Страница:
Потому что я хотел сдержать этот нависший страх. Не знаю почему... Не могу объяснить, откуда было это чувство. Пусть кожа ее горела жарко рядом с моей, я ощущал этот ползучий страх, исходящий из нее, изнутри, обращая ее в лед где-то в самой глубине ее существа.
Время было 16.37.
Я пытался не глядеть на часы. Я хотел любить ее изо всех сил. Я хотел, чтобы она утонула в море чувственности. Я хотел, чтобы она растаяла в оргазме.
Но этот страх не уходил. Предчувствие чего-то темного и холодного, приближающегося неумолимо. Ужасного и леденящего, как привидение.
У нее по щекам текли слезы.
Да, она это тоже чувствовала.
Я это знаю.
Время было 16.40.
Я помню каждую из этих минут, как драгоценные камни на нитке. Одна за другой. В медленном ритме. Смерть вывязывала ожерелье.
Я вздрогнул.
Я сказал себе, что это просто воображение.
Но я знал, что мы оба это чувствовали. Никакие доводы рассудка не могли развеять предчувствие беды или неминуемой катастрофы. Ждущей своего назначенного времени по собственному расписанию Дьявола.
16.43.
Минуты приходили и уходили.
Я все помню. Это случилось в 16.59.
– Рик?
– Что?
– Мне хочется домой.
Она прерывисто говорила слова, а я все еще вбивал себя в нее.
– Скоро... будем дома. А-ах!
– Ага, еще! Еще!
– Кэролайн, ты чудо.
– Еще.
– Я люблю тебя.
Страх плещет черными крыльями.
– Еще.
Кровь потекла льдом по моим жилам.
– Люби меня, Рик!
– Это и делаю.
Она улыбнулась сквозь слезы.
– Как ты... красива...
В тот миг я забыл, что мы лежим на земляном полу, что мы в углу жестяного сарая на поле у черта на куличках. Я вбивал себя в нее, ощущая долгие гладкие электрические удары. Я видел только ее глаза.
Чудесные карие глаза, глядящие на меня с такой любовью, лаской, нежностью.
– А-ах!
Насчет кончать вместе – это распространенный миф. Мало у какой пары это получается. У нас тоже раньше редко это бывало. На этот раз мы кончили вместе.
И на миг все зло мира отдалилось от нас. Остался только искристый поток энергии. Я кричал, выгибаясь дугой, задирая голову, пот капал с лица, внутри разрывался огромный огненный шар.
Подо мной извивалась Кэролайн, выкрикивая мое имя.
И все прошло. Я рухнул боком рядом с ней. Мы лежали, тяжело дыша, глядя на стропила.
Время было 16.51.
Она поцеловала меня в губы.
– Одеваемся, любимый.
– Дина еще долго не будет.
– Прошу тебя, оденемся.
– В чем дело?
– Мне здесь не нравится.
– Почему?
– Не знаю... просто боюсь. В сарае? В поле? В пустынной местности? Но я это тоже ощутил. Я начал одеваться.
– Ты что-то услышала?
– Нет. – Она надела лифчик. – Но только тут... как-то тут не так.
Я бросил взгляд на дверь – почти вообразив, что там стоит серый. Упираясь массивным серым кулаком в косяк, склонив серую голову набок и глядя на нас красными мокрыми глазами, как только что пролитая кровь.
Я вздрогнул.
Да, черт возьми, мне тоже хотелось отсюда убраться. И снова ощущение нависшего страха, как огромного нетопыря.
Опасность.
Та крошечная красная лампочка, которая есть у каждого из нас в той глубине мозга, что осталась еще от динозавров, тревожно замигала.
Опасность.
Древний клочок серого вещества чуял то, что быстрый, и умный мозг примата не мог учуять. И лампочка мигала:
Опасность... опасность... опасность.
Мозг примата отдал приказ на выживание:
ПРОВАЛИВАЙ ОТСЮДА КО ВСЕМ ЧЕРТЯМ!
Но почему? Я выглянул наружу.
Время было 16.53.
Все спокойно. Все нормально.
