Страница:
— А теперь куда? — спросил Леон.
Они стояли посреди пустого круглого зала. Леон сложил ладони рупором и, по-мальчишески подмигнув Ирине, крикнул: «Ого-го!» Тотчас стена напротив раскололась, в зал влетела женщина и мягко спланировала к ним. Земляне ахнули и попятились. Женщина улыбнулась.
— Не удивляйтесь, — прозвучал ее голос — Мозг способен на многое в процессе эволюции. Летать — еще не самое замечательное.
— Что же еще замечательней? — машинально спросил Леон.
— Вы все узнаете, — сказала женщина. — Сейчас я познакомлю вас с экипажем, а потом вы все узнаете. Но сначала вам нужно одеться.
Они уже поняли, что здесь каждый создает сам все, что ему нужно. Ирина даже зажмурилась, чтобы без помех во всех подробностях увидеть серое короткое платье со скромной отделкой и черные туфли. Выбрать цвета поярче она постеснялась, потому что женщина, появившаяся минуту назад, была одета во что-то черное, плотно облегающее тело, как гимнастическое трико. Быстро оглядев себя, она исправила кое-какие погрешности и осталась довольна. Доволен был и Леон, вернувший, не мудрствуя, свой комбинезон.
А потом пол под ними вздрогнул и поплыл, и стены исчезали на пути.
— Мы не назовем вам своих имен, — говорила женщина, пока они проплавали большими светлыми залами. — Вы все равно не сможете уловить и произнести их. Ваш язык слишком неповоротлив, а слух примитивен. Вот образец нашей речи.
Она открыла рот, и в корабле прозвучала короткая музыкальная фраза, будто большой оркестр тихонько сыграл ее. Не верилось, что человеческое горло способно на такую гармоничную полифонию звуков.
— Мы очень долго развивались…
— Когда вы отправите нас на Землю? — перебила Ирина, не задумавшись, почему вспомнила об этом только сейчас.
— Как только вы захотите лететь туда.
Ответ был четким и все же не удовлетворял. Может быть, потому, что допускал возможность, что они не захотят или не скоро захотят вернуться домой. Ирина и Леон невольно переглянулись.
— Что могло произойти на Земле после нашего отлета? — умышленно громко спросил Леон. — Ведь прошло совсем немного времени. Может, вы раса завоевателей?
Женщина, несомненно, прочитала этот вопрос, прежде чем он оформился в слова, но промолчала. И это еще больше встревожило. Тревожило также отсутствие Нормана, хотя женщина и объяснила, что он ждет их в рубке. Но почему он оказался там?
Последняя стена бесшумно растворилась, и они очутились и небольшом, по сравнению с другими, помещении. Это, судя по всему, и была рубка, хотя приборов здесь было гораздо меньше, чем в их звездолете. Несколько прозрачных панелей да непонятного назначения параболическое зеркало посредине. Но сейчас не приборы интересовали землян.
Здесь был Норман. Он молча стоял рядом с двумя гигантами, едва достигая их груди. А ведь на Земле считался богатырем. Лицо его было мрачным и измученным, а в складках дряблой кожи терялись потухшие, неподвижные глаза. Он не успел пройти обновления.
Ирина старалась не смотреть на безволосых и безносых людей корабля, чтобы не уловили в ее взгляде брезгливости. Понимала, ЧТО это эгоцентризм, недостойный покорителей космоса, но не могла себя перебороть. Люди ее эпохи еще не привыкли к разнообразию форм жизни во Вселенной. Старший из космонавтов, очевидно командир, шагнул вперед.
— Мы рады вам, люди из далекого прошлого, — сказал он, и в его голосе прозвучала теплота, так нужная сейчас землянам. — Родина шлет вам привет и просит передать, что гордится вашим мужеством. Но прежде чем вернуться, вы должны знать все. Садитесь и смотрите.
Ирина и Леон изумленно уставились на Нормана. Неужели эти гиганты сумели за такое короткое время установить связь с Землей? Но как? Через гиперпространство радиоволны не распространяются. Или они принимают их за обитателей какой-то другой планеты? И почему он назвал их людьми из далекого прошлого? Может быть, имел в виду уровни цивилизаций?
Зеркало сфероэкрана повернулось к ним. В центре его вспыхнула крохотная голубая точка. Она росла, наливалась ярким свечением, стремительно летела навстречу.
Ирина не замечала слез, катившихся по щекам. Рядом — протяни руку и коснешься — медленно вращалась Земля. Она вырастала, заполняя собой рубку. Знакомые очертания материков, мягкая синева океанов проплывали на прозрачной, словно из стекла, оболочке. А за оболочкой развертывалась жизнь какой-то чужой, совершенно не знакомой цивилизации.
«Что это? — мысленно восклицала Ирина. — Это не Земля! Что нам показывают?» И в ответ в ее мозгу прозвучал голос Командира:
«К сожалению, мы не имеем сведений о более ранних периодах. Тогда еще не был создан Центральный Мозг, вмещающий всю информацию. То, что вы видите, — последняя эпоха функционирующей Земли. Но это было уже далеко после вас».
Чья-то сильная воля подавляет ужас в душе Ирины. Ее собственную волю будто парализовало. Она может только лежать на невидимом ложе, не в силах поднять похолодевшие руки, и мысленно кричать: «Нет! Нет!»
«Да!» — равнодушно отвечает сфероэкран.
Как много людей на планете! Они заселили каждый клочок. Летающие города и плавающие города, наземные города и подводные города… Заселен Марс, освоены астероиды, вся Венера — сплошные поля, сады и пастбища. Пролетают века, и людей все больше и больше. Наконец наступает момент, когда надо либо ограничить рождаемость, либо создавать новое жилье в околосолнечном пространстве. Люди пошли по второму пути. Сотрясая космос невиданной силы электромагнитными возмущениями, сходят со своих орбит планеты. Величаво плывет гигант Юпитер. Его обгоняет Сатурн, растерявший в пути свои кольца. Спешат юркий Марс л крохотный Меркурий. Медленно, будто не веря себе, надвигается из сумасшедшей дали угрюмый Плутон. Для них выбрана орбита между Венерой и Землей. Страшные гравитационные силы рвут планеты на части, прилаживают куски один к другому. Промежутки заполняются мелочью — астероидами, кометами, метеоритами. Специальные аппараты — космические мусорщики — начисто подметают пространство, вокруг Солнца вырастает гигантское плоское кольцо. Земля включается в него последней. Родину нельзя уничтожить, и планета-мать остается единственным круглым телом в Системе. Только на ней происходит смена дня и ночи. На всей остальной поверхности — вечный день. Люди приспособились к этому, так же как и к уменьшившейся силе тяжести. Организм ответил на это увеличением размеров. Освобожденный от мелких повседневных забот, вынужденный решать гигантские задачи, мозг раскрыл свои возможности, неисчерпаемые, как Вселенная. И искусство летать отнюдь не стало вершиной его способностей…
Ирина понимает, что сына ее давно нет в живых, и все-таки жадно вглядывается в мелькающие лица. Может, сердце укажет на отдаленных потомков… Внутренним чутьем она все время ощущает на себе взгляд женщины, сострадательный и мудрый.
