Кларк Саймон. Царь Кровь

Саймон Кларк
Царь Кровь

Это – конец

   Хорошо. Представьте себе:
   Перед вами – пустыня.
   Пустыня черная, запретная, зловещая.
   Разрушенные здания, выгоревшие машины, голые сожженные деревья. И, поглощая все, сыплется с неба адским снегом черный поток пепла.
   Нарисуйте огненное небо. Подсвеченные желтым и оранжевым тучи. Рыщущие на горизонте молнии.
   Нарисуйте реку. Вода в ней течет цвета крови – яркая, флюоресцирующая краснота.
   Нарисуйте плотину из черепов, ребер, костей тысяч мертвецов. Нарисуйте ворона на черепе. Он сует клюв в глазницу, выковыривая остатки глаза.
   А теперь представьте себе, что багровые воды перекатываются через кости кровавым порогом и ревут так, что гром стоит над этой землей кошмара.
   Вообразите бегущих через пустыню людей. Десятки людей, сверкающие глаза на почерневших лицах. Одеты они в изорванные лохмотья костюмов, джинсов, летних платьев. Некоторые в мундирах – медсестры, военные, полиция.
   А перед стаей бежит человек. Он молод, обнажен до пояса. Голая грудь вымазана сажей. На лице ярко сверкает пот.
   У вас мелькает мысль, не лидер ли он этой группы.
   А может, они за ним гонятся?
   А если да, что будет, когда они его поймают?
   Он бежит по берегу кровавой реки, и тут случается необычное.
   С неба мягко опускаются сотни листов бумаги. Часть попадает в реку, и их уносит.
   Другие планируют к земле и там лежат, непорочно-белые на угольно-черном пепле.
   Они покрыты отчаянными письменами от руки. Будто те, кто яростно записывал слова, должны были сказать что-то смертельно важное.
   Только они знали, что не успеют дописать до того, как...
   До того, как – что?
   Медленно, по одному опускаются на почерневшую землю гигантские хлопья снега. Проступают фразы:
   НЬЮ-ЙОРК: Я слышал ее приближение. Как ревущий по рельсам поезд, а потом со страшным глухим ударом захлестнула город приливная волна; она рвалась через жилые кварталы, сминая их в лепешку, вырывая вопящих людей из кровати и поглощая.
   Наш квартал уцелел один из немногих. Я видел океан, лижущий окна третьих этажей...
   ФЛОРИДА: Сегодня утром полмира грохнулось в Царство Грядущее. По крайней мере так казалось. Стоя на балконе, я видел, как Диснейленд рванулся в небо. Эпкот-центр, Волшебное Королевство, Гора Грома – все просто взлетело. Потом было пламя, огненным занавесом на полнеба.
   ИОГАННЕСБУРГ: Тысячи трупов, почти все в ночной одежде, сплетены смертным ковром на всех дорогах– Комиссионер-стрит, Клаш-стрит, Твист-стрит. Кое-где они лежат в четыре-пять слоев, и торчат окоченевшие руки и ноги. Сотни искали спасения в Англиканском соборе на Бри-стрит. В дверях собора – трупы страшной грудой гниющего мяса...
   МАДРИД: От взрывов остались десятки кратеров. Парк Эсте похож на поверхность Луны. На фоне вечернего неба ярко пылает Королевский дворец. Извилистые языки пламени огненными демонами вырываются из окон и лижут стены...
   СИДНЕЙ: Оперный театр будто растоптан взбешенным великаном, когда-то красивый свод провалился внутрь. Тела повсюду...
   ЛОНДОН: Надувная лодка пробирается среди покрывшего озеро мусора. Камера наезжает: это не мусор, это плавающие тела. Дрейфует мимо девушка в подвенечном платье. Камера плавно панорамирует вверх. Зрители ахают.
