Страница:
— Посмотрим сегодня мой зверинец? — спросила Лули.
— Твой зверинец? Ах да, конечно, Если никто… — я огляделся, — не будет возражать.
— О, не бойся, — сказала девочка. — Я уже попросила разрешения.
— Ешь, — сказал Рей. — Положи себе вот это и это тоже попробуй. Приготовлено по новому рецепту Джесси! — Повысив голос, он позвал: — Эй, Брауни! .. — Один из мальчишек подскочил к столу. — У нас гость. Тащи сюда горячее.
— Сейчас.
Брауни испарился. На стол подавали старшие дети и несколько высоких тощих кроликособак. Лули называла их кроликочеловеками. Дети приносили тарелки с едой, кроликолюди уносили пустую посуду, нередко останавливаясь, чтобы тщательно вылизать тарелку. Иной раз им приходилось соперничать с собаками и тремячетырьмя похожими на свиней существами, рыскающими вокруг в поисках объедков. Красно-коричневые, они напоминали тапиров или гигантских либбитов — похожих на сосиску хторранских грызунов.
Я осторожно наполнил свою тарелку. Некоторые блюда были мне неизвестны, но даже знакомые имели странный вид и вкус. Хлеб был розовый и слаще, чем обычный. Джем почти что флюоресцировал красноватым светом и незнакомо пах. Яйца, несмотря на оранжевый цвет, оказались вкусными.
На край стола передо мной сел воробей. В клюве он держал что-то розовое и мясистое, напоминающее толстенького голого человечка. Человечек корчился и пищал.
Рей локтем подтолкнул меня.
— Птицы обожают «детские пальчики», а здесь их почему-то видимо-невидимо.
Воробей покосился на своих соседей, видимо, решил, что наша компания ему не подходит, и упорхнул куда-то за мою спину…
Почти сразу позади раздался отчаянный писк. Я оглянулся и посмотрел вверх: воробей, обезумев, бился в складках бархатистой розовой вуали. Чем больше он трепыхался, тем сильнее запутывался. Вокруг поднялось сверкающее пыльное облачко, а потом вниз по паутине стремительно сбежала жирная волосатая когтистая тварь.
Воробей пискнул еще раз и замолк.
— Ты еще насмотришься, — сказал Рей. — Мы называем это эволюцией в действии.
— Это не эволюция, — начал было я, — это — вторжение!
Но тут же осекся. Нет, не стоит спорить с этими людьми. Ни о чем. Я не собирался предоставлять им возможность… объяснять мне порядок вещей.
Я снова уставился в свою тарелку, потыкал вилкой в какое-то месиво золотистого цвета и осторожно попробовал его; оно немного напоминало по вкусу картофельное пюре и немного свежий хлеб, но хрустело на зубах и оставляло во рту теплый маслянистый привкус. Я подцепил варево на вилку и стал внимательно рассматривать. Может быть, крупа?
— Мы стараемся по возможности использовать новые источники пищи, — сообщил Рей и положил на мою тарелку ярко-красную, напоминающую помидор штуку. — Попробуй, тебе понравится.
Я осторожно откусил кусочек. «Помидор» был сладким, ароматным, с привкусом спиртного. Я удивленно поднял глаза на Рея.
— Хторранский, — кивнул он. — Да нет, не запьянеешь. Во всяком случае, не как обычно. Но приятное тепло почувствуешь.
Тем временем вернулся Брауни с двумя подносами.
— О нет, спасибо. — Я отказался от жареных «пальчиков». На другом блюде горкой возвышались горячие шкворчащие куски… Я не сразу узнал мясо. Оно было краснее обычного.
— Что это? — спросил я. — Те, что похожи на поросят? Крупные либбиты?
— Сначала попробуй, — улыбнулся Рей и положил несколько кусков на мою тарелку.
— Так обычно говорила моя мать. Что это?
— Пока не съешь кусочек, не скажу.
— И это она тоже говорила.
— Ты ее ненавидел за это, правда?
Я не ответил. Не его собачье дело, кого я ненавидел, а кого нет. А может, как раз его. Я же знал, чего они добиваются — пытаются усыпить мою бдительность.
— Давай, Джим, попробуй кусочек. Мы не травим своих гостей.
Это не вдохновило, но мои вилка и нож сами отрезали кусок красного мяса.
Я ожидал, что оно будет жестким, как свиная грудинка, но мясо таяло во рту, подобно тушеной телятине, — оно было мягким и имело сильный сладковатый привкус. Я отрезал еще кусок.
— Это напоминает молодого барашка, — сказал я, жуя.
— А вот и нет. Это кроликособака. Вкусно, да?
Я задохнулся — и проглотил кусок помимо своей воли.
— Вы имеете в виду — мистера Президента?
Рей повернулся к своей соседке с другой стороны.
— Это мистер Президент? — указал он на поднос. Она отрицательно покачала головой: — О нет, это Пинки. Орри съел мистера Президента вчера ночью, на Апокалипсисе. Сегодня вечером нам предстоит избрать нового президента.
— Опять? — спросила Лули, громко чавкая.
— Лули, не разговаривай с полным ртом, — сделал ей замечание Рей и повернулся ко мне. Должно быть, я слегка позеленел, потому что он сказал: — Я тебя понимаю, Джим. Сам прошел через это всего несколько месяцев назад. Послушай… — Он накрыл ладонью мою руку, его лицо стало серьезным. — Мы создаем здесь будущее человечества. Перемены порой огорчают, Но мы сознательно идем на это, потому что перемены очень важны.
Я с трудом проглотил слюну. Запил темно-красным соком — не виноградным, но сладким и холодным. Эта пауза позволила мне тщательно подобрать слова. Взглянув на Рея, я сказал: — А если мне не нравятся эти перемены? Если я не желаю в этом участвовать?
Он покачал головой: — Ты уже участвуешь, Джим, потому что перемены неизбежны. Ты можешь только выбрать, какую роль тебе играть. Либо примкнуть к противникам перемен, иными словами, быть камешком, который несет поток, либо стать частицей самого потока. — Он похлопал по моей руке. Я подумал, не дать ли ему в зубы. Только это ничего не изменит. — Джим, выкинь из головы все, о чем ты думаешь, что знаешь и видишь, и разберись, что же происходит на самом деле. Ты сильно удивишься.
Я не ответил. Даже не посмотрел в его сторону. Уставился в тарелку и гадал, что же я успел съесть. Из чего они, например, приготовили оранжевое пюре? Из молотых насекомых? Я отодвинул тарелку в сторону. Сыт по горло!
— Можно, я пойду? — спросила Лули. Одна из кроли-кособак уже забирала ее тарелку. — Джим, ты хотел посмотреть мой зверинец.
— Джим еще не закончил завтракать, милая.
— Уже закончил.
