Кэролин Бэнкс. Вспомни о Флебе

виды должны сами позаботиться о собственном спасении, установить свои
собственные правила и найти свой собственный мир с Богом. (Это был знак Его
великодушия, Он доволен их достижениями, даже если они отрицали Его.) Но
другие -- толпящиеся вокруг, хаотичные, воюющие друг с другом народы, -- они
нуждались в руководстве.
Пришло время отложить в сторону игрушки эгоистических стремлений. И
чтобы идиране поняли это, было знамение. В них и в том мире, который был
божественной частью их наследства, волшебной формулой внутри их
генетического кода, всплыло новое послание: Растите! Ведите себя порядочно!
Готовьтесь!
Хорза не больше Бальведы верил в религию идиран, и он действительно
видел в их продуманных-перепродуманных и слишком уж плановых идеалах тот
самый сорт ограничивающих жизнь сил, который так отпугивал его в изначально
добром моральном облике Культуры. Но идиране полагались сами на себя, а не
на машины, и потому они по-прежнему оставались частью жизни. В этом и была
для Хорзы решающая разница.
Хорза был убежден, что идиране никогда не стали бы подчинять себе все
менее развитые цивилизации в Галактике. Судный День, о котором они мечтали,
никогда не придет. Но абсолютная уверенность в этом окончательном поражении
сделала идиран обычными существами, частью всеобщей жизни Галактики. Они
стали просто еще одним видом, который растет, распространяется, а потом,
выйдя в фазу плато, которой достигали в конце концов все несамоубийственные
виды, успокоится. Десятки тысяч лет идиране были, конечно, цивилизацией
среди многих таких же и вели свою собственную жизнь. Короткая эра покорении
стала потом источником высокоценимых воспоминаний, но еще до тех пор они
стали несущественными и были отметены созидательной теологией. Идиране
раньше были спокойными и интроспективными; такими же они когда-то станут
вновь.
И, наконец, они были разумными. Они больше прислушивались к голосу
разума, чем эмоций. Единственное, во что они верили, не требуя
доказательств, было то, что жизнь имеет смысл и что есть нечто, многими
людьми называемое Богом, и что этот Бог желает лучшего существования для
своих творений. И сейчас они шли к этой цели и верили, что они руки, ладони
и пальцы Бога. Но когда придет время, они не станут скрывать знание о том,
что неправильно это понимали и что их задачей вовсе не было создание
окончательного порядка. Галактика с ее многочисленными и разными
цивилизациями ассимилирует и их.
Культура была совсем другой. Хорза не видел конца ее политике
постоянного и расширяющегося вмешательства. Вполне возможно, она будет расти
вечно, так как не может сдерживаться естественными границами. Как
переродившаяся раковая клетка без "выключателя" в своем генетическом
устройстве, Культура будет распространяться столь долго, сколько ей
позволят. Добровольно она это не прекратит никогда, а потому должна быть к
этому принуждена.
Он уже давно решил посвятить себя этому делу, думал Хорза, пока
Фви-Зонг продолжал греметь. Но он не сможет служить ему, если не вырвется от
пожирателей.
Фви-Зонг говорил еще некоторое время, а потом приказал повернуть
носилки, чтобы поговорить с молодежью. Большей части его паствы было совсем
плохо -- или они просто так выглядели. Фви-Зонг переключился на местный
язык, которого Хорза не понимал, и начал, очевидно, проповедь, не обращая
внимания на постоянные приступы рвоты в своем стаде.
Солнце опускалось все ниже к океану, и воздух становился прохладнее.
После проповеди Фви-Зонг тихо сидел на носилках, а пожиратели один за
другим подходили к нему, кланялись и что-то серьезно говорили. Пророк широко
улыбался и то и дело кивал, будто соглашаясь.
Потом пожиратели запели, а Фви-Зонга умыли и умастили две женщины,
помогавшие при убийстве Двадцать Семь. Его громадное тело блестело в лучах
заходящего солнца, и он весело помахивал руками. Так его и унесли с берега в
лесок у подножия единственной жалкой горы на острове.
