Страница:
Пингвин сделал еще один скользящий шаг вперед. «Еще один шаг, и он будет стрелять», - определил про себя Виктор.
— Ну что же ты молчишь? — говорил теперь уже без перерыва Пингвин. — Работая с нами, ты при желании можешь быть полезен всем — и нам, и твоему батюшке, и красным. Ты далеко пойдешь, если тебе уже сейчас доверили участвовать в нашей операции и даже каким-то способом убрать нас после ее завершения.
Виктор невольно вздрогнул: теперь стало понятно, почему Пингвин не поехал вместе с другими в «лендровере»!
— Не дергайся, — усмехнулся Пингвин. — Я не буду возражать, если ты выполнишь это задание вашей Системы и уберешь их всех, кроме… меня. Они уже — мятый пар, ненужные свидетели, а вот гонорар за них мы взыскать сумеем и неплохо им распорядимся. Ну, так что? Согласен?
— Нет! Нет! Нет! — выкрикнул Виктор, не в силах больше бороться с охватившим его отвращением и потеряв над собою контроль.
И тут же увидел направленный на него пистолет.
— Руки! Руки вверх! — крикнул Пингвин. — Ну! Бросай сюда твой паршивый кольт!
— Но… — поняв, что прозевал момент, попытался было еще что-то отыграть Виктор. — Если обо всем этом узнает отец…
— Узнает! Но только от меня! — оборвал его Пингвин. — Бросай кольт на землю и… — Он выразительно крутанул «беретой», приказывая Виктору вернуться к «тойоте»…
И в этот момент Виктор выстрелил не целясь, сквозь карман, как научился стрелять в спецшколе. Это произошло само собой, и Виктор потом был готов поклясться, что он и не думал убивать Пингвина. Но тот взмахнул руками и рухнул назад, отброшенный в кусты, опрокинутый навзничь выстрелом почти в упор.
Виктор в ужасе бросился к нему — Пингвин был мертв. Виктор попытался было вытащить тело из чащи колючих кустов, но колючки цеплялись за одежду убитого, словно не хотели отдавать его. И в этот момент, в момент, когда Виктор в отчаянии выпрямился, поверх кустов он видел, как по грейдеру мимо его «тойоты» пронесся «лендровер» парней из «Уочгарда». Они так спешили, что проскочили мимо стоящей на обочине пустой «тойоты». Они знали правила игры: не совать нос куда не следует и убираться от места только что проведенной акции как можно быстрее и как можно дальше…
Ну, нет, он не позволит и этим уйти безнаказанно! И Виктор, глядя вслед уносящимся в ночь задним огонькам «лендровера», сразу пришел в себя. Он кинулся к своей «тойоте», лихорадочно стал настраивать рацию, чтобы ровно через пять минут включить ее и нанести Смертоносный удар.
…Страшной силы взрыв, прогремевший ровно через пять минут, был слышен далеко окрест. Местные жители на него не обратили внимания — в районе шли военные маневры.
— Почему ты это сделал, Вик? Что толкнуло тебя? Почему?
Леон Невелинг смотрел прямо в глаза Виктору, стоящему перед его столом, на котором лежала желтенькая кассета от портативного магнитофона.
Виктор только что закончил рассказ о том, что произошло минувшей ночью в буше, точнее, о том, как он застрелил Пингвина. Обо всем остальном Невелинг-старший уже знал во всех подробностях из донесений соответствующих служб Системы. И теперь разговор шел о другом, о деле с телефонным звонком в либеральную газету.
О, сколько раз за ночь, проведенную без сна, Невелинг-старший уже проигрывал в своем воображении эту сцену, сколько раз ему слышались бессвязные оправдания сына, по глупости и интеллигентской мягкотелости ставшего на путь измены Системе и заслуживавшего тем самым самого сурового наказания. Сын наверняка должен был раскаиваться, плакать, словно малый ребенок, прося прощения у разгневанного отца, как бывало это когда-то в его не таком уж далеком детстве. И, как в те невозвратимые годы, Невелинг-старший хотел простить его. В конце концов, ничего страшного-то и не произошло: «изогнутый луч» выполнил свое предназначение, свидетели убраны, а дело с телефонным звонком закрыто приказом самого шефа Системы в «интересах государственной безопасности», и, пока Невелинг-старший жив, никто не осмелится даже вспомнить о нем. Виктор же, пройдя через все это, станет настоящим мужчиной, такие испытания не могут пройти бесследно. Но разговор с Виком должен быть суровым, а главное, решил Невелинг, надо постараться понять, почему сын решился на измену.
— Тебя должны судить за измену, — отчеканил Невелинг-старший и поднял прищуренные глаза, ожидая, что Виктор будет прятать от него свой взгляд. — За это полагается виселица.
— Я знаю, отец, — услышал он в ответ неожиданно твердый голос сына. Взгляда Виктор не отводил. — Пусть будет смерть. Теперь для меня это лучший выход. Хотя даже этим я все равно не отмоюсь от крови… От крови тех, кто погиб в самолете, от крови ни в чем не повинных людей, которых ты и те, кому ты служишь, обрекли на смерть лишь за то, что они боролись за равные человеческие права, за человеческие права для всех, независимо от цвета кожи, а значит, и за наши с тобою.
— А разве у нас нет или мало этих самых человеческих прав? У тебя, у меня, у твоей матери? — Невелинг нахмурился: нет, не таких слов ожидал он от родного сына.
— Нет человеческих прав у тех, кто отнимает их у других. И мы с тобою уже никогда не поймем друг друга, отец. Когда я приехал, я сначала еще надеялся. Думал, что ты чего-то просто не понимаешь, и если тебе все как следует объяснить…
— Мне ничего не нужно объяснять. Когда ты приехал, я понял, кем ты стал там, в Европе, ведь все эти годы я следил, чем ты там занимался. И мне было нелегко видеть все это и знать, что ты позоришь своим дурацким поведением весь род Невелингов и нас с матерью. И все же я надеялся, что в конце концов кровь предков заговорит в тебе, вся эта либеральная дурь выветрится из твоей головы, ты с честью пройдешь сквозь уготованное мною тебе испытание очистительным огнем и выйдешь из него Белым Человеком с большой буквы, таким, каким были наши предки. Но ты предал не только родину, ты предал и меня, своего отца, и мать, и весь наш род. Ты предал Великое Дело Белого Человека в Африке.
Спокойно выслушав все это, Виктор упрямо вскинул голову:
— Ну, что ж! Повторяю: я ни о чем не жалею и готов умереть. А если не умру, то знай: я буду продолжать бороться и против тебя, и против тех, кому ты служишь.
