Григорьев Аполлон Александрович. Григорий Шелихов

пепиньерками* Смольного для благородно-рожденных девиц монастыря: (*
Выпускницы институтов.)
Monseigneur! Joyau de la patrie,
Pour Votre prosperite nos coeurs sont attendries.*
(* Ваше высочество! Сокровище родины, Вашим преуспеньем восхищены наши
сердца (фращ ).)
Очаровательные ручки, вышивавшие на атласе, не теряли связи с
предметом своих устремлений через того же Альтести. Разбитной грек,
содержавший в Стамбуле "веселый дом", сохранил навык устраивать тайные
свидания девиц со своим высоким патроном.
В ожидании возвращения временщика Альтести валялся, утопая в
подушках, на широкой турецкой софе. Над его головой, увековеченные
кистью Григория Лукича Левицкого в знаменитом групповом портрете
"Воспитанницы Смольного монастыря", красовались, застыв в прощальной
фигуре менуэта, тайные жертвы екатерининского фаворита.
- Опять валялся и пачкал софу... Исчезни, нечистый дух! - грубо
бросил вскочившему при его появлении клеврету Зубов. Шелихова этот тон
насторожил. Альтести держал себя вчера в державинском доме на равной
ноге с немаловажными особами, а тут - ни тени человеческого
достоинства.
- Почто гоните, ваше сиятельство, - понадоблюсь... А с его
степенством мы очень хорошо знакомы, и дело купца я знаю от
соотечественника моего, Евстратия Деларова, знаю лучше, чем наши
колумбы в Иркутском в нем разбираются по приказчичьим отпискам из
Америки, - как будто безобидным и нарочито простодушным тоном
отозвался Альтести, не трогаясь с места.
Зубов заметил, как мореход удивился, услышав имя Деларова.
Кляузный и трусливый грек Деларов три года управлял поселениями и
делами торговой компании Шелихова на Алеутах и Аляске и только в
прошлом году был заменен новым правителем Александром Андреевичем
Барановым, о даровании которому государственного чина по должности и
для представительства намеревался просить Шелихов.
- Видишь, братец, как обо всем мы осведомлены? - не упустил Зубов
подхватить вовремя подброшенный догадливым Альтести пузырь для
плавания в американских делах.
Имя Деларова Зубов услыхал впервые. Невежественный, поглощенный
дворцовыми интригами временщик имел самые скудные и сбивчивые
представления о подвигах русских добытчиков и землепроходцев, на утлых
шитиках добиравшихся до самого Нового Света, но высокое положение
обязывает знать и вникать в мельчайшие дела и нужды подданных. К тому
же мореход со своей Америкой набежал в руки, как заяц на охотника, -
нельзя более кстати...
- Выкладывай, купец, товар - Америку свою... Что подойдет и
понравится, все откупим, за деньгами и честью не постоим! - шутливо,
подделываясь под презираемый в душе "скаредный", как он называл,
русский язык, прощупывал Зубов морехода.
Большой и тяжелый, с потемневшим суровым лицом, стоял Шелихов
перед надменным щуплым юношей, капризно развалившимся на софе. И вдруг
в душе его померкли все крепкие мысли, живые слова и яркие краски,
накопленные для описания чудного видения - открытой им за туманами
океана богатой и вольной американской земли.
"Аркан нужен, без аркана с таким не договоришься, - думал
Григорий Иванович, не зная, как держать себя дальше. - Душа в ем
ежовая - малая и, видать, колючая, а обволочка на ней моржовая: не то
что словом - пулей не пробьешь... Помогай, заступница наша Рыльская,
на мель не сесть, своего не потерять и для людей найти. Блоху на слюни
ловят, а князей на золото... Воюй, Григорий!"
