Кларк Саймон. Царь Кровь

   – Прежде всего, Рик, – начал Стенно, – я должен извиниться.
   – Не стоит.
   – Нет, ты все же извини, Рик, потому что я последний месяц вел себя... чертовски странно, скажем так. Еще с вечеринки, помнишь? Я влетел, перемазанный кровью, но сам я этого даже не помню. На самом деле здесь один большой провал. Я через все это прошел, как зомби. Ничего даже не помню, кроме...
   – Кроме серых.
   Он кивнул. Глаза его затуманились, стали далекими.
   – Только они и были реальны. Да, я вроде быпомню это собрание у Бена, где тоже я... выступил. Потом куда-то рванул. Но мне было страшно. Не знаю, почему. Вся эта история с беженцами, ядовитым газом в Лидсе, это было как сон... как не настоящее. И только ночь была реальной, когда я видел, как они повсюду бродят.
   – Серые?
   – Да, я их вижу. Но больше никто не видит. Я сказал Сью, но она мне просто не верит. – Он посмотрел на меня пристально. – Из нас из всех, Рик, ты, наверное, единственный, кроме меня, кто видит.
   – Но ведь они не могут быть невидимы для других?
   – Может, и могут. – Он припал к кружке, потом заговорил снова. У него в глазах появился блеск евангелиста, будто он сообщает что-то столь же чудесное, сколь и ужасное. – Впервые я увидел их в день вечеринки у Бена Кавеллеро. Они хотели, чтобы я пошел с ними. Тогда им не придется меня заставлять. Они пронесли меня через лес – там, наверное, я и разбил себе голову. – Глаза его разгорелись. – Понимаешь, Рик? Они избрали меня. Потом избрали тебя. Мы для них особые. Мы...
   – Притормози, – сказал я. – Что ты имеешь в виду: “избрали”? Откуда они взялись? – Я чуть не добавил: “Из летающего блюдца, что ли?”
   – Из-под земли, – сказал Стенно обыденным тоном. – Это серые разогревают Землю. Они вызвали вулканы и цунами. Они накачивают в города ядовитый газ.
   – Послушай, Стенно, ты же этого не знаешь. Мы все пережили страшные вещи. Может, мы все это себе...
   – ...вообразили? – Он засмеялся, но смех был очень напряжен и полностью лишен веселья. – Рик, мы все это вообразили, вплоть до точного их описания. Грубая серая кожа, кроваво-красные глаза. Может, мы...
   Я сделал ему знак замолчать – к нам по дороге шли две девчонки, наверняка хотели искупаться в пруду ниже лагеря. Сначала они шли по солнцу, потом ушли в тень деревьев, иногда внезапно выныривая на свет солнца, косо бившего меж ветвями.
   Это было, будто смотришь старый немой фильм, где все малость дергаются. Яркий свет, веселые лица – и снова уходят в темноту. Через несколько дней они могут погибнуть. Нам было о чем беспокоиться – о начинающей гореть под ногами земле. О том, что кончаются припасы. О мародерствующих бандах.
   И меньше всего народу нужны были проповеди Стенно и Рика Кеннеди “Берегитесь серых”.
   Девчонки пробежали мимо, заранее радуясь свежей воде.
   Но я не мог избавиться от того, что видел. Этот образ был вдавлен в самую ткань моего мозга. И стоило мне закрыть глаза, он появлялся, четкий и яркий. Лицо, которое я видел ночью, светилось, я его видел во всех его грубых подробностях. Огромная голова, грубо напоминающая человеческую. Когда она на меня глядела, то склонялась набок, будто что-то возбудило ее любопытство. Я видел широкий нос и шумно раздувающиеся ноздри, как у лошади, и они били мне в лицо холодным выдохом.
   Я пытался шевельнуться, но это создание удерживало меня, схватив ладонями за голову.
   Оно изучало мое лицо – или заставляло меня изучать свое. Мне отчаянно хотелось закрыть глаза, но я не мог – и должен был впивать все подробности. Широкий нос, возбужденно дышащие оттопыренные ноздри. От широкого лба через череп – костистый гребень с гривой черных волос в каком-то неземном могиканском стиле.