Я отдал свою тарелку другой кроликособаке. Она понюхала куски мяса, жадно их сожрала и ускакала прочь.
Я медленно поднялся. Чувство было такое, словно я балансирую на острие бритвы. Я тщательно подбирал каждое слово.
— Да, Лули, покажи, пожалуйста, свой зверинец. Необходимо убраться отсюда. Немедленно.
Я успел сделать лишь пять шагов, как червь оказался за моей спиной. Еще два шага — и он вырос сбоку. Спут-пфут, моргнул он. Его глаза были огромными.
— Грраппт? — спросил он.
Я посмотрел на Лули. Затем на червя. Потом снова на нее.
— Он мой телохранитель, верно? Она важно кивнула: — Он следит, чтобы тебя никто не обижал.
— Почему-то это меня не радует. — А?
— Так, ерунда. Не обращай внимания.
Сарказм не предназначен для шестилетних девочек. Я повернулся к червю: — Ладно, пошли, Рожа. Брюхо. Колбаса. Или как тебя там?
— Его зовут Фальстаф, — подсказала Лули.
— Фальстаф? — Угу.
— Почему Фальстаф?
— Джейсон говорит, потому что он часто пукает.
— Да ну? — Я взглянул на червя.
Он моргнул и высказался своим нижним отверстием: — Платт!
Я отступил на шаг и замахал рукой.
— О Боже!.. — Мои глаза заслезились. — Кошмар! От этого даже краска со стен облезет!
— Да, — улыбнулась Лули. — Он делает это очень вонюче.
— Почему бы не назвать его просто Пердуном?
— Я никогда не скажу ему такое, — возразила Лули с округлившимися глазами.
— Почему?
— Ему это не понравится. — В ее тоне явно что-то было.
— О… — Я снова посмотрел на хторра. — Ну ладно… хорошо. Пошли, Фальстаф.
Он запыхтел, выгнул спину горбом и пополз следом за нами. Как только червь увидел, куда мы направляемся, он мирно улегся под солнышком на синей лужайке и превратился в огромный красный шмат мяса, собираясь наблюдать оттуда.
Зверинец Лули находился в здании с вывеской: «СПОРТИВНЫЙ ЗАЛ „РАЙСКИЙ УГОЛОК“, стоявшем поодаль от других построек.
Едва Лули приоткрыла дверь, как мимо меня внутрь прошмыгнул один из либбитов, крупное, похожее на свинью существо с мордой в виде раструба. Он, как пылесос, принялся обнюхивать помещение, не обращая на нас внимания.
— Ее зовут Хулиганка, — сообщила Лули. — Она бегает где хочет и делает что хочет. И никого не слушается. Она любит забираться сюда и спать на полу. Заходи.
Зверинец занимал весь спортзал. Было видно, что эти люди с почтением относятся ко всему хторранскому. На трех длинных столах стояли великолепные террариумы; Вдоль двух стен рядами выстроились горшки с растениями и висели полки с проволочными клетками. Кто-то потратил уйму времени, чтобы устроить все это.
Лули включила свет, и я двинулся вдоль клеток, с лю-бопытством заглядывая внутрь. В крайней находились три мохнатых пузыря — пурпурный, коричневый и красный. Они сбились в кучу в углу клетки.
— Если придвинуть поближе ухо или засунуть внутрь руку, то можно услышать, как они мурлычут. — Лули положила ладошку на клетку.
— Я знаю. Их называют мипами.
— Потому что они мурлычут «мип-мип», правда?
— Правда.
— Они ничегошеньки не делают, — сказала девочка. — Только едят, спят и мурлычут. А едят все подряд и очень много. Они ленивые. И невкусные. Но если полить их кетчупом, то есть можно. Ты должен попробовать. У них очень много детей — как у мышей. Мы ими кормим Ор-ри, Фальстафа и Орсона. Орсон — это самый большой червь. Он ест все, но больше всего любит мипов.
— Конечно. Их даже жевать не надо. Лули рассмеялась, решив, что я шучу.
В следующей клетке сидело несколько ночных охотников разного размера. В их внешности не было ничего хторранского, напротив, они выглядели как маленькие вампиры в старомодном стиле Дракулы.
— Мы их держим здесь, пока они не подрастут, — объяснила Лули и вытянула руку над землей, показывая, до какой высоты охотники вырастают: примерно по колено, — Это Бела, а это Кристофер, а вон тот — Фрэнк. Джесси говорит, что, когда их память зап… завпечатлит-ся, они будут охотиться где-нибудь поблизости. Джесси говорит, что у нас должно быть много ночных охотников, потому что они уничтожают крыс и сусликов. Хотя мипов они тоже любят.
— Ты говорила, что у тебя есть вампир.
— О да, только нужно дождаться ночи, чтобы увидеть его. Днем он спит. Может, тебе повезет и тебя выберут покормить его.
Она произнесла это так, словно кормежка вампира была большой честью.
Я слышал о них, но до сих пор не видел ни одного. Они напоминали летающий саван — шелковистую вуаль, плывущую по ветру. Они падали с неба на скот и лошадей и впивались в шкуру бедных животных, чтобы высасывать из них соки. Каким-то образом они становились частью сосудистой системы животного, выпивали кровь, а потом, насытившись, снова взлетали в воздух, оставляя жертву, кишащую внеземными паразитами и микроорганизмами. Скот обычно слабел и умирал в течение недели. Наблюдались вампиры размером с простыню.
— Этот еще маленький, — сказала Лули, показав руками. Ничего себе маленький! Примерно метр. — Он должен еще подрасти, прежде чем сможет приносить пользу. Однажды я его кормила, — похвасталась она.
— Какая честь, — сухо заметил я.
Но Лули не слышала меня. Она показывала: — А вон там мы держим ребеночка горпа. Он ест всякие отбросы. — Лули наморщила нос. — Воняет, да? — Было трудно сказать, как выглядит этот горп; он спал свернувшись в углу своей клетки. Но Лули была права: несло от него, как из отхожего места.
— А еще у нас есть попрыгунчики, и удивлялки, и зво-нилки, и волосяные щипалки… — Все это были насеко-мовидные существа. Последние походили на ночных бабочек с клешнями. Звонилки были шумными маленькими насекомыми с воздушным пузырем и звонили, как пожарные машины размером с таракана. — Они здорово хлопают, если на них наступить.
— Ух ты! — воскликнул я и поинтересовался: — А это что? — Твари были похожи на смачную соплю, только красного цвета.
— Это фуггли. Та, что красная, — самка.
— Этот вид обречен на вымирание, — констатировал я. Хотя, может, они занимаются любовью в темноте, не видя друг друга. Нет! Нельзя породить что-то еще.
— К тому же они не очень вкусные, — объяснила Лули. — Мы до сих пор не знаем, что они делают, но Джейсон говорит, что наверняка что-нибудь очень важное. Иначе они не выглядели бы так ужасно.
