Страница:
Антипе за помощью. Антипа был не только дядей Ирода, но и зятем, так как
женился на его красавице сестре Иродиаде, разведенной с другим из его
дядьев. Сперва Киприда не соглашалась, так как адресовать письмо надо было
Иродиаде, державшей Антипу под башмаком, а Киприда незадолго до того
поссорилась с ней, когда та приезжала в Рим, и поклялась никогда в жизни с
ней не разговаривать. Киприда уверяла, что ей куда приятнее оставаться в
пустыне среди их диких, но гостеприимных родичей, чем унижаться перед
Иродиадой. Ирод стал угрожать, что покончит с собой, прыгнув с парапета
крепости, и умудрился убедить Киприду в непритворности своих слов, хотя я
уверен, что на свете трудно было найти человека, менее склонного расстаться
с жизнью, чем Ирод Агриппа. Так что в конце концов Киприда написала
Иродиаде.
Иродиада была польщена тем, что Киприда признала свою неправоту во
время ссоры, и убедила Антипу пригласить Ирода с женой в Галилею. Ирод был
назначен местным судьей (с небольшой годовой субсидией) в Тибериаде, новой
столице, построенной Антипой в честь императора. Но вскоре он поссорился с
Антипой, скупцом и лентяем, который заставлял Ирода остро чувствовать, сколь
многим тот ему обязан.
-- Послушай, племянник, ты ешь мой хлеб и пьешь мое вино,-- сказал
Антипа однажды на пиру, куда он пригласил Ирода и Киприду во время их
совместной поездки в Тир,-- и меня удивляет, что у тебя хватает наглости со
мной спорить.
(Ирод возражал ему по поводу некоторых пунктов римского права.)
Ирод ответил:
-- Дядя Антипа, ничего другого я и не ожидал от тебя услышать.
-- Что ты хочешь этим сказать, голубчик? -- сердито спросил Антипа.
-- А то, что ты -- провинциал и мужлан,-- ответил Ирод,-- так же мало
знакомый с хорошими манерами, как с сутью законов, которые управляют Римской
империей, и столь же мало знакомый с сутью законов, сколь скупой.
-- Ты, видно, пьян, если позволяешь себе так разговаривать со мной,--
проговорил, заикаясь, Антипа, красный как рак.
-- Только не от того вина, которым ты нас потчуешь, дядя Антипа. Мне
дороги мои почки. И где только ты умудрился раздобыть такое гнусное пойло?
Верно, не так-то легко было найти его. Может быть, его вынули из трюма
затонувшего давным-давно судна, которое вчера поднимали со дна? А возможно,
ты ошпариваешь пустые кувшины из-под вина горячей верблюжьей мочой, чтобы
снять со дна осадок, а затем сливаешь полученную бурду в эту прекрасную
золотую чашу?
После чего Ирод и Киприда с детьми должны были поспешно направиться в
гавань и сесть на борт первого отходящего корабля. Оказалось, что корабль
направлялся на север, в Антиохию, столицу Сирии, где Ирод представился
губернатору провинции Флакку, и тот очень любезно его принял ради моей
матери Антонии. Вы будете удивлены, услышав, что моя мать, эта
добродетельная матрона, которая решительно боролась с расточительством и
беспорядком в своем доме, питала слабость к шалопаю Ироду. Его лихие повадки
вызывали у нее какое-то извращенное восхищение; он частенько приходил к ней
"за советом" и, изображая самое искреннее раскаяние, выкладывал ей все свои
художества. Мать делала вид, будто возмущена его откровениями, но,
несомненно, получала от них огромное удовольствие, к тому же ей льстила
внимательность Ирода. Он никогда не просил у нее взаймы, во всяком случае
прямо, но она время от времени по собственному почину давала ему довольно
большие суммы денег под обещание вести себя хорошо. Часть их Ирод вернул.
Фактически, это были мои деньги, Ирод знал это, и, заходя затем ко мне,
бесконечно меня благодарил. Однажды я намекнул матери, что ее щедрость по
отношению к Ироду переходит все границы, но она страшно разгневалась и
заявила, что раз деньги все равно швыряются на ветер, уж лучше пусть это
делает Ирод, так, как подобает человеку из знатной семьи, чем я, проигрывая
их в низкопробных кабаках вместе со своими подозрительными друзьями. (Мне
надо было скрыть от нее, что я отправил большую сумму денег Германику, чтобы
он мог умиротворить восставших на Рейне солдат, и я притворился, будто
проиграл их в кости.) Помню, я как-то спросил Ирода, не надоедает ли ему
слушать длинные рассуждения матери о римских добродетелях. Он сказал:
-- Я безгранично восхищаюсь твоей матерью, Клавдий, и, кроме того, не
забывай, что в душе я -- невежественный иудей, и иметь наставницей римскую
матрону из такого высокого рода и такой незапятнанной репутации для меня
большая честь. К тому же она говорит на самом чистом латинском языке во всем
городе. Когда она читает мне нотацию, я за одну-единственную встречу с ней
больше узнаю о том, куда следует ставить придаточные предложения и как
выбирать правильные эпитеты, чем посещая курс дорогостоящих лекций
профессионального грамматиста.
Этот губернатор Сирии Флакк служил раньше под командой моего отца и
возымел величайшее уважение к матери, всегда сопровождавшей отца в походах.
После смерти отца он предложил матери руку и сердце, но она ответила
отказом, сказав, что хотя любит и всегда будет любить его как старого друга,
ее моральный долг перед славной памятью мужа -- никогда больше не вступать в
брак. Притом Флакк намного моложе ее, и их союз вызвал бы неприятные толки.
В течение многих лет -- до того дня, как Флакк умер, на четыре года опередив
мать,-- они вели дружескую переписку. Ирод знал об этом и сейчас завоевал
расположение Флакка, неоднократно упоминая о душевном благородстве матери,
ее красоте и отзывчивости. Флакк отнюдь не был образцом добродетели, он
прославился в Риме тем, что однажды на пиру принял вызов Тиберия и в течение
двух ночей и целого дня пил наравне с ним. Из любезности к императору он
уступил ему на рассвете второго дня последний кубок, и тот вышел
победителем, но Тиберий был в изнеможении, а Флакк, по словам
присутствовавших, мог продержаться еще час, а то и два. Поэтому Флакк с
Иродом прекрасно поладили друг с другом. К несчастью, в это самое время в
Сирии находился младший брат Ирода Аристобул, с которым у него были отнюдь
не дружеские отношения: Ирод взял у него деньги, пообещав вложить их в
товары, которые отправляли в Индию, а затем сказал, что корабли пошли ко
дну. Однако Аристобул узнал, что корабли не только не пошли ко дну, но даже
не выходили в море. Он пожаловался Флакку на это мошенничество, но Флакк
сказал, что тут какое-то недоразумение, его брат никак не мог совершить
такой бесчестный поступок и он, Флакк, не желает принимать ту или иную
сторону или выступать в роли третейского судьи. Аристобул решил не спускать
с Ирода глаз, зная, что тому позарез нужны деньги, и подозревая, что он
попытается раздобыть их при помощи какой-нибудь уловки: тогда он припугнет
Ирода разоблачением и заставит его выплатить старый долг.
