Страница:
2[будто] как из тумана, собственный же его
3угрюмый и некрасивый лик. Он [отвратил] с неудовольствием отвратил взгляд от этого грустного, слишком знакомого ему предмета ‹л. 46 об.› и решился на минуту остановить его на барине.
4Взгляды их встретились. Захар не вынес укора, написанного в глазах барина, и потупил свои вниз, под ноги: тут опять в ковре, пропитанном пылью и пятнами, он прочел печальный аттестат своего усердия в господской службе.
5
156
– Что, каково тебе? – кротко спросил Илья Ильич,
1– ведь нехорошо?
Вид дикости на лице Захара мгновенно смягчился блеснувшим в чертах его лучом раскаяния.
Захар почувствовал первые признаки проснувшегося в груди его и подступающего к сердцу благоговейного чувства к барину, и он вдруг стал смотреть прямо ему в глаза.
2
– Чувствуешь ли ты свой проступок? – спросил Илья Ил‹ьич›.
3
– Что же, батюшка, Илья Ильич, – начал Захар с самой низкой хрипящей ноты своего диапазона, – я ничего не сказал,
4окроме того, что, мол…
– Нет, ты погоди, – перебил Облом‹ов›, – ты понимаешь ли, что ты сказал?
5
Захар ничего не отвечал: он опять с благоговением посмотрел
6на барина и понурил
7немного голову, сознавая свою вину.
– А! как же
8ты не ядовитый человек! – говорил Облом‹ов›.
Захар всё молчал, только крупно мигнул раза три.
– Дай мне квасу! – сказал Илья Ильич.
У Захара отлегло от сердца; он, с радости, как мальчишка, проворно бросился в буфет и принес квасу.
157
– Ведь ты
1огорчил барина! – с расстановкой произнес Илья Ил‹ьич› и пристально смотрел на Захара, наслаждаясь его смущением.
Захар не знал, куда деваться от тоски…
2он метал взгляды и направо, и налево, и прямо,
3и опять мелькали
4у него перед глазами
5то паутина и пыль, то собственное отражение, то лицо
6барина. «Хоть бы сквозь землю провалиться! [подумал] Эх! смерть нейдет!» – подумал он [и замигал чаще и чаще]. Он предчувствовал патетическую сцену, а это ему всё равно что вострый нож.
7И так он чувствовал, что мигает чаще и чаще, – и вот, того и гляди, брызнут слезы. Наконец он отвечал барину известной песней, чем я тебя огорчил,только в прозе.
– Чем же я огорчил вас, Илья Ильич? – почти плача сказал он.
8
– Чем? давно ли я у тебя стал всё равно что «другие»?
9а? покорно благодарю! Да ты подумал ли, что такое «другой»?
И он остановился, продолжая глядеть на Захара.
– Сказать ли тебе, что это такое? а?
Захар повернулся, как медведь в берлоге, и вздохнул на всю комнату. ‹л. 47›
– «Другой» – [это есть] кого ты разумеешь – есть голь окаянная, грубый, необразованный человек; живет это всё грязно, бедно, на чердаке; он, каналья, и выспится себе на войлоке где-нибудь на дворе: что эдакому сделается? ничего. Трескает-то он картофель да селедку. Нужда мечет его из угла в угол, он и бегает день-деньской. Он, пожалуй, и переедет на новую квартиру.
158
Вон Лаганов: возьмет линейку под мышку да две рубашки в носовой платок и идет: «Куда, мол, ты?» – «Переезжаю», – говорит. Вот это так «другой»! А я? Хм. Я, по-твоему, «другой»? а?
Захар взглянул на барина, переступил с ноги на ногу и молчал.
– Что такое «другой»? – продолжал Обломов, – «другой» есть такой человек, который сам себе сапоги чистит, одевается сам, хоть иногда и барином смотрит, да врет: он не знает, что такое прислуга; послать некого, сам сбегает за чем нужно; и дрова в печке сам помешает, иногда и пыль оботрет…
– Из немцев [многих вот] много эдаких! – угрюмо сказал Захар.
– То-то же. А я? Как ты думаешь: я «другой»? а?