Откуда же такой испуг? Откуда пришел этот подпороговый сигнал опасности.
Я застегнул пояс джинсов, взял винтовку и пошел к двери вслед за Кэролайн. Она озабоченными глазами высматривала опасность.
– Что-нибудь видишь? – спросил я.
– Нет. Но что-то не так.
– Я знаю. Я это чувствую. А ты?
– Что-то давит. Как перед грозой.
Снаружи до самой изгороди тянулся заросший луг и уходил к деревьям. Пробежал через поле заяц.
Будто спасаясь от смерти.
16.45.
– Ты знаешь, где тот родник, куда пошел Дин? Я кивнул:
– В ту сторону. За деревьями.
– Можем пойти ему навстречу.
– Я возьму рюкзаки.
16.56. – Рик!
– Что?
– Помнишь, что я говорила про Кейт Робинсон?
– Кэролайн...
– Я серьезно. Она милая девушка.
16.57.
– Разберешься с рюкзаками?
– Вполне. Если ты понесешь винтовку.
– Поняла.
– Если кого-нибудь увидишь, не стреляй сразу. Может нас еще и не заметят.
– Поняла.
Чувство страха, неминуемой опасности просто давило, я заметил, что мне трудно дышать. Вытаскивая рюкзаки с яблоками к дверям, я просто задыхался.
– Дай мне один рюкзак, – сказала она.
– Нет, я сам. Давай лучше отсюда валить.
16.58.
Мы с трудом вышли из сарая. У меня на ногах так напряглись мышцы, что, казалось, вот-вот лопнут. Рюкзаки оттягивали плечи.
– Рик, ты был со мной добр. Как мне повезло, что в моей жизни оказался ты.
Перестань,хотелось мне закричать. Перестань так говорить, будто ты сейчас...
–Рик... послушай. – Кэролайн оглянулась с расширенными глазами. – Что это за звук?
– Не знаю.
– Он становится громче. Мотор?
Звук был глубоким, будто кто-то бьет по толстой стене с той стороны.
Я наклонил голову набок. Вот мы стоим на лугу и слышим звук, будто кто-то стучит – звук приглушенный и далекий. Я прислушался к таинственному звуку; что-то в нем казалось очень... неправильным. Не тот звук, который можно услышать в поле.
– Черт меня побери, – пробормотал я.
– Что это, Рик?
– Я уже слыхал этот звук.
– Слыхал? Где?
– В Лидсе. Мы были там со Стивеном, в магазине.
– В магазине?
– Когда искали еду для беженцев. Черт побери, это опять происходит!
– Что – это?
– Надо отсюда бежать. Кэролайн, быстрее!
Стук все нарастал.
Я стоял в двух шагах от Кэролайн.
Стук становился громче. Громче. Земля вдруг задрожала под ногами.
И вот настало наконец 16.59.
– Рик...
– БЕГИ! —заорал я. – Бросай винтовку, БЕГИ!
Я стал сбрасывать рюкзаки, обернулся на Кэролайн. Она стояла, не зная, куда бежать.
– Кэролайн! – Я бросился к ней, схватил за рукав.
Вот тогда я и потерял ее.
В мгновение ока.
Без предупреждения.
16.59 и пара жалких секунд.
Я помню: я держу ее за рукав. Я смотрю ей в лицо. В эти встревоженные глаза, просящие у меня помощи.
Под ее ногами взорвался гейзер.
Тысячи галлонов кипящей воды вырвались из земли.
Взрыв отбросил меня назад. Я катился по земле, пытаясь уйти от перегретой воды и пара, выперших столбом на высоту сорока метров.
Когда вода накрыла меня, она уже была холодной.
У меня что-то было зажато в кулаке. Я посмотрел невидящими глазами.
Рукав от куртки Кэролайн.
Ее больше нет... нет...
Когда через двадцать минут Дин меня нашел, я так и стоял с рукавом в руке.
56
57
58
59
Время было 16.37.
Я пытался не глядеть на часы. Я хотел любить ее изо всех сил. Я хотел, чтобы она утонула в море чувственности. Я хотел, чтобы она растаяла в оргазме.