Год с небольшим спустя между Сидоном и Дамаском возник пограничный
конфликт. Жители Дамаска знали, что, когда Флакку приходится разбирать
подобные споры, он всецело полагается на советы Ирода, ценя его
поразительные способности к языкам и умение, безусловно унаследованное от
деда, скрупулезно анализировать противоречивые сведения, полученные от
местных жителей, поэтому они послали к Ироду тайную делегацию, предлагая
большую сумму денег (я забыл сколько именно), если он склонит Флакка вынести
решение в их пользу. Это стало известно Аристобулу и, когда дело было решено
-- благодаря настойчивому ходатайству Ирода, в интересах Дамаска,-- он
отправился к Ироду, сказал, что все знает и надеется, что теперь-то уж он
получит свои деньги. Ирод впал в такую ярость, что Аристобул еле унес ноги.
Было ясно, что Ирода не запугать и денег от него -- ни единой монетки -- не
получить. Поэтому Аристобул пошел к Флакку и сообщил, что вскоре из Дамаска
Ироду пришлют несколько мешков с золотом. Флакк перехватил их у городских
ворот, а затем послал за Иродом; в создавшихся обстоятельствах тот не мог
отрицать, что это плата за услуги, оказанные им при решении пограничного
конфликта. Однако он не растерялся и просил Флакка не считать это золото
взяткой, ведь, свидетельствуя в пользу Дамаска, он не отступал от правды --
справедливость была на их стороне. Ирод добавил, что сидонцы тоже присылали
к нему депутацию, но он отправил их обратно, сказав, что ничем не может им
помочь, так как они не правы.
-- Верно, Сидон предложил тебе меньше, чем Дамаск,-- язвительно
проговорил Флакк.
-- Прошу, не оскорбляй меня,-- ответил Ирод с благородным негодованием.
-- Я не желаю, чтобы в римском суде справедливость покупали и
продавали, как товар.-- Флакк был в бешенстве.
-- Ты сам был в этом деле судьей, господин Флакк,-- сказал Ирод.
-- А ты поставил меня в дурацкое положение в моем собственном суде! --
вне себя от гнева вскричал Флакк.-- Между нами все кончено. Убирайся куда
хочешь, хоть в преисподнюю. Да выбери путь покороче.
-- Боюсь, мне придется отправиться туда через Тенар,-- сказал Ирод,--
потому что, умри я сейчас, я не найду в кошельке самой мелкой монеты, чтобы
заплатить Перевозчику. (Тенар -- это самый крайний мыс на юге Пелопоннеса,
откуда можно прямиком попасть в подземный мир, минуя Стикс. Именно этим
путем Геркулес вытащил Цербера в Верхний мир. Бережливые обитатели Тенара
хоронят своих мертвецов без привычной монеты во рту, зная, что им не
придется платить Харону за перевоз.) Затем Ирод добавил:
-- Право, Флакк, тебе не следует на меня сердиться. Понимаешь, мне и в
голову не пришло, что я делаю что-нибудь плохое. Уроженцу Востока трудно,
даже прожив в Риме тридцать лет, понять щепетильность вас, благородных
римлян, в подобных делах. Я вижу все в ином свете: дамаскцы наняли меня в
качестве адвоката для защиты их прав, а в Риме адвокаты получают
колоссальные деньги и значительно сильнее, чем я, отклоняются от истины при
рассмотрении дела. И, естественно, я оказал Дамаску немалую услугу,
разъяснив тебе, кто из них прав. Что же тут плохого, если бы я взял деньги,
которые они прислали мне по собственному почину? Я же не объявлял во
всеуслышание о моем влиянии на тебя. Напротив, я был удивлен и польщен,
услышав от них об этом. К тому же, как не раз указывала мне госпожа Антония,
эта исключительно мудрая и прекрасная дама...
Но даже ссылка на мать, при всем уважении к ней Флакка, не помогла
Ироду выпутаться из беды. Флакк дал ему на сборы одни сутки и сказал, что,
если к концу этого срока Ирод все еще будет находиться в Сирии, ему придется
отвечать перед уголовным судом.
-- Ну и куда же, ради всего святого, нам теперь ехать? -- спросил жену
Ирод.
-- Если ты не будешь настаивать, чтобы я писала письма с просьбой о
помощи -- унижение для меня хуже, чем смерть,-- мне все равно куда,--
горестно отвечала Киприда.-- Индия достаточно далеко от твоих кредиторов?
-- Киприда, моя царица,-- сказал Ирод,-- мы выдержим это испытание, как
выдержали многие другие, и доживем с тобой до глубокой старости в достатке и
благоденствии. И я торжественно тебе обещаю, что ты еще посмеешься над моей
сестрицей Иродиадой прежде, чем я покончу с ней и ее муженьком.
-- Мерзкая шлюха! -- вскричала Киприда с истинно еврейским
негодованием. Как я вам уже говорил, Иродиада не только совершила
кровосмешение, выйдя замуж за родного дядю, но и развелась с ним затем,
чтобы вступить в брак с другим из дядьев -- более богатым и влиятельным
Антипой. Евреи могли иногда посмотреть сквозь пальцы на кровосмешение, так
как браки между дядьями и племянницами были в обычае у восточных монархов,
особенно в армянских и парфянских царских семьях, к тому же Ирод и Иродиада
не были по происхождению евреями. Но к разводу каждый добропорядочный еврей
(как прежде каждый добропорядочный римлянин) относился с величайшим
отвращением, считая, что это навлекает позор и на мужа, и на жену, и никому
из тех, кто оказался вынужден прибегнуть к разводу, и в голову не приходило,
что это -- первый шаг к последующему браку. Однако Иродиада достаточно долго
прожила в Риме, чтобы ее по этому поводу мучила совесть. В Риме каждый, кто
что-нибудь собой представляет, разводится рано или поздно. (Никто, к
примеру, не назвал бы меня распутником, однако я развелся с тремя женами и,
возможно, разведусь и с четвертой.) По всему этому Иродиада была очень
непопулярна в Галилее.
Аристобул пришел к Флакку и сказал:
-- В знак признательности за мою услугу, Флакк, ты, наверно, не
поскупишься отдать мне деньги, конфискованные у дамаскцев. Они почти
полностью покроют долг Ирода -- помнишь, несколько месяцев назад я
рассказывал тебе о его мошенничестве с кораблями?
