Анчуков Сергей. Тайны мятеж-войны - Россия на рубеже столетий

   О первой особенности войны писалось уже так много, что теперь осталось добавить немногое. Подвижность, как мы видели, является в основном следствием применения двигателя внутреннего сгорания как на земле, так и особенно в воздухе, ибо именно самолет определил характер войны, придав объемность не только полю боя, но и целому театру военных действий. Хотя, как было показано, выгоднее всего подвижность использовалась, когда воздушные силы тесно объединялись с сухопутными или морскими силами, однако способность самолета действовать самостоятельно вложила в руки людей, слепых в нравственном и политическом отношении, оружие почти безграничной разрушительной силы.
   Критикуя доводы генерала Митчелла в пользу применения бомб и газа против гражданского населения противника, капитан американских военно-морских сил У. Пай, дававший показания комиссии, заявил, что поступать так, значит "подрубать корни цивилизации". Спейт также писал в 1930 г., что появление на вооружении самолета-бомбардировщика никоим образом "не стерло старое различие между войсками и мирным населением..." "Нельзя, - писал он далее, - убивать и наносить раны мирным гражданам для того, чтобы сломить моральный дух народа вражеской страны... Фактически ваше право на применение человеко-убийственных средств основывается только на том, что представляет собой объект атаки". Несмотря на это, в 1944 г. Спейт начал говорить совсем другое. "Бомбардировщик, - писал он, - это спаситель цивилизации... я твердо уверен, что цивилизация была бы уничтожена, если бы в этой войне не было бомбардировок. Именно самолет-бомбардировщик более чем какое-либо другое средство помешал восторжествовать силам зла".
   Как ни странно, этот возврат к войнам первобытной дикости был совершен Англией и Соединенными Штатами - двумя великими демократическими фракциями кадократии, а не Германией и Россией, двумя великими деспотическими фракциями того же самого культа. Не потому, что последние две оказались более цивилизованными, но, как правильно замечает капитан Лиддел Гарт, они в большей мере мыслили по-военному, "...немцы, - пишет он, - лучше изучив войну, чем большинство других народов, поняли отрицательную сторону разрушения городов и промышленности и тот вред, который оно причиняет послевоенному положению..."x. Почти то же самое можно сказать и о русских. Ясно, что они не видели никакой выгоды в разрушении городов, которые они надеялись обобрать (весьма спорно, хотя бы по потому, что Германия и Финляндия не только не были обобраны, но последняя никогда не была оккупирована, - С.А.).
   Далее Лиддел Гарт указывает:
   "Континентальные государства, имеющие уязвимые для вторжения сухопутные границы, естественно, в большей мере видят отрицательные стороны опустошительной войны, чем страны, опоясанные морем, которым относительно редко приходилось испытывать действие такой войны. Вот почему на континенте всегда было стремление к взаимному ограничению в военных действиях. Как показывает история, на протяжении столетий наша практика войны была иной. Под влиянием нашей относительной неуязвимости мы были склонны разрушать чужую экономику с большей безжалостностью и безрассудством, чем другие. Военные люди, воспитанные в континентальных традициях, подходят к методам войны с точки зрения законности. Наша же умеренность в войне в большей мере объясняется гуманностью отдельных лиц или джентльменством...".
   С исчезновением джентльмена - человека чести и принципов - как костяка правящего класса в Англии, политическая власть быстро перешла в руки демагогов, которые, играя на чувствах и невежестве масс, создали постоянный военный психоз. Для этих людей политическая необходимость оправдывала любые средства, а во время войны то же самое делала военная необходимость.
   Дж. Ф.С. ФУЛЛЕР
   "Вторая Мировая война 1939-1945 гг."
   Глава шестая. Стратегия уничтожения или искусство достижения условий стабильного мира?
   Если читатель знаком с содержанием первой части книги, то для полного понимания "стратегии союзников" и советского руководства будет полезно ознакомиться с одной из глав "Стратегии непрямых действий" известного историка и военного теоретика Б. Лиддел-Гарт.
   Государственная цель и цель военных действий
   Изучение проблемы достижения успеха в войне должно начинаться с политики и ею заканчиваться. Говоря о цели войны, необходимо хорошо представить себе различие между политической и военной целями. Они цели различны, но тесно связаны между собой, ибо страны ведут войну не ради самой войны, а ради достижения политической цели. Война является только средством достижения политической цели. Следовательно, политическая цель должна определять цели военных действий, а основным условием достижения политической цели является постановка осуществимых военных задачи. Здесь было бы лучше пользоваться терминами "цель", когда речь идет о политике, и "военные задачи", говоря об использовании вооруженных сил в интересах политики.