— Нет! — сорвался на крик Невелинг-старший и вскочил. — Я потерял сына, но я не подарю знамя, не подарю мученика тем, кто у меня тебя отнял! Но знай, есть наказание и страшнее, чем смерть. По праву отца я тебя приговариваю к жизни без родины, без семьи, без родных и близких. Ты отправишься в изгнание навечно.
Он лихорадочно вырвал из лежащего на столе отрывного блокнота листок бумаги с личным грифом наверху и быстро написал несколько слов. Затем резко протянул его Виктору:
— Иди, оформляй документы. На то, чтобы ты убрался из страны, тебе дано двадцать четыре часа. Прощай!
— Прощай, отец! — Виктор взял из окаменевшей руки Невелинга листок бумаги и, выходя, уже на пороге, мельком оглянулся.
— Прощай, — услышал он вслед сдавленный голос отца и увидел, что тот, сразу как-то ссутулившись и поникнув, отвернулся.
Прошло несколько месяцев. Обычным рутинным днем, вернувшись в раз и навсегда установленном часу из офиса в свой домашний кабинет, Леон Невелинг отхлебнул неразбавленного виски и откинулся на спинку своего любимого домашнего кресла, не сводя остекленевших, широко раскрытых глаз с языков пламени, лениво пожиравших в камине поленья красного дерева. На душе было пусто, зато не было уже и той боли, которая мучала его так долго — с той ночи, когда исчез его сын Виктор Невелинг-младший, исчез навсегда.
Зато в АНК появился неизвестно откуда белокожий южноафриканец, никаких данных на которого не было до сих пор в банке информации Системы. Он часто менял имя и внешность — агенты Системы сообщали из Европы, что его, очевидно, хорошо гримируют.
Что ж, по крайней мере, Невелинг-старший знал, что Виктор жив. Но почему… почему он все-таки пошел против своего отца? И чем больше хотел это понять Невелинг-старший, тем меньше понимал. Лишь однажды мелькнула мысль: а может быть, сын в чем-то прав? Но в чем?
И Невелинг-старший решительно отбросил прочь минутное сомнение. Прав был он — Невелинг-старший. И никаких сомнений в этом быть не могло.
Алан Кэйу
Глава 1
Глава 2
— Ну что же ты молчишь? — говорил теперь уже без перерыва Пингвин. — Работая с нами, ты при желании можешь быть полезен всем — и нам, и твоему батюшке, и красным. Ты далеко пойдешь, если тебе уже сейчас доверили участвовать в нашей операции и даже каким-то способом убрать нас после ее завершения.
Виктор невольно вздрогнул: теперь стало понятно, почему Пингвин не поехал вместе с другими в «лендровере»!
— Не дергайся, — усмехнулся Пингвин. — Я не буду возражать, если ты выполнишь это задание вашей Системы и уберешь их всех, кроме… меня. Они уже — мятый пар, ненужные свидетели, а вот гонорар за них мы взыскать сумеем и неплохо им распорядимся. Ну, так что? Согласен?
— Нет! Нет! Нет! — выкрикнул Виктор, не в силах больше бороться с охватившим его отвращением и потеряв над собою контроль.
И тут же увидел направленный на него пистолет.
— Руки! Руки вверх! — крикнул Пингвин. — Ну! Бросай сюда твой паршивый кольт!
— Но… — поняв, что прозевал момент, попытался было еще что-то отыграть Виктор. — Если обо всем этом узнает отец…
— Узнает! Но только от меня! — оборвал его Пингвин. — Бросай кольт на землю и… — Он выразительно крутанул «беретой», приказывая Виктору вернуться к «тойоте»…
И в этот момент Виктор выстрелил не целясь, сквозь карман, как научился стрелять в спецшколе. Это произошло само собой, и Виктор потом был готов поклясться, что он и не думал убивать Пингвина. Но тот взмахнул руками и рухнул назад, отброшенный в кусты, опрокинутый навзничь выстрелом почти в упор.
Виктор в ужасе бросился к нему — Пингвин был мертв. Виктор попытался было вытащить тело из чащи колючих кустов, но колючки цеплялись за одежду убитого, словно не хотели отдавать его. И в этот момент, в момент, когда Виктор в отчаянии выпрямился, поверх кустов он видел, как по грейдеру мимо его «тойоты» пронесся «лендровер» парней из «Уочгарда». Они так спешили, что проскочили мимо стоящей на обочине пустой «тойоты». Они знали правила игры: не совать нос куда не следует и убираться от места только что проведенной акции как можно быстрее и как можно дальше…
Ну, нет, он не позволит и этим уйти безнаказанно! И Виктор, глядя вслед уносящимся в ночь задним огонькам «лендровера», сразу пришел в себя. Он кинулся к своей «тойоте», лихорадочно стал настраивать рацию, чтобы ровно через пять минут включить ее и нанести Смертоносный удар.
…Страшной силы взрыв, прогремевший ровно через пять минут, был слышен далеко окрест. Местные жители на него не обратили внимания — в районе шли военные маневры.
— Почему ты это сделал, Вик? Что толкнуло тебя? Почему?
Леон Невелинг смотрел прямо в глаза Виктору, стоящему перед его столом, на котором лежала желтенькая кассета от портативного магнитофона.
Виктор только что закончил рассказ о том, что произошло минувшей ночью в буше, точнее, о том, как он застрелил Пингвина. Обо всем остальном Невелинг-старший уже знал во всех подробностях из донесений соответствующих служб Системы. И теперь разговор шел о другом, о деле с телефонным звонком в либеральную газету.
О, сколько раз за ночь, проведенную без сна, Невелинг-старший уже проигрывал в своем воображении эту сцену, сколько раз ему слышались бессвязные оправдания сына, по глупости и интеллигентской мягкотелости ставшего на путь измены Системе и заслуживавшего тем самым самого сурового наказания. Сын наверняка должен был раскаиваться, плакать, словно малый ребенок, прося прощения у разгневанного отца, как бывало это когда-то в его не таком уж далеком детстве. И, как в те невозвратимые годы, Невелинг-старший хотел простить его. В конце концов, ничего страшного-то и не произошло: «изогнутый луч» выполнил свое предназначение, свидетели убраны, а дело с телефонным звонком закрыто приказом самого шефа Системы в «интересах государственной безопасности», и, пока Невелинг-старший жив, никто не осмелится даже вспомнить о нем. Виктор же, пройдя через все это, станет настоящим мужчиной, такие испытания не могут пройти бесследно. Но разговор с Виком должен быть суровым, а главное, решил Невелинг, надо постараться понять, почему сын решился на измену.
