Страница:
И вроде еще не время,
А он уж истратил семя.
А потом свесит голову и пригорюнится…
Что происходит?
Я дошлепал до кровати и включил телевизор.
Всю стену заполнило лицо президента. Постаревшее.
— … Ясным и недвусмысленным свидетельством нашей готовности снова идти в бой. Сегодня вечером мы закатываем рукава и говорим: «Мы будем драться». При вашей поддержке, участии и благодаря вашим молитвам мы придем к неминуемому торжеству победы. Всем спасибо, желаю вам спокойной ночи.
Ее изображение медленно исчезло, и на экране появился комментатор.
— Мы передавали заявление президента Соединенных Штатов, сделанное пятнадцать минут назад. Для тех, кто, возможно, только что подключился, мы будем повторять заявление президента в течение всего вечера.
Я поднял телефон — и остановился. Мне некому звонить. Я отложил телефон.
Президентскую печать на экране вновь сменило изображение лица президента.
— Мои сограждане американцы, двадцать восемь месяцев тому назад, когда я вошла в этот кабинет — при трагических обстоятельствах, — я знала, что принимаю на себя огромную ответственность. Мы — самая великая нация на планете Земля, и мы переживаем самый опасный момент нашей истории.
Человечество застигнуто войной, сути которой мы почти не понимаем. Даже наши лучшие умы не могут постичь цель этого вторжения, этой глобальной экологической инвазии. Наша страна, Соединенные Штаты Америки, является, возможно, последней надеждой человечества на победу.
Принимая на себя ответственность, я знала, что передо мной — и всеми нами — стоит задача потрясающих размеров. Я не уклонилась от этой ответственности. И ни один американец, я думаю, не уклонится от ответственности, которая нам еще предстоит. Мы все полны решимости. Все, что необходимо сделать, будет сделано.
С того момента, как я принесла присягу в этом кабинете, не прошло ни дня, чтобы я заново не осознала того святого доверия, которое вы оказали мне. Предстоит принять трудные решения. Я должна выбрать направление действий, лучше всего служащих не только одной нации, но и всему человечеству в целом.
Я отдаю себе отчет, что действую от вашего имени и для вашего блага. Это нелегкий груз. В данный кризисный момент я знаю, что снова должна обратиться к вам, чтобы черпать у вас доверие и поддержку. Сегодня вечером я должна просить вас поддержать меня в самом трудном решении.
Позвольте мне кратко ввести вас в курс дела. В задачи нашей администрации входит разработка глобального плана военных действий против внеземного заражения. Для этой цели мы собрали вместе лучших специалистов по выживанию на этой планете. Консультативный совет постоянно держит нас в курсе относительно заражения и последствий наших ответных действий.
Я получаю ежедневные отчеты совета и уделяю им самое пристальное внимание. Разрешите мне подчеркнуть ту тщательность, с которой совет собирает и анализирует факты. Позвольте заверить вас во взвешенности его выводов. Все варианты, предлагаемые нами, тщательно продуманы.
В определенное время мы поняли, что заражение в отдельных частях страны — в силу географических условий — неконтролируемо. Эти площади, в особенности очаги в районе Скалистых гор, функционируют как резервуары заражения для остальной территории. Они должны быть нейтрализованы, стерилизованы и уничтожены любыми доступными средствами и как можно скорее.
На них мы затратили значительное время, энергию и материальные ресурсы. Да, наши усилия были успешными, но не в той мере, чтобы обеспечить безопасность американского народа, проживающего вблизи зараженных зон.
Это было тяжкой обязанностью для Консультативного совета — проинформировать меня, что обычным оружием мы не в силах добиться результатов. Даже при самых благоприятных обстоятельствах таким способом нельзя сдержать или контролировать распространение заражения из района Скалистых гор, не говоря уже о том, чтобы остановить его. Даже если бы это стало возможно благодаря значительному расширению и активизиции наших усилий, все равно их не хватило бы, чтобы противостоять экологическому императиву хторран на зараженных площадях. Исходя из всего этого, мы искали альтернативные варианты борьбы.
Наши исследовательские подразделения достигли большого прогресса в разработке специального биологического оружия. К сожалению, ни одно из этих средств не находится в той стадии готовности, чтобы помочь нам справиться с проблемой. Ждать дальше мы не можем. Мы обязаны действовать.
В связи с этим Консультативный совет Соединенных Штатов по экологическому заражению вынужден рекомендовать применение ядерного оружия малой и средней мощности на ограниченных территориях в следующих районах…
— Что?!
Я вылетел из кровати как реактивный снаряд и остановился перед телевизором, с трудом веря своим ушам. Она все-таки решилась!
— … Западном Колорадо, Северной Калифорнии и частично в Орегоне, Вашингтоне, Миссисипи, Алабаме и Флориде. Консультативный совет предложил также предоставить специальное ядерное оружие правительствам Мексики, Канады, Центральной и Южной Америки — если от них поступят соответствующие просьбы.
Я приняла отчет Консультативного совета и с большой неохотой вынуждена согласиться с его выводами. Поэтому я подписала приказ, разрешающий армии Соединенных Штатов применить ядерное оружие в тех зонах, которые определены как «критически зараженные». В то время, когда я говорю с вами, наши бомбардировщики уже в воздухе — на пути к целям.
О мой Бог, так вот куда отправилась Лиз!..
Я присел на край кровати и тупо уставился на экран.
— Позвольте мне подчеркнуть, — продолжала президент, — что это не беспорядочная бомбардировка. Скорее это строго прицельная контратака против особенно плотных очагов заражения гастроподами. Гастроподы — ударная сила агрессора. Сегодня вечером мы уничтожим самые крупные их скопления.
Данная акция не является и не может явиться окончательным решением проблемы, но она задержит распространение заражения на срок, необходимый нашим ученым для изготовления более совершенных биологически избирательных контрсредств. Эта акция даст нам время подготовить следующий уровень сопротивления. В ней нужно видеть знак не отчаяния, а, наоборот, нашей решимости.
Президент остановилась и посмотрела на нас. Я узнал этот взгляд. Сейчас она перейдет к серьезным вещам.
— Консультативный совет по экологическому заражению представил мне на рассмотрение еще одну рекомендацию.
Как вам известно, наша столица находится в опасной близости от одного из крупнейших очагов заражения. Хотя непосредственной угрозы городу Денверу нет, нецелесообразно держать большое количество ключевых государственных учреждений в пределах досягаемости для столь серьезной опасности. Консультативный совет рекомендовал снова перенести столицу государства.
