Страница:
дворца. После освобождения он невероятно разбогател, торгуя рабами -- он
скупал больных рабов по дешевке и приводил их в прекрасную форму в
собственной больнице,-- и теперь опасался, что, став императором, Калигула
отомстит ему за жестокое обращение с Друзом; а Ирод обещал, что смягчит
сердце Калигулы.
Так что звезда Ирода с каждым днем становилась ярче, и он уладил
кое-какие дела на Востоке к полному своему удовлетворению. К примеру, он
написал друзьям в Эдом и Иудею -- а всякий, кто теперь получал от него
дружеское письмо, был этим весьма польщен -- и спросил, не могут ли они
снабдить его подробными сведениями о плохом управлении губернатора, который
пытался арестовать его в Антедоне. Таким образом он собрал вполне
внушительное количество фактов, которые объединил в письме, посланном якобы
влиятельными гражданами Антедона, и препроводил его на Капри. Губернатор
потерял свое место. Долг торговцу зерном из Акры Ирод отдал, высчитав пять
тысяч драхм -- в два раза больше того количества, которое было
противозаконно удержано из суммы, присланной ему в Идумею, заявив, что как
раз столько торговец зерном несколько лет назад одолжил у госпожи Киприды и
не вернул ей. Что касается Флакка, Ирод не собирался, ради моей матери,
сводить с ним счеты, а вскоре Флакк умер. Аристобула он решил великодушно
простить, зная, что тот испытывает не только стыд, но и досаду на самого
себя, так непредусмотрительно вызвав вражду брата, ставшего теперь столь
могущественным. Аристобул мог быть весьма полезным, надо было только
обломать ему рога. Ирод расквитался также с Понтием Пилатом, отдавшим в свое
время приказ о его аресте в Антедоне, подучив своих друзей в Самарии
выразить протест новому губернатору Сирии, моему другу Вителлию, по поводу
грубых методов, которыми действовал Понтий Пилат во время недавних
гражданских беспорядков, а также обвинить его в том, что он берет взятки.
Пилат был вызван в Рим, чтобы ответить на эти обвинения перед лицом Тиберия.
Одним ясным весенним днем, когда Калигула и Ирод катались в открытой
коляске в окрестностях Рима, Ирод весело заметил:
-- Да, что ни говори, а давным-давно пора вручить старому воину
деревянную рапиру.-- Под "старым воином" он подразумевал Тиберия, а под
"деревянной рапирой" -- почетный знак освобождения от дальнейших турниров,
который жаловали на арене старым, потерявшим форму фехтовальщикам. Затем
Ирод добавил: -- Не прими это за лесть -- хотя, возможно, мои слова звучат
именно так,-- но я на самом деле считаю, что ты произведешь куда лучшее
впечатление на зрителей чем это когда-либо удавалось ему.
Калигулы был в восторге, но, к несчастью, кучер Ирода услышал его
слова, понял их смысл и взял себе на заметку. Сознание, что в его власти
погубить хозяина подтолкнуло этого болвана на дерзкие выходки, но до поры до
времени они проходили незамеченными. Наконец, он вздумал украсть у Ирода
очень красивые вышитые полости и продать их другому кучеру, хозяин которого
жил в отдалении от Рима. Он доложил Ироду, что они пришли в негодность, так
как на них попал деготь из бочки, стоявшей на чердаке конюшни, и тот не стал
проверять его слова. Но однажды, отправившись на прогулку со всадником,
кучер которого купил его полости, Ирод обнаружил их на собственных коленях.
Кража была раскрыта, однако кучер всадника вовремя предупредил вора и тот
сразу скрылся, чтобы избежать наказания. Первоначально он намеревался, в
случае, если его разоблачат, заявить Ироду в лицо, что перескажет императору
услышанные им слова. Но когда дошло до дела, кучер струсил, подумав вдруг,
как бы Ирод тут же на месте не убил его за шантаж, ведь ему ничего не стоило
раздобыть свидетелей, которые подтвердят, что это была самозащита. Кучер был
одним из тех бестолковых людей, без царя в голове, которые и сами из-за
этого попадают в беду, и на других ее навлекают.
Ирод знал, где может скрываться кучер и, не подозревая, что поставлено
на карту, попросил городскую стражу арестовать его. Кучера нашли и вызвали в
суд по обвинению в краже, но он заявил, что, будучи вольноотпущенником,
имеет право обратиться к императору, а не быть осужденным без всякого
разбирательства. И добавил:
-- Я могу сообщить императору кое-что, касающееся его личной
безопасности. То, что я слышал однажды, когда правил лошадьми на дороге в
Капую.
Судье ничего не оставалось, как отправить его под вооруженным конвоем
на Капри.
Из того, что я уже рассказал вам о характере моего дяди Тиберия, вы,
вероятно, догадываетесь, какую он избрал линию, когда прочитал донесение
судьи. Ему было ясно, что кучер подслушал какие-то изменнические слова,
произнесенные Иродом, но предпочел не знать в точности, какие именно: Ирод
был отнюдь не из тех людей, которые позволяют себе опасные замечания в чужом
присутствии. Поэтому Тиберий держал кучера за решеткой, не вызывая на
допрос, а Гемеллу, которому уже исполнилось десять лет, велел не спускать
глаз с наставника и сообщать о любом подозрительном слове или поступке.
Ирода встревожила эта проволочка, и он решил обсудить все с Калигулой. Они
пришли к заключению, что высказывания Ирода в тот день, о котором говорит
кучер, могут быть легко объяснены. И, если Ирод сам будет настаивать на
расследовании дела, тем скорее Тиберий поверит, что слова "деревянная
рапира" были употреблены в прямом смысле, так как Ирод скажет ему, будто
разговор шел о Желтых Ногах -- известном фехтовальщике, недавно ушедшем со
сцены, с которым он сравнивал Калигулу, поздравляя с тем, как последний
ловко фехтует.
Ирод заметил, что Гемелл ведет себя крайне странно: подслушивает у
дверей и заходит к нему в комнаты в самое неподходящее время. Было ясно, что
он делает это по приказу Тиберия. Поэтому Ирод снова приехал к моей матери,
ввел ее в курс дела и настоятельно просил ходатайствовать перед императором
от его имени о скорейшем слушании дела, так как Ироду не терпится примерно
наказать кучера за воровство и неблагодарность -- Ирод всего за год до того
по собственному почину отпустил его на свободу. О намерении кучера его
уличить упоминать было не надо. Мать сделала все так, как просил Ирод. Она
написала Тиберию и после обычного промедления получила ответ. Это письмо
сейчас у меня в руках, и я могу процитировать его слово в слово. В кои-то
веки Тиберий приступил прямо к делу.