- Дозвольте просить, ваше сиятельство, секретного разговора
касательно государственного дела странствований и открытий моих, -
пророкотал Григорий Иванович голосом, придавшим Зубову на софе сидячее
положение. В глазах временщика, до этого скучливо скользивших по
комнате, минуя стоящего перед ним Шелихова, отразилось нескрываемое
изумление, когда мореход, склонив голову в английском суховатом
поклоне и придерживая рукой эфес отброшенной вбок от себя шпаги,
притопнув ногой по-военному, еще настойчивее повторил свою просьбу.
В голове Зубова промелькнула смутная мысль об Эльдорадо -
затерянной в Америке сказочной долине сокровищ. Может быть, сибирский
флибустьер нашел ее и хочет поделиться тайной... Взглядом он показал
Альтести на дверь и, заметив недовольно-удивленную гримасу на лице
грека, прикрикнул:
- Исчезни! Да скажи Ольге Александровне, чтоб не ждала меня,
вместо себя купца ей, скажи, пришлю... Ну? - с деланным равнодушием
обратился он к Шелихову. - Выкладывай свою сказку, только денег за нее
не проси...
Григорий Иванович меньше кого бы то ни было мог быть подготовлен
к пониманию того, насколько русские интересы в Америке оказались вдруг
связанными с тем, что разыгралось в его присутствии за державинским
столом между Ольгой Александровной и Уитвортом, но чутье добытчика и
морехода и в этот раз счастливо провело его через подводные камни не
только капризных и зыбких настроений неверной души временщика, но и
тех сложных отношений, которые складывались в придворной политике при
решении серьезных дел.
- Купец я, ваше сиятельство, и сказками не промышляю, - в том же,
перенятом от иностранцев, сурово-сдержанном тоне ответил Григорий
Иванович, а сам подумал: "Врешь, вьюноша, и деньги дашь, и в компанию
попросишься". - Американской землей кланяюся великой государыне, новым
царством, как некогда Ермак Тимофеич Сибирью...
- Ты задавить нас, Шелихов, хочешь! Мы с Сибирью управиться до
сегодня не можем, - с насмешкой в голосе перебил временщик Григория
Ивановича. - Вот если бы ты... Персию... - мечтательно продолжал
Зубов, зацепившись за излюбленную тайную мысль, развернувшуюся три
года спустя в неудачную для России войну с Персией. - На такое дело я
бы деньги дал, а Америка...
"Эх, лишнее болтнул, Григорий", - подумал мореход, слушая
насмешливую реплику Зубова, но... отступить - наверняка проиграть, и
пустил в ход последний и опасный козырь, прибереженный на решающий
момент игры за волю и долю в будущем.
- Англицы и бостонцы о той земле правильнее нас понимают и рыщут
вокруг да около наших владений. Полковник ихний Бентам неподалеку от
нас на реке Чилкат изрядную английскую фортецию возвел да зачастил к
нам с дружбой... По долгу присяги не смею, ваше сиятельство, от
государыни тамошних дел утаивать - однажды он, этот Бентам, прибывши в
Охотск, после того как мы рому ямайского для знакомства полведра
выпили, взял да и выложил, за чем ездил: переходи, грит, господин
Шеликоу, - так меня англицы окрестили, - на королевскую службу. Дадим
тебе майорский чин, триста солдат, запас огнестрельный, положим на год
сто галлонов рому и тысячу гиней жалованья, чтобы ты подвел всю
американскую землю под английский флаг. России там делать нечего...
- Чем... гм... еще, купец, тебя англицы покупали? - с деланным
равнодушием спросил Зубов морехода, вставая с софы. Воображение
фаворита разыгрывалось: Уитворт в Петербурге и английский полковник из
Америки дословно повторяли друг друга... Заговор? Мы найдем чем
огорчить вас, милорд Уитворт...
- Подведешь Америку под королевскую руку, баронский титул
получишь и, захочешь, губернатором над нею останешься, - без запинки
ответил Григорий Иванович. В сущности, Шелихов ничего не выдумывал и
не лгал. Такие разговоры и посулы он не раз слышал, сидя за бутылкой
рома с мимолетными друзьями - английскими шкиперами и другими
искателям приключений на просторах Тихого океана.