Тем временем наносили дров и развели костры. Пожиратели разошлись по
своим палаткам и кострам или маленькими группами подались прочь с примитивно
сплетенными корзинами -- очевидно, чтобы собрать свежие отходы, которые
позже попытаются сожрать.
К заходу солнца мистер Один присоединился к пяти молчаливым
пожирателям, сидевшим у костра, на который Хорза уже досыта нагляделся.
Исхудавшие люди почти не обращали внимания на Оборотня, но мистер Один
подошел и сел рядом с ним. В одной руке он держал несколько челюстей,
которые Фви-Зонг опробовал на Двадцать Семь, а в другой маленький камень,
которым шлифовал и полировал металлические зубы. Двое пожирателей пошли к
своим палаткам, а мистер Один зашел Хорзе за спину и развязал кляп. Хорза
задышал через рот, чтобы избавиться от противного привкуса, подвигал нижней
челюстью и переместил свой вес в попытке смягчить усиливающуюся боль в руках
и ногах.
-- Удобно? -- спросил мистер Один и снова сел, продолжая шлифовать
металлические клыки. Они блестели в свете костра.
-- Я чувствовал себя и получше, -- ответил Хорза.
-- Тебе будет еще хуже... друг. -- Последнее слово мистер Один заставил
прозвучать проклятием.
-- Меня зовут Хорза.
-- Меня не интересует твое имя. -- Мистер Один покачал головой. -- Дело
не в твоем имени. Дело не в тебе.
-- Такое же впечатление начало складываться и у меня, -- согласился
Хорза.
-- Да? -- Мистер Один встал и приблизился к Оборотню. -- Действительно?
-- Он замахнулся стальными зубами, которые держал в руке, и ударил Хорзу по
левой щеке. -- Считаешь себя умным, да? Воображаешь, что сумеешь
выкрутиться? -- Он пнул Хорзу в живот. Хорза захрипел и задохнулся. --
Видишь -- дело не в тебе. Ты только кусок мяса и ничего больше. И никто
больше. Только мясо. И кроме того... -- второй пинок, -- боль нереальна. Это
только химические и электрические реакции и тому подобное. Верно?
-- Ох, -- прохрипел Хорза, пересиливая боль. -- Да. Верно.
-- Ладно, -- ухмыляясь, сказал мистер Один. -- Вспомни об этом завтра,
ладно? Ты только кусок мяса, а пророк -- кусок побольше.
-- Вы... э-э... значит, не верите в душу? -- робко спросил Хорза,
надеясь, что пинать его больше не будут.
-- Сунь свою душу в задницу, чужак, -- с улыбкой ответил мистер Один.
-- Будет лучше, если ты перестанешь надеяться, что нечто подобное
существует. Некоторые люди от природы пожиратели, а некоторые будут сожраны,
и я не вижу причины, почему у душ должно быть иначе. Так как сейчас ты
относишься, очевидно, к тем, которых пожирают, тебе только остается
надеяться, что души у тебя нет. Это было бы для тебя самым лучшим, поверь
мне. -- Мистер Один вытащил тряпку, которую снял с лица Хорзы, и снова
крепко завязал вокруг головы. -- Вот так -- не иметь души было бы для тебя
самым лучшим, друг. Но если выяснится, что она у тебя есть, ты вернешься и
расскажешь об этом, чтобы мне было над чем посмеяться, ладно? -- Мистер Один
крепко затянул узел и притянул голову Хорзы к деревянному колу.
Адъютант Фви-Зонга закончил заточку сверкающих металлических зубов,
встал и поговорил с другими пожирателями у костра. Через некоторое время они
ушли к маленьким палаткам, и скоро все покинули берег. Остался только Хорза,
чтобы смотреть на погасающие костры.
Тихо шумел далекий прибой, звезды ползли по своим орбитам, а на дневной
стороне орбитали вверху была видна полоса яркого света. Блестя в свете звезд
и орбитали, шаттл Культуры немо ждал с открытыми дверьми, как пещера
спасительной тьмы.
