Ермишин Олег. Афоризмы

 
   Нравственное государство предполагает в своих членах государственный образ мыслей, если даже они вступают в оппозицию против органа государства, против правительства.
 
   …Обстоятельства в такой же мере творят людей, в какой люди творят обстоятельства.
 
   …Общество есть законченное сущностное единство человека с природой, подлинное воскресение природы, осуществленный натурализм человека и осуществленный гуманизм природы.
 
   Один акт насилия может быть искоренен только другим таким же актом.
 
   …Опыт превозносит, как самого счастливого, того, кто принес счастье наибольшему количеству людей…
 
   …Оставаться… скромным по отношению к нескромности – это и есть самая серьезная нескромность духа.
 
   …Отчаяние в собственном спасении превращает личные слабости в слабости человечества, чтобы сбросить это бремя с собственной совести…
 
   Первая предпосылка всякой человеческой истории – это, конечно, существование живых человеческих индивидов.
 
   Писатель, конечно, должен зарабатывать, чтобы иметь возможность существовать и писать, но он ни в коем случае не должен существовать и писать для того, чтобы зарабатывать.
 
   Писатель отнюдь не смотрит на свою работу как на средство. Она – самоцель; она в такой мере не является средством ни для него, ни для других, что писатель приносит в жертву ее существованию, когда это нужно, свое личное существование.
 
   …Почти всякое расторжение брака есть расторжение семьи и… даже с чисто юридической точки зрения положение детей и их имущества не может быть поставлено в зависимость от произвольного усмотрения родителей… Таким образом, принимается во внимание только индивидуальная воля, или, вернее, произвол супругов, но не принимается во внимание воля брака, нравственная субстанция этого отношения.
 
   Предположи теперь человека как человека и его отношение к миру как человеческое отношение: в таком случае ты сможешь любовь обменивать только на любовь, доверие только на доверие и т. д.
 
   Предположим, что мы производили бы как люди. В таком случае… я наслаждался бы индивидуальным проявлением жизни…
   Мой труд был бы свободным проявлением жизни и поэтому наслаждением жизнью.
 
   Прежде всего следует избегать того, чтобы снова противопоставлять «общество», как абстракцию, индивиду. Индивид есть общественное существо. Поэтому всякое проявление его жизни – даже если оно и не выступает в непосредственной форме коллективного… является проявлением и утверждением общественной жизни.
 
   Презрение к самому себе – это змея, которая вечно растравляет и гложет сердце, высасывает его животворящую кровь, вливает в нее яд человеконенавистничества и отчаяния.
 
   …Принимать одну основу для жизни, другую для науки – это значит с самого начала допускать ложь.
 
   …Присвоение богатства… обусловливает отречение от богатства в его вещественной реальности.
 
   Противно быть под ярмом – даже во имя свободы…
 
   …Процесс жизни человека состоит в прохождении им различных возрастов. Но вместе с тем все возрасты человека существуют бок о бок…
 
   Пусть жизнь и умирает, но смерть не должна жить.
 
   Разве я не уничтожаю свободу характера, когда я требую, чтобы он был свободен на чужой лад?
 
   Религия есть лишь иллюзорное солнце, движущееся вокруг человека до тех пор, пока он не начинает двигаться вокруг себя самого.
   Религия есть самосознание и самочувствование человека, который или еще не обрел себя, или уже снова себя потерял.
 
   Религия – это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она – дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа.
 
   …Речь идет не о том, чтобы мысленно провести большую разграничительную черту между прошедшим и будущим, а о том, чтобы осуществить мысли прошедшего.
 
   Роскошь представляет собой противоположность по отношению к природной необходимости.
 
   Самые трусливые, неспособные к сопротивлению люди становятся неумолимыми там, где они могут проявить абсолютный родительский авторитет.
 
   Свобода настолько присуща человеку, что даже ее противники осуществляют ее, борясь против ее осуществления…
 
   Свободная от всяких сомнений вера в неподдельность любви, которую выражает возлюбленный, есть для возлюбленной высшее наслаждение собой, есть ее вера в самое себя.
 