Существует множество соображений, связанных со сложностью такого шага, равно как и негативных последствий в случае отказа от него. Мы не можем позволить себе рисковать. Ваши избранники в Конгрессе и Сенате придерживаются того же мнения.
Таким образом, действуя в соответствии с рекомендациями Консультативного совета, сегодня вечером я подписала указ о временном переносе столицы государства в единственный штат, до сих пор не подвергшийся заражению. Это штат Гавайи. Город Гонолулу любезно предоставит необходимые для этого средства. Основная часть правительства Соединенных Штатов будет переведена на остров Оаху в течение тридцати суток. Этот шаг будет гарантировать функционирование всех правительственных служб в трудные дни, которые нам предстоят.
Она сняла очки и посмотрела в камеру. Судя по всему, она отрепетировала вытупление. Дальше читать по бумажке было нельзя.
— Мои сограждане американцы! Разрешите мне закончить на этой ноте. Наша администрация сегодня вечером снова подтвердила свою решимость отдать все для победы. Пусть этот нелегкий выбор воспринимается как гарантия того, что будет сделано все необходимое не только для нашего выживания, но и для окончательной победы над агрессором. Пусть наши шаги, предпринятые сейчас, по нашей воле, а не потом — по необходимости, — будут ясным и недвусмысленным свидетельством нашей готовности снова идти в бой. Сегодня вечером мы закатываем рукава и говорим: «Мы будем драться».
При вашей поддержке, участии и благодаря вашим молитвам мы придем к неминуемому торжеству победы. Всем спасибо, желаю вам спокойной ночи.
Я сидел, не в силах отвести глаз от экрана. Вновь появился комментатор и что-то сказал, потом снова начали повторять президентское заявление.
— Другие программы, — распорядился я. Президент выступала по всем каналам — возможно, это продлится всю ночь.
Я стал натягивать комбинезон. Сегодняшняя ночь может оказаться сумасшедшей. Где ботинки?
Надо прикинуть: Лиз, наверное, уже на аэродроме, а возможно, и в воздухе.
Очаг заражения в Скалистых горах примерно в четырехстах километрах к северу. Если она делает тысячу километров в час…
Я вышел на балкон и посмотрел на горы. Вспышка будет видна и отсюда. Перегнувшись через перила, я посмотрел вниз. Я был не единственным, кто ждал на балконе. Из всех окон несся голос президента. В гостинице, должно быть, работал каждый телевизор. Ее слова многократно повторяло эхо на площади.
— В ней нужно видеть не знак отчаяния, — снова и снова повторяла она, — а, наоборот, знак нашей решимости.
Она приказала применить ядерное оружие против хторран и эвакуировала правительство на Гавайи — и при этом хотела, чтобы мы поверили, будто это свидетельство решимости? Более отчаянный шаг трудно лридумать! Не стоило даже надеяться, что публика купится на это.
Я знал эту леди. Она — трезвый политик. Нам повезло с президентом, но на этот раз она, похоже, допустила промах.
Усевшись в шезлонг на балконе, я попытался собраться, с мыслями. Окликнул робота: «Эй, лупоглазый!» Он торопливо подкатил ко мне, вращая глазами на стебельках и подтверждая свое присутствие свистом, прозвучавшим как вопрос.
— Виски. Чистое. Двойное, нет — тройное. И будь готов долить.
Он утвердительно бибикнул и укатил. Лиз явно не любит, чтобы ее роботы болтали. Некоторым это нравится. Мой отец однажды сказал, что о степени эмоционального голода людей можно судить по тому, насколько они очеловечивают своих роботов.
Я разглядывал неясные очертания гор, чернеющие на фоне звездного неба. Интересно, где сейчас Лиз? Сколько еще осталось горам, прежде чем их сожгут?
Сколько осталось ночи, прежде чем ее пожрет взрыв?
Хотел бы я знать, что президент спустила с цепи сегодня вечером?
Что она в действительности хотела сказать о вторжении и наших шансах противостоять ему?
Это было более чем просто заявление о нашей решимости. Это было признание масштабов агрессора. Масштабов войны.
Вернулся робот с моей выпивкой, ехавшей у него на голове; он придерживал ее клешней и походил на португальскую прачку.
Я взял стакан и снова стал глядеть на горы. Чувство было такое, будто я ожидаю конца света.
Я не хотел в это верить.
И желал этого.
Я гадал, как будут реагировать люди.
И что произойдет потом?
Что буду делать я? Мне некуда идти. Я искал смерти, когда Лиз подобрала меня.
Должен ли я теперь идти с ней?
Лиз. О Боже!
Я вспомнил, как сказал ей: «Понадобится все ядерное оружие, чтобы выкурить меня из твоей постели».
Я вспомнил, каким стало ее лицо. Как она побледнела.
Этого она и боялась — буду ли я по-прежнему любить ее?
О Боже…
Я подумал о месте, куда нацелены ракеты.
Там люди.
Возможно, дети.
И черви.
Множество червей.
Их испепелит. Всех до одного. Ослепит, размозжит, сожжет. Будет гореть небо. Я знал, что произойдет. Я видел записи. Все видели. Мы снова вернулись к временам двадцатилетнего Апокалипсиса. Считалось, что та война должна напоминать нам, что произойдет, если мы не сохраним мир.
Я знал этот ужас. Свет. Удар. Огненный смерч. Радиация. Смерть.
Я подумал о земле, над которой мы пролетали.
Сотни тысяч червей умрут сегодня ночью.
А сколько людей?
Я вспомнил Марси. И Деландро.
И Алека, и Томми, и Холли.
Будь прокляты ренегаты! Они заслуживали того, что им предстояло получить.
Как бы то ни было, ни одного человека, достойного этого звания, нет в лагере червей.
Убить всех! Пусть Господь рассортирует их сам!
Небо на западе вдруг вспыхнуло белым. Ярко-белым. Похоже на грозу, только это не молния.
Я встал.
Долгое время сохранялась тишина.
А потом с гор скатился звук. Внезапный приглушенный удар, а потом раскаты и грохот, длившиеся целую вечность. Дребезжали окна, и пробирало до костей, Дрожал пол, и подгибались колени.
Откуда-то снизу донеслись ликующие вопли.
Я сел и откинулся на спинку стула.
Так я сидел, пока не вернулась Лиз. Небо на западе стало розовым. Кое-где на склонах горел лес. Это было похоже на закат.
Я слышал, как она вошла.