Но этот страх не уходил. Предчувствие чего-то темного и холодного, приближающегося неумолимо. Ужасного и леденящего, как привидение.
У нее по щекам текли слезы.
Да, она это тоже чувствовала.
Я это знаю.
Время было 16.40.
Я помню каждую из этих минут, как драгоценные камни на нитке. Одна за другой. В медленном ритме. Смерть вывязывала ожерелье.
Я вздрогнул.
Я сказал себе, что это просто воображение.
Но я знал, что мы оба это чувствовали. Никакие доводы рассудка не могли развеять предчувствие беды или неминуемой катастрофы. Ждущей своего назначенного времени по собственному расписанию Дьявола.
16.43.
Минуты приходили и уходили.
Я все помню. Это случилось в 16.59.
– Рик?
– Что?
– Мне хочется домой.
Она прерывисто говорила слова, а я все еще вбивал себя в нее.
– Скоро... будем дома. А-ах!
– Ага, еще! Еще!
– Кэролайн, ты чудо.
– Еще.
– Я люблю тебя.
Страх плещет черными крыльями.
– Еще.
Кровь потекла льдом по моим жилам.
– Люби меня, Рик!
– Это и делаю.
Она улыбнулась сквозь слезы.
– Как ты... красива...
В тот миг я забыл, что мы лежим на земляном полу, что мы в углу жестяного сарая на поле у черта на куличках. Я вбивал себя в нее, ощущая долгие гладкие электрические удары. Я видел только ее глаза.
Чудесные карие глаза, глядящие на меня с такой любовью, лаской, нежностью.
– А-ах!
Насчет кончать вместе – это распространенный миф. Мало у какой пары это получается. У нас тоже раньше редко это бывало. На этот раз мы кончили вместе.
И на миг все зло мира отдалилось от нас. Остался только искристый поток энергии. Я кричал, выгибаясь дугой, задирая голову, пот капал с лица, внутри разрывался огромный огненный шар.
Подо мной извивалась Кэролайн, выкрикивая мое имя.
И все прошло. Я рухнул боком рядом с ней. Мы лежали, тяжело дыша, глядя на стропила.
Время было 16.51.
Она поцеловала меня в губы.
– Одеваемся, любимый.
– Дина еще долго не будет.
– Прошу тебя, оденемся.
– В чем дело?
– Мне здесь не нравится.
– Почему?
– Не знаю... просто боюсь. В сарае? В поле? В пустынной местности? Но я это тоже ощутил. Я начал одеваться.
– Ты что-то услышала?
– Нет. – Она надела лифчик. – Но только тут... как-то тут не так.
Я бросил взгляд на дверь – почти вообразив, что там стоит серый. Упираясь массивным серым кулаком в косяк, склонив серую голову набок и глядя на нас красными мокрыми глазами, как только что пролитая кровь.
Я вздрогнул.
Да, черт возьми, мне тоже хотелось отсюда убраться. И снова ощущение нависшего страха, как огромного нетопыря.
Опасность.
Та крошечная красная лампочка, которая есть у каждого из нас в той глубине мозга, что осталась еще от динозавров, тревожно замигала.
Опасность.
Древний клочок серого вещества чуял то, что быстрый, и умный мозг примата не мог учуять. И лампочка мигала:
Опасность... опасность... опасность.
Мозг примата отдал приказ на выживание:
ПРОВАЛИВАЙ ОТСЮДА КО ВСЕМ ЧЕРТЯМ!
Но почему? Я выглянул наружу.
Время было 16.53.
Все спокойно. Все нормально.
Откуда же такой испуг? Откуда пришел этот подпороговый сигнал опасности.
Я застегнул пояс джинсов, взял винтовку и пошел к двери вслед за Кэролайн. Она озабоченными глазами высматривала опасность.
– Что-нибудь видишь? – спросил я.
– Нет. Но что-то не так.
– Я знаю. Я это чувствую. А ты?
– Что-то давит. Как перед грозой.