"Если этот кучер намеревался облыжно обвинить Ирода Агриппу в
каких-либо изменнических речах, чтобы прикрыть собственную вину, то за это
безрассудство он уже достаточно наказан, пробыв столь долгий срок в
заключении в моей не очень-то гостеприимной темнице в Мизене. Я собирался
отпустить его, предупредив, чтобы он никогда не обращался ко мне за
обжалованием решения суда, если его осудят за такое чепуховое преступление,
как кража. Я слишком стар и слишком занят, чтобы меня беспокоили по
пустякам. Но если по твоему настоянию я стану расследовать это дело и
выяснится, что изменнические слова были на самом деле произнесены, Ирод
пожалеет о своей настойчивости -- его желание видеть кучера сурово
наказанным может повлечь суровое наказание для него самого".
Письмо это заставило Ирода еще упорнее стремиться к тому, чтобы кучер
предстал перед судом, причем в его присутствии. Сила, приехавший незадолго
перед тем в Рим, уговаривал его ничего не делать, приводя в подтверждение
своей правоты известную пословицу "от добра добра не ищут" или, как еще
говорили в Риме: "Не трогай Камарины". (Возле Камарины, в Сицилии, были
ядовитые болота, которые жители города осушили из гигиенических соображений
и тем самым лишили город защиты; он был захвачен и полностью разрушен.) Но
Ирод и слушать не желал: последние пять лет были вполне благополучными, и
Сила все больше ему докучал. Вскоре Ирод узнал, что Тиберий, уже давно
живший на Капри, приказал приготовить к своему приезду виллу в Мизене -- ту,
где Тиберий впоследствии умер. Ирод сразу же отправился вместе с Гемеллом и
моей матерью -- вы помните, что и Калигула, и Гемелл были ее внуки -- в
гости к Калигуле на его виллу в Бавлах; Бавлы находятся очень близко от
Мизена на северном побережье Неаполитанского залива, так что когда вся их
компания прибыла в Мизен после приезда Тиберия, чтобы выразить ему свое
уважение, это выглядело вполне естественно. Тиберий пригласил их к обеду на
следующий же день. Тюрьма, где томился кучер, была совсем близко, и Ирод
уговорил мою мать попросить при всех Тиберия, чтобы он тогда же решил его
вопрос. Я тоже был приглашен на этот обед, но отклонил приглашение, так как
и мать, и Тиберий с трудом переносили мое присутствие. Но о том, что там
произошло, я знаю со слов нескольких очевидцев. Обед был превосходный, с
одним минусом--слишком мало вина. Тиберий по совету врача воздерживался от
крепких напитков, естественно, все присутствующие из чувства такта и
осторожности не просили слуг вновь наполнить кубок, опорожнив его, а те
этого не предлагали. Воздержанность в вине всегда приводила Тиберия в плохое
настроение, однако мать снова храбро завела разговор о кучере. Тиберий
прервал ее, словно неумышленно переведя разговор на другую тему, и она не
стала продолжать, пока обед не подошел к концу и все вышли в парк, чтобы
прогуляться под деревьями, обрамлявшими здешний скаковой круг: Тиберия несли
в портшезе, мать, на редкость бодрая для своих лет, шла рядом с ним. Мать
сказала:
-- Тиберий, могу я поговорить с тобой насчет этого кучера? Согласись,
его дело давно пора решить и у всех станет легче на сердце, если ты сегодня
подведешь под ним черту раз и навсегда. Тюрьма рядом, и все это займет
каких-то несколько минут.
-- Антония,-- сказал Тиберий,-- я тебе уже намекал, чтобы ты не
вмешивалась: лучшее враг хорошего, но, если ты настаиваешь, пусть будет
по-твоему.-- Затем он подозвал Ирода, шедшего позади портшеза вместе с
Калигулой и Гемеллом, и сказал: -- Я намерен допросить сейчас твоего кучера,
Ирод Агриппа, так как на этом настаивает моя невестка, госпожа Антония, но,
видят боги, я делаю это не по своей воле,-- меня к этому вынуждают.
Ирод рассыпался в благодарностях за то, что он снизошел к его просьбе.
Затем Тиберий велел Макрону, который тоже был здесь, немедленно привести к
ним кучера.
Видимо, накануне вечером Тиберий обменялся с Гемеллом несколькими
словами наедине. (Годом-двумя позднее Калигула заставил Гемелла дать ему
полный отчет об этой беседе.) Тиберий спросил мальчика, может ли он доложить
о чем-нибудь, порочащем его учителя, и тот ответил, что он не слышал от него
никаких изменнических слов и не заметил никаких изменнических поступков, но
он мало видел его последние дни,-- Ирод все время проводил в обществе
Калигулы и почти не занимался с ним, предоставив самому учиться по книгам.
Затем Тиберий спросил Гемелла, не говорили ли Ирод и Калигула между собой
насчет денег? Гемелл постарался припомнить и наконец сказал, что однажды
Калигула спросил Ирода, удалось ли ему раздобыть денег у P.O.Т., и Ирод
сказал: "Я отвечу тебе позднее, кое у кого уже ушки на макушке". Тиберий
сразу догадался, что значит "Р. О. Т.". Без сомнения, речь шла о деньгах,
взятых Иродом в долг для Калигулы, при условии, что они будут возвращены
post obitum Tiberii, то есть, после смерти Тиберия. Поэтому Тиберий отпустил
Гемелла, сказав ему, что все это мелочи и он вполне удостоверился в
преданности Ирода. А сам немедленно послал в тюрьму доверенного
вольноотпущенника, и тот от имени императора приказал кучеру сообщить, что
именно он слышал от Ирода. Кучер повторил все слово в слово, и
вольноотпущенник передал это Тиберию. По размышлении Тиберий вновь отправил
вольноотпущенника в тюрьму, чтобы он научил кучера, как именно он должен
отвечать во время суда. Вольноотпущенник заставил кучера заучить все
наизусть и дал понять, что, если он скажет все, как надо, его не только
отпустят на свободу, но и наградят.
Судебное разбирательство происходило прямо на беговом круге. Тиберий
спросил кучера, признается ли он, что украл полости. Кучер ответил, что ни в
чем не виноват,-- Ирод сам их ему подарил, но потом пожалел о своей
щедрости. Тут Ирод стал громко возмущаться его неблагодарностью и лживостью,
мешая вести допрос, но Тиберий велел ему замолчать и спросил кучера:
-- Что еще ты можешь сказать в свою защиту?