— Правильно. По-моему, очень здравое суждение.
— А там у нас растет несколько кустов хторранской ягоды и цветы мандалы. Ты видел мандалу?
Я кивнул — видел мандалу в диком состоянии, напоминавшую разбросанное по лесу ожерелье из драгоценных камней.
— Джейсон мечтает когда-нибудь украсить мандалой весь лагерь. Только это будет нескоро, потому что слишком много людей до сих пор поклоняется Молоху.
— Кхм-гм.
Я продолжал совершенствовать манеру отвечать ничего не выражающими междометиями. Глупо говорить что-нибудь еще. Преданность девочки Джейсону была очевидной. Я не знал, жалеть ли малышку, проклинать ли Джейсона и Джесси за то, что они с ней сделали, или завидовать Лули — она, по крайней мере, знает, зачем живет.
— Иди-ка сюда, Джим, скорей! Ты видел когда-нибудь такое? Это ребеночек волочащегося куста. Конечно, можно сделать загон и держать его там. Но Джейсон пока не хочет, чтобы он бродил на улице, потому что его могут съесть. Или утащить. Или сделать еще что-нибудь плохое.
Куст находился в большом деревянном ящике с землей, пустив корни примерно в центре. Он был не больше обычной герани и выглядел очень маленьким в такой огромной кадке. И совсем безобидным. Черт возьми, даже симпатичным!
Подрастая, они иногда вымахивают до высоты эвкалипта, только листва у них гуще — как у ивы. И напоминают они, как правило, неуклюже передвигающуюся ивовую рощицу — темный, наводящий ужас силуэт с торчащими пучками широких фиолетовочерных и темно-синих листьев. Их ветви исчерчены розовыми, белыми и кровавокрасными прожилками. Жуткое зрелище, особенно когда они стоят неподвижно.
Но этот казался глупеньким, с пушистыми розовыми листиками, словно завернутый в пышное боа из перьев. Маленькая герань забавляется, примеряя мамины меха и хрустальные туфельки.
Я видел волочащиеся кусты издалека. Видел взрыв их колонии, или роения, или что они там делают. И еще видел, что происходит с попавшими к ним людьми. Их останки попали в кадр.
А Джейсон хочет приручить волочащийся куст!
Для чего? Чтобы использовать его как оружие?
Впрочем, к чему лишние хлопоты? Если у тебя есть ручные черви, больше ничего не требуется.
Кроме того, как выдрессировать эти кусты?
А как они дрессируют червей?
Тем временем Лули болтала: — Джейсон думает, что куст вырастет высоким. Высокие лучше, они могут пройти задень целый километр. Но этот пока что малыш. У него даже нет хозяина. Джейсон говорит, что скоро мы переведем его на улицу. Не бойся, подойди поближе. Он тебя не тронет. Видишь? Его листочки скоро вырастут и потемнеют. Чем они больше, тем темнее. Однажды мы видели стадо волочащихся кустов, но Джейсон не разрешил нам подойти, потому что они не знали, кто мы такие.
— М-м, — промычал я и присел на корточки, чтобы получше рассмотреть корни куста. Меня интересовало, как он сохраняет равновесие, ходит, поглощает питательные соки из почвы — в общем, все. Жаль, что нет видеокамеры. С помощью ускоренной съемки можно разобраться, как он передвигается.
Я вдруг позавидовал Лули, у которой такой зверинец — Джим! — позвала меня девочка.
Я повернул голову — и едва не выпрыгнул из соб-ственной кожи. Она держала очень большую красно-брюхую тысяченожку. Тварь ползала по ней; по руке забралась на плечо, соскользнула на другую руку — и обратно…
— Э… Лули. — Я старался говорить как можно спокойнее, боясь испугать девочку или раздразнить тысяченожку.
— Не беспокойся, Джим. Он меня знает. Но ты не подходи. Еще рано. Ты еще пахнешь Землей. Может, через несколько недель, когда ты поешь щекочущих ягод, и мягкую кукурузу, и все остальное, ты будешь пахнуть как надо. Это Попрошайка. Мы зовем его так, потому что он всегда просит добавки. Джейсон сказал, что он поросенок-попрошайка, так мы его и назвали.
— А, понятно. Лули, ты меня нервируешь. Пожалуйста, положи его обратно.
— Ладно. — Она отправила Попрошайку в большую проволочную клетку, где сидело еще несколько тысяченожек. Просунув руку внутрь, девочка дала им обнюхать свои пальцы, потом по очереди погладила, называя по именам. — Они очень привязчивые, когда с ними познакомишься.
— Угу. — Я нервно кивнул. Ладно, штаны сменю попозже.
Внезапно из глубины помещения донесся шелест и похрюкивание; Лули пошла посмотреть.
— Ага! — сказала она. — Вот ты где мне попался! — И погрозила кому-то пальцем.
Я подошел и увидел тощую красную кроликособаку, оседлавшую Хулиганку и обрабатывавшую ее сзади почище сексуального маньяка. Ее — или его? — глаза остекленели.
— Ленни! — закричала Лули. — Ты отвратителен. Ты свинья! Немедленно прекрати! — Она взглянула на меня и раздраженно махнула рукой. — Ленни делает это со всеми, кто ему попадается..
— Может, он готовится в адвокаты? — предположил я.
— Какие адвокаты? — удивилась Лули.
— Не обращай внимания. Они большие, отвратительные и мерзкие. И у них не бывает друзей.
Гм, может, еще мягко сказано? Но Лули не обратила на это внимания.
— Ленни, ты прекратишь или нет? — Она топнула ногой. — Ленни! Ты помнишь, что случилось с Казано-вой?
Но Ленни ничего не слышал — он получал наслаждение. Либбит тоже не переживал, Лули громко вздохнула.
— Хорошо, я все расскажу Джейсону. Пусть он решает. — Как поступить с Ленни?
Не удивлюсь, если Ленни вскорости изберут Президентом.
— Нет, что делать с Хулиганкой. — Лули показала на либбита. — Мы должны решить: повязать ее снова, чтобы она родила маленьких кроликособак, или держать в загоне, пока у нее не появятся либбиты.
— Что?
Лули рассердила моя непонятливость.
— Ты хоть что-нибудь знаешь? Кроликособаки любят спариваться друг с другом, но некоторые из них вырастают в кроликочеловеков, и тогда они любят спариваться с либбитами. От этого появляются дети-либбиты.
Я все еще собирался закрыть отвисшую челюсть, когда Лули добавила: — Нет, это не совсем правильно. Джейсон говорит, чтобы я училась правильно выражать свои мысли. Если один кроликочеловек спарится с либбитом, то родится либбит, а если с ней спарятся два кроликочеловека, то детеныши получатся кроликособаками.
— О…
Это было единственное, что мне удалось выдавить.