   …Свободное развитие каждого является условием свободного развития всех.
 
   …Сердце человека – удивительная вещь, особенно, если человек носит сердце в своем кошельке…
 
   Смерть героев подобна закату солнца.
 
   …Совесть зависит от знаний и от всего образа жизни человека. У республиканца иная совесть, чем у роялиста, у имущего – иная, чем у неимущего, у мыслящего – иная, чем у того, кто неспособен мыслить.
   «Совесть» привилегированных – это ведь и есть привилегированная совесть.
 
   Способ производства материальной жизни обуславливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще.
 
   …Страдание, понимаемое в человеческом смысле, есть самопотребление человека.
 
   Страсть – это есть энергично стремящаяся к своему предмету существенная сила человека.
 
   Стыд – это своего рода гнев, только обращенный вовнутрь.
 
   …Стыд – это уже своего рода революция…
 
   Существенная форма духа – это радостность, свет…
 
   Существование того, что я действительно люблю, я ощущаю как необходимое, я чувствую в нем потребность, без него мое существование не может быть полным, удовлетворенным, совершенным.
 
   Существует двоякого рода смелость: смелость превосходства и смелость умственного убожества, черпающая силу из своего официального положения, из сознания, что она пользуется в борьбе привилегированным оружием…
 
   Творить мировую историю было бы, конечно, очень удобно, если бы борьба предпринималась только под условием непогрешимо благоприятных шансов.
 
   То, что можно сказать об отношении человека к своему труду… то же можно сказать и об отношении человека к другому человеку…
 
   …Того, кого увлек демон честолюбия, разум уже не в силах сдержать, и он бросается туда, куда его влечет непреодолимая сила: он уже больше не выбирает сам своего места в обществе, а это решают случай и иллюзия.
 
   Того, чего хочет обыватель, – жить и размножаться… хочет и животное? Чувство своего человеческого достоинства, свободу, нужно еще только пробудить в сердцах этих людей. Только это чувство, которое вместе с греками покинуло мир, а при христианстве растворилось в обманчивом мареве царства небесного, может снова сделать общество союзом людей, объединенных во имя своих высших целей…
 
   Только в коллективе существуют для каждого индивида средства, дающие ему возможность всестороннего развития своих задатков, и, следовательно, только в коллективе возможна личная свобода.
 
   Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых.
 
   …У входа в науку, как у входа в ад, должно быть выставлено требование:
   «Здесь нужно, чтоб душа была тверда;
   здесь страх не должен подавать совета».
 
   …Уважающие себя люди вовсе не должны слепо доверять друг другу.
 
   Удрученный заботами, нуждающийся человек нечувствителен даже по отношению к самому прекрасному зрелищу…
 
   Упразднение религии, как иллюзорного счастья народа, есть требование его действительного счастья. Требование отказа от иллюзий о своем положении есть требование отказа от такого положения, которое нуждается в иллюзиях.
 
   Царство свободы начинается в действительности лишь там, где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней целесообразностью, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону сферы собственно материального производства.
 
   Цель, для которой требуются неправые средства, не есть правая цель.
 
   Человек есть в самом буквальном смысле… не только животное, которому свойственно общение, но животное, которое только в обществе и может обособляться.
 
   Человек живет природой.
 
   …Человек… свободен не вследствие отрицательной силы избегать того или другого, а вследствие положительной силы проявлять свою истинную индивидуальность…
 
   …Человека унижает не атеизм, а суеверие и идолопоклонство.
 
   …Человеческая природа устроена так, что человек может достичь своего усовершенствования, только работая для усовершенствования своих современников, во имя их блага.
 
   Чем иным является богатство, как не абсолютным выявлением творческих дарований человека, без каких-либо других предпосылок, кроме предшествовавшего исторического развития, делающего самоцелью эту целостность развития, т. е. развития всех человеческих сил как таковых, безотносительно к какому бы то ни было заранее установленному масштабу. Человек здесь не воспроизводит себя в какой-либо одной только определенности, а производит себя во всей своей целостности, он не стремится оставаться чем-то окончательно установившимся, а находится в абсолютном движении становления.
 