   Цель войны - добиться лучшего, хотя бы только с вашей точки зрения, состояния мира после войны. Следовательно, при ведении войны важно постоянно помнить о том, какой мир вам нужен. Это относится в одинаковой степени как к агрессивным странам, в основе политики которых расширение своей территории, так и к миролюбивым государствам, которые борются за суверенитет над своей территорией и самосохранение. Разумеется, взгляды агрессивных и миролюбивых стран на "лучшее состояние мира", весьма различны.
   История показывает, что достижение военной победы само по себе не может быть равносильно достижению цели политики. Но так как вопросами войны занимаются в основном военные, то "естественно забывать" о политической цели государства и отождествлять ее с военной целью. Вследствие этого всякий раз, когда начиналась война, политика слишком часто определялась военной целью. Последняя считалась конечной целью, а война оказывалась более чем средством достижения политической цели. Нередко война становиласть основой политики и естественно она не могла привести к "лучшему состоянию" послевоенного мира.
   Хуже того, вследствие непонимания правильного соотношения между политическими и военными целями, между политикой и военной стратегией, военная цель извращалась и слишком упрощалась.
   Для правильного понимания сложной проблемы соотношения государственной политики и военной стратегии необходимо выяснить, как развивалась военная мысль в этом вопросе за последние два столетия и какие были концепции.
   В течение более ста лет полагали, что настоящей целью войны является "уничтожение главных сил противника на поле боя". Это было всеми признано, записано во всех военных уставах, изучалось во всех штабных школах и считалось основным каноном военной доктрин практически всех государств. Если какой-либо государственный деятель позволял себе усомниться в соответствии военной цели при всех обстоятельствах цели государства, то на него смотрели как на человека, нарушающего Священное писание.
   Это видно из анализа официальных документов и мемуаров военных руководителей стран, воевавших в XIX столетии и в Первую Мировую войну, а также отчасти и в период после нее.
   Такое почти абсолютное правило политической практики удивило бы знаменитых полководцев и военных теоретиков, живших до XIX веке. В отличие от политиков и стратегов XIX столетия и первой половины XX столетия они считали практически необходимым и разумным ставить военные цели (задачи) в зависимость от проводимой политики, государственных целей и наличных сил.
   Влияние Клаузевица
   Положение о том, что истинной целью войны является уничтожение главных сил противника на поле боя, стало догмой главным образом в результате влияния Клаузевица (а после смерти - его книги "О войне") на прусских полководцев и, в частности, на Мольтке). Победы Пруссии в 1866 и 1870 г. способствовали тому, что это положение было принято всеми армиями мира, которые копировали многие характерные черты прусской военной системы. Поэтому очень важно рассмотреть теорию Клаузевица.
   Общей судьбой пророков и мыслителей во всех областях науки является неправильное истолкование их учения. Как очень часто бывает в истории, последователи Клаузевица довели его учение до такой крайности, которой сам Клаузевиц и не предполагал. Не разобравшись в вопросе о целях войны, преданные своему учителю ученики Клаузевица причинили больше вреда его первоначальной концепции, чем даже предубежденные и недальновидные его противники.
   Однако нужно признать, что и сам Клаузевиц больше, чем кто-либо другой, вызвал неправильное истолкование своей теории. Будучи учеником Канта, он овладел философской формой изложения, не являясь философом в полном смысле этого слова. Его теория войны изложена слишком абстрактно и путано, и поэтому обычный военный, привыкший мыслить конкретно, сбивался с толку, следуя за ходом его аргументации, которая часто возвращалась назад и уводила в сторону с направления, по которому, казалось, вела. Находясь под впечатлением довольно путаных формулировок Клаузевица, он хватался за яркие, броские фразы, постигая только их поверхностный смысл и упуская из виду более глубокое содержание мыслей Клаузевица.
   Выражая протест против модной в то время геометрической школы стратегии, он показал, что человеческий дух безгранично важнее, чем линии и углы оперативных построений. Величайший вклад Клаузевица в теорию войны состоял в подчеркивании значения психологических факторов. С глубоким пониманием он анализировал влияние на военные действия опасения и усталости, значение смелости и решительности. Однако именно ошибки Клаузевица оказали значительное влияние на последующий ход военной истории. Клаузевиц слишком переоценивал сухопутные силы, что не давало ему возможности правильно оценить значение морской мощи. Он проявил известную близорукость, ибо на самом пороге механизированного периода войны заявил о своей уверенности в том, что превосходство в численности приобретает с каждым днем все более решающее значение.