Кучер ответил:
-- Даже если я и украл бы эти полости, чего я не делал, это было бы
вполне простительно, потому что мой хозяин -- изменник. Однажды днем,
незадолго до моего ареста, я был на облучке коляски -- мы ехали в Капую. За
спиной у меня сидели твой внук Калигула и мой хозяин Ирод Агриппа. Мой
хозяин сказал: "Хоть бы поскорей наступил день, когда старый воин умрет и ты
будешь признан его наследником! Молодой Гемелл тебе не помеха; отделаться от
него ничего не стоит. Все будут счастливы, и я -- больше всех!"
Ирод был так поражен этими словами, что в первый момент не знал, как на
них ответить, и лишь твердил: это ложь. Тиберий обратился к Калигуле, и тот,
будучи редким трусом, встревоженно поглядел на Ирода в надежде на подсказку,
но не получил ее и пробормотал, что если Ирод и произнес такие слова, он их
не слышал: он припоминает эту поездку, тогда был очень ветреный день. Если
бы при нем кто-нибудь произнес изменнические слова, уж он, Калигула, не
пропустил бы их мимо ушей, тут же доложил об этом своему императору.
(Калигула с легкостью предавал друзей, если его собственной жизни грозила
опасность, и всегда восторженно внимал Тиберию; о нем говорили, что не было
еще лучшего раба у худшего господина.) Но тут Ирод храбро вмешался в
разговор:
-- Если твой сын, сидевший рядом со мной, не слышал изменнических слов,
которые мне приписываются,-- а уж он всегда начеку, если пахнет изменой,--
как мог их услышать кучер, сидевший к нам спиной?
Но Тиберий уже принял решение.
-- Надеть наручники на этого человека,-- бросил он Макрону, а затем
носильщикам: -- Пошли.
Те двинулись вперед. Ирод, Антония, Макрон, Калигула, Гемелл и
остальные стояли пораженные на месте, не зная, что предпринять. Макрон не
был уверен в том, кого именно он должен был заключить под стражу, и когда
Тиберий, сделав круг, снова вернулся туда, где все еще стояли остальные,
Макрон сказал:
-- Прости меня, цезарь, но кого из этих людей я должен арестовать?
Тиберий показал на Ирода и сказал:
-- Вот тот, кого я имел в виду.
Макрон, весьма уважавший Ирода и, возможно, надеявшийся заставить
Тиберия изменить решение, сделал вид, будто не понимает его, и снова
спросил:
-- Не мог же ты иметь в виду Ирода Агриппу, цезарь?
-- Именно его и никого другого! -- прорычал Тиберий.
Ирод выбежал вперед и чуть не пал ниц перед Тиберием. На это он не
осмелился, так как знал, что Тиберий не любит, чтобы перед ним пресмыкались,
как перед восточным царьком. Но он с самым жалостным видом простирал к нему
руки, уверяя, что он верный подданный Тиберия и абсолютно не способен
допустить даже мысль об измене, не то что сказать об этом. Он принялся с
жаром говорить о своей дружбе с покойным сыном Тиберия (ставшим, как и сам
Ирод, жертвой необоснованных обвинений в измене), чью безвозвратную утрату
он оплакивает по сей день, и о том, какую высокую честь оказал ему
император, назначив наставником своего внука. Но Тиберий лишь холодно и
мрачно взглянул на Ирода, как он это умел, и глумливо сказал:
-- Прибереги свое красноречие до дня суда, мой благородный Сократ, я не
премину его назначить.-- Затем обратился к Макрону: -- Отведи этого человека
в тюрьму. Можешь приковать его на ту же цепь, на которой сидел этот честный
малый.
Больше Ирод не вымолвил ни слова, лишь поблагодарил мать за ее
великодушное, хотя и безуспешное заступничество, на его запястьях
защелкнулись наручники, и Ирода отвели в тюрьму. Здесь, в тесных и душных
камерах, впроголодь, на голом полу, содержались простодушные римские
граждане, рискнувшие обратиться к императору с жалобой на решение нижних
судебных палат, не подозревая, что им предстоит томиться здесь до того
неопределенного времени, когда он выберет минутку решить их судьбу.
Некоторые из узников пробыли здесь уже не один год.
Когда Ирода подвели к тюремным воротам, он увидел возле них раба
Калигулы, грека по имени Тавмаст, с кувшином для воды в руках. Раб с трудом
переводил дыхание, словно бежал туда бегом. Ирод надеялся, что Калигула
прислал его в знак того, что верен их дружбе, хотя и не может открыто о ней
заявить, чтобы не прогневить Тиберия, и окликнул раба:
-- Тавмаст, ради всего святого, дай мне напиться.
Погода была на редкость жаркая для сентября, а за обедом, как я уже
говорил, почти не подавали вина. Юноша сразу же подошел к нему, точно для
этого и был сюда прислан. У Ирода стало куда спокойнее на душе и, поднеся
кувшин к губам, он выпил его чуть не до дна -- в нем оказалось вино, а не
вода, как он думал. Затем сказал рабу:
-- Ты заслужил благодарность узника за это питье. Обещаю тебе, что,
когда я выйду на свободу, я тебя вознагражу. Я позабочусь о том, чтобы твой
хозяин, который не из тех, кто оставляет друзей в беде, даровал и тебе
свободу, как только освободит меня; я возьму тебя в услужение, и ты будешь у
меня в доме доверенным лицом.
Ироду удалось сдержать свое слово, и Тавмаст постепенно дошел до поста
его главного управляющего. Сейчас, когда я пишу эти строки, он еще жив и
находится на службе у сына Ирода, хотя сам Ирод умер.
Ирода ввели за ворота в то самое время, когда узников выводили на
прогулку, но им строго-настрого запрещалось разговаривать друг с другом без
разрешения тюремщиков. На пятерых узников приходился один тюремщик, который
следил за каждым их движением.
Появление Ирода не прошло незамеченным среди этих томившихся от скуки,
апатичных людей: восточный принц в пурпурном плаще -- такого здесь никогда
раньше не видели. Однако сам Ирод никак их не приветствовал и стоял,
устремив взор на крышу виллы Тиберия, словно хотел прочитать на ней
предсказание того, что его ждет.