- Баронет... как, бишь, тебя... Шелихоу? Барон Шелихоу! Уморил,
ха-ха!.. Об этом надо рассказать ее величеству, от души посмеется... -
Деревянный смешок фаворита не смущал морехода. "Смеешься, игрушечный,
а сам давно ли и за какие славные дела графом стал, герой
постельный..." Григорий Иванович спокойно, ничем не выдавая своих
мыслей, смотрел на вдруг забегавшего перед ним по комнате временщика.
Внезапное решение осенило Зубова. Он остановился перед мореходом,
запахнул полы бухарского халата и, расставив ноги, процедил голосом
важным и строгим:
- Покупаю, купец, сказку твою, но много, еще раз говорю, не
проси. Сказывай - первое, второе, третье - в чем нуждаешься, да
покороче...
Григорий Иванович даже опешил от столь, он чувствовал это,
пустого и неверного поворота в деле, ради решения которого готовился к
долгому хождению по мукам, предполагая обсуждение этого дела в Совете
с седовласыми государственными мужами. Без расспросов, без
представления обстоятельных сведений, карт и чертежей географических,
без издания указов и законов обдуманных разве мыслимо такое решать?
Неужто ему, Колумбу русскому, ненужное мерещилось - поставить Великий
океан на службу родине, как срединное море российское? И неужли
русские люди не будут вспоминать подвига именитого гражданина и
морехода Шелихова со товарищи, - вспоминать из колена в колено, когда
наступит, а оно обязательно придет, золотое времечко?.. Нет, нет! Этой
мысли не могла допустить пламенная душа Григория... Заплошала ты,
Россия-матушка, после великого государя Петра Алексеевича - он-то
знал, за каким делом Лужина и Евреинова, Беринга и Чирикова и прочих
землепроходцев на восход солнца за океан посылал...
Голос внутреннего долга и совести, присущий русским людям, со
всей силой протестовал против такого "торгово-выгодного" для него, но
бездушного, по-птичьему легкого решения судеб родины, завязанных на
Великом океане.

4

Захваченный бурным потоком этих противоречивых мыслей, мореход
внезапно ощутил острую боль, будто раскаленным гвоздем пронизавшую
сердце. Он зашатался, хватая воздух руками в поисках опоры. Еле
передвигая непослушные ноги, добрался до письменного стола и здесь
плашмя вытянулся на покрывавших стол бумагах.
Зубов видел, что с мореходом происходит что-то неладное, но ни
одного движения не сделал, чтобы помочь, и только когда Шелихов упал
на стол, захлопал в ладоши, вызывая слуг. Зубов, кажется, даже был
доволен проявившейся на его глазах немощью морехода.
- Помоги ему и вызови доктора, если надо, - равнодушно кивнул он
в сторону Шелихова вошедшему вслед за слугами Альтести.
Но мореход уже оправился и встал, неловко оглаживая себя руками.
Допуская, что Шелихов переволновался в приливе благодарных чувств,
Платон Александрович снизошел до того, что вспомнил о необходимости
закончить разговор об Америке...
- Гм... кх... - кашлянул он. - Так говори, американский барон, в
чем нужда твоя ко мне, а то мне некогда, пора ко двору ехать...
Досадуя на негаданно накатившуюся слабость и упущенную из-за нее
возможность подробно рассказать о нуждах новозаложенных колоний,
Шелихов, путаясь и сбиваясь, мешая первостепенное и необходимое с
маловажным, заговорил с хрипотой и натугой:
- Первое, ваше сиятельство, указ издать о присоединении
американской Аляксы и Алеутовых островов к скиптру российскому...