Снаружи до самой изгороди тянулся заросший луг и уходил к деревьям. Пробежал через поле заяц.
Будто спасаясь от смерти.
16.45.
– Ты знаешь, где тот родник, куда пошел Дин? Я кивнул:
– В ту сторону. За деревьями.
– Можем пойти ему навстречу.
– Я возьму рюкзаки.
16.56. – Рик!
– Что?
– Помнишь, что я говорила про Кейт Робинсон?
– Кэролайн...
– Я серьезно. Она милая девушка.
16.57.
– Разберешься с рюкзаками?
– Вполне. Если ты понесешь винтовку.
– Поняла.
– Если кого-нибудь увидишь, не стреляй сразу. Может нас еще и не заметят.
– Поняла.
Чувство страха, неминуемой опасности просто давило, я заметил, что мне трудно дышать. Вытаскивая рюкзаки с яблоками к дверям, я просто задыхался.
– Дай мне один рюкзак, – сказала она.
– Нет, я сам. Давай лучше отсюда валить.
16.58.
Мы с трудом вышли из сарая. У меня на ногах так напряглись мышцы, что, казалось, вот-вот лопнут. Рюкзаки оттягивали плечи.
– Рик, ты был со мной добр. Как мне повезло, что в моей жизни оказался ты.
Перестань,хотелось мне закричать. Перестань так говорить, будто ты сейчас...
–Рик... послушай. – Кэролайн оглянулась с расширенными глазами. – Что это за звук?
– Не знаю.
– Он становится громче. Мотор?
Звук был глубоким, будто кто-то бьет по толстой стене с той стороны.
Я наклонил голову набок. Вот мы стоим на лугу и слышим звук, будто кто-то стучит – звук приглушенный и далекий. Я прислушался к таинственному звуку; что-то в нем казалось очень... неправильным. Не тот звук, который можно услышать в поле.
– Черт меня побери, – пробормотал я.
– Что это, Рик?
– Я уже слыхал этот звук.
– Слыхал? Где?
– В Лидсе. Мы были там со Стивеном, в магазине.
– В магазине?
– Когда искали еду для беженцев. Черт побери, это опять происходит!
– Что – это?
– Надо отсюда бежать. Кэролайн, быстрее!
Стук все нарастал.
Я стоял в двух шагах от Кэролайн.
Стук становился громче. Громче. Земля вдруг задрожала под ногами.
И вот настало наконец 16.59.
– Рик...
– БЕГИ! —заорал я. – Бросай винтовку, БЕГИ!
Я стал сбрасывать рюкзаки, обернулся на Кэролайн. Она стояла, не зная, куда бежать.
– Кэролайн! – Я бросился к ней, схватил за рукав.
Вот тогда я и потерял ее.
В мгновение ока.
Без предупреждения.
16.59 и пара жалких секунд.
Я помню: я держу ее за рукав. Я смотрю ей в лицо. В эти встревоженные глаза, просящие у меня помощи.
Под ее ногами взорвался гейзер.
Тысячи галлонов кипящей воды вырвались из земли.
Взрыв отбросил меня назад. Я катился по земле, пытаясь уйти от перегретой воды и пара, выперших столбом на высоту сорока метров.
Когда вода накрыла меня, она уже была холодной.
У меня что-то было зажато в кулаке. Я посмотрел невидящими глазами.
Рукав от куртки Кэролайн.
Ее больше нет... нет...
Когда через двадцать минут Дин меня нашел, я так и стоял с рукавом в руке.
56
Я отнес Кэролайн туда, где на холме стоял древний дуб.
Уже смеркалось, но мы все еще работали, собирая бревна и складывая их в штабель.
Я говорил себе, что Кэролайн ничего не почувствовала. Давление гейзера могло бы подбросить в воздух грузовик. Она умерла мгновенно. Это я повторял себе снова и снова. Мысль о ее страданиях была бы невыносима.
Уже было совсем темно, когда я застегнул ее в спальный мешок. Потом положил ее на погребальный костер.