Хорза уже проверил узлы, которыми были стянуты руки и ноги. Бесполезно,
даже если он сделает тонкими свои запястья. Веревка, шнур или что там они
использовали все время сжималась и мгновенно устраняла всякую слабину,
которую он мог создать. Возможно, материал сокращался при высыхании, и они
его намочили перед тем, как связать. Трудно сказать. Он мог увеличить
выделение кислоты из своих потовых желез, там, где веревка касалась его
кожи, и это стоило попробовать. Но, вероятно, даже долгой ночи Вавача может
не хватить, чтобы это сработало.
Боль нереальна, сказал он себе. Глупости!
Хорза проснулся в утренних сумерках одновременно с большинством
пожирателей, которые медленно спускались к воде, чтобы умыться в прибое. Ему
было холодно, и он дрожал. Как он установил, температура его тела ночью
существенно понизилась из-за легкого транса, в который он вынужден был себя
ввести для изменения клеток кожи на запястьях. Он потянул веревки, ища
слабину или хотя бы легчайшие разрывы нитей или волокон. Но не было ничего,
кроме боли в ладонях, там где пот попал на неизмененную кожу, не имевшую
защиты против кислоты из его собственных потовых желез, и это на секунду
обеспокоило его. Ведь воплощаясь в Крайклина, он вынужден был для полноты
картины перенять и его отпечатки пальцев и ладоней, а для этого ему нужна
была кожа в превосходной кондиции для превращения. Потом он рассмеялся над
собой за это беспокойство, когда, вероятно, не доживет и до сегодняшнего
вечера.
Не убить ли себя, нерешительно подумал он. Это было вполне возможно; с
небольшой внутренней подготовкой он мог использовать один из своих
собственных зубов, чтобы отравить себя. Но пока оставался хоть малейший
шанс, он не задумывался над этим всерьез. Как держатся в войне люди
Культуры? Они будто бы тоже в состоянии умереть по собственной воле, и как
бы то ни было, это у них будто бы сложнее, чем просто яд. Но как они
удерживаются от искушения избежать этого, эти мягкие, развращенные миром
умы? Он представил их в бою, как они, получив первые раны, почти в то же
мгновение прибегали к автоэвтаназии. Эта мысль заставила его улыбнуться.
Идиране тоже умели впадать в смертельный транс, но они использовали его
только в случае чрезвычайного позора или бесчестия, или если закончен труд
всей жизни, или если кому-то грозила калечащая болезнь. И иначе, чем
Культура -- или Оборотни, -- они в полной мере наслаждались своей болью, не
подавляя ее никакими оглушающими веществами собственного организма. Оборотни
рассматривали боль как рудимент своей эволюции из животного мира. Культура
просто боялась ее. Но идиране обходились с ней со своего рода презрением.
Хорза посмотрел поверх двух больших каноэ вдоль берега на открытые
двери в корме парома. Пара роскошно окрашенных птиц гордо вышагивала по
крыше, совершая мелкие, ритуализованные движения. Хорза некоторое время
наблюдал за ними. Лагерь пожирателей постепенно просыпался, а утреннее
солнце становилось все ярче. Из редкого леса поднимался туман. Высоко в небе
стояли облака. Из своей палатки вышел мистер Один, зевнул, потянулся, потом
вытащил из-под куртки тяжелый пистолет и выстрелил в воздух. Казалось, это
было сигналом для всех пожирателей вставать и приниматься за будничные дела,
если они еще не были сделаны.
Шум примитивного оружия спугнул птиц с крыши шаттла. Он взмыли в воздух
и полетели прочь над деревьями и кустами вокруг острова. Хорза посмотрел им
вслед, потом опустил взгляд, уставился на золотой песок и медленно и глубоко
задышал.