И все еще не знал, что скажу ей.
Я поставил пустой стакан на столик — сколько времени я держал его в руках? — и поднялся, чтобы встретить ее.
Выглядела она ужасно..
— С тобой все в порядке?
Лиз кивнула. Подозвала робота.
— Пучеглазик, смешай мне «Ядовитое яблоко».
Мы стояли и смотрели друг на друга. Я не знал, стоит ли подойти к ней. Она не знала, стоит ли подойти ко мне.
— Это было… — Она судорожно сглотнула и снова посмотрела на меня. — Это было совсем не то, чего я ожидала. Как странно. — На какой-то момент она показалась мне очень слабенькой, — Это оказалось… так легко. Компьютер эапишал, и я нажала на кнопку сбрасывания. Я только почувствовала, как машина слегка вздрогнула, освободившись от бомб. Они направились в разные стороны. Они должны были взорваться одновременно. Думаю, так и произошло. Не знаю.
Я не знаю, чего я ожидала. Я чуть не забыла сделать свечу, как приказывали. Как только бомбы пойдут вниз, поставить птичку на хвост и набрать высоту. Взрывная волна достала меня в спину и зашвырнула в небо. Оно стало белым. Я никогда не видела ничего подобного…
Она замолчала и посторонилась. Подкатил робот с напитком в высоком стакане — красным, пузырящимся и дымящимся. Сухой лед? Лиз отпила глоток, перевела дыхание и продолжала говорить, будто и не останавливалась: — Небо словно горело. Облака выкипели в считанные секунды. Просто от жара. Не знаю, что покажет видеозапись — я не просматривала. Вылезла из самолета, доложилась — рассказала им то же самое, что и тебе, к этому нечего добавить — и потом пошла домой. Я не знала, ждешь ли ты меня.
— Я же сказал, что буду ждать. Ее начало трясти.
Я шагнул к Лиз, но она остановила меня: — Джим, только что я сбросила первую почти за целое столетие атомную бомбу в Соединенных Штатах. Всю жизнь меня учили, что только сумасшедший использует ядерное оружие. Всю мою жизнь это считалось самым непростительным грехом. Мы и выжили в Апокалипсисе — только отрекшись от ядерной войны. Вся планета поклялась: никогда больше. И я единственная нарушила эту клятву.
— Ты не единственная.
— Я сбросила первые бомбы, Джим…
— Элизабет!
Она испуганно подняла глаза. Я сказал: — А если бы я сбросил бомбы?
— Я бы тебя возненавидела, — призналась она. — Я возненавидела бы любого, сделавшего это.
— Значит, ты считаешь, что я должен ненавидеть тебя?
— А разве нет? — выдавила Лиз.
— Нет, потому что я сам сбросил бы те бомбы, если бы мог.
— Нет… — Она покачала головой. — Никто не хотел. Они поручили это дело мне… потому что ненавидят меня.
— Они поручили это тебе, потому что знали, что ты сможешь это выполнить!
— Ненавижу их, — сказала Лиз. — За то, что они сделали со мной. Я ненавижу их почти так же сильно, как себя — за бомбы.
— Ты сделала это, потому что это необходимо было сделать.
— Пошел ты к черту! Неужели ты думаешь, я не знаю? Час я провела в воздухе по пути туда и час — обратно. Я уже прошла через все. Прекрати успокаивать меня!
— Сама пошла к черту! — закричал я. — Ты спросила, по-прежнему ли я люблю тебя! Да, люблю! Так что, черт возьми, я еще должен сделать?
— Не знаю, но мне не требуется твое проклятое сочувствие! Я ненавижу сочувствующих! Ненавижу! — Она швырнула стакан о стенку. Он разлетелся вдребезги, оставив ярко-красное пятно. Лупоглазый бибикнул и принялся собирать осколки. Она начала бить его ногой. Тот в ответ издавал тихое кваканье.
— Лиз!
— Оставь меня одну! Дай разрядиться!
Она снова пнула лупоглазого. Он перевернулся и остался лежать на полу с бешено вращающимися колесиками, издавая ужасное («робот терпит бедствие») верещание. Лиз продолжала пинать его и бить кулаками.
— Лиз! Такие роботы дорого стоят! И достать их трудно!
Я схватил ее за талию и левое запястье. Она могла перебросить меня через правое плечо, но я опередил ее, завернув левую руку за спину, — она вырвалась и ткнула меня в живот. Я уже нырнул в сторону, так что Лиз вместо солнечного сплетения угодила мне по ребрам. Я зацепил ее носком за икру и повалил на спину — она потащила меня за собой. Я налетел на кровать и покатился на пол. Она навалилась сверху…
Я обхватил Лиз и крепко прижал к себе, чтобы она не могла замахнуться и ударить меня. Перекатился и, оказавшись сверху, заглянул ей в глаза.
— КОНЧАЙ ЭТО!
Она неожиданно прекратила всякое сопротивление. Обмякла в моих руках.
— Я не могу… не могу больше сражаться. — И она заплакала.
Я держал ее, пока она рыдала. Дрожала, Задыхалась и кашляла. Ее душили спазмы. Она закричала. Я боялся за Лиз, но руки не разжимал.
А потом, когда худшее осталось позади, она начала тихо всхлипывать.
— Прости меня, Джим.
— За что?
— За все. — Она вытерла нос. — За то, что я все разрушила.
— Ты ничего не разрушила!
— Я сбросила атомные бомбы. Мне уже никогда не стать собою. Я теперь всегда буду той, что сбросила бомбы. — Она шмыгнула носом. — Может, придумают какоенибудь гнусное прозвище, вроде Сумасшедшей Бом-бардирки из Колорадо. Я немного подумал.
— Такой вариант недостаточно гнусен. И неостроумен.
— Ну, лучше я не придумаю, — вздохнула Лиз. — В конце концов, я все еще расстроена.
— Хочешь еще поколотить робота?
— Я его не сломала? — Лиз попыталась сесть. Я толкнул ее назад.
— Вот так тебя и назовут — Убийца Роботов!
— Не назовут. Пусти, я хочу посмотреть… Я сел вместе с ней.
Лупоглазый, со зловещей дырой в боку, каким-то образом ухитрился встать на колесики и теперь стирал со стенки пятно коктейля Лиз. Ездил он вихляя.
— Меня не назовут Убийцей Роботов — я его только ранила.
— Хочешь попробовать еще раз?
