Ермишин Олег. Афоризмы

 
   Человеческое знание состоит не из одной математики и технологии. Напротив, это только одна сторона знания, это еще только низшее знание; высшее объемлет собой мир нравственный, заключает в области своего ведения все, чем высоко и свято бытие человеческое.
 
   Чем выше гений поэта, тем глубже и обширнее понимает он природу и тем с большим успехом представляет нам ее во взаимосвязи с жизнью.
 
   Чем дарование поэта сильнее, тем оно оригинальнее.
 
   Чем моложе ребенок, тем непосредственнее должно быть его нравственное воспитание, тем больше должно его не учить, а приучать к хорошим чувствам, наклонностям и манерам, основывая все преимущественно на привычке.
 
   Честные люди всегда имеют дурную привычку со стыдом опускать глаза перед наглостью и нахальною подлостью.
 
   Чувство гуманности оскорбляется, когда люди не уважают в других человеческого достоинства, и еще более оскорбляется и страдает, когда человек сам в себе не уважает собственного достоинства.
 
   Чувство – огонь, мысль – масло.
 
   Чувство само по себе еще не составляет поэзии; надо чтобы чувство было рождено идеею и выражало идею. Бессмысленные чувства – удел животных; они унижают человека.
 
   Школа несчастья есть самая лучшая школа.
 
   Эгоизм изворотлив, как хамелеон…
 
   Юность сама по себе есть уже поэзия жизни, и в юности каждый бывает лучше, нежели в остальное время жизни.
 
   Юноши, переходящие в старость мимо возмужалости, – отвратительны, как старички, которые хотят казаться юношами.

Александр Александрович Бестужев (Марлинский)

   (1797—1837 гг.)
   писатель

   В беду падают, как в пропастъ, вдруг, но в преступление сходят по ступеням.
 
   Великодушное сердце – лучший вдохновитель разума.
 
   Гораздо легче строить вновь, чем перестраивать старое.
 
   Истинное мужество немногоречиво: ему так мало стоит показать себя, что самое геройство оно считает за долг, не за подвиг.
 
   Не тот победитель, за кем поле; тот, за кем слава, а слава тому, кто ценит смерть выше плена.
 
   Покуда сам жив, счастье не умерло.
 
   Признаваться в своих ошибках есть высшее мужество.
 
   Тот, кто оставил после себя хоть одну светлую, новую мысль, хоть один полезный для человечества подвиг, не умер бездетен.
 
   Трус умирает сто раз, храбрый однажды, и то не скоро.
 
   Храбрость для защиты отечества – добродетель, но храбрость в разбойнике – злодейство.
 
   Что такое воля, как не мысль, преходящая в дело?

Елена Петровна Блаватская

   (1831—1891 гг.)
   писательница,
   путешественница,
   философ

   Величайшие учителя богословия соглашаются, что почти все древние книги написаны символическим языком, понятным только посвященным.
 
   Магии столько же лет, сколько и человечеству.

Петр Иванович Борисов

   (1800—1854 гг.)
   мыслитель

   …На каждую гипотезу можно иметь два воззрения. Можно говорить против нее, можно говорить и в ее пользу, но вообще все софисты, если они добросовестны, то, наверное, знания их поверхностны, ибо нельзя защищать гипотезу, когда мы знаем, что есть другие, вероятнейшие. Еще более нельзя отвергать ее, видя превосходство ее над другим.

Дмитрий Владимирович Веневитинов

   (1805—1827 гг.)
   поэт

   Трудно жить, когда ничего не сделал, чтобы заслужить свое место в жизни.

Алексей Гаврилович Венецианов

   (1780—1847 гг.)
   живописец

   Искусство рисования и самая живопись суть не что иное, как орудия, содействующие литературе и, следовательно, просвещению народа.

Петр Андреевич Вяземский

   (1792—1878 гг.)
   поэт и литературный критик, академик Петербургской АН

   Великан умрет, когда перестанет расти.
 
   Вся государственная процедура заключается у нас в двух приемах: в рукоположении и в рукоприкладстве.
 