Правителя нового послал я туда - Баранова, Александра Андреева... в
должности утвердить прошу и чин, равнозначный месту и интересам
державы нашей, дать Баранову надо... Денег, ваше сиятельство, прошу из
казны государственной в ссуду беспроцентную на двадцать лет пятьсот
тысяч рублей на судостроительство, на домы, заведение хлебопашества и
прочие нужды... Я реестр составил, дозвольте подать, ваше сиятельство!
- Шелихов извлек из заднего кармана камзола и подал Зубову объемистую,
исписанную и разграфленную тетрадь "Опись первоочередным
коммерциальным, навигационным и воинским надобностям северо-восточной,
северной и курильской Торговой Компании".
Зубов брезгливо, двумя пальцами, взял тетрадь и, усевшись за
стол, начал было читать, скомандовав стоявшему за спинкой кресла
Альтести:
- Переворачивай страницы, да не спешно... Любопытно, во что
колумбы русские Америку нам ставят?
- Великий открыватель Америки Христофор Колумбус генуэзский
поднес ее испанским государям безденежно! - мгновенно отозвался
Альтести и, не угадав настроения патрона, осекся, услышав резкое:
- Дурак!
Просмотрев несколько перевернутых Альтести страниц и убедившись в
скучности и бесплодности занятия - Зубов не понимал назначения
большинства предметов, на приобретение которых испрашивались
разрешение и средства, - временщик захлопнул тетрадь и, не забыв
предварительно осмотреть, по свойственной ему мелочной аккуратности,
взятое с подставки севрского фарфора "Фавн и пастушка" гусиное перо,
начертал поперек заглавного листа размашисто и не задумываясь:
"По высочайшему повелению предлагаю утвердить. Зубов".
"Президенту коммерц-коллегии графу Александру Романовичу
Воронцову. Выдать по сему двести тысяч рублей ассигнациями. Зубов".
"Правителю дел коммерц-коллегии д. с. с. господину Жеребцову.
Проверить реестр, особливо в части огнестрельного запаса и
корабельного снаряжения. Доложить мне об исполнении повеления
государыни. Зубов".
- Доволен, Шелихов? - вслух прочитав наложенную резолюцию,
спросил временщик.
- Премного доволен, ваше сиятельство... только чин положить
правителю американских колоний запамятовали и дозволения не дали
моряков военных на службу нанимать без перерыва государственной
выслуги.
- А не боишься, что перед правителем своим и офицерами флота
шапку ломать придется?
- По нашим делам перед кем только не приходится спину гнуть, ваше
сиятельство, - с горечью сказал Григорий Иванович на колкость
фаворита.
В глазах Альтести промелькнула насмешливая искорка: "Что, патрон,
скушал?" Авантюрист готов был видеть в Шелихове собрата по судьбе,
заставляющей умных служить дуракам.
- С ним, - кивнул Зубов Шелихову на Альтести, - закончишь, чего
мы с тобой не договорили, он доложит мне. - И добавил: - Безденежно
выполнит... денег не давай, ежели и моим именем будет вымогать...
Взглянув на брегетовы часы, стоявшие перед ним в настольном
футляре, фаворит встал и поспешно, не кивнув даже головой на прощанье,
удалился в смежную с кабинетом туалетную комнату. Опытные руки и
изобретательный ум массажиста-англичанина, рекомендованного Уитвортом,
куафера-француза и портного-поляка превращали расслабленного и
блеклого по утрам красавца Платошу в блестящего вечернего папильона,
неутомимо развлекавшего, с помощью советов сестрицы Оленьки,
старческую дремоту пресыщенной Семирамиды...
Альтести выжидающе смотрел на Шелихова, лицо и фигура которого
выражали уныние.