Ужасно хотелось очутиться в Денвере. Или в Окленде. Встретиться прямо сейчас с доктором Флетчер и сообщить о том, что рассказала Лули.
Какие же мы глупцы!
Мы содержали их в отдельных клетках. Неудивительно, что они не размножались. Ведь Кроликособаки, кро-ликолюди и либбиты — один и тот же вид!
Либбиты были самками, а кроликолюди — самцами. Такие разные, что этого нельзя было даже предположить, они тем не менее были одним и тем же!
Как Джейсону удалось это обнаружить?
Что еще известно этим людям?
И как поступить, чтобы они поделились своими знаниями со мной?
А самое главное — как выбраться отсюда, чтобы передать информацию тем, кто в ней нуждается?
Рей сообщил мне, что в пределах лагеря я свободен. Могу ходить куда захочу и смотреть что хочу.
Единственное ограничение было простым и безотказным. Фальстаф, хторранин, сидевший под дверью, был моим постоянным спутником. Жирный и дряблый даже для червя, он имел раздражающую манеру в задумчивости бормотать себе под нос и издавать вопросительные трели. Он сопровождал меня всюду, кряхтя и отдуваясь, с шелестом моргая и шумно пуская ветры; он был целой симфонией, передвижным торжеством темных кишечных звуков и невероятных пурпурных запахов. Я молил Бога, чтобы это не оказалось его языком. От некоторых ароматов волосы вставали дыбом.
Тем не менее Фальстаф, к его чести, был поразительно терпеливым чудовищем. Он таскался за мной весь день до обеда, пока я рыскал по лагерю.
Моя разведка носила далеко не случайный характер. Я пытался оценить, сколько здесь человек, сколько машин, сколько оружия и какого. Результаты наблюдений мне не понравились. Это была очень хорошо организованная банда. И слишком многое указывало на то, что они имеют другие оперативные базы и замаскированные склады продовольствия и вооружения.
По моим подсчетам, здесь находилось от тридцати до сорока взрослых и, наверное, вполовину меньше детей. Сколько кроликобак? Тут уверенности не было. Я наблюдал по крайней мере три десятка. И не меньше дюжины кроликолюдей. Машины? Наверняка еще два джи-па, пара грузовиков и автобус.
Где бы я ни появлялся, люди махали, улыбались и интересовались, привыкаю ли я. Ненавидя их, я чувствовал себя негодяем и отделывался нейтральными жестами и вымученными улыбками.
Самое непонятное заключалось в том, что ни один человек, казалось, не имел ни малейшего намерения перепрограммировать меня или разбудить мое «я». Или как там еще они называют это? Все просто хотели быть моими друзьями.
Правда, пока я не понимал их определения «дружбы».
Я сидел под деревом и наблюдал, как две тысяченожки грызут что-то, напоминающее бедренную кость — не последнего ли Президента? — когда Джесси с другой стороны двора окликнула меня и помахала рукой.
— Как дела, Джим?
Я не знал, стоит ли отвечать, но, поскольку это, наверное, выглядело невоспитанно, все-таки пожал плечами и вяло махнул в ответ. Она подошла ко мне и положила руку мне на плечо.
— Расслабься, Джим. Поверь, никто не хочет обидеть тебя.
— М-м-гм. Конечно. Вы не хотите обидеть меня. Вы просто собираетесь перекроить мои мозги.
Джесси вздохнула, закатив глаза к небу.
— Джим, мы ничего не собираемся делать. Ты все сделаешь сам. Мы не можем заставить человека сделать что-нибудь, если он сам не захочет.
— Я не хочу, чтобы меня перепрограммировали.
— В тебе говорит солдат. Когда ты поймешь, что тебе действительно требуется, ты горько пожалеешь о затяжке. Мы не перепрограммируем людей. Мы освобождаем их от запрограммированности. Но ты должен сам захотеть избавиться от всех своих старых программ, прежде чем что-нибудь случится. — Она сжала мою руку и отпустила ее. — Не волнуйся и не торопи события. Все произойдет, когда ты будешь готов к этому. Ты сам попросишь принять тебя в Племя.
— Черта с два. Джесси рассмеялась: — Совершенно очевидно, что ты еще не готов. Почему бы тебе не помочь Валери и Лули прополоть огород? Хоть какая-то польза.
— А если я откажусь? Она пожала плечами: — Без еды мы все будем голодать.
— Вам это не грозит. Я видел, что вы едите.
— Попробуй испытать голод — настоящий голод — хотя бы ненадолго, Джим, и ты поймешь, что это такое.
Она была права.
Я пошел выдергивать сорняки. Фальстаф последовал за мной. К нему присоединился Орсон, и оба они развалились на траве, как два огромных, толстых и мохнатых баллона из-под газированной воды. Черви напевали вполголоса и попукивали, ожидая, не совершу ли я какую-нибудь глупость.
Я только начал вторую грядку, когда меня разыскал Джейсон.
— Зачем это, Джим? Ты же наш гость. Я выпрямился, отряхивая руки.
— Джесси сказала, что, если я не буду работать, мне не дадут есть.
Нахмурившись, Джейсон покачал головой.
— Сомневаюсь, чтобы она так выразилась, Джим. Но я уверен, что именно так ты понял. Выброси это из головы. Лучше прогуляемся.
Он взял меня под руку, и мы пошли по тенистой тропинке, окружающей центральную часть лагеря. Фальстаф с недовольным видом полз немного позади.
— Я знаю, как тебе тяжело, Джим. Люди с военным складом ума переживают это труднее остальных. Спроси Рея — он тоже служил. Пусть он тебе расскажет, как пришел к свету.
Я пожал плечами. Возможно, я и побеседую с Реем, как он пришел к предательству, как нарушил присягу поддерживать, охранять и защищать Конституцию Соединенных Штатов.
— Ты хочешь о чем-то спросить, Джим? — Нет.
— Не надо лгать. У тебя масса вопросов. Послушай меня. Все, что мы имеем — единственное наше достояние, — это наша речь. Если правильно ею пользоваться, то результаты ошеломляют. Но если ты будешь с ее помощью скрывать свои мысли, пытаться объяснить, успокоить, запутать, оправдать или извинить, то все закончится крушением надежд, разочарованием и обидами как для тебя самого, так и для окружающих тебя людей. Самое омерзительное, что можно делать с помощью своего языка, — это лгать. — Он сурово и очень холодно смотрел на меня пронзительно-голубыми глазами. От его взгляда нельзя было спрятаться. — Пожалуйста, больше никогда не лги мне, Джим.
— Твой зверинец? Ах да, конечно, Если никто… — я огляделся, — не будет возражать.
— О, не бойся, — сказала девочка. — Я уже попросила разрешения.