Сфероэкран пробежал через все эпохи, и вот уже гигантский астролет опускается на Последнюю планету, и Ирина с содроганием смотрит на коричневую мумию, не в силах поверить, что это она.
— Сколько же прошло лет? — тихо спрашивает Леон, будто это может иметь какое-то значение, и Норман, помолчав, жестко бросает:
— Миллион по нашему исчислению.
…Черным валом катится по планете ночь. Где-то за горами озаряют небо сполохи — электромагнитные разряды в нейтральной атмосфере. Трое землян сидят в каюте. Сидят и молчат. Завтра придет астролет и заберет их на Землю. Хотя она объявлена заповедником и открыта лишь для экскурсий, релятивистам сделали исключение. Они будут жить там постоянно.
— Как живые экспонаты пещерного периода, — нарушил молчание Леон.
Он сказал это без всякой связи, но никто не удивился. Все думают об одном. Они сидят в обыкновенных креслах из мягкого пластика, создать которые оказалось очень легко. И вообще на этом удивительном корабле можно создать все, что угодно… Но пока ничего не хочется. Ирина опустила голову, и ее лица не видно. Норман нервно переплетает пальцы.
— Еще, может, табличку повесят: вот, мол, какие мы были миллион лет назад, — с надрывом продолжает Леон. — Как у нас на клетках с обезьянами.
— Перестань! — хмурится Норман. — Разве в них дело? У них, во всяком случае, хватит такта. Сможем ли мы…
Ирина подняла голову. Ее лицо заострилось.
— А я не уверена, что у них хватит такта. Такта в нашем понимании. Они же не считают зазорным лазить в наши мозги и читать мысли. Я все время чувствую, что меня контролируют — то прижмут, то отпустят. Для нас наши мысли — святая святых, а им, очевидно, нечего скрывать друг от друга. И я им даже не завидую. — Она безнадежно махнула рукой. — Как бы то ни было, мы не достигнем взаимопонимания. Извечная проблема отцов и детей, только в гигантском масштабе.
— Да еще эта наружность, — вставил Леон.
— Наружность — пустяки. Это можно понять. Нос атрофировался, потому что обоняние не играет для людей никакой роли. Волосы тоже не нужны: в климате Системы они не предохраняют голову ни от жары, ни от мороза.
— А брови остались.
— Брови защищают глаза от пота, стекающего со лба. Значит, нашим хозяевам тоже знаком физический труд. Нет, я могла бы жить среди них, если бы чувствовала, что они — люди.
— То есть?! — изумился Норман. — Я, кстати, не чувствую никакой разницы.
— А я чувствую. И дело не во внешнем виде. Такриотов, например, от нас не отличишь… То есть раньше нельзя было отличить. Кто знает, какие они сейчас? И, однако, сразу чувствовалось, что это существа с другой планеты. Другое мышление, другая психология, другой дух, что ли. А эти, безносые, от нас дальше, чем такриоты. В них нет чего-то нашего… человеческого. Как паукообразные лавинии. Те ведь тоже разумные существа, однако мы так и не установили с ними контакта. И здесь не установим. А как мечтали… — Она на миг прижала руку к глазам. — Контакт с инопланетной цивилизацией, стоящей на высшей ступени развития… Нам некому передать их знания.
— Что же ты предлагаешь? — спросил Норман. — Не забудь: мы должны на что-то решиться.
— Не знаю. — Ирина устало откинулась на спинку кресла. — Мне хочется… Мне вообще ничего не хочется.
— И мне, — сказал Леон. — Если бы хоть что-то сохранилось. Хоть могила, хоть полуистлевшие записи, что вот жила такая-то, была невестой космонавта, вышла замуж за другого, была счастлива. Хоть какая-то нить с нашим временем. А то ведь ничего. Мы затерялись в прошлом, как одна из бесчисленных, стершихся от времени ступенек, по которым шагала эволюция.
— У них и дорог-то небось нет, все летают, — сказала Ирина.
— Ну, дороги-то, конечно, есть… для транспорта, — задумчиво протянул Норман. — Но не в этом дело. Надо решать…
Ночь неслась над планетой, трепеща яркими крыльями-сполохами. Изредка доносились приглушенные раскаты, и дальние вершины гор проступали из мрака в ореоле синего пламени. В каюте стояла тишина.
— Надо решать, — еще раз повторил Норман. По его тону Ирина и Леон поняли, что отмалчиваться больше нельзя.
Далеко впереди, между двумя острыми вершинами, заалел край долины. Там поднималась звезда.
— Я не знаю, — сказал Леон. — Как хотите.
— Что значит — как хотите? — сердито возразил Норман. — Воздержавшихся быть не должно. Только решение, добровольно принятое всеми. Есть ли у нас вообще дом во Вселенной?
— Я как все, — упрямо повторил Леон.
— А ты? — Норман обернулся к Ирине.
— Я не вернусь! — Взгляд ее был почти спокоен. — Не вижу смысла. Вы мужчины, вам легче. Можете признать, что борьба бесполезна, и помогать здешним историкам воссоздавать картины отдаленного прошлого. А у женщины всегда есть последняя возможность — подарить новую жизнь. Но основать расу первобытных в заповеднике… Не могу! Пусть лучше нас оставят на какой-нибудь необитаемой планете.
— Я — «за»! — облегченно выдохнул Леон. — Вымрем, как рептилии.
Норман долго смотрел на своих спутников, будто увидел впервые. Потом по его лицу скользнула слабая улыбка.
— Дети! — сказал он. — Ну, будь по-вашему, хотя это и не самое мудрое решение.
Ночь отступала перед рассветом. Розовый туман скатывался с гор и полз по планете, откидывая с нее черное одеяло. Но земляне не любовались этой картиной. Они ушли в себя и не заметили, как появились обитатели Солнечной.