   Мы смотрим на здание Парламента. Огромный дом – как корабль на якоре среди озера. Часы “Биг Бена” навечно застыли на без десяти два.
   Еще кадры: Колонна Нельсона – расщепленный обломок – торчит из воды, покрывшей Трафальгарскую площадь. Безмолвный проход по Черинг-Кросс-роуд. Волны от лодки, качнув мертвые головы, разбиваются о вывески – “Мардер ван”, “Пицца Хат”, “Фойлз”, “Уотерстоун”, обувной магазин...
   ВЕЛЛИНГТОН: В городе бушует пожар. Но горят не дома, огонь рвется из огромных щелей в самой земле. Будто строем вкопали в землю головой вниз ракеты, включили двигатели, и синее пламя ударило на сотни метров вверх с визгом, от которого лопаются микрофоны телевидения...
   СКР-Р-РИПП!
   Я свернулся в клубок. Ужасный звук бьет в череп так, что он вот-вот лопнет, словно яичная скорлупа. В двадцати шагах из земли вырвался огненный шар. Вспышка опаляет мне волосы на руках до пепла. Еще секунда – и вокруг меня каскадом сыплются черепа, бедренные кости, кисти рук, лопатки, дымящиеся позвоночники, куски гнилого мяса, легкие, кожа и пылающее сердце.
   У моих ног плашмя падает лицо. Оно сорвано с черепа одним лоскутом...
   Господи, что случилось с этими людьми?
   НЕТ ПРАВИЛА, ГЛАСЯЩЕГО, ЧТО ГЕОЛОГИЧЕСКИЕ ИЗМЕНЕНИЯ ДОЛЖНЫ ПРОИСХОДИТЬ ПОСТЕПЕННО. ОНИ НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО ПРОДОЛЖАЮТСЯ СОТНЯМИ ИЛИ ТЫСЯЧАМИ ЛЕТ. КА ТА СТРОФИЧЕСКИЕ ПОДВИЖКИ ЗЕМНОЙ КОРЫ МОГУТ ВЫЗВАТЬ ГЛУБИННЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ ЗА СЧИТАННЫЕ ДНИ, ЧАСЫ И ДАЖЕ МИНУТЫ. ТОЛЬКО ВБЛИЗИ СРЕДИЗЕМНОГО МОРЯ СЕЙЧАС БОЛЕЕ ДВУХСОТ ГОРОДОВ УШЛО ПОД ВОДУ.
   ДВЕСТИ ПЯТЬДЕСЯТ МИЛЛИОНОВ ЛЕТ НАЗАД, НА ПЕРЕХОДЕ МЕЖДУ ПЕРМСКИМ И ТРИАСОВЫМ ПЕРИОДАМИ В РЕЗУЛЬТАТЕ МОЩНЫХ ВУЛКАНИЧЕСКИХ ВЫБРОСОВ ВЫМЕРЛО ДЕВЯНОСТО ПРОЦЕНТОВ ВОДНЫХ ВИДОВ, А СЕМЬДЕСЯТ ПРОЦЕНТОВ НАЗЕМНЫХ ПОЗВОНОЧНЫХ БЫЛИ СТЕРТЫ С ЛИЦА ЗЕМЛИ.
   Так доверчиво блестели в вечернем свете ее глаза. Я поймал себя на том, что смотрю вниз, на ее груди с розовыми сосками. При всем желании я не мог не видеть синяков, выступающих так явственно, будто наведенные черными чернилами...
   Она задрала мне футболку, чтобы прижаться грудью к голой коже моего живота, и шепнула: “Можешь делать со мной все что хочешь. Все-все. Ты ведь знаешь?”
   Я захватил ее волосы в горсть, с ревом накатила на меня волна желания...
   Мгновение спустя мы катались по траве, срывая друг с друга одежду, целуясь, кусаясь, ласкаясь, тяжело дыша в неприкрытом вожделении. Я впился поцелуем в ее теплые губы. Потом, тяжело дыша, я схватил ее руками за бедра...
   ~~
   Сегодня этот луг был истинным срезом ада.
   Все так же распевая, сумасшедшие понесли женщину в поле. Она дергалась, извивалась, отчаянно пытаясь вырваться, выгибала спину, билась у них в руках.
   Посреди поля стоял деревянный кол, вкопанный в землю. Он доходил мне до плеча. И был заострен.
   Вот тогда я понял, что они с ней сделают. Кажется, и она тоже поняла. Потому что она закричала. Горький механический крик, и он длился и длился...
   Я дал себе слово рассказать все о том, как это случилось. И не пропустить ничего. Ни одного слова.
   Но я не буду вас упрекать, если вы следующие несколько абзацев пропустите. Это грязно, это отвратительно, это унизительно; то, чему я был свидетелем, выжжено в моей памяти на всю жизнь.
   Все, что я могу – это вас предупредить. Если можете выдержать, читайте.