– Когда же вы другой! – сказал
1Захар.
2– Бог знает, что это напустило такое на вас…
– Нет, ты
3погоди, ты посмотри, что ты сказал. Ты разбери-ка, как «другой» – то живет. «Другой» есть такое творение, которое работает, бестия, без устали,
4бегает, суетится,
5не поработает, так и не поест. «Другой» кланяется, «другой» просит, «другой» унижается… А я? Ну-ка реши: как ты думаешь? «другой» я? а?
– Да полно вам, батюшка, томить-то меня!
6– жалобно говорил
7Захар, – ах ты! Господи!
– Я [всё равно что «другой»] «другой», по-твоему? а? Да разве я мечусь, разве работаю? мало ем, что ли? худощав или жалок на вид? Разве недостает мне чего-нибудь, а? Кажется, подать, сделать есть кому? Я ни разу не натянул себе чулков на ноги,
8слава Богу! Захочу, так чужими руками высморкаюсь, приставлю
159
сторожа чихать за себя… Так как же я «другой»? Пойду ли я охотой на целый день из дома?
1стану ли переезжать, беспокоиться? Из чего мне? И кому я это говорю? Не ты ли с детства ходил за мной? ты всё это знаешь, видел! ‹л. 47 об.› Что за крайность? Ты бы должен был понять это, ты знаешь,
2что я воспитан нежно, что я ни от холода, ни от голода
3никогда не терпел, нужды не знал, [работой] хлеба себе не зарабатывал – так как же ты решился сравнивать меня с «другими», а?
4и вообще никакими подлыми делами не занимался, так как же это у тебя достало духу
5равнять-то меня с «другими»… а?
6я спрашиваю тебя, как ты, мол, это решился?
7
Губы у Захара
8вздулись от внутреннего волнения [он молчал]: патетическая сцена [поглоти‹ла›] гремела, как туча, над головой его. Он молчал.
– Захар! – повторил Илья Ил‹ьич›.
– Чего изволите? – чуть слышно просипел он.
– Дай еще квасу.
Захар принес квасу, [и пошел было] и когда Илья Ил‹ьич›
9отдал ему стакан, он было проворно пошел к себе.
– Нет, нет, ты постой, – заговорил [Иль‹я› ‹Ильич›] Обломов. – Я спрашиваю тебя, как ты мог так горько оскорбить барина, которого ты
10носил на руках,
160
которому век служишь и который благодетельствует тебе?
Захар не выдержал.
1Он начал мигать чаще и чаще. Упреки [барина] Обломова и его сомненья подняли со дна сердца весь осадок преданности к барину.
2
– Виноват, Илья Ил‹ьич›, – начал он сипеть с раскаянием, – это я по глупости, право, по глупости сказал.
3
– А я, – продолжал Обломов голосом оскорбленного и не оцененного по достоинству человека, – забочусь
4день и ночь, тружусь; и когда голова горит, сердце [чуть] замирает, по ночам не спишь, ворочаешься, всё думаешь, думаешь, как бы лучше: а о ком? для кого? всё для вас, для крестьян, стало быть, и для тебя. Ты, может быть, думаешь, глядя, как я иногда покроюсь совсем одеялом с головой, что я лежу как пень да сплю; нет, не сплю я, а думаю всё крепкую думу, чтоб крестьяне не терпели ни в чем нужды, чтобы не позавидовали чужим, чтобы не плакались на меня Господу Богу на Страшном Суде, а молились бы да поминали меня добром. Неблагодарные! – с горьким упреком произнес
5Обломов.
Захар тронулся окончательно последними
6словами.
7Он начал понемногу всхлипывать; сипенье и хрипенье слились на этот раз в одну невозможную ни для кого ноту, разве только для какого-нибудь китайского гонга или индейского там-тама.
8
161
– Батюшка, Илья Ил‹ьич›! – умолял он, – полно вам! Что вы, Господь с вами, такое непутное
1несете! Ах ты, Мать Пресвятая Богородица! Какая беда вышла
2нежданно-негаданно…
– А ты! – продолжал, качая головой и не слушая его, Обломов, – ты бы постыдился выговорить-то! Барин всё равно что «другой»!