— Мы знаем о вашем решении, — зазвучал голос Командира. — И мы понимаем и уважаем его. Но оставить вас на необитаемой планете не можем. Человек не имеет права жить без перспективы. Родина предлагает вам другое: возьмите астролет и продолжите наш путь. Мы научим вас управлять кораблем, посвятим в наши цели. Родина назначает вас своими посланцами в новой галактике и верит, что вы не уроните знамя человечества. А потом сами решите, что вам делать. Но помните: родина всегда будет вас ждать.
Норман подошел к Командиру. Он едва достигал его груди и все-таки не казался маленьким.
— А как же вы? — спросил он.
— Мы вернемся обратно. На том корабле, что предназначен был для вас. Он уже приближается.
— Почему вы это делаете?
Командир положил тяжелую руку ему на плечо.
— Человек остался человеком и через миллион лет. — Он покосился на Ирину, и та вспыхнула. — Не смотрите, что внешне мы не такие, как вы. То, что было заложено в вас, что составляет суть человека, определяет его как вид, люди сохранили и пронесли через все эпохи. Иначе мы бы здесь не встретились.
Земляне не ответили. Замолчали и обитатели Солнечной. Предки и потомки, они встретились на краю Галактики, чтобы снова разойтись: их дороги еще не слились воедино
— Пора! — сказал Командир. — Наш астролет прибыл Космонавты обнялись. Этот жест братского прощания прошел с людьми миллион лет. А потом земляне остались одни.
— Теперь ты веришь, что это все-таки люди? — спросил Норман, когда они заняли свои места в рубке.
Ирина смахнула непрошеную слезинку:
— Я поверила в это, когда они предложили лететь вместо себя. Я подумала: а смогли бы мы предложить такое нашим предкам — скажем, строителям египетских пирамид? Только настоящие люди способны на такую… такую…
— Мудрость! — твердо заключил Норман.
…Трое стояли на планете. Окутанные розовой дымкой, предохраняющей от нейтральной атмосферы, они молча смотрели на астролет, растворяющийся в сине-черном небе. Вот он окутался молниями, блеснул в последний раз и исчез. Тотчас в другой стороне блеснул второй астролет.
— Ушли, — вздохнула Врач.
— Они вернутся, — сказал Командир. — Просто они не смогли вот так, сразу, расстаться со своим временем и унесли его с собой. Но в конце концов они вернутся. Другого пути у них нет.
— Только мы-то до этого не доживем, — сказал Штурман.
— Какое это имеет значение? — пожал плечами Командир.
Альберт Валентинов
— …И нам ничего не оставалось, как переселиться на другую планету. Мы тщательно готовились к эмиграции. Даже по самым осторожным расчетам выходило, что еще двум поколениям не угрожала катастрофа. Плюс двадцать лет резервных. Но мы были уверены, что времени у нас гораздо больше. Самонадеянные недоучки!
Солон замолчал, спохватившись, что опять говорит для себя — словами, которых они не поймут. Его тоскливый взгляд утонул в глубине пещеры. Стрельнуло, выбросив сноп искр, орошенное в костер сырое полено, и на мгновение из полумрака выступили лица… Тупые, сытые рожи! Загнали медведя, наелись до полной прострации, хоть вяжи всех поодиночке. И никто не подумал оставить кусок на завтра. Завтра! Их куцые мозги порываются за сиюминутным мгновением. Да и остались ли какие-нибудь в них мысли? Может, живут уже только ощущениями? Предел их желаний — поваляться с набитым брюхом у костра на мягких шкурах. Если бы еще не расталкивал сытую дремоту этот никчемный бессильный старик… Стоит ли облекать самые сокровенные воспоминания в примитивные слова, раз они бесследно исчезают, не достигнув сознания? Так камни, брошенные в вязкую болотную жижу, не оставляют после себя расходящихся кругов.
Солон судорожно прижал ладони к глазами… Хоть на мгновение уйти в себя и не видеть этого сытого, тупого довольства. Под веками заплясали огненные зайчики — насмотрелся на пламя, — и он поспешно отнял руки, боясь, что потеряет равновесие и упадет в костер. Надо говорить, надо в последний раз попытаться разбудить их любопытство, чтобы прорвать сумеречную пленку, все более плотно затягивающую сознание жалких потомков некогда великого народа. Надо спешить, потому что сегодня он проглотил последнюю каплю напитка жизни.
— Зегвера была суровей планетой, как и любая планета, жизнь на которой развивается естественным путем. Мало лесов, и мало зверей, много камня и голой, твердой земли, из которой корни растений не могут вытянуть живительные соки. Каждая ступенька на лестнице эволюции, каждая крупица знания и могущества давалась людям ценой непрерывной борьбы и жертв. Зато человек достиг совершенства в своем развитии. Мы научили мозг работать всеми клетками, всеми до единой.
Не так, не так. Разве они знают, что такое клетки? И что такое мозг? Желудок — вот что их интересует из анатомии. Впрочем, сейчас он говорит не для них — для себя. Он должен вновь пробежать всю неимоверную дистанцию памяти, чтобы понять…
— Надеюсь, вы не забыли, как много лет назад ваши отцы уговаривали меня быть шаманом. И ваши деды уговаривали, и прадеды. Я умел летать, мог предсказать, удачно ли кончится охота, взглядом усмирял любого зверя. Мне возносили молитвы, как доброму духу племени. Еще ваши отцы приносили жертвы в мою честь, хотя я всегда протестовал против этого. А ведь каждый из вас мог бы делать то же самое, достаточно лишь вспомнить…
Может, зря он отказался быть шаманом? Не все ли равно, какими средствами вытаскивать их из пропасти!
— Ты летал потому, что в твоем теле был злой дух Богирики, — крикнул шаман Иор, и охотники зашумели, восхищаясь такой смелостью. — А добрый дух Котири победил Богирики, и теперь ты не можешь летать, Безбородый.
— Не могу?! Посмотрим.
Это было что-то новое. Впервые племя усомнилось в его возможностях. Надо им доказать… Немедленно.
Солон напрягся, зажмурив глаза. Все мускулы его застонали, но он заставил себя приподняться на локоть от пола и провисеть в воздухе несколько мгновений.
Женщины завизжали и зарылись лицами в шкуры. Даже охотники побледнели и с надеждой смотрели на Иора: найдет ли он выход?
— Когда снова придет солнце, убьем оленя и отдадим его Котири, пусть он опять победит Богирики, — заявил Иор, и всем стало легко и радостно.
