Кэролин Бэнкс. Вспомни о Флебе

Он буквально чувствовал, как медленно умирает. Это было какое-то
внутреннее знание, которого у них, вероятно, тоже не было. Он чувствовал,
как его кровь медленно вытекает внутрь тела, чувствовал нарастающее
внутреннее давление и как кровь слабо просачивается сквозь разрывы в роговой
оболочке. Останки скафандра помогли бы ему, но не спасли. Внутренние органы
отключались один за другим. Желудку не переварить последней пищи, а передний
легочный мешок, в нормальных условиях содержащий насыщенный кислородом
аварийный запас крови на случай, если телу придется мобилизовать последние
силы, опустел; ценное горючее было растрачено в заведомо проигранном бою,
который его тело вело против падающего кровяного давления.
Смерть... я умираю... Какая разница, как это случится, в темноте или на
свету?
Великий Боже, павшие товарищи, мои дети, мой напарник... лучше ли вам
видно меня в этом глубоко погребенном в земле чужом блеске?
Мое имя Квейанорл, Великий Боже, и...
Мысль эта прожгла ярче боли, которую он ощутил, когда попытался
пошевелить своей раздробленной ногой, ярче тихого, уставившегося на него в
упор света станции.
Они говорили, что отправятся к станции "семь".
Это последнее, что он помнил, кроме облика одного из них, летевшего к
нему по воздуху. Должно быть, того самого, который выстрелил ему в лицо; он
не помнил, как это случилось, но пришел к этому выводу... Существо было
послано удостовериться, что он действительно мертв. Но он жил, и ему как раз
пришла одна мысль. Дело будет очень сложным, даже если ему удастся воплотить
мысль в действие, даже если удастся переместить свое тело, даже если все
получится... Но тогда он сделает хоть что-нибудь, и что бы ни случилось, это
будет достойный конец для воина. А это стоило боли.
Он быстро зашевелился, чтобы не переменить решения. Потому что знал,
что времени осталось совсем мало (если вообще уже не было поздно...). Мечом
пронзила боль.
Из разбитого, окровавленного рта вырвался крик.
Никто его не слышал. Крик отразился эхом в освещенной станции. Потом
воцарилась тишина. В его теле все трепетало от отзвуков боли, но он
почувствовал, что свободен. Сварной шов из крови был разорван. Он мог
двигаться; при таком свете он мог двигаться.
Ксоксарл, если ты еще жив... возможно, я скоро сделаю маленькую
неожиданность для наших друзей...
-- Робот?
-- Что?
-- Хорза спрашивает, что ты там делаешь. Йелсон говорила в коммуникатор
шлема, глядя при этом на Оборотня.
-- Осматриваю поезд, который стоит в ремонтном отсеке. Я бы сказал,
если бы что-то нашел. А вы еще не заставили работать свой сенсор?
Хорза скорчил гримасу шлему, который Йелсон держала на коленях,
протянул руку и выключил коммуникатор.
-- В общем-то он прав, верно? -- заметил Эвигер, сидя на поддоне. --
Ведь прибор в твоем скафандре не функционирует, да?
-- Реактор поезда создает помехи, -- сообщил старику Хорза. -- Вот и
все. С этим мы справимся.
Это, кажется, не убедило Эвигера.
Хорза открыл флакон с водой. Он казался себе усталым, выдохшимся.
Какое-то убывание значимости. Сейчас, когда они включили энергию, исчез
мозг. Он проклинал все: разрушенный сенсор массы, Ксоксарла, мозг. Он не
знал, куда подевалась эта проклятая штука, но он выследит ее. А сейчас ему
хотелось сесть и расслабиться. Его мыслям нужно время. Он потрогал голову в
том месте, куда был ранен в огненной схватке на станции "шесть". Внутри
сверлила тупая боль. Ничего серьезного, но это отвлекало, если он будет
неспособен ее отключить.
-- Ты не думаешь, что сейчас нам надо бы обыскать этот поезд? --
Вабслин вожделенно смотрел на блестящие, размашистые черты перед ними.