— Ешь, — сказал Рей. — Положи себе вот это и это тоже попробуй. Приготовлено по новому рецепту Джесси! — Повысив голос, он позвал: — Эй, Брауни! .. — Один из мальчишек подскочил к столу. — У нас гость. Тащи сюда горячее.
— Сейчас.
Брауни испарился. На стол подавали старшие дети и несколько высоких тощих кроликособак. Лули называла их кроликочеловеками. Дети приносили тарелки с едой, кроликолюди уносили пустую посуду, нередко останавливаясь, чтобы тщательно вылизать тарелку. Иной раз им приходилось соперничать с собаками и тремячетырьмя похожими на свиней существами, рыскающими вокруг в поисках объедков. Красно-коричневые, они напоминали тапиров или гигантских либбитов — похожих на сосиску хторранских грызунов.
Я осторожно наполнил свою тарелку. Некоторые блюда были мне неизвестны, но даже знакомые имели странный вид и вкус. Хлеб был розовый и слаще, чем обычный. Джем почти что флюоресцировал красноватым светом и незнакомо пах. Яйца, несмотря на оранжевый цвет, оказались вкусными.
На край стола передо мной сел воробей. В клюве он держал что-то розовое и мясистое, напоминающее толстенького голого человечка. Человечек корчился и пищал.
Рей локтем подтолкнул меня.
— Птицы обожают «детские пальчики», а здесь их почему-то видимо-невидимо.
Воробей покосился на своих соседей, видимо, решил, что наша компания ему не подходит, и упорхнул куда-то за мою спину…
Почти сразу позади раздался отчаянный писк. Я оглянулся и посмотрел вверх: воробей, обезумев, бился в складках бархатистой розовой вуали. Чем больше он трепыхался, тем сильнее запутывался. Вокруг поднялось сверкающее пыльное облачко, а потом вниз по паутине стремительно сбежала жирная волосатая когтистая тварь.
Воробей пискнул еще раз и замолк.
— Ты еще насмотришься, — сказал Рей. — Мы называем это эволюцией в действии.
— Это не эволюция, — начал было я, — это — вторжение!
Но тут же осекся. Нет, не стоит спорить с этими людьми. Ни о чем. Я не собирался предоставлять им возможность… объяснять мне порядок вещей.
Я снова уставился в свою тарелку, потыкал вилкой в какое-то месиво золотистого цвета и осторожно попробовал его; оно немного напоминало по вкусу картофельное пюре и немного свежий хлеб, но хрустело на зубах и оставляло во рту теплый маслянистый привкус. Я подцепил варево на вилку и стал внимательно рассматривать. Может быть, крупа?
— Мы стараемся по возможности использовать новые источники пищи, — сообщил Рей и положил на мою тарелку ярко-красную, напоминающую помидор штуку. — Попробуй, тебе понравится.
Я осторожно откусил кусочек. «Помидор» был сладким, ароматным, с привкусом спиртного. Я удивленно поднял глаза на Рея.
— Хторранский, — кивнул он. — Да нет, не запьянеешь. Во всяком случае, не как обычно. Но приятное тепло почувствуешь.
Тем временем вернулся Брауни с двумя подносами.
— О нет, спасибо. — Я отказался от жареных «пальчиков». На другом блюде горкой возвышались горячие шкворчащие куски… Я не сразу узнал мясо. Оно было краснее обычного.
— Что это? — спросил я. — Те, что похожи на поросят? Крупные либбиты?
— Сначала попробуй, — улыбнулся Рей и положил несколько кусков на мою тарелку.
— Так обычно говорила моя мать. Что это?
— Пока не съешь кусочек, не скажу.
— И это она тоже говорила.
— Ты ее ненавидел за это, правда?
Я не ответил. Не его собачье дело, кого я ненавидел, а кого нет. А может, как раз его. Я же знал, чего они добиваются — пытаются усыпить мою бдительность.
— Давай, Джим, попробуй кусочек. Мы не травим своих гостей.
Это не вдохновило, но мои вилка и нож сами отрезали кусок красного мяса.
Я ожидал, что оно будет жестким, как свиная грудинка, но мясо таяло во рту, подобно тушеной телятине, — оно было мягким и имело сильный сладковатый привкус. Я отрезал еще кусок.
— Это напоминает молодого барашка, — сказал я, жуя.
— А вот и нет. Это кроликособака. Вкусно, да?
Я задохнулся — и проглотил кусок помимо своей воли.
— Вы имеете в виду — мистера Президента?
Рей повернулся к своей соседке с другой стороны.
— Это мистер Президент? — указал он на поднос. Она отрицательно покачала головой: — О нет, это Пинки. Орри съел мистера Президента вчера ночью, на Апокалипсисе. Сегодня вечером нам предстоит избрать нового президента.
— Опять? — спросила Лули, громко чавкая.
— Лули, не разговаривай с полным ртом, — сделал ей замечание Рей и повернулся ко мне. Должно быть, я слегка позеленел, потому что он сказал: — Я тебя понимаю, Джим. Сам прошел через это всего несколько месяцев назад. Послушай… — Он накрыл ладонью мою руку, его лицо стало серьезным. — Мы создаем здесь будущее человечества. Перемены порой огорчают, Но мы сознательно идем на это, потому что перемены очень важны.
Я с трудом проглотил слюну. Запил темно-красным соком — не виноградным, но сладким и холодным. Эта пауза позволила мне тщательно подобрать слова. Взглянув на Рея, я сказал: — А если мне не нравятся эти перемены? Если я не желаю в этом участвовать?
Он покачал головой: — Ты уже участвуешь, Джим, потому что перемены неизбежны. Ты можешь только выбрать, какую роль тебе играть. Либо примкнуть к противникам перемен, иными словами, быть камешком, который несет поток, либо стать частицей самого потока. — Он похлопал по моей руке. Я подумал, не дать ли ему в зубы. Только это ничего не изменит. — Джим, выкинь из головы все, о чем ты думаешь, что знаешь и видишь, и разберись, что же происходит на самом деле. Ты сильно удивишься.
Я не ответил. Даже не посмотрел в его сторону. Уставился в тарелку и гадал, что же я успел съесть. Из чего они, например, приготовили оранжевое пюре? Из молотых насекомых? Я отодвинул тарелку в сторону. Сыт по горло!
— Можно, я пойду? — спросила Лули. Одна из кроли-кособак уже забирала ее тарелку. — Джим, ты хотел посмотреть мой зверинец.
— Джим еще не закончил завтракать, милая.
— Уже закончил.
Я отдал свою тарелку другой кроликособаке. Она понюхала куски мяса, жадно их сожрала и ускакала прочь.
Я медленно поднялся. Чувство было такое, словно я балансирую на острие бритвы. Я тщательно подбирал каждое слово.
— Да, Лули, покажи, пожалуйста, свой зверинец. Необходимо убраться отсюда. Немедленно.
Старый техасец по имени Таннерс
Жуткий был тип и ужасный засранец.
