— Я имел доступ к некоторым картам. По спутниковому каналу.
   Она улыбнулась, и улыбка мне не понравилась.
   — Ага. Вот что показал спутник, верно? — Она пробежала пальцами по клавишам, и на карте появились маленькие красные точки. — Локализованные очаги. Просим не приближаться. Да?
   — Э… да.
   — А вот территории, где заражение возможно. Передвигаться только в составе армейских конвоев. — Лиз снова пробежала по клавишам, и вокруг красных точек появились широкие розовые ободки. В некоторых местах они находили друг на друга. Штат Колорадо выглядел как запущенный случай кори. — А теперь, — сказала Лиз, — ты действительно хочешь знать правду?
   — Правду?
   — Твой Дядя Сэм трусливый лгунишка. Он не хочет пугать гражданское население. Думает, что это деморализует людей. Вот о чем они помалкивают — это настоящая карта.
   Она нажала на клавишу, и красные с розовым пятнышки разрослись, слившись в один темно-красный ожог, захватывающий половину штата.
   — О, дерьмо! — простонал я.
   — То же самое говорит большинство людей. А сейчас я покажу территории, где мы. подозреваем заражение. И это по самой осторожной оценке… — Западная часть карты стала розовой. Восточная была наполовину исчерчена розовыми полосами.
   Лиз указала на маленький квадратик, обозначающий фургон.
   — А здесь я подобрала тебя — в самом центре безобразия.
   Меня начало трясти.
   — Здесь горы, — пояснила она. — А в горах засечь червей довольно трудно. Подожди, сам увидишь. — Она взглянула на меня. — У меня к тебе только один вопрос: как ты ухитрился заехать так далеко? Тебя должны были сожрать на несколько сот километров раньше. Господь, видимо, приберегал для тебя что-то особенное. — И, повернувшись к своим приборам, добавила: — Наверное, повешение.
   Я не ответил. Меня по-ирежнему трясло. Я все еще не мог оторвать взгляда от ярко-розовой карты. Руки, лежащие на коленях, дрожали. Я беззвучно заплакал, и слезы бежали по моим щекам. Не знаю, были это слезы испуга или облегчения.
   — О, дерьмо! — воскликнула Лиз. — Держи…
   Она вынула из ящичка на приборной доске бумажное полотенце и сунула мне.
   Я тер им лицо, пока полотенце не расползлось на куски — В холодильнике есть пиво. Хочешь?
   — Нет. Но все-таки спасибо.
   — Принеси мне баночку, ладно?
   — Э… хорошо.
   Я прошел в хвост и взял банку для нее, поколебался полсекунды и прихватил еще одну — для себя. Забравшись обратно в кресло второго пилота, я открыл одну банку и передал ей. Потом открыл вторую. Пиво было холодным. И вкусным. Я уже забыл его вкус.
   Она крякнула.
   — Спасибо. Как ты сейчас?
   — Прекрасно, я думаю.
   — А ты не думай. Если тебя это смущает, не думай, и будешь чувствовать себя прекрасно.
   — Я чувствую себя прекрасно, — сказал я.
   — Вот и хорошо. Потому что мне понадобится твоя помощь для управления огнем, когда мы прилетим туда.
   — Куда?
   — Туда, куда летим. — Она показала на карте самое большое и самое темное пятно. — Я хочу показать тебе, как сегодня выглядит заражение.

 
   Салли свой секс хорошенько планирует.

   Она говорит: «Пусть это вас не шокирует,

   Только дырки анальные

   Всегда такие банальные.

   А то, что торчит, оргазм гарантирует».




ПОЛКОВНИК ТИРЕЛЛИ



   Злоупотребление доверием вызывает неудобство.