Хорза не смог сдержать улыбки, увидев восторженное выражение лица
инженера.
-- Почему бы нет? -- ответил он и кивнул улыбающемуся Вабслину. --
Давай осматривай!
Тот проглотил последний кусок и схватился за шлем.
-- Хорошо. Да! Когда-то ведь надо начинать. -- Он быстро поднялся мимо
неподвижного Ксоксарла на посадочную площадку и вошел в поезд.
Бальведа стояла спиной к стене, держа руки в карманах. Она улыбнулась
вслед спине Вабслина, исчезавшей внутри поезда.
-- Вы позволите ему вести эту штуку? -- поинтересовалась она.
-- Кому-то же надо ее вести, -- ответил Хорза. -- Если мы собираемся
взять мозг с собой, нам понадобится транспорт.
-- Это шутка, -- сказала Бальведа. -- Мы можем вечно ездить по кругу.
-- Я -- нет. -- Эвигер отвернулся от Хорзы и посмотрел на агента
Культуры. -- Я возвращаюсь на "ВЧВ". Я не пойду искать этот проклятый
компьютер.
-- Хорошая идея, -- вмешалась Йелсон. -- Мы можем назначить тебя
конвоиром и отправим назад с Ксоксарлом. Только его и тебя.
-- Я пойду один, -- тихо заявил Эвигер и отвел взгляд. -- Я не боюсь.
Ксоксарл прислушивался к их разговорам. Какие писклявые, скрипучие
голоса! Он еще раз проверил свои путы. Проволока врезалась в ороговевшую
кожу на плечах, бедрах и запястьях почти на два миллиметра. Немного больно,
но, может быть, стоило усилий. Он тихо врезал проволоку в свою кожу, тер из
последних сил те места, где проволока туже всего прижималась к телу,
намеренно протирая свой роговой панцирь. Когда его связывали, он набрал
побольше воздуха и напряг все мышцы. Это дало ему ровно столько простора для
игры, чтобы шевелиться, но надо хотя бы чуть-чуть больше, и тогда у него
будет шанс высвободиться.
У него не было никакого плана и никакого представления о времени. Он
даже не предполагал, когда представится такая возможность, но что ему еще
оставалось? Неужели стоять здесь набитой куклой, глупым юнцом? Пока эти
копошащиеся черви с мягкими телами чешут свою ноздреватую кожу и пытаются
найти мозг? Воин так поступить не мог; слишком длинный путь пройден, слишком
много смертей пережито...
-- Эй! -- крикнул Вабслин, открыв маленькое окно в верхнем этаже поезда
и высунув в него голову. -- Подъемники работают! Я только что поднялся на
одном из них! Все функционирует!
Эвигер махнул ему в ответ.
-- Великолепно, Вабслин!
Инженер снова втянул голову и пошел по поезду, проверяя, трогая и
осматривая регуляторы и машины.
-- Грандиозно, да? -- спросила Бальведа остальных. -- Для того времени.
Хорза кивнул. Его взгляд задумчиво бродил от одного конца поезда к
другому. Он допил бутылку, поставил ее на поддон и встал.
-- Да. Только помогло ли им это?
Квейанорл подтянулся на рампе.
В воздухе станции висел дымный шлейф, который почти не перемещался
из-за слабой циркуляции воздуха. Но в поезде работали вентиляторы, и
небольшое движение в голубовато-сером облаке наблюдалось главным образом в
тех местах, где открытые двери и окна выдували едкий туман из вагонов и
заменяли его воздухом, который очистила и отфильтровала система
кондиционирования.
Он тащил себя по обломкам -- кускам стен и корпуса поезда и даже
обрывкам и клочкам своего собственного скафандра. Он двигался с большим
трудом и очень медленно и уже боялся, что умрет, так и не добравшись до
поезда.
Ноги совсем никуда не годились. Лучше бы оторвало и оставшееся две,
тогда ему, наверное, было бы легче двигаться.
Он полз с помощью неповрежденной руки, хватаясь ею за край рампы и
подтягиваясь изо всех сил.