-- Аристобул,-- ответил ему Флакк,-- ты не оказал мне никакой услуги.
Напротив, ты послужил причиной разрыва между мной и самым знающим моим
советником,-- трудно выразить, как мне его недостает. Чтобы поддержать
дисциплину, я был вынужден выслать его; чтобы не уронить свою честь, я
вынужден не звать его обратно, но если бы ты не заявил во всеуслышание об
этой взятке, никто бы ничего не узнал и Ирод до сих пор помогал бы мне
разбираться в здешних запутанных делах, которые ставят в тупик простодушного
уроженца Рима, вроде меня. Это у него в крови. Я прожил на Востоке гораздо
дольше, чем он, но в тех случаях, где я лишь приблизительно догадываюсь, в
чем дело, он знает это наверняка. Интуиция.
-- А как насчет меня? -- спросил Аристобул.-- Может быть, я могу занять
его место?
-- Ты, ничтожество? -- презрительно вскричал Флакк.-- Где тебе тягаться
с Иродом! У тебя нет его чутья. И что еще важней, никогда не будет. Тебе это
известно не хуже, чем мне.
-- Ну а как насчет денег? -- спросил Аристобул.
-- Ты заслужил их еще меньше, чем Ирод. Но, чтобы между нами не
пробежала кошка, я верну их в Дамаск.
Что он и сделал. В Дамаске решили, что губернатор сошел с ума.
Месяца два спустя, будучи в немилости у Флакка, Аристобул решил
переселиться из Антиохии в Галилею, где у него было поместье всего в двух
днях пути от Иерусалима, который Аристобул, более религиозный, чем его
родичи, хотел бы посещать во время важных церковных праздников. Он не желал
брать с собой все свои деньги, так как, в случае ссоры с дядей Антипой,
могла возникнуть необходимость срочно покинуть страну, и деньги достались бы
Антипе. Поэтому Аристобул решил перевести большую их часть из банка в
Антиохии в римский банк и написал об этом мне как надежному другу семьи, дав
полномочия вложить деньги в земельную собственность, если предоставится
такая возможность.
Ирод не мог вернуться в Галилею; поссорился он и с дядей Филипом,
тетрархом Башана, из-за каких-то владений отца, которые Филип прибрал к
рукам, а губернатором Иудеи вместе с Самарией был назначен Понтий Пилат,
один из кредиторов Ирода. Царь этих стран, самый старший из сыновей Ирода
Великого, за несколько лет до того был свергнут с трона за плохое
управление, и царство объявили римской провинцией. Ироду не улыбалась мысль
навсегда поселиться в Идумее -- он не был любителем пустыни,-- а шансы на
то, что в Египте, в большой еврейской колонии в Александрии, его ждет
горячий прием, были ничтожны. Александрийские евреи очень строго соблюдали
религиозные обряды, строже даже, если это вообще возможно, чем их
соотечественники в Иерусалиме, а Ирод, прожив так долго в Риме, сделался
небрежен в своих привычках, особенно когда дело касалось еды. Евреям
запрещено их первым законодателем Моисеем -- из гигиенических соображений,
как я понимаю,-- есть целый ряд мясных продуктов, не только свинину (против
свинины можно, пожалуй, привести некоторые аргументы), но зайчатину и
крольчатину и другое вполне полезное мясо; а те животные, мясо которых им
позволено есть, должны быть убиты определенным образом. Если дикая утка
нашла свою смерть в воздухе от камня, выпущенного из пращи, каплуну свернули
шею, а оленя подстрелили из лука, есть их мясо нельзя. Каждому животному,
мясо которого идет в пищу, следует перерезать глотку, чтобы оно истекло
кровью. И еще одно: каждый седьмой день недели евреи должны проводить в
полной праздности, даже слуги в их домах не имеют права шевельнуть пальцем
-- ни приготовить еду, ни помешать угли в очаге. Кроме того, у них
существуют дни национального траура по случаю давних бедствий, которые
совпадают по времени с римскими праздниками. Живя в Риме, Ирод просто не мог
одновременно быть правоверным иудеем и популярным членом высшего общества и
предпочел презрение евреев презрению римлян. Поэтому он решил не ехать в
Александрию и не тратить больше время на Ближнем Востоке, где, по-видимому,
перед ним закрылись все двери. Ирод стоял перед выбором: или искать убежища
в Парфии, где царь радушно примет его в качестве полезного посредника для
осуществления его замыслов против провинции Рима -- Сирии, или вернуться в
Рим и прибегнуть к покровительству моей матери: возможно, ему удастся
объяснить размолвку с Флакком. Он отказался от мысли о Парфии -- ведь
поездка туда означала полный разрыв сего прежней жизнью, не говоря о том,
что он более полагался на мощь Рима, чем на мощь Парфии. К тому же было
крайне опрометчиво пытаться пересечь Евфрат -- границу между Сирией и
Парфией,-- не имея денег, чтобы подкупить пограничную стражу, которой был
отдан приказ не пропускать в страну политических беженцев. Поэтому в
результате Ирод выбрал Рим.
Удалось ли ему туда благополучно добраться? Сейчас услышите. У него не
хватило наличных, даже чтобы оплатить проезд по морю -- в Антиохии он жил в
кредит, причем на широкую ногу,-- и хотя Аристобул предложил дать ему взаймы
сумму, достаточную, чтобы доплыть до Родоса, Ирод отказался, не желая ронять
свое достоинство. Притом он не мог рисковать, беря билет на корабль, который
спускался к морю по Оронту, так как было не исключено, что в гавани его
ждали кредиторы и арест. И тут Ирод вспомнил об одном человеке, у которого
можно было занять небольшую сумму, а именно: о бывшем рабе своей матери,
которого она оставила в наследство моей матери Антонии, а та отпустила его
на свободу и помогла ему открыть торговлю зерном в Акре -- прибрежном городе
к югу от Тира; он платил ей определенный процент со своих доходов и жил в
полном достатке. Но между Антиохией и Акрой находился Сидон, а Ирод, само
собой, получил "подарок" не только от жителей Дамаска, но и от сидонцев и не
мог позволить себе попасть к ним в руки. Он послал в Акру надежного
вольноотпущенника, а сам, переодевшись в чужое платье, выбрался тайком из
Антиохии и направился на восток -- единственное, чего от него никто не
ожидал,-- и таким образом избежал преследования. Достигнув сирийской
пустыни, Ирод сделал широкий круг к югу (на украденном верблюде), а затем
двинулся по берегу Мертвого моря, держась в стороне от Башана, тетрархии
своего дяди Филипа, и Петры, или, как еще говорят, Гилеада,-- плодородной
заиорданской области, где, как и в Галилее, правил его дядя Антипа.