   Религия – опиум народа.
   Человеческая сущность природы существует только для общественного человека: ибо только в обществе природа является для человека звеном, связывающим человека с человеком…
 
   Чем больше человек вкладывает в Бога, тем меньше остается в нем самом.
 
   – Чрезмерная серьезность – это самое комичное, а чрезмерная скромность – это самая горькая ирония.
 
   Что такое болезнь, как не стесненная в своей свободе жизнь?
 
   Чувство, находящееся в плену у грубой практической потребности, обладает лишь ограниченным смыслом.
 
   Я вступаю в дружбу лишь с очень немногими, но зато дорожу ею.
 
   Я вообще не думаю, что личности должны служить гарантиями против законов; я, наоборот, думаю, что законы должны служить гарантиями против личностей.
 
   …Я принес все свое состояние в жертву революционной борьбе. Я не сожалею об этом. Наоборот. Если бы мне нужно было снова начать свой жизненный путь, я сделал бы то же самое.
 
   История повторяется дважды – сначала в виде трагедии, потом в виде фарса.
 
   Я знаю только одно: что я не марксист.
 
   Революции – локомотивы истории.
 
   Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма.

Карл Мати

   (1806—1868 гг.)
   политический деятель

   Свобода – это цена победы, которую мы одержали сами над собой.

Якоб Людвиг Феликс Мендельсон

   (1809—1847 гг.)
   композитор

   Время летит стрелой, хотя минуты ползут.

Вольфганг Менцель

   (1798—1873 гг.)
   историк, писатель и критик

   Одно зеркало важнее целой галереи предков.
 
   Философия в поэзии все равно что серебро в колокольном сплаве.
 
   Переводы – это цветы под стеклом.

Фридрих Ницше

   (1844—1900 гг.)
   философ

   Кто учитель до мозга костей, тот относится серьезно ко всем вещам, лишь принимая во внимание своих учеников, – даже к самому себе.
 
   «Самодовлеющее познание» – это последние силки, расставляемые моралью: при помощи их в ней можно еще раз вполне запутаться.
 
   Привлекательность познания была бы ничтожна, если бы на пути к нему не приходилось преодолевать столько стыда.
 
   Бесчестнее всего люди относятся к своему Богу: он не смеет грешить.
 
   Быть может, в склонности позволять унижать себя, обкрадывать, обманывать, эксплуатировать проявляется стыдливость некоего Бога среди людей.
 
   Мы плохо всматриваемся в жизнь, если не замечаем в ней той руки, которая щадя – убивает.
   Любовь к одному есть варварство: ибо она осуществляется в ущерб всем остальным. Также и любовь к Богу.
 
   «Я это сделал», – говорит моя память. «Я не мог этого сделать», – говорит моя гордость и остается непреклонной. В конце концов память уступает.
 
   Если имеешь характер, то имеешь и свои типичные пережитки, которые постоянно повторяются.
 
   Мудрец в роли астронома. – Пока ты еще чувствуешь звезды как нечто «над тобою», ты еще не обладаешь взором познающего.
 
   Гениальный человек невыносим, если не обладает при этом, по крайней мере, еще двумя качествами: чувством благодарности и чистоплотностью.
 
   Не сила, а продолжительность высших ощущений создает высших людей.
 
   Кто достигает своего идеала, тот этим самым перерастает его.
 
   Иной павлин прячет от всех свой павлиний хвост – и называет это своей гордостью.
 
   Степень и характер родовитости человека проникает его существо до последней вершины его духа.
 
   Своими принципами мы хотим либо тиранизировать наши привычки, либо оправдать их, либо заплатить им дань уважения, либо выразить порицание, либо скрыть их; очень вероятно, что двое людей с одинаковыми принципами желают при этом совершенно различного в основе.
 