Напряжение было мучительным. Всякий раз, когда он подтягивал тело, ему
казалось, что на этот раз боль слабее, но это было не так. Казалось,
кровеносные сосуды омывало кислотой каждую из тех долгих секунд, что он
висел на краю рампы и тянул свое изломанное, кровоточащее тело по ее
усеянной обломками поверхности. Он тряс головой и что-то бормотал про себя.
Из разрывов на теле, которые было затянулись, пока он тихо лежал, а теперь
снова лопнули, текла кровь. Он чувствовал текущие из единственного
неповрежденного глаза слезы и целительную жидкость, омывающую место, где из
лица был вырван другой глаз.
Перед ним сквозь яркий туман заблестела дверь. Из нее струился слабый
поток воздуха, заставляющий дым завихряться. Ступни Квейанорла волочились
сзади, а грудь скафандра гнала перед собой маленький вал из обломков с
поверхности рампы. Он снова ухватился за край и подтянулся.
Он старался не кричать -- не из боязни, что его кто-то услышит, а
потому, что всю жизнь, с тех пор как он научился самостоятельно стоять на
ногах, его учили страдать молча. Он очень старался; он вспоминал, как его
гнездовой кверл и его мать-родитель напоминали об этом, и ему было стыдно не
повиноваться им. Но когда становилось нестерпимо, боль выдавливала из него
звуки.
Некоторые осветители на потолке станции не горели, поврежденные
выстрелами. Он видел дыры и вмятины в сверкающем корпусе поезда и не
представлял, насколько он поврежден, но уже не мог остановиться. Он должен
продолжать.
Он уже слышал поезд. Он прислушивался к нему, как охотник выслушивает
дикого зверя. Поезд тоже был живым, хотя и раненым -- некоторые моторы
гудели неровно, -- но он был живым. Это Квейанорл умирал, но он сделает все
возможное, чтобы поймать этого зверя.
-- И что ты думаешь? -- спросил Хорза инженера. Он выследил Вабслина
под одним из вагонов, где тот висел вниз головой и разглядывал двигатели
колес. Потом Хорза попросил его бросить взгляд на маленький прибор на груди
скафандра -- главный блок сенсора массы.
-- Точно не знаю. -- Вабслин тряхнул головой. Потом закрыл шлем и
смотровое стекло и увеличил на внутреннем экране картину сенсора. -- Он
такой маленький. Мне бы взять его на "ВЧВ", чтобы как следует проверить. У
меня с собой не все инструменты. -- Он прищелкнул языком. -- С виду он в
порядке; каких-либо заметных повреждений нет. Может, его сбивают с толку
реакторы?
-- Проклятие. Тогда нам придется искать этот мозг вслепую, -- сказал
Хорза. Он позволил Вабслину захлопнуть маленькую дверцу на передней стороне
скафандра.
Инженер выпрямился и поднял смотровое стекло.
-- Проблема в том, -- заявил он мрачно, -- что если приему мешают
реакторы, то бесполезно брать на поиски мозга поезд. Нам придется
пользоваться транзитными трубами.
-- Сначала мы обыщем станцию, -- сказал Хорза. Он встал и посмотрел
через окно на перрон. Йелсон охраняла Бальведу, медленно прохаживающуюся по
каменному полу. Эвигер молча сидел на поддоне. Ксоксарл был привязан к опоре
посадочного мостика.
-- Ничего, если я поднимусь на палубу управления? -- спросил Вабслин.
Хорза посмотрел в широкое, открытое лицо инженера.
-- Да, а почему нет? Только не пытайся трогать поезд с места.
-- Ладно. -- Вабслин поднял счастливый взгляд.
-- Оборотень? -- позвал Ксоксарл, когда Хорза спустился с посадочной
площадки.
-- Что?
-- Эта проволока... слишком тугая. Режет тело.
Хорза внимательно осмотрел проволоку на руках идиранина.
-- Как неприятно, -- сказал он с иронией.