В следующую секунду я зажег подложенное внизу сено. Ветер тут же подхватил пламя, и через секунду оно уже ревело пылающей массой жара и света. Я стоял так близко к огню, как мог; он палил лицо, слезил глаза. Смотрел, как пылающее пульсирующее сердце поглощает тело Кэролайн и выпускает какую-то ее сущность в небо, унося над лесами, полями, реками.
Огонь трещал и полыхал почти всю ночь. Мы с Дином стояли рядом, будто на часах. И уйти мы могли, когда останется только пепел и прах.
Наверное, удар кипятка, так грубо отправивший ее в небеса, должен был ее чудовищно изуродовать. Но я помню только, как стоял у огня – да, это все, что я могу вспомнить – и она была красива совершенной красотой, когда я клал ее на погребальный костер. Что бы с ней ни случилось. Что бы ни сделали с ее кожей вода и пар, мой разум не дал мне этого увидеть. Он наложил мою память о ней на то, что могло остаться от ее лица.
И поэтому не было ничего отталкивающего или ужасного в прощальном поцелуе, когда она лежала на костре.
Где-то на рассвете, когда от костра осталась горка тлеющих углей, рассыпавших искры при дуновении ветра, где-то в это время Дин мне сказал:
– У нее был любовник.
Я ничего не ответил.
– Она почему-то держала это в секрете. Ты не знаешь, кто это?
Я.
Я хотел это сказать, но в тот момент вообще ничего не мог произнести.
Дин поглядел в тлеющие угли. Проглотил слюну.
– Но она сказала Кейт одну вещь, которую держала в тайне.
Я посмотрел на Дина.
Он снова проглотил слюну. Ему тяжело было говорить.
– Кэролайн сказала ей, что ждет ребенка. – Он опять сделал глотательное движение. – Ребенка, – тихо повторил он.
Я заглянул в пылающее сердце углей. И снова у меня закололо глаза.
Уже смеркалось, но мы все еще работали, собирая бревна и складывая их в штабель.
Я говорил себе, что Кэролайн ничего не почувствовала. Давление гейзера могло бы подбросить в воздух грузовик. Она умерла мгновенно. Это я повторял себе снова и снова. Мысль о ее страданиях была бы невыносима.
Уже было совсем темно, когда я застегнул ее в спальный мешок. Потом положил ее на погребальный костер.
В следующую секунду я зажег подложенное внизу сено. Ветер тут же подхватил пламя, и через секунду оно уже ревело пылающей массой жара и света. Я стоял так близко к огню, как мог; он палил лицо, слезил глаза. Смотрел, как пылающее пульсирующее сердце поглощает тело Кэролайн и выпускает какую-то ее сущность в небо, унося над лесами, полями, реками.
Огонь трещал и полыхал почти всю ночь. Мы с Дином стояли рядом, будто на часах. И уйти мы могли, когда останется только пепел и прах.
Наверное, удар кипятка, так грубо отправивший ее в небеса, должен был ее чудовищно изуродовать. Но я помню только, как стоял у огня – да, это все, что я могу вспомнить – и она была красива совершенной красотой, когда я клал ее на погребальный костер. Что бы с ней ни случилось. Что бы ни сделали с ее кожей вода и пар, мой разум не дал мне этого увидеть. Он наложил мою память о ней на то, что могло остаться от ее лица.
И поэтому не было ничего отталкивающего или ужасного в прощальном поцелуе, когда она лежала на костре.
Где-то на рассвете, когда от костра осталась горка тлеющих углей, рассыпавших искры при дуновении ветра, где-то в это время Дин мне сказал:
– У нее был любовник.
Я ничего не ответил.
– Она почему-то держала это в секрете. Ты не знаешь, кто это?
Я.
Я хотел это сказать, но в тот момент вообще ничего не мог произнести.
Дин поглядел в тлеющие угли. Проглотил слюну.
– Но она сказала Кейт одну вещь, которую держала в тайне.
Я посмотрел на Дина.
Он снова проглотил слюну. Ему тяжело было говорить.
– Кэролайн сказала ей, что ждет ребенка. – Он опять сделал глотательное движение. – Ребенка, – тихо повторил он.