   В мирной обстановке воинственный человек нападает на самого себя.
 
   Душа, чувствующая, что ее любят, но сама не любящая, обнаруживает свои подонки: самое низкое в ней всплывает наверх.
 
   Разъяснившаяся вещь перестает интересовать нас. – Что имел в виду тот бог, который давал совет: «познай самого себя»! Может быть, это значило: «перестань интересоваться собою, стань объективным»! – А Сократ? – А «человек науки»?
 
   Ужасно умереть в море от жажды. Уж не хотите ли вы так засолить вашу истину, чтобы она никогда более не утоляла жажды?
 
   «Сострадание ко всем» было бы суровостью и тиранией по отношению к тебе, сударь мой, сосед!
 
   Инстинкт. – Когда горит дом, то забывают даже об обеде. Да – но его наверстывают на пепелище.
 
   Женщина научается ненавидеть в той мере, в какой она разучивается очаровывать.
 
   Одинаковые аффекты у мужчины и женщины все-таки различны в темпе – поэтому-то мужчина и женщина не перестают не понимать друг друга.
 
   У самих женщин в глубине их личного тщеславия всегда лежит безличное презрение – презрение «к женщине».
 
   Сковано сердце, свободен ум. Если крепко заковать свое сердце и держать его в плену, то можно дать много свободы своему уму, – я говорил это уже однажды. Но мне не верят в этом, если предположить, что сами уже не знают этого.
 
   Презирающий самого себя все же чтит себя при этом как человека, который презирает.
 
   Очень умным людям начинают не доверять, если видят их смущенными.
 
   Ужасные переживания жизни дают возможность разгадать, не представляет ли собою нечто ужасное тот, кто их переживает.
 
   Тяжелые, угрюмые люди становятся легче именно от того, что отягчает других, от любви и ненависти, и на время поднимаются к своей поверхности.
 
   Кому не приходилось хотя бы однажды жертвовать самим собою за свою добрую репутацию?
 
   В снисходительности нет и следа человеконенавистничества, но именно потому-то слишком много презрения к людям.
 
   Такой холодный, такой ледяной, что об него обжигают пальцы! Всякая рука содрогается, прикоснувшись к нему! – Именно поэтому его считают раскаленным.
 
   Стать зрелым мужем – это значит снова обрести ту серьезность, которою обладал в детстве, во время игр.
 
   Стыдиться своей безнравственности – это одна из ступеней той лестницы, на вершине которой стыдятся также своей нравственности.
 
   Нужно расставаться с жизнью, как Одиссей с Навсикаей, – более благословляющим, нежели влюбленным.
 
   Как? Великий человек? – Я все еще вижу только актера своего собственного идеала.
 
   Если дрессировать свою совесть, то и кусая она будет целовать нас.
   Разочарованный говорит: «Я слушал эхо и слышал только похвалу».
 
   Наедине с собою мы представляем себе всех простодушнее себя: таким образом мы даем себе отдых от наших ближних.
 
   В наше время познающий легко может почувствовать себя животным превращением божества.
 
   Открытие взаимности собственно должно бы было отрезвлять любящего относительно любимого им существа. «Как? даже любить тебя – это довольно скромно? Или довольно глупо? Или – или»
 
   Свободомыслящему, «благочестивцу познания», еще более противна pia fraus (противна его «благочестию»), чем impia fraus. Отсюда его глубокое непонимание церкви, свойственное типу «свободомыслящих», – как его несвобода.
 
   Не человеколюбие, а бессилие их человеколюбия мешает нынешним христианам предавать нас сожжению.
 
   Музыка является средством для самоуслаждения страстей.
 
   Опасность счастья. – «Все служит на благо мне; теперь мила мне всякая судьба – кому охота быть судьбой моей?»
 
   Раз принятое решение закрывать уши даже перед основательнейшим противным доводом – признак сильного характера. Стало быть, случайная воля к глупости.
 