-- Она врезается мне в плечи, ноги и запястья. Еще немного, и перережет
кровеносные сосуды. Мне бы не хотелось умереть так неэлегантно. Я с
удовольствием позволил бы отстрелить мне голову, но быть разрезанным --
неблагородно. Я говорю это, потому что начинаю верить, что ты действительно
намерен доставить меня на флот.
Хорза зашел идиранину за спину и осмотрел те места, где проволока
опутывала запястья Ксоксарла. Ксоксарл сказал правду; путы врезались в его
роговую кожу, как проволочная изгородь в кору дерева. Оборотень нахмурился.
-- Такого я еще никогда не видел, -- сказал он неподвижной спине
идиранина. -- Что вы задумали? Ваша кожа слишком твердая, чтобы такое
получилось само собой.
-- Я вовсе ничего не задумал, человек, -- устало ответил Ксоксарл и
тяжело вздохнул. -- Мое тело повреждено; оно пытается вылечить себя. И
потому становится эластичнее, менее застывшим, пока ремонтирует поврежденные
участки. Ну, если ты мне не веришь, оставь как есть. Но не забывай, что я
тебя предупреждал.
-- Я хочу подумать, -- отозвался Хорза. -- Если будет совсем плохо,
кричите.
И он вернулся к остальным.
-- Об этом придется подумать мне, -- тихо сказал Ксоксарл. -- От
солдата не ждут, чтобы он кричал от боли.
-- Значит, Вабслин счастлив? -- спросила Оборотня Йелсон.
-- Он беспокоится, что не сумеет вести поезд. Чем там занят робот?
-- Убивает время, проверяя второй поезд.
-- Тогда он может спокойно там и оставаться, -- решил Хорза. -- А мы с
тобой можем осмотреть станцию. Эвигер! -- позвал он старика, который
кусочком пластика пытался вычистить остатки пищи меж зубов.
-- Что? -- Эвигер настороженно посмотрел на Оборотня.
-- Присмотри за идиранином! Мы хотим осмотреть станцию.
Эвигер пожал плечами и осмотрел кончик своей зубочистки.
-- Ладно. Все равно сейчас у меня не так много возможностей куда-нибудь
уйти.
* * *
Он вытянул руку, ухватился за край рампы и подтянулся. И на волнах боли
продолжал ползти дальше. Вот уже край двери поезда; он подтянулся, волоча и
переваливая тело с рампы на пол внутри вагона.
Там он немного отдохнул.
Шум крови в голове не стихал.
Рука устала, стерлась до крови и болела. Эта была не колющая и гложущая
боль его ран, но она беспокоила его куда больше. Он боялся, что рука скоро
откажет, слишком ослабеет, чтобы хвататься и тянуть тело, и тогда он не
сможет передвигаться.
По крайней мере теперь путь будет ровным. Надо будет пробраться через
вагон и еще полвагона, но тут не было никаких уклонов. Он попытался поднять
голову и осмотреться, но удалось бросить лишь короткий взгляд, а потом
голова упала снова. По рампе тянулась кровавая борозда, как будто по пыли и
обломкам провели обмакнутой в пурпурную краску метлой.
Незачем смотреть назад. Путь вел вперед, а времени оставалось совсем
мало. Через полчаса он может быть уже мертв. Или еще раньше. Если бы он
остался лежать на рампе, то прожил бы дольше. Движение укорачивало жизнь,
отнимало последние силы.
Он втащил себя в продольный коридор.
За ним по толстому слою крови волочились две бесполезные, искалеченные
ноги.
-- Оборотень!
Хорза нахмурился. Они с Йелсон только собрались осмотреть станцию, но
идиранин позвал Хорзу, едва он на несколько шагов отошел от поддона. Эвигер
с мрачным выражением лица направлял ружье примерно в сторону агента
Культуры. Бальведа по-прежнему ходила взад-вперед.
-- Что, Ксоксарл?
-- Эта проволока. Она скоро меня перережет. Я напоминаю об этом только
потому, что ты так старательно избегаешь моей смерти. Жаль, если мне
придется умереть по случайному недосмотру. Пожалуйста... спокойно уходи,
если не хочешь, чтобы тебе докучали.