Я заглянул в пылающее сердце углей. И снова у меня закололо глаза.
57
Стивен глядел на меня с серьезным видом. – Ты готов? Я попытался изобразить хладнокровие:
– Конечно, без проблем.
Но я не был так хладнокровен, как сумел показать голосом. У меня пересохло во рту, сердце заколотилось быстрее.
Чего мне бояться?
Смерти.
Смерти здесь, посреди богом оставленной земли, которая была когда-то зеленой и радостной.
– А еще не поздно сказать, что я передумал, и вернуться обратно?
Стивен приложил ладонь к уху.
– Что ты сказал?
– Ничего, пошутил.
Он усмехнулся и шлепнул меня по спине.
Рокотал мотор четырехместного самолетика, струя воздуха, разгоняемая тысячей оборотов винта в минуту, гнала по траве зеленые волны. До восхода еще было минут сорок, и звезды горели на темном небе, хотя кровавая полоса на востоке говорила, что скоро начнется новый день. Но воздух был более чем холоден, и трава под ногами поскрипывала от инея.
Я снова вздрогнул. Уже десять дней прошло после гибели Кэролайн. Никто не знал, что мы были любовниками. Вам, может быть, странно, что я до сих пор хранил это в тайне. Как будто стыдился наших отношений. Но дело в том, что у меня не проходила травма от ее смерти. Я просто не понимал глубины, черт побери, своих чувств. Я убедил себя, что нас объединял только секс – и ничего больше. Но сейчас, глядя на струю от пропеллера, пригибающую траву и гонящую по полю осенние листья, я вдруг понял, как много значила для меня Кэролайн Лукас. Как будто у меня из души вырвали с мясом огромный кусок. Остались холод и одиночество. Это одиночество сковало меня льдом, суровым, как посмертное окоченение.
Как уже тысячу раз за каждый день из этих десяти, я представил себе Кэролайн, все так же прекрасную, не тронутую взрывом обжигающей воды. Она стояла на траве между мной и самолетом. Она улыбалась, доверчиво глядя карими глазами, и улыбалась широко, обрадованная встречей со мной. Ее тонкие пальцы касались мочки уха, губы шевельнулись, произнося "Через пять минут”, как часто это бывало. Потом она повернулась и пошла в сторону пустоши. А я пойду за ней через пять минут, найду ее, жадную к моим поцелуям, она будет говорить тем хрипловатым голосом, как у ночной радиоведущей, от которого у меня сердце колотится сильнее.
Мне захотелось оказаться у себя в палатке на Фаунтен-Мур свернуться клубком в спальнике в надежде, что во сне пройдет боль от потери.
Черт, это вычеркиваем. Мне захотелось проснуться у себя дома в Ферберне, и чтобы солнце пробивалось сквозь шторы, а радиобудильник бормотал какую-нибудь дрянную песенку. Чего бы я не отдал сейчас за паршивый обычный день! Поездка на автобусе в Гарфорт на работу в мой паршивый супермаркет. А потом, быть может, вечернее выступление с моим мертворожденным оркестром, “Сандер Баг”, в каком-нибудь паршивом городском баре. Даже все то, чем досаждала цивилизация – дурацкая музыка в телефоне, когда регистратор ставит тебя на ожидание, треугольнички сыра в фольге, которые никак не открыть, не вымазав пальцы, рождественская реклама в витринах, хотя еще только октябрь, дурацкие игры по телевизору – “Собачки, похожие на известных политиков”, – даже все это дерьмо теперь было заманчиво.
Особенно когда предстояло лететь две тысячи километров на чем-то, похожем на развалюху-автомобиль с приделанными крыльями.
Нас должно было быть трое: Говард Спаркмен (пилот), Дин Скилтон и я, некто Рик Кеннеди с полным брюхом мандража.
Это была шутка, что я передумал. Я знал, что должен лететь. Даже не так: мне НЕОБХОДИМО лететь. Это действительно дело жизни и смерти. Без этих запасов провизии нам зимой не выжить.