   И кожа, покрывающая лошадиный череп, как обивка. Она складывалась в глубокие морщины возле черногубого рта, и по ней были беспорядочно разбросаны бородавки, как заклепки.
   И глаза: раскосые и красные – цвета крови.
   Лицо наклонялось ко мне, заполняя весь мир, приближаясь ближе, ближе, ближе...
   Здесь-то я и потерял сознание.
   Я заморгал, ощутив внезапную тошноту.
   О’кей, признаю. Факт: я видел серых. Факт: я чувствовал на себе их руки. Но признать, что мы, как говорит Стенно, их избранные, я не мог.
   – Стенно, – начал я деликатно, – послушай, а чем мы можем доказать, что эти... эти серые вышли из-под земли?
   – Но ведь все сходится? Они нагрели поверхность планеты, они намеренно вызвали падение цивилизации. Нагрев – это вроде артподготовки по окопам противника перед атакой пехоты.
   – А серые – это пехота и есть?
   Глаза у Стенно вдруг заледенели.
   – Ты думаешь, я спятил?
   – Боже мой, Стенно, я думаю, весь мир спятил. И это не очень безумно звучит после того, что мы пережили.
   – Но ты не пойдешь со мной к Стивену и не расскажешь ему, что мы знаем?
   – Я думаю, пока рано... Погоди, Стенно! Сядь.
   – Ты все еще бздишь рассказывать. Рик, серые реальны.Ты их видел. Ты с ними был.
   – Да, я их видел. Может, они меня даже куда-то водили. Но я не знаю куда. Не могу вспомнить.
   – Тогда пошли со мной. Расскажем Стивену.
   – Что на поверхность земли вторглась раса серых, которые – что? Тайно жили у нас под ногами и прятались от нас Бог знает с каких времен?
   – Вполне возможно.
   – Уверен, что возможно.
   – Но?
   – Но если мы такое заявляем, нам нужны серьезные доказательства.
   – Например?
   – В идеале – серый человек. Во плоти. – Я посмотрел в глаза Стенно. – Живой или мертвый.

39

   Расставшись со Стенно, я пошел искать Кэролайн. Мне нужно было общество, а она всегда была рада мне.
   – В чем дело, Рик? – улыбнулась она. – У тебя такой вид, будто ты увидел чудовище.
   Я похолодел на солнцепеке. Потом мрачно улыбнулся.
   – Чудовище? Я их теперь все время вижу. Особенно когда смотрюсь в ручей.
   – Бедный мальчик, – вздохнула она. – Пойдем погуляем с тетей Кэролайн.
   Карабкаясь по круче на пустошь, я заметил Викторию. Она стояла у дерева, глядя на кручу, переходившую в отвесную скальную стенку. Да, у нее не то что не все дома, а пожалуй, что там мало кто остался.
   Пройдя минут десять, Кэролайн своим хрипловатым голосом сказала:
   – Вот здесь будет хорошо.
   Она повернулась ко мне, расстегнула мне молнию на джинсах и запустила туда руку. Чудесную прохладную руку.
   – Нас здесь никто не увидит, – шепнула она. – Хочешь посмотреть, как я раздеваюсь? Я снова буду для тебя танцевать.
   Готов признать: я был напуган тем, что со мной творилось. Я стал думать, не пошатнулся ли я в уме, видя, как загорается пожаром весь окружающий мир? И то, что я вижу серых – не признак ли подкрадывающегося безумия? Надо найти одного такого как веское свидетельство, чтобы самому себе доказать, что я в своем уме. И я тут же решил, что если увижу еще раз одного из серых, всажу ему пулю в ногу. Тогда у меня будет, что показать другим. Что-то такое, что пискнет, если его ткнуть палкой. Тогда мне все поверят. Но сейчас мне нужно было за кого-то уцепиться, за другого человека.
   – Осторожней, Рик! Порвешь тете футболку.