-- Вы хотите, чтобы ослабили проволоку?
-- Чуть-чуть. Она не поддается, видишь, и было бы прекрасно, если бы я
мог дышать, не разрезая себя.
-- Если вы и на этот раз попытаетесь выкинуть какой-нибудь трюк, --
заверил Хорза идиранина, подошел поближе и направил ружье ему в лицо, -- я
отстрелю вам обе руки и все три ноги и потащу дальше на поддоне.
-- Твоя жестокая угроза убедила меня, человек. Очевидно, ты знаешь, что
у нас протезы считаются позорными, даже тогда, когда они -- следствие
военных ранений. Я буду вести себя спокойно. Только ослабь чуть-чуть
проволоку -- как добрый союзник.
Хорза немного ослабил проволоку там, где она врезалась в тело
Ксоксарла. Командир отделения выгнулся и шумно вздохнул.
-- Теперь куда лучше, малыш. Намного. Теперь я останусь в живых, чтобы
подвергнуться наказанию, которое, по твоим словам, меня ожидает.
-- Все зависит от тебя, -- ответил Хорза. -- Если он начнет дышать
по-боевому, -- крикнул он Эвигеру, -- отстрели ему ноги.
-- Слушаюсь, сэр, -- отсалютовал старик.
-- Надеешься наткнуться на мозг, Хорза? -- спросила Бальведа. Она
перестала прохаживаться и остановилась перед ним и Йелсон, держа руки в
карманах.
-- Никогда не знаешь наперед, Бальведа, -- ответил Хорза.
-- Грабитель могил, -- заявила Бальведа с ленивой улыбкой. Хорза
повернулся к Йелсон.
-- Дай знать Вабслину, что мы уходим. Пусть присмотрит за перроном и
проследит, чтобы Эвигер не заснул.
Йелсон поговорила с Вабслином по коммуникатору.
-- Вам лучше пойти с нами,-- сказал Хорза Бальведе. -- Мне не хочется
оставлять вас здесь при включенном оборудовании.
-- О Хорза, -- с улыбкой сказала Бальведа. -- Вы мне не доверяете?
-- Идите вперед и помалкивайте, -- потребовал Хорза усталым голосом и
показал направление, которое решил выбрать. Бальведа пожала плечами и
повиновалась.
-- Ей обязательно идти с нами? -- спросила Йелсон и пошла рядом с
Хорзой.
-- Мы могли бы ее запереть, -- ответил он.
-- Да ладно, черт возьми, что уж там? -- решила Йелсон.
* * *
Юнаха-Клосп летел сквозь поезд. Через окна были видны ремонтные ниши со
всеми их машинами: сверкающими в свете ярких потолочных ламп токарными
станками и кузницами, сварочными аппаратами, суставчатыми захватами,
запчастями, гигантскими лебедками и подъемниками.
Поезд был по-настоящему интересен; древняя технология создала вещи,
которые можно было посмотреть, потрогать и исследовать, но Юнаха-Клосп
прежде всего радовался возможности побыть одному. Через несколько дней
общество людей начало его утомлять и больше всего приводило в отчаяние
поведение Оборотня. Этот человек был нетерпим к другим видам! Считать меня
только машиной? -- думал Юнаха-Клосп. Да как он мог на такое осмелиться!
Приятно было сознавать, что тогда, в туннеле, он отреагировал первым и
спас жизнь некоторым -- возможно, даже этому неблагодарному Оборотню, --
отправив Ксоксарла в нокаут. Как ни неохотно он признавался себе в этом, но
робот гордился тем, что Хорза поблагодарил его. Но происшествие в принципе
не изменило взглядов этого человека. Вероятно, он скоро совсем забудет, что
произошло, или убедит себя, что это было лишь нечаянным поступком сбитой с
толку машины. Его чувства, причины, почему он рисковал повредить себя, чтобы
защитить людей, знал только сам Юнаха-Клосп. Более того, он должен был их
знать, жалобно сказал он себе. Возможно, он не должен был предпринимать
никаких усилий; возможно, он должен был спокойно наблюдать, как идиранин их
расстреливает. То, что он сделал, просто казалось ему в то мгновение
правильным. Дурак, обругал себя Юнаха-Клосп.