* * *

   ВОТ ЧТО ОНИ СДЕЛАЛИ С КРИЧАЩЕЙ ЖЕНЩИНОЙ:
   Толпа поднесла женщину к колу. Потом стали сдирать с нее одежду...
   Тяжелые груди женщины затряслись, когда ее, вопящую и извивающуюся, подняли над заостренным колом...

* * *

   ГОСПОДИ, БОЖЕ МИЛОСЕРДНЫЙ... С ЧЕГО МНЕ НАЧАТЬ?
   Началось это с того, что весь проклятый город пришел к твоему порогу?
   Или когда река превратилась в кровь?
   Или когда запылали камни у тебя под ногами?
   А может быть, с прихода Серого Человека?
   ~~
   И снова представьте себе черную пустыню. Сгоревшие автомобили. Разрушенный город. Бегущих людей.
   Наконец-то получен ответ на вопрос, ведет ли толпу человек с обнаженным торсом или она его преследует.
   Он спотыкается.
   И тут же на него наваливается толпа. В руках людей – кухонные ножи, бритвенно-острые осколки стекла от экранов телевизоров, банки из-под пива, сплющенные в грубые, но смертоносные клинки.
   Человек пытается подняться. Рана на лбу развалила его лицо лишней парой зазубренных губ.
   Мелькают кулаки, он вырывается из рук толпы. И снова бежит.
   У него есть шанс убежать. Он молод, он быстр.
   Он бежит к берегу реки, выбрасывая длинные ноги. Босые подошвы взметают черную пыль. Кружатся за ним листы бумаги.
   Уже кажется, что он спасется, и тут женщина из толпы кидает в него кирпич. Полуголый хватается за голову обеими руками и падает с раскрытым в крике ртом.
   Толпа бросается вперед, тыкая ножами. Юноша похоронен под грудой тел.
   Вдруг сквозь хаос машущих рук и ног вырывается его кулак. Человек взметает его вверх.
   И рука его раскрывается, пальцы, дрожа, тянутся вверх, будто к чему-то невидимому в небе. Чему-то чудесному.
   Толпа яростно бьет ножами.
   Представьте себе листы бумаги на черной земле.
   Представьте себе алые пятна на когда-то белоснежных этих листах.
   Вообразите себе, как расплываются эти алые пятна, размазываются по бумаге красным. Ярко-красным, живым цветом. И красный отблеск в огненном свете.
   Где это?
   Можете сами догадаться.
   Это там, где нет правительства или представительной власти. Не правит ни премьер, ни президент.
   Потому что это – ваше будущее:
   Это страна, где КРОВЬ – ЦАРЬ.

1

   ГОСПОДИ, БОЖЕ МИЛОСЕРДНЫЙ... С ЧЕГО МНЕ НАЧАТЬ?
   Началось это с того, что весь проклятый город пришел к твоему порогу?
   Или когда река превратилась в кровь?
   Или когда запылали камни у тебя под ногами?
   А может быть, с прихода Серого Человека?
   Нет. Я вернусь еще раньше. Знаете, я думаю, это все началось в день вечеринки в саду Бена Кавеллеро. Это был вечер, когда я решил наконец стиснуть зубы и что-то сказать Кейт Робинсон. И, кажется, это самый подходящий вечер.
   Теперь, оглядываясь назад, мне кажется, что та ночь выпала из волшебного сна.
   Был июль, чарующе теплый, миллионы далеких световых точек в небе, падающие звезды чертили следы. Сад Бена Кавеллеро заполнила молодежь, смеющаяся в безмятежном счастье, оптимизме и надежде, потому что эти ребята знали только, что в это лето они переходят великую черту, от отрочества к взрослости.
   И сейчас у них были все причины смеяться, шутить, пить вино Бена Кавеллеро, есть его угощение и влюбляться под его вишнями. Весь мир лежал у их ног. Перед ними простиралась возможность выходить в мир и делать что угодно, и стать кем угодно. Они были молоды, и все девушки были красивы.
   А самой красивой из всех была Кейт Робинсон. И через минуту я попрошу ее погулять со мной в саду – вдвоем.
   И я шел через сад, и чувствовал, будто я из футбольной команды, идущей на такой волне удачи, такой чертовски, невероятно сильной волне, что ничто на всей Земле не победит ее.
   Это должна была быть одна из лучших ночей моей жизни.
   Но это была ночь, когда Сатана озлился вконец. Он ударил плечом в подземные ворота, и бил, пока не разбил их в щепы. Потому что в эту ночь на землю обрушился Ад.