-- Твой великий день, чужак, -- заметил мистер Один с ухмылкой и
остановился перед Оборотнем. Он сунул пистолет в кобуру на веревке под
курткой. Хорза посмотрел на мужчину, но ничего не сказал. Опять праздничный
обед в мою честь, подумал он.
Мистер Один обошел вокруг Хорзы и осмотрел его. Хорза следил за ним
глазами, пока мог, и ждал, что тот увидит поврежденные кислотным потом
веревки на запястье. Но мистер Один ничего не заметил, и когда снова
появился в поле зрения Хорзы, он по-прежнему слегка улыбался, легонько
покачивая головой, и был, казалось, доволен, что жертва по-прежнему крепко
связана и привязана к колу. Хорза напряг все свои силы, чтобы растянуть
веревки на запястьях, но они не поддавались. Не получилось. Мистер Один
ушел, чтобы присмотреть за пожирателями, сталкивавшими в воду рыбацкие
каноэ.
Незадолго до полудня был принесен на носилках Фви-Зонг. Как раз
вернулись рыбацкие каноэ.
-- Дар море и воздух! Дань большой Круговой Море с его громадный
богатство! Смотреть, какой чудесный день тебя ожидать! -- Фви-Зонга ссадили
по другую сторону костра, и он улыбнулся Оборотню. -- Вся ночь ты иметь
время думать, что будет принести тебе этот день. В темнота ты иметь
возможность смотреть на плоды вакуум. Ты видеть пространство между звезды,
ты видеть, сколько там пустота, как мало там быть что-нибудь. Теперь ты быть
способен оценить честь, который тебе будет оказан, как счастливо ты мочь
превознести себя, потому что это быть мой знак, мой жертвоприношение! --
Фви-Зонг восхищенно захлопал в ладоши, и его громадное тело заплескалось
вверх и вниз. Он постоянно проводил округлыми ладонями у рта, и складки
плоти над его глазами ненадолго поднимались и открывали белизну внутри. --
Хо-хо-о! Какой удовольствие мы все будем иметь!
Пророк сделал знак, и носильщики понесли его к морю, чтобы умыть и
умастить.
Хорза наблюдал, как пожиратели готовили еду. Они вспарывали рыбу,
выбрасывали мясо и оставляли кишки, чешую, головы и кости. Они удаляли
моллюсков из раковин и оставляли раковины. Они перемалывали скорлупу с
сорной травой и какими-то яркими морскими улитками. Хорза смотрел на
происходящее перед его глазами и видел, насколько опустились пожиратели,
видел струпья и язвы от недоедания и общей слабости. Кашель и насморк,
шелушащаяся кожа и деформированные конечности -- все говорило о последней
стадии смертельной диеты. Рыбье мясо и моллюски из больших, сочащихся кровью
корзин были возвращены в море. Хорза внимательно, насколько позволяли
расстояние и повязка на лице, вглядывался, но не смог уличить ни одного
пожирателя в том, что тот тайком откусил сырой рыбы из корзины, что
выбрасывали в море.
Фви-Зонг, которого обсушивали прямо у линии прибоя, посмотрел, как
выбрасывали в море еду, одобрительно кивнул и произнес спокойные слова
ободрения своей пастве. Потом хлопнул в ладоши, и носилки медленно понесли
вдоль берега к костру и Оборотню.
-- Жертвенный дар! Подарок! Готовься! -- загремел Фви-Зонг и мелкими
движениями поудобнее устроился на носилках, посылая волны через все большие
складки и жирные бока массивного тела. Хорза часто задышал, чувствуя, как
заколотилось его сердце. Он сглотнул и снова натянул веревку, стягивающую
запястья. Мистер Один и две женщины рылись в песке в поисках мешка со своими
одеяниями.
Все пожиратели собрались вокруг костра, повернув лица к Хорзе, и глаза
их смотрели на него пусто или неопределенно-заинтересованно. В их движениях
и выражениях лиц сквозило безразличие, и это казалось ему более удручающим,
чем привычная ненависть или садистская радость.