— Не-а. Если уж с первого раза не вышло, то и черт с ним. — Лиз повернулась ко мне и посерьезнела. — Ты правда любишь меня?
— Почему ты все время спрашиваешь?
— Наверное, мне трудно в это поверить, — предположила она. — Я настолько привыкла, что люди меня не любят. — И добавила: — Или любят и бросают…
— Лиз, милая, очень просто любить человека, когда все прекрасно. Настоящая любовь сохраняется, когда все кругом ужасно. Я люблю тебя, хотя и не могу сказать почему. Мне наплевать, сколько атомных бомб ты сбросила. Я всегда буду любить тебя.
— Даже если меня будут звать Лиззи Гунн?
— Даже если тебя будут звать Лиззи Гунн. Она шмыгнула носом.
— Наверное, я не заслуживаю тебя.
— Очень даже заслуживаешь. Я ковыряю в носу, ем печенье в постели и какаю в ванну. Люди, которые бросаются атомными бомбами, не заслуживают лучшего. Я — твое наказание.
Лиз тихо засмеялась и притянула меня к себе. Когда мы прервали поцелуй, она сказала: — Давай разденемся. Я хочу, чтобы ты прижал меня к себе покрепче; я засну и проснусь в твоих объятиях. Хочу позавтракать с тобой в постели, а потом хочу, чтобы ты затрахал меня до беспамятства. Я хочу, чтобы ты остался со мной, Джим, и хочу тоже любить тебя.
— М-м. — Я расстегнул молнию комбинезона. — Кто я такой, чтобы спорить с Лиззи Потрошительницей?
— Ты храбрый мужчина, вот ты кто! — Она уже раздевала меня.
— М-м. Мне нравится. Ты можешь исколошматить моего робота до смерти в любой момент.
Но мы не заснули.
Не сразу заснули.
Сначала мы занялись любовью. Это было бешенство, почти безумие. Я чувствовал ее желание. Я отказался от себя, полностью отдавшись ей, и нас понес ураган. Через какое-то время нас там не было — осталось только желание, только бешенство, только отчаянное стремление освободиться.
Потом я лежал, задыхаясь, и прислушивался к биению крови в висках, гадая, разорвется ли сейчас мое сердце и так ли выглядит смерть.
Потом Лиз свернулась калачиком на моей левой руке, а правую руку положила на себя. Какое-то время она просто лежала, тихо мурлыкая, а потом отвела мою руку и начала играть с волосами на моей груди. Их было не так уж много, но она ухитрялась.
А потом она заговорила: — Я так боялась. С тех самых пор, как началось все это. Я знала, что мы можем сбросить бомбу. Об этом уже давно поговаривали, и последние несколько месяцев — очень серьезно. И я испугалась, потому что понимала, что полечу одной из первых. Просто знала это — понимаешь? Ты просто уверен насчет чего-то и знаешь, как это произойдет. — Она глубоко вздохнула. — Хочешь знать правду? Я хотела сделать это. Мне хотелось узнать, что при этом испытываешь.
Я промолчал. Я знал это чувство — пережил его сам. Потянувшись, я погладил ее по волосам. Она говорила: — Все это так глупо. Один из самых невероятных дней в моей жизни. Ради одного этого меня и тренировали. Я узнала еще утром. Мне сказали: «Нам нужна самая драматичная видеозапись для президентского брифинга. Достаньте ее». Я понимала, что это значит. И сказала: «Я полечу». И полетела. — Она посмотрела на меня. — Разве что ты не входил в мои планы. — Она покраснела. — Ладно, входил. Я соврала, сказав, что не собиралась подбирать тебя. Я собиралась. Долго следила за тобой, пытаясь понять, что ты делаешь. Читала рапорт по Семье. Ты должен был хоть что-то знать о ренегатах и их отношениях с хторраннами. Потому я и подобрала тебя. Но на одно я не рассчитывала — то есть это не входило в наши планы, — что мы закончим в постели. — Она засмеялась.
— Что? — спросил я.
— Сегодняшняя ночь — ночь, которую я ждала всю жизнь. Я только что сбросила две бомбы и влюбилась и не знаю, что меня пугает больше.
— То, что влюбилась, — решил я.
— Да, — согласилась Лиз. — Какого черта я должна любить тебя? Знаешь, когда я впервые встретила тебя и — как там его зовут, — я подумала, что вы голубые, и даже сегодня утром продолжала считать так. Не знаю, когда я изменила мнение.
— Хочешь, я тебя рассмешу? — Ну?
— Всю жизнь мне придумывали прозвища, и это было первым. Я ненавидел людей за это. Я знал, что это неправда, но всегда боялся, что станет правдой. Вдруг они видят что-то, чего не вижу я? Я выходил из себя.
— Ну, так что же здесь смешного?
— Подожди, я к этому и веду. Когда мы с Тедом попали в Денвер, я делал все, что мог, — только бы доказать, что это не так. А теперь хочешь узнать самое смешное?
— Да.
Я рассказал о Теде, о той шутке, которую он сыграл со мной.
— Ах он маленький засранец, — возмутилась Лиз.
— Да. Больше всего меня задело, что я сам пошел на это. А он не сомневался, что так будет. Я был готов убить его. Но он оказался прав. Знаешь, что он сказал? «Выбрось это из головы. Каждое новое достижение в технологии открывает также и целый спектр новых сексуальных возможностей. Так что не стесняйся».
— И ты не постеснялся?
— Нет! У меня старомодное воспитание. Разве что… Она приподнялась на локте, чтобы видеть мое лицо, явно заинтересованная.
— Перестань. — Я убрал ее руку.
Она шлепнула меня по запястью и положила свою руку обратно — туда, куда подбиралась.
— Рассказывай дальше.
— Ну… Я продолжал оказываться в подобных ситуациях… — Я рассказал о Томми. Потом о своих галлюцинациях. — Только он был слишком реален, чтобы быть галлюцинацией. Но если я все-таки бредил, то какой вывод следует из этого? Я при галлюцинациях испытываю гомосексуальные ощущения. Так что, похоже, ты — и все остальные — правы. Ты можешь любить педика?
А он уж истратил семя.
А потом свесит голову и пригорюнится…
ЭТО НАПОМИНАЕТ ЗАКАТ
Не важно, где находишься, все равно будет казаться, что посередине.
Соломон Краткий
Что происходит?
Я дошлепал до кровати и включил телевизор.
Всю стену заполнило лицо президента. Постаревшее.