— Тебя должны судить за измену, — отчеканил Невелинг-старший и поднял прищуренные глаза, ожидая, что Виктор будет прятать от него свой взгляд. — За это полагается виселица.
— Я знаю, отец, — услышал он в ответ неожиданно твердый голос сына. Взгляда Виктор не отводил. — Пусть будет смерть. Теперь для меня это лучший выход. Хотя даже этим я все равно не отмоюсь от крови… От крови тех, кто погиб в самолете, от крови ни в чем не повинных людей, которых ты и те, кому ты служишь, обрекли на смерть лишь за то, что они боролись за равные человеческие права, за человеческие права для всех, независимо от цвета кожи, а значит, и за наши с тобою.
— А разве у нас нет или мало этих самых человеческих прав? У тебя, у меня, у твоей матери? — Невелинг нахмурился: нет, не таких слов ожидал он от родного сына.
— Нет человеческих прав у тех, кто отнимает их у других. И мы с тобою уже никогда не поймем друг друга, отец. Когда я приехал, я сначала еще надеялся. Думал, что ты чего-то просто не понимаешь, и если тебе все как следует объяснить…
— Мне ничего не нужно объяснять. Когда ты приехал, я понял, кем ты стал там, в Европе, ведь все эти годы я следил, чем ты там занимался. И мне было нелегко видеть все это и знать, что ты позоришь своим дурацким поведением весь род Невелингов и нас с матерью. И все же я надеялся, что в конце концов кровь предков заговорит в тебе, вся эта либеральная дурь выветрится из твоей головы, ты с честью пройдешь сквозь уготованное мною тебе испытание очистительным огнем и выйдешь из него Белым Человеком с большой буквы, таким, каким были наши предки. Но ты предал не только родину, ты предал и меня, своего отца, и мать, и весь наш род. Ты предал Великое Дело Белого Человека в Африке.
Спокойно выслушав все это, Виктор упрямо вскинул голову:
— Ну, что ж! Повторяю: я ни о чем не жалею и готов умереть. А если не умру, то знай: я буду продолжать бороться и против тебя, и против тех, кому ты служишь.
— Нет! — сорвался на крик Невелинг-старший и вскочил. — Я потерял сына, но я не подарю знамя, не подарю мученика тем, кто у меня тебя отнял! Но знай, есть наказание и страшнее, чем смерть. По праву отца я тебя приговариваю к жизни без родины, без семьи, без родных и близких. Ты отправишься в изгнание навечно.
Он лихорадочно вырвал из лежащего на столе отрывного блокнота листок бумаги с личным грифом наверху и быстро написал несколько слов. Затем резко протянул его Виктору:
— Иди, оформляй документы. На то, чтобы ты убрался из страны, тебе дано двадцать четыре часа. Прощай!
— Прощай, отец! — Виктор взял из окаменевшей руки Невелинга листок бумаги и, выходя, уже на пороге, мельком оглянулся.
— Прощай, — услышал он вслед сдавленный голос отца и увидел, что тот, сразу как-то ссутулившись и поникнув, отвернулся.
Прошло несколько месяцев. Обычным рутинным днем, вернувшись в раз и навсегда установленном часу из офиса в свой домашний кабинет, Леон Невелинг отхлебнул неразбавленного виски и откинулся на спинку своего любимого домашнего кресла, не сводя остекленевших, широко раскрытых глаз с языков пламени, лениво пожиравших в камине поленья красного дерева. На душе было пусто, зато не было уже и той боли, которая мучала его так долго — с той ночи, когда исчез его сын Виктор Невелинг-младший, исчез навсегда.
Зато в АНК появился неизвестно откуда белокожий южноафриканец, никаких данных на которого не было до сих пор в банке информации Системы. Он часто менял имя и внешность — агенты Системы сообщали из Европы, что его, очевидно, хорошо гримируют.
Что ж, по крайней мере, Невелинг-старший знал, что Виктор жив. Но почему… почему он все-таки пошел против своего отца? И чем больше хотел это понять Невелинг-старший, тем меньше понимал. Лишь однажды мелькнула мысль: а может быть, сын в чем-то прав? Но в чем?
И Невелинг-старший решительно отбросил прочь минутное сомнение. Прав был он — Невелинг-старший. И никаких сомнений в этом быть не могло.
Алан Кэйу
БИШУ-ЯГУАР
Глава 1
Бишу была ранена и бежала в родное логово, чтобы в нем умереть.
Пуля прошла немного выше ее правого плеча, скользнула по ключице, расщепила ребро и засела глубоко в толще мышц.
Бишу инстинктивно рванулась под прикрытие пятнистого сумрака сельвы. То и дело падала, когда приступы острой боли захлестывали ее, но заставляла себя подниматься и снова, подобно желтой молнии, неслась дальше.
Углубившись в чащу, она свалилась в шоке, не понимая, что произошло. С трудом дыша, запрокинула непослушную голову назад, тщетно пытаясь дотянуться языком до обильно кровоточившей раны. Затем глаза ее потускнели, и она опрокинулась на спину, судорожно рассекая лапами воздух, словно старалась загнать его в измученные легкие. Обрушившаяся лавиной боль туманила сознание. Бишу почувствовала, что умирает.
Так и лежала бы она, дожидаясь смерти, если бы не второй выстрел, резкий хлопок которого прогремел с пугающей неожиданностью. Свист пули потонул в несмолкаемом реве сельвы, но острый слух самки ягуара определил, что стреляли поблизости. Заставив себя подняться, она осторожно поползла в глубь леса, бесшумно подтягивая гибкое, мускулистое тело по мху. Она инстинктивно огибала каждую сухую веточку — та могла предательски хрустнуть, каждую кочку сухих листьев — они могли зашуршать.
Бишу не впервые спасалась от погони — этому древнему искусству она училась всю жизнь и прекрасно помнила страшную ночь, когда убили ее родителей.
…Тогда она была совсем маленьким детенышем, только недавно оторвавшимся от материнских сосцов. Она затаилась, распростершись, под кустом, как учила мать, и, словно оцепенев, наблюдала, как охотники подтаскивали к деревьям два желтых тела, испещренных неровными бурыми пятнами. Мертвых ягуаров привязали за лапы к сучьям и содрали шкуры. Окровавленные туши швырнули собакам, которые, остервенело тявкая, жадно набросились на мясо.
Охотники ушли, а Бишу еще долго выжидала, прежде чем подползти к тому, что осталось от ее родителей. Она не могла понять, куда исчез родной, столь привычный запах, не могла попять, почему вдруг оказалась одна.