2

   Меня зовут Рик Кеннеди. Это было в день вечеринки у Бена Кавеллеро. Мне было девятнадцать лет.
   Я уже сказал, что это был прекрасный июльский день. Время ползло к девяти. Солнце ушло за холмы, плеснув красным на полнеба.
   Сад полнился людьми. Из них три четверти были только что из школы, и ничего им больше не хотелось, как полениться остаток лета перед университетом или колледжем.
   Я после долгих хлопот собрал оркестр, согласовал даты гастролей; скауты звукозаписывающих компаний, вывалив языи и пуская голодную слюну, встали уже на наш след. Мои планы так хорошо воплощались в жизнь, что я мог бы поверить, будто моя фея-крестная как следует махнула волшебной палочкой и щедро посыпала их порошком удачи.
   Из динамиков в деревьях гремела музыка. Всем было невероятно весело, воздух гудел от возбужденных разговоров. Казалось, протяни руку и бери счастье горстями, заворачивайся в него, как в большое махровое полотенце.
   Я расположился рядом с барбекю, откуда ясно была видна Кейт Робинсон – она смеялась и болтала с подругами. Когда я впервые ее увидел в кафе в Лидсе, ощущение было у меня такое, что его можно назвать только отчаянием. Во мне случилось что-то, над чем я был не властен. Сердце заколотилось, перехватило дыхание, будто я полторы минуты просидел на дне плавательного бассейна. Нас представил Говард Спаркмен. Обменялся я с ней едва ли десятком слов (“Очень приятно... отличное лето выдалось... неплохой у них “капуччино”... до свидания”). Но Кейт Робинсон вошла в мои сны. Я этого не хотел. Я не хотел отвлекаться. Оркестр требовал меня всего с головой. Но человеческой природе плевать было на мои планы.
   Кейт Робинсон, нравится мне это или нет, вошла мне в голову плотно. И все последние полтора месяца там и пребывала.
   Я сместился на шаг, чтобы не выпускать ее из виду сквозь синюю завесу дыма, восходившую от шипящих на барбекю цыплят.
   Она была выше всех остальных девушек. И было в ней что-то, из-за чего любой мужчина должен был поглядеть на нее еще раз. Будто увидел что-то, что его поразило, только не понял что; но каждый дергал головой назад, чтобы кинуть второй взгляд. И я тоже искал это,попивая ледяное пиво. Я до сих пор не знаю, что же в ней было такое, но оно поражало так, что дыхание перехватывало.
   Она была невероятно привлекательна, но дело не только в этом. Не в том, как светлые волосы струились ей на плечо и падали на грудь. Может быть, дело в ее глазах. Скорее зеленые, чем голубые, своей миндалевидной формой они почти напоминали восточные. Легко было предположить, что в ее жилах течет та же кровь, что у воинственных ханов Чингиз-хана, пронесшихся с востока на запад до самых ворот Европы, срезая по дороге головы мусульман и христиан без всякого предпочтения одних другим. А может быть, так поражали ее брови. Черные, как перья ворона, они создавали резкий контраст со светлыми волосами. И чтобы закончить портрет: от длинной линии ее спины захватывало дыхание, когда она стояла, держа в чутких пальцах бокал вина, чуть касаясь ногтем передних зубов и улыбаясь, будто слышит забавный рассказ. А я оторваться не мог от этих зеленых глаз...
   – О чем задумался? – Говард Спаркмен подошел сзади и положил мне руку на плечо, наклонившись вперед, чтобы наколоть пластиковой вилкой кусок колбасы, потом шутливо дернул меня за ухо свободной рукой. – О чем задумался, спрашиваю?
   – Что, прости? – Я сфокусировал взгляд на улыбающемся круглом лице.
   – Слушай, лапонька, ты действительно где-то паришь с феями?
   – Да нет, кое о чем задумался.
   – Кое о чем? Кое о ком, вернее. Я прав или н прав?
   Я усмехнулся.
   – Слушай, пусть от тебя будет толк – передай мне еще баночку пива.