— И пусть Котири сотворит побольше оленей, чтобы мы каждый день были сыты, — сказал один из охотников.
А другой со смехом добавил:
— Научи нас приваживать к пещере медведей, и оленей, и вкусных жирных кабанов, Безбородый, и мы будем слушать тебя.
— Глупцы! — с горечью сказал Солон, не боясь, что они рассвирепеют: в их лексиконе не осталось уже этого слова. — Глупцы! Все, что есть на этой планете — и оленей, и медведей, и птиц, и рыб, — все создали мы, ваши предки. Я же говорил, что мы вынуждены были искать другую родину. И мы подобрали две планеты в разных звездных системах, в точности соответствующих Зегвере по массе и количеству падающей на них солнечной энергии. Только они были совсем голые, без жизни. Мы, конечно, могли перенести на одну из них флору и фауну, взятые с Зегверы. И тогда она не отличалась бы от старой планеты. Но мы решили сделать новую родину цветущей и изобильной, жемчужиной космоса. Поэтому планете, где мы сейчас живем, была отведена роль испытательного полигона. Мы не собирались здесь оставаться надолго.
Какие-то звуки мешали Солону. Начинаясь с низких басовых нот, они тяжело отрывались от пола, причудливо переплетаясь под потолком, и опадали, чтобы тут же начать новый взлет. В такт им вздрагивало и пригибалось пламя костра, и по пещере прокатывались тяжелые волны ужасных запахов первобытной стоянки — с рождения не мытых тел, гниющих остатков пищи, экскрементов, — запахов, к которым Солон так и не смог привыкнуть.
Он приложил ладонь ко лбу и, щурясь от пламени, стал вглядываться в глубь пещеры, куда свет доходил уже слабыми отблесками. Так и есть: спят, развалившись на шкурах. Не все, но спящих будет больше и больше. Зато дети замерли, боясь пропустить хоть слово. Грязные, голодные дети в струпьях и коросте. Половине из них не суждено вырасти из-за болезни и постоянного недоедания. Даже сегодня им не хватило мяса, чтобы наесться вдоволь. Для них он и будет говорить. Может быть, хоть в одной детской душе не слова — они их не понимают, — но его страсть, его убежденность высечет искру. А если нет, он передаст эту свою убежденность будущим поколениям. Телепатически введет ее детям в генную память. И даже деформированные, преображенные, его мысли послужат людям, помогут выработать идеи добра и зла, без которых невозможен ход духовной эволюции.
— Все, что окружает разумное существо, должно служить ему: кормить, одевать, помогать работать и отдыхать. И не таить угрозы. Человек должен идти по своей планете без оружия и страха. К сожалению, природа не заботится о нуждах своих разумных детей, когда дарит жизнью планеты. — Он замолчал, вглядываясь в блестевшие из полумрака глаза. Как объяснить им великий закон мироздания? — Каждое небесное тело, будь то звезда, планета или комета, должно проходить определенные стадии развития. И уже на ранней стадии должна возникнуть органическая жизнь. Без этого небесное тело не может нормально эволюционировать. Даже, на пылающих звездах есть элементы органики, кометы просто набиты ею. Что касается планет, то на них органическая жизнь появляется чуть ли не сразу, как только сгусток газа и пыли затвердеет, примет шарообразную форму. Мы так и не сумели выяснить, какая тут связь, но лишь с появлением органики на планете начинают бушевать вулканы, вздымаются и проваливаются горы, возникают моря. Планеты, обойденные органикой, так и остаются мертвыми. Но, даруя жизнь, природа придерживается принципа суровой рационализации: ничего лишнего. Из первичных комочков, коацерватов, плавающих в первобытном океане, подчиняясь законам конвергенции, развиваются схожие между собой вещества. Рожденные из одинаковых клеток, эволюционирующие в сходных условиях, они превращаются в конце концов в считанное количество видов. Образуется единая цепь, каждое последующее звено которой питается предыдущими. Для природы большего и не требуется. Ответвлений такая цепь почти не дает. Если какой-либо вид сильно размножается или, наоборот, оказывается на грани вырождения, это бьет по всем остальным. Потому-то планеты так бедны растительностью и животным миром.
Закопченные участки стен, вырываемые из темноты пламенем, куча обглоданных костей, розово-белая вверху и все более чернеющая к основанию, застывшие лица детей, все же оживляемые проблесками мысли, — все это вдруг расплылось, размазалось в радужную пленку, растворилось в черной бездне космоса, и Солон вновь увидел эту планету такой, какой она впервые появилась на экранах, — сплошь залитая темной водой, блестевшая в лучах солнца, ждущая своего часа… Вновь рядом встали товарищи — сто мужчин и сто женщин, лучшие сыны и дочери Зегверы, впитавшие все знания и весь интеллект поколений, пра-пра-пра… этих тупоголовых.
Дерзкая и гордая идея вела их — превратить эту планету в гигантскую лабораторию, вывести на ней все возможные виды жизни и в процессе эволюции отбирать и переносить на новую родину только то, что будет служить человеку и для человека. Они не могли рассчитать в таких масштабах генетические возможности эволюции и шли методом проб и отбора. Как давно это было! Миллиард раз обошла планета-лаборатория вокруг своей звезды, а Солон отчетливо помнит, как опускались исследовательские зонды в первичный океан, как пробегали по экранам символы химических веществ и величины их концентраций. Для зарождения жизни здесь было почти все, не хватало лишь некоторых ферментов и аминокислот. Зато они были на корабле.
Корабль мчался над самой поверхностью, огибая планету по экватору, а за ним тянулся, расходясь веером, туманно-серебристый шлейф. Это в теплые мертвые воды падала органика — основа жизни. Виток за витком делал корабль, и вода под ним покрывалась тончайшей цепкой пленкой — начинались химические реакции.
А потом мощным ударом антиполя они заперли на несколько мгновений молнии в их тучах. Какая тишина нависла над планетой! Все замерло перед великим актом творения. И вдруг чудовищная молния, вобравшая в себя весь заряд атмосферы, охватила планету ветвистыми пальцами, будто хотела раздавить ее. И заветный экран в углу рубки вспыхнул торжествующим алым сиянием: на планете зародилась жизнь! А корабль взмыл вертикально вверх и растворился в координированном времени.
Они стояли посреди пустого круглого зала. Леон сложил ладони рупором и, по-мальчишески подмигнув Ирине, крикнул: «Ого-го!» Тотчас стена напротив раскололась, в зал влетела женщина и мягко спланировала к ним. Земляне ахнули и попятились. Женщина улыбнулась.