Соломон Краткий




 
   Я смотрел на скользящую под нами землю. Ландшафт стал еще суровее. Плавные складки холмов превратились в скалистые гребни, и Лиз приходилось поднимать вертушку все выше и выше над каждым новым хребтом. Вскоре мы уже летели по каньону, заросшему кустарником и соснами, следуя за изгибами его крутых склонов. До них можно было дотянуться рукой.
   — Почему ты не поднимешься выше? — поинтересовался я.
   — Не люблю, когда за мной следят.
   — Следят? У червей нет приборов… Она хмыкнула.
   Я не стал продолжать этот разговор и спустя некоторое время сказал: — Наверное, ты ждешь, что я поблагодарю тебя.
   — Ошибаешься. Меня не волнует твоя благодарность.
   — Но ты же летела за мной.
   — Вовсе нет. Ты был непредвиденной остановкой на ^оем пути.
   Мы поднялись над перевалом и снова нырнули вниз. Это напоминало катание на русских горках. Мой желудок остался за две горки отсюда.
   — Я летаю столько раз в неделю, на сколько могу достать горючего и боезапаса. — Она продолжала: — Ты все еще не избавился от мании величия, Джим. Думаешь, мы заботились о тебе? Если честно, то ты не стоишь даже топлива для спецрейса. — Она взглянула на меня. — Правда.
   — Тогда почему волновалась?
   — Ехал разведывательный автобус. Мне стало интересно: кто в нем? Откуда его взял? И куда спешит? Согласно данным спутникового слежения, ты направлялся прямиком в самое сильное заражение на континенте. Мы приняли тебя за ренегата и чуть не нажали на кнопку еще неделю назад.
   — Как это?
   — Эти автобусы оборудованы приборами спутниковой связи, верно? Твой компьютер постоянно поддерживал контакт с сетью. И сеть все время знала, где ты находишься.
   — Я думал, что отключил связь.
   — Отключил. Но это военный автобус. Он просто перешел на дублирующий канал.
   — Это невозможно! Я отключил контакты.
   — Все правильно. Ты добрался до каждого передатчика, указанного на схемах. Это и было одной из причин, почему мы приняли тебя за ренегата, доставляющего оружие червям.
   Я не обратил внимания на конец фразы, потому что никак не мог понять смысл первой части.
   — Эти автобусы имеют секретные каналы связи? Лиз улыбнулась мне: — Ты любишь секреты? Я пожал плечами: — Не особенно. Весь опыт общения с ними сводился к сплошным неприятностям.
   Она согласилась: — В этом ты прав, они такие. — Потом спросила: — Хочешь узнать самый величайший военный секрет Америки за последние двадцать лет?
   Моим первым побуждением было сказать «да», но потом я задумался. Это заняло секунд десять.
   — Не думаю.
   — На самом деле это не важно, — сказала Лиз. — Потому что это больше не секрет.
   — Ладно, считай, что я клюнул. Что это такое?
   — Слушай: каждая единица военного оборудования, произведенная в этой стране за последние два десятилетия, была троянским конем.
   — Что?
   — Все дело в микросхемах. Дополнительные контуры — кусочек в одном чипе, кусочек в другом, — и выглядят, будто предназначены для чего-то другого. В большинстве случаев так и было. Разве что они часто испускали небольшой электронный шум. Это и была секретная передача, но почти неуловимая для обнаружения. Помню, я читала об этом. Израильтяне засекли шум. Они заявили, что электроника имеет дефекты. А мы признали, что проблема с ложными сигналами существует.
   Все верно — только проблема заключалась не в сигналах, а в том, что их не должны замечать. Эти сигналы являлись закодированными ответами на мощные электронные запросы со стационарных спутников. В течение двадцати лет мы имели возможность сканировать весь земной шар и, посылая запросы, узнавать, где находится произведенное нами оружие. Причем не только оружие, но и комплектующие, которые мы поставляли. Это началось с того самого момента, когда первый серийный номер был закодирован в микросхеме. Тот день, когда для микрочипа стало возможным идентифицировать себя, эта технология получила практический выход. Оружие отзывалось на свой серийный номер или код категории в течение двадцати четырех минут. Оно испускало отчетливый электронный телеметрический сигнал или определенное жужжание на одной из нескольких сотен случайно выбранных частот микроволнового диапазона. Большинство приемников настраивалось на эти сигналы автоматически, а техники даже не прислушивались к шумам, считая их атмосферными помехами.