   – Услуга за услугу. Ты мне набери тарелку цыплят, хлеба, капустного салата, картофельного салата, да еще этих креветок, сельдерея и вон той розовой штуки в большой миске – что это, я не знаю, но оно так заманчиво поблескивает, что я готов жениться. Можешь еще горсточку колбасок прихватить.
   – Ты все еще на диете?
   – Да ну тебя! – рассмеялся он. – Меня Рут все время достает.
   – Я бы не жаловался. Посмотри, какое на ней платье!
   – Рик, друг мой, она моя кузина.
   – Значит, это вполне законно?
   – Да, но невозможно... Слушай, это долгая история. Давай, ты мне набери еды, я тебе принесу пива, и ты мне расскажешь про свой оркестр.
   Нагруженные большими тарелками еды и кучей банок пива, собравшихся у наших ног, как помет преданных щенят, мы сели на скамейку в патио Бена Кавеллеро и стали разговаривать. Такой выдался вечер – все говорили о будущем. У всех были планы. Шампанское так подняло дух, что невозможного в мире не осталось.
   С Говардом Спаркменом я познакомился, когда переехал в Ферберн. Ему было одиннадцать, мне девять. Он сидел на дереве, нависавшем над нашим садом.
   – Эй, пацан, – крикнул он, – закусь есть?
   – Закусь?
   – Ага, закусь. Ну там, шоколад, яблоки, пирог... еда, в общем?
   – Нет.
   – А, черт, я с голоду помираю. Ладно, тогда залезай ко мне.
   – А это не опасно?
   – Безопасно, как в доме... таком, знаешь, набитом под крышу динамитом, с искрящей проводкой и полным грузовиком спичек у входа.
   Насколько я знаю, теперь Говард по деревьям не лазил. Теперь он носил очки с золотой оправой, лицо у него было как полная луна, и работал он в банке в Лидсе. А ел все равно как бегемот. Этот человек обожал, просто обожал есть и пить. Но он, с виду законченный стереотип увальня-обжоры, последний год до седьмого пота тренировался, добывая пилотские права. И если когда-нибудь в солнечный воскресный день над Ферберном скользнет легкий самолет, стреляя двигателем среди звуков горловой отрыжки, можете последний доллар ставить, что это не кто иной, как Спарки Говард наслаждается очередным налетом на синее небо.
   Мы сидели, Говард слизывал с пальцев цыплячий жир и говорил, как откроет когда-нибудь ресторан. Я ему верил.
   – Быстренько, Рик, – оживленно сказал он, – дай-ка вон ту чесночную подливку. У тебя за спиной.
   – А как ты назовешь ресторан?
   – “Кормушка”.
   – А что будет в меню?
   – Уж точно не будет этих вшивеньких тарелочек с листиком того и капелькой сего. Придешь в “Кормушку” – нажрешься, как викинг. – Он протянул мясистую руку. – Здоровенные куски говядины... рыба целиком... горы картошки... озера подливы. Там тебе не ложка нужна будет, а лопата.
   – Когда будем давать свой рекордный концерт в Лидсе, я к тебе приведу весь оркестр.
   – И публику тоже веди.
   Я усмехнулся:
   – Ловлю тебя на слове.
   Говард глотнул пива.
   – Я тут со Стенно говорил в гараже. Он только что вернулся с Тенерифе.
   – А, с медового месяца! Усталый у него вид?
   – Усталый? Изможденный!
   – Зная Сью, думаю, она его все две недели из койки не выпускала.
   – В общем, когда они там были, началось извержение вулкана Тейде. Как раз посередине их отпуска. Сью только что легла, а Стенно был в душе, и тут весь дом затрясся, стены загремели.
   – И что он?
   – А он крикнул Сью: “Что там творится?” Она отвечает: “Наверное, землетрясение”. А он кричит в ответ: “Слава Богу, а то я думал, ты без меня начала”.
   Мы засмеялись. Было тепло и хорошо. Синева над головой становилась темнее. По траве ходили люди, весело болтая, пили вино из бокалов. Кейт Робинсон откусывала булку. Даже оттуда, где были мы с Говардом, была видна белизна ее зубов.
   То, что случилось, случилось без предупреждения. Он будто упал с темно-синего неба. Только что были смех и музыка, и вот на траве лежит человек.
   Он орал, сучил ногами. Сначала я подумал, что у него на лице маска.
   Это и была маска. Своего рода.
   Лицо человека было покрыто кровью.