   – Я тебе другую куплю, – выдохнул я, срывая с нее футболку через голову. И набросился на пояс ее джинсов. Она целовала меня, горячо дыша от страсти.
   – Делай что хочешь, любимый. Что хочешь. Ты знаешь, как я тебя хочу.
   Долой джинсы, долой трусы, навзничь Кэролайн. На спину на вереск. Она не жаловалась, когда вереск уколол ей спину, зад и ноги.
   Я сорвал с себя ремень и спустил штаны. Я не мог оторвать глаз от этого прекрасного тела. Маленькие груди с бледными сосками, блестящие на солнце.
   Я рухнул как в лихорадке, впиваясь ей в рот, в груди, в мягкие волосики внизу.
   Она приподнялась, упираясь лобком мне в рот. Ах, как она сладко пахла! Просто хотелось всадить зубы в ляжку и попробовать ее на вкус.
   Мир бешено завертелся, начал сказываться недосып. Я не мог забыть то, что было вчера на пустоши. Мне надо было защититься от реальности неудержимым сексом.
   – Держи меня, – выдохнула она. – Держи! Я хочу почувствовать... Ох, хорошо.
   Я схватил руками ее груди. Она закрыла глаза, раскрыла полные губы.
   – О-о-о... то, что надо.
   Меня что-то вело в тот день. Я залез на нее, сердце колотилось как безумное.
   – Ох... Рик, ласковей. Прошу тебя, ласковей. Я еще не... Оу! А-а-а...
   Я вбивал себя в нее так свирепо, что слышен был хруст вереска у нее под ягодицами. Я вдавливал ее в землю. Это было отчаяние, я хотел выбить у себя из головы реальность. Любой ценой.

40

   Стивен Кеннеди был настроен серьезно.
   Прошло два дня после гибели трех беженцев на пустоши и день после моего разговора tet-a-tet со Стенно о серых.
   Мы все, шестьдесят четыре человека, сидели на травянистом берегу ручья в долине, а Стивен расхаживал вдоль и излагал, что мы должны делать и чего не должны, если собираемся пережить все это и не потерять собственных шкур.
   – Огонь разводить нельзя, – сказал он твердо. – Дым могут увидеть за много миль. Нам не надо объявлять кому бы то ни было – беженцам, вооруженным бандам или кому еще, – что мы сидим на горах продуктов. Дальше: мы больше не можем лениться и жить на припасах, которые сюда принесли. Тогда мы через полмесяца сядем на голодный паек. Уже сейчас кончается картошка и свежие фрукты. И хлеба никто не пробовал уже несколько дней. Поэтому, люди, начиная с сегодняшнего дня открываем охоту за провизией.
   – Охоту за провизией? – Голос Дина Скилтона был густо приправлен скепсисом. – Ты серьезно?
   – Серьезно, Динни. Время для шуток уже давно нырнуло в задницу Люцифера.
   – В каком смысле – охоту за едой?
   – Я составил списки. – Стивен развил полные обороты, просто видно было, как кипит в нем энергия. Он все силы и способности решил посвятить тому, чтобы мы были сыты и невредимы. – В магазинах еще есть запасы, в домах, в гостиницах...
   – Их уже все небось растащили, – снова усомнился Дин.
   – Если будем искать как следует, что-нибудь найдем. Может быть, придется сунуться туда, куда ангелы ступать не смеют, только и всего.
   – То есть в Лидс?
   – Может быть.
   – Блин, там же что не сгорело, так то закрыто ядовитым газом.
   – Значит, добудем противогазы. Пойдем туда и вернемся с едой.
   – Но ты же не думаешь...
   – Дин! – Стивен излучал энергию, и никому его было не свернуть с пути. – Слушай меня, пожалуйста. Когда я изложу планы, мы их обсудим. Тогда можете голосовать, оставаться ли мне руководителем группы. А пока что дай мне сказать.
   – Но где мы достанем противогазы? Это же невозможно!
   – Ты прав, Дин. Но я тебе вот что скажу: теперь, чтобы просто прожить еще пару дней на этой планете, придется делать невозможное. И мы каждый день будем делать невозможное возможным. Дошло?
