Страница:
- человек с кипучими страстями, пылкая женщина, не легко себя отдающая, но
привязывающаяся беззаветно. Она любит Эдуарда, хотя тот пренебрегает ею,
увлеченный своими фаворитами, сначала Гавестоном, потом Спенсером. Изабелла
долго борется за свою любовь, и ей порой удается вернуть, если не чувство,
то расположение мужа. Когда его надругательства достигают предела, в ней
возмущается гордость и женщины и королевы, и она порывает с Эдуардом.
Мортимеру не сразу удается завоевать ее любовь. Он должен доказать сначала,
что будет ее достоин. Зато полюбив, она делается его послушным орудием, и
гибель его становится ее падением. Так же проникновенно и убедительно
раскрыты мотивы действий Мортимера и Кента. Сопоставление этих двух образов
- возлюбленного королевы и брата короля - у Марло сделано резко контрастным.
Мортимер, даровитый, сильный, энергичный человек, снедаем двумя страстями:
любовью к Изабелле и честолюбием. Его дарования - незаурядны, но честолюбие
пробуждает в нем низменные инстинкты: коварство, мстительность, жестокость.
Они и приводят его к гибели. Кент, положительный герой трагедии, напротив,
всегда ищет правых путей, не принимая во внимание реального соотношения сил.
Он хочет быть справедливым до конца и не боится итти против течения. Марло
удалось изобразить этот своеобразный практический гуманизм Кента, эту
чистоту его чувств с такой правдой и с такой яркостью, что образ останется
одним из самых обаятельных во всей елизаветинской драматургии.
Наконец, превосходно сделан образ Эдуарда. Вначале Эдуард почти
вызывает отвращение взбалмошностью, развращенностью, капризным эгоизмом,
полным пренебрежением к интересам государства. Но с ним примиряют его
несчастья. Разбитый, затравленный, лишенный любимцев, захваченный врагами,
он сознает свои ошибки и готов искупить их. Его заставляют отречься от
престола. Он проходит через это унижение, и его страдания уже привлекают к
нему сочувствие. А дикие пытки, которым его подвергают тюремщики по
приказанию Мортимера, и виртуозно-мучительная смерть окончательно
переворачивают все симпатии и антипатии зрителя. Мастерство, с каким Марло
добился этой последовательной смены впечатлений, поистине изумительно.
"Эдуард II" - превосходная пьеса, и Шекспир воспользовался у Марло
многим, когда писал "Ричарда II". Этой пьесой, в сущности, заканчивается
полнокровная драматургическая деятельность Марло. "Парижская резня"
(имеющийся текст которой представляет, повидимому, "пиратскую" стенограмму)
и "Дидона" не сообщают для характеристики Марло как драматурга
сколько-нибудь ценного материала. В лучшем случае они прибавляют к тому, что
дают другие пьесы, лишь незначительные штрихи.
Марло - один из самых крупных поэтов Англии. Его поэтический дар
проявляется не только в пьесах. Его поэма "Геро и Леандр", законченная
Чапменом, полна больших поэтических красот. Марло словно хотел попробовать,
как будут звучать лирические струны его арфы, как будет литься мелодия
любви. И ему удалось найти для этой поэмы новый, свежий родник вдохновений.
Недаром его поэмой зачитывалась вся Англии. К сожалению, до нас почти не
дошли его лирические стихотворения и маленькие пасторали. Их чудесным
образцом служит "Влюбленный пастух" (The passionate Sheepheard), пьеса,
которая начинается стихами:
Come live with me, and be my love,
And we will all the pleasures prove...
"приди, мы будем жить вместе, любить друг друга, и мы познаем все
наслаждения...").
Но, конечно, самые драгоценные поэтические перлы Марло рассыпаны по его
пьесам.
Марло как поэт поразительно оригинален. Он не идет по чьим-нибудь
следам, а ищет собственных путей, не исхоженных и отвечающих тем запросам,
которые носятся в воздухе, на которые он отзывается "дивными речами" своих
героев. Он превосходно знает и старую трагедийную драматургию, сочетавшую
приемы моралите с гуманистическими методами, знает Сенеку и его новейшее
потомство вроде "Горбодука". Но он берет у них лишь детали, да и те
претворяет по-своему. Его трагедии не похожи на старые. Рубеж в эволюции
ренессансной трагедии проходит не между ним и Шекспиром, а между ним и его
предшественниками. Марло ставит и разрешает большие проблемы и хочет,
изображая человека, вести к великим целям людей. И, присваивая себе право
воздействовать на общество мощными, "бросающими вызовы" словами, поэт не
страшится утопий. Марло изумительно владел mighty line, "мощным стихом", как
раз навсегда с величайшей меткостью назвал эти ямбы Бен Джонсон. Мы
встречались уже с этим стихом, когда он еще не был "мощным", а был простым
нерифмованным пятистопным ямбом, хотя бы, например, в том же "Горбодуке".
Что же нового внес в него Марло?