Среди узников находился престарелый германский вождь; его история в
общих чертах такова. Он был офицером германских вспомогательных войск под
началом Вара, когда владения Рима еще простирались за Рейн, и, в знак
признания его бывших заслуг, получил римское гражданство. После того, как
Вара предательски заманили в засаду и его армия была разгромлена знаменитым
Германном, этот вождь, хотя он не служил (так он, во всяком случае,
утверждал) в армии Германна и ничем не помогал тому в осуществлении его
планов, не предпринял никаких шагов, чтобы доказать свою прежнюю верность
Риму, а напротив, сделался главой своей родовой деревни. Во время кампаний,
которые вел мой брат Германик, он вместе со всей семьей переехал в глубь
страны и вернулся лишь тогда, когда Германика отозвали в Рим и казалось,
будто опасность миновала. Однако ему не повезло, и во время одного из
набегов римлян за Рейн, которые совершались время от времени с целью держать
наших солдат в боевой форме и напоминать германцам, что наступит день, когда
провинция снова будет в руках Рима, вождя этого взяли в плен. Римский
генерал приказал было запороть его, как дезертира, до смерти, но германец
настаивал на том, что всегда был верен Риму и хочет воспользоваться своим
правом римского гражданина прибегнуть к милосердию императора. За эти годы
он совсем забыл лагерную латынь и теперь обратился к одному из тюремщиков,
немного говорящему на его родном языке, с вопросом, кто этот красивый и
грустный молодой человек, стоящий под деревом. Тюремщик ответил, что он
еврей и пользуется большим весом у себя на родине. Германец попросил
разрешения с ним заговорить, так как он никогда в жизни не общался с
евреями, но полагает, что евреи не уступают в уме и храбрости самим
германцам и у них многому можно поучиться. Он добавил, что и сам пользовался
большим весом у себя на родине.
-- У нас тут будет форменный университет,-- сказал со смехом
тюремщик.-- Если вы, господа из дальних краев, захотите обменяться
философскими взглядами, я постараюсь послужить вам переводчиком. Но не ждите
многого от моего германского.
Ирод по-прежнему стоял под деревом, прикрыв лицо плащом, чтобы
любопытные узники и тюремщики не заметили слезы у него на глазах, и тут
произошла одна интересная вещь. На ветку над его головой села сова и уронила
на него помет. Совы крайне редко летают при дневном свете, но лишь
германский вождь заметил, что случилось,-- все остальные не отрывали глаз от
самого Ирода.
Германец вежливо приветствовал его через тюремщика, начав с того, что
хочет сообщить ему нечто важное. При первых словах Ирод открыл лицо и
ответил, что он весь внимание. Он ожидал хоть какой-нибудь весточки от
Калигулы и не понял сразу, что тюремщик переводит ему слова одного из
узников. Тюремщик:
-- Прошу прощения, господин, но этот старый германец хочет узнать,
заметил ли ты, что на тебя уронила помет сова? Я выступаю в качестве его
переводчика. Он римский гражданин, но от сырости в его родных местах его
латынь сильно заржавела.
Как ни был Ирод разочарован, он не мог не улыбнуться. Он знал, что
томившиеся от безделья узники часто разыгрывают друг друга, а тюремщики,
кому их обязанности надоели ничуть не меньше, порой помогают им. Поэтому он
не взглянул на дерево и не стал осматривать плащ, чтобы убедиться, что над
ним не потешаются, а ответил шутливым тоном:
-- Со мной случались и более странные вещи, дружище. Совсем недавно в
окно моей спальни влетел фламинго, снес яйцо в моей туфле и улетел. Моя жена
очень расстроилась. Если бы еще это был воробей или дрозд, даже сова, она бы
и внимания не обратила. Но фламинго!..
Германец не знал, что такое фламинго, поэтому, пропустив реплику Ирода
мимо ушей, продолжал:
-- Тебе известно, что значит, когда птица роняет помет на голову или на
плечо? На моей родине это предвещает большую, очень большую удачу. Когда так
делает священная птица сова, притом не издав ни единого зловещего звука, это
должно вызвать в твоем сердце глубочайшую радость и надежду. Мы, хавки,
знаем все, что можно знать о совах. Сова -- наш тотем, наше племя названо в
ее честь. Если бы ты был мой соплеменник, я бы сказал, что бог Манн послал
эту птицу, чтобы оповестить тебя о том высоком посте, который ждет тебя на
родине и который ты займешь после того, как окончится твое недолгое
заточение. Но мне сказали, что ты еврей. Могу я узнать имя твоего бога?
Ирод, все еще не решивший, говорит ли старик всерьез или притворяется,
ответил, не уклоняясь от истины:
-- Имя нашего бога слишком священно, чтобы произносить его вслух. Евреи
могут упоминать о нем лишь перифразами и даже перефразируя сами эти
перифразы.
Германец решил, что Ирод над ним смеется, и сказал:
-- Пожалуйста, не думай, что я говорю все это, желая получить
вознаграждение; увидев, что сделала птица, я просто не мог не поздравить
тебя. И должен сказать тебе еще одно -- ведь у себя на родине я известный
авгур: когда в следующий раз эта птица сядет рядом с тобой и примется ухать,
знай, что твои счастливые дни миновали, даже если ты будешь тогда
благоденствовать, и жить тебе осталось столько дней, сколько раз она ухнет.
Но пусть это наступит не скоро.
Ирод уже успел прийти в хорошее настроение и сказал германцу:
-- Мне кажется, старик, ты несешь самую забавную дичь, какую я слышал с
тех пор, как вернулся в Италию. Я искренне тебя благодарю за то, что ты
старался меня приободрить, и если мне когда-нибудь удастся выйти отсюда, я
постараюсь освободить и тебя. Надеюсь, с тобой будет так же весело за
пределами тюрьмы, как в ее стенах, и мы проведем вместе не один славный
вечерок за чашей вина и смешными историями.
Германец в гневе отошел от него.
Тем временем Тиберий отдал неожиданный приказ слугам паковать вещи и в
тот же день отплыл на Капри. Полагаю, он боялся, что моя мать станет
уговаривать его освободить Ирода и ему будет трудно отказать, поскольку он
был обязан ей разоблачением заговора Сеяна и Ливиллы. Мать, понимая, что
пока ничем не может помочь Ироду, разве только попытаться облегчить его
жизнь в тюрьме, обратилась к Макрону с просьбой оказать ей эту услугу.
Макрон отвечал, что, если он создаст Ироду лучшие условия, чем остальным
узникам, его ждут неприятности.
Мать сказала:
-- Я не прошу устроить ему побег, но во всем остальном, умоляю тебя,
сделай для Ирода все, что можешь, и если Тиберий об этом случайно узнает и
будет недоволен, обещаю, что отвращу от тебя его гнев и возьму всю вину на
себя.
Ей было крайне неприятно просить об одолжении Макрона, сына одного из
наших фамильных рабов, но ее очень тревожила судьба Ирода и она была готова
ради него почти на все. Макрону польстили ее просьбы, и он обещал приставить
к Ироду тюремщика, который будет оказывать ему всяческое внимание, и
назначить начальником тюрьмы капитана, которого она лично знает. Более того,
он устроил в дальнейшем так, что Ирод питался вместе с этим начальником
тюрьмы и получил разрешение ежедневно посещать местные бани. Макрон сказал,
что, если вольноотпущенники Ирода доставят ему из дома теплую постель --
дело шло к зиме,-- а затем станут приносить еду, он проследит, чтобы им не
чинили препятствий, только пусть говорят привратнику у ворот, что это
скупал больных рабов по дешевке и приводил их в прекрасную форму в
собственной больнице,-- и теперь опасался, что, став императором, Калигула
отомстит ему за жестокое обращение с Друзом; а Ирод обещал, что смягчит
сердце Калигулы.