   Дин пожал плечами и сунул в рот зубочистку. Я знал, что у него есть свое мнение о том, как надо руководить группой. И еще я знал, что он готов поднять бунт, если выйдет не по его. Виктория, сидевшая ближе всех к месту, где стоял Стивен, сказала:
   – Не следует также забывать, что нам придется изменить наши понятия о еде. В этой местности много растений и животных, которые являются съедобными. Мы должны научиться отличать ядовитые от тех, которые можно есть без вреда для здоровья. Например, сваренную крапиву можно есть, а еще листья бука и одуванчика.
   Стивен благодарно кивнул, а я стал замечать, что они с Викторией ведут двойную игру. Она играла роль помощника, вставляя полезные предложения или просто усиливая то, что он уже сказал. И снова я подумал, какой был смысл предупреждать меня держаться от Виктории подальше. Она красива: пышные блестящие темно-рыжие волосы и глаза острые, как лазеры. Не раз она кидала на Дина Скилтона взгляды неодобрения, которые иначе как опасными не назовешь. И еще она глядела таким же пылающим взглядом на Рут Спаркмен. Я стал думать, не строит ли Виктория планы на моего брата.
   Следующий час Стивен излагал нам свои планы. Все они сводились вот к чему: найти еду. Устроить склады в тайных местах на пустоши на случай, если на лагерь будет налет. А мысль, которую надо было довести до нас до всех, была еще проще: приспособиться – или подохнуть. Почти все, за очевидным исключением Дина Скилтона, кивали в такт словам Стивена. Кажется, они начинали зажигаться его планами.
   – Мы не знаем, сколько еще можно будет остаться здесь в Фаунтен-Мур. Если нас обнаружат другие беженцы, придется уходить. И неизвестно, что может случиться с земной корой у нас под ногами. Мы уже все видели выгоревшие зоны, которые распространяются в нашу сторону. Может быть, они нас не затронут, но уверенности нет. Так что помимо доставки запасов провизии нам нужно еще найти зоны, где можно поставить лагерь. Будь то в соседней долине или за сто километров отсюда.
   Дин фыркнул и заржал:
   – И как ты предлагаешь это сделать? Отрастить крылья и лететь?
   – Именно это я и предлагаю. Говард Спаркмен в прошлом году получил пилотские права. Теперь на сцену выходим мы и совершаем невозможное. Находим легкий самолет. Облетаем страну. Находим еду. Привозим сюда. Это самая легкая часть работы.
   – Легкая? – переспросил Дин. – А какая тогда трудная?
   – Научить тебя летать, старина Дин. Ты будешь одним из наших пилотов.
   Это хотя бы заткнуло пасть Дину Скилтону.

* * *

   Стивен Кеннеди получил свой вотум доверия. А нам досталась приличная физическая нагрузка, пока мы обшаривали окрестности в поисках самолета. Я знал, что для зажиточных фермеров не очень необычно иметь самолет-другой. Они даже оставляют незасеянную полоску на пшеничном поле, чтобы иметь собственную взлетную полосу.
   Логику использования самолета (если мы его найдем и найдем горючее) было легко понять. Дороги до сих пор забиты беженцами, удирающими от бедствий, постигших запад страны. И эти беженцы не отойдут в сторонку, пропуская грузовик, набитый продуктами. Они разорвут в клочья и машину, и водителя, хоть бы тот был вооружен до зубов. А еще есть блокпосты на дорогах, где сидят вооруженные автоматами и тяжелыми пулеметами мужчины – да и женщины. Может, это действительно регулярная армия, но мы в этом сомневались. Скорее всего это дезертиры, и цена за проход – отдать им последний ломтик бекона и крошку сухаря, которые у тебя остались в рюкзаке. И даже после этого они вполне могут попортить тебе внешний вид, разнеся лобешник пулеметной очередью.
   Что еще осложняло поиски – что разведгруппы, ищущие самолет, должны были передвигаться незамеченными. Нам только не хватало, чтобы нас выследила какая-нибудь шайка беженцев и пришла за нами в Фаунтен-Мур – долину, которая показалась бы им молочными реками с кисельными берегами.