У его предшественников белый стих был таким же пятистопным ямбом, как и
у него. Но он был вялым и монотонным, недостаточно мелодичным,
необработанным. Каждый стих представлял фразу, законченную мысль, которая
словно боялась выползти из своей десятисложной оболочки. Каждый стих
монотонно отстукивал мужскими окончаниями и давал паузу канонической
цезурой. В нем не было ни шири, ни ритма, ни музыкальности.
Марло покончил с отрывистым стихом-фразою, покончил с однообразными
мужскими окончаниями и с традиционной цезурой. Он сделал стих орудием мысли
и страсти, дам ему волю течь свободными периодами, не задерживаясь ни на
цезуре, ни на окончании. Стих стал у него гибким и ковким, как сталь,
вынутая из огня. Он покорно струится за всеми оттенками его мысли, за всеми
подъемами и спадами его патетической риторики. Он то разбухает у него от
избытка слов и образов, как горный ручей от дождевых потоков, то нежно
журчит лирическими излияниями, то извивается в убийственных сарказмах и все
время сверкает богатством оттенков и вариаций. Английская поэзия знает
мастеров белого стиха, еще более виртуозных, чем Марло: Шекспира и Мильтона.
Но без Марло этот стих едва ли достиг бы того совершенства, до которого
поднялся у них.
Это, как и все творчество Марло, отражало его историческое положение.
Он был великим зачинателем, не успевшим осуществить и малой доли того, что
зарождалось в его буйной, дерзкой, гениальной голове. А выдумки его хватало,
чтобы оплодотворить и близкие и далекие завершения; Шекспир унаследовал его
идею гуманистической проблемной драмы, Гете - идею драматургической
обработки наивной народной легенды о докторе Фаусте.
Находки Марло соблазняли только величайших из великих. Одно это
указывает меру его собственного величия.
В чем значение драматургии Марло? В том, что он окончательно установил
жанр ренессансной драмы, который начал создаваться до него, но еще не
получил своего канона. Марло не пошел за Кидом по сенекианской тропе. Он
утвердил жанр, свободный от единств, свободный от условностей, не боящийся
показывать на сцене самые потрясающие картины, смело изображающий людей,
обуреваемых страстями, увлекаемых титаническими порывами и безбрежными
мечтами, в которых трепещет дух гуманизма. Его драма ставит и разрешает
большие проблемы: освобождения личности, ее безграничного умственного роста,
ее моральной свободы, ее эмансипации от религии, словом те, которые ставил и
разрешал Ренессанс. В Англии эти проблемы нашли себе трибуну в драме, а
Марло первый по-настоящему утвердил внешний и внутренний закон этой драмы.
Ее дальнейшее развитие стало драмой Шекспира.
привязывающаяся беззаветно. Она любит Эдуарда, хотя тот пренебрегает ею,
увлеченный своими фаворитами, сначала Гавестоном, потом Спенсером. Изабелла
долго борется за свою любовь, и ей порой удается вернуть, если не чувство,
то расположение мужа. Когда его надругательства достигают предела, в ней
возмущается гордость и женщины и королевы, и она порывает с Эдуардом.
Мортимеру не сразу удается завоевать ее любовь. Он должен доказать сначала,
что будет ее достоин. Зато полюбив, она делается его послушным орудием, и
гибель его становится ее падением. Так же проникновенно и убедительно
раскрыты мотивы действий Мортимера и Кента. Сопоставление этих двух образов
- возлюбленного королевы и брата короля - у Марло сделано резко контрастным.
Мортимер, даровитый, сильный, энергичный человек, снедаем двумя страстями:
любовью к Изабелле и честолюбием. Его дарования - незаурядны, но честолюбие
пробуждает в нем низменные инстинкты: коварство, мстительность, жестокость.
Они и приводят его к гибели. Кент, положительный герой трагедии, напротив,
всегда ищет правых путей, не принимая во внимание реального соотношения сил.
Он хочет быть справедливым до конца и не боится итти против течения. Марло
удалось изобразить этот своеобразный практический гуманизм Кента, эту
чистоту его чувств с такой правдой и с такой яркостью, что образ останется
одним из самых обаятельных во всей елизаветинской драматургии.
Наконец, превосходно сделан образ Эдуарда. Вначале Эдуард почти
вызывает отвращение взбалмошностью, развращенностью, капризным эгоизмом,
полным пренебрежением к интересам государства. Но с ним примиряют его
несчастья. Разбитый, затравленный, лишенный любимцев, захваченный врагами,
он сознает свои ошибки и готов искупить их. Его заставляют отречься от
престола. Он проходит через это унижение, и его страдания уже привлекают к
нему сочувствие. А дикие пытки, которым его подвергают тюремщики по
приказанию Мортимера, и виртуозно-мучительная смерть окончательно
переворачивают все симпатии и антипатии зрителя. Мастерство, с каким Марло
добился этой последовательной смены впечатлений, поистине изумительно.