   Превращенная в догму, такая заповедь военного авторитета только усилила инстинктивный консерватизм военных, их сопротивление использованию новой формы качественного превосходства, которая становилась все более возможной в связи с изобретением машин. Она также дала мощный толчок к повсеместному введению воинской повинности как самого простого средства обеспечения максимально возможной численности войск военного времени. А поскольку психологические факторы и подготовка войск игнорировались, то это означало, что армии стали больше подвержены панике и внезапному развалу. Раньше, хотя и не всегда, все же стремились формировать войска из хорошо вымуштрованных (подготовленных) солдат.
   Клаузевиц не внес каких-либо новых и ярких прогрессивных идей в тактику и стратегию. Он не творил, не двигал мысль вперед, а только систематизировал проблемы. Его учение не оказало такого революционного влияния на ведение войны, как внедрение дивизионной системы, созданной в XVIII веке или появление теории использования подвижных бронетанковых войск в XX столетии. Но то чрезмерное внимание, которое Клаузевиц уделял изучению некоторых отсталых форм войны при попытке обобщить опыт наполеоновских войн, способствовало тому, что можно назвать "революцией наоборот" - поворотом назад к межплеменной войне.
   Военная цель по Клаузевицу
   При определении военной цели Клаузевиц увлекся формальной логикой. Он писал, что "цель военных действий заключается в том, чтобы обезоружить противника" и что "это определение является необходимым для теоретического понимания войны".
   "Чтобы заставить противника выполнить нашу волю, мы должны поставить его в положение более тяжелое, чем та жертва, которую мы от него требуем при этом. Конечно, невыгоды этого положения должны, по крайней мере на первый взгляд, быть длительными, иначе противник будет выжидать благоприятного момента и упорствовать. Таким образом, всякие изменения, вызываемые продолжением военных действий, должны ставить противника в еще более невыгодное положение. По меньшей мере таково должно быть представление противника о создавшейся обстановке. Самое плохое положение, в какое может попасть воюющая сторона, это полная невозможность сопротивляться. Поэтому, чтобы принудить противника военными действиями выполнить нашу волю, мы должны фактически обезоружить его и поставить в положение, очевидно угрожающее потерей всякой возможности сопротивляться. Отсюда следует, что цель военных действий должна заключаться в том, чтобы обезоружить противника, лишить его возможности продолжать борьбу, т. е. сокрушить его".
   Влияние Канта можно проследить в дуализме Клаузевица. Клаузевиц верил в совершенный (военный) мир идеалов, признавая "временный мир", в котором эти идеалы могли быть достижимы не полностью. Он указывал на различие между военным идеалом и тем, что он назвал "изменениями под влиянием действительности".
   Клаузевиц, например, писал, что, "витая в области отвлеченных понятий, рассудок никогда не находит пределов и доходит до последних крайностей. Совершенно иная картина представляется в том случае, когда мы от абстракции перейдем к действительности". В то же время он понимал, что "если абстрагироваться, то цель войны, т.е. полное разоружение врага, далеко не всегда достигается и не является необходимым условием для мира". Склонность Клаузевица к крайностям видна и в его рассуждениях о бое как о средстве, с помощью которого можно достигнуть цели войны. Он начинает с удивительного утверждения, что единственным средством окончить войну является борьба: "Средство только одно - бой".
   Пространной аргументацией он доказывает, что при любой форме военной деятельности "бой является начальным пунктом, от которого исходят все явления войны". Тщательно доказав то, во что большинство готово поверить без доказательств, Клаузевиц заявляет, что "цель боя не всегда заключается в уничтожении участвующих в нем вооруженных сил и может быть достигнута без действительного столкновения посредством одной постановки вопроса о бое и складывающихся вследствие этого отношений". Кроме того, Клаузевиц считал, что "затрата собственных вооруженных сил - тем значительнее, чем больше ориентированы наши намерения на уничтожение неприятельских сил. Опасность этого средства заключается в том, что высокая действенность, которой мы добиваемся, обратится в случае неудачи против нас со всеми ее величайшими невыгодами".