   Мы видели издали вооруженные лагеря. Это было все что угодно – от одинокой фермы до деревни, обнесенной колючей проволокой и окопанной траншеями. Некоторые были явно необитаемы. Другие переполнены голодающими беженцами. Теперь действительно приходилось убивать, чтобы тебя не убили.
   Время от времени попадались другие группы людей в поисках провизии. Однажды я встретил группу красных – мужчин, женщин и детей. Они действительно были красными – волосы, кожа, одежда. Мы спрятались за изгородью и смотрели, как они идут – истощенные, изголодавшиеся. Наверное, они прошли где-то через горячую точку, где их засыпало красным пеплом, а им уже давно было не до того, чтобы чиститься. Один из них, старик, упал ничком на дорогу, я даже слышал, как он стукнулся лицом. Остальные шли дальше. Не знаю даже, заметили ли они.
   Мы затаились и смотрели им вслед. Грязная цепочка людей, уже наполовину мертвых.
   Дальше пошло хуже.
   Тела лежали на дороге там, где упали.
   Подойдешь к дереву – а там целая семья с веревками вокруг шеи, как адские елочные игрушки. В кармане отца предсмертная записка, излагавшая, что с ними случилось и почему они решили, что лучше положить всему этому конец. Я аккуратно ее сложил и положил в карман. Пойдет в архив Кейт Робинсон.
   Кейт Робинсон? Вы, может быть, спросите, есть ли она еще на этой картинке? По правде говоря, она все глубже и глубже в нее входит. Хотя я обещал себе быть добродетельным. Я действительно думал, что люблю Кэролайн Лукас. Не было дня, чтобы мы не сбегали в пустошь, не сбрасывали лихорадочно одежду и она не творила со мной чудеса губами или тем, что к югу от экватора.
   Так что же случилось со мной и с Кейт Робинсон? Скоро узнаете. Это все произошло, когда мы нашли самолет и Рок выкинул одну из своих шуток, которые считает невероятно веселыми. Может, так и есть, когда шутят не с тобой. В общем, Рок протащил Кейт и меня, Рика Кеннеди, аж до самого Лондона или того, что от него осталось.

41

   Но я забегаю вперед. Жизнь, как я уже сказал, становилась мерзее и грязнее.
   На одной из вылазок за едой я услышал шум на соседнем поле. Я был один; Дин Скилтон и еще двое ждали в лесу, пока я осматривал окрестности.
   Крики я услышал, когда шел через поле в направлении какой-то фермы.
   Я осторожно выглянул из-за стенки и увидел страшное.
   Двадцать мужиков с дикими глазами, всклокоченными волосами и бородами гнались по траве за женщиной лет сорока. Она была одета в изорванное зеленое платье, босая, светлые волосы коротко стрижены – наверное, и от вшей тоже.
   Она бежала, вскидывая колени в воздух. Не помню, кричала ли она. Наверное, она вложила все силы в этот безумный бросок через поле. А мужчины, которые бежали за ней, распевали что-то вроде “у-у-у-у-у!”
   У-у-у-у!
   Они приближались. Один схватил ее за локоть, она извернулась и вырвалась.
   Потом она свернула, и я с ужасом заметил, что она бежит ко мне. Если она перепрыгнет эту стену, то наведет толпу на меня.
   И тогда я труп. У меня в магазине пять патронов. Пару этих диких тварей я срежу, но остальные меня разорвут – сомневаться не приходится.
   Мои спутники в добром километре отсюда, они не успеют мне помочь.
   Женщина приближалась, высоко вскидывая колени.
   Ближе... ближе...
   Я уже видел травинки, позеленившие ее босые ноги. Она смотрела прямо мне в глаза, хотя я могу поклясться, что она меня не видела.
   Выкаченные глаза были белыми, как вареные яйца. Лицо покраснело от напряжения, щеки отдувались от тяжелого дыхания. А за ней жадной массой раскрытых ртов и машущих рук бежала толпа, скандируя: “У-у-у-у!”