— Не удивляйтесь, — прозвучал ее голос — Мозг способен на многое в процессе эволюции. Летать — еще не самое замечательное.
— Что же еще замечательней? — машинально спросил Леон.
— Вы все узнаете, — сказала женщина. — Сейчас я познакомлю вас с экипажем, а потом вы все узнаете. Но сначала вам нужно одеться.
Они уже поняли, что здесь каждый создает сам все, что ему нужно. Ирина даже зажмурилась, чтобы без помех во всех подробностях увидеть серое короткое платье со скромной отделкой и черные туфли. Выбрать цвета поярче она постеснялась, потому что женщина, появившаяся минуту назад, была одета во что-то черное, плотно облегающее тело, как гимнастическое трико. Быстро оглядев себя, она исправила кое-какие погрешности и осталась довольна. Доволен был и Леон, вернувший, не мудрствуя, свой комбинезон.
А потом пол под ними вздрогнул и поплыл, и стены исчезали на пути.
— Мы не назовем вам своих имен, — говорила женщина, пока они проплавали большими светлыми залами. — Вы все равно не сможете уловить и произнести их. Ваш язык слишком неповоротлив, а слух примитивен. Вот образец нашей речи.
Она открыла рот, и в корабле прозвучала короткая музыкальная фраза, будто большой оркестр тихонько сыграл ее. Не верилось, что человеческое горло способно на такую гармоничную полифонию звуков.
— Мы очень долго развивались…
— Когда вы отправите нас на Землю? — перебила Ирина, не задумавшись, почему вспомнила об этом только сейчас.
— Как только вы захотите лететь туда.
Ответ был четким и все же не удовлетворял. Может быть, потому, что допускал возможность, что они не захотят или не скоро захотят вернуться домой. Ирина и Леон невольно переглянулись.
— Что могло произойти на Земле после нашего отлета? — умышленно громко спросил Леон. — Ведь прошло совсем немного времени. Может, вы раса завоевателей?
Женщина, несомненно, прочитала этот вопрос, прежде чем он оформился в слова, но промолчала. И это еще больше встревожило. Тревожило также отсутствие Нормана, хотя женщина и объяснила, что он ждет их в рубке. Но почему он оказался там?
Последняя стена бесшумно растворилась, и они очутились и небольшом, по сравнению с другими, помещении. Это, судя по всему, и была рубка, хотя приборов здесь было гораздо меньше, чем в их звездолете. Несколько прозрачных панелей да непонятного назначения параболическое зеркало посредине. Но сейчас не приборы интересовали землян.
Здесь был Норман. Он молча стоял рядом с двумя гигантами, едва достигая их груди. А ведь на Земле считался богатырем. Лицо его было мрачным и измученным, а в складках дряблой кожи терялись потухшие, неподвижные глаза. Он не успел пройти обновления.
Ирина старалась не смотреть на безволосых и безносых людей корабля, чтобы не уловили в ее взгляде брезгливости. Понимала, ЧТО это эгоцентризм, недостойный покорителей космоса, но не могла себя перебороть. Люди ее эпохи еще не привыкли к разнообразию форм жизни во Вселенной. Старший из космонавтов, очевидно командир, шагнул вперед.
— Мы рады вам, люди из далекого прошлого, — сказал он, и в его голосе прозвучала теплота, так нужная сейчас землянам. — Родина шлет вам привет и просит передать, что гордится вашим мужеством. Но прежде чем вернуться, вы должны знать все. Садитесь и смотрите.
Ирина и Леон изумленно уставились на Нормана. Неужели эти гиганты сумели за такое короткое время установить связь с Землей? Но как? Через гиперпространство радиоволны не распространяются. Или они принимают их за обитателей какой-то другой планеты? И почему он назвал их людьми из далекого прошлого? Может быть, имел в виду уровни цивилизаций?
Зеркало сфероэкрана повернулось к ним. В центре его вспыхнула крохотная голубая точка. Она росла, наливалась ярким свечением, стремительно летела навстречу.
Ирина не замечала слез, катившихся по щекам. Рядом — протяни руку и коснешься — медленно вращалась Земля. Она вырастала, заполняя собой рубку. Знакомые очертания материков, мягкая синева океанов проплывали на прозрачной, словно из стекла, оболочке. А за оболочкой развертывалась жизнь какой-то чужой, совершенно не знакомой цивилизации.
«Что это? — мысленно восклицала Ирина. — Это не Земля! Что нам показывают?» И в ответ в ее мозгу прозвучал голос Командира:
«К сожалению, мы не имеем сведений о более ранних периодах. Тогда еще не был создан Центральный Мозг, вмещающий всю информацию. То, что вы видите, — последняя эпоха функционирующей Земли. Но это было уже далеко после вас».
Чья-то сильная воля подавляет ужас в душе Ирины. Ее собственную волю будто парализовало. Она может только лежать на невидимом ложе, не в силах поднять похолодевшие руки, и мысленно кричать: «Нет! Нет!»
«Да!» — равнодушно отвечает сфероэкран.
Как много людей на планете! Они заселили каждый клочок. Летающие города и плавающие города, наземные города и подводные города… Заселен Марс, освоены астероиды, вся Венера — сплошные поля, сады и пастбища. Пролетают века, и людей все больше и больше. Наконец наступает момент, когда надо либо ограничить рождаемость, либо создавать новое жилье в околосолнечном пространстве. Люди пошли по второму пути. Сотрясая космос невиданной силы электромагнитными возмущениями, сходят со своих орбит планеты. Величаво плывет гигант Юпитер. Его обгоняет Сатурн, растерявший в пути свои кольца. Спешат юркий Марс л крохотный Меркурий. Медленно, будто не веря себе, надвигается из сумасшедшей дали угрюмый Плутон. Для них выбрана орбита между Венерой и Землей. Страшные гравитационные силы рвут планеты на части, прилаживают куски один к другому. Промежутки заполняются мелочью — астероидами, кометами, метеоритами. Специальные аппараты — космические мусорщики — начисто подметают пространство, вокруг Солнца вырастает гигантское плоское кольцо. Земля включается в него последней. Родину нельзя уничтожить, и планета-мать остается единственным круглым телом в Системе. Только на ней происходит смена дня и ночи. На всей остальной поверхности — вечный день. Люди приспособились к этому, так же как и к уменьшившейся силе тяжести. Организм ответил на это увеличением размеров. Освобожденный от мелких повседневных забот, вынужденный решать гигантские задачи, мозг раскрыл свои возможности, неисчерпаемые, как Вселенная. И искусство летать отнюдь не стало вершиной его способностей…
Ирина понимает, что сына ее давно нет в живых, и все-таки жадно вглядывается в мелькающие лица. Может, сердце укажет на отдаленных потомков… Внутренним чутьем она все время ощущает на себе взгляд женщины, сострадательный и мудрый.