— … Ясным и недвусмысленным свидетельством нашей готовности снова идти в бой. Сегодня вечером мы закатываем рукава и говорим: «Мы будем драться». При вашей поддержке, участии и благодаря вашим молитвам мы придем к неминуемому торжеству победы. Всем спасибо, желаю вам спокойной ночи.
Ее изображение медленно исчезло, и на экране появился комментатор.
— Мы передавали заявление президента Соединенных Штатов, сделанное пятнадцать минут назад. Для тех, кто, возможно, только что подключился, мы будем повторять заявление президента в течение всего вечера.
Я поднял телефон — и остановился. Мне некому звонить. Я отложил телефон.
Президентскую печать на экране вновь сменило изображение лица президента.
— Мои сограждане американцы, двадцать восемь месяцев тому назад, когда я вошла в этот кабинет — при трагических обстоятельствах, — я знала, что принимаю на себя огромную ответственность. Мы — самая великая нация на планете Земля, и мы переживаем самый опасный момент нашей истории.
Человечество застигнуто войной, сути которой мы почти не понимаем. Даже наши лучшие умы не могут постичь цель этого вторжения, этой глобальной экологической инвазии. Наша страна, Соединенные Штаты Америки, является, возможно, последней надеждой человечества на победу.
Принимая на себя ответственность, я знала, что передо мной — и всеми нами — стоит задача потрясающих размеров. Я не уклонилась от этой ответственности. И ни один американец, я думаю, не уклонится от ответственности, которая нам еще предстоит. Мы все полны решимости. Все, что необходимо сделать, будет сделано.
С того момента, как я принесла присягу в этом кабинете, не прошло ни дня, чтобы я заново не осознала того святого доверия, которое вы оказали мне. Предстоит принять трудные решения. Я должна выбрать направление действий, лучше всего служащих не только одной нации, но и всему человечеству в целом.
Я отдаю себе отчет, что действую от вашего имени и для вашего блага. Это нелегкий груз. В данный кризисный момент я знаю, что снова должна обратиться к вам, чтобы черпать у вас доверие и поддержку. Сегодня вечером я должна просить вас поддержать меня в самом трудном решении.
Позвольте мне кратко ввести вас в курс дела. В задачи нашей администрации входит разработка глобального плана военных действий против внеземного заражения. Для этой цели мы собрали вместе лучших специалистов по выживанию на этой планете. Консультативный совет постоянно держит нас в курсе относительно заражения и последствий наших ответных действий.
Я получаю ежедневные отчеты совета и уделяю им самое пристальное внимание. Разрешите мне подчеркнуть ту тщательность, с которой совет собирает и анализирует факты. Позвольте заверить вас во взвешенности его выводов. Все варианты, предлагаемые нами, тщательно продуманы.
В определенное время мы поняли, что заражение в отдельных частях страны — в силу географических условий — неконтролируемо. Эти площади, в особенности очаги в районе Скалистых гор, функционируют как резервуары заражения для остальной территории. Они должны быть нейтрализованы, стерилизованы и уничтожены любыми доступными средствами и как можно скорее.
На них мы затратили значительное время, энергию и материальные ресурсы. Да, наши усилия были успешными, но не в той мере, чтобы обеспечить безопасность американского народа, проживающего вблизи зараженных зон.
Это было тяжкой обязанностью для Консультативного совета — проинформировать меня, что обычным оружием мы не в силах добиться результатов. Даже при самых благоприятных обстоятельствах таким способом нельзя сдержать или контролировать распространение заражения из района Скалистых гор, не говоря уже о том, чтобы остановить его. Даже если бы это стало возможно благодаря значительному расширению и активизиции наших усилий, все равно их не хватило бы, чтобы противостоять экологическому императиву хторран на зараженных площадях. Исходя из всего этого, мы искали альтернативные варианты борьбы.
Наши исследовательские подразделения достигли большого прогресса в разработке специального биологического оружия. К сожалению, ни одно из этих средств не находится в той стадии готовности, чтобы помочь нам справиться с проблемой. Ждать дальше мы не можем. Мы обязаны действовать.
В связи с этим Консультативный совет Соединенных Штатов по экологическому заражению вынужден рекомендовать применение ядерного оружия малой и средней мощности на ограниченных территориях в следующих районах…
— Что?!
Я вылетел из кровати как реактивный снаряд и остановился перед телевизором, с трудом веря своим ушам. Она все-таки решилась!
— … Западном Колорадо, Северной Калифорнии и частично в Орегоне, Вашингтоне, Миссисипи, Алабаме и Флориде. Консультативный совет предложил также предоставить специальное ядерное оружие правительствам Мексики, Канады, Центральной и Южной Америки — если от них поступят соответствующие просьбы.
Я приняла отчет Консультативного совета и с большой неохотой вынуждена согласиться с его выводами. Поэтому я подписала приказ, разрешающий армии Соединенных Штатов применить ядерное оружие в тех зонах, которые определены как «критически зараженные». В то время, когда я говорю с вами, наши бомбардировщики уже в воздухе — на пути к целям.
О мой Бог, так вот куда отправилась Лиз!..
Я присел на край кровати и тупо уставился на экран.
— Позвольте мне подчеркнуть, — продолжала президент, — что это не беспорядочная бомбардировка. Скорее это строго прицельная контратака против особенно плотных очагов заражения гастроподами. Гастроподы — ударная сила агрессора. Сегодня вечером мы уничтожим самые крупные их скопления.
Данная акция не является и не может явиться окончательным решением проблемы, но она задержит распространение заражения на срок, необходимый нашим ученым для изготовления более совершенных биологически избирательных контрсредств. Эта акция даст нам время подготовить следующий уровень сопротивления. В ней нужно видеть знак не отчаяния, а, наоборот, нашей решимости.
Президент остановилась и посмотрела на нас. Я узнал этот взгляд. Сейчас она перейдет к серьезным вещам.
— Консультативный совет по экологическому заражению представил мне на рассмотрение еще одну рекомендацию.
Как вам известно, наша столица находится в опасной близости от одного из крупнейших очагов заражения. Хотя непосредственной угрозы городу Денверу нет, нецелесообразно держать большое количество ключевых государственных учреждений в пределах досягаемости для столь серьезной опасности. Консультативный совет рекомендовал снова перенести столицу государства.
Существует множество соображений, связанных со сложностью такого шага, равно как и негативных последствий в случае отказа от него. Мы не можем позволить себе рисковать. Ваши избранники в Конгрессе и Сенате придерживаются того же мнения.