- Отложим?! - уверенно спросил Альтести. Авантюрист и сам был не
прочь выиграть время, чтобы на досуге прикинуть цену своих услуг и
хранившихся у него кляуз Деларова. Америки продаются и покупаются не
каждый день. Чего бы он стоил, упустив справедливый куртаж с обеих
сторон. - Вам еще с Ольгой Александровной управляться предстоит... -
И, не поняв недовольного взгляда Шелихова, поспешно добавил: - О, je
ne suis pas jaloux... Acceptez mes sentiments.* (* О, я не завистлив!
Примите наилучшие пожелания (франц.).)
- Устал... не могу! - невпопад ответил мореход и направился
следом за Альтести на площадку лестницы, разделявшую половину Ольги
Александровны от апартаментов ее брата.
- Вам направо и... прямо в рай! - игриво напутствовал морехода
Альтести.
Все тот же рослый красавец гайдук, который встречал Григория
Ивановича у подъезда, подкарауливал его теперь на площадке лестницы.
- Ольга Александровна просят...
- Скажи, прошу прощения... занемог, скажи... не могу, не могу...
- бормотал Шелихов, отмахиваясь от заступавшего ему дорогу гайдука.
Непереносимая боль в сердце снова разгоралась и не давала вздохнуть.
Григорий Иванович сходил, шатаясь и оступаясь. Его провожали
испуганно-удивленные и сочувственные взгляды зубовских дворовых людей,
под разными предлогами пробравшихся в нижнюю гардеробную поглядеть на
сибирского купца. Про диковинные приключения купца и об его умершем
индейце-слуге, а может быть, и вовсе не слуге, а сыне - кто их знает,
этих путешественников, - они уже прослышали от держа-винской дворни,
не скупившейся на фантастические подробности.
Волоча за собой поданную ему внизу и всех изумлявшую белую
медвежью шубу, Григорий Иванович вышел на воздух и, схватив с земли
комок снега, сунул его себе под кружевное жабо рубашки - словно на
уголь, горевший в груди...
Уставясь мутными глазами в бледное и испуганное лицо гайдука,
вышедшего следом за ним на улицу и пытавшегося что-то сказать, Шелихов
понял вдруг, что этого рослого и красивого парня страшит ожидающая у
Ольги Александровны неминуемая расплата за его, Шелихова, невежливое и
непонятное бегство.
- Посади меня, друг... сам видишь - на ногах не держусь. А Ольге
Александровне скажи, что явлюсь по первому приказанию, ежели жив
останусь...
Гайдук бережно подсадил его в возок и угрюма оглядел верхние
окна, в одном из которых увидел госпожу, яростно грозившую ему сжатыми
кулачками. Неистова была в своем гневе и расправах Ольга
Александровна. Зубовская дворня знала это на собственном опыте.
Озираясь по сторонам, рослый малый пришибленно направился с докладом к
обманутой в волнующих ожиданиях барыне.
Сбежавшая вниз Наташка, бойкая горничная Жеребцовой,
неравнодушная к красивому гайдуку, схватила его за руку и плачущим
голосом, смахивая рукавом набегавшие слезы, залепетала:
- Иди, бегом беги, Стенюшка. У нас ужасть что творится. Все
фалфоры побила... За тебя и мне с пяток оплеух досталось... Как смел,
кричит, его выпустить! Запорю Степку, на каторге сгною. Господь
помилуй, что будет, господи... Стеня, родненькой...
Как бык, поставленный к убою, тоскливо поводя вокруг глазами,
Степан слушал причитанья девушки. Краска сбежала с румяного черноусого
лица. Стецько Голован был вывезен из киевского имения графа Зубова. С
барыней, Ольгой Александровной, у него сложились тяжелые, непонятные
отношения. Никому столько не приходилось терпеть от ее капризов, как
Степану. Заставляя красавца раба служить при своем туалете, во время
которого, едва отвернувшись, она меняла рубашки, барыня не упускала
случая, чтобы не ущипнуть Степана за неловкость и неумелость его рук.