Сфероэкран пробежал через все эпохи, и вот уже гигантский астролет опускается на Последнюю планету, и Ирина с содроганием смотрит на коричневую мумию, не в силах поверить, что это она.
— Сколько же прошло лет? — тихо спрашивает Леон, будто это может иметь какое-то значение, и Норман, помолчав, жестко бросает:
— Миллион по нашему исчислению.
…Черным валом катится по планете ночь. Где-то за горами озаряют небо сполохи — электромагнитные разряды в нейтральной атмосфере. Трое землян сидят в каюте. Сидят и молчат. Завтра придет астролет и заберет их на Землю. Хотя она объявлена заповедником и открыта лишь для экскурсий, релятивистам сделали исключение. Они будут жить там постоянно.
— Как живые экспонаты пещерного периода, — нарушил молчание Леон.
Он сказал это без всякой связи, но никто не удивился. Все думают об одном. Они сидят в обыкновенных креслах из мягкого пластика, создать которые оказалось очень легко. И вообще на этом удивительном корабле можно создать все, что угодно… Но пока ничего не хочется. Ирина опустила голову, и ее лица не видно. Норман нервно переплетает пальцы.
— Еще, может, табличку повесят: вот, мол, какие мы были миллион лет назад, — с надрывом продолжает Леон. — Как у нас на клетках с обезьянами.
— Перестань! — хмурится Норман. — Разве в них дело? У них, во всяком случае, хватит такта. Сможем ли мы…
Ирина подняла голову. Ее лицо заострилось.
— А я не уверена, что у них хватит такта. Такта в нашем понимании. Они же не считают зазорным лазить в наши мозги и читать мысли. Я все время чувствую, что меня контролируют — то прижмут, то отпустят. Для нас наши мысли — святая святых, а им, очевидно, нечего скрывать друг от друга. И я им даже не завидую. — Она безнадежно махнула рукой. — Как бы то ни было, мы не достигнем взаимопонимания. Извечная проблема отцов и детей, только в гигантском масштабе.
— Да еще эта наружность, — вставил Леон.
— Наружность — пустяки. Это можно понять. Нос атрофировался, потому что обоняние не играет для людей никакой роли. Волосы тоже не нужны: в климате Системы они не предохраняют голову ни от жары, ни от мороза.
— А брови остались.
— Брови защищают глаза от пота, стекающего со лба. Значит, нашим хозяевам тоже знаком физический труд. Нет, я могла бы жить среди них, если бы чувствовала, что они — люди.
— То есть?! — изумился Норман. — Я, кстати, не чувствую никакой разницы.
— А я чувствую. И дело не во внешнем виде. Такриотов, например, от нас не отличишь… То есть раньше нельзя было отличить. Кто знает, какие они сейчас? И, однако, сразу чувствовалось, что это существа с другой планеты. Другое мышление, другая психология, другой дух, что ли. А эти, безносые, от нас дальше, чем такриоты. В них нет чего-то нашего… человеческого. Как паукообразные лавинии. Те ведь тоже разумные существа, однако мы так и не установили с ними контакта. И здесь не установим. А как мечтали… — Она на миг прижала руку к глазам. — Контакт с инопланетной цивилизацией, стоящей на высшей ступени развития… Нам некому передать их знания.
— Что же ты предлагаешь? — спросил Норман. — Не забудь: мы должны на что-то решиться.
— Не знаю. — Ирина устало откинулась на спинку кресла. — Мне хочется… Мне вообще ничего не хочется.
— И мне, — сказал Леон. — Если бы хоть что-то сохранилось. Хоть могила, хоть полуистлевшие записи, что вот жила такая-то, была невестой космонавта, вышла замуж за другого, была счастлива. Хоть какая-то нить с нашим временем. А то ведь ничего. Мы затерялись в прошлом, как одна из бесчисленных, стершихся от времени ступенек, по которым шагала эволюция.
— У них и дорог-то небось нет, все летают, — сказала Ирина.
— Ну, дороги-то, конечно, есть… для транспорта, — задумчиво протянул Норман. — Но не в этом дело. Надо решать…
Ночь неслась над планетой, трепеща яркими крыльями-сполохами. Изредка доносились приглушенные раскаты, и дальние вершины гор проступали из мрака в ореоле синего пламени. В каюте стояла тишина.
— Надо решать, — еще раз повторил Норман. По его тону Ирина и Леон поняли, что отмалчиваться больше нельзя.
Далеко впереди, между двумя острыми вершинами, заалел край долины. Там поднималась звезда.
— Я не знаю, — сказал Леон. — Как хотите.
— Что значит — как хотите? — сердито возразил Норман. — Воздержавшихся быть не должно. Только решение, добровольно принятое всеми. Есть ли у нас вообще дом во Вселенной?
— Я как все, — упрямо повторил Леон.
— А ты? — Норман обернулся к Ирине.
— Я не вернусь! — Взгляд ее был почти спокоен. — Не вижу смысла. Вы мужчины, вам легче. Можете признать, что борьба бесполезна, и помогать здешним историкам воссоздавать картины отдаленного прошлого. А у женщины всегда есть последняя возможность — подарить новую жизнь. Но основать расу первобытных в заповеднике… Не могу! Пусть лучше нас оставят на какой-нибудь необитаемой планете.
— Я — «за»! — облегченно выдохнул Леон. — Вымрем, как рептилии.
Норман долго смотрел на своих спутников, будто увидел впервые. Потом по его лицу скользнула слабая улыбка.
— Дети! — сказал он. — Ну, будь по-вашему, хотя это и не самое мудрое решение.
Ночь отступала перед рассветом. Розовый туман скатывался с гор и полз по планете, откидывая с нее черное одеяло. Но земляне не любовались этой картиной. Они ушли в себя и не заметили, как появились обитатели Солнечной.
— Мы знаем о вашем решении, — зазвучал голос Командира. — И мы понимаем и уважаем его. Но оставить вас на необитаемой планете не можем. Человек не имеет права жить без перспективы. Родина предлагает вам другое: возьмите астролет и продолжите наш путь. Мы научим вас управлять кораблем, посвятим в наши цели. Родина назначает вас своими посланцами в новой галактике и верит, что вы не уроните знамя человечества. А потом сами решите, что вам делать. Но помните: родина всегда будет вас ждать.