   И доброго ответа на страшном судище Христове просим. Зачем страшном? Царь мог бы назвать судище страшным, когда бы намеревался он судить одних преступников, но избравши день для общего суда народа своего, где всякому должно будет воздать по делам, доброму награду, а злому казнь, назвал ли бы он такой суд страшным? Разве если бы он царствовал над одними разбойниками.
 
   Иные люди хороши на одно время, как календарь на такой-то год: переживши свой срок, переживают они и свое назначение. К ним можно после заглядывать для справок; но если вы будете руководствоваться ими, то вам придется праздновать Пасху в Страстную пятницу.
 
   Исступление свободы смежно с деспотизмом; но употребление далеко от него отстоит.
 
   Кажется, Полетика сказал: В России от дурных мер, принимаемых правительством, есть спасение: дурное исполнение.
 
   Мы видим много книг: нового издания, исправленного и дополненного. Увидим ли когда-нибудь издание исправленное и убавленное.
 
   Мы все изгнанники и на родине.
 
   При известии о гибели Лермонтова: В нашу поэзию стреляют удачнее, чем в Лудвига Филиппа: вот второй раз, что не дают промаха.
 
   Сравнил я страх со щукою. Кто любит ее, тот заводи в пруду, но знай, что она поглотит всю другую рыбу. Кто хочет страха, заводи его в сердце подвластного, но помни, что он поглотит все другие чувства.
   У нас от мысли до мысли пять тысяч верст.
 
   У нас самодержавие значит, что в России все само собою держится.
 
   Умная женщина говаривала: «люблю старшего своего племянника за то, что он умен, меньшого люблю за то, что глуп».
 
   Хитрость – ум мелких умов.
 
   Цари не злее других людей. Доказательство тому, что обыкновенно обижают они тех, которых не видят, чтобы угодить тем, которых видят.
 
   Честному человеку не следует входить ни в какое тайное общество, хотя бы для того, чтобы не очутиться в дурном обществе.
 
   Что за жалкое творение человек и за жалкое создание человеческий род. Сам себя и жмет, и бьет, и рубит, и жарит. И добро еще если могли бы прожить мы годов тысячу, то уж так и быть, можно бы похлопотать и потеснить себя: но теперь каждый из чего хлопочет? Из нескольких минут и то неверных. Правду говорил проповедник, увещевая прихожан своих воздержаться от любовных удовольствий. Добро, говорил он, если это наслаждение продолжалось бы день, ну хоть несколько часов, ну хоть час, хоть полчаса, и того нет, минуты две, три, так, так (и объясняя слова свои пантомимою рук) et vous voila dannй^[3671]. Так и с жизнью.
 
   Я хотел бы славы, но для того, чтобы осветить ею могилу отца и колыбель моего сына.
 
   Беда иной литературы заключается в том, что мыслящие люди не пишут, а пишущие не мыслят.
 
   О некоторых сердцах можно сказать, что они свойства непромокаемого: слезы ближних не пробивают их, а только скользят по ним.
   Похвала недостойному лицу не возвышает хваленого, а унижает хвалителя.
 
   Язык – инструмент, едва ли не труднее он самой скрипки. Можно бы еще заметить, что посредственность как на одном, так и на другом инструменте нетерпима.
 
   Люблю народность как чувство, но не признаю ее как систему.

Николай Николаевич Ге

   (1831—1894 гг.)
   художник

   Произведение искусства есть самое высшее произведение человеческого духа; оно дает жизнь, оно совершенствует человека.

Александр Иванович Герцен

   (1812—1870 гг.)
   писатель и философ

   Без равенства нет брака. Жена, исключенная из всех интересов, занимающих ее мужа, чуждая им, не делящая их, – наложница, экономка, нянька, но не жена в полном, в благородном значении слова.
 
   Быть человеком в человеческом обществе вовсе не тяжкая обязанность, а простое развитие внутренней потребности; никто не говорит, что на пчеле лежит священный долг делать мед, она его делает, потому что она пчела.
 
   В мещанине личность прячется или не выступает, потому что она не главное: главное – товар, дело, вещь, главное – собственность.
 
   В мире нет ничего разрушительнее, невыносимее, как бездействие и ожидание.
 