   — Но зачем? Конечно, какая-то польза в слежении за собственным оружием есть, но все это выглядит страшно обременительно.
   — В сущности, все делалось автоматически. Но ты ошибаешься: дело было не столько в слежении за нашим оружием, сколько за оружием и комплектующими, идущими на экспорт. Известно ли тебе, что последние шестьдесят лет Соединенные Штаты — поставщик номер один военной техники и оборудования? Знать, где оно находится, было огромным преимуществом в плане безопасности.
   — Это невероятно!
   Лиз улыбнулась. Она прямо-таки излучала самодовольство.
   — Фокус и заключается в абсолютной неправдоподобности этой идеи. Однажды, когда у нас произошла утечка информации, противная сторона отказалась поверить ей. Они решили, что это какой-то хитрый ход, потому что ничем другим она не подтверждалась.
   Я смутился.
   — Но почему, имея такое преимущество, мы все-таки проиграли войну в Пакистане? Противник использовал трофейное оружие и оборудование, закупленное через третьи и четвертые страны. Не сработала система?
   — Система работала прекрасно, — возразила Лиз. — Мы могли отследить целые дивизии, всего лишь посылая рутинные запросы о полевом оружии. Все было безупречно. — Она положительно наслаждалась своим рассказом. — Беда состояла в том, что мы не могли использовать разведданные, не рискуя раскрыть всю игру.
   Поэтому информации не давали ходу, если она не подтверждалась из других источников, скажем, спутниковыми фотографиями. А наши спутники-шпионы сбивали сразу после запуска, так что мы не могли воспользоваться данными. Секрет был слишком серьезен. Мы должны были сберечь его на случай войны, прямо угрожающей существованию Соединенных Штатов. Это мощное стратегическое преимущество.
   — М-м, — протянул я. — Ты сказала, что это больше не секрет. Что же произошло?
   — Месяца три назад союзники из четвертого мира попытались высадить несколько дивизий на побережье Мексиканского залива. Около Хьюстона. Они назвали это армией экономического освобождения.
   — Я никогда не слышал об этом.
   — Не так много людей слышало. Произошел казус. Их винтовки разлетались. Корабли тонули. Самолеты разваливались на куски прямо в воздухе. Ракеты взрывались. Танки плавились. Они лишились связи. Не многие остались в живых.
   — Да?
   — Это вторая часть секрета. Если можно запрограммировать отзыв на специальный сигнал, с таким же успехом можно задать и программу самоуничтожения. На протяжении двух десятилетий мы имели возможность нейтрализовать или ослабить по крайней мере треть всей мировой военной техники — любое отдельно взятое оружие или категорию вооружений по всему миру или на ограниченной территории.
   Раньше мы не осмеливались использовать эту систему в наступательных целях, потому что рисковали подорвать репутацию бездефектности американского оружия. С другой стороны, мы не могли рисковать преимуществом в разведывательном плане. Но это была первая попытка высадки иностранных войск на нашей территории, а данная система и создавалась как раз для таких случаев. Она сработала безукоризненно.
   Лиз выглядела такой гордой, словно изобрела ее сама. Я подумал, какое же высокое положение она занимает на самом деле. Не является ли звание полковника еще одним прикрытием? Что мне теперь думать об американском правительстве? В нем не осталось ничего от того, каким оно должно было бы быть.
   — Значит, мой фургон…
   — Правильно. Я все время имела твой код. Мы могли подорвать тебя в любую секунду.