Таким образом, действуя в соответствии с рекомендациями Консультативного совета, сегодня вечером я подписала указ о временном переносе столицы государства в единственный штат, до сих пор не подвергшийся заражению. Это штат Гавайи. Город Гонолулу любезно предоставит необходимые для этого средства. Основная часть правительства Соединенных Штатов будет переведена на остров Оаху в течение тридцати суток. Этот шаг будет гарантировать функционирование всех правительственных служб в трудные дни, которые нам предстоят.
Она сняла очки и посмотрела в камеру. Судя по всему, она отрепетировала вытупление. Дальше читать по бумажке было нельзя.
— Мои сограждане американцы! Разрешите мне закончить на этой ноте. Наша администрация сегодня вечером снова подтвердила свою решимость отдать все для победы. Пусть этот нелегкий выбор воспринимается как гарантия того, что будет сделано все необходимое не только для нашего выживания, но и для окончательной победы над агрессором. Пусть наши шаги, предпринятые сейчас, по нашей воле, а не потом — по необходимости, — будут ясным и недвусмысленным свидетельством нашей готовности снова идти в бой. Сегодня вечером мы закатываем рукава и говорим: «Мы будем драться».
При вашей поддержке, участии и благодаря вашим молитвам мы придем к неминуемому торжеству победы. Всем спасибо, желаю вам спокойной ночи.
Я сидел, не в силах отвести глаз от экрана. Вновь появился комментатор и что-то сказал, потом снова начали повторять президентское заявление.
— Другие программы, — распорядился я. Президент выступала по всем каналам — возможно, это продлится всю ночь.
Я стал натягивать комбинезон. Сегодняшняя ночь может оказаться сумасшедшей. Где ботинки?
Надо прикинуть: Лиз, наверное, уже на аэродроме, а возможно, и в воздухе.
Очаг заражения в Скалистых горах примерно в четырехстах километрах к северу. Если она делает тысячу километров в час…
Я вышел на балкон и посмотрел на горы. Вспышка будет видна и отсюда. Перегнувшись через перила, я посмотрел вниз. Я был не единственным, кто ждал на балконе. Из всех окон несся голос президента. В гостинице, должно быть, работал каждый телевизор. Ее слова многократно повторяло эхо на площади.
— В ней нужно видеть не знак отчаяния, — снова и снова повторяла она, — а, наоборот, знак нашей решимости.
Она приказала применить ядерное оружие против хторран и эвакуировала правительство на Гавайи — и при этом хотела, чтобы мы поверили, будто это свидетельство решимости? Более отчаянный шаг трудно лридумать! Не стоило даже надеяться, что публика купится на это.
Я знал эту леди. Она — трезвый политик. Нам повезло с президентом, но на этот раз она, похоже, допустила промах.
Усевшись в шезлонг на балконе, я попытался собраться, с мыслями. Окликнул робота: «Эй, лупоглазый!» Он торопливо подкатил ко мне, вращая глазами на стебельках и подтверждая свое присутствие свистом, прозвучавшим как вопрос.
— Виски. Чистое. Двойное, нет — тройное. И будь готов долить.
Он утвердительно бибикнул и укатил. Лиз явно не любит, чтобы ее роботы болтали. Некоторым это нравится. Мой отец однажды сказал, что о степени эмоционального голода людей можно судить по тому, насколько они очеловечивают своих роботов.
Я разглядывал неясные очертания гор, чернеющие на фоне звездного неба. Интересно, где сейчас Лиз? Сколько еще осталось горам, прежде чем их сожгут?
Сколько осталось ночи, прежде чем ее пожрет взрыв?
Хотел бы я знать, что президент спустила с цепи сегодня вечером?
Что она в действительности хотела сказать о вторжении и наших шансах противостоять ему?
Это было более чем просто заявление о нашей решимости. Это было признание масштабов агрессора. Масштабов войны.
Вернулся робот с моей выпивкой, ехавшей у него на голове; он придерживал ее клешней и походил на португальскую прачку.
Я взял стакан и снова стал глядеть на горы. Чувство было такое, будто я ожидаю конца света.
Я не хотел в это верить.
И желал этого.
Я гадал, как будут реагировать люди.
И что произойдет потом?
Что буду делать я? Мне некуда идти. Я искал смерти, когда Лиз подобрала меня.
Должен ли я теперь идти с ней?
Лиз. О Боже!
Я вспомнил, как сказал ей: «Понадобится все ядерное оружие, чтобы выкурить меня из твоей постели».
Я вспомнил, каким стало ее лицо. Как она побледнела.
Этого она и боялась — буду ли я по-прежнему любить ее?
О Боже…
Я подумал о месте, куда нацелены ракеты.
Там люди.
Возможно, дети.
И черви.
Множество червей.
Их испепелит. Всех до одного. Ослепит, размозжит, сожжет. Будет гореть небо. Я знал, что произойдет. Я видел записи. Все видели. Мы снова вернулись к временам двадцатилетнего Апокалипсиса. Считалось, что та война должна напоминать нам, что произойдет, если мы не сохраним мир.
Я знал этот ужас. Свет. Удар. Огненный смерч. Радиация. Смерть.
Я подумал о земле, над которой мы пролетали.
Сотни тысяч червей умрут сегодня ночью.
А сколько людей?
Я вспомнил Марси. И Деландро.
И Алека, и Томми, и Холли.
Будь прокляты ренегаты! Они заслуживали того, что им предстояло получить.
Как бы то ни было, ни одного человека, достойного этого звания, нет в лагере червей.
Убить всех! Пусть Господь рассортирует их сам!
Небо на западе вдруг вспыхнуло белым. Ярко-белым. Похоже на грозу, только это не молния.
Я встал.
Долгое время сохранялась тишина.
А потом с гор скатился звук. Внезапный приглушенный удар, а потом раскаты и грохот, длившиеся целую вечность. Дребезжали окна, и пробирало до костей, Дрожал пол, и подгибались колени.
Откуда-то снизу донеслись ликующие вопли.
Я сел и откинулся на спинку стула.
Так я сидел, пока не вернулась Лиз. Небо на западе стало розовым. Кое-где на склонах горел лес. Это было похоже на закат.
Леди, чье имя было Тирелли,
Была динамитом в постели.
Кто ее брал. Очень сильно рисковав.
(Детонатор был у нее в щели.)
ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ СБРОСИЛА БОМБУ
Несмотря на то что все говорит об обратном, я все-таки придерживаюсь мнения, что человек — связующее звено между обезьяной и цивилизованным существом.