3‹л. 48› Вот какую змею отогрел на груди!
4Да как это язык-то повернулся у тебя?
5А я еще в плане моем определил ему особый дом, огород, отсыпной хлеб, назначил жалованье! Ты у меня и управляющий, и мажордом, и поверенный по делам! Мужики тебе в пояс; все тебе: Захар Трофимыч да Захар Трофимыч, а он всё еще недоволен: в «другие» пожаловал! вон и награда! Славно барина честит; ох! в горле совсем пересохло: квасу поскорей! Догадайся сам: слышишь, барин хрипит.
6
Захар, утирая слезы, пошел за квасом, а Илья Ильич
7был и сам [глубоко] растроган. Увещевая Захара, он глубоко проникнулся в эту минуту сознанием [своих] благодеяний, оказанных им крестьянам, и последние упреки досказал плачущим голосом глубоко обиженного человека.
8
– Ну, теперь иди с Богом! – сказал он примирительным тоном Захару, когда тот подал ему квасу, – надеюсь, что ты понял свой проступок
9и вперед не
162
станешь сравнивать барина с «другими». Чтобы загладить свою вину, ты как-нибудь уладь с хозяином так, чтоб мне не переезжать. Вот как ты бережешь покой барина: расстроил совсем и лишил меня какой-нибудь новой, полезной мысли. А у кого отнял? у себя же: для вас я посвятил всего себя, для вас вышел в отставку, сижу взаперти… [неблаг‹одарный›] а ты? ну да Бог с тобой. Вон три часа; два часа только до обеда: что успеешь сделать в два часа? ничего. А дела куча. Нечего делать:
1письма отложу до следующей почты, а план набросаю завтра. Ну, я теперь прилягу немного: измучился совсем; ты опусти сторы да затвори меня поплотнее, чтоб не мешали, может быть, я с часик и усну; а в половине пятого разбуди.
Захар начал закупоривать барина в кабинете: он сначала покрыл его самого одеялом,
2потом опустил шторы, плотно запер все двери и ушел к себе.
– Чтоб тебе издохнуть, леший эдакой! – ворчал он, отирая следы слез и влезая на лежанку, – право, леший! Особый дом, огород, жалованье!
3Вот тут мой и дом, и огород,
4– говорил он, с яростью ударяя по лежанке, – на жалованье! как не приберешь гривен да пятаков к рукам, так и табаку не на что купить, и куму нечем попотчевать! Чтоб тебе пусто было! Ох! что это смерть нейдет!
5
Илья Ильич лег на спину, но не вдруг заснул. Он думал, думал, волновался, волновался. ‹л. 48 об.›
– Два несчастья в один день!
6– говорил он, [кутая ‹сь›] закутываясь в одеяло совсем с головой… – Прошу устоять против такого напора событий!
Но в самом-то деле эти два «несчастья», то есть зловещее письмо старосты и переезд на новую квартиру, переставали тревожить Обломова и поступали уже только в ряд беспокойных воспоминаний. «До бед, которыми
163
грозил староста, еще далеко, – думал он, – до тех пор многое может перемениться: авось дожди поправят хлеб; [он, может быть, [вздо‹рожает›] будет ]может быть, недоимки староста пополнит; бежавших мужиков «водворят на место жительства», как пишет староста,
1а между тем к тому времени и план подоспеет: что ж заранее тревожить себя?»
2
Мысль о переезде тревожила его несколько более: это было свежее, позднейшее «несчастье», но в успокоительном духе Обломова и для этого факта наступала уже история. Хотя он [и] смутно и предвидел неизбежность переезда, тем более что тут вмешался Тарантьев, но он мысленно отдалял это тревожное событие своей жизни хоть на месяц, даже на неделю,
3– и вот уже выиграна целая неделя спокойствия. «А может быть,еще Захар постарается так уладить, что и вовсе не нужно будет переезжать, авосьобойдутся: отложат до будущего лета или совсем отменят перестройку: ну, как-нибудьда сделают! Нельзя же в самом деле переезжать!» Так
4в этих примирительных и успокоительных словах «авось», «может быть» и «как-нибудь» Обломов
5находил всегда целый ковчег надежд и утешений, как в ковчеге завета отцов наших.