   Нет вовсе моральных феноменов, есть только моральное истолкование феноменов…
 
   Бывает довольно часто, что преступнику не по плечу его деяние – он умаляет его и клевещет на него.
   Адвокаты преступника редко бывают настолько артистами, чтобы всю прелесть ужаса деяния обратить в пользу его виновника.
 
   Труднее всего уязвить наше тщеславие как раз тогда, когда уязвлена наша гордость.
 
   Кто чувствует себя предназначенным для созерцания, а не для веры, для того все верующие слишком шумливы и назойливы, – он обороняется от них.
 
   «Ты хочешь расположить его к себе? Так делай вид, что теряешься перед ним».
 
   Огромные ожидания от половой любви и стыд этих ожиданий заранее портят женщинам все перспективы.
 
   Там, где не подыгрывает любовь или ненависть, женщина играет посредственно.
 
   Великие эпохи нашей жизни наступают тогда, когда у нас является мужество переименовать наше злое в наше лучшее.
 
   Воля к победе над одним аффектом в конце концов, однако, есть только воля другого или множества других аффектов.
 
   Есть невинность восхищения: ею обладает тот, кому еще не приходило в голову, что и им могут когда-нибудь восхищаться.
 
   Отвращение к грязи может быть так велико, что будет препятствовать нам очищаться – «оправдываться».
 
   Часто чувственность перегоняет росток любви, так что корень остается слабым и легко вырывается.
 
   Даже конкубинат развращен – браком.
 
   Что Бог научился греческому, когда захотел стать писателем, в этом заключается большая утонченность – как и в том, что он не научился ему лучше.
 
   Иной человек, радующийся похвале, обнаруживает этим только учтивость сердца – и как раз нечто противоположное тщеславию ума.
 
   Кто ликует даже на костре, тот торжествует не над болью, а над тем, что не чувствует боли там, где ожидал ее. Притча.
 
   Если нам приходится переучиваться по отношению к какому-нибудь человеку, то мы сурово вымещаем на нем то неудобство, которое он нам этим причинил.
 
   Народ есть окольный путь природы, чтобы прийти к шести-семи великим людям. – Да, – и чтобы потом обойти их.
 
   Наука уязвляет стыдливость всех настоящих женщин. При этом они чувствуют себя так, точно им заглянули под кожу или, что еще хуже, под платье и убор.
 
   Чем абстрактнее истина, которую ты хочешь преподать, тем сильнее ты должен обольстить ею еще и чувства.
 
   У черта открываются на Бога самые широкие перспективы; оттого он и держится подальше от него – черт ведь и есть закадычный друг познания.
 
   Оба пола обманываются друг в друге – от этого происходит то, что, в сущности, они чтут и любят только самих себя (или, если угодно, свой собственный идеал). Таким образом, мужчина хочет от женщины миролюбия, – а между тем женщина по существу своему как раз неуживчива, подобно кошке, как бы хорошо она ни выучилась выглядеть миролюбивой.
 
   Что человек собою представляет, это начинает открываться тогда, когда ослабевает его талант, – когда он перестает показывать то, что он может. Талант – тоже наряд: наряд – тоже способ скрываться.
 
   Люди наказываются сильнее всего за свои добродетели.
 
   Кто не умеет найти дороги к своему идеалу, тот живет легкомысленнее и бесстыднее, нежели человек без идеала.
 
   Только из области чувств и истекает всякая достоверность, всякая чистая совесть, всякая очевидность истины.
 
   Вращаясь среди ученых и художников, очень легко ошибиться в обратном направлении: нередко в замечательном ученом мы находим посредственного человека, а в посредственном художнике очень часто – чрезвычайно замечательного человека.
 
   Один ищет акушера для своих мыслей, другой – человека, которому он может помочь разрешиться ими: так возникает добрая беседа.
 
   Фарисейство не есть вырождение доброго человека: напротив, изрядное количество его является скорее условием всякого благоденствия.
 
   Мы поступаем наяву так же, как и во сне: мы сначала выдумываем и сочиняем себе человека, с которым вступаем в общение, – и сейчас же забываем об этом.
 
