться в
гимнастерке!
Расстроился я из-за этого проклятого кителя. Мне было и непошитого
костюма жалко, и зло разбирало на Жеглова за его нахальство, а главное,
сильнее всего я сердился на самого себя за собственную жадность, которую
никак не мог угомонить. Ну, в конечном счете, эка невидаль - костюм
перешитый, наплевать и растереть! А я еще полночи из-за него уснуть не мог,
все стыдил себя за жадность, потом говорил всякие ехидные слова Жеглову, а
пуще всего жалел, что долго еще не придется мне пройтись в новом
темно-синем штатском костюме. Может быть, Ручечнику с его заграничным
шикарным нарядом и показался бы мой перешитый из формы костюм барахлом, но
мне плевать на его воровские вкусы - я знал наверняка, что мне к лицу был
бы синий штатский костюм, в котором мы с Варей куда-нибудь отправились бы -
в кино, в театр и теде, и тепе. Но перешивать пиджак из продырявленного в
четырех местах кителя просто глупо. И придется мне носить теперь парадную
форму самому.

x x x

На радиозаводе, где до сих пор
выпускались репродукторы "Рекорд", сейчас
приступили к подготовке производства пяти
ламповых радиоприемников-суперов типа
"Салют".

"Московский большевик"


Тараскина с утра забрали во второй отдел - людей у них катастрофически
не хватало, а на улице Стопани среди бела дня раздели ребенка, и Колю
бросили на это дело. А я вынул из сейфа уголовное дело на Груздева, взял из
него связку документов Ларисы и стал детально знакомиться с письмами от ее
наставницы - Иры. Писем было четыре: два из Москвы, местных, а два из Рузы.
Ничего особо интересного в этих листочках, испещренных мелким торопливым
почерком, я не обнаружил - так, ерунда, обычная дамская болтовня. Лишь одна
деталь привлекла мое внимание - в первом письме из Рузы Ира писала:
"Изредка навещает "Мое приключение", но все это абсолютно
бесперспективно... Разница в возрасте дает себя знать, и я поминутно ловлю
его взгляды на ножки проходящих мимо молодых актрисочек..." Во втором
письме, датированном двумя неделями позже, Ира с какой-то странной
интонацией сообщала: "Слава тебе, господи, я снова как ветер свободна! "Мое
приключение" благополучно почило - в том смысле, что он объявил о полном
нашем разрыве. Знаешь его привычку говорить готовыми блоками: "Разбитого не
склеишь...", "Мы разошлись, как в море корабли..". И укатил. Честное слово,
я чувствую какое-то облегчение, с ним меня все время что-то угнетало,
давило... Если он появится на твоем горизонте, будь с ним поосторожнее,
голубушка".
Последняя фраза настораживала, и я отложил оба письма в сторону, бегло
просмотрел письма матери - все они были давние - и принялся за счета и
телеграммы. Среди них тоже вроде ничего не было интересного.
Нет, все-таки это письмишко любопытное. "Если он появится на твоем
горизонте, будь с ним поосторожнее, голубушка". Мимо такой фразы проходить,
пожалуй, не стоит, хотя, скорее всего, подруга имеет в виду дела амурные.
Но такие вещи, как убийство, придают даже обычным выражениям довольно
мрачную окраску. Интересно, кто такой этот самый "Мое приключение"?
Наверное, только актриса и может так назвать своего знакомого! Кстати
говоря, и с нею, с этой Ирой, тоже следует потолковать: судя по письмам,
она была Ларисе довольно близким человеком... Я посмотрел обратный адрес
Иры на конверте: "Москва, Божедомка, 7, кв. 4" и невразумительная
закорючка. Ну, фамилию я у Нади спрошу, это не проблема... И в то же
мгновение в голове ослепительно полыхнуло воспоминание: Божедомка, 7!
Божедомка, 7! Ведь там живет женщина, любовница Фокса! Ингрид Карловна
Соболевская!
Я в растерянности встал. Ничего себе сыщик, прах тебя побери! "Мое
приключение"... Вот оно, приключение-то! Я, как дурак, выламываюсь:
"Алиментщика ищем, то да се", точно она не знает, какой нам алиментщик
нужен. Не зря же она Ларису об осторожности предупреждала. Вот оно как все