Не раз из туалетной комнаты, наполненной приторными запахами, Степан
шел на конюшню и ложился под розги на навоз, расплачиваясь за разбитые
пудреницы и склянки с притираниями. Но хуже всего был стерегущий,
хищный взгляд кошки, которым барыня провожала каждое его движение...
- Иди, Степан, из барской воли не вырвешься, хуже бы не вышло, -
как бы угадывая его мысли, проговорил находившийся при гардеробе
нижний гайдук Афанасий и с усмешкой добавил: - И ты, Ташка, с ним
пройди, может, тебя барыня застыдится - не размахнется...
"Фриштык" с мореходом Ольга Александровна, сохраняя за собой
выгоднейшие позиции, готовилась провести в своей спальной.
Комната, обтянутая персидскими шелками и турецкими коврами, была
пропитана запахом мускуса и входивших тогда в моду духов пачули.
На стенах висели перекочевавшие из Эрмитажа через братца Платошу
картины Ватто, Буше и Фрагонара. В твореньях этих мастеров преобладали
сюжеты острые, мифологические и галантные, - все это было в пряном
вкусе хозяйки.
У стен высились горки с хрусталем, изделиями из фарфора, дерева и
кости. Знатоки после осмотра, повертев их в руках, ставили на место с
многозначительным: "Гм! гм!" Ольга Александровна обожала свои изящные
игрушки и предвкушала удовольствие показать их наивному сибирскому
богатырю.
Но сейчас нарядной комнаты нельзя было узнать. На полу валялись
осколки разбитых безделушек, хрусталя и зеркального стекла. Столик,
сервированный Степаном в углу между двух канапе, лежал на одном из
них, опрокинутый со всем содержимым. Разлитые вина и настойки
зловещими пятнами покрывали голубую обивку канапе, сброшенную скатерть
и паркет пола.
Такой погром могли произвести только пьяные гвардейцы или
спущенная с привязи взбесившаяся обезьяна.
Прославленная французская couturiere* мадам Жерве, поставлявшая в
дома столичной знати моды и сплетни, не угодив однажды чем-то
Жеребцовой, попала в положение свидетельницы неистовой ярости русской
барыни. (* Портниха.)
Француженка отомстила за пережитый страх и унижение чем могла: в
высшем свете Ольгу Александровну Жеребцову, невзирая на всемогущество
ее братца, сторонились и обходили comme un sapajou furieux.* (* Как
яростную обезьяну.)
Но если портниху Жерве защищало звание подданной французского
короля, то гайдук Степан, стоявший с помертвевшим лицом на пороге
барской спальни, был беззащитен как подданный русской самодержицы.
Степан был дворовым человеком графа Зубова, подаренным сестрице
Оленьке, облюбовавшей широкие плечи Стеньки и голубые глаза на румяном
черноусом лице...
Стецько Голован, вырванный из вишневых садов Украины, став среди
зубовской дворни Степаном Головановым, уже давно с ненавистью постиг
весь ужас бесправия крепостных. Он стоял перед лицом госпожи, вольной
в его животе и смерти.
- Занедужили господин Шелихов, барыня... Снегом душу
примораживали. Вышедши на улицу, ком снегу под рубашку положили, -
пытался объяснить Степан Ольге Александровне, бесновавшейся перед ним
в чулках: в ярости она не могла найти туфель.
- Ему снег, а тебя на угли!.. Розгами запорю, в солдаты сдам!..
На каторгу сошлю, сгною в рудниках!..
Обезумевшая от злобы душевладелица выхватила из обсыпанного
серебряной пудрой головного шиньона подарок лорда Уитворта - золотую
шпильку, похожую на кинжал, с голубой из индийской бирюзы мухой, и
намеревалась выколоть глаз Степану, как тут вмешалась Наташа.
Девушка проскользнула в комнату Жеребцовой за Степаном и,
притаившись за ширмой у двери, трясясь как в лихорадке, стерегла
каждое слово и движение разгневанной госпожи.