Вокруг замерцали зеленые огоньки глаз, и Бишу учуяла шакалов. Двое из них осмелились приблизиться к останкам, но она резко выбросила вперед лапу с острыми, как иголки, когтями и разодрала одному из шакалов морду. Трусливые хищники убрались прочь.
По хлопанью крыльев на деревьях Бишу узнала грифов. Когда те начали слетаться к добыче, Бишу бесстрашно заметалась между ними, отчаянно кусаясь и царапаясь, пока отвратительные пожиратели падали не разлетелись.
Крупная коати, любопытная, длинноносая, с разрисованным колечками хвостом, подкралась к Бишу и замерла, оценивая ее силу. Коати миролюбивое животное, но, потревоженная, способна вступить в бой с любым противником, даже превосходящим ее по силе.
Она набросилась на Бишу без предупреждения. Та отпрянула в сторону, избежав мощных когтей, и ловко полоснула коати по длинной морде, выцарапав глаз. Покалеченная коати, истошно визжа, бросилась наутек. И тогда Бишу вдруг осознала, что осталась одна и что больше никто не придет ей на помощь.
Это было давно… А теперь за ней гнались охотники.
Лес был наполнен звуками: не умолкали крики борбетты — ярко-красного попугая, кичливо оповещавшего сельву о своем пробуждении; вдалеке слышался плеск воды, разбивавшейся о камни; вверху суматошно вопили потревоженные выстрелами обезьяны; гортанно заклохтал тукан, которого напугала свалившаяся с ветки змея; громко хлопая крыльями, взлетели криптуреллы…
Бишу напряженно выжидала, навострив уши, ловя малейший шорох. Вскоре оттуда, где вспорхнули птицы, донесся человеческий голос. Для Бишу он означал опасность.
Теперь всем поведением Бишу руководили два закона.
Первый гласил: «Прежде всего узри опасность и оцени ее». Соблюдение этого древнего закона позволяло ягуарам оставаться в живых, когда все объединялись, чтобы их уничтожить.
Второй закон был еще древнее. Он гласил: «Если смерть близка, вернись на родную землю, и тогда ты станешь частью ее».
А Бишу ушла далеко от своего леса. Долго она бежала к югу вслед за солнцем, движимая неукротимым желанием узнать, что находится за следующей горой, потом за следующей, — и так все время. Она оставляла за собой высокие горы и глубокие долины, переплывала реки и пересекала пампу.
И теперь ее окружали чужие деревья в чужом лесу.
А где-то очень далеко лежало огромное палисандровое дерево. Однажды во время паводка оно свалилось в небольшую ложбину на склоне красноватого песчаника, образовав естественное укрытие. Здесь Бишу и появилась на свет.
Из этого логова она любовалась величественной панорамой раскинувшегося внизу изумрудно-зеленого древесного ковра, испещренного красными, пурпурными и желтыми пятнами пышно разросшихся орхидей, вознесенных вьющимися и лазающими стеблями до верхушек самых высоких деревьев, ближе к солнцу. Там журчал быстрый ручей, на берегу которого она подолгу лежала, свесив лапу в воду и терпеливо подкарауливая неосторожных рыбешек. Там пролегала и тенистая тропка, возле которой Бишу затаивалась в засаде и подстерегала нерасторопных птиц. Была там и глубокая заводь, в которой несколько лет назад Бишу впервые увидела гигантских выдр — одна из выдр была крупнее, чем сама Бишу, почти семь футов от носа до кончика хвоста. Там прошло ее детство.
Родные места Бишу знала до последней веточки, до последнего камешка, а дующий вверх по склону ветер заранее мог оповестить ее о приближении опасности.
Там было логово Бишу, там она хотела умереть…
Снова послышался голос человека. Бишу приникла к земле, навострив уши. Взгляд ее скользнул по серым скалам, по крупным валунам, отбрасывающим причудливые тени на проплешины красного песка, по широким банановым листьям и загадочно переплетенным папоротникам. Впереди протянулся ствол поваленного дерева, под которым было сыро, но зато можно было спрятаться от предательских солнечных лучей. До скал, где собиралась укрыться Бишу, было еще далеко, к тому же путь к ним лежал через широкую и почти голую полосу песка. Вдруг боль застигнет ее там, на открытом пространстве? Бишу инстинктивно сознавала, что нельзя идти на такой риск.
Она попятилась и осторожно поползла, пробираясь среди кустов и легонько касаясь лапами земли, прежде чем перенести на них тяжесть тела…
Сельва никогда не молчит. Поверье о том, что животные передвигаются бесшумно, — это миф. Шевельнет хвостом ящерица — и тишину нарушает шелест сухих листьев. Крадется дикий кот — трещат веточки. Антилопа с шумом обрывает и жует листву, тапир с хрустом продирается сквозь заросли кустарника, крокодил хлюпает по грязи, обезьяны прыгают и вопят на верхушках деревьев. Сельва живая: она и вздыхает, и стонет, и поет на все голоса, а порой кричит от боли. Но сейчас, казалось, лес замер, наблюдая за агонией умирающей самки ягуара.
Боль сразила ее без предупреждения.
Очнувшись, Бишу с ужасом обнаружила, что лежит на совершенно открытом месте. Она инстинктивно рванулась в тень, но раненая передняя лапа подвернулась, и Бишу сорвалась с обрывистого берега в прозрачную, холодную воду быстрого ручья. И забилась, тщетно пытаясь подняться. Вода вокруг покраснела. Подхлестнутая видом собственной крови, Бишу, собрав последние силы, вскарабкалась по крутому склону в заросли папоротника.
Под покровом величавых плюмажей она долго лежала, дрожа от пережитого ужаса, словно осознав, к чему могло привести ее это безрассудство.
Серая стена гранитных скал высилась уже невдалеке. Гладкая поверхность тут и там морщинилась темными расщелинами и зелеными полосками лишайников.
Бишу долго изучала скалы и наконец увидела то, что искала — признаки жизни, свидетельствующие об отсутствии опасности. На нагретом солнцем выступе застыла ящерица, беспечная поза которой говорила сама за себя. Бишу, не оглядываясь, побежала к скалам и вскоре проскользнула под прикрытие развесистых деревьев у подножия гряды.
Гранитная вершина нависала теперь прямо над ней, и Бишу, напрягшись из последних сил, несколькими прыжками достигла цели и залегла, облизывая заструившуюся из раны кровь. Отсюда, с вершины, она могла окинуть взором всю живописную зеленую долину, откуда доносились враждебные человеческие голоса.