Пожиратели затянули псалом. Женщины и мистер Один обмотались выцветшими
полосами ткани, потом мужчина посмотрел на Хорзу и улыбнулся.
-- О, счастливый миг последние дни! -- Фви-Зонг повысил голос и поднял
ладони, и его слова эхом вернулись от середины острова. Из горшков перед
Оборотнем снова потянуло зловонием. -- Уничтожение и созидание вот это все
должен стать символ для нас! -- Фви-Зонг опустил руку в гигантские складки
белой плоти. Золотисто-коричневая кожа блеснула в солнечном свете, когда
пророк сплел свои жирные пальцы. -- Его боль должен стать наш восхищение,
потому что наш уничтожение будет стать его и наш соединение. Его мучение и
поедание должен стать наш удовлетворение и наслаждение!
Фви-Зонг вскинул голову и заговорил на языке, который понимали
остальные. Их пение изменилось и стало громче. Мистер Один с женщинами
приблизились к Хорзе.
Хорза почувствовал, как мистер Один убрал повязку с его рта, потом
светлокожий мужчина что-то сказал женщинам, и они направились к бурлящим
котлам с вонючей жидкостью. Голова Хорзы казалась легкой, в горле стоял
слишком хорошо знакомый привкус. Как будто часть той кислоты, что разъедала
веревку на запястьях, нашла путь к языку. Он опять изо всех сил натянул путы
за спиной, так что даже задрожали мышцы. Пение продолжалось. Женщины
переливали отвратительное варево в блюда. Пустой желудок Хорзы перевернулся.
Есть, в принципе, две возможности освободиться от пут, если
рассматривать те, что находятся в распоряжении и не-Оборотней (так стояло в
его тетради для лекций в Академии): длительное выделение кислотного пота,
если этим можно подействовать на материал веревок, и деформация,
предпочтительно сужение, соответствующих членов.
Хорза попытался выжать из своих усталых мышц еще чуточку сил.
Сильное выделение кислотного пота может повредить не только выделяющую
его поверхность кожи, но и тело в целом вследствие опасного изменения
химического равновесия. При слишком сильном сужении мышц и суставов
возникает опасность такого сильного их ослабления, что во время попытки к
бегству могут возникнуть серьезные проблемы в их использовании.
Приблизился мистер Один с деревянными клиньями, которые он намеревался
вбить Хорзе в рот. Двое пожирателей ростом повыше отделились от толпы и
вышли немного вперед, чтобы ассистировать ему. Фви-Зонг зашарил руками
позади себя. Женщины отошли от бурлящих котлов.
-- Открой рот пошире, чужак! -- приказал мистер Один и вытянул руки с
клиньями. -- Или нам взять ломик? -- с ухмылкой спросил он.
Хорза напряг мышцы рук, и его плечо дернулось. Мистер Один заметил это
и на мгновение замер. Одна из рук Хорзы освободилась и вылетела вперед со
скрюченными пальцами, готовая впиться в лицо мистера Один. Светлокожий
отпрянул назад, но недостаточно быстро.
Пальцы Хорзы ухватились за его одеяние и куртку, отпорхнувшую от
согнутого тела, и он, оторвавшись от кола, насколько позволяли привязанные
ноги, почувствовал, что его коготь прорвал два слоя материи, но не задел
плоти под ней. Мистер Один, спотыкаясь, двинулся спиной вперед, столкнулся с
одной из женщин, несших блюда с вонючим варевом, и выбил блюдо из ее рук.
Рука Хорзы закончила свой замах в то самое мгновение, когда два пожирателя,
вышедших из толпы, бросились к нему и схватили за голову и за руку.