сомкнулось, а?.. Хорош же я, дубина стоеросовая, неделю такое письмо в
сейфе держу! Ну конечно же подпись "Ира" - сокращенное от "Ингрид", как же
мне в голову-то не пришло? Ой, Глеб когда узнает, стыдухи не оберусь!..
Но сюрпризы в этот день хлынули косяком, и, если Жеглов решит мне
оторвать голову, прав будет стопроцентно. Дверь в квартиру четыре дома семь
на Божедомке мне отворила молодая красивая женщина, тихо сказала:
- Я знала, что вы вернетесь...
Вгорячах хотел я ответить ей, что коли знала, то нечего было занятым
людям голову морочить, а выкладывала бы все как есть, но сдержался -
старшина Форманюк говаривал в таких случаях: "Ротный, ты сердишься, -
значит, ты не прав". Мало ли какие у нее были причины помалкивать! Но
дипломатничать я с ней не стал и спросил прямо:
- Вы мне почему не сказали, что ваше замечательное "приключение" -
Фокс - причастен к убийству Ларисы Груздевой?
Она и так бледная была, а тут совсем побелела, стиснула руки,
прошептала, словно криком прокричала:
- Нет! Не-ет!.. Я только тогда об этом подумала, когда вы ко мне
пришли...
- Неправда! Вы Ларису давным-давно предупреждали об опасности в
письме.
Она досадливо покачала головой:
- Не то, не то... Я совсем другое имела в виду...
- А именно?
Она поднялась, взяла папиросы, закурила. Отвернулась к окну, долго
молчала, и по ее прерывистому дыханию я догадался, что она плачет. Но мне
ждать некогда было, я поторопил ее:
- Так что же вы имели в виду, когда написали: "Будь с ним
поосторожнее, голубушка"?
Не поворачиваясь ко мне, она сказала:
- Есть вещи, о которых женщине очень трудно говорить... И я бы никогда
вам не сказала того, что сейчас скажу, если бы не смерть Ларочки... Перед
этим все меркнет, все теряет смысл... Все становится таким мелким и
жалким... Одним словом, Фокс бросил меня, чтобы заняться Ларисой... Она
ведь на десять лет моложе. Это очень горько и было бы невыносимо, если
бы... А-а!.. Поверьте, я не сердилась на Лару, я жалела ее. И
предупреждала, что это кончится плохо. Но, поверьте, я не могла предвидеть
такого ужаса...
- А сейчас?
- Сейчас я знаю то, что знают все: Илья Сергеевич арестован за
убийство Ларисы... И еще я знаю, что вы ищете Фокса. Но каким образом пути
их переплелись, я не представляю. Они ведь не встречались раньше.
- А потом?
- Не знаю! Но убеждена, Фокс должен был совершить что-то ужасное,
чтобы Илья Сергеевич при его выдержке решился...
Я сообразил конструкцию, которую рисует мне Ингрид, и спросил:
- Илья Сергеевич ревнив?
- Трудно сказать... Даже при его внутреннем благородстве возможны
ситуации, когда характер вырывается наружу...
Я решил, что секретничать мне нечего, и сказал в открытую:
- Боюсь, что вы себе не совсем правильно представляете картину
преступления. Ведь вы думаете, что Груздев убил Ларису из ревности, так?
Ингрид тряхнула решительно головой. Пышные пепельные волосы, собранные
высоким шиньоном, рассыпались по плечам, она досадливо отбросила их за
спину:
- У вас все как-то упрощенно получается. Не забывайте, что они мирно
разошлись и Илья Сергеевич жил с новой женой. Тут все много сложнее. Я
думаю, Фокс устроил какую-то невероятную, оскорбительную каверзу - он
мастер на такие штуки...
- А если предположить кое-что другое?
- Например? - осведомилась Ингрид.
- Ну, скажем, что он нашел общий язык с Груздевым... против Ларисы.
Она вскинула ладони, будто отталкивая от себя даже возможность
подобной мысли:
- Да что вы говорите! Это... это просто нелепо! Я повторяю: они не
были знакомы; во всяком случае, Лара до последнего момента ничего об этом
не знала.
- Тогда как вы объясните то, что у Фокса обнаружились некоторые вещи
Ларисы?
- Так вы его все-таки нашли?!
- Нет, к сожалению, пока только вещи...
Она подумала немного, потом сказала:
- Знаете, несмотря на то, что между нами произошло, Лара была со мной
откровенна. Незадолго до смерти она сказала мне мимоходом, что Фокс сделал