Он прибыл в Идумею цел и невредим, был радушно встречен своими дикими
родичами и, укрывшись в той же крепости посреди пустыни, принялся ждать
вольноотпущенника, посланного в Акру за деньгами. Тот успешно выполнил
поручение и привез двадцать тысяч афинских драхм; поскольку афинская драхма
стоит значительно больше, чем римская серебряная монета, сумма эта в
пересчете равнялась девятистам золотым. Во всяком случае, на такую сумму
вольноотпущенник дал расписку торговцу зерном и привез бы эти деньги до
единой драхмы, если бы торговец не удержал двадцать пять сотен на том
основании, что за несколько лет до того Ирод выманил их у него обманом.
Честный вольноотпущенник боялся, что Ирод будет сердиться, но тот только
рассмеялся и сказал:
-- Я рассчитывал, что эти двадцать пять сотен помогут мне получить
двадцать тысяч. Если бы старый сквалыга не думал, что обвел меня вокруг
пальца, покрыв моей распиской этот прежний долг, ему бы никогда и в голову
не пришло снова одалживать мне деньги, ведь он не может не знать, в каких
стесненных обстоятельствах я сейчас нахожусь.
Ирод устроил грандиозный пир для своих соотечественников, а затем
направился со всеми предосторожностями в порт Антедон, поблизости от города
филистимлян Газы, где побережье поворачивает на запад, по направлению к
Египту. Здесь на борту небольшого торгового судна, которое было зафрахтовано
в Антиохии, его уже ждали переодетые в чужое платье Киприда с детьми: судно
это должно было отвезти всех их в Италию через Египет и Сицилию. Не успело
столь счастливо воссоединившееся семейство обменяться пылкими приветствиями,
как у борта появилась шлюпка с тремя римскими солдатами и сержантом, в руках
которого был ордер на арест Ирода за неуплату в императорскую казну долга в
двенадцать тысяч золотых. Ордер был подписан местным военным губернатором.
Ирод прочитал бумаги и сказал, обращаясь к Киприде:
-- Я считаю это прекрасным предзнаменованием. Казначей сократил мой
долг с сорока тысяч золотых до каких-то двенадцати. Когда мы вернемся в Рим,
я дам в его честь роскошный пир. Конечно, пока я был на Востоке, я сделал
для него немало, но двадцать восемь тысяч золотых более чем достаточное
воздаяние.
Тут сержант прервал его:
-- Простите, ваша светлость, но ни о каких пирах в Риме не может идти
речь, пока вы не повидаетесь с военным губернатором по поводу этого долга.
Он отдал приказ не выпускать из гавани ваше судно, если вы не вернете долг
до последней монеты.
Ирод:
-- Разумеется, я верну его. У меня это просто выскочило из головы.
Такой пустяк. Возвращайтесь на берег и скажите его превосходительству, что я
всецело к его услугам, но его любезное напоминание о моем долге в казну было
сделано в не совсем удобный момент. Я только что встретился со своей
преданной женой, ее светлостью Кипридой, с которой мы были в разлуке больше
шести недель. Вы женаты, сержант? Тогда вы должны понять, как горячо мы оба
хотим остаться наедине. Если вы не доверяете мне, можете оставить на борту
двух солдат в качестве стражи. Подплывайте к нам часа через три-четыре, и мы
будем готовы высадиться на берег. А это залог моей благодарности.
И он дал сержанту сотню драхм, после чего оставив на судне стражу, тот
вернулся на берег без дальнейших возражений. Часа через два наступили
сумерки, и Ирод велел отдать швартовы и выйти в открытое море. Он сделал
вид, будто судно направляется на север, в Малую Азию, но вскоре изменил курс
и повернул на юго-запад. Он решил все же зайти в Александрию и попытать
счастья у тамошних евреев.
Солдат, которых команда позвала играть в кости, неожиданно схватили,
связали и сунули в рот кляп, но как только Ирод убедился, что за ними нет
погони, он приказал их освободить и сказал, что, если они будут вести себя
разумно, он высадит их на берег, когда они подплывут к Александрии. Он
поставил им только одно условие: в течение нескольких дней по прибытии они
должны делать вид, будто они -- его личный эскорт, и обещал за это оплатить
их обратный путь в Антедон. Солдаты поспешили согласиться, опасаясь, что их
бросят за борт, если они вызовут его недовольство.
Я забыл упомянуть, что выбраться из Антиохии Киприде с детьми помог
один пожилой самаритянин, по имени Сила, преданнейший друг Ирода Агриппы.
Это был мрачный человек плотного телосложения, с огромной бородой лопатой,
который служил когда-то в кавалерии командиром эскадрона. За боевые заслуги
во время войны с Парфией он получил два ордена. Ирод несколько раз предлагал
сделать его римским гражданином, но Сила отказывался от этой чести на том
основании, что ему придется тогда сбрить бороду, поскольку в Риме они не в
моде, а на это он не пойдет ни за что на свете. Сила вечно давал Ироду
разумные советы, которым тот не следовал, а когда у Ирода возникали
затруднения, обычно заявлял: "Что я тебе говорил? Надо было слушать меня".
Он гордился тем, что "режет правду-матку" и был, увы, абсолютно незнаком с
тактом. Но Ирод терпел его, так как знал, что может рассчитывать на его
помощь при любых, самых тяжелых обстоятельствах. Сила единственный
сопровождал его во время первого побега в Идумею; если бы не он, Ироду с
семьей не удалось бы спастись бегством из Тира после ссоры с Антипой. В
Антиохии тот же Сила достал Ироду одежду, чтобы он мог скрыться от
кредиторов, не говоря уж о том, что взял под свою защиту Киприду с детьми и
нашел для них судно. Когда положение вещей было действительно тяжелым, Сила
оживлялся и показывал себя с самой лучшей стороны, так как знал, что Ирод
нуждается в нем и у него будет возможность сказать: "Я полностью в твоем
распоряжении, Ирод Агриппа, мой любимейший друг, если мне будет позволено
так тебя назвать. Но если бы ты последовал моему совету, всего этого просто
не случилось бы". В пору благоденствия он делался все мрачней и мрачней,
казалось, он с сожалением вспоминает прошлые черные дни нищеты и позора и
чуть ли не призывает их обратно, предупреждая Ирода, что тот погубит себя,
если не изменит свой образ действий (каков бы он ни был). Однако сейчас
обстоятельства были настолько плохи, что Сила находился в прекрасном
настроении. Он шутил с матросами и рассказывал детям долгие запутанные
истории о своих военных приключениях. Киприда, которая обычно с трудом
терпела его -- он очень ее утомлял,-- устыдилась своей антипатии к этому
другу с золотым сердцем.