   В науке нет другого способа приобретения, как в поте лица; ни порывы, ни фантазии, ни стремления всем сердцем не заменяют труда.
 
   В природе ничто не возникает мгновенно и ничто не появляется в свет в совершенно готовом виде.
 
   Вечно угрюмые постники мне всегда подозрительны; если они не притворяются, у них или ум, или желудок расстроены.
 
   Вопрос «Может ли существовать душа без тела?» заключает в себе целое нелепое рассуждение, предшествовавшее ему и основанное на том, что душа и тело – две разные вещи. Что сказали бы вы человеку, который бы вас спросил: «Может ли черная кошка выйти из комнаты, а черный цвет остаться?» Вы его сочли бы за сумасшедшего, – а оба вопроса совершенно одинаковые.
 
   Враги наши никогда не отделяли слова и дела и казнили за слова не только одинаковым образом, но часто свирепее, чем за дело.
 
   Все государственные и политические вопросы, все фантастические и героические интересы по мере совершенствования народа стремятся перейти в вопросы народного благосостояния.
 
   Все религии основывали нравственность на покорности, то есть на добровольном рабстве.
 
   Все стремления и усилия природы завершаются человеком; к нему они стремятся, в него впадают, как в океан.
 
   Всего меньше эгоизма у раба.
 
   Вся жизнь человечества последовательно оседала в книге: племена, люди, государства исчезали, а книга оставалась.
 
   Всякий безнравственный поступок, сделанный сознательно, оскорбляет разум; угрызения совести напоминают человеку, что он поступил как раб, как животное.
   Где не погибло слово, там и дело еще не погибло.
 
   Грандиозные вещи делаются грандиозными средствами. Одна природа делает великое даром.
 
   Даже простой материальный труд нельзя делать с любовью, зная, что он делается напрасно…
 
   Действительный интерес совсем не в том, чтобы убивать на словах эгоизм и подхваливать братство, а в том, чтобы сочетать гармонически свободно два неотъемлемые начала жизни человеческой.
 
   Дружба должна быть прочною штукою, способною пережить все перемены температуры и все толчки той ухабистой дороги, по которой совершают свое жизненное путешествие дельные и порядочные люди.
 
   Если долг мною сознан, то он столько же силлогизм, вывод, мысль, которая меня не теснит, как всякая истина, и исполнение которого мне не жертва, не самоотвержение, а мой естественный образ действия.
 
   Есть эгоизм узкий, животный, грязный, так, как есть любовь грязная, животная, узкая.
 
   Жизнь, которая не оставляет прочных следов, стирается при всяком шаге вперед.
 
   Искусство легче сживается с нищетой и роскошью, чем с довольством. Весь характер мещанства, со своим добром и злом, противен, тесен для искусства.
 
   Какое счастье вовремя умереть для человека, не умеющего в свой час ни сойти со сцены, ни идти вперед.
 
   Личности мало прав, ей надобно обеспечение и воспитание, чтобы воспользоваться ими.
 
   Личности надо отречься от себе для того, чтобы сделаться сосудом истины, забыть себя, чтобы не стеснять ее собою.
 
   …Любит, потому что любит, не любит, потому что не любит, – логика чувств и страстей коротка.
 
   Любовь – высокое слово, гармония создания требует ее, без нее нет жизни и быть не может.
 
   Любовь и дружба – взаимное эхо: они дают столько, сколько берут.
 
   …Любовь раздвигает пределы индивидуального существования и приводит в сознание все блаженство бытия; любовью жизнь восхищается собой; любовь – апофеоз жизни.
 
   Люди боятся умственной неволи, но они вдвое больше боятся отсутствия авторитета. Внешний авторитет несравненно удобнее: человек сделал скверный поступок – его пожурили, наказали, и он квит, будто и не делал своего поступка.
 
   Мещанство – демократизация аристократии и аристократизация демократии.
 
   Моралисты говорят об эгоизме, как о дурной привычке, не спрашивая, может ли человек быть человеком, утратив живое чувство личности.
 