Так что звезда Ирода с каждым днем становилась ярче, и он уладил
кое-какие дела на Востоке к полному своему удовлетворению. К примеру, он
написал друзьям в Эдом и Иудею -- а всякий, кто теперь получал от него
дружеское письмо, был этим весьма польщен -- и спросил, не могут ли они
снабдить его подробными сведениями о плохом управлении губернатора, который
пытался арестовать его в Антедоне. Таким образом он собрал вполне
внушительное количество фактов, которые объединил в письме, посланном якобы
влиятельными гражданами Антедона, и препроводил его на Капри. Губернатор
потерял свое место. Долг торговцу зерном из Акры Ирод отдал, высчитав пять
тысяч драхм -- в два раза больше того количества, которое было
противозаконно удержано из суммы, присланной ему в Идумею, заявив, что как
раз столько торговец зерном несколько лет назад одолжил у госпожи Киприды и
не вернул ей. Что касается Флакка, Ирод не собирался, ради моей матери,
сводить с ним счеты, а вскоре Флакк умер. Аристобула он решил великодушно
простить, зная, что тот испытывает не только стыд, но и досаду на самого
себя, так непредусмотрительно вызвав вражду брата, ставшего теперь столь
могущественным. Аристобул мог быть весьма полезным, надо было только
обломать ему рога. Ирод расквитался также с Понтием Пилатом, отдавшим в свое
время приказ о его аресте в Антедоне, подучив своих друзей в Самарии
выразить протест новому губернатору Сирии, моему другу Вителлию, по поводу
грубых методов, которыми действовал Понтий Пилат во время недавних
гражданских беспорядков, а также обвинить его в том, что он берет взятки.
Пилат был вызван в Рим, чтобы ответить на эти обвинения перед лицом Тиберия.
Одним ясным весенним днем, когда Калигула и Ирод катались в открытой
коляске в окрестностях Рима, Ирод весело заметил:
-- Да, что ни говори, а давным-давно пора вручить старому воину
деревянную рапиру.-- Под "старым воином" он подразумевал Тиберия, а под
"деревянной рапирой" -- почетный знак освобождения от дальнейших турниров,
который жаловали на арене старым, потерявшим форму фехтовальщикам. Затем
Ирод добавил: -- Не прими это за лесть -- хотя, возможно, мои слова звучат
именно так,-- но я на самом деле считаю, что ты произведешь куда лучшее
впечатление на зрителей чем это когда-либо удавалось ему.
Калигулы был в восторге, но, к несчастью, кучер Ирода услышал его
слова, понял их смысл и взял себе на заметку. Сознание, что в его власти
погубить хозяина подтолкнуло этого болвана на дерзкие выходки, но до поры до
времени они проходили незамеченными. Наконец, он вздумал украсть у Ирода
очень красивые вышитые полости и продать их другому кучеру, хозяин которого
жил в отдалении от Рима. Он доложил Ироду, что они пришли в негодность, так
как на них попал деготь из бочки, стоявшей на чердаке конюшни, и тот не стал
проверять его слова. Но однажды, отправившись на прогулку со всадником,
кучер которого купил его полости, Ирод обнаружил их на собственных коленях.
Кража была раскрыта, однако кучер всадника вовремя предупредил вора и тот
сразу скрылся, чтобы избежать наказания. Первоначально он намеревался, в
случае, если его разоблачат, заявить Ироду в лицо, что перескажет императору
услышанные им слова. Но когда дошло до дела, кучер струсил, подумав вдруг,
как бы Ирод тут же на месте не убил его за шантаж, ведь ему ничего не стоило
раздобыть свидетелей, которые подтвердят, что это была самозащита. Кучер был
одним из тех бестолковых людей, без царя в голове, которые и сами из-за
этого попадают в беду, и на других ее навлекают.
Ирод знал, где может скрываться кучер и, не подозревая, что поставлено
на карту, попросил городскую стражу арестовать его. Кучера нашли и вызвали в
суд по обвинению в краже, но он заявил, что, будучи вольноотпущенником,
имеет право обратиться к императору, а не быть осужденным без всякого
разбирательства. И добавил:
-- Я могу сообщить императору кое-что, касающееся его личной
безопасности. То, что я слышал однажды, когда правил лошадьми на дороге в
Капую.
Судье ничего не оставалось, как отправить его под вооруженным конвоем
на Капри.
Из того, что я уже рассказал вам о характере моего дяди Тиберия, вы,
вероятно, догадываетесь, какую он избрал линию, когда прочитал донесение
судьи. Ему было ясно, что кучер подслушал какие-то изменнические слова,
произнесенные Иродом, но предпочел не знать в точности, какие именно: Ирод
был отнюдь не из тех людей, которые позволяют себе опасные замечания в чужом
присутствии. Поэтому Тиберий держал кучера за решеткой, не вызывая на
допрос, а Гемеллу, которому уже исполнилось десять лет, велел не спускать
глаз с наставника и сообщать о любом подозрительном слове или поступке.
Ирода встревожила эта проволочка, и он решил обсудить все с Калигулой. Они
пришли к заключению, что высказывания Ирода в тот день, о котором говорит
кучер, могут быть легко объяснены. И, если Ирод сам будет настаивать на
расследовании дела, тем скорее Тиберий поверит, что слова "деревянная
рапира" были употреблены в прямом смысле, так как Ирод скажет ему, будто
разговор шел о Желтых Ногах -- известном фехтовальщике, недавно ушедшем со
сцены, с которым он сравнивал Калигулу, поздравляя с тем, как последний
ловко фехтует.
Ирод заметил, что Гемелл ведет себя крайне странно: подслушивает у
дверей и заходит к нему в комнаты в самое неподходящее время. Было ясно, что
он делает это по приказу Тиберия. Поэтому Ирод снова приехал к моей матери,
ввел ее в курс дела и настоятельно просил ходатайствовать перед императором
от его имени о скорейшем слушании дела, так как Ироду не терпится примерно
наказать кучера за воровство и неблагодарность -- Ирод всего за год до того
по собственному почину отпустил его на свободу. О намерении кучера его
уличить упоминать было не надо. Мать сделала все так, как просил Ирод. Она
написала Тиберию и после обычного промедления получила ответ. Это письмо
сейчас у меня в руках, и я могу процитировать его слово в слово. В кои-то
веки Тиберий приступил прямо к делу.