-- Кощунство! -- взвизгнул Фви-Зонг. Глаза мистера Один перебегали с
женщины, на которую он налетел, на костер, пророка, потом с злобным
выражением назад, на Оборотня. Он поднял руку и посмотрел на дыры в одеянии
и куртке. -- Дар грязи осквернить наш одеяние! -- зарычал Фви-Зонг. Двое
пожирателей заломили руку Хорзы назад, туда, где она была раньше, и снова
прижали его голову к колу. Мистер Один подошел к Хорзе, вынул из-под куртки
пистолет и взял его, как дубинку, за ствол. -- Мистер Один! -- приказал
светлокожему Фви-Зонг, и тот остановился как вкопанный. -- Отойти! Вытянуть
эта рука; мы показать невоспитанный малыш, как обращаться с такие!
Свободную руку Хорзы вытянули вперед, а один из пожирателей, державших
его, уцепился ногой за кол и, укрепившись таким образом, старался удержать
вторую руку Хорзы на месте. Фви-Зонг вставил в рот челюсти с сверкающими
стальными зубами; это были зубы с дырками. Он смерил Оборотня мрачным
взглядом. Мистер Один отступил назад, все еще с пистолетом в руке. Пророк
кивнул еще двоим пожирателям в толпе, они схватили руку Хорзы, растопырили
на ней пальцы и привязали ее запястьем к палке. Хорза почувствовал, как
задрожал всем телом, и отключил все ощущения в этой руке.
-- Невоспитанный, невоспитанный подарок из море! -- сказал Фви-Зонг,
потом наклонился вперед, взял указательный палец Хорзы в рот, сомкнул
сдирающие металлические зубы-стамески, вонзил их в плоть и быстро дернул
головой назад.
Пророк жевал и глотал, внимательно наблюдая за лицом Оборотня и
хмурясь. -- Шовшем не фкушно, подарок иж моршкой поток! -- сказал он,
облизывая губы. Хорза смотрел поверх голов державших его пожирателей на свою
распластанную на палке руку. С одного из пальцев было содрано все мясо,
кости безвольно свисали вниз, и с тонкого кончика капала кровь. Над этой
рукой, сидя на носилках, нависал, хмурясь, Фви-Зонг. Мистер Один стоял рядом
с ним, все еще фиксируя Хорзу мрачным взглядом и держа пистолет за ствол.
Фви-Зонг замолчал, и мистер Один удовлетворенно посмотрел на пророка. Тот с
видимым усилием вынул изо рта сдирающие зубы и положил их к другим челюстям
на тряпке, потом провел толстой рукой по горлу, а другой по гигантской
полусфере своего живота. Взгляд мистера Один вернулся к Оборотню, и тот изо
всех сил постарался улыбнуться. Хорза уже открыл ядовитые железы в зубах и
всосал из них яд.
-- Мистер Один... -- начал Фви-Зонг, потом убрал с живота руку и
потянулся ею навстречу другой руке. Мистер Один, очевидно, не понял, чего от
него ждали; он переложил пистолет из правой руки в левую и высвободившейся
рукой схватил вытянутую руку пророка. -- Мне казаться... я... я... -- сказал
Фви-Зонг. Его глаза-щелки расширились до овалов, и Хорза заметил, как его
лицо начало менять цвет. Сейчас парализуется речь, как только отреагируют
голосовые связки. -- Помогать мне, мистер Один!
Фви-Зонг сжал в комок жир у горла, будто желая ослабить слишком тугой
шарф, а потом сунул пальцы в рот, толкая их в горло. Но Хорза знал, что это
бесполезно; мышцы желудка уже парализованы -- ему не вызвать рвоты и не
вывести яд. Глаза Фви-Зонга расширились и заблестели белым, а лицо стало
синевато-серым. Мистер Один таращил на пророка глаза, все еще держа его
вытянутую руку, в которой почти полностью скрывалась его собственная ладонь.
-- По-мо-гать! -- пропищал пророк, а потом донесся только сдавленный
звук. Белые глаза вылезли из орбит, гигантское тело сотрясалось,
голова-купол посинела.
В толпе кто-то закричал. Мистер Один посмотрел на Хорзу и поднял
большой пистолет. Оборотень собрал все силы и плюнул.