женился на его красавице сестре Иродиаде, разведенной с другим из его
дядьев. Сперва Киприда не соглашалась, так как адресовать письмо надо было
Иродиаде, державшей Антипу под башмаком, а Киприда незадолго до того
поссорилась с ней, когда та приезжала в Рим, и поклялась никогда в жизни с
ней не разговаривать. Киприда уверяла, что ей куда приятнее оставаться в
пустыне среди их диких, но гостеприимных родичей, чем унижаться перед
Иродиадой. Ирод стал угрожать, что покончит с собой, прыгнув с парапета
крепости, и умудрился убедить Киприду в непритворности своих слов, хотя я
уверен, что на свете трудно было найти человека, менее склонного расстаться
с жизнью, чем Ирод Агриппа. Так что в конце концов Киприда написала
Иродиаде.
Иродиада была польщена тем, что Киприда признала свою неправоту во
время ссоры, и убедила Антипу пригласить Ирода с женой в Галилею. Ирод был
назначен местным судьей (с небольшой годовой субсидией) в Тибериаде, новой
столице, построенной Антипой в честь императора. Но вскоре он поссорился с
Антипой, скупцом и лентяем, который заставлял Ирода остро чувствовать, сколь
многим тот ему обязан.
-- Послушай, племянник, ты ешь мой хлеб и пьешь мое вино,-- сказал
Антипа однажды на пиру, куда он пригласил Ирода и Киприду во время их
совместной поездки в Тир,-- и меня удивляет, что у тебя хватает наглости со
мной спорить.
(Ирод возражал ему по поводу некоторых пунктов римского права.)
Ирод ответил:
-- Дядя Антипа, ничего другого я и не ожидал от тебя услышать.
-- Что ты хочешь этим сказать, голубчик? -- сердито спросил Антипа.
-- А то, что ты -- провинциал и мужлан,-- ответил Ирод,-- так же мало
знакомый с хорошими манерами, как с сутью законов, которые управляют Римской
империей, и столь же мало знакомый с сутью законов, сколь скупой.
-- Ты, видно, пьян, если позволяешь себе так разговаривать со мной,--
проговорил, заикаясь, Антипа, красный как рак.
-- Только не от того вина, которым ты нас потчуешь, дядя Антипа. Мне
дороги мои почки. И где только ты умудрился раздобыть такое гнусное пойло?
Верно, не так-то легко было найти его. Может быть, его вынули из трюма
затонувшего давным-давно судна, которое вчера поднимали со дна? А возможно,
ты ошпариваешь пустые кувшины из-под вина горячей верблюжьей мочой, чтобы
снять со дна осадок, а затем сливаешь полученную бурду в эту прекрасную
золотую чашу?
После чего Ирод и Киприда с детьми должны были поспешно направиться в
гавань и сесть на борт первого отходящего корабля. Оказалось, что корабль
направлялся на север, в Антиохию, столицу Сирии, где Ирод представился
губернатору провинции Флакку, и тот очень любезно его принял ради моей
матери Антонии. Вы будете удивлены, услышав, что моя мать, эта
добродетельная матрона, которая решительно боролась с расточительством и
беспорядком в своем доме, питала слабость к шалопаю Ироду. Его лихие повадки
вызывали у нее какое-то извращенное восхищение; он частенько приходил к ней
"за советом" и, изображая самое искреннее раскаяние, выкладывал ей все свои
художества. Мать делала вид, будто возмущена его откровениями, но,
несомненно, получала от них огромное удовольствие, к тому же ей льстила
внимательность Ирода. Он никогда не просил у нее взаймы, во всяком случае
прямо, но она время от времени по собственному почину давала ему довольно
большие суммы денег под обещание вести себя хорошо. Часть их Ирод вернул.
Фактически, это были мои деньги, Ирод знал это, и, заходя затем ко мне,
бесконечно меня благодарил. Однажды я намекнул матери, что ее щедрость по
отношению к Ироду переходит все границы, но она страшно разгневалась и
заявила, что раз деньги все равно швыряются на ветер, уж лучше пусть это
делает Ирод, так, как подобает человеку из знатной семьи, чем я, проигрывая
их в низкопробных кабаках вместе со своими подозрительными друзьями. (Мне
надо было скрыть от нее, что я отправил большую сумму денег Германику, чтобы
он мог умиротворить восставших на Рейне солдат, и я притворился, будто
проиграл их в кости.) Помню, я как-то спросил Ирода, не надоедает ли ему
слушать длинные рассуждения матери о римских добродетелях. Он сказал:
-- Я безгранично восхищаюсь твоей матерью, Клавдий, и, кроме того, не
забывай, что в душе я -- невежественный иудей, и иметь наставницей римскую
матрону из такого высокого рода и такой незапятнанной репутации для меня
большая честь. К тому же она говорит на самом чистом латинском языке во всем
городе. Когда она читает мне нотацию, я за одну-единственную встречу с ней
больше узнаю о том, куда следует ставить придаточные предложения и как
выбирать правильные эпитеты, чем посещая курс дорогостоящих лекций
профессионального грамматиста.
Этот губернатор Сирии Флакк служил раньше под командой моего отца и
возымел величайшее уважение к матери, всегда сопровождавшей отца в походах.
После смерти отца он предложил матери руку и сердце, но она ответила
отказом, сказав, что хотя любит и всегда будет любить его как старого друга,
ее моральный долг перед славной памятью мужа -- никогда больше не вступать в
брак. Притом Флакк намного моложе ее, и их союз вызвал бы неприятные толки.
В течение многих лет -- до того дня, как Флакк умер, на четыре года опередив
мать,-- они вели дружескую переписку. Ирод знал об этом и сейчас завоевал
расположение Флакка, неоднократно упоминая о душевном благородстве матери,
ее красоте и отзывчивости. Флакк отнюдь не был образцом добродетели, он
прославился в Риме тем, что однажды на пиру принял вызов Тиберия и в течение
двух ночей и целого дня пил наравне с ним. Из любезности к императору он
уступил ему на рассвете второго дня последний кубок, и тот вышел
победителем, но Тиберий был в изнеможении, а Флакк, по словам
присутствовавших, мог продержаться еще час, а то и два. Поэтому Флакк с
Иродом прекрасно поладили друг с другом. К несчастью, в это самое время в
Сирии находился младший брат Ирода Аристобул, с которым у него были отнюдь
не дружеские отношения: Ирод взял у него деньги, пообещав вложить их в
товары, которые отправляли в Индию, а затем сказал, что корабли пошли ко
дну. Однако Аристобул узнал, что корабли не только не пошли ко дну, но даже
не выходили в море. Он пожаловался Флакку на это мошенничество, но Флакк
сказал, что тут какое-то недоразумение, его брат никак не мог совершить
такой бесчестный поступок и он, Флакк, не желает принимать ту или иную
сторону или выступать в роли третейского судьи. Аристобул решил не спускать
с Ирода глаз, зная, что тому позарез нужны деньги, и подозревая, что он
попытается раздобыть их при помощи какой-нибудь уловки: тогда он припугнет
Ирода разоблачением и заставит его выплатить старый долг.