   Мне предстояло стать свидетелем такой же сцены, как когда Кэролайн уволокли в лес.
   Я должен что-то сделать.
   Что?
   Всех мне не перестрелять. Были бы гранаты да пулемет...
   Она вбежала прямо в стену.
   Уф!
   Выдох от удара.
   Она полезла на стену. Закинула руки (солнце блеснуло на золотых браслетах), перекинула босую измазанную ногу.
   Тут она увидела меня, и у нее глаза расширились. По-прежнему прячась от толпы, я подобрался и схватил ее за руку, чтобы помочь перелезть. Она застыла, потом дернулась назад с полными ужаса глазами.
   У-у-у-у!
   Они приближались.
   – Давайте я помогу, – сказал я, приглушив голос. – Перелезайте и бежим к ручью. Там спрячемся под мостом.
   Она улыбнулась, и эта улыбка преобразила ее лицо.
   – Спа...
   И ее не стало – вот так, сдернули на ту сторону. Рука выскользнула у меня из пальцев, оставив золотой браслет.
   Быстро, пригибаясь, я бросился за шайкой, видя сквозь трещины в стене, что они уносят женщину прочь.
   Я шел за ними, но все еще не знал, что делать. Ну, Рик, включи мозги! Что бы сделал Стивен? Он бы придумал план. Черт, у этого человека последнее время просто вдохновение. Он решает любые проблемы, воплощает любые планы. Ты же его брат, Рик, сообразительность у тебя в крови. У тебя три минуты, чтобы спасти эту женщину. Что ты будешь делать?
   Сжимая руками винтовку, я шел за поющими психами.
   Если эти гады ее изнасилуют, может, я все-таки смогу ее у них потом выкрасть. Никто в Фаунтен-Мур не возразит против еще одного уцелевшего.
   Тем временем я дошел до луга, уходившего к ручью.
   В другое время это было бы красивое место: акр мягкой свежей травы, быстрый поток, играющий на солнце. У самого берега ручья несколько ив, и у одной на ветви тарзанка. Такая, на которой я часами катался в свои десять лет над ручьем возле дома. Тогда мир был приятным местом.
   Сегодня этот луг был истинным срезом ада.
   Все так же распевая, сумасшедшие понесли женщину в поле. Она дергалась, извивалась, отчаянно пытаясь вырваться, выгибала спину, билась у них в руках.
   Посреди поля стоял деревянный кол, вкопанный в землю. Он доходил мне до плеча. И был заострен.
   Вот тогда я понял, что они с ней сделают. Кажется, и она тоже поняла. Потому что она закричала. Горький механический крик, и он длился и длился...
   Я дал себе слово рассказать все о том, как это случилось. И не пропустить ничего. Ни одного слова. Вы должны знать, что мы делали друг с другом в то лето, когда загорелась под ногами земля.
   Но я не буду вас упрекать, если вы следующие несколько абзацев пропустите. Это грязно, это отвратительно, это унизительно; то, чему я был свидетелем, выжжено в моей памяти на всю жизнь.
   Все, что я могу – это вас предупредить. Если можете выдержать, читайте.
   Вот что они сделали с кричащей женщиной:
   Толпа понесла женщину к колу, и мужчины вместе с присоединившимися к ним женщинами стали сдирать с нее одежду.
   Скоро она осталась голой. Был виден ее пупок, полоска волос на лобке, видно, как дрожали ее ягодицы.
   Тяжелые груди женщины затряслись, когда ее, вопящую и извивающуюся, подняли повыше, а она мотала головой, пытаясь освободиться.
   И я понял, что мне делать. У винтовки был оптический прицел, и мне предоставлялся верный выстрел. Я понял, что единственная возможность – всадить ей пулю в лоб и избавить от мучений.
   Потому что я уже знал, что изнасилования не будет.
   Инстинкт выживания заглушил половое влечение. Осталось только влечение к еде.
   Двое мужчин с каждой стороны подняли ее над собой, держа за руки и за ноги, как несет команда-победительница своего капитана, так они ее несли к колу.