   — Вот дерьмо!
   Лиз согласно кивнула. Неожиданно я спросил: — Почему ты этого не сделала?
   — Мы предоставили тебе шанс сдаться.
   — Вы знали, что это я?
   — О нет, на твоем месте мог оказаться любой другой осел. Я собиралась допросить водителя, зачем он доставляет оружие червям, но когда поняла, что это ты, то вколола тебе возбуждающее вместо снотворного.
   — Я же мог сбить тебя! Я уже держал палец на кнопке! У меня были зенитные ракеты!
   — Но ведь ты не выстрелил, не так ли?
   — Нет. Я не знал, что это ты, но видел, что ты промахнулась не случайно. Ты могла бы взорвать меня, если бы захотела. Поэтому я сообразил, что это предупредительные выстрелы. Ты хотела просто остановить меня. Отец учил меня никогда не спорить с заряженным пистолетом. Конечно, он говорил о мире игр — там всегда найдется выход, — но некоторые его принципы применимы и к реальному миру. По крайней мере, я надеюсь на это.
   — Разумеется. Твой отец был умным человеком. И ты поступил правильно, когда послушался его. Если бы ты открыл ответный огонь, то взорвал бы себя. Я послала шифрованный сигнал еще за сотню километров. Ты был курком. Система самоуничтожения была приведена в готовность и ждала. Сработает ли она, зависело от того, выстрелишь ты в ответ или нет. Я уже видела три фургона, которые взлетели на воздух таким образом. Должна сознаться, я ожидала, что ты станешь четвертым.
   Я вспомнил, как был близок к тому, чтобы нажать на кнопку, испугавшись пикирующей вертушки. Какая-то доля секунды — «Сайдуиндер-6» полетел бы ей вслед.
   То, что я сказал Лиз, не целиком было правдой. Я не открыл огонь не потому, что трезво оценил ситуацию. На это не оставалось времени. Я не стал стрелять, потому что… не стал стрелять. Если покопаться в памяти, единственное, что можно увидеть там, — я сам, отдернувший руки и сказавший: «Нет!» Я не знал, почему остановился.
   Некоторое время я пытался понять, не потерял ли я самообладания. Не растерялся ли? Не испугался ли?
   Нет, ни то, ни другое.
   Я мысленно представил, как фургон накрывает шар пламени, рама мгновенно корежится, ломается пополам, стенки вылетают наружу, куски металла разносятся в стороны, отброшенные силой взрыва. Потом снова полыхает огонь, когда начинают рваться боеприпасы, и вспышки сливаются с продолжающим распухать огненным шаром — все это могло быть мною!
   Я мысленно перенесся к началу, вспоминая вертушку, пикирующую на нас и проносящуюся над самой крышей, — себя самого, залезающего в турель и что-то почти механически делающего с приборами управления огнем — мой палец на кнопке — взрыв позади меня! — компьютер, спрашивающий: «Открыть ответный огонь?» — «Нет! »…
   Я задержался и изо всех сил сосредоточился на этом «Нет!». Вот где главное! Почему я закричал «Нет!»?
   Я продолжал удерживать этот кадр, снова и снова прокручивая его в голове, мучительно исследуя. Ответ, который мне нужен, прямо здесь — в моей памяти.
   И неожиданно он попал в фокус. Я понял, почему не выстрелил, и даже улыбнулся от удивления.
   — Разве это так смешно? — спросила Лиз.
   — Очень. Знаешь, до какой степени я болван?
   — Знаю, — ответила она, — но все равно можешь мне сказать.
   — Я убегал, потому что думал, что сошел с катушек. Мне казалось, что я потерял надежду остаться человеком.
   — Если ты имеешь в виду тот небольшой инцидент в Семье, — спокойно заметила она, — то я знаю о нем все. Ни один суд не обвинит тебя. Все, что ты сделал, было законно. — Она окинула меня взглядом. — С тобой все в порядке?
   — Нет. — Где-то между ушами стоял невообразимый шум. — Я не хочу говорить о Семье. От этого у меня болит голова. И желудок тоже. — Стена между мной и моими воспоминаниями начала рассыпаться. Я снова мог испытывать боль. Я прижал запястья к глазам, стараясь стереть видения.
   Лиз с интересом смотрела на меня.