   Здесь Клаузевиц сам пророчески предсказал, что должно было случиться с теми, кто придерживался его принципов в Первой и Второй Мировых войнах. Ибо для потомства сохранилась идеальная, а не практическая сторона его учения о бое. Он помог внести путаницу, заявляя, что все другие средства применяются только для того, чтобы избежать риска боя. Он внушил своим ученикам неверное представление о действительности, делая упор на абстрактном идеале. Мало кто мог проследить за его сложными логическими построениями и не дать сбить себя с толку жонглированием философскими терминами. Но каждому запомнились такие звучные фразы Клаузевица, как:
   "Война обладает только одним средством - боем";
   "Кровавое разрешение кризиса, стремление к уничтожению неприятельских вооруженных сил - первородный сын войны";
   "Лишь крупные бои общего характера дают крупные результаты"; "Мы и слышать не хотим о тех полководцах, которые будто бы побеждали без пролития человеческой крови".
   Многократным повторением таких фраз Клаузевиц затуманил суть своей и без того не ясной философии войны, превратив ее в простой припев прусского гимна, который воспламеняет кровь и отравляет мозг милитаризмом.
   Таким образом, философия Клаузевица стала доктриной, годной для подготовки капралов, но не генералов. Его учение, согласно которому бой есть единственная настоящая форма военной деятельности, лишает стратегию ее сущности и снижает военное искусство до техники массовой резни. Более того, философия Клаузевица побуждает генералов стремиться к бою при первой возможности, вместо того чтобы попытаться сначала создать благоприятные условия для него.
   Клаузевиц способствовал последующему упадку военного искусства и такими часто цитируемыми словами: "Некоторые филантропы могли бы, пожалуй, вообразить, что обезоружить и сокрушить противника можно искусственным образом, без особого кровопролития и что к этому именно и должно было бы стремиться военное искусство. Как ни соблазнительна такая мысль, тем не менее она содержит заблуждение, и его следует рассеять".
   Очевидно, когда Клаузевиц говорил это, он не задумался над тем, что все мастера военного искусства, включая самого Наполеона, считали истинной целью военного искусства как раз то, что Клаузевиц открыто осуждал.
   Изречением Клаузевица и впредь будут прикрываться бесчисленные путаники, чтобы найти извинение своим прямым действиям, приводящим к бесполезным жертвам, и даже оправдать их. Вредное влияние теории Клаузевица было усилено вследствие той настойчивости, с которой он постоянно подчеркивал решающее значение численного превосходства.
   Однако, он же с большой проницательностью указывал, что "внезапность лежит более или менее в основе всех предприятий, ибо без нее численное превосходство на решительном пункте, собственно, является немыслимым". Но его последователи под впечатлением более частого подчеркивания Клаузевицем значения численности стали рассматривать в качестве основного средства для достижения победы одну только массу войск.
   Еще более вредное воздействие на развитие военного искусства оказало теоретическое изложение и превозношение Клаузевицем идеи "абсолютной" войны. Путь к успеху, по его мнению, лежит через неограниченное применение силы. Доктрина, которая начинается с определения войны только как "продолжения политики государства другими средствами", привела к противоречию, сделав политику рабом стратегии, и притом плохой стратегии.
   Эта тенденция стимулировалась прежде всего изречением Клаузевица, что "введение в философию войны принципа ограничения и умеренности представляется полнейшим абсурдом". Война является актом насилия, доведенного до крайней степени.
   Это заявление послужило основой для нелепейшей современной тотальной войны. Выдвинутый Клаузевицем принцип применения силы без всякого ограничения и без учета того, во что это обойдется, годен только для толпы, доведенной ненавистью до бешенства. Это отрицание искусства управления государством и разумной стратегии, которая старается служить целям политики, и если война является продолжением политики, как об этом заявил Клаузевиц, то она должна вестись с расчетом на обеспечение послевоенных интересов. Государство, которое тратит свои силы в войне до истощения, делает несостоятельной собственную политику.
   Клаузевиц сам смягчил свой принцип "неограниченного применения силы" признанием того факта, что политическая цель как первоначальный повод к войне должна быть мерой как при определении цели, которая ставится перед вооруженными силами, так и при определении усилий, которые нужно приложить. Еще более многозначительной является его мысль, что стремление к логической крайности привело бы к тому, что средства потеряли бы всякую связь с конечной целью, а приложение максимальных усилий в большинстве случаев сделало бы невозможным достижение цели под давлением внутренних противодействующих сил.
   Классический труд Клаузевица "О войне" был результатом двенадцатилетних напряженных размышлений. Если бы автор мог посвятить еще больше времени размышлениям о войне, он, возможно, пришел бы к более логичным и четким выводам. По мере изучения вопроса его мысли становились иными, более глубокими. К сожалению, смерть от холеры в 1830 г. не дала ему возможности закончить свою работу.