"Эдуард II" - превосходная пьеса, и Шекспир воспользовался у Марло
многим, когда писал "Ричарда II". Этой пьесой, в сущности, заканчивается
полнокровная драматургическая деятельность Марло. "Парижская резня"
(имеющийся текст которой представляет, повидимому, "пиратскую" стенограмму)
и "Дидона" не сообщают для характеристики Марло как драматурга
сколько-нибудь ценного материала. В лучшем случае они прибавляют к тому, что
дают другие пьесы, лишь незначительные штрихи.
Марло - один из самых крупных поэтов Англии. Его поэтический дар
проявляется не только в пьесах. Его поэма "Геро и Леандр", законченная
Чапменом, полна больших поэтических красот. Марло словно хотел попробовать,
как будут звучать лирические струны его арфы, как будет литься мелодия
любви. И ему удалось найти для этой поэмы новый, свежий родник вдохновений.
Недаром его поэмой зачитывалась вся Англии. К сожалению, до нас почти не
дошли его лирические стихотворения и маленькие пасторали. Их чудесным
образцом служит "Влюбленный пастух" (The passionate Sheepheard), пьеса,
которая начинается стихами:
Come live with me, and be my love,
And we will all the pleasures prove...
"приди, мы будем жить вместе, любить друг друга, и мы познаем все
наслаждения...").
Но, конечно, самые драгоценные поэтические перлы Марло рассыпаны по его
пьесам.
Марло как поэт поразительно оригинален. Он не идет по чьим-нибудь
следам, а ищет собственных путей, не исхоженных и отвечающих тем запросам,
которые носятся в воздухе, на которые он отзывается "дивными речами" своих
героев. Он превосходно знает и старую трагедийную драматургию, сочетавшую
приемы моралите с гуманистическими методами, знает Сенеку и его новейшее
потомство вроде "Горбодука". Но он берет у них лишь детали, да и те
претворяет по-своему. Его трагедии не похожи на старые. Рубеж в эволюции
ренессансной трагедии проходит не между ним и Шекспиром, а между ним и его
предшественниками. Марло ставит и разрешает большие проблемы и хочет,
изображая человека, вести к великим целям людей. И, присваивая себе право
воздействовать на общество мощными, "бросающими вызовы" словами, поэт не
страшится утопий. Марло изумительно владел mighty line, "мощным стихом", как
раз навсегда с величайшей меткостью назвал эти ямбы Бен Джонсон. Мы
встречались уже с этим стихом, когда он еще не был "мощным", а был простым
нерифмованным пятистопным ямбом, хотя бы, например, в том же "Горбодуке".
Что же нового внес в него Марло?
У его предшественников белый стих был таким же пятистопным ямбом, как и
у него. Но он был вялым и монотонным, недостаточно мелодичным,
необработанным. Каждый стих представлял фразу, законченную мысль, которая
словно боялась выползти из своей десятисложной оболочки. Каждый стих
монотонно отстукивал мужскими окончаниями и давал паузу канонической
цезурой. В нем не было ни шири, ни ритма, ни музыкальности.
Марло покончил с отрывистым стихом-фразою, покончил с однообразными
мужскими окончаниями и с традиционной цезурой. Он сделал стих орудием мысли
и страсти, дам ему волю течь свободными периодами, не задерживаясь ни на
цезуре, ни на окончании. Стих стал у него гибким и ковким, как сталь,
вынутая из огня. Он покорно струится за всеми оттенками его мысли, за всеми
подъемами и спадами его патетической риторики. Он то разбухает у него от
избытка слов и образов, как горный ручей от дождевых потоков, то нежно
журчит лирическими излияниями, то извивается в убийственных сарказмах и все
время сверкает богатством оттенков и вариаций. Английская поэзия знает
мастеров белого стиха, еще более виртуозных, чем Марло: Шекспира и Мильтона.
Но без Марло этот стих едва ли достиг бы того совершенства, до которого
поднялся у них.
Это, как и все творчество Марло, отражало его историческое положение.
Он был великим зачинателем, не успевшим осуществить и малой доли того, что
зарождалось в его буйной, дерзкой, гениальной голове. А выдумки его хватало,
чтобы оплодотворить и близкие и далекие завершения; Шекспир унаследовал его
идею гуманистической проблемной драмы, Гете - идею драматургической
обработки наивной народной легенды о докторе Фаусте.
Находки Марло соблазняли только величайших из великих. Одно это
указывает меру его собственного величия.
В чем значение драматургии Марло? В том, что он окончательно установил
жанр ренессансной драмы, который начал создаваться до него, но еще не
получил своего канона. Марло не пошел за Кидом по сенекианской тропе. Он
утвердил жанр, свободный от единств, свободный от условностей, не боящийся
показывать на сцене самые потрясающие картины, смело изображающий людей,
обуреваемых страстями, увлекаемых титаническими порывами и безбрежными
мечтами, в которых трепещет дух гуманизма. Его драма ставит и разрешает
большие проблемы: освобождения личности, ее безграничного умственного роста,
ее моральной свободы, ее эмансипации от религии, словом те, которые ставил и
разрешал Ренессанс. В Англии эти проблемы нашли себе трибуну в драме, а
Марло первый по-настоящему утвердил внешний и внутренний закон этой драмы.
Ее дальнейшее развитие стало драмой Шекспира.