Норман подошел к Командиру. Он едва достигал его груди и все-таки не казался маленьким.
— А как же вы? — спросил он.
— Мы вернемся обратно. На том корабле, что предназначен был для вас. Он уже приближается.
— Почему вы это делаете?
Командир положил тяжелую руку ему на плечо.
— Человек остался человеком и через миллион лет. — Он покосился на Ирину, и та вспыхнула. — Не смотрите, что внешне мы не такие, как вы. То, что было заложено в вас, что составляет суть человека, определяет его как вид, люди сохранили и пронесли через все эпохи. Иначе мы бы здесь не встретились.
Земляне не ответили. Замолчали и обитатели Солнечной. Предки и потомки, они встретились на краю Галактики, чтобы снова разойтись: их дороги еще не слились воедино
— Пора! — сказал Командир. — Наш астролет прибыл Космонавты обнялись. Этот жест братского прощания прошел с людьми миллион лет. А потом земляне остались одни.
— Теперь ты веришь, что это все-таки люди? — спросил Норман, когда они заняли свои места в рубке.
Ирина смахнула непрошеную слезинку:
— Я поверила в это, когда они предложили лететь вместо себя. Я подумала: а смогли бы мы предложить такое нашим предкам — скажем, строителям египетских пирамид? Только настоящие люди способны на такую… такую…
— Мудрость! — твердо заключил Норман.
…Трое стояли на планете. Окутанные розовой дымкой, предохраняющей от нейтральной атмосферы, они молча смотрели на астролет, растворяющийся в сине-черном небе. Вот он окутался молниями, блеснул в последний раз и исчез. Тотчас в другой стороне блеснул второй астролет.
— Ушли, — вздохнула Врач.
— Они вернутся, — сказал Командир. — Просто они не смогли вот так, сразу, расстаться со своим временем и унесли его с собой. Но в конце концов они вернутся. Другого пути у них нет.
— Только мы-то до этого не доживем, — сказал Штурман.
— Какое это имеет значение? — пожал плечами Командир.
Альберт Валентинов
СЕДЬМОЕ ПРИШЕСТВИЕ
Удивительно не то, что появившиеся неизвестно откуда пятнадцать тысяч лет назад кроманьонцы, наши прямые предки, вытеснили с планеты неандертальцев, — удивителен ход эволюции этих людей Археологи стали в тупик древние поселения кроманьонцев гораздо богаче и культурнее более поздних В силу каких-то загадочных причин кроманьонцы с высокого уровня развития скатились на самый низ эволюционной лестницы, а затем снова начали подниматься.
(Из популярной лекции по археологии)
— …И нам ничего не оставалось, как переселиться на другую планету. Мы тщательно готовились к эмиграции. Даже по самым осторожным расчетам выходило, что еще двум поколениям не угрожала катастрофа. Плюс двадцать лет резервных. Но мы были уверены, что времени у нас гораздо больше. Самонадеянные недоучки!
Солон замолчал, спохватившись, что опять говорит для себя — словами, которых они не поймут. Его тоскливый взгляд утонул в глубине пещеры. Стрельнуло, выбросив сноп искр, орошенное в костер сырое полено, и на мгновение из полумрака выступили лица… Тупые, сытые рожи! Загнали медведя, наелись до полной прострации, хоть вяжи всех поодиночке. И никто не подумал оставить кусок на завтра. Завтра! Их куцые мозги порываются за сиюминутным мгновением. Да и остались ли какие-нибудь в них мысли? Может, живут уже только ощущениями? Предел их желаний — поваляться с набитым брюхом у костра на мягких шкурах. Если бы еще не расталкивал сытую дремоту этот никчемный бессильный старик… Стоит ли облекать самые сокровенные воспоминания в примитивные слова, раз они бесследно исчезают, не достигнув сознания? Так камни, брошенные в вязкую болотную жижу, не оставляют после себя расходящихся кругов.
Солон судорожно прижал ладони к глазами… Хоть на мгновение уйти в себя и не видеть этого сытого, тупого довольства. Под веками заплясали огненные зайчики — насмотрелся на пламя, — и он поспешно отнял руки, боясь, что потеряет равновесие и упадет в костер. Надо говорить, надо в последний раз попытаться разбудить их любопытство, чтобы прорвать сумеречную пленку, все более плотно затягивающую сознание жалких потомков некогда великого народа. Надо спешить, потому что сегодня он проглотил последнюю каплю напитка жизни.
— Зегвера была суровей планетой, как и любая планета, жизнь на которой развивается естественным путем. Мало лесов, и мало зверей, много камня и голой, твердой земли, из которой корни растений не могут вытянуть живительные соки. Каждая ступенька на лестнице эволюции, каждая крупица знания и могущества давалась людям ценой непрерывной борьбы и жертв. Зато человек достиг совершенства в своем развитии. Мы научили мозг работать всеми клетками, всеми до единой.
Не так, не так. Разве они знают, что такое клетки? И что такое мозг? Желудок — вот что их интересует из анатомии. Впрочем, сейчас он говорит не для них — для себя. Он должен вновь пробежать всю неимоверную дистанцию памяти, чтобы понять…
— Надеюсь, вы не забыли, как много лет назад ваши отцы уговаривали меня быть шаманом. И ваши деды уговаривали, и прадеды. Я умел летать, мог предсказать, удачно ли кончится охота, взглядом усмирял любого зверя. Мне возносили молитвы, как доброму духу племени. Еще ваши отцы приносили жертвы в мою честь, хотя я всегда протестовал против этого. А ведь каждый из вас мог бы делать то же самое, достаточно лишь вспомнить…
Может, зря он отказался быть шаманом? Не все ли равно, какими средствами вытаскивать их из пропасти!
— Ты летал потому, что в твоем теле был злой дух Богирики, — крикнул шаман Иор, и охотники зашумели, восхищаясь такой смелостью. — А добрый дух Котири победил Богирики, и теперь ты не можешь летать, Безбородый.
— Не могу?! Посмотрим.
Это было что-то новое. Впервые племя усомнилось в его возможностях. Надо им доказать… Немедленно.
Солон напрягся, зажмурив глаза. Все мускулы его застонали, но он заставил себя приподняться на локоть от пола и провисеть в воздухе несколько мгновений.