Год с небольшим спустя между Сидоном и Дамаском возник пограничный
конфликт. Жители Дамаска знали, что, когда Флакку приходится разбирать
подобные споры, он всецело полагается на советы Ирода, ценя его
поразительные способности к языкам и умение, безусловно унаследованное от
деда, скрупулезно анализировать противоречивые сведения, полученные от
местных жителей, поэтому они послали к Ироду тайную делегацию, предлагая
большую сумму денег (я забыл сколько именно), если он склонит Флакка вынести
решение в их пользу. Это стало известно Аристобулу и, когда дело было решено
-- благодаря настойчивому ходатайству Ирода, в интересах Дамаска,-- он
отправился к Ироду, сказал, что все знает и надеется, что теперь-то уж он
получит свои деньги. Ирод впал в такую ярость, что Аристобул еле унес ноги.
Было ясно, что Ирода не запугать и денег от него -- ни единой монетки -- не
получить. Поэтому Аристобул пошел к Флакку и сообщил, что вскоре из Дамаска
Ироду пришлют несколько мешков с золотом. Флакк перехватил их у городских
ворот, а затем послал за Иродом; в создавшихся обстоятельствах тот не мог
отрицать, что это плата за услуги, оказанные им при решении пограничного
конфликта. Однако он не растерялся и просил Флакка не считать это золото
взяткой, ведь, свидетельствуя в пользу Дамаска, он не отступал от правды --
справедливость была на их стороне. Ирод добавил, что сидонцы тоже присылали
к нему депутацию, но он отправил их обратно, сказав, что ничем не может им
помочь, так как они не правы.
-- Верно, Сидон предложил тебе меньше, чем Дамаск,-- язвительно
проговорил Флакк.
-- Прошу, не оскорбляй меня,-- ответил Ирод с благородным негодованием.
-- Я не желаю, чтобы в римском суде справедливость покупали и
продавали, как товар.-- Флакк был в бешенстве.
-- Ты сам был в этом деле судьей, господин Флакк,-- сказал Ирод.
-- А ты поставил меня в дурацкое положение в моем собственном суде! --
вне себя от гнева вскричал Флакк.-- Между нами все кончено. Убирайся куда
хочешь, хоть в преисподнюю. Да выбери путь покороче.
-- Боюсь, мне придется отправиться туда через Тенар,-- сказал Ирод,--
потому что, умри я сейчас, я не найду в кошельке самой мелкой монеты, чтобы
заплатить Перевозчику. (Тенар -- это самый крайний мыс на юге Пелопоннеса,
откуда можно прямиком попасть в подземный мир, минуя Стикс. Именно этим
путем Геркулес вытащил Цербера в Верхний мир. Бережливые обитатели Тенара
хоронят своих мертвецов без привычной монеты во рту, зная, что им не
придется платить Харону за перевоз.) Затем Ирод добавил:
-- Право, Флакк, тебе не следует на меня сердиться. Понимаешь, мне и в
голову не пришло, что я делаю что-нибудь плохое. Уроженцу Востока трудно,
даже прожив в Риме тридцать лет, понять щепетильность вас, благородных
римлян, в подобных делах. Я вижу все в ином свете: дамаскцы наняли меня в
качестве адвоката для защиты их прав, а в Риме адвокаты получают
колоссальные деньги и значительно сильнее, чем я, отклоняются от истины при
рассмотрении дела. И, естественно, я оказал Дамаску немалую услугу,
разъяснив тебе, кто из них прав. Что же тут плохого, если бы я взял деньги,
которые они прислали мне по собственному почину? Я же не объявлял во
всеуслышание о моем влиянии на тебя. Напротив, я был удивлен и польщен,
услышав от них об этом. К тому же, как не раз указывала мне госпожа Антония,
эта исключительно мудрая и прекрасная дама...
Но даже ссылка на мать, при всем уважении к ней Флакка, не помогла
Ироду выпутаться из беды. Флакк дал ему на сборы одни сутки и сказал, что,
если к концу этого срока Ирод все еще будет находиться в Сирии, ему придется
отвечать перед уголовным судом.
-- Ну и куда же, ради всего святого, нам теперь ехать? -- спросил жену
Ирод.
-- Если ты не будешь настаивать, чтобы я писала письма с просьбой о
помощи -- унижение для меня хуже, чем смерть,-- мне все равно куда,--
горестно отвечала Киприда.-- Индия достаточно далеко от твоих кредиторов?
-- Киприда, моя царица,-- сказал Ирод,-- мы выдержим это испытание, как
выдержали многие другие, и доживем с тобой до глубокой старости в достатке и
благоденствии. И я торжественно тебе обещаю, что ты еще посмеешься над моей
сестрицей Иродиадой прежде, чем я покончу с ней и ее муженьком.
-- Мерзкая шлюха! -- вскричала Киприда с истинно еврейским
негодованием. Как я вам уже говорил, Иродиада не только совершила
кровосмешение, выйдя замуж за родного дядю, но и развелась с ним затем,
чтобы вступить в брак с другим из дядьев -- более богатым и влиятельным
Антипой. Евреи могли иногда посмотреть сквозь пальцы на кровосмешение, так
как браки между дядьями и племянницами были в обычае у восточных монархов,
особенно в армянских и парфянских царских семьях, к тому же Ирод и Иродиада
не были по происхождению евреями. Но к разводу каждый добропорядочный еврей
(как прежде каждый добропорядочный римлянин) относился с величайшим
отвращением, считая, что это навлекает позор и на мужа, и на жену, и никому
из тех, кто оказался вынужден прибегнуть к разводу, и в голову не приходило,
что это -- первый шаг к последующему браку. Однако Иродиада достаточно долго
прожила в Риме, чтобы ее по этому поводу мучила совесть. В Риме каждый, кто
что-нибудь собой представляет, разводится рано или поздно. (Никто, к
примеру, не назвал бы меня распутником, однако я развелся с тремя женами и,
возможно, разведусь и с четвертой.) По всему этому Иродиада была очень
непопулярна в Галилее.
Аристобул пришел к Флакку и сказал:
-- В знак признательности за мою услугу, Флакк, ты, наверно, не
поскупишься отдать мне деньги, конфискованные у дамаскцев. Они почти
полностью покроют долг Ирода -- помнишь, несколько месяцев назад я
рассказывал тебе о его мошенничестве с кораблями?