Плевок попал мистеру Один в лицо, образовав от рта к уху полумесяц,
проходящий через глаз. Мистер Один отшатнулся назад, а Хорза вздохнул и
снова всосал яд, плюнул сквозь вытянутые трубочкой губы и попал вторым
зарядом в глаза мистера Один. Тот выронил пистолет и провел левой рукой по
лицу. Вторая его рука все еще была зажата в ладони Фви-Зонга, а жирный
пророк дрожал и трясся, выпучив глаза, но ничего не видя. Мужчины, державшие
Хорзу, заколебались; он почувствовал в них растерянность. В толпе закричали
громче. Хорза дернулся всем своим телом, зарычал и плюнул в одного из
мужчин, державших палку, к которой была привязана его рука. Мужчина
пронзительно вскрикнул и отпрыгнул назад. Остальные отпустили и его, и палку
и побежали прочь. Фви-Зонг посинел уже до шеи. Он все еще трясся и сжимал
одной рукой горло, а другой ладонь мистера Один. Мистер Один упал на колени,
опустил голову и, постанывая, пытался стереть с лица слюну и избавиться от
невыносимого жжения в глазах.
Хорза быстро огляделся. Пожиратели смотрели или на своего пророка, или
на его старшего апостола, или на него, Хорзу, но они не собирались ни
помогать им, ни хватать Оборотня. Не все кричали или орали. Некоторые
продолжали петь псалмы, быстро и испуганно, будто то, что они говорили,
могло как-то помешать случившемуся. Но все медленно отступали назад,
удаляясь от пророка с мистером Один и от Оборотня. Хорза дергал и рвал
привязанную к палке руку; она постепенно освобождалась.
-- А-а-а! -- вдруг заорал во всю силу своих легких мистер Один, подняв
голову и прижав ладонь к глазам. Другая его рука, все еще зажатая в ладони
пророка, дергалась в попытках освободиться. Но как Фви-Зонг ни трясся, как
ни таращил глаза и синел, ладонь он держал крепко. Рука Хорзы наконец
высвободилась, он натянул веревки за спиной и, вывернув свободную руку,
пытался развязать узлы. Пожиратели стонали, некоторые еще пели, но
большинство уходили подальше. Хорза зарычал -- частью на них, частью на
упрямые узлы веревок. Побежали почти все. Одна из женщин в лохмотьях с
визгом швырнула в Хорзу ослизлое блюдо, промахнулась и, всхлипывая,
опустилась на песок.
Хорза почувствовал, что веревки начали поддаваться, высвободил вторую
руку, потом ногу. Он, дрожа, встал, посмотрел на хрипевшего и задыхающегося
Фви-Зонга и завывающего мистера Один, мотающего туда-сюда головой и
трясущего своей зажатой ладонью как при рукопожатии в какой-то чудовищной
пародии. Пожиратели бежали к своим каноэ, к парому или бросались на песок.
Хорза наконец освободился совсем и, спотыкаясь, двинулся к тяжеловесно
теряющему равновесие дуэту мужчин, связанных рукопожатием, упал на колени и
схватил валявшийся на песке пистолет. Когда он встал, Фви-Зонг, будто снова
увидев Хорзу, издал несколько последних горловых полузадушенных звуков и
медленно повалился на бок, куда тянул и дергал его мистер Один. Мистер Один
снова опустился на колени. Он еще кричал, пока яд разъедал слизистую
оболочку глаз и действовал на нервы под ней. Рука и ладонь падающего
Фви-Зонга обмякли. Мистер Один посмотрел вверх -- как раз вовремя, чтобы
осознать в своей боли, что громадное тело пророка опускается прямо на него.
Взвыв на вдохе, он вырвал наконец свою ладонь из уже синих комков толстых
пальцев и попытался встать на ноги, но Фви-Зонг рухнул со своих носилок и
вбил его в песок. Прежде чем мистер Один сумел издать еще хоть один звук,
громадный пророк упал на своего ученика и вдавил его плашмя в песок от
головы до задницы.
Глаза Фви-Зонга медленно закрылись. Ладонь, лежащая на горле,