3

   – Что с ним стряслось?
   – Кто-то его головой сыграл в футбол.
   – Осторожнее!
   – Надо ему чем-то лицо обтереть... Боже мой, видите этот порез на глазу?
   – Полотенце... Бен, нужно полотенце. Можно...
   – Конечно, конечно, бери из ванной. Я пока аптечку принесу.
   – Здесь дело серьезное. Швы нужны.
   – Я тут вижу только один порез. Не думаю... Эй, эй, спокойнее! Все хорошо, мы тебе поможем! Лежи спокойно, мы... лежи! Сейчаспоможем – успокойся...
   Если на лужайку, где идет вечеринка, падает человек с окровавленной головой, вы попытаетесь помочь, верно? Сделаете все, что можете, даже если это просто вызвать “скорую”.
   Но этому типу ничего такого не было нужно. Он извивался и кричал каким-то странным голосом: “Оставьте меня... не трогайте, не трогайте... не надо. Оставьте меня!”
   Глаза у него были закрыты, и выражение лица было такое, будто какой-то садист ободрал его наждаком.
   В конце концов все отошли от него на пару шагов, оставив корчиться на траве. Кто бы ни пытался до него дотронуться или успокоить, слышался тот же всхлипывающий голос: “Оставьте меня... не трогайте, не трогайте... не надо, не надо больше!” От его корчей на траве оставались кровавые мазки.
   Я оглядел столпившиеся вокруг озабоченные лица. Все ощущали одну и ту же беспомощность. Одно дело – помочь человеку с порезанной головой. Но такой, который ведет себя так странно... даже, прямо говоря, психованно —тут уж не знаешь, что и делать. Накурился? Или шизофреник? А что, если он вдруг вскочит и набросится на нас?
   И только Кейт Робинсон в конце концов что-то сделала.
   Наклонившись рядом с человеком, она стала его ласково успокаивать, как ребенка; потом взяла полотенце и бережно, очень бережно стала промокать ему лицо.
   Он тут же резко распахнул глаза. Боже мой, от одного вида этих глаз у нас перехватило дыхание. Они сверкнули с лица, как белые пластиковые диски. Зрачки и радужки сократились до черных точек в белых кругах. Все застыли при виде этого чистейшего ужаса.
   Я шагнул вперед, готовый оттащить Кейт, если он начнет махать кулаками.
   У него был неимоверно перепуганный вид, будто еще минута – и у него мозги взорвутся от страха.
   – Все хорошо, хорошо. Все будет нормально... успокойтесь... все отлично.
   Это был голос Кейт, тихий успокаивающий шепот.
   Тут случилась метаморфоза.
   Будто кто-то нашел выключатель. Человек перестал дергаться. Он вздохнул и закрыл глаза, было почти физически ощутимо, как расслабились, размякли мышцы у него под кожей – вдруг. Только кадык шевелился на горле медленными глотательными движениями.
   – Кризис миновал, – сказал кто-то у меня за спиной.
   – Это, наверное, шок, – произнес кто-то другой с облегчением от того, что больше не надо иметь дело с окровавленным психом.
   Снова люди подались вперед, желая помочь. Кейт все еще промокала кровь с лица лежащего.
   – Боже мой, поверить не могу! – Говард Спаркмен смотрел на раненого, не веря своим глазам. – Боже мой, я его не узнал. С таким окровавленным лицом... Рик, ты видел, кто это?
   Я снова всмотрелся в лицо лежащего.
   – Стенно? Черт побери!
   Стенно, механик, из гаража Фуллвуда. Мы о нем незадолго до того говорили.
   Говард выглядел так, будто раскусил что-то горькое.
   – Стенно сказал, что придет на вечеринку. Смотри, что какой-то гад с ним сделал. Ты только посмотри на его глаз!
   Мне стукнула в голову кошмарная мысль.
   – А где его жена? Она разве не с ним?
   Кейт подняла на меня глаза в тревоге, пораженная той же мыслью. Если Стенно собирался прийти с женой, то что случилось со Сью?
   По толпе прошел озабоченный говорок, лица побелели. Я оглянулся на сад, все еще ярко освещенный закатом, почти ожидая, что сейчас Сью, хромая, войдет в ворота, исцарапанная, в разорванной одежде.
   Говард Спаркмен хлопнул себя по лбу.
   – Думай, Говард, думай... Что тебе Стенно на той неделе сказал? Вечеринка... Сью... Сью... Вспомнил! – Его глаза вспыхнули за очками. – У Сью на этой неделе вечерние дежурства в больнице. Он говорил, что она не сможет прийти.
   – Слава Богу!
   – Этим гадам это с рук не сойдет, – услышал я слова Говарда, обращенные к группе наших школьных друзей.
   – Дин говорит, что надо позвонить в полицию.
   – В полицию? А что они сделают?
   – Энди прав, кто бы это ни сделал, они уже далеко.
   – Это может быть снова банда из Бистона.
   – Может быть. У них там есть рыжий пацан с конским хвостом. Барри Фрипп его поймал, когда пацан у него радио из машины выковыривал.
   – Тот самый, который ткнул Дина отверткой?
   – Именно он.
   – Наверняка они налетели на Стенно, когда он срезал дорогу через лес.
   – Слушайте, люди, какого черта мы ждем?
   – В каком смысле?
   – Полиция нам ничего не сделает, если мы их поймаем.
   – Что ты предлагаешь?
   – Я предлагаю их найти и выдать им как следует, вот что.
   – Я “за”. Мы им таких навешаем, что они никогда не забудут и дважды подумают прежде, чем снова лезть.
   Вот. Вот тут все и началось.
   То, что мы задумали, было не так уж и ново. Мы – тесная группа ребят из маленькой деревни на холме рядом с Лидсом. С детских лет у нас были разборки с городскими бандами. Наверняка и у наших отцов тоже.
   Но в эту ночь должно было выйти по-другому. По крайней мере, для меня. Потому что здесь для меня все и началось. И мне уже никогда не стать прежним.