   Труд Клаузевица был опубликован женой только после его смерти. Рукописи были найдены в нескольких опечатанных пакетах с многозначительным пророческим пояснением: "Если преждевременная смерть прервет эту мою работу, то все, что здесь написано, справедливо может быть названо бесформенной массой идей. Подвергшись превратным толкованиям, они могут послужить материалом для злословия многих незрелых критиков".
   Если бы не преждевременная смерть от холеры, то труды Клаузевица не причинили бы столько вреда. Ибо имеются важные указания на то, что в результате постепенной эволюции своего мышления Клаузевиц подошел к отказу от первоначальной концепции "абсолютной войны" и к пересмотру всей своей теории на более здравой основе. В результате была создана благоприятная почва для возникновения значительно больших, чем предчувствовал сам Клаузевиц, искажений его учения.
   Всеобщее признание теории неограниченной войны причинило большой вред цивилизации. Учение Клаузевица, воспринятое без достаточного его осознания, оказало значительное влияние на причины и характер Первой Мировой войны.
   Будет вполне логично сказать, что оно же привело и ко Второй Мировой войне.
   Развитие военной теории после Первой Мировой войны
   Ход и результаты Первой Мировой войны дали достаточный повод для того, чтобы усомниться в справедливости теории Клаузевица, по крайней мере в интерпретации его преемников.
   На суше было проведено бесчисленное множество боев и сражений, которые не дали решающих результатов. Но ответственные руководители не торопились согласовать свою цель со сложившимися условиями или разработать новые средства, дающие больше возможностей для достижения цели. Вместо того чтобы заняться возникшими перед ними новыми проблемами, они все свои надежды возлагали на теорию Клаузевица, доведя приложение ее до крайних пределов, чрезмерно истощив свои силы в погоне за идеалом - достижением полной победы с помощью боя и сражения.
   Но идеал так и не был достигнут.
   То, что одна из воюющих сторон была окончательно разгромлена, объяснялось главным образом нехваткой продовольствия вследствие морской блокады, а не потерями живой силы в сражениях.
   Однако следует отметить, что кровь, пролитая в бесплодных немецких наступлениях 1918 года, и упадок духа в связи с явными неудачами немецкого командования ускорили поражение Германии. Если противостоящие государства благодаря этому добились подобия победы, то их усилия при достижении этого как в моральном, так и в физическом отношении оказались настолько перенапряженными, что они, эти кажущиеся победители, не смогли закрепить свои позиции после войны. Стало очевидным, что с теорией или, по крайней мере, с ее применением на практике было не совсем благополучно в отношении как тактики, так и стратегии и политики.
   Ужасные потери, понесенные при тщетном стремлении достигнуть "идеальной" цели, и послевоенное истощение номинальных победителей показали, что необходим тщательный пересмотр всей проблемы политической и военной цели. Кроме этих негативных факторов, были также и некоторые позитивные соображения, побуждавшие к пересмотру военной теории. Одним из них является та решающая роль, которую военно-морские силы оказали, не проводя решающих сражений на море, на поражение центральных держав, производя на них экономическое давление.
   Возникает вопрос, не была ли основная ошибка Англии в том, что, отойдя от своей традиционной морской стратегии, она переключила большую часть своих усилий на сушу (которые обошлись ей страшно дорого) на длительную попытку добиться решающей победы сражениями на континенте?
   Имеются еще два других соображения.
   В связи с развитием военно-воздушных сил появилась возможность наносить удары по экономическим и политическим центрам противника без предварительного уничтожения его главных сил на поле боя. Военно-воздушные силы могут достигнуть прямой цели непрямым путем, избегая сопротивления, вместо того чтобы сначала преодолеть его. Вместе с тем развитие бензинового мотора и гусеничного движителя открыло перспективу создания высокоподвижных механизированных сухопутных войск. Механизация войск, в свою очередь, увеличила шансы разгрома главных сил противника без необходимости ведения крупных сражений.
   Разгром противника стал возможным благодаря нарушению механизированными войсками линий снабжения и управления противника прорывом танков в глубокий тыл противника. Механизированные сухопутные войска нового типа, так же как и военно-воздушные силы, хотя и в меньшей степени, могут наносить прямые удары в сердце и по нервной системе противоположной стороны. Если военно-воздушные силы могут успешно наносить прямые удары с помощью особой формы непрямых действий - вертикальным маневром через линию фронта, то танки могут совершать их путем непрямых действий по земле, обойдя "препятствие" - армию противника.