   В мщении и любви женщина более варвар, чем мужчина.
 
   Совет в форме загадки. – «Если узы не рвутся сами, – попробуй раскусить их зубами».
 
   Брюхо служит причиной того, что человеку не так-то легко возомнить себя Богом.
 
   Нашему тщеславию хочется, чтобы то, что мы делаем лучше всего, считалось самым трудным для нас. К происхождению многих видов морали.
 
   Если женщина обнаруживает научные склонности, то обыкновенно в ее половой системе что-нибудь да не в порядке. Уже бесплодие располагает к известной мужественности вкуса; мужчина же, с позволения сказать, как раз «бесплодное животное».
 
   Сравнивая в целом мужчину и женщину, можно сказать следующее: женщина не была бы так гениальна в искусстве наряжаться, если бы не чувствовала инстинктивно, что ее удел – вторые роли.
 
   «Где древо познания, там всегда рай» – так вещают и старейшие и новейшие змеи.
 
   Все, что делается из любви, совершается всегда по ту сторону добра и зла.
 
   Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.
 
   Соблазнить ближнего на хорошее о ней мнение и затем всей душой поверить этому мнению ближнего, – кто сравнится в этом фокусе с женщинами!
 
   То, что в данное время считается злом, обыкновенно есть несвоевременный отзвук того, что некогда считалось добром, – атавизм старейшего идеала.
 
   Вокруг героя все становится трагедией, вокруг полубога все становится драмой сатиров, а вокруг Бога все становится – как? быть может, «миром»?
 
   Иметь талант недостаточно: нужно также иметь на это ваше позволение, – не так ли? друзья мои?
 
   Возражение, глупая выходка, веселое недоверие, насмешливость суть признаки здоровья: все безусловное принадлежит к области патологии.
 
   Понимание трагического ослабевает и усиливается вместе с чувственностью.
 
   Безумие единиц – исключение, а безумие целых групп, партий, народов, времен – правило.
 
   Мысль о самоубийстве – сильное утешительное средство: с ней благополучно переживаются иные мрачные ночи.
 
   Нашему сильнейшему инстинкту, тирану в нас, подчиняется не только наш разум, но и наша совесть.
 
   Должно отплачивать за добро и за зло, но почему именно тому лицу, которое нам сделало добро или зло?
 
   Мы охладеваем к тому, что познали, как только делимся этим с другими.
 
   Поэты бесстыдны по отношению к своим переживаниям: они эксплуатируют их.
 
   «Наш ближний – это не наш сосед, а сосед нашего соседа» – так думает каждый народ.
 
   Любовь обнаруживает высокие и скрытые качества любящего – то, что у него есть редкостного, исключительного: постольку она легко обманывает насчет того, что служит у него правилом.
 
   По отношению ко всякой партии. – Пастуху нужен всегда баран-передовик, чтобы самому при случае не становиться бараном.
 
   Люди свободно лгут ртом, но рожа, которую они при этом корчат, все-таки говорит правду.
 
   У суровых людей задушевность является предметом стыда – и есть нечто ценное.
 
   Христианство дало Эроту вылить яду: он, положим, не умер от этого, но выродился в порок.
 
   Много говорить о себе – может также служить средством для того, чтобы скрывать себя.
 
   В хвале больше назойливости, чем в порицании.
 
   Сострадание в человеке познания почти так же смешно, как нежные руки у циклопа.
 
   Насчет того, что такое «достоверность», может быть, еще никто не удостоверился в достаточной степени.
 
   Мы не верим в глупости умных людей – какое нарушение человеческих прав!
 
   Из человеколюбия мы иногда обнимаем первого встречного (потому что нельзя обнять всех): но именно этого и не следует открывать первому встречному…
 
   Мы не ненавидим еще человека, коль скоро считаем его ниже себя; мы ненавидим лишь тогда, когда считаем его равным себе или выше себя.
 
   И вы, утилитаристы, вы тоже любите все utile как экипаж ваших склонностей – и вы находите в сущности невыносимым стук его колес?