Соломон Краткий
Я слышал, как она вошла.
И все еще не знал, что скажу ей.
Я поставил пустой стакан на столик — сколько времени я держал его в руках? — и поднялся, чтобы встретить ее.
Выглядела она ужасно..
— С тобой все в порядке?
Лиз кивнула. Подозвала робота.
— Пучеглазик, смешай мне «Ядовитое яблоко».
Мы стояли и смотрели друг на друга. Я не знал, стоит ли подойти к ней. Она не знала, стоит ли подойти ко мне.
— Это было… — Она судорожно сглотнула и снова посмотрела на меня. — Это было совсем не то, чего я ожидала. Как странно. — На какой-то момент она показалась мне очень слабенькой, — Это оказалось… так легко. Компьютер эапишал, и я нажала на кнопку сбрасывания. Я только почувствовала, как машина слегка вздрогнула, освободившись от бомб. Они направились в разные стороны. Они должны были взорваться одновременно. Думаю, так и произошло. Не знаю.
Я не знаю, чего я ожидала. Я чуть не забыла сделать свечу, как приказывали. Как только бомбы пойдут вниз, поставить птичку на хвост и набрать высоту. Взрывная волна достала меня в спину и зашвырнула в небо. Оно стало белым. Я никогда не видела ничего подобного…
Она замолчала и посторонилась. Подкатил робот с напитком в высоком стакане — красным, пузырящимся и дымящимся. Сухой лед? Лиз отпила глоток, перевела дыхание и продолжала говорить, будто и не останавливалась: — Небо словно горело. Облака выкипели в считанные секунды. Просто от жара. Не знаю, что покажет видеозапись — я не просматривала. Вылезла из самолета, доложилась — рассказала им то же самое, что и тебе, к этому нечего добавить — и потом пошла домой. Я не знала, ждешь ли ты меня.
— Я же сказал, что буду ждать. Ее начало трясти.
Я шагнул к Лиз, но она остановила меня: — Джим, только что я сбросила первую почти за целое столетие атомную бомбу в Соединенных Штатах. Всю жизнь меня учили, что только сумасшедший использует ядерное оружие. Всю мою жизнь это считалось самым непростительным грехом. Мы и выжили в Апокалипсисе — только отрекшись от ядерной войны. Вся планета поклялась: никогда больше. И я единственная нарушила эту клятву.
— Ты не единственная.
— Я сбросила первые бомбы, Джим…
— Элизабет!
Она испуганно подняла глаза. Я сказал: — А если бы я сбросил бомбы?
— Я бы тебя возненавидела, — призналась она. — Я возненавидела бы любого, сделавшего это.
— Значит, ты считаешь, что я должен ненавидеть тебя?
— А разве нет? — выдавила Лиз.
— Нет, потому что я сам сбросил бы те бомбы, если бы мог.
— Нет… — Она покачала головой. — Никто не хотел. Они поручили это дело мне… потому что ненавидят меня.
— Они поручили это тебе, потому что знали, что ты сможешь это выполнить!
— Ненавижу их, — сказала Лиз. — За то, что они сделали со мной. Я ненавижу их почти так же сильно, как себя — за бомбы.
— Ты сделала это, потому что это необходимо было сделать.
— Пошел ты к черту! Неужели ты думаешь, я не знаю? Час я провела в воздухе по пути туда и час — обратно. Я уже прошла через все. Прекрати успокаивать меня!
— Сама пошла к черту! — закричал я. — Ты спросила, по-прежнему ли я люблю тебя! Да, люблю! Так что, черт возьми, я еще должен сделать?
— Не знаю, но мне не требуется твое проклятое сочувствие! Я ненавижу сочувствующих! Ненавижу! — Она швырнула стакан о стенку. Он разлетелся вдребезги, оставив ярко-красное пятно. Лупоглазый бибикнул и принялся собирать осколки. Она начала бить его ногой. Тот в ответ издавал тихое кваканье.
— Лиз!
— Оставь меня одну! Дай разрядиться!
Она снова пнула лупоглазого. Он перевернулся и остался лежать на полу с бешено вращающимися колесиками, издавая ужасное («робот терпит бедствие») верещание. Лиз продолжала пинать его и бить кулаками.
— Лиз! Такие роботы дорого стоят! И достать их трудно!
Я схватил ее за талию и левое запястье. Она могла перебросить меня через правое плечо, но я опередил ее, завернув левую руку за спину, — она вырвалась и ткнула меня в живот. Я уже нырнул в сторону, так что Лиз вместо солнечного сплетения угодила мне по ребрам. Я зацепил ее носком за икру и повалил на спину — она потащила меня за собой. Я налетел на кровать и покатился на пол. Она навалилась сверху…
Я обхватил Лиз и крепко прижал к себе, чтобы она не могла замахнуться и ударить меня. Перекатился и, оказавшись сверху, заглянул ей в глаза.
— КОНЧАЙ ЭТО!
Она неожиданно прекратила всякое сопротивление. Обмякла в моих руках.
— Я не могу… не могу больше сражаться. — И она заплакала.
Я держал ее, пока она рыдала. Дрожала, Задыхалась и кашляла. Ее душили спазмы. Она закричала. Я боялся за Лиз, но руки не разжимал.
А потом, когда худшее осталось позади, она начала тихо всхлипывать.
— Прости меня, Джим.
— За что?
— За все. — Она вытерла нос. — За то, что я все разрушила.
— Ты ничего не разрушила!
— Я сбросила атомные бомбы. Мне уже никогда не стать собою. Я теперь всегда буду той, что сбросила бомбы. — Она шмыгнула носом. — Может, придумают какоенибудь гнусное прозвище, вроде Сумасшедшей Бом-бардирки из Колорадо. Я немного подумал.
— Такой вариант недостаточно гнусен. И неостроумен.
— Ну, лучше я не придумаю, — вздохнула Лиз. — В конце концов, я все еще расстроена.
— Хочешь еще поколотить робота?
— Я его не сломала? — Лиз попыталась сесть. Я толкнул ее назад.
— Вот так тебя и назовут — Убийца Роботов!
— Не назовут. Пусти, я хочу посмотреть… Я сел вместе с ней.
Лупоглазый, со зловещей дырой в боку, каким-то образом ухитрился встать на колесики и теперь стирал со стенки пятно коктейля Лиз. Ездил он вихляя.
— Меня не назовут Убийцей Роботов — я его только ранила.
— Хочешь попробовать еще раз?