Женщины завизжали и зарылись лицами в шкуры. Даже охотники побледнели и с надеждой смотрели на Иора: найдет ли он выход?
— Когда снова придет солнце, убьем оленя и отдадим его Котири, пусть он опять победит Богирики, — заявил Иор, и всем стало легко и радостно.
— И пусть Котири сотворит побольше оленей, чтобы мы каждый день были сыты, — сказал один из охотников.
А другой со смехом добавил:
— Научи нас приваживать к пещере медведей, и оленей, и вкусных жирных кабанов, Безбородый, и мы будем слушать тебя.
— Глупцы! — с горечью сказал Солон, не боясь, что они рассвирепеют: в их лексиконе не осталось уже этого слова. — Глупцы! Все, что есть на этой планете — и оленей, и медведей, и птиц, и рыб, — все создали мы, ваши предки. Я же говорил, что мы вынуждены были искать другую родину. И мы подобрали две планеты в разных звездных системах, в точности соответствующих Зегвере по массе и количеству падающей на них солнечной энергии. Только они были совсем голые, без жизни. Мы, конечно, могли перенести на одну из них флору и фауну, взятые с Зегверы. И тогда она не отличалась бы от старой планеты. Но мы решили сделать новую родину цветущей и изобильной, жемчужиной космоса. Поэтому планете, где мы сейчас живем, была отведена роль испытательного полигона. Мы не собирались здесь оставаться надолго.
Какие-то звуки мешали Солону. Начинаясь с низких басовых нот, они тяжело отрывались от пола, причудливо переплетаясь под потолком, и опадали, чтобы тут же начать новый взлет. В такт им вздрагивало и пригибалось пламя костра, и по пещере прокатывались тяжелые волны ужасных запахов первобытной стоянки — с рождения не мытых тел, гниющих остатков пищи, экскрементов, — запахов, к которым Солон так и не смог привыкнуть.
Он приложил ладонь ко лбу и, щурясь от пламени, стал вглядываться в глубь пещеры, куда свет доходил уже слабыми отблесками. Так и есть: спят, развалившись на шкурах. Не все, но спящих будет больше и больше. Зато дети замерли, боясь пропустить хоть слово. Грязные, голодные дети в струпьях и коросте. Половине из них не суждено вырасти из-за болезни и постоянного недоедания. Даже сегодня им не хватило мяса, чтобы наесться вдоволь. Для них он и будет говорить. Может быть, хоть в одной детской душе не слова — они их не понимают, — но его страсть, его убежденность высечет искру. А если нет, он передаст эту свою убежденность будущим поколениям. Телепатически введет ее детям в генную память. И даже деформированные, преображенные, его мысли послужат людям, помогут выработать идеи добра и зла, без которых невозможен ход духовной эволюции.
— Все, что окружает разумное существо, должно служить ему: кормить, одевать, помогать работать и отдыхать. И не таить угрозы. Человек должен идти по своей планете без оружия и страха. К сожалению, природа не заботится о нуждах своих разумных детей, когда дарит жизнью планеты. — Он замолчал, вглядываясь в блестевшие из полумрака глаза. Как объяснить им великий закон мироздания? — Каждое небесное тело, будь то звезда, планета или комета, должно проходить определенные стадии развития. И уже на ранней стадии должна возникнуть органическая жизнь. Без этого небесное тело не может нормально эволюционировать. Даже, на пылающих звездах есть элементы органики, кометы просто набиты ею. Что касается планет, то на них органическая жизнь появляется чуть ли не сразу, как только сгусток газа и пыли затвердеет, примет шарообразную форму. Мы так и не сумели выяснить, какая тут связь, но лишь с появлением органики на планете начинают бушевать вулканы, вздымаются и проваливаются горы, возникают моря. Планеты, обойденные органикой, так и остаются мертвыми. Но, даруя жизнь, природа придерживается принципа суровой рационализации: ничего лишнего. Из первичных комочков, коацерватов, плавающих в первобытном океане, подчиняясь законам конвергенции, развиваются схожие между собой вещества. Рожденные из одинаковых клеток, эволюционирующие в сходных условиях, они превращаются в конце концов в считанное количество видов. Образуется единая цепь, каждое последующее звено которой питается предыдущими. Для природы большего и не требуется. Ответвлений такая цепь почти не дает. Если какой-либо вид сильно размножается или, наоборот, оказывается на грани вырождения, это бьет по всем остальным. Потому-то планеты так бедны растительностью и животным миром.
Закопченные участки стен, вырываемые из темноты пламенем, куча обглоданных костей, розово-белая вверху и все более чернеющая к основанию, застывшие лица детей, все же оживляемые проблесками мысли, — все это вдруг расплылось, размазалось в радужную пленку, растворилось в черной бездне космоса, и Солон вновь увидел эту планету такой, какой она впервые появилась на экранах, — сплошь залитая темной водой, блестевшая в лучах солнца, ждущая своего часа… Вновь рядом встали товарищи — сто мужчин и сто женщин, лучшие сыны и дочери Зегверы, впитавшие все знания и весь интеллект поколений, пра-пра-пра… этих тупоголовых.
Дерзкая и гордая идея вела их — превратить эту планету в гигантскую лабораторию, вывести на ней все возможные виды жизни и в процессе эволюции отбирать и переносить на новую родину только то, что будет служить человеку и для человека. Они не могли рассчитать в таких масштабах генетические возможности эволюции и шли методом проб и отбора. Как давно это было! Миллиард раз обошла планета-лаборатория вокруг своей звезды, а Солон отчетливо помнит, как опускались исследовательские зонды в первичный океан, как пробегали по экранам символы химических веществ и величины их концентраций. Для зарождения жизни здесь было почти все, не хватало лишь некоторых ферментов и аминокислот. Зато они были на корабле.
Корабль мчался над самой поверхностью, огибая планету по экватору, а за ним тянулся, расходясь веером, туманно-серебристый шлейф. Это в теплые мертвые воды падала органика — основа жизни. Виток за витком делал корабль, и вода под ним покрывалась тончайшей цепкой пленкой — начинались химические реакции.
А потом мощным ударом антиполя они заперли на несколько мгновений молнии в их тучах. Какая тишина нависла над планетой! Все замерло перед великим актом творения. И вдруг чудовищная молния, вобравшая в себя весь заряд атмосферы, охватила планету ветвистыми пальцами, будто хотела раздавить ее. И заветный экран в углу рубки вспыхнул торжествующим алым сиянием: на планете зародилась жизнь! А корабль взмыл вертикально вверх и растворился в координированном времени.