Он двигался сквозь ярко освещенные, жужжащие помещения поезда, словно
отделившаяся часть этого большого механизма.
Вабслин почесал голову. На пути к кабине управления он остановился
перед вагоном с реактором. Некоторые его двери никак не хотели открываться.
Должно быть, они были оборудованы замками безопасности, управляемыми,
вероятно, с мостика, или летной палубы, или как там еще называлось это
маленькое помещение в голове поезда, где находилось управление. Тут он
вспомнил о приказе Хорзы и выглянул из окна.
Эвигер сидел на поддоне, ружье смотрело на спокойно стоящего у опоры
идиранина. Вабслин втянул голову назад и еще раз попытался открыть дверь,
ведущую через вагон с реактором. Потом тряхнул головой.
Рука и ладонь слабели. Над ним стояли ряды сидений с пустыми экранами
напротив. Он тащил себя вдоль нижних частей сидений. Он уже почти добрался
до коридора, ведущего в передний вагон.
Он не знал, как одолеет этот коридор. Есть ли там что-нибудь, за что
можно держаться? Бессмысленно сейчас ломать над этим голову. Он ухватился за
ближайшее сиденье и подтянул себя.
С террасы, ведущей из ремонтной зоны, они видели передний поезд, в
котором был робот. Возвышаясь над углубленным полом охранного отсека,
сверкающий поезд затаился в маленьком полутуннеле, тянувшемся вдоль задней
стены. Он очень походил на длинный и тонкий космический корабль, а темная
скала вокруг -- на беззвездный космос.
Йелсон разглядывала спину агента Культуры и хмурилась.
-- Очень уж она послушна, Хорза, -- сказала она тихо, чтобы ее мог
слышать только Оборотень.
-- Мне это только на руку, -- ответил Хорза. -- Чем послушнее, тем
лучше.
Йелсон чуть качнула головой, не сводя глаз с женщины впереди.
-- Нет, она хочет нас убаюкать. У нее еще есть карта, которой можно
сыграть, и она только ждет, когда наступит подходящий момент.
-- Ты себе вообразила, -- сказал Хорза. -- Это твои гормоны; ты
подавлена и поэтому выдумываешь всякие подозрения и предчувствия.
Она перевела хмурый взгляд с Бальведы на Оборотня. Глаза ее сузились.
-- Что?
Хорза поднял свободную руку и улыбнулся.
-- Шутка.
Йелсон по-прежнему хмурилась.
-- Она что-то задумала. Я знаю. Я чувствую, -- сказала она и кивнула
сама себе.
* * *
Квейанорл протащил себя по коридору, отодвинул дверь в вагон и медленно
пополз по полу.
Постепенно он забыл, зачем и куда двигался. Он знал, что должен
продержаться, двигаться вперед, ползти дальше, но уже не мог точно
припомнить, какой цели все это служило. Поезд превратился в лабиринт пыток,
разработанный для того, чтобы причинять ему боль.
Я тащу себя к своей смерти. Даже если я ослабну совсем и не смогу
больше ползти, все как-то образуется. Я помню, что о чем-то думал какое-то
время назад, но о чем я тогда думал? Умру ли я, если доберусь в кабину
управления поезда и продолжу свое путешествие по другую сторону смерти? Об
этом я думал?
Я, как маленький ребенок, ползу по полу... Иди ко мне, малыш, говорит
поезд.
Мы что-то искали, но я уже не помню... точно... что... это...
Они осмотрели большую пещеру. Потом поднялись по лестнице к галерее,
ведущей к жилищам и складам станции.
Бальведа стояла у края широкой террасы, тянувшейся на половине высоты
между полом и потолком вокруг пещеры. Йелсон наблюдала за агентом Культуры,
пока Хорза открывал двери в жилые помещения. Бальведа смотрела через широкую
пещеру. Ее худые ладони покоились на ограждении. Его верхний край был на
уровне ее плеч; высота бедер людей, которые когда-то построили Командную
Систему.