— Не-а. Если уж с первого раза не вышло, то и черт с ним. — Лиз повернулась ко мне и посерьезнела. — Ты правда любишь меня?
— Почему ты все время спрашиваешь?
— Наверное, мне трудно в это поверить, — предположила она. — Я настолько привыкла, что люди меня не любят. — И добавила: — Или любят и бросают…
— Лиз, милая, очень просто любить человека, когда все прекрасно. Настоящая любовь сохраняется, когда все кругом ужасно. Я люблю тебя, хотя и не могу сказать почему. Мне наплевать, сколько атомных бомб ты сбросила. Я всегда буду любить тебя.
— Даже если меня будут звать Лиззи Гунн?
— Даже если тебя будут звать Лиззи Гунн. Она шмыгнула носом.
— Наверное, я не заслуживаю тебя.
— Очень даже заслуживаешь. Я ковыряю в носу, ем печенье в постели и какаю в ванну. Люди, которые бросаются атомными бомбами, не заслуживают лучшего. Я — твое наказание.
Лиз тихо засмеялась и притянула меня к себе. Когда мы прервали поцелуй, она сказала: — Давай разденемся. Я хочу, чтобы ты прижал меня к себе покрепче; я засну и проснусь в твоих объятиях. Хочу позавтракать с тобой в постели, а потом хочу, чтобы ты затрахал меня до беспамятства. Я хочу, чтобы ты остался со мной, Джим, и хочу тоже любить тебя.
— М-м. — Я расстегнул молнию комбинезона. — Кто я такой, чтобы спорить с Лиззи Потрошительницей?
— Ты храбрый мужчина, вот ты кто! — Она уже раздевала меня.
— М-м. Мне нравится. Ты можешь исколошматить моего робота до смерти в любой момент.
Славилась Мейм хваткой когтистой
И своим бугорком (очень кустистым).
Приходилось Майку
Тыкать свою свайку
Ей в лицо, выбирая, где помясистей.
БОЛЬШОЙ КУСОК ПРАВДЫ
Любовь — это когда смотришь в глаза любимому человеку и видишь, как Бог улыбается тебе в ответ.
Соломон Краткий
Но мы не заснули.
Не сразу заснули.
Сначала мы занялись любовью. Это было бешенство, почти безумие. Я чувствовал ее желание. Я отказался от себя, полностью отдавшись ей, и нас понес ураган. Через какое-то время нас там не было — осталось только желание, только бешенство, только отчаянное стремление освободиться.
Потом я лежал, задыхаясь, и прислушивался к биению крови в висках, гадая, разорвется ли сейчас мое сердце и так ли выглядит смерть.
Потом Лиз свернулась калачиком на моей левой руке, а правую руку положила на себя. Какое-то время она просто лежала, тихо мурлыкая, а потом отвела мою руку и начала играть с волосами на моей груди. Их было не так уж много, но она ухитрялась.
А потом она заговорила: — Я так боялась. С тех самых пор, как началось все это. Я знала, что мы можем сбросить бомбу. Об этом уже давно поговаривали, и последние несколько месяцев — очень серьезно. И я испугалась, потому что понимала, что полечу одной из первых. Просто знала это — понимаешь? Ты просто уверен насчет чего-то и знаешь, как это произойдет. — Она глубоко вздохнула. — Хочешь знать правду? Я хотела сделать это. Мне хотелось узнать, что при этом испытываешь.
Я промолчал. Я знал это чувство — пережил его сам. Потянувшись, я погладил ее по волосам. Она говорила: — Все это так глупо. Один из самых невероятных дней в моей жизни. Ради одного этого меня и тренировали. Я узнала еще утром. Мне сказали: «Нам нужна самая драматичная видеозапись для президентского брифинга. Достаньте ее». Я понимала, что это значит. И сказала: «Я полечу». И полетела. — Она посмотрела на меня. — Разве что ты не входил в мои планы. — Она покраснела. — Ладно, входил. Я соврала, сказав, что не собиралась подбирать тебя. Я собиралась. Долго следила за тобой, пытаясь понять, что ты делаешь. Читала рапорт по Семье. Ты должен был хоть что-то знать о ренегатах и их отношениях с хторраннами. Потому я и подобрала тебя. Но на одно я не рассчитывала — то есть это не входило в наши планы, — что мы закончим в постели. — Она засмеялась.
— Что? — спросил я.
— Сегодняшняя ночь — ночь, которую я ждала всю жизнь. Я только что сбросила две бомбы и влюбилась и не знаю, что меня пугает больше.
— То, что влюбилась, — решил я.
— Да, — согласилась Лиз. — Какого черта я должна любить тебя? Знаешь, когда я впервые встретила тебя и — как там его зовут, — я подумала, что вы голубые, и даже сегодня утром продолжала считать так. Не знаю, когда я изменила мнение.
— Хочешь, я тебя рассмешу? — Ну?
— Всю жизнь мне придумывали прозвища, и это было первым. Я ненавидел людей за это. Я знал, что это неправда, но всегда боялся, что станет правдой. Вдруг они видят что-то, чего не вижу я? Я выходил из себя.
— Ну, так что же здесь смешного?
— Подожди, я к этому и веду. Когда мы с Тедом попали в Денвер, я делал все, что мог, — только бы доказать, что это не так. А теперь хочешь узнать самое смешное?
— Да.
Я рассказал о Теде, о той шутке, которую он сыграл со мной.
— Ах он маленький засранец, — возмутилась Лиз.
— Да. Больше всего меня задело, что я сам пошел на это. А он не сомневался, что так будет. Я был готов убить его. Но он оказался прав. Знаешь, что он сказал? «Выбрось это из головы. Каждое новое достижение в технологии открывает также и целый спектр новых сексуальных возможностей. Так что не стесняйся».
— И ты не постеснялся?
— Нет! У меня старомодное воспитание. Разве что… Она приподнялась на локте, чтобы видеть мое лицо, явно заинтересованная.
— Перестань. — Я убрал ее руку.
Она шлепнула меня по запястью и положила свою руку обратно — туда, куда подбиралась.
— Рассказывай дальше.
— Ну… Я продолжал оказываться в подобных ситуациях… — Я рассказал о Томми. Потом о своих галлюцинациях. — Только он был слишком реален, чтобы быть галлюцинацией. Но если я все-таки бредил, то какой вывод следует из этого? Я при галлюцинациях испытываю гомосексуальные ощущения. Так что, похоже, ты — и все остальные — правы. Ты можешь любить педика?