-- Аристобул,-- ответил ему Флакк,-- ты не оказал мне никакой услуги.
Напротив, ты послужил причиной разрыва между мной и самым знающим моим
советником,-- трудно выразить, как мне его недостает. Чтобы поддержать
дисциплину, я был вынужден выслать его; чтобы не уронить свою честь, я
вынужден не звать его обратно, но если бы ты не заявил во всеуслышание об
этой взятке, никто бы ничего не узнал и Ирод до сих пор помогал бы мне
разбираться в здешних запутанных делах, которые ставят в тупик простодушного
уроженца Рима, вроде меня. Это у него в крови. Я прожил на Востоке гораздо
дольше, чем он, но в тех случаях, где я лишь приблизительно догадываюсь, в
чем дело, он знает это наверняка. Интуиция.
-- А как насчет меня? -- спросил Аристобул.-- Может быть, я могу занять
его место?
-- Ты, ничтожество? -- презрительно вскричал Флакк.-- Где тебе тягаться
с Иродом! У тебя нет его чутья. И что еще важней, никогда не будет. Тебе это
известно не хуже, чем мне.
-- Ну а как насчет денег? -- спросил Аристобул.
-- Ты заслужил их еще меньше, чем Ирод. Но, чтобы между нами не
пробежала кошка, я верну их в Дамаск.
Что он и сделал. В Дамаске решили, что губернатор сошел с ума.
Месяца два спустя, будучи в немилости у Флакка, Аристобул решил
переселиться из Антиохии в Галилею, где у него было поместье всего в двух
днях пути от Иерусалима, который Аристобул, более религиозный, чем его
родичи, хотел бы посещать во время важных церковных праздников. Он не желал
брать с собой все свои деньги, так как, в случае ссоры с дядей Антипой,
могла возникнуть необходимость срочно покинуть страну, и деньги достались бы
Антипе. Поэтому Аристобул решил перевести большую их часть из банка в
Антиохии в римский банк и написал об этом мне как надежному другу семьи, дав
полномочия вложить деньги в земельную собственность, если предоставится
такая возможность.
Ирод не мог вернуться в Галилею; поссорился он и с дядей Филипом,
тетрархом Башана, из-за каких-то владений отца, которые Филип прибрал к
рукам, а губернатором Иудеи вместе с Самарией был назначен Понтий Пилат,
один из кредиторов Ирода. Царь этих стран, самый старший из сыновей Ирода
Великого, за несколько лет до того был свергнут с трона за плохое
управление, и царство объявили римской провинцией. Ироду не улыбалась мысль
навсегда поселиться в Идумее -- он не был любителем пустыни,-- а шансы на
то, что в Египте, в большой еврейской колонии в Александрии, его ждет
горячий прием, были ничтожны. Александрийские евреи очень строго соблюдали
религиозные обряды, строже даже, если это вообще возможно, чем их
соотечественники в Иерусалиме, а Ирод, прожив так долго в Риме, сделался
небрежен в своих привычках, особенно когда дело касалось еды. Евреям
запрещено их первым законодателем Моисеем -- из гигиенических соображений,
как я понимаю,-- есть целый ряд мясных продуктов, не только свинину (против
свинины можно, пожалуй, привести некоторые аргументы), но зайчатину и
крольчатину и другое вполне полезное мясо; а те животные, мясо которых им
позволено есть, должны быть убиты определенным образом. Если дикая утка
нашла свою смерть в воздухе от камня, выпущенного из пращи, каплуну свернули
шею, а оленя подстрелили из лука, есть их мясо нельзя. Каждому животному,
мясо которого идет в пищу, следует перерезать глотку, чтобы оно истекло
кровью. И еще одно: каждый седьмой день недели евреи должны проводить в
полной праздности, даже слуги в их домах не имеют права шевельнуть пальцем
-- ни приготовить еду, ни помешать угли в очаге. Кроме того, у них
существуют дни национального траура по случаю давних бедствий, которые
совпадают по времени с римскими праздниками. Живя в Риме, Ирод просто не мог
одновременно быть правоверным иудеем и популярным членом высшего общества и
предпочел презрение евреев презрению римлян. Поэтому он решил не ехать в
Александрию и не тратить больше время на Ближнем Востоке, где, по-видимому,
перед ним закрылись все двери. Ирод стоял перед выбором: или искать убежища
в Парфии, где царь радушно примет его в качестве полезного посредника для
осуществления его замыслов против провинции Рима -- Сирии, или вернуться в
Рим и прибегнуть к покровительству моей матери: возможно, ему удастся
объяснить размолвку с Флакком. Он отказался от мысли о Парфии -- ведь
поездка туда означала полный разрыв сего прежней жизнью, не говоря о том,
что он более полагался на мощь Рима, чем на мощь Парфии. К тому же было
крайне опрометчиво пытаться пересечь Евфрат -- границу между Сирией и
Парфией,-- не имея денег, чтобы подкупить пограничную стражу, которой был
отдан приказ не пропускать в страну политических беженцев. Поэтому в
результате Ирод выбрал Рим.
Удалось ли ему туда благополучно добраться? Сейчас услышите. У него не
хватило наличных, даже чтобы оплатить проезд по морю -- в Антиохии он жил в
кредит, причем на широкую ногу,-- и хотя Аристобул предложил дать ему взаймы
сумму, достаточную, чтобы доплыть до Родоса, Ирод отказался, не желая ронять
свое достоинство. Притом он не мог рисковать, беря билет на корабль, который
спускался к морю по Оронту, так как было не исключено, что в гавани его
ждали кредиторы и арест. И тут Ирод вспомнил об одном человеке, у которого
можно было занять небольшую сумму, а именно: о бывшем рабе своей матери,
которого она оставила в наследство моей матери Антонии, а та отпустила его
на свободу и помогла ему открыть торговлю зерном в Акре -- прибрежном городе
к югу от Тира; он платил ей определенный процент со своих доходов и жил в
полном достатке. Но между Антиохией и Акрой находился Сидон, а Ирод, само
собой, получил "подарок" не только от жителей Дамаска, но и от сидонцев и не
мог позволить себе попасть к ним в руки. Он послал в Акру надежного
вольноотпущенника, а сам, переодевшись в чужое платье, выбрался тайком из
Антиохии и направился на восток -- единственное, чего от него никто не
ожидал,-- и таким образом избежал преследования. Достигнув сирийской
пустыни, Ирод сделал широкий круг к югу (на украденном верблюде), а затем
двинулся по берегу Мертвого моря, держась в стороне от Башана, тетрархии
своего дяди Филипа, и Петры, или, как еще говорят, Гилеада,-- плодородной
заиорданской области, где, как и в Галилее, правил его дядя Антипа.