Чуть припрет ему пердеть,
Флаг повесит и давай дудеть,
Чтоб понюхал его каждый американец.
ЗВЕРИНЕЦ
Никогда не доверяй грейпфруту.
Соломон Краткий
Я успел сделать лишь пять шагов, как червь оказался за моей спиной. Еще два шага — и он вырос сбоку. Спут-пфут, моргнул он. Его глаза были огромными.
— Грраппт? — спросил он.
Я посмотрел на Лули. Затем на червя. Потом снова на нее.
— Он мой телохранитель, верно? Она важно кивнула: — Он следит, чтобы тебя никто не обижал.
— Почему-то это меня не радует. — А?
— Так, ерунда. Не обращай внимания.
Сарказм не предназначен для шестилетних девочек. Я повернулся к червю: — Ладно, пошли, Рожа. Брюхо. Колбаса. Или как тебя там?
— Его зовут Фальстаф, — подсказала Лули.
— Фальстаф? — Угу.
— Почему Фальстаф?
— Джейсон говорит, потому что он часто пукает.
— Да ну? — Я взглянул на червя.
Он моргнул и высказался своим нижним отверстием: — Платт!
Я отступил на шаг и замахал рукой.
— О Боже!.. — Мои глаза заслезились. — Кошмар! От этого даже краска со стен облезет!
— Да, — улыбнулась Лули. — Он делает это очень вонюче.
— Почему бы не назвать его просто Пердуном?
— Я никогда не скажу ему такое, — возразила Лули с округлившимися глазами.
— Почему?
— Ему это не понравится. — В ее тоне явно что-то было.
— О… — Я снова посмотрел на хторра. — Ну ладно… хорошо. Пошли, Фальстаф.
Он запыхтел, выгнул спину горбом и пополз следом за нами. Как только червь увидел, куда мы направляемся, он мирно улегся под солнышком на синей лужайке и превратился в огромный красный шмат мяса, собираясь наблюдать оттуда.
Зверинец Лули находился в здании с вывеской: «СПОРТИВНЫЙ ЗАЛ „РАЙСКИЙ УГОЛОК“, стоявшем поодаль от других построек.
Едва Лули приоткрыла дверь, как мимо меня внутрь прошмыгнул один из либбитов, крупное, похожее на свинью существо с мордой в виде раструба. Он, как пылесос, принялся обнюхивать помещение, не обращая на нас внимания.
— Ее зовут Хулиганка, — сообщила Лули. — Она бегает где хочет и делает что хочет. И никого не слушается. Она любит забираться сюда и спать на полу. Заходи.
Зверинец занимал весь спортзал. Было видно, что эти люди с почтением относятся ко всему хторранскому. На трех длинных столах стояли великолепные террариумы; Вдоль двух стен рядами выстроились горшки с растениями и висели полки с проволочными клетками. Кто-то потратил уйму времени, чтобы устроить все это.
Лули включила свет, и я двинулся вдоль клеток, с лю-бопытством заглядывая внутрь. В крайней находились три мохнатых пузыря — пурпурный, коричневый и красный. Они сбились в кучу в углу клетки.
— Если придвинуть поближе ухо или засунуть внутрь руку, то можно услышать, как они мурлычут. — Лули положила ладошку на клетку.
— Я знаю. Их называют мипами.
— Потому что они мурлычут «мип-мип», правда?
— Правда.
— Они ничегошеньки не делают, — сказала девочка. — Только едят, спят и мурлычут. А едят все подряд и очень много. Они ленивые. И невкусные. Но если полить их кетчупом, то есть можно. Ты должен попробовать. У них очень много детей — как у мышей. Мы ими кормим Ор-ри, Фальстафа и Орсона. Орсон — это самый большой червь. Он ест все, но больше всего любит мипов.
— Конечно. Их даже жевать не надо. Лули рассмеялась, решив, что я шучу.
В следующей клетке сидело несколько ночных охотников разного размера. В их внешности не было ничего хторранского, напротив, они выглядели как маленькие вампиры в старомодном стиле Дракулы.
— Мы их держим здесь, пока они не подрастут, — объяснила Лули и вытянула руку над землей, показывая, до какой высоты охотники вырастают: примерно по колено, — Это Бела, а это Кристофер, а вон тот — Фрэнк. Джесси говорит, что, когда их память зап… завпечатлит-ся, они будут охотиться где-нибудь поблизости. Джесси говорит, что у нас должно быть много ночных охотников, потому что они уничтожают крыс и сусликов. Хотя мипов они тоже любят.
— Ты говорила, что у тебя есть вампир.
— О да, только нужно дождаться ночи, чтобы увидеть его. Днем он спит. Может, тебе повезет и тебя выберут покормить его.
Она произнесла это так, словно кормежка вампира была большой честью.
Я слышал о них, но до сих пор не видел ни одного. Они напоминали летающий саван — шелковистую вуаль, плывущую по ветру. Они падали с неба на скот и лошадей и впивались в шкуру бедных животных, чтобы высасывать из них соки. Каким-то образом они становились частью сосудистой системы животного, выпивали кровь, а потом, насытившись, снова взлетали в воздух, оставляя жертву, кишащую внеземными паразитами и микроорганизмами. Скот обычно слабел и умирал в течение недели. Наблюдались вампиры размером с простыню.
— Этот еще маленький, — сказала Лули, показав руками. Ничего себе маленький! Примерно метр. — Он должен еще подрасти, прежде чем сможет приносить пользу. Однажды я его кормила, — похвасталась она.
— Какая честь, — сухо заметил я.
Но Лули не слышала меня. Она показывала: — А вон там мы держим ребеночка горпа. Он ест всякие отбросы. — Лули наморщила нос. — Воняет, да? — Было трудно сказать, как выглядит этот горп; он спал свернувшись в углу своей клетки. Но Лули была права: несло от него, как из отхожего места.
— А еще у нас есть попрыгунчики, и удивлялки, и зво-нилки, и волосяные щипалки… — Все это были насеко-мовидные существа. Последние походили на ночных бабочек с клешнями. Звонилки были шумными маленькими насекомыми с воздушным пузырем и звонили, как пожарные машины размером с таракана. — Они здорово хлопают, если на них наступить.
— Ух ты! — воскликнул я и поинтересовался: — А это что? — Твари были похожи на смачную соплю, только красного цвета.
— Это фуггли. Та, что красная, — самка.
— Этот вид обречен на вымирание, — констатировал я. Хотя, может, они занимаются любовью в темноте, не видя друг друга. Нет! Нельзя породить что-то еще.
— К тому же они не очень вкусные, — объяснила Лули. — Мы до сих пор не знаем, что они делают, но Джейсон говорит, что наверняка что-нибудь очень важное. Иначе они не выглядели бы так ужасно.
— Правильно. По-моему, очень здравое суждение.