6И в настоящую минуту он успел [уже] оградить себя ими от двух несчастий. Уже легкое, приятное онемение пробежало по членам его и начало чуть туманить сном его чувства, как первые, робкие морозцы туманят поверхность вод; еще минута – и сознание улетело бы [прочь] бог весть куда, но вдруг он опомнился.
7
164
– Так и не умылся,
1[не сделал ничего] – [сказал] шептал
2он, – утро пропало,
3а всё Захар! да полно, Захар ли? – спросил он потом себя беспристрастно.
4– Ведь если б не стащили насильно с постели, то я и [не встал бы] до сих пор еще лежал бы… что ж это такое? А «другой» бы всё это сделал? – думал
5он, – «другой», [как] «другой»
6и план сейчас набросал бы, да уж и исполнил бы, «другой» все письма успел бы написать, «другой» ‹л. 49› везде
7избежал бы два раза «что»
8и [два раза] «который»… «Другой» и на квартиру бы переехал… и в деревню [съехал] съездил бы… «другой» по утрам и на бирже, и по делам, и везде ездит…
9а так это
10голь, необразованный… каков Захар-то? а запустил какую штуку…
11«Другой» тешится жизнью, везде бывает, всё видит, до всего ему дело… А я!… [Он] Нет, я не «другой»! – с грустью сказал он и впал в глубокую Думу.
12
Настала одна из редких и светлых
13минут его жизни.
14Он как будто выбрался мысленно из чащи леса на тропинку, вышел к просеке и оглянулся.
15Боже! Как
165
страшно стало ему, когда вдруг в душе его возникло живое и ясное представление о человеческой судьбе и назначении и когда мелькнула параллель между этим назначением и собственной его жизнью, когда в голове просыпались один за другим и беспорядочно, пугливо носились, как птицы, пробужденные внезапным лучом солнца в дремлющей развалине [замка], жизненные
1вопросы. Ему грустно и больно стало за свою неразвитость, остановку в росте нравственных сил, за тяжесть, мешающую всему. И зависть грызла его, что «другие» так полно и широко живут, а он, как тяжелый и ненужный камень, брошен на узкой и жалкой тропе своего существования… В робкой душе его выработывалось мучительное сознание, что многие стороны нравственной его натуры не пробудились совсем, другие были чуть-чуть тронуты и ни одна не разработана до конца. А между тем он болезненно чувствовал, что в нем зарыто, как в могиле, какое-то хорошее, светлое начало, может быть теперь уже [заглох‹шее›] умершее, или лежит оно, как золото в недрах горы, и давно бы пора этому золоту быть ходячей монетой. Но глубоко и тяжело завален клад дрянью, наносным сором. Кто-то будто украл и закопал в собственной его душе принесенные ему [при рождении] в дар миром и жизнью сокровища.
Что-то помешало ему ринуться на поприще жизни и лететь по нем на всех парусах ума и воли. Какой-то тайный враг положил на него тяжелую руку в начале пути и далеко отбросил от прямого человеческого назначения… И уж не попасть
2ему, кажется, из глуши и дичи на прямую тропинку. Лес кругом его, и в душе всё чаще и темнее, тропинка зарастает более и более; светлое сознание ‹л. 49 об.›
3просыпается всё реже и реже
166
и только на мгновение будит спящие силы, а ум и воля давно парализованы, и, кажется, безвозвратно, развивается одно тело… События его жизни умельчились до микроскопических размеров, но и с теми событиями не справится он: он не переходит от одного к другому, а перебрасывается ими, как с волны на волну; он не в силах одному противупоставить упругость воли или увлечься разумно вслед за другим.
Горько становилось ему от этой тайной исповеди своей жизни…
1Бесплодные сожаления о минувшем, жгучие упреки совести кололи его, как иглы, и он всеми силами старался свергнуть с себя бремя этих упреков, найти виноватого вне себя и на него обратить жало их. Но на кого?
2
Он охал, вздыхал, ворочался с боку на бок;
3охи и вздохи его долетали даже до ушей Захара.