   Мучительная любовь не есть истинная…
 
   Мы обыкновенно думаем о завтрашнем дне, о будущем годе, в то время как надобно обеими руками уцепиться за чашу, налитую через край, которую протягивает сама жизнь… Природа долго потчевать и предлагать не любит.
 
   Надобно иметь силу характера говорить и делать одно и то же.
   Наука – сила, она раскрывает отношения вещей, их законы и взаимодействия.
 
   Наука требует всего человека, задних мыслей, с готовностью все отдать и в награду получить тяжелый крест трезвого знания.
 
   Наша сила – в силе мысли, в силе правды, в силе слова.
 
   Не от того ли люди истязают детей, а иногда и больших, что их так трудно воспитывать, а сечь так легко? Не мстим ли мы наказанием за нашу неспособность?
 
   Не отвергнуться влечений сердца, но раскрыть свою душу всему человеческому, страдать и наслаждаться страданиями и наслаждениями современности, – словом, развить эгоистическое сердце во всех скорбящее, обобщить его разумом и в свою очередь оживить им разум!
 
   Нельзя людей освобождать к наружной жизни больше, чем они освобождены внутри. Как ни странно, но опыт показывает, что народам легче выносить насильственное бремя рабства, чем дар излишней свободы.
 
   Несколько испуганная и встревоженная любовь становится нежнее, заботливее ухаживает, из эгоизма двоих она делается не только эгоизмом троих, но самоотвержением двоих для третьего; семья начинается с детей.
 
   Нет мысли, которую нельзя было бы высказать просто и ясно.
 
   Нет народа, вошедшего в историю, который можно было бы считать стадом животных, как нет народа, заслуживающего именоваться сонмом избранных.
 
   Ничего не делается само собой, без усилий и воли, без жертв и труда. Воля людская, воля одного твердого человека – страшно велика.
   Первая любовь потому так благоуханна, что она забывает различие полов, что она – страстная дружба.
 
   Под влиянием мещанства все переменилось. Рыцарская честь заменилась бухгалтерской честностью, изящные нравы – нравами чинными, вежливость – чопорностью, гордость – обидчивостью.
 
   Полного счастья нет с тревогой; полное счастье покойно, как море во время летней тишины.
 
   Прогресс – неотъемлемое свойство сознательного развития, которое не прерывалось; это деятельная память и усовершенавование людей общественной жизнью.
 
   Проповедовать с амвона, увлекать с трибуны, учить с кафедры – гораздо легче, чем воспитывать одного ребенка.
 
   Прощение врагов – прекрасный подвиг; но есть подвиг еще более прекрасный, еще больше человеческий – это понимание врагов, потому что понимание – разом прощение, оправдание, примирение.
 
   Пустые ответы убивают справедливые вопросы и отводят ум от дела.
 
   Разумеется, люди – эгоисты, потому что они лица; как же быть самим собою, не имея резкого сознания своей личности? Мы – эгоисты, и потому добиваемся независимости, благосостояния, признания наших прав, потому жаждем любви, ищем деятельности и не можем отказывать без явного противоречия в тех же правах другим.
 
   Расточительность носит сама в себе предел. Она оканчивается с последним рублем и с последним кредитом. Скупость бесконечна и всегда при начале своего поприща; после десяти миллионов она с тем же оханьем начинает откладывать одиннадцатый.
   Религия – это главная узда для масс, великое запугивание простаков, это какие-то колоссальных размеров ширмы, которые препятствуют народу ясно видеть, что творится на земле, заставляя поднимать взоры к небесам.
 
   Самые жестокие, неумолимые из всех людей, склонные к ненависти, преследованию, – это ультрарелигиозники.
 
   Слово эгоизм, как и слово любовь, слишком общи: может быть гнусная любовь, может быть высокий эгоизм. Эгоизм развитого, мыслящего человека благороден, он-то и есть его любовь к науке, к искусству, к ближнему, к широкой жизни, к независимости; любовь ограниченного дикаря, даже любовь Отелло – высший эгоизм.
 
   Сожитие под одной крышей само по себе вещь страшная, на которой рушилась половина браков. Живя тесно вместе, люди слишком близко подходят друг к другу, видят друг друга слишком подробно, слишком нараспашку и незаметно срывают по лепестку все цветы венка, окружающего поэзией и грацией личность.
 