— А там у нас растет несколько кустов хторранской ягоды и цветы мандалы. Ты видел мандалу?
Я кивнул — видел мандалу в диком состоянии, напоминавшую разбросанное по лесу ожерелье из драгоценных камней.
— Джейсон мечтает когда-нибудь украсить мандалой весь лагерь. Только это будет нескоро, потому что слишком много людей до сих пор поклоняется Молоху.
— Кхм-гм.
Я продолжал совершенствовать манеру отвечать ничего не выражающими междометиями. Глупо говорить что-нибудь еще. Преданность девочки Джейсону была очевидной. Я не знал, жалеть ли малышку, проклинать ли Джейсона и Джесси за то, что они с ней сделали, или завидовать Лули — она, по крайней мере, знает, зачем живет.
— Иди-ка сюда, Джим, скорей! Ты видел когда-нибудь такое? Это ребеночек волочащегося куста. Конечно, можно сделать загон и держать его там. Но Джейсон пока не хочет, чтобы он бродил на улице, потому что его могут съесть. Или утащить. Или сделать еще что-нибудь плохое.
Куст находился в большом деревянном ящике с землей, пустив корни примерно в центре. Он был не больше обычной герани и выглядел очень маленьким в такой огромной кадке. И совсем безобидным. Черт возьми, даже симпатичным!
Подрастая, они иногда вымахивают до высоты эвкалипта, только листва у них гуще — как у ивы. И напоминают они, как правило, неуклюже передвигающуюся ивовую рощицу — темный, наводящий ужас силуэт с торчащими пучками широких фиолетовочерных и темно-синих листьев. Их ветви исчерчены розовыми, белыми и кровавокрасными прожилками. Жуткое зрелище, особенно когда они стоят неподвижно.
Но этот казался глупеньким, с пушистыми розовыми листиками, словно завернутый в пышное боа из перьев. Маленькая герань забавляется, примеряя мамины меха и хрустальные туфельки.
Я видел волочащиеся кусты издалека. Видел взрыв их колонии, или роения, или что они там делают. И еще видел, что происходит с попавшими к ним людьми. Их останки попали в кадр.
А Джейсон хочет приручить волочащийся куст!
Для чего? Чтобы использовать его как оружие?
Впрочем, к чему лишние хлопоты? Если у тебя есть ручные черви, больше ничего не требуется.
Кроме того, как выдрессировать эти кусты?
А как они дрессируют червей?
Тем временем Лули болтала: — Джейсон думает, что куст вырастет высоким. Высокие лучше, они могут пройти задень целый километр. Но этот пока что малыш. У него даже нет хозяина. Джейсон говорит, что скоро мы переведем его на улицу. Не бойся, подойди поближе. Он тебя не тронет. Видишь? Его листочки скоро вырастут и потемнеют. Чем они больше, тем темнее. Однажды мы видели стадо волочащихся кустов, но Джейсон не разрешил нам подойти, потому что они не знали, кто мы такие.
— М-м, — промычал я и присел на корточки, чтобы получше рассмотреть корни куста. Меня интересовало, как он сохраняет равновесие, ходит, поглощает питательные соки из почвы — в общем, все. Жаль, что нет видеокамеры. С помощью ускоренной съемки можно разобраться, как он передвигается.
Я вдруг позавидовал Лули, у которой такой зверинец — Джим! — позвала меня девочка.
Я повернул голову — и едва не выпрыгнул из соб-ственной кожи. Она держала очень большую красно-брюхую тысяченожку. Тварь ползала по ней; по руке забралась на плечо, соскользнула на другую руку — и обратно…
— Э… Лули. — Я старался говорить как можно спокойнее, боясь испугать девочку или раздразнить тысяченожку.
— Не беспокойся, Джим. Он меня знает. Но ты не подходи. Еще рано. Ты еще пахнешь Землей. Может, через несколько недель, когда ты поешь щекочущих ягод, и мягкую кукурузу, и все остальное, ты будешь пахнуть как надо. Это Попрошайка. Мы зовем его так, потому что он всегда просит добавки. Джейсон сказал, что он поросенок-попрошайка, так мы его и назвали.
— А, понятно. Лули, ты меня нервируешь. Пожалуйста, положи его обратно.
— Ладно. — Она отправила Попрошайку в большую проволочную клетку, где сидело еще несколько тысяченожек. Просунув руку внутрь, девочка дала им обнюхать свои пальцы, потом по очереди погладила, называя по именам. — Они очень привязчивые, когда с ними познакомишься.
— Угу. — Я нервно кивнул. Ладно, штаны сменю попозже.
Внезапно из глубины помещения донесся шелест и похрюкивание; Лули пошла посмотреть.
— Ага! — сказала она. — Вот ты где мне попался! — И погрозила кому-то пальцем.
Я подошел и увидел тощую красную кроликособаку, оседлавшую Хулиганку и обрабатывавшую ее сзади почище сексуального маньяка. Ее — или его? — глаза остекленели.
— Ленни! — закричала Лули. — Ты отвратителен. Ты свинья! Немедленно прекрати! — Она взглянула на меня и раздраженно махнула рукой. — Ленни делает это со всеми, кто ему попадается..
— Может, он готовится в адвокаты? — предположил я.
— Какие адвокаты? — удивилась Лули.
— Не обращай внимания. Они большие, отвратительные и мерзкие. И у них не бывает друзей.
Гм, может, еще мягко сказано? Но Лули не обратила на это внимания.
— Ленни, ты прекратишь или нет? — Она топнула ногой. — Ленни! Ты помнишь, что случилось с Казано-вой?
Но Ленни ничего не слышал — он получал наслаждение. Либбит тоже не переживал, Лули громко вздохнула.
— Хорошо, я все расскажу Джейсону. Пусть он решает. — Как поступить с Ленни?
Не удивлюсь, если Ленни вскорости изберут Президентом.
— Нет, что делать с Хулиганкой. — Лули показала на либбита. — Мы должны решить: повязать ее снова, чтобы она родила маленьких кроликособак, или держать в загоне, пока у нее не появятся либбиты.
— Что?
Лули рассердила моя непонятливость.
— Ты хоть что-нибудь знаешь? Кроликособаки любят спариваться друг с другом, но некоторые из них вырастают в кроликочеловеков, и тогда они любят спариваться с либбитами. От этого появляются дети-либбиты.
Я все еще собирался закрыть отвисшую челюсть, когда Лули добавила: — Нет, это не совсем правильно. Джейсон говорит, чтобы я училась правильно выражать свои мысли. Если один кроликочеловек спарится с либбитом, то родится либбит, а если с ней спарятся два кроликочеловека, то детеныши получатся кроликособаками.
— О…
Это было единственное, что мне удалось выдавить.
Ужасно хотелось очутиться в Денвере. Или в Окленде. Встретиться прямо сейчас с доктором Флетчер и сообщить о том, что рассказала Лули.