   — В голове стоит шум, — попытался объяснить я. — Там опять все перемешалось. Пока я не думаю о случившемся… пока говорю о других вешах, со мной все в порядке.
   — Ты рассказывал, почему не нажал на кнопку, — напомнила она.
   — Все это части одного и того же. — Это было трудно объяснить, но в то же время легко. Как только я начал, слова стали вылетать по собственной воле. — Понимаешь, Лиз, я не знаю, кто я. И боюсь, что начинаю превращаться в… подобие того, кого я очень хорошо знал. Вот почему тот случай в… Поэтому я… Я ехал, чтобы умереть, и не хотел умирать. И в то же время не мог придумать ничего другого. Я был совершенно уверен, что стал другим, утратил всякое чувство… чувство чего?.. Святости человеческой жизни.
   Но это хорошо. Я только сейчас понял, что не выстрелил в вертушку, потому что не смог. То есть не захотел. Я уже почти выстрелил. В какой-то момент чуть не нажал на кнопку — но не нажал. Почему-то я знал, что на самом деле ты не хочешь боя. Просто знал это. Ты не хотела убивать меня и не была моим врагом. Вот почему я не выстрелил. И это чудесно. Если бы я действительно превратился в какого-нибудь монстра, я был бы сейчас мертв. То есть… — Я начал смеяться. — Это потрясающе! Я чувствую себя на тысячу лет моложе! Потому что обнаружил, что я не так уж плох. Это очень важно для меня. Правда!
   Лиз ласково улыбнулась и потрепала меня по коленке. Ее прикосновение показалось мне почти что нежным.
   — Это то самое, что так полезно узнавать, — сказала она. — Для некоторых из нас… — И оборвала себя на полуслове.
   — Нет, договаривай до конца! — потребовал я. Она покачала головой: — Это не важно. — Потом посмотрела на меня: — Знай только одно, Джим: ты не единственный, кому приходилось повсюду таскать вопросы с собой.
   Я подумал.
   — Нет, наверное, не единственный. Думаю, я был туповат, считая, что один мучаюсь.
   Лиз вздохнула, сразу показавшись мне усталой.
   — В Денвере проводят целую программу, чтобы поддерживать нас в здравом уме. Нельзя принимать решения, какие мы вынуждены принимать день за днем, и оставаться при этом людьми. Но мы каким-то образом должны сохранять человечность — иначе утратим то, за что сражаемся. Мы только начинаем понимать масштабы всего происходящего, Джим, и это самая большая проблема, с которой мы столкнулись. Если что-нибудь и победит нас, так это неспособность взять на себя ответственность за происходящее в наших головах.
   — М-м, — протянул я.
   — Ты о чем?
   — Ни о чем.
   — Очень громкое ничто.
   — Просто… решение взять на себя ответственность за то, что происходит в моей голове, и втянуло меня в эту грязь.
   Лиз сосредоточилась на приборах. Я решил, что она меня не слышит, но внезапно она сказала: — Ладно, но подумай, в какую грязь ты бы вляпался, если бы не взял ответственность на себя?
   Да. Так бы и случилось.
   Некоторое время мы летели молча. Она говорила еще о чем-то…
   В сущности, она повторила это дважды!
   — Погоди-ка! Ты сказала: «Оружие для червей»?
   — Угу. — Она вывела на экран карту и постучала по ней пальцем. — Видишь синие точки? Там находится военная техника Соединенных Штатов — внутри границ заражения.
   — Как долго это продолжается?
   — О, отдельные случаи встречаются уже год, но за последние два-три месяца они вдруг покрыли всю карту. Мы можем почти наверняка утверждать, что там находятся ренегаты, сотрудничающие с червями. Как будто кто-то заключил договор. Мы хотим знать: как и, главное, зачем? Вот почему необходимо захватить какогонибудь ренегата живым. — Она нахмурилась. — Может быть, в следующий раз.
   Я смотрел на карту. Слишком много синих точек на красных ожогах.
   — Почему бы просто не взорвать это оружие?
   — О, мы взорвем, — ответила Лиз. — Ты сам увидишь через несколько минут. — Светлое пятнышко на карте, показывающее вертушку, находилось очень близко от цели. — Видишь, мы почти на месте.