   Справедливость в человеке, не увлеченном страстью, ничего не значит, довольно безразличное свойство лица.
 
   Старость имеет свою красоту, разливающую не страсти, не порывы, но умиряющую, успокаивающую…
 
   Страдание, боль – это вызов на борьбу, это сторожевой крик жизни, обращающий внимание на опасность.
 
   Страшные преступления влекут за собой страшные последствия.
 
   Талант воспитания, талант терпеливой любви, реже встречается, чем все другие. Его не может заменить ни одна страстная любовь матери, ни одна сильная доводами диалектика.
 
   Театр – высшая инстанция для решения жизненных вопросов.
   Только любовь создает прочное и живое, а гордость бесплодна, потому что ей ничего не нужно вне себя.
 
   Требуйте вместо любви к человечеству ненависти ко всему, что валяется на дороге и мешает идти вперед.
 
   Трудных предметов нет, но есть бездна вещей, которых мы просто не знаем, и еще больше таких, которые знаем дурно, бессвязно, отрывочно, даже ложно. И эти-то ложные сведения еще больше нас останавливают и сбивают, чем те, которых мы совсем не знаем.
 
   Уважение к истине – начало премудрости.
 
   Хронического счастья так же нет, как нетающего льда.
 
   Частная жизнь, не знающая ничего за порогом своего дома, как бы она ни устроилась, бедна.
 
   Человек без сердца – бесстрастная машина мышления, не имеющая ни семьи, ни друга, ни родины; сердце составляет прекрасную и неотъемлемую основу духовного развития.
 
   Человек не может отказаться от участия в человеческом деянии, совершающемся около него; он должен действовать в своем месте, в своем времени – в этом его всемирное призвание.
 
   Человек, объятый сильной страстью, – страшный эгоист.
 
   Человек призван в мир социально-исторический, нравственно свободный и положительно-деятельный; у него не одна способность отрешающегося понимания, но и воля, которую можно назвать разумом положительным, разумом творящим.
 
   Человек, строящий свой дом на одном сердце, строит его на огнедышащей горе. Люди, основывающие все благо своей жизни на семейной жизни, строят дом на песке.
   Юность всегда самоотверженна.
 
   Юность, где только она не иссякла от нравственного растления мещанством, всегда непрактична. Быть непрактичным – далеко не значит быть во лжи; все, обращенное к будущему, имеет непременно долю идеализма. Иная восторженность лучше всяких нравоучений хранит от падений.
 
   …Я прожил собственным опытом и до дна все фазы семейной жизни и увидел всю непрочность связей крови; они крепки, когда их поддерживает духовная связь…
 
   Я считаю большим несчастьем положение народа, которого молодое поколение не имеет юности; мы, уже заметили, что одной юности на это недостаточно.
 
   Мы вовсе не врачи – мы боль.
 
   Русское правительство, как обратное провидение, устроивает к лучшему не будущее, а прошлое.

Михаил Иванович Глинка

   (1804—1857 гг.)
   композитор

   Вне родной стихии не может творить талант.
 
   Чтобы красоту создать, надо самому быть чистым душой.

Федор Николаевич Глинка

   (1786—1880 гг.)
   поэт, публицист

   Военное время всякого военным делает.
 
   Жизнь и деятельность столь же тесно соединены между собою, как пламя и свет. Что пылает, то, верно, светит, что живет, то, конечно, действует.
 
   Истина не знает тайного подручного шепота; она любит говорить откровенно и смело.
 
   Истина не имеет нужды скрываться.
 
   Истинный герой отличается простотою нравов и нежностию чувств в мирное время, мужеством и храбростью на брани и пламенной любовью к Отечеству.
 
   Люди приходят и отходят, но содеянное ими остается!
 
   Многие, входя в вельможи, выходят из людей.
   Праздность усыпляет мужество.
 
   …Прилежание, соединенное с терпением, может всему научить.
 
   Простота есть ближайшая родственница ума и дарований.
 