Какие же мы глупцы!
Мы содержали их в отдельных клетках. Неудивительно, что они не размножались. Ведь Кроликособаки, кро-ликолюди и либбиты — один и тот же вид!
Либбиты были самками, а кроликолюди — самцами. Такие разные, что этого нельзя было даже предположить, они тем не менее были одним и тем же!
Как Джейсону удалось это обнаружить?
Что еще известно этим людям?
И как поступить, чтобы они поделились своими знаниями со мной?
А самое главное — как выбраться отсюда, чтобы передать информацию тем, кто в ней нуждается?
Надо ж такому конфузу случиться:
Дама решила, привстав, помочиться.
Захотелось узнать, куда
Струйкой достанет эта вода.
Долго потом пришлось ей сушиться.
ЧТО ТАКОЕ ЧУДОВИЩЕ
Многие годы я знал, что лишен скромности. Это добродетель — быть уверенным в себе, — но я могу жить и с ней.
Соломон Краткий
Рей сообщил мне, что в пределах лагеря я свободен. Могу ходить куда захочу и смотреть что хочу.
Единственное ограничение было простым и безотказным. Фальстаф, хторранин, сидевший под дверью, был моим постоянным спутником. Жирный и дряблый даже для червя, он имел раздражающую манеру в задумчивости бормотать себе под нос и издавать вопросительные трели. Он сопровождал меня всюду, кряхтя и отдуваясь, с шелестом моргая и шумно пуская ветры; он был целой симфонией, передвижным торжеством темных кишечных звуков и невероятных пурпурных запахов. Я молил Бога, чтобы это не оказалось его языком. От некоторых ароматов волосы вставали дыбом.
Тем не менее Фальстаф, к его чести, был поразительно терпеливым чудовищем. Он таскался за мной весь день до обеда, пока я рыскал по лагерю.
Моя разведка носила далеко не случайный характер. Я пытался оценить, сколько здесь человек, сколько машин, сколько оружия и какого. Результаты наблюдений мне не понравились. Это была очень хорошо организованная банда. И слишком многое указывало на то, что они имеют другие оперативные базы и замаскированные склады продовольствия и вооружения.
По моим подсчетам, здесь находилось от тридцати до сорока взрослых и, наверное, вполовину меньше детей. Сколько кроликобак? Тут уверенности не было. Я наблюдал по крайней мере три десятка. И не меньше дюжины кроликолюдей. Машины? Наверняка еще два джи-па, пара грузовиков и автобус.
Где бы я ни появлялся, люди махали, улыбались и интересовались, привыкаю ли я. Ненавидя их, я чувствовал себя негодяем и отделывался нейтральными жестами и вымученными улыбками.
Самое непонятное заключалось в том, что ни один человек, казалось, не имел ни малейшего намерения перепрограммировать меня или разбудить мое «я». Или как там еще они называют это? Все просто хотели быть моими друзьями.
Правда, пока я не понимал их определения «дружбы».
Я сидел под деревом и наблюдал, как две тысяченожки грызут что-то, напоминающее бедренную кость — не последнего ли Президента? — когда Джесси с другой стороны двора окликнула меня и помахала рукой.
— Как дела, Джим?
Я не знал, стоит ли отвечать, но, поскольку это, наверное, выглядело невоспитанно, все-таки пожал плечами и вяло махнул в ответ. Она подошла ко мне и положила руку мне на плечо.
— Расслабься, Джим. Поверь, никто не хочет обидеть тебя.
— М-м-гм. Конечно. Вы не хотите обидеть меня. Вы просто собираетесь перекроить мои мозги.
Джесси вздохнула, закатив глаза к небу.
— Джим, мы ничего не собираемся делать. Ты все сделаешь сам. Мы не можем заставить человека сделать что-нибудь, если он сам не захочет.
— Я не хочу, чтобы меня перепрограммировали.
— В тебе говорит солдат. Когда ты поймешь, что тебе действительно требуется, ты горько пожалеешь о затяжке. Мы не перепрограммируем людей. Мы освобождаем их от запрограммированности. Но ты должен сам захотеть избавиться от всех своих старых программ, прежде чем что-нибудь случится. — Она сжала мою руку и отпустила ее. — Не волнуйся и не торопи события. Все произойдет, когда ты будешь готов к этому. Ты сам попросишь принять тебя в Племя.
— Черта с два. Джесси рассмеялась: — Совершенно очевидно, что ты еще не готов. Почему бы тебе не помочь Валери и Лули прополоть огород? Хоть какая-то польза.
— А если я откажусь? Она пожала плечами: — Без еды мы все будем голодать.
— Вам это не грозит. Я видел, что вы едите.
— Попробуй испытать голод — настоящий голод — хотя бы ненадолго, Джим, и ты поймешь, что это такое.
Она была права.
Я пошел выдергивать сорняки. Фальстаф последовал за мной. К нему присоединился Орсон, и оба они развалились на траве, как два огромных, толстых и мохнатых баллона из-под газированной воды. Черви напевали вполголоса и попукивали, ожидая, не совершу ли я какую-нибудь глупость.
Я только начал вторую грядку, когда меня разыскал Джейсон.
— Зачем это, Джим? Ты же наш гость. Я выпрямился, отряхивая руки.
— Джесси сказала, что, если я не буду работать, мне не дадут есть.
Нахмурившись, Джейсон покачал головой.
— Сомневаюсь, чтобы она так выразилась, Джим. Но я уверен, что именно так ты понял. Выброси это из головы. Лучше прогуляемся.
Он взял меня под руку, и мы пошли по тенистой тропинке, окружающей центральную часть лагеря. Фальстаф с недовольным видом полз немного позади.
— Я знаю, как тебе тяжело, Джим. Люди с военным складом ума переживают это труднее остальных. Спроси Рея — он тоже служил. Пусть он тебе расскажет, как пришел к свету.
Я пожал плечами. Возможно, я и побеседую с Реем, как он пришел к предательству, как нарушил присягу поддерживать, охранять и защищать Конституцию Соединенных Штатов.
— Ты хочешь о чем-то спросить, Джим? — Нет.
— Не надо лгать. У тебя масса вопросов. Послушай меня. Все, что мы имеем — единственное наше достояние, — это наша речь. Если правильно ею пользоваться, то результаты ошеломляют. Но если ты будешь с ее помощью скрывать свои мысли, пытаться объяснить, успокоить, запутать, оправдать или извинить, то все закончится крушением надежд, разочарованием и обидами как для тебя самого, так и для окружающих тебя людей. Самое омерзительное, что можно делать с помощью своего языка, — это лгать. — Он сурово и очень холодно смотрел на меня пронзительно-голубыми глазами. От его взгляда нельзя было спрятаться. — Пожалуйста, больше никогда не лги мне, Джим.