"Если этот кучер намеревался облыжно обвинить Ирода Агриппу в
каких-либо изменнических речах, чтобы прикрыть собственную вину, то за это
безрассудство он уже достаточно наказан, пробыв столь долгий срок в
заключении в моей не очень-то гостеприимной темнице в Мизене. Я собирался
отпустить его, предупредив, чтобы он никогда не обращался ко мне за
обжалованием решения суда, если его осудят за такое чепуховое преступление,
как кража. Я слишком стар и слишком занят, чтобы меня беспокоили по
пустякам. Но если по твоему настоянию я стану расследовать это дело и
выяснится, что изменнические слова были на самом деле произнесены, Ирод
пожалеет о своей настойчивости -- его желание видеть кучера сурово
наказанным может повлечь суровое наказание для него самого".
Письмо это заставило Ирода еще упорнее стремиться к тому, чтобы кучер
предстал перед судом, причем в его присутствии. Сила, приехавший незадолго
перед тем в Рим, уговаривал его ничего не делать, приводя в подтверждение
своей правоты известную пословицу "от добра добра не ищут" или, как еще
говорили в Риме: "Не трогай Камарины". (Возле Камарины, в Сицилии, были
ядовитые болота, которые жители города осушили из гигиенических соображений
и тем самым лишили город защиты; он был захвачен и полностью разрушен.) Но
Ирод и слушать не желал: последние пять лет были вполне благополучными, и
Сила все больше ему докучал. Вскоре Ирод узнал, что Тиберий, уже давно
живший на Капри, приказал приготовить к своему приезду виллу в Мизене -- ту,
где Тиберий впоследствии умер. Ирод сразу же отправился вместе с Гемеллом и
моей матерью -- вы помните, что и Калигула, и Гемелл были ее внуки -- в
гости к Калигуле на его виллу в Бавлах; Бавлы находятся очень близко от
Мизена на северном побережье Неаполитанского залива, так что когда вся их
компания прибыла в Мизен после приезда Тиберия, чтобы выразить ему свое
уважение, это выглядело вполне естественно. Тиберий пригласил их к обеду на
следующий же день. Тюрьма, где томился кучер, была совсем близко, и Ирод
уговорил мою мать попросить при всех Тиберия, чтобы он тогда же решил его
вопрос. Я тоже был приглашен на этот обед, но отклонил приглашение, так как
и мать, и Тиберий с трудом переносили мое присутствие. Но о том, что там
произошло, я знаю со слов нескольких очевидцев. Обед был превосходный, с
одним минусом--слишком мало вина. Тиберий по совету врача воздерживался от
крепких напитков, естественно, все присутствующие из чувства такта и
осторожности не просили слуг вновь наполнить кубок, опорожнив его, а те
этого не предлагали. Воздержанность в вине всегда приводила Тиберия в плохое
настроение, однако мать снова храбро завела разговор о кучере. Тиберий
прервал ее, словно неумышленно переведя разговор на другую тему, и она не
стала продолжать, пока обед не подошел к концу и все вышли в парк, чтобы
прогуляться под деревьями, обрамлявшими здешний скаковой круг: Тиберия несли
в портшезе, мать, на редкость бодрая для своих лет, шла рядом с ним. Мать
сказала:
-- Тиберий, могу я поговорить с тобой насчет этого кучера? Согласись,
его дело давно пора решить и у всех станет легче на сердце, если ты сегодня
подведешь под ним черту раз и навсегда. Тюрьма рядом, и все это займет
каких-то несколько минут.
-- Антония,-- сказал Тиберий,-- я тебе уже намекал, чтобы ты не
вмешивалась: лучшее враг хорошего, но, если ты настаиваешь, пусть будет
по-твоему.-- Затем он подозвал Ирода, шедшего позади портшеза вместе с
Калигулой и Гемеллом, и сказал: -- Я намерен допросить сейчас твоего кучера,
Ирод Агриппа, так как на этом настаивает моя невестка, госпожа Антония, но,
видят боги, я делаю это не по своей воле,-- меня к этому вынуждают.
Ирод рассыпался в благодарностях за то, что он снизошел к его просьбе.
Затем Тиберий велел Макрону, который тоже был здесь, немедленно привести к
ним кучера.
Видимо, накануне вечером Тиберий обменялся с Гемеллом несколькими
словами наедине. (Годом-двумя позднее Калигула заставил Гемелла дать ему
полный отчет об этой беседе.) Тиберий спросил мальчика, может ли он доложить
о чем-нибудь, порочащем его учителя, и тот ответил, что он не слышал от него
никаких изменнических слов и не заметил никаких изменнических поступков, но
он мало видел его последние дни,-- Ирод все время проводил в обществе
Калигулы и почти не занимался с ним, предоставив самому учиться по книгам.
Затем Тиберий спросил Гемелла, не говорили ли Ирод и Калигула между собой
насчет денег? Гемелл постарался припомнить и наконец сказал, что однажды
Калигула спросил Ирода, удалось ли ему раздобыть денег у P.O.Т., и Ирод
сказал: "Я отвечу тебе позднее, кое у кого уже ушки на макушке". Тиберий
сразу догадался, что значит "Р. О. Т.". Без сомнения, речь шла о деньгах,
взятых Иродом в долг для Калигулы, при условии, что они будут возвращены
post obitum Tiberii, то есть, после смерти Тиберия. Поэтому Тиберий отпустил
Гемелла, сказав ему, что все это мелочи и он вполне удостоверился в
преданности Ирода. А сам немедленно послал в тюрьму доверенного
вольноотпущенника, и тот от имени императора приказал кучеру сообщить, что
именно он слышал от Ирода. Кучер повторил все слово в слово, и
вольноотпущенник передал это Тиберию. По размышлении Тиберий вновь отправил
вольноотпущенника в тюрьму, чтобы он научил кучера, как именно он должен
отвечать во время суда. Вольноотпущенник заставил кучера заучить все
наизусть и дал понять, что, если он скажет все, как надо, его не только
отпустят на свободу, но и наградят.
Судебное разбирательство происходило прямо на беговом круге. Тиберий
спросил кучера, признается ли он, что украл полости. Кучер ответил, что ни в
чем не виноват,-- Ирод сам их ему подарил, но потом пожалел о своей
щедрости. Тут Ирод стал громко возмущаться его неблагодарностью и лживостью,
мешая вести допрос, но Тиберий велел ему замолчать и спросил кучера:
-- Что еще ты можешь сказать в свою защиту?
Кучер ответил:
-- Даже если я и украл бы эти полости, чего я не делал, это было бы
вполне простительно, потому что мой хозяин -- изменник. Однажды днем,
незадолго до моего ареста, я был на облучке коляски -- мы ехали в Капую. За
спиной у меня сидели твой внук Калигула и мой хозяин Ирод Агриппа. Мой
хозяин сказал: "Хоть бы поскорей наступил день, когда старый воин умрет и ты
будешь признан его наследником! Молодой Гемелл тебе не помеха; отделаться от
него ничего не стоит. Все будут счастливы, и я -- больше всех!"