Вдалеке, почти сливаясь с пестрой зеленью полога сельвы, к небу вилась тончайшая спираль сизоватого дыма.
Именно там, Бишу знала, скрывалась смертельная опасность.
Его седовласый спутник, склонившийся над лодкой в мутной протоке, оглянулся через плечо и хмыкнул.
— Скверный получился выстрел, — сказал он. — Ты промахнулся. Да и нет у нас времени шарить по кустам — баркас скоро загрузят.
Он отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Но юноша не унимался:
— Я же попал в него! Я видел.
— Так полезай за ним в кусты. Ты умеешь свежевать ягуара?
Ухмыляясь, пожилой охотник протянул товарищу длинный охотничий нож./Юноша мрачно посмотрел на нож, сплюнул и небрежно бросил винтовку на землю.
— Твоя взяла, — буркнул он. — Пусть я промахнулся. — Презрительный тон старшего раздражал его. — Долго нам еще торчать в этих дебрях?
— Нет, — спокойно ответил пожилой. Стоя почти по колени в буроватом иле, он колдовал над допотопным мотором. — Немного терпения, и наша развалюха опять поплывет.
Охотники прибыли сюда из небольшого поселка трапперов, селеньица из нескольких домиков на сваях у самой реки. Одолжив у одного из обитателей поселка лодчонку с дряхлым мотором, они отправились вверх по реке, чтобы поразвлечься охотой и убить время в ожидании, пока их баркас будет готов отчалить из поселка с грузом крокодильих шкур.
Юноша сидел на корточках, уставившись перед собой тусклым, невидящим взором, в полной уверенности, что мотору не суждено заработать, — уж лучше было остаться в поселке и напиться пинга — самодельной индейской водки.
«Застрять здесь, в этой проклятой сельве, где только и можно изредка пальнуть по какому-нибудь шальному зверю. Да еще вдобавок и промахнуться», - с горечью подумал он, а вслух сказал:
— А ведь чертов баркас не будет нас ждать.
В тот же миг мотор неожиданно чихнул и громко затарахтел.
— Что я говорил?! — торжествующе воскликнул седоголовый. — Все этот цилиндр, будь он неладен! Поехали.
Юноша схватил бутылку с остатками водки, поспешно осушил ее, швырнул в реку и зашлепал по грязному илу к лодке, с бортов которой слоями отставала некогда белая краска, обнажая прогнившие доски.
Когда течение вынесло лодку на середину протоки, он даже не обернулся и не проводил взглядом каменистый берег. Не посмотрел он и на низко раскинувшиеся над водой ветви и корни мангровых зарослей. Над буйной листвой порхали три огромные, ослепительно яркие бабочки борболетты с размахом крыльев больше восьми дюймов. Но юноша их не видел…
Лежа в укрытии, Бишу выжидала. Она совсем ослабела и боялась, что умрет, не успев вернуться в родное логово. Хотя в сельве смерть — привычное явление, Бишу не представляла себе, что это настолько мучительно. Она не понимала, что с ней происходит, не понимала, почему утратила привычную ловкость и быстроту.
Внезапно разорвавшая тишину дробь мотора барабанным боем отозвалась в ее голове. Безотчетный ужас заставил Бишу глубже вжаться в землю, слиться с лесной подстилкой. Словно в оцепенении, она дождалась, пока шум мотора не затих в отдалении, унося с собой смертельную угрозу и беспощадных врагов, оставивших ее беззащитной перед другими, не менее страшными опасностями.
Сверху, в ветвях дерева, послышалось тяжелое хлопанье крыльев. Задрав голову, Бишу увидела грифа.
Когда стало смеркаться, Бишу поднялась на непослушные, одеревеневшие лапы и, пошатываясь, побрела к далеким горам, за которыми садилось солнце. Движения ее стали замедленными и неуверенными — от былой кошачьей грации не осталось и следа. Терпеливый гриф неуклюже слетел вниз и принялся жадно клевать оставшиеся на земле сгустки запекшейся крови.
Пуля прошла немного выше ее правого плеча, скользнула по ключице, расщепила ребро и засела глубоко в толще мышц.
Бишу инстинктивно рванулась под прикрытие пятнистого сумрака сельвы. То и дело падала, когда приступы острой боли захлестывали ее, но заставляла себя подниматься и снова, подобно желтой молнии, неслась дальше.
Углубившись в чащу, она свалилась в шоке, не понимая, что произошло. С трудом дыша, запрокинула непослушную голову назад, тщетно пытаясь дотянуться языком до обильно кровоточившей раны. Затем глаза ее потускнели, и она опрокинулась на спину, судорожно рассекая лапами воздух, словно старалась загнать его в измученные легкие. Обрушившаяся лавиной боль туманила сознание. Бишу почувствовала, что умирает.
Так и лежала бы она, дожидаясь смерти, если бы не второй выстрел, резкий хлопок которого прогремел с пугающей неожиданностью. Свист пули потонул в несмолкаемом реве сельвы, но острый слух самки ягуара определил, что стреляли поблизости. Заставив себя подняться, она осторожно поползла в глубь леса, бесшумно подтягивая гибкое, мускулистое тело по мху. Она инстинктивно огибала каждую сухую веточку — та могла предательски хрустнуть, каждую кочку сухих листьев — они могли зашуршать.
Бишу не впервые спасалась от погони — этому древнему искусству она училась всю жизнь и прекрасно помнила страшную ночь, когда убили ее родителей.
…Тогда она была совсем маленьким детенышем, только недавно оторвавшимся от материнских сосцов. Она затаилась, распростершись, под кустом, как учила мать, и, словно оцепенев, наблюдала, как охотники подтаскивали к деревьям два желтых тела, испещренных неровными бурыми пятнами. Мертвых ягуаров привязали за лапы к сучьям и содрали шкуры. Окровавленные туши швырнули собакам, которые, остервенело тявкая, жадно набросились на мясо.
Охотники ушли, а Бишу еще долго выжидала, прежде чем подползти к тому, что осталось от ее родителей. Она не могла понять, куда исчез родной, столь привычный запах, не могла попять, почему вдруг оказалась одна.
Вокруг замерцали зеленые огоньки глаз, и Бишу учуяла шакалов. Двое из них осмелились приблизиться к останкам, но она резко выбросила вперед лапу с острыми, как иголки, когтями и разодрала одному из шакалов морду. Трусливые хищники убрались прочь.
По хлопанью крыльев на деревьях Бишу узнала грифов. Когда те начали слетаться к добыче, Бишу бесстрашно заметалась между ними, отчаянно кусаясь и царапаясь, пока отвратительные пожиратели падали не разлетелись.