- Помилосердуйте, Ольга Алексан... барыня!..
Ольга Александровна от неожиданности отступила на шаг и затем
неистово закрутила над головой схваченный со стола серебряный
колокольчик.
- Досифея! Чтоб сей минут явился! - закричала она вбежавшему
лакею.
Стенька и Наташа переглянулись - что-то недоброе задумала
госпожа. Конюшего Досифея, угрюмого и равнодушно-жестокого исполнителя
барского гнева, боялась и ненавидела вся зубовская дворня.
- Этой... Ташке, - встретила Досифея бешеными глазами Ольга
Александровна, - сейчас же обрежешь косу, в людской при всех снимешь,
и сегодня же отправишь в симбирскую деревню, я напишу старосте, чтобы
отдал ее замуж за Никишку...
Наташа, стоявшая перед барыней с низко опущенной головой,
всплеснула руками и без сил опустилась на пол. Пастух Никишка, старый,
дурашливо-нечистоплотный, злобный горбун пользовался дурной славой в
деревне, из которой была взята Наталья.
Степан, знавший Никишку по Ташкиным описаниям, сделал невольное
движение в сторону барыни, которое не укрылось от ее взгляда.
- А этого на конюшню... сто... нет, двести... двести розог
всыплешь! - закричала барыня. - Со всей строгостью, и солью
присыпать... На ночь в подвал посади, а утром еще раз выпорешь и
отвезешь к полицмейстеру, я и о нем сама напишу, его в Сибирь надо, в
солдаты навечно, чтобы и там меня помнил!.. Да не забудь, Досифеюшка,
квитанцию рекрутскую взять - мне доставишь...
После этого мартышка почти успокоилась и подошла к зеркалу
взглянуть, как отразилось на ней перенесенное волнение.
Степан и Наташа в безнадежном молчании смотрели на
охорашивавшуюся перед зеркалом барыню.
- Пошли! - махнув рукой на дверь, деловито бросил Досифей.
Соприкосновение Шелихова с жизнью и нравами столичного общества
принесло, таким образом, печальный и неожиданный конец любви Натальи и
Стеньки - людей простых и далеких от целей и действий открывателя
Америки. Размолвка за державинским столом между Уитвортом и Ольгой
Александровной имела некоторую связь и с другими, более значительными
событиями. Эта размолвка совпала во времени с поворотом
зигзагообразной высокой политики императрицы, отразившейся в конечном
итоге и на дальнейших судьбах всего шелиховского предприятия.
Разрыв связи английского посла с Ольгой Александровной, умело и
незаметно внушавшей своему брату-фавориту все те же мысли и желания,
которые Питт-младший передавал через Уитворта, Екатерина использовала
по-своему - она охладела в своих дружеских чувствах к Англии. Для
Питта это тем более было досадно, что английская политика, душившая
континентальную промышленность и торговлю под предлогом борьбы с
французской революцией, все больше стала вызывать сопротивление
России. При такой обстановке Екатерина отказалась в конце концов от
намерения послать русских солдат в Париж на обуздание гидры революции.
Ход дел сложился вскоре совсем не так, как хотелось бы Англии, - не
только было снято запрещение на ввоз в Россию французских товаров, но
и сборы за вывозимые в Англию хлеб, пеньку и сало оказались
повышенными.

Глава четвертая

1

Встретив Григория Ивановича, Аристарх увидел, что с полюбившимся
ему и всей державинской дворне человеком случилось что-то неладное.
Позванные люди бережно провели морехода в дом, на пороге которого их
уже ждал обеспокоенный Гаврила Романович, незадолго перед тем
вернувшийся из сената.
- Бережливо... эй, вы, бережнее ведите! - покрикивал Гаврила
Романович, теряясь в догадках по поводу неприятной оказии. Не вышло ли
чего худого - унеси моя печали! - между Григорием и Платоном