Ирод был так поражен этими словами, что в первый момент не знал, как на
них ответить, и лишь твердил: это ложь. Тиберий обратился к Калигуле, и тот,
будучи редким трусом, встревоженно поглядел на Ирода в надежде на подсказку,
но не получил ее и пробормотал, что если Ирод и произнес такие слова, он их
не слышал: он припоминает эту поездку, тогда был очень ветреный день. Если
бы при нем кто-нибудь произнес изменнические слова, уж он, Калигула, не
пропустил бы их мимо ушей, тут же доложил об этом своему императору.
(Калигула с легкостью предавал друзей, если его собственной жизни грозила
опасность, и всегда восторженно внимал Тиберию; о нем говорили, что не было
еще лучшего раба у худшего господина.) Но тут Ирод храбро вмешался в
разговор:
-- Если твой сын, сидевший рядом со мной, не слышал изменнических слов,
которые мне приписываются,-- а уж он всегда начеку, если пахнет изменой,--
как мог их услышать кучер, сидевший к нам спиной?
Но Тиберий уже принял решение.
-- Надеть наручники на этого человека,-- бросил он Макрону, а затем
носильщикам: -- Пошли.
Те двинулись вперед. Ирод, Антония, Макрон, Калигула, Гемелл и
остальные стояли пораженные на месте, не зная, что предпринять. Макрон не
был уверен в том, кого именно он должен был заключить под стражу, и когда
Тиберий, сделав круг, снова вернулся туда, где все еще стояли остальные,
Макрон сказал:
-- Прости меня, цезарь, но кого из этих людей я должен арестовать?
Тиберий показал на Ирода и сказал:
-- Вот тот, кого я имел в виду.
Макрон, весьма уважавший Ирода и, возможно, надеявшийся заставить
Тиберия изменить решение, сделал вид, будто не понимает его, и снова
спросил:
-- Не мог же ты иметь в виду Ирода Агриппу, цезарь?
-- Именно его и никого другого! -- прорычал Тиберий.
Ирод выбежал вперед и чуть не пал ниц перед Тиберием. На это он не
осмелился, так как знал, что Тиберий не любит, чтобы перед ним пресмыкались,
как перед восточным царьком. Но он с самым жалостным видом простирал к нему
руки, уверяя, что он верный подданный Тиберия и абсолютно не способен
допустить даже мысль об измене, не то что сказать об этом. Он принялся с
жаром говорить о своей дружбе с покойным сыном Тиберия (ставшим, как и сам
Ирод, жертвой необоснованных обвинений в измене), чью безвозвратную утрату
он оплакивает по сей день, и о том, какую высокую честь оказал ему
император, назначив наставником своего внука. Но Тиберий лишь холодно и
мрачно взглянул на Ирода, как он это умел, и глумливо сказал:
-- Прибереги свое красноречие до дня суда, мой благородный Сократ, я не
премину его назначить.-- Затем обратился к Макрону: -- Отведи этого человека
в тюрьму. Можешь приковать его на ту же цепь, на которой сидел этот честный
малый.
Больше Ирод не вымолвил ни слова, лишь поблагодарил мать за ее
великодушное, хотя и безуспешное заступничество, на его запястьях
защелкнулись наручники, и Ирода отвели в тюрьму. Здесь, в тесных и душных
камерах, впроголодь, на голом полу, содержались простодушные римские
граждане, рискнувшие обратиться к императору с жалобой на решение нижних
судебных палат, не подозревая, что им предстоит томиться здесь до того
неопределенного времени, когда он выберет минутку решить их судьбу.
Некоторые из узников пробыли здесь уже не один год.
Когда Ирода подвели к тюремным воротам, он увидел возле них раба
Калигулы, грека по имени Тавмаст, с кувшином для воды в руках. Раб с трудом
переводил дыхание, словно бежал туда бегом. Ирод надеялся, что Калигула
прислал его в знак того, что верен их дружбе, хотя и не может открыто о ней
заявить, чтобы не прогневить Тиберия, и окликнул раба:
-- Тавмаст, ради всего святого, дай мне напиться.
Погода была на редкость жаркая для сентября, а за обедом, как я уже
говорил, почти не подавали вина. Юноша сразу же подошел к нему, точно для
этого и был сюда прислан. У Ирода стало куда спокойнее на душе и, поднеся
кувшин к губам, он выпил его чуть не до дна -- в нем оказалось вино, а не
вода, как он думал. Затем сказал рабу:
-- Ты заслужил благодарность узника за это питье. Обещаю тебе, что,
когда я выйду на свободу, я тебя вознагражу. Я позабочусь о том, чтобы твой
хозяин, который не из тех, кто оставляет друзей в беде, даровал и тебе
свободу, как только освободит меня; я возьму тебя в услужение, и ты будешь у
меня в доме доверенным лицом.
Ироду удалось сдержать свое слово, и Тавмаст постепенно дошел до поста
его главного управляющего. Сейчас, когда я пишу эти строки, он еще жив и
находится на службе у сына Ирода, хотя сам Ирод умер.
Ирода ввели за ворота в то самое время, когда узников выводили на
прогулку, но им строго-настрого запрещалось разговаривать друг с другом без
разрешения тюремщиков. На пятерых узников приходился один тюремщик, который
следил за каждым их движением.
Появление Ирода не прошло незамеченным среди этих томившихся от скуки,
апатичных людей: восточный принц в пурпурном плаще -- такого здесь никогда
раньше не видели. Однако сам Ирод никак их не приветствовал и стоял,
устремив взор на крышу виллы Тиберия, словно хотел прочитать на ней
предсказание того, что его ждет.
Среди узников находился престарелый германский вождь; его история в
общих чертах такова. Он был офицером германских вспомогательных войск под
началом Вара, когда владения Рима еще простирались за Рейн, и, в знак
признания его бывших заслуг, получил римское гражданство. После того, как
Вара предательски заманили в засаду и его армия была разгромлена знаменитым
Германном, этот вождь, хотя он не служил (так он, во всяком случае,
утверждал) в армии Германна и ничем не помогал тому в осуществлении его
планов, не предпринял никаких шагов, чтобы доказать свою прежнюю верность
Риму, а напротив, сделался главой своей родовой деревни. Во время кампаний,
которые вел мой брат Германик, он вместе со всей семьей переехал в глубь
страны и вернулся лишь тогда, когда Германика отозвали в Рим и казалось,
будто опасность миновала. Однако ему не повезло, и во время одного из
набегов римлян за Рейн, которые совершались время от времени с целью держать
наших солдат в боевой форме и напоминать германцам, что наступит день, когда
провинция снова будет в руках Рима, вождя этого взяли в плен. Римский
генерал приказал было запороть его, как дезертира, до смерти, но германец
настаивал на том, что всегда был верен Риму и хочет воспользоваться своим
правом римского гражданина прибегнуть к милосердию императора. За эти годы
он совсем забыл лагерную латынь и теперь обратился к одному из тюремщиков,
немного говорящему на его родном языке, с вопросом, кто этот красивый и
грустный молодой человек, стоящий под деревом. Тюремщик ответил, что он
еврей и пользуется большим весом у себя на родине. Германец попросил
разрешения с ним заговорить, так как он никогда в жизни не общался с
евреями, но полагает, что евреи не уступают в уме и храбрости самим
германцам и у них многому можно поучиться. Он добавил, что и сам пользовался
большим весом у себя на родине.
-- У нас тут будет форменный университет,-- сказал со смехом
тюремщик.-- Если вы, господа из дальних краев, захотите обменяться
философскими взглядами, я постараюсь послужить вам переводчиком. Но не ждите
многого от моего германского.
Ирод по-прежнему стоял под деревом, прикрыв лицо плащом, чтобы
любопытные узники и тюремщики не заметили слезы у него на глазах, и тут
произошла одна интересная вещь. На ветку над его головой села сова и уронила
на него помет. Совы крайне редко летают при дневном свете, но лишь
германский вождь заметил, что случилось,-- все остальные не отрывали глаз от
самого Ирода.
Германец вежливо приветствовал его через тюремщика, начав с того, что
хочет сообщить ему нечто важное. При первых словах Ирод открыл лицо и
ответил, что он весь внимание. Он ожидал хоть какой-нибудь весточки от
Калигулы и не понял сразу, что тюремщик переводит ему слова одного из
узников. Тюремщик:
-- Прошу прощения, господин, но этот старый германец хочет узнать,
заметил ли ты, что на тебя уронила помет сова? Я выступаю в качестве его
переводчика. Он римский гражданин, но от сырости в его родных местах его
латынь сильно заржавела.
Как ни был Ирод разочарован, он не мог не улыбнуться. Он знал, что
томившиеся от безделья узники часто разыгрывают друг друга, а тюремщики,
кому их обязанности надоели ничуть не меньше, порой помогают им. Поэтому он
не взглянул на дерево и не стал осматривать плащ, чтобы убедиться, что над
ним не потешаются, а ответил шутливым тоном:
-- Со мной случались и более странные вещи, дружище. Совсем недавно в
окно моей спальни влетел фламинго, снес яйцо в моей туфле и улетел. Моя жена
очень расстроилась. Если бы еще это был воробей или дрозд, даже сова, она бы
и внимания не обратила. Но фламинго!..
Германец не знал, что такое фламинго, поэтому, пропустив реплику Ирода
мимо ушей, продолжал:
-- Тебе известно, что значит, когда птица роняет помет на голову или на
плечо? На моей родине это предвещает большую, очень большую удачу. Когда так
делает священная птица сова, притом не издав ни единого зловещего звука, это
должно вызвать в твоем сердце глубочайшую радость и надежду. Мы, хавки,
знаем все, что можно знать о совах. Сова -- наш тотем, наше племя названо в
ее честь. Если бы ты был мой соплеменник, я бы сказал, что бог Манн послал
эту птицу, чтобы оповестить тебя о том высоком посте, который ждет тебя на
родине и который ты займешь после того, как окончится твое недолгое
заточение. Но мне сказали, что ты еврей. Могу я узнать имя твоего бога?
Ирод, все еще не решивший, говорит ли старик всерьез или притворяется,
ответил, не уклоняясь от истины:
-- Имя нашего бога слишком священно, чтобы произносить его вслух. Евреи
могут упоминать о нем лишь перифразами и даже перефразируя сами эти
перифразы.
Германец решил, что Ирод над ним смеется, и сказал:
-- Пожалуйста, не думай, что я говорю все это, желая получить
вознаграждение; увидев, что сделала птица, я просто не мог не поздравить
тебя. И должен сказать тебе еще одно -- ведь у себя на родине я известный
авгур: когда в следующий раз эта птица сядет рядом с тобой и примется ухать,
знай, что твои счастливые дни миновали, даже если ты будешь тогда
благоденствовать, и жить тебе осталось столько дней, сколько раз она ухнет.
Но пусть это наступит не скоро.
Ирод уже успел прийти в хорошее настроение и сказал германцу:
-- Мне кажется, старик, ты несешь самую забавную дичь, какую я слышал с
тех пор, как вернулся в Италию. Я искренне тебя благодарю за то, что ты
старался меня приободрить, и если мне когда-нибудь удастся выйти отсюда, я
постараюсь освободить и тебя. Надеюсь, с тобой будет так же весело за
пределами тюрьмы, как в ее стенах, и мы проведем вместе не один славный
вечерок за чашей вина и смешными историями.
Германец в гневе отошел от него.
Тем временем Тиберий отдал неожиданный приказ слугам паковать вещи и в
тот же день отплыл на Капри. Полагаю, он боялся, что моя мать станет
уговаривать его освободить Ирода и ему будет трудно отказать, поскольку он
был обязан ей разоблачением заговора Сеяна и Ливиллы. Мать, понимая, что
пока ничем не может помочь Ироду, разве только попытаться облегчить его
жизнь в тюрьме, обратилась к Макрону с просьбой оказать ей эту услугу.
Макрон отвечал, что, если он создаст Ироду лучшие условия, чем остальным
узникам, его ждут неприятности.
Мать сказала:
-- Я не прошу устроить ему побег, но во всем остальном, умоляю тебя,
сделай для Ирода все, что можешь, и если Тиберий об этом случайно узнает и
будет недоволен, обещаю, что отвращу от тебя его гнев и возьму всю вину на
себя.
Ей было крайне неприятно просить об одолжении Макрона, сына одного из
наших фамильных рабов, но ее очень тревожила судьба Ирода и она была готова
ради него почти на все. Макрону польстили ее просьбы, и он обещал приставить
к Ироду тюремщика, который будет оказывать ему всяческое внимание, и
назначить начальником тюрьмы капитана, которого она лично знает. Более того,
он устроил в дальнейшем так, что Ирод питался вместе с этим начальником
тюрьмы и получил разрешение ежедневно посещать местные бани. Макрон сказал,
что, если вольноотпущенники Ирода доставят ему из дома теплую постель --
дело шло к зиме,-- а затем станут приносить еду, он проследит, чтобы им не
чинили препятствий, только пусть говорят привратнику у ворот, что это