Он прибыл в Идумею цел и невредим, был радушно встречен своими дикими
родичами и, укрывшись в той же крепости посреди пустыни, принялся ждать
вольноотпущенника, посланного в Акру за деньгами. Тот успешно выполнил
поручение и привез двадцать тысяч афинских драхм; поскольку афинская драхма
стоит значительно больше, чем римская серебряная монета, сумма эта в
пересчете равнялась девятистам золотым. Во всяком случае, на такую сумму
вольноотпущенник дал расписку торговцу зерном и привез бы эти деньги до
единой драхмы, если бы торговец не удержал двадцать пять сотен на том
основании, что за несколько лет до того Ирод выманил их у него обманом.
Честный вольноотпущенник боялся, что Ирод будет сердиться, но тот только
рассмеялся и сказал:
-- Я рассчитывал, что эти двадцать пять сотен помогут мне получить
двадцать тысяч. Если бы старый сквалыга не думал, что обвел меня вокруг
пальца, покрыв моей распиской этот прежний долг, ему бы никогда и в голову
не пришло снова одалживать мне деньги, ведь он не может не знать, в каких
стесненных обстоятельствах я сейчас нахожусь.
Ирод устроил грандиозный пир для своих соотечественников, а затем
направился со всеми предосторожностями в порт Антедон, поблизости от города
филистимлян Газы, где побережье поворачивает на запад, по направлению к
Египту. Здесь на борту небольшого торгового судна, которое было зафрахтовано
в Антиохии, его уже ждали переодетые в чужое платье Киприда с детьми: судно
это должно было отвезти всех их в Италию через Египет и Сицилию. Не успело
столь счастливо воссоединившееся семейство обменяться пылкими приветствиями,
как у борта появилась шлюпка с тремя римскими солдатами и сержантом, в руках
которого был ордер на арест Ирода за неуплату в императорскую казну долга в
двенадцать тысяч золотых. Ордер был подписан местным военным губернатором.
Ирод прочитал бумаги и сказал, обращаясь к Киприде:
-- Я считаю это прекрасным предзнаменованием. Казначей сократил мой
долг с сорока тысяч золотых до каких-то двенадцати. Когда мы вернемся в Рим,
я дам в его честь роскошный пир. Конечно, пока я был на Востоке, я сделал
для него немало, но двадцать восемь тысяч золотых более чем достаточное
воздаяние.
Тут сержант прервал его:
-- Простите, ваша светлость, но ни о каких пирах в Риме не может идти
речь, пока вы не повидаетесь с военным губернатором по поводу этого долга.
Он отдал приказ не выпускать из гавани ваше судно, если вы не вернете долг
до последней монеты.
Ирод:
-- Разумеется, я верну его. У меня это просто выскочило из головы.
Такой пустяк. Возвращайтесь на берег и скажите его превосходительству, что я
всецело к его услугам, но его любезное напоминание о моем долге в казну было
сделано в не совсем удобный момент. Я только что встретился со своей
преданной женой, ее светлостью Кипридой, с которой мы были в разлуке больше
шести недель. Вы женаты, сержант? Тогда вы должны понять, как горячо мы оба
хотим остаться наедине. Если вы не доверяете мне, можете оставить на борту
двух солдат в качестве стражи. Подплывайте к нам часа через три-четыре, и мы
будем готовы высадиться на берег. А это залог моей благодарности.
И он дал сержанту сотню драхм, после чего оставив на судне стражу, тот
вернулся на берег без дальнейших возражений. Часа через два наступили
сумерки, и Ирод велел отдать швартовы и выйти в открытое море. Он сделал
вид, будто судно направляется на север, в Малую Азию, но вскоре изменил курс
и повернул на юго-запад. Он решил все же зайти в Александрию и попытать
счастья у тамошних евреев.
Солдат, которых команда позвала играть в кости, неожиданно схватили,
связали и сунули в рот кляп, но как только Ирод убедился, что за ними нет
погони, он приказал их освободить и сказал, что, если они будут вести себя
разумно, он высадит их на берег, когда они подплывут к Александрии. Он
поставил им только одно условие: в течение нескольких дней по прибытии они
должны делать вид, будто они -- его личный эскорт, и обещал за это оплатить
их обратный путь в Антедон. Солдаты поспешили согласиться, опасаясь, что их
бросят за борт, если они вызовут его недовольство.
Я забыл упомянуть, что выбраться из Антиохии Киприде с детьми помог
один пожилой самаритянин, по имени Сила, преданнейший друг Ирода Агриппы.
Это был мрачный человек плотного телосложения, с огромной бородой лопатой,
который служил когда-то в кавалерии командиром эскадрона. За боевые заслуги
во время войны с Парфией он получил два ордена. Ирод несколько раз предлагал
сделать его римским гражданином, но Сила отказывался от этой чести на том
основании, что ему придется тогда сбрить бороду, поскольку в Риме они не в
моде, а на это он не пойдет ни за что на свете. Сила вечно давал Ироду
разумные советы, которым тот не следовал, а когда у Ирода возникали
затруднения, обычно заявлял: "Что я тебе говорил? Надо было слушать меня".
Он гордился тем, что "режет правду-матку" и был, увы, абсолютно незнаком с
тактом. Но Ирод терпел его, так как знал, что может рассчитывать на его
помощь при любых, самых тяжелых обстоятельствах. Сила единственный
сопровождал его во время первого побега в Идумею; если бы не он, Ироду с
семьей не удалось бы спастись бегством из Тира после ссоры с Антипой. В
Антиохии тот же Сила достал Ироду одежду, чтобы он мог скрыться от
кредиторов, не говоря уж о том, что взял под свою защиту Киприду с детьми и
нашел для них судно. Когда положение вещей было действительно тяжелым, Сила
оживлялся и показывал себя с самой лучшей стороны, так как знал, что Ирод
нуждается в нем и у него будет возможность сказать: "Я полностью в твоем
распоряжении, Ирод Агриппа, мой любимейший друг, если мне будет позволено
так тебя назвать. Но если бы ты последовал моему совету, всего этого просто
не случилось бы". В пору благоденствия он делался все мрачней и мрачней,
казалось, он с сожалением вспоминает прошлые черные дни нищеты и позора и
чуть ли не призывает их обратно, предупреждая Ирода, что тот погубит себя,
если не изменит свой образ действий (каков бы он ни был). Однако сейчас
обстоятельства были настолько плохи, что Сила находился в прекрасном
настроении. Он шутил с матросами и рассказывал детям долгие запутанные
истории о своих военных приключениях. Киприда, которая обычно с трудом
терпела его -- он очень ее утомлял,-- устыдилась своей антипатии к этому
другу с золотым сердцем.