– Эк его там с квасу-то раздувает! – с неудовольствием ворчал Захар.
– Отчего же это я не как «другие»? – с грустью сказал
4он, кутаясь опять в одеяло с головой.
5
Он бесполезно искал враждебное начало, мешающее ему жить как следует, и дремота опять начала понемногу овладевать им.
6
167
– И я хотел бы тоже…
1– говорил он, мигая с трудом… – что-нибудь такое… разве природа уж так обидела меня… да нет! слава Богу… жаловаться нельзя.
За этим послышался примирительный вздох. Илья Ильич [начал] приходил в нормальное свое состояние
2спокойствия и апатии.
– Видно, уж так судьба… что ж мне тут делать?… – едва шептал он, одолеваемый сном.
3– Однако… любопытно бы знать… отчего я… такой?…
4
Веки у него закрылись совсем.
5
– Должно быть… это… оттого… – силился было [досказать] [выговорить] [доска‹зать›] выговорить он [Но он] и не выговорил.
Но он
6не додумался до причины: язык и губы [смолкли] [остались как] мгновенно [отказал‹ись?›] замерли на полуслове и остались, как были, полуоткрыты. Вместо слова послышался вздох, и вслед за тем [началось] начало еще раздаваться ровное храпенье безмятежно спящего человека. ‹л. 50›
Сон остановил медленный и ленивый поток его мыслей и мгновенно перенес его в другую эпоху, к другим людям, в другое место, куда перенесемся за ним и мы с читателем в следующей главе.
Только что храпенье Ильи Ильича достигло слуха Захара, как он прыгнул осторожно, без шума, с лежанки, вышел на цыпочках в сени, запер своего барина на замок и отправился к воротам.
– А! Захар Трофимыч: добро пожаловать! давно вас не видно! – заговорили на разные голоса кучера, лакеи, [цирюл‹ьники›], бабы и мальчишки у ворот.
– Что ваш-то? со двора, что ли, ушел? – спросил дворник.
– Дрыхнет! – мрачно и отрывисто прохрипел Захар.
168
– Что так? – спросил кучер, – рано бы, кажется, об эту пору… нездоров, видно?
– Э! какое нездоров: нарезался да и дрыхнет!
1выпил полторы бутылки
2мадеры да два штофа квасу да вон теперь и завалился.
3
– Что ж это он нынче так подгулял? – спросила одна из женщин.
– Нет, Татьяна Ивановна, – отвечал Захар, бросив на нее известный читателю односторонний взгляд, – не то что нонче: совсем никуда не годен стал – и говорить-то тошно.
– Видно, как моя, – со вздохом заметила она.
– А что, Татьяна Ивановна, поедет она сегодня куда-нибудь? – спросил кучер, – мне бы вон тут недалечко сходить?
– Куда ее унесет! – отвечала Татьяна. – Сидят с своим ненаглядным да не налюбуются друг на друга.
– Он к вам частенько, – [заметил] дворник, – надоел по ночам, потаскун
4проклятый: уж все выйдут, и все придут: он всегда последний, да еще ругается, зачем парадное крыльцо заперто… стану я для него тут караулить крыльцо-то?
– [Дурак] Какой дурак, братцы, – сказала Татьяна, – так эдакого поискать: [мало] чего-чего не дарит ей. Разрядится, точно пава, и ходит, а кабы кто посмотрел, какие юбки да какие чулки носит, так срам смотреть – грязь. Шеи по две недели не [мыла] моет, [а он ничего!] а лицо намажет… Иной раз согрешишь, право, подумаешь: «Ах ты, убогая: надела бы ты платок на голову да шла бы в монастырь, на богомолье…»
Все, кроме Захара, засмеялись.
– Аи да Татьяна Ив‹ановна›, мимо не попадет!
– Да право! – заговорила Татьяна, – как это господа пускают с собой эдакую…
– Куда это вы собрались? – спросил ее кто-то. – [ – За платьем послала, щеголиха-то моя…] Что это за узел у вас?
169
– Платье несу к портнихе; послала щеголиха-то моя: вишь, широко. А как станем с Дуняшкой тушу-то стягивать, так руками после три дня