   Скупые богачи, замыкающие доходы свои в сундуках, похищают у общества часть его состояния.
 

 
Следы исчезнут поколений,
Но жив талант, бессмертен гений.
 

 
   Чем больше опасности, тем больше славы!

Николай Васильевич Гоголь

   (1809—1852 гг.)
   писатель

   Архитектура – тоже летопись мира: она говорит тогда, когда уже молчат и песни, и предания.
 
   Быть в мире и ничем не обозначить своего существования – это кажется мне ужасным.
 
   В каждом слове бездна пространства, каждое слово необъятно…
 
   В литературном мире нет смерти, и мертвецы так же вмешиваются в дела наши и действуют вместе с нами, как живые.
 
   Дивишься драгоценности нашего языка: что ни звук, то и подарок: все зернисто, крупно, как сам жемчуг, и, право, иное названье еще драгоценней самой вещи.
 
   …Едва есть ли высшее из наслаждений, как наслаждение творить.
 
   Если даже тебе случится рассердиться на кого бы то ни было, рассердись в то же время и на себя самого хотя бы за то, что сумел рассердиться на другого.
 
   Женщине легче поцеловаться с чертом, чем назвать кого красавицей.
 
   Искусство стремится непременно к добру, положительно или отрицательно: выставляет ли нам красоту всего лучшего, что ни есть в человеке, или же смеется над безобразием всего худшего в человеке. Если выставишь всю дрянь, какая ни есть в человеке, и выставишь ее таким образом, что всякий из зрителей получит к ней полное отвращение, спрашиваю: разве это уже не похвала всему хорошему? Спрашиваю: разве это не похвала добру?
 
   Как ни глупы слова дурака, а иногда бывают они достаточны, чтобы смутить умного человека.
 
   Какого горя не уносит время? Какая страсть уцелеет в неравной борьбе с ним?
   Когда человек влюбится, то он все равно что подошва, которую, коли размочишь в воде, возьми согни – она и согнется.
 
   Кто уж кулак, тому не разогнуться в ладонь.
 
   Молодость счастлива тем, что у нее есть будущее.
 
   Несчастье умягчает человека; природа его тогда становится более чуткой и доступной к пониманию предметов, превосходящих понятие человека, находящегося в обыкновенном и вседневном положении.
 
   …Нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырывалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово.
 
   Ничего более не боится человек так, как смеха… Боясь смеха, человек удержится от того, от чего бы не удержала его никакая сила.
 
   Обращаться со словами нужно честно.
 
   Позаботься прежде о себе, а потом о других: стань прежде сам чище душою, а потом уже старайся, чтобы другие были чище.
 
   Поэты берутся не откуда же нибудь из-за моря, но исходят из своего народа. Это – огни, из него же излетевшие, передовые вестники сил его.
 
   Произнесенное метко, все равно что писанное, не вырубливается топором.
 
   Разум есть несравненно высшая способность, но она приобретается не иначе, как победой над страстями.
 
   Родник поэзии есть красота.
 
   Сила влияния нравственного выше всяких сил.
   Смотрите на то, любите ли вы других, а не на то – любят ли вас другие.
 
   Страданиями и горем определено нам добывать крупицы мудрости, не приобретаемой в книгах.
 
   Театр – это такая кафедра, с которой можно много сказать миру добра.
 
   Чем истины выше, тем нужно быть осторожнее с ними: иначе они вдруг обратятся в общие места, а общим местам уже не верят.
 
   Я не распространяюсь о важности народных песен. Это народная история, живая, яркая, исполненная красок, истины, обнажающая всю жизнь народа.

Сильвестр Сильвестрович Гогоцкий

   (1813—1889 гг.)
   философ

   […] Внутреннейшая глубина нашей жизни, в которой утверждается религия как сознание и чувство в нас бесконечного, как союза человека с богом, полагается не мышлением нашим и получается не от мышления. Мышление не может ее дать нам; оно само в ней утверждается, животворится ею и может только уяснять ее и очищать либо иногда и помрачать (под исключительным влиянием рассудка). А потому, как мышление не может ни дать, ни заменить нам этой жизни, так философия не может сменить и заменить религии.