Вблизи места, где стояла Бальведа, в пещеру вел мостовой кран. Он
свисал на тросах с потолка и тянулся до террасы на другой стороне, где в
скалы убегал узкий, ярко освещенный туннель. Бальведа смотрела через длинный
мост на далекое отверстие туннеля.
В голове Йелсон мелькнула мысль, не думает ли агент о побеге, но она
знала, что она этого не сделает. А потом подумала, что она сама, возможно,
желает, чтобы Бальведа сделала попытку, только чтобы выстрелить в нее и
избавиться.
Бальведа отвела взгляд от узкого мостика.
Ксоксарл повел плечами. Витки проволоки немного сдвинулись,
соскользнули вверх.
Человек, охранявший его, выглядел усталым, возможно, даже сонным, но
Ксоксарл не знал, долго ли будут отсутствовать остальные. В данное мгновение
он не мог позволить себе сделать многое, так как Оборотень, вернувшись,
может заметить, что проволока сидит уже не так прочно. Но даже если события
будут развиваться не лучшим образом, все же, очевидно, был велик шанс, что
люди не найдут эту якобы разумную вычислительную машину. В таком случае
лучшее решение -- ничего не предпринимать. Тогда он позволит им взять его на
корабль. Вероятно, этот называвший себя Хорзой человек собирается
потребовать за него выкуп. Это казалось Ксоксарлу самым правдоподобным
объяснением тому, что его оставили в живых.
Возможно, флот заплатит за возврат воина, хотя семье Ксоксарла было
запрещено делать что-либо подобное, да и семья была небогатой. Он никак не
мог решить для себя, оставаться в живых и попытаться смыть позор пленения и
продажи будущими делами или напрячь все силы, чтобы вырваться из плена или
умереть? Ему больше нравилось действовать; таким было вероисповедание воина.
Если сомневаешься, действуй!
Старик встал с поддона и обошел вокруг. Он подошел достаточно близко к
Ксоксарлу, чтобы проверить проволоку, но бросил на нее лишь беглый взгляд.
Ксоксарл разглядывал лазерное ружье охранника. Его большие ладони, связанные
за спиной, медленно открылись и закрылись; он сам даже не осознал этого.
Вабслин добрался до палубы управления в голове поезда. Он снял и
положил шлем на пульт, стараясь не задеть ни одного регулятора, и только
прикрыв несколько мелких неосвещенных панелей. Стоя в центре палубы, он
зачарованно огляделся широко раскрытыми глазами.
Поезд под ногами слабо вибрировал. Шкалы и измерительные приборы,
экраны и панели демонстрировали готовность к работе. Регуляторы
располагались перед двумя гигантскими креслами, с которых можно было
смотреть поверх пульта сквозь бронированное стекло, образующее часть круто
падающего носа поезда. Туннель впереди был темным; лишь на боковых стенах
горели несколько маленьких ламп.
В пятидесяти метрах дальше за сложным расположением стрелок рельсы
расходились в два туннеля. Один шел прямо, и в нем Вабслин видел задний
конец стоящего впереди поезда, другой делал дугу вокруг ремонтных и
обслуживающих пещер и вел к следующей станции.
Вабслин протянул руку над пультом управления и потрогал стекло, чтобы
почувствовать холодную и гладкую поверхность, и улыбнулся про себя. Стекло,
не обзорный экран. Это в его вкусе. Эти строители знали голографические
экраны, сверхпроводники и магниты -- и все это применили в транзитных
трубах, -- но для своего главного детища не постеснялись придерживаться явно
примитивной, но зато более надежной технологии. Поэтому поезд имел окна из
бронестекла и бегал по металлическим рельсам. Вабслин медленно потер ладони
и пробежал взглядом по множеству приборов и регуляторов.
-- Мило, -- прошептал он и спросил себя, удастся ли разобраться, какие
регуляторы открывают запертые двери вагона-реактора.
Квейанорл добрался до палубы управления.
Она была невредимой. Если смотреть с пода, она состояла из