   Я приложился глазом к прицелу и отвел затвор.
   Я увидел кол, торчащий из земли. Он был заострен как карандаш, к единой точке. В прицел было видно, что кол толщиной с мою руку. И он был в пятнах. Его уже использовали.
   Во рту пересохло, сердце застучало, отдаваясь эхом под сводами черепа. Я видел увеличенные головы толпы, колтуны в волосах от дерьма и крови, дикие, безумные глаза. В них пылал алчный голод. Месяц-полтора назад это были учителя, конторщики, дантисты, госслужащие – сегодня они стали племенем дикарей.
   И я знал, как мне помочь женщине.
   Тяжелые груди женщины затряслись, когда ее, вопящую и извивающуюся, подняли над заостренным колом.
   Я прицелился. Красное лицо, разделенное на четыре части перекрестьем прицела, заполнило мое поле зрения. Она стискивала зубы, крепко зажмурила глаза. Она знала, что они будут делать.
   Господи, они же сажают ее на кол!
   Вы меня понимаете. Они именно сажалиее. Не протыкали грудь или живот. Они ее сажали сверху и...
   Я проглотил слюну, задержал дыхание, пытаясь унять дрожь в руках, прицелился. Лицо было точно в центре перекрестья. Жизнь спасти я ей не могу, но могу избавить от мучений.
   У-У-У-У-У!
   Это был дикарский ритуал. Держа женщину над колом, они вопили так, что распугали птиц на соседних деревьях. У-У-У-У-У!
   Я потянул спусковой крючок, заранее видя, как голова женщины разлетится кровавыми брызгами от поцелуя пули. И тогда мне улепетывать, спасая свою шкуру. Щелк!
   И все. Ни грохота, ни толчка в плечо, когда пуля на скорости четыреста метров в секунду вылетает из дула. Черт!
   Осечка. Я потянул затвор, чтобы выбросить гильзу. Он дошел до половины и застрял. Черт, черт, черт!
   Я воевал с затвором, пытаясь выбросить дефектный патрон, – и остановился.
   Поздно, Рик. Поздно!
   Лицо женщины было все так же искажено судорогой, стиснутые зубы, зажмуренные глаза. Я чувствовал, как она напрягает всю свою волю, чтобы встретить грядущую боль.
   А ритуал шел шаг за шагом. Под тот же дикий монотонный распев.
   Ее подняли выше, как жертву некоему темному и жестокосердному богу.
   Почти бережно ее посадили на заостренный кол. Ее ноги держали ровно по обе стороны кола, ступнями вниз, будто сажали на лошадь.
   Было видно, как она задержала дыхание. Ожидая боли – такой неизбежной, гнусной, мерзкой, раздирающей боли, не желая допускать ее в свое тело.
   Ее держали руками, выпрямляя торс. И потом те, кто держал ее за ноги, потянули вниз. Сильно. Так, что сами оторвали ноги от земли, повиснув всей тяжестью. Они стискивали зубы от усилий, сажая свои жертву на острую вершину кола.
   Мои глаза метнулись к лицу женщины, а кол входил глубже и глубже...
   Тело ее дернулось в судороге, руки взлетели в позу распятого.
   Потом рот и глаза распахнулись от болевого шока.
   Я беспомощно глядел. Ее глаза встретили мой взгляд, и будто меня ударило молнией энергии от нее ко мне, удар был физический, я даже пошатнулся.
   На ее лице был виден только болевой шок, глаза выкатились так, будто сейчас выскочат из орбит, рот раскрылся, будто челюсть готова была отскочить.
   А на меня накатил брутальный поток ужаса, боли, омерзения и простой ясной жалости, что ее жизнь кончилась вот так на колу посреди поля в окружении возрожденных дикарей.
   В опустошении, в отвращении я стал пятиться, не в силах повернуться спиной к изувеченной женщине. Ритуал продолжался, и вперед вышли женщины с мясницкими ножами. Они стали резать. Правая грудь жертвы отделилась одним куском, хлынула кровь.