Крупная коати, любопытная, длинноносая, с разрисованным колечками хвостом, подкралась к Бишу и замерла, оценивая ее силу. Коати миролюбивое животное, но, потревоженная, способна вступить в бой с любым противником, даже превосходящим ее по силе.
Она набросилась на Бишу без предупреждения. Та отпрянула в сторону, избежав мощных когтей, и ловко полоснула коати по длинной морде, выцарапав глаз. Покалеченная коати, истошно визжа, бросилась наутек. И тогда Бишу вдруг осознала, что осталась одна и что больше никто не придет ей на помощь.
Это было давно… А теперь за ней гнались охотники.
Лес был наполнен звуками: не умолкали крики борбетты — ярко-красного попугая, кичливо оповещавшего сельву о своем пробуждении; вдалеке слышался плеск воды, разбивавшейся о камни; вверху суматошно вопили потревоженные выстрелами обезьяны; гортанно заклохтал тукан, которого напугала свалившаяся с ветки змея; громко хлопая крыльями, взлетели криптуреллы…
Бишу напряженно выжидала, навострив уши, ловя малейший шорох. Вскоре оттуда, где вспорхнули птицы, донесся человеческий голос. Для Бишу он означал опасность.
Теперь всем поведением Бишу руководили два закона.
Первый гласил: «Прежде всего узри опасность и оцени ее». Соблюдение этого древнего закона позволяло ягуарам оставаться в живых, когда все объединялись, чтобы их уничтожить.
Второй закон был еще древнее. Он гласил: «Если смерть близка, вернись на родную землю, и тогда ты станешь частью ее».
А Бишу ушла далеко от своего леса. Долго она бежала к югу вслед за солнцем, движимая неукротимым желанием узнать, что находится за следующей горой, потом за следующей, — и так все время. Она оставляла за собой высокие горы и глубокие долины, переплывала реки и пересекала пампу.
И теперь ее окружали чужие деревья в чужом лесу.
А где-то очень далеко лежало огромное палисандровое дерево. Однажды во время паводка оно свалилось в небольшую ложбину на склоне красноватого песчаника, образовав естественное укрытие. Здесь Бишу и появилась на свет.
Из этого логова она любовалась величественной панорамой раскинувшегося внизу изумрудно-зеленого древесного ковра, испещренного красными, пурпурными и желтыми пятнами пышно разросшихся орхидей, вознесенных вьющимися и лазающими стеблями до верхушек самых высоких деревьев, ближе к солнцу. Там журчал быстрый ручей, на берегу которого она подолгу лежала, свесив лапу в воду и терпеливо подкарауливая неосторожных рыбешек. Там пролегала и тенистая тропка, возле которой Бишу затаивалась в засаде и подстерегала нерасторопных птиц. Была там и глубокая заводь, в которой несколько лет назад Бишу впервые увидела гигантских выдр — одна из выдр была крупнее, чем сама Бишу, почти семь футов от носа до кончика хвоста. Там прошло ее детство.
Родные места Бишу знала до последней веточки, до последнего камешка, а дующий вверх по склону ветер заранее мог оповестить ее о приближении опасности.
Там было логово Бишу, там она хотела умереть…
Снова послышался голос человека. Бишу приникла к земле, навострив уши. Взгляд ее скользнул по серым скалам, по крупным валунам, отбрасывающим причудливые тени на проплешины красного песка, по широким банановым листьям и загадочно переплетенным папоротникам. Впереди протянулся ствол поваленного дерева, под которым было сыро, но зато можно было спрятаться от предательских солнечных лучей. До скал, где собиралась укрыться Бишу, было еще далеко, к тому же путь к ним лежал через широкую и почти голую полосу песка. Вдруг боль застигнет ее там, на открытом пространстве? Бишу инстинктивно сознавала, что нельзя идти на такой риск.
Она попятилась и осторожно поползла, пробираясь среди кустов и легонько касаясь лапами земли, прежде чем перенести на них тяжесть тела…
Сельва никогда не молчит. Поверье о том, что животные передвигаются бесшумно, — это миф. Шевельнет хвостом ящерица — и тишину нарушает шелест сухих листьев. Крадется дикий кот — трещат веточки. Антилопа с шумом обрывает и жует листву, тапир с хрустом продирается сквозь заросли кустарника, крокодил хлюпает по грязи, обезьяны прыгают и вопят на верхушках деревьев. Сельва живая: она и вздыхает, и стонет, и поет на все голоса, а порой кричит от боли. Но сейчас, казалось, лес замер, наблюдая за агонией умирающей самки ягуара.
Боль сразила ее без предупреждения.
Очнувшись, Бишу с ужасом обнаружила, что лежит на совершенно открытом месте. Она инстинктивно рванулась в тень, но раненая передняя лапа подвернулась, и Бишу сорвалась с обрывистого берега в прозрачную, холодную воду быстрого ручья. И забилась, тщетно пытаясь подняться. Вода вокруг покраснела. Подхлестнутая видом собственной крови, Бишу, собрав последние силы, вскарабкалась по крутому склону в заросли папоротника.
Под покровом величавых плюмажей она долго лежала, дрожа от пережитого ужаса, словно осознав, к чему могло привести ее это безрассудство.
Серая стена гранитных скал высилась уже невдалеке. Гладкая поверхность тут и там морщинилась темными расщелинами и зелеными полосками лишайников.
Бишу долго изучала скалы и наконец увидела то, что искала — признаки жизни, свидетельствующие об отсутствии опасности. На нагретом солнцем выступе застыла ящерица, беспечная поза которой говорила сама за себя. Бишу, не оглядываясь, побежала к скалам и вскоре проскользнула под прикрытие развесистых деревьев у подножия гряды.
Гранитная вершина нависала теперь прямо над ней, и Бишу, напрягшись из последних сил, несколькими прыжками достигла цели и залегла, облизывая заструившуюся из раны кровь. Отсюда, с вершины, она могла окинуть взором всю живописную зеленую долину, откуда доносились враждебные человеческие голоса.
Вдалеке, почти сливаясь с пестрой зеленью полога сельвы, к небу вилась тончайшая спираль сизоватого дыма.
Именно там, Бишу знала, скрывалась смертельная опасность.
* * *
— Видишь примятую траву? — возбужденно выкрикнул молодой охотник. — Он прячется там, в кустах.Его седовласый спутник, склонившийся над лодкой в мутной протоке, оглянулся через плечо и хмыкнул.
— Скверный получился выстрел, — сказал он. — Ты промахнулся. Да и нет у нас времени шарить по кустам — баркас скоро загрузят.