Стивен что-то говорил Кейт. Они вдвоем помогли нам принести припасы на пастбище – мы его называли “Аэропорт номер один”, – а это было в добрых двух часах ходу от Фаунтен-Мур.
Дин стоял от меня в нескольких шагах. У него на голове была зеленая бандана, по винтовке на каждом плече, свои любимые “беретты” он заткнул за пояс. Вполне готов к войне.
В предрассветном мраке виднелся силуэт Говарда в кабине, освещенный огнями приборов. Говард показал большой палец – все в порядке. Двигатель прогрелся, можно лететь.
Я поднял рюкзак и ленту с патронами. Стивен поймал меня за локоть.
– Все будет хорошо, – сказал он. – Только не рискуйте. – Опять старшего брата из себя строишь?
Он улыбнулся, но озабоченность скрыть не мог.
– Ага, строю, потому что я и есть старший брат. Я хочу, чтобы вы вернулись целыми и невредимыми.
Кейт поцеловала меня в щеку.
– Мы все хотим, чтобы вы вернулись целыми и невредимыми. Усек?
– Усек.
– Не рискуйте, – повторил Стивен. – Не выдумывайте ничего. Надо только нагрузить самолет провизией, и Говард отведет его обратно. Потом он снова прилетит и...
– Сделает это столько раз, сколько понадобится. – Я улыбнулся. – Знаю, знаю. И перестань говорить, как мама.
Он снова улыбнулся, на этот раз печально.
– Ага, я говорю, как мама, благослови ее Господь. – Он хлопнул меня по плечу. – Ладно, летите.
– О’кей. Дин, ты готов – Дин?
Дин стянул с головы повязку. У него на лице проступил пот, хотя было намного ниже нуля.
– Дин, что с тобой?
Кейт потрогала ему лоб:
– Ого, да он просто горит!
– Все будет нормально. В самолет я еще залезть могу.
Кейт глянула на меня, на Стивена.
– Он не может лететь в таком виде. У него жар. Дин сбросил с плеч винтовки, повернулся к нам спиной, и его сильно вырвало на траву.
– Черт, я же его предупреждал насчет тех крабовых консервов. У них срок годности кончился.
– Крабовых консервов? – переспросил меня Стивен.
– Ага, он их ел вчера вечером.
– Тогда это не опасно для жизни, – сказала Кейт и скривилась: Дина снова шумно вырвало. – Ему надо пару дней полежать и пить побольше.
– Черт! – Стивен ударил себя кулаком по ладони. – Черт, черт, черт!
– А кто там в резерве? – спросила Кейт.
– Пол Фрайз. Он сейчас в лагере.
– Да, но пешком туда два часа и обратно два часа.
– Можно посадить самолет на пустоши?
– Без шансов. Вереск густой и высокий, самолет скапотирует.
– Если ветер усилится, – сказала Кейт, – Говард не будет рисковать. Мы застрянем на земле на несколько дней.
Я пожал плечами:
– Ну и что? С запасами, которые мы сделали, вылет можно и отложить?
Кейт посмотрела на Стивена так пристально, что у меня мурашки побежали по коже.
– Стивен, мы должны сказать Рику.
– Что сказать Рику? – спросил я.
– Сколько у нас на самом деле осталось продуктов.
– Кейт... – начал Стивен.
– Он имеет право знать.
– Знать что? – Я начинал злиться, что меня держали в неведении. – Стивен, что ты можешь мне сказать?
– Я не хотел на тебя грузить ненужную тяжесть.
– Ненужную тяжесть?
– И не хотел поднимать панику в лагере...
– Стивен, ради всех святых! Я же твой брат. Говори как есть.
– Ладно, как есть. Консервов осталось на десять дней.
– Десять дней?
–Десять дней.
– Но ведь мы сделали склады по всей это чертовой пустоши!
– Ты знаешь, сколько консервов съедают шестьдесят человек за день?
– Но ведь последнее время была норма...
– С учетом нормы.
– Факт тот, – сказала Кейт, – что скорость потребления превосходит скