Грейвс Р. Божественный Клавдий и его жена Мессалина

предназначено начальнику тюрьмы. Так что тюремная жизнь Ирода не причиняла
ему особых страданий -- его приковывали цепью к стене лишь тогда, когда
тюремщик куда-нибудь отлучался,-- но он очень тревожился из-за Киприды и
детей, так как был лишен каких-либо вестей с воли. Сила, хоть и не мог
доставить себе удовольствие сказать Ироду, что надо было следовать его
совету ("от добра добра не ищут"), следил за тем, чтобы вольноотпущенники
регулярно, не привлекая внимания, носили Ироду еду и все необходимое, и
всячески старался ему помочь. Кончилось тем, что его самого арестовали, так
как он пытался тайком передать в тюрьму письмо, но скоро отпустили, сделав
предупреждение.
В начале следующего года Тиберий решил переехать с Капри в Рим и велел
Макрону отправить туда всех узников, так как он намеревался сразу же по
прибытии рассматривать их дела. Поэтому Ирода, как и всех остальных, вывели
из Мизена и повели по этапу к Риму, чтобы поместить в тюремных бараках в
лагере гвардейцев за городом. Вы помните, что Тиберий повернул обратно, чуть
не от самых городских стен, испугавшись дурного предзнаменования -- смерти
своего любимца, бескрылого дракона; он поспешил на Капри, но простудился и
был вынужден остановиться в Мизене. Вы помните также, что, когда все сочли,
что он умер, и Калигула важно расхаживал по вестибюлю виллы, размахивая
пальцем с печаткой перед глазами восхищенных придворных, Тиберий пришел в
сознание и громко потребовал, чтобы ему подали еду. Но гонец уже принес в
Рим известие о его смерти и восшествии на престол Калигулы. Вольноотпущенник
Ирода, тот самый, что привез ему деньги из Акры, встретил случайно этого
гонца в предместье города, когда тот на скаку во весь голос выкрикивал эту
весть. Вольноотпущенник кинулся в лагерь, вбежал в барак, где находился
Ирод, и громко воскликнул по-еврейски: "Лев сдох". Ирод задал ему несколько
торопливых вопросов на том же языке; вид у него был такой довольный, что
начальник тюрьмы приказал сообщить, какие ему принесли новости. Это
нарушение тюремных правил, и не должно повторяться, сказал он. Ирод
объяснил, что не произошло ничего особенного, просто у одного из его родичей
в Идумее родился сын-наследник, но начальник тюрьмы потребовал без обиняков
выложить ему всю правду, и в конце концов Ирод произнес:
-- Император умер.
Начальник тюрьмы, бывший к этому времени с Иродом в прекрасных
отношениях, спросил вольноотпущенника, уверен ли он в истинности своего
известия. Тот ответил, что сам слышал это из уст императорского гонца. Тогда
начальник тюрьмы собственными руками сбил с Ирода оковы, воскликнув:
-- Мы должны выпить за это, Ирод Агриппа, мой друг, лучшее вино, какое
есть в лагере.
Они весело сели за стол, и только Ирод, бывший в ударе, принялся
толковать начальнику тюрьмы, какой он славный человек -- так тактично вел
себя все это время -- и какие счастливые дни их ждут теперь, когда Калигула
стал императором, как вдруг пришло известие, что Тиберий жив. Это страшно
испугало начальника тюрьмы. Он решил, что сообщение о смерти Тиберия было
ложным, и Ирод все это подстроил, чтобы вовлечь его в беду.
-- Обратно на цепь, сию же минуту! -- вскричал он сердито.-- И больше
не жди, что я тебе когда-нибудь поверю.
Пришлось Ироду встать из-за стола и печально возвращаться к себе в
подвал. Но, как вы помните, Макрон не дал Тиберию долго наслаждаться жизнью
-- зайдя в императорскую опочивальню, он задушил его подушкой.
Весть о смерти Тиберия, на этот раз окончательной, вновь достигла Рима.
Но начальник тюрьмы продержал Ирода в оковах всю ночь. Он не собирался
рисковать.
Калигула хотел сразу же освободить своего друга, но, как ни странно,
отсоветовала делать это моя мать, которая была тогда в Байях, возле Мизена.
Она сказала, что до похорон императора неприлично освобождать тех узников,
кого он посадил в тюрьму за государственную измену. Будет куда лучше
выглядеть, если Ирод, вернувшись в Рим, какое-то время посидит под домашним
арестом. На том и порешили. Ирод приехал домой вместе с тюремщиком и должен
был ходить в тюремной одежде. Когда официальный траур по Тиберию кончился,
Калигула прислал ему записку, в которой просил его побриться, надеть чистое
платье и приехать на следующий день к обеду во дворец. Казалось, все
неприятности наконец остались позади.
Я, наверно, не упоминал о смерти, за три года до того, дяди Ирода
Филипа; он оставил вдову -- дочь Иродиады Саломею, которую считали самой
прекрасной женщиной на Ближнем Востоке. Когда известие о смерти Филипа
достигло Ирода, он тут же обратился к доверенному вольноотпущеннику Тиберия,
который был в курсе всего, что касалось Востока, и убедил его оказать ему
некую услугу. Вольноотпущенник должен был напомнить Тиберию, что у Филипа
нет детей, и посоветовать ему не отдавать Башан, тетрархию, где тот правил,
никому из родственников Ирода, а временно присоединить ее к Сирии для
удобства управления. Вольноотпущенник ни в коем случае не должен был
упоминать о подати, которая шла из тетрархии в императорскую казну и
составляла сто шестьдесят тысяч золотых в год. Если Тиберий послушается его
совета и велит написать губернатору Сирии, что Башан переходит к нему в
подчинение, вольноотпущеннику следовало тайно добавить постскриптум того
содержания, что деньги эти должны оставаться в казне Башана до тех пор, пока
Филипу не назначат преемника. Ирод хотел сам заполучить и Башан, и эту дань.
Поэтому, когда на обеде, устроенном в честь друга, благодарный Калигула
наградил его за перенесенные страдания, пожаловав ему тетрархию вместе со
всеми деньгами, присовокупив к этому титул царя, Ирод оказался очень и очень
состоятельным человеком. Калигула велел также принести цепь, которую Ирод
носил в тюрьме, и вручил ему вместо нее такую же, с той разницей, что все
звенья ее были сделаны из чистого золота. Несколько дней спустя Ирод,
позаботившись, чтобы старый германский вождь получил свободу, а кучер --
обвинительный приговор за клевету, тюрьму и плети, после которых он еле
выжил, радостно отплыл на Восток, в свои новые владения. Киприда отправилась
с мужем с еще большей радостью, чем он. Все то время, что он пробыл в
заточении, она выглядела больной и удрученной, ведь такой верной и преданной
жены было поискать; даже ела и пила она лишь то, что получал в тюрьме Ирод.
Жила она в доме младшего брата мужа -- Ирода Поллиона.
Теперь счастливая пара вновь воссоединилась и, как обычно в
сопровождении Силы, отплыла в Башан через Египет. В Александрии они сошли на
берег, чтобы нанести визит алабарху и засвидетельствовать ему свое почтение.
Ирод хотел войти в город, не привлекая к себе внимания, так как не желал
стать причиной стычек между евреями и греками, но евреи были вне себя от
радости по поводу приезда еврейского царя, да еще пользующегося особой
милостью императора. На пристани их встречала многочисленная толпа в
праздничных одеждах; с криками "Осанна, Осанна!" и ликующими песнями она
сопровождала их до еврейской части города, так называемой Дельты. Ирод делал
все возможное, чтобы умерить всеобщие восторги, но Киприда была в таком
восхищении от приема, столь непохожего на предыдущий, что ради нее он
посмотрел сквозь пальцы на многие сумасбродства своих соотечественников.
Александрийских греков охватила досада и зависть. Они одели "под царя"
известного городского дурачка (вернее, играющего эту роль) по имени Баба,
который обычно просил милостыню на главных площадях города, вызывая смех
своим юродством. Они окружили его шутовским караулом с мечами из колбас,
ветчинными щитами и свиными головами вместо шлемов и торжественно, всем
напоказ, провели через Дельту. Толпа кричала: "Марин! Марин!", что значило
"Царь! Царь!". Шествие остановилось у дома алабарха, затем у дома его брата
Филона. Ирод посетил двух самых влиятельных греков и выразил свой протест.
Он был краток.
-- Я не забуду сегодняшний спектакль,-- сказал он,-- и, думаю, наступит
день, когда вы пожалеете о нем.
Из Александрии Ирод и Киприда направились морем в Яффу, а оттуда в
Иерусалим, чтобы повидаться с детьми и первосвященником, с которым Ироду
было необходимо наладить отношения. Ирод принес в дар иудейскому богу свои
железные оковы,-- что вызвало большой эффект,-- повесив их на стене в
сокровищнице храма.
Затем они проехали через Самарию, пересекли границы Галилеи -- не
отправив приветственного послания Антипе и Иродиаде -- и наконец достигли
своего нового дома в Филиповой Кесарии, красивом городе, построенном Филипом
на южных склонах горы Гермон и служившем ему столицей. Здесь они забрали
деньги, скопившиеся после смерти Филипа в городской казне. Саломея, вдова
Филипа, делала все возможное, чтобы завоевать Ирода, пускала в ход все свои
чары, но ничего не добилась. Ирод сказал ей:
-- Не спорю, ты очень хороша собой, очень любезна и остроумна, но
припомни пословицу: "Переезжая в новый дом, не забудь захватить старой
земли", другими словами, старый друг лучше новых двух. Моя дорогая Киприда
-- единственная, кто будет царицей Башана.
Вы сами можете представить, что Иродиада чуть с ума не сошла от
зависти, услышав о том, какое счастье привалило Ироду. Киприда стала
царицей, а она, Иродиада,-- всего-навсего жена какого-то тетрарха. Она
попыталась разжечь в Антипе те же чувства, какие терзали ее, но ленивый
старик был вполне доволен своим положением: всего лишь тетрарх, да, но зато
очень и очень богатый, а каким титулом или титулами его величают, не имеет
для него никакого значения.
-- Ничтожество,-- сказала ему Иродиада. И он еще хочет, чтобы она
уважала его! -- Только подумать, что мой братец, Ирод Агриппа, этот нищий --
ведь он совсем недавно искал у нас убежище, спасаясь от кредиторов, и если
бы не наша доброта, не имел бы и корки хлеба на ужин,-- этот грубиян и
мошенник, который оскорбил нас и сбежал в Сирию, откуда его с позором
изгнали за предательство и чуть не арестовали в Антедоне за долги, а когда
он вернулся в Рим, посадили в тюрьму за государственную измену,-- только
подумать, что человек с такой репутацией, расточитель, за которым, где бы он
ни был, тянется хвост из долгов, станет теперь царем и сможет смотреть на
нас сверху вниз. На нас! Я этого не перенесу. Немедленно поезжай в Рим и
заставь нового императора дать тебе хотя бы такие же почести, какие он дал
Ироду.
Антипа отвечал:
-- Дорогая Иродиада, в твоих словах мало смысла. Мы живем здесь в
довольстве и достатке, а если попробуем улучшить свое положение, можем
навлечь на себя беду. После смерти Августа от Рима лучше держаться подальше.
-- Я не буду с тобой разговаривать и спать в одной постели,-- сказала
Иродиада,-- пока ты не дашь мне слово, что поедешь в Рим.
Ирод узнал об этом разговоре от одного из своих клевретов при дворе
Антипы, и когда, вскоре после этого, Антипа отплыл в Рим, Ирод отправил
Калигуле письмо с капитаном быстроходного судна, пообещав ему большие
деньги, если он опередит Антипу. Капитан, с риском для жизни, поднял все
паруса и сумел получить награду. Когда Антипа предстал перед Калигулой, у
того уже было в руках письмо Ирода. Ирод писал, что во время своего
пребывания в Иерусалиме, он слышал серьезные обвинения по адресу своего дяди
Антипы, которым сперва не поверил, однако в дальнейшем их истинность
подтвердилась. Дядя не только вел изменническую переписку с Сеяном и
Ливиллой в то время, как они готовили заговор с целью захвата империи -- это
давняя история,-- но в самое последнее время обменивался письмами с
парфянским царем, намеревавшимся с его помощью поднять на Ближнем Востоке
повсеместный бунт против Рима. Царь Парфии обещал в награду за его
вероломство дать Антипе Самарию, Иудею и собственное его, Ирода, царство--
Башан. В подтверждение своих слов Ирод упомянул, что в дворцовом арсенале
Антипы находятся семьдесят тысяч доспехов. Каков еще может быть смысл этих
секретных приготовлений к войне? Постоянная армия его дяди состоит из
каких-то нескольких сотен человек -- обыкновенный почетный караул. Ведь не
для римских войск он приготовил это снаряжение.
Ирод, конечно, хитрил. Он прекрасно знал, что у Антипы не было
абсолютно никаких воинственных намерений и что причиной столь чрезмерного
количества доспехов была лишь любовь Антипы к хвастовству. Он получал
большие доходы от Галилеи и Гилеада, и хотя гостеприимством не отличался, на
дорогие вещи денег не жалел: он собирал доспехи, как богатые люди в Риме
собирают статуи, картины и инкрустированную мебель. Но Ирод знал также, что
это объяснение не придет в голову Калигуле, которому он не раз рассказывал о
скупости Антипы. Поэтому, когда Антипа пришел в императорский дворец и
приветствовал Калигулу, поздравляя с тем, что он унаследовал императорский
трон, Калигула ответил ему весьма холодно и тут же спросил:
-- Правда, тетрарх, что у тебя в арсенале есть семьдесят тысяч
доспехов?
Антипа, испуганный и удивленный, не мог этого отрицать, так как Ирод
был осторожен и назвал точную цифру. Он лишь пробормотал, что доспехи эти
служат для его личного удовольствия.
Калигула сказал:
-- Аудиенция окончена. Твои отговорки шиты белыми нитками. Завтра я
решу, что с тобой делать.
Антипа покинул дворец в замешательстве и тревоге.
Вечером, за обедом, Калигула спросил меня:
-- В каком это городе ты родился, дядя Клавдий?
-- В Лионе,-- ответил я.
-- Очень нездоровое место, да? -- поинтересовался Калигула, крутя в
пальцах золотой кубок.
-- У него репутация самого гнилого места во всех твоих владениях. Я
виню климат Лиона в том, что он обрек меня, еще в детстве, на теперешнюю
пассивную и бесполезную жизнь.
-- Да, я припоминаю, ты как-то уже говорил об этом,-- сказал
Калигула.-- Вот туда мы и отправим Антипу. Перемена климата пойдет ему на
пользу. Для человека с таким горячим темпераментом в Галилее слишком жарко.
На следующий день Калигула сказал Антипе, что он лишен сана тетрарха и
должен отправиться в изгнание; в Остии уже ждет корабль, который отвезет его
в Лион. Антипа отнесся к этому философически -- изгнание все же лучше, чем
смерть,-- и, что делает ему честь, ни разу, насколько я знаю, ни словом не
упрекнул Иродиаду, последовавшую за ним в Рим. Калигула написал Ироду
письмо, где благодарил за своевременное предупреждение, и в награду за его
верность отдавал ему тетрархию Антипы и все доходы с нее. Но, так как
Иродиада была родная сестра Ирода, и Калигула это знал, он сказал ей, что
она может оставить себе любое имущество, которым владеет в Галилее, и, если
пожелает вернуться туда, будет жить там под его покровительством. Иродиада,
слишком гордая, чтобы согласиться на это, отвечала, что Антипа всегда
относился к ней хорошо и она не бросит его в беде. Она принялась было
распространяться на эту тему, надеясь смягчить сердце Калигулы, но он ее
оборвал. На следующий день Антипа и Иродиада отплыли в Лион. В Палестину они
не вернулись.
Благодарность Ирода не знала границ. Калигула показал мне его письмо.
"...Но каков вояка,-- писал Ирод,-- семьдесят тысяч боевых доспехов -- и все
для его личного удовольствия. Каждый день надевай другие, и то хватит на
двести лет! Ну не обидно ли, что такой человек зря пропадает в Лионе. Тебе
надо было отправить его в Германию, он собственноручно покорил бы ее. Твой
отец всегда говорил: когда имеешь дело с германцами, единственный путь --
уничтожать их поголовно без всякой пощады, а тут к твоим услугам такой
беспощадный, такой жадный до драки человек, что делает для себя запас в
семьдесят тысяч доспехов, все по мерке". Ну и посмеялись мы над этим
письмом! В конце Ирод добавлял, что должен приехать в Рим, чтобы лично
поблагодарить Калигулу, так как перо и бумага не могут выразить всего того,
что он чувствует. Он оставит своего брата Аристобула -- под присмотром Силы
-- временным правителем Галилеи и Гилеада, а младшего брата, Ирода
Поллиона,-- временным правителем Башана.
Ирод приехал в Рим вместе с Кипридой и отдал кредиторам деньги до
последней монеты, сообщая всем встречным и поперечным, что никогда больше не
будет влезать в долги. В первый год правления Калигулы у Ирода не было
никаких затруднений, стоящих того, чтобы о них говорить. Даже когда Калигула
поссорился с моей матерью из-за Гемелла, которого он приказал убить,-- вы
можете не сомневаться, что Ирод его отнюдь не отговаривал,-- и ей пришлось,
как я писал в предыдущей книге, покончить с собой, Ирод был совершенно
убежден в том, что Калигула по-прежнему верит в его преданность, и, чуть ли
не единственный из ее друзей, надел по ней траур и присутствовал на
похоронах. Я думаю, смерть ее была для Ирода большим ударом, но Калигуле он
сказал так:
-- Я был бы форменным негодяем, если бы не отдал последний долг духу
моей благодетельницы. То, что ты выразил неудовольствие по поводу ее
вмешательства в твои дела, должно было пробудить у госпожи Антонии
глубочайшее горе и глубочайший стыд. Если бы я вызвал твою немилость
подобным образом -- но об этом смешно и думать,-- я бы поступил так же, как
она. Мой траур -- дань ее мужественному уходу из современного мира, в
котором такие люди, как она, следующие традициям древности, оказываются
неуместны.
Калигула отнесся к его словам вполне благосклонно и сказал:
-- Не волнуйся, Ирод, ты поступил, как должно. Она нанесла обиду мне, а
не тебе.
Но когда в результате болезни Калигула повредился в уме, объявил о
своей божественной сущности и принялся отсекать головы изваяниям богов и
заменять их слепками с собственной головы, Ирод не на шутку встревожился. Он
был правителем многих тысяч евреев и предвидел, что его ждут неприятности.
Первые признаки грядущей беды появились в Александрии, где его враги, греки,
настояли на том, чтобы губернатор Египта принудил евреев воздвигнуть статуи
императора в синагогах, подобно тому, как они сами воздвигали их в своих
храмах, а также заставил их клясться, подобно грекам, его священным именем,
принося присягу в суде. Губернатор Египта -- враг Агриппины и сторонник
Тиберия Гемелла -- решил, что лучшим способом доказать верность Калигуле
будет силой провести в жизнь императорский эдикт, хотя он касался только
живших в городе греков. Когда евреи отказались признавать божественность
Калигулы и поклоняться в синагогах его статуям, губернатор издал указ, в
котором все живущие в Александрии евреи объявлялись чужеродцами и
самозванцами. Греки праздновали победу. Начались погромы; богатых евреев,
живших на широкую ногу в разных районах города рядом с греками и римлянами,
изгоняли в узкие и тесные улочки Дельты. Было разграблено более четырехсот
купеческих домов, а владельцы их убиты или искалечены. На тех, кто остался в
живых, градом сыпались оскорбления. Потери убитыми и материальный ущерб были
столь велики, что греки решили послать в Рим к Калигуле делегацию, которая
должна была оправдать их поступок: мол, отказ евреев поклоняться императору
привел в ярость наиболее молодых и необузданных александрийских греков, и те
осмелились взять дело отмщения на себя. Евреи, в свою очередь, тоже послали
делегацию во главе с братом алабарха Филоном, известным человеком, лучшим,
как считали, философом в Египте. Когда Филон прибыл в Рим, он, естественно,
нанес визит Ироду, с которым состоял теперь в родстве. Дело в том, что,
заплатив алабарху восемь тысяч золотых долга, а также десять процентов этой
суммы за два года -- чем привел того в полное замешательство, поскольку по
закону еврей не может брать с единоверца проценты,-- Ирод выразил свою
благодарность еще и тем, что обручил старшую дочь Беренику со старшим сыном
алабарха. Филон попросил Ирода, чтобы тот вступился за него перед Калигулой,
но Ирод ответил, что предпочитает не иметь к делегации никакого
касательства: если дела примут серьезный оборот, он приложит все силы, чтобы
смягчить гнев императора, а что гневаться тот будет жестоко, в этом нет
никакого сомнения; больше он ничего пока сказать не может.
Калигула милостиво выслушал греческую делегацию, а евреев, как и
предвидел Ирод, сердито выгнал вон. Мало ли, что Август обещал свободу
вероисповедания, заявил Калигула, сам он и слышать об этом не хочет; Август
давным-давно умер, а его дурацкие эдикты устарели.
-- Ваш Бог -- я. Никаких других богов у вас не будет.
Филон обернулся к остальным членам делегации и сказал:
-- Я рад, что мы приехали сюда; эти слова -- сознательный вызов Богу
Живому. Теперь мы можем быть спокойны, что этого глупца ждет печальный
конец.
Хорошо, что ни один из придворных не понимал по-еврейски.
Калигула отправил губернатору Египта послание, где говорилось, что,
применив силу в знак протеста против вероломства евреев, греки выполнили
свой верноподданнический долг, и, если евреи будут упорствовать в своем
неповиновении, он явится в Александрию во главе войска и уничтожит их всех
до одного. А пока он приказал заключить в тюрьму алабарха и всех высших
должностных лиц еврейской колонии. Он объяснил, что, не будь алабарх в
родстве с его другом Иродом Агриппой, он приказал бы казнить как его самого,
так и его брата Филона. Единственное, что покамест смог сделать Ирод для
александрийских евреев, это избавить их от губернатора Египта. Он уговорил
Калигулу его арестовать на том основании, что тот в свое время враждебно
относился к Агриппине (между прочим, матери Калигулы), и отправить в
изгнание на один из греческих островов.
Затем Ирод сказал Калигуле, который уже стал испытывать нехватку в
деньгах:
-- Надо посмотреть, что мне удастся сделать в Палестине, чтобы
раздобыть деньги для твоей казны. Аристобул сообщает, что этот забияка, мой
дядя Антипа, был еще богаче, чем мы предполагали. Раз ты отправляешься
завоевывать Британию и Германию -- кстати, если окажешься случайно в Лионе,
передай от меня горячий привет Антипе и Иродиаде,-- в Риме будет очень
тоскливо тем, кто останется здесь. Самое время мне тоже уехать и посетить
мое царство; как только я услышу, что ты возвращаешься, я поспешу обратно;
надеюсь, ты будешь доволен результатами моей поездки.
А дело было в том, что из Палестины к Ироду пришли весьма тревожные
известия. Он отплыл на Восток в тот самый день, на который Калигула назначил
начало своего нелепого похода,-- в действительности прошло около года,
прежде чем он покинул Рим. Калигула отдал приказ, чтобы его статую поставили
в святилище иерусалимского храма -- скрытом от всех глаз внутреннем покое,
где, как считали иудеи, обитал в кедровом ларце их Бог и куда лишь один раз
в год заходил первосвященник. Калигула приказал также, чтобы в праздничные
дни статую выносили из святилища в наружный храмовый двор, где бы ей могли
поклоняться все собравшиеся, равно иудеи и люди других верований. Он то ли
не знал, то ли и знать не желал, о том благоговейном страхе, с каким иудеи
относятся к своему божеству. Когда новый губернатор Иудеи, присланный на
место Понтия Пилата (который, кстати сказать, вернувшись в Рим, покончил с
собой), прочитал в Иерусалиме этот приказ, начались такие невероятные
беспорядки, жители так буйствовали, что губернатор был вынужден укрыться в
своем лагере за пределами города, где оказался по сути дела в осаде.
Известие об этом застало Калигулу в Лионе. Он впал в страшную ярость и
отправил депешу новому губернатору Сирии, сменившему моего друга Вителлия,
где приказывал ему сформировать вооруженный отряд из сирийских
вспомогательных войск и пойти во главе этого отряда и двух римских полков в
Иудею, чтобы силой оружия добиться повиновения. Губернатор -- по имени
Публий Петроний -- был солдатом старой школы. Он не теряя времени исполнил
императорский приказ -- в той части, которая касалась подготовки похода,-- и
двинулся к Акре. Отсюда он отправил письмо первосвященнику и старейшинам
еврейской колонии, где писал о полученных им инструкциях и своей готовности
провести их в жизнь. Тем временем Ирод тоже вступил в игру, хотя держался по
возможности в тени. Он тайно связался с первосвященником и порекомендовал
ему, какому курсу тому лучше следовать. По его совету губернатора Иудеи
вместе с гарнизоном отправили под надежным эскортом в Акру, где находился
Петроний. За ним последовала десятитысячная делегация первых людей еврейской
колонии, обратившихся к нему с мольбой не совершать чудовищное святотатство,
которое приведет к гибели родину их отцов, ведь ее тут же поразит проклятье.
Они сказали, что клялись в политической верности Риму и им нельзя предъявить
претензии в том, что они нарушили эту клятву или отказывались платить
налоги, но прежде всего они должны быть верны Богу своих предков, который
хранил их в прошлом (если они не нарушали Его закона) и строго-настрого
запретил поклоняться другим божествам в своем храме.
Петроний ответил им:
-- Я не берусь обсуждать вопросы религии. Возможно, все обстоит так,
как вы сказали, возможно -- иначе. Моя верность императору не делится на две
половины: религиозную и политическую. Это слепая верность. Я его слуга и
должен выполнять его приказания, будь что будет.
Евреи ответили:
-- А мы верные слуги нашего Бога и станем выполнять Его приказания,
будь что будет.