Он отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Но юноша не унимался:
— Я же попал в него! Я видел.
— Так полезай за ним в кусты. Ты умеешь свежевать ягуара?
Ухмыляясь, пожилой охотник протянул товарищу длинный охотничий нож./Юноша мрачно посмотрел на нож, сплюнул и небрежно бросил винтовку на землю.
— Твоя взяла, — буркнул он. — Пусть я промахнулся. — Презрительный тон старшего раздражал его. — Долго нам еще торчать в этих дебрях?
— Нет, — спокойно ответил пожилой. Стоя почти по колени в буроватом иле, он колдовал над допотопным мотором. — Немного терпения, и наша развалюха опять поплывет.
Охотники прибыли сюда из небольшого поселка трапперов, селеньица из нескольких домиков на сваях у самой реки. Одолжив у одного из обитателей поселка лодчонку с дряхлым мотором, они отправились вверх по реке, чтобы поразвлечься охотой и убить время в ожидании, пока их баркас будет готов отчалить из поселка с грузом крокодильих шкур.
Юноша сидел на корточках, уставившись перед собой тусклым, невидящим взором, в полной уверенности, что мотору не суждено заработать, — уж лучше было остаться в поселке и напиться пинга — самодельной индейской водки.
«Застрять здесь, в этой проклятой сельве, где только и можно изредка пальнуть по какому-нибудь шальному зверю. Да еще вдобавок и промахнуться», - с горечью подумал он, а вслух сказал:
— А ведь чертов баркас не будет нас ждать.
В тот же миг мотор неожиданно чихнул и громко затарахтел.
— Что я говорил?! — торжествующе воскликнул седоголовый. — Все этот цилиндр, будь он неладен! Поехали.
Юноша схватил бутылку с остатками водки, поспешно осушил ее, швырнул в реку и зашлепал по грязному илу к лодке, с бортов которой слоями отставала некогда белая краска, обнажая прогнившие доски.
Когда течение вынесло лодку на середину протоки, он даже не обернулся и не проводил взглядом каменистый берег. Не посмотрел он и на низко раскинувшиеся над водой ветви и корни мангровых зарослей. Над буйной листвой порхали три огромные, ослепительно яркие бабочки борболетты с размахом крыльев больше восьми дюймов. Но юноша их не видел…
* * *
Дневная жара уже спала.Лежа в укрытии, Бишу выжидала. Она совсем ослабела и боялась, что умрет, не успев вернуться в родное логово. Хотя в сельве смерть — привычное явление, Бишу не представляла себе, что это настолько мучительно. Она не понимала, что с ней происходит, не понимала, почему утратила привычную ловкость и быстроту.
Внезапно разорвавшая тишину дробь мотора барабанным боем отозвалась в ее голове. Безотчетный ужас заставил Бишу глубже вжаться в землю, слиться с лесной подстилкой. Словно в оцепенении, она дождалась, пока шум мотора не затих в отдалении, унося с собой смертельную угрозу и беспощадных врагов, оставивших ее беззащитной перед другими, не менее страшными опасностями.
Сверху, в ветвях дерева, послышалось тяжелое хлопанье крыльев. Задрав голову, Бишу увидела грифа.
Когда стало смеркаться, Бишу поднялась на непослушные, одеревеневшие лапы и, пошатываясь, побрела к далеким горам, за которыми садилось солнце. Движения ее стали замедленными и неуверенными — от былой кошачьей грации не осталось и следа. Терпеливый гриф неуклюже слетел вниз и принялся жадно клевать оставшиеся на земле сгустки запекшейся крови.
Глава 2
Спустилась ночь, и Бишу охватила дрожь. Ноющая боль то затихала, то вдруг обострялась, терзая измученное тело, и тогда Бишу обессиленно лежала, пережидая ее. В такие минуты Бишу поддерживало только сознание того, что здесь, вдали от родных мест, нельзя умирать. Какой-то удивительный инстинкт, выработавшийся у ее предков за много поколений, вновь и вновь заставлял ее вставать и гнал в направлении дома.
Наступило время охоты, и ноздри Бишу защекотали доносившиеся со всех сторон соблазнительные запахи добычи. Она учуяла близость антилопы и инстинктивно затаилась в засаде. Но движения Бишу стали настолько неловки, что антилопа заметила ее и умчалась прочь с расширенными от ужаса блестящими глазами. Бишу по инерции рванулась за ней, но, сраженная невыносимой болью, рухнула навзничь, потеряв сознание.
Так она пролежала долго, ярко освещенная лунным светом. А очнулась от прикосновения — через нее, привлеченная теплом тела, медленно переползала длинная темно-коричневая змея. Бишу знала, что эта змея не причинит ей вреда, но ощущение скользящих по шкуре холодных чешуек было омерзительным. Собравшись с силами, Бишу перекатилась на живот и отползла в сторону. «Почему змея не испугалась? — подумала Бишу. — Неужели моя беспомощность уже всем очевидна?…»
Отлежавшись, она двинулась дальше и вскоре услышала шум воды. Путь преграждала река. Бишу вспомнила, что уже бывала здесь. Река была глубокая, с быстрым течением. Надломившиеся ветки деревьев и мангровые корни-ходули неуклюже нависали над водой, почти доставая до противоположного берега.
Однажды Бишу довелось перебираться по ним через реку, которая в этом месте кишела кровожадными пираньями, собиравшимися в огромные смертоносные стаи. Бишу видела, как свирепые рыбки терзали оленя, которого она сама подкарауливала в кустах на берегу; она слышала страшные крики несчастного животного, которые внезапно резко оборвались, и наступившая потом тишина прерывалась только всплесками на поверхности реки…
Тогда Бишу преодолела водную преграду, пробравшись по мангровым корням и нависающим ветвям почти до середины реки. Оставшееся расстояние она покрыла одним гигантским прыжком и очутилась на мелководье, в мягком желтоватом иле.
А теперь… Сможет ли она влезть на дерево? Сможет ли проползти по ветви и прыгнуть на другой берег? Вряд ли. Но выхода не было, и Бишу решила попытать счастья. Хромая, она потащилась вперед от дерева к дереву, то скользя по влажному черному перегною, то устало отталкиваясь от густо покрытой опавшей листвой земли здоровыми задними лапами. Наконец Бишу спустилась к реке.
Шум воды приободрил ее. Оказалось, что Бишу безошибочно вышла к тому месту, где переправлялась раньше. Она осмотрелась по сторонам и решила, что на этот раз придется перебираться вплавь. Стоя на трех лапах и поджав больную, Бишу вгляделась в темную воду, высматривая кровожадных пираний.