4

   Подогретые выпивкой Бена Кавеллеро и собственным праведным гневом, мы высыпали из сада. Бена и гостей мы оставили помогать Стенно. Хотя битва с бистонской бандой была в определенной степени нашим частным делом, нашлись и люди не из нашего городка, желающие внести свой вклад. Они были разъярены не меньше нас, и самым простым способом сбросить эту ярость было растворить ее в достаточной порции сладкой праведной мести.
   Дом Бена Кавеллеро стоял в добром километре от деревни Ферберн. На машине к нему можно было проехать по Оук-лейн, делающей эксцентрический извив через такую далекую деревню, как Ривертон до самого дома Бена. А быстрый путь – напрямую через лес.
   Мы решили, что по этому пути Стенно и пошел. Там на него и напали бистонские подонки. Там мы их найдем и вломим им как следует.
   Закрывая сейчас глаза, я вижу все так ясно, будто это было вчера. Нас было человек пятнадцать, целеустремленно идущих своим путем, так что каждому было ясно: мы идем бить морды. Громче всех говорил Дин Скилтон с увязанными в пучок длинными каштановыми волосами и размахивал при этом руками, казавшимися слишком для него длинными. Его веснушчатое лицо горело алкоголем и гневом. Солнце заходило за холм. Город Лидс вдалеке был уже покрыт тенью, и начинали мигать его огни. Над головой, ввинчиваясь в глубокую голубизну, шел самолет на посадку в аэропорт Лидс-Бредфорд. За спиной еще виднелась цепочка тополей на краю сада Бена Кавеллеро, и светилась в угасающем солнце черепичная крыша его дома.
   Я заметил, что за нами идут три девушки. Одной из них была Кейт Робинсон. Было искушение отстать и дать ей меня догнать, но ребята могли бы подумать, что я сдрейфил, и потому я прибавил шагу, чуть опередив группу.