 
   Салли-Джо раздражается очень,

   Когда говорят, что она озабочена.

   Сразу вопит: «Это ложь!

   Ты святое не трожь!»

   И добавляет: «Кто следующий? Ну-ка в очередь!»




КОЛОРАДСКОЕ ЗАРАЖЕНИЕ



   Несчастье универсально. Не стоит принимать его на свой счет.

Соломон Краткий




 
   Лиз открыла красную крышку с надписью «КАМЕРА». Под ней была панель с тремя клавишами. Она нажала на одну, и что-то в брюхе вертушки передвинулось — ррррсанк! Что-то тяжелое.
   Лиз показала на вторую клавишу.
   — Видишь? Когда я скажу, нажмешь на нее.
   — Хорошо. Что мне еще надо делать?
   — Наслаждаться прогулкой. Правда, должна предупредить, что нас немного потрясет.
   — Что это все-таки такое? — Я обвел рукой приборы, подразумевая и то, что было припрятано за ними. — Я не узнаю и половины.
   — Ладно, — смягчилась она. — Этот первый ящичек — рабочая память. На брюхе вертушки висят четыре высокоскоростные стереокамеры с высоким разрешением. Памяти хватает на пятиминутный ввод информации. Мы снимаем со скоростью в пять раз выше нормальной, так что эта штука спешит побыстрее растранжирить байты.
   — О!
   — Вон те две большие емкости распыляют душ из частичек горячего металла, чтобы ввести в заблуждение любую следящую систему на земле или в воздухе. Это в основном ограничивающее заграждение, потому что мы будем взрывать все, что имеет микрочипы Соединенных Штатов. Струя имеет форму дуги. Взрываться будет только оружие под этой аркой. При этом любой наблюдатель сочтет, что взрывы происходят в результате прямых попаданий вертушки.
   Другие два бака содержат пестициды. Довольно сильно действующая смесь с периодом полураспада шесть суток. Мы пока не знаем, в какую заразу она превращается, поэтому используем только в случаях тяжелого заражения — как то, которое мы сейчас уничтожим.
   Под брюхом и крыльями у меня тридцать четыре ракеты с кассетными боеголовками. Зажигательными. Они разделяются в воздухе, и каждая поражает свою цель. Ты когда-нибудь видел «Мэдболл VI» в действии? Нет? Тогда увидишь. Эти штуковины подпрыгивают и скользят, как капли воды на горячей сковородке, поджигая все, к чему прикасаются. У нас их пятьсот штук.
   — Армия не теряет времени даром.
   — Ты еще не все слышал. Эта противорадарная сечка, которую мы сбрасываем, содержит самые разные вещи, которые на многие дни делают пребывание на обработаннной территории очень неприятным. Там есть крошечные колючки с капсулами нервно-паралитического газа, убивающие каждого, кто наступит на них. Не важно, как они упадут; вверх всегда торчит острие. Хитрая штука. А что касается пестицидов, то в них добавлены радиоактивные изотопы. Если аэрозоль не возьмет хтор-ран, то, убив червя потом, мы по накопленному в тканях изотопу будем знать, какой именно пестицид на них не действует. Ах да, еще есть напалм. — Лиз показала на застопоренную кнопку на приборной доске. — Управление огнем. Мы нажимаем на нее, и представление начинается. Она сама знает, когда и чем выстрелить или что сбросить из того хозяйства, которое есть на борту. Вся работа занимает меньше тридцати секунд. Мы пролетаем над лагерем червей всего один раз и оставляем за собой полосу разрушений шириной в километр.
   — Тогда ты захватишь все поселение. Она хмыкнула: — Думаешь?
   Раздался предупредительный звонок, и компьютер тихо предупредил: — До цели три минуты. Лиз посмотрела на меня: — Пристегнись, Джим.
   Я распутал ремни, отрегулировал их и застегнул на груди. Лиз как-то странно смотрела на меня.
   — Что-нибудь не так?
   — Я думаю, можно ли доверять тебе. — Что?
   — У меня мелькнула мысль, что ты мог стать настоящим ренегатом.
   — Я им не стал.
   — Тебе можно верить на слово, а?
   — Кажется, ты говорила, будто знаешь о том, что произошло в Семье.
   — Правильно. Извини. — Она вернулась к своим приборам. — Сила привычки. Я больше никому не верю.
   К этому Лиз ничего не добавила. Я тоже промолчал и уставился на землю, пробегающую под нами. Зелень почти уступила место темным пятнам лилового с отдельными проблесками красного. То там, то здесь виднелись комья розового пуха, напоминавшие сахарную вату.
   Ко мне опять возвращалась Семья; воспоминания захлестнули меня, как огненный шквал. Чем бы ни была та розовая штука, ее действие заканчивалось. Стена быстро разрушалась.
   Или я решил, что теперь можно выпустить боль? Это было бы прекрасно.
   Это означало бы, что я хочу верить Лиз.
   Она только что оторвалась от приборов. Те продолжали действовать сами, словно обладали собственным разумом. Операцию проводил автопилот. Лиз отстегнула пару дополнительных джойстиков — запасные рычаги управления огнем. Она будет задавать дополнительные вводные прицельному компьютеру, выбирая цели, которые представляют особый интерес.
   Лиз опустила забрало шлема с очками, подрегулировав их так, чтобы они находились прямо напротив глаз. Теперь она видела все через прицельную рамку и могла уничтожить это одним прикосновением к кнопке. Лиз нагнулась вперед, чтобы видеть землю под собой, проверяя поле обзора.
   Она показала на один особенно пышный куст сахарной ваты.
   — Видишь? Это пуховики. Наше счастье, что сейчас не их сезон.
   Я вспомнил розовый шторм в Калифорнии.
   — Да уж.
   — Подлетаем. Включи камеры.
   Она манипулировала приборами, закончив тем, что нажала на главную кнопку управления огнем. Я потянулся вверх и нажал на среднюю клавишу, Та запищала и вспыхнула красным огнем.
   Земля впереди поднималась к перевалу. Трава имела голубоватый оттенок. Хторранская? Возможно. Или что-то потолще травы. Кое-где по холмам были разбросаны черные и синие кусты. Я нагнулся вперед, чтобы проводить взглядом большого оранжевого червя, пробиравшегося через низкий кустарник. За ним следовало еще три штуки. На одном, похоже, сидел всадник — человек. Но они промелькнули слишком быстро, чтобы рассмотреть как следует. Придется подождать и потом разобраться в том, что успели поймать камеры.