Вдруг острый слух Бишу уловил необычный звук, напоминавший приглушенное кваканье. Охваченная любопытством, она повернула голову, проползла сквозь клубок спутавшихся лиан и увидела кучу гниющих листьев. Куча испускала сильный запах рыбы.
Вместе с кваканьем до ушей Бишу донесся слабый треск. Глубоко в куче гниющих листьев было крокодилье гнездо, и крокодилята выбирались из яиц, разгрызая скорлупу крошечными зубами. Квакающие звуки с каждой минутой усиливались — видимо, в гнезде было десятка три яиц, не меньше. Бишу предпочитала другую пищу, но выбирать не приходилось. И она стала подкрадываться к гнезду, оглядываясь по сторонам, не грозит ли ей опасность. Бишу, конечно, не страшны были маленькие крокодилы, которые могли только беспомощно щелкать неокрепшими челюстями, но она опасалась страшной угрозы, которая наверняка таилась где-то неподалеку.
Добравшись до гнезда, Бишу начала осторожно разгребать здоровой передней лапой листья. И тут внезапно позади нее раздались громкие хлюпающие удары, словно кто-то бил огромным веслом по воде. Бишу резко обернулась — на нее во весь опор неслась чудовищная, в двенадцать футов длиной, крокодилиха, размахивая из стороны в сторону гигантским хвостом. Мускусные железы по бокам длинной чешуйчатой шеи налились кровью и раздулись от ярости. Когда огромная рептилия ринулась на Бишу, та попыталась уклониться в сторону, но не успела, парализованная судорожной болью. Страшный удар хвоста обрушился на нее, и она кубарем полетела в воду. Тут же послышался свирепый рев, и Бишу поняла, что это самец спешит на подмогу. Пытаясь высвободиться из вязкого ила, Бишу увидела, как воду вспенивает, быстро приближаясь, жестокая морда с горящими злобой глазами. Бишу что было сил рванулась к берегу, но поскользнулась в предательском иле.
Наступило время охоты, и ноздри Бишу защекотали доносившиеся со всех сторон соблазнительные запахи добычи. Она учуяла близость антилопы и инстинктивно затаилась в засаде. Но движения Бишу стали настолько неловки, что антилопа заметила ее и умчалась прочь с расширенными от ужаса блестящими глазами. Бишу по инерции рванулась за ней, но, сраженная невыносимой болью, рухнула навзничь, потеряв сознание.
Так она пролежала долго, ярко освещенная лунным светом. А очнулась от прикосновения — через нее, привлеченная теплом тела, медленно переползала длинная темно-коричневая змея. Бишу знала, что эта змея не причинит ей вреда, но ощущение скользящих по шкуре холодных чешуек было омерзительным. Собравшись с силами, Бишу перекатилась на живот и отползла в сторону. «Почему змея не испугалась? — подумала Бишу. — Неужели моя беспомощность уже всем очевидна?…»
Отлежавшись, она двинулась дальше и вскоре услышала шум воды. Путь преграждала река. Бишу вспомнила, что уже бывала здесь. Река была глубокая, с быстрым течением. Надломившиеся ветки деревьев и мангровые корни-ходули неуклюже нависали над водой, почти доставая до противоположного берега.
Однажды Бишу довелось перебираться по ним через реку, которая в этом месте кишела кровожадными пираньями, собиравшимися в огромные смертоносные стаи. Бишу видела, как свирепые рыбки терзали оленя, которого она сама подкарауливала в кустах на берегу; она слышала страшные крики несчастного животного, которые внезапно резко оборвались, и наступившая потом тишина прерывалась только всплесками на поверхности реки…
Тогда Бишу преодолела водную преграду, пробравшись по мангровым корням и нависающим ветвям почти до середины реки. Оставшееся расстояние она покрыла одним гигантским прыжком и очутилась на мелководье, в мягком желтоватом иле.
А теперь… Сможет ли она влезть на дерево? Сможет ли проползти по ветви и прыгнуть на другой берег? Вряд ли. Но выхода не было, и Бишу решила попытать счастья. Хромая, она потащилась вперед от дерева к дереву, то скользя по влажному черному перегною, то устало отталкиваясь от густо покрытой опавшей листвой земли здоровыми задними лапами. Наконец Бишу спустилась к реке.
Шум воды приободрил ее. Оказалось, что Бишу безошибочно вышла к тому месту, где переправлялась раньше. Она осмотрелась по сторонам и решила, что на этот раз придется перебираться вплавь. Стоя на трех лапах и поджав больную, Бишу вгляделась в темную воду, высматривая кровожадных пираний.
Вдруг острый слух Бишу уловил необычный звук, напоминавший приглушенное кваканье. Охваченная любопытством, она повернула голову, проползла сквозь клубок спутавшихся лиан и увидела кучу гниющих листьев. Куча испускала сильный запах рыбы.
Вместе с кваканьем до ушей Бишу донесся слабый треск. Глубоко в куче гниющих листьев было крокодилье гнездо, и крокодилята выбирались из яиц, разгрызая скорлупу крошечными зубами. Квакающие звуки с каждой минутой усиливались — видимо, в гнезде было десятка три яиц, не меньше. Бишу предпочитала другую пищу, но выбирать не приходилось. И она стала подкрадываться к гнезду, оглядываясь по сторонам, не грозит ли ей опасность. Бишу, конечно, не страшны были маленькие крокодилы, которые могли только беспомощно щелкать неокрепшими челюстями, но она опасалась страшной угрозы, которая наверняка таилась где-то неподалеку.
Добравшись до гнезда, Бишу начала осторожно разгребать здоровой передней лапой листья. И тут внезапно позади нее раздались громкие хлюпающие удары, словно кто-то бил огромным веслом по воде. Бишу резко обернулась — на нее во весь опор неслась чудовищная, в двенадцать футов длиной, крокодилиха, размахивая из стороны в сторону гигантским хвостом. Мускусные железы по бокам длинной чешуйчатой шеи налились кровью и раздулись от ярости. Когда огромная рептилия ринулась на Бишу, та попыталась уклониться в сторону, но не успела, парализованная судорожной болью. Страшный удар хвоста обрушился на нее, и она кубарем полетела в воду. Тут же послышался свирепый рев, и Бишу поняла, что это самец спешит на подмогу. Пытаясь высвободиться из вязкого ила, Бишу увидела, как воду вспенивает, быстро приближаясь, жестокая морда с горящими злобой глазами. Бишу что было сил рванулась к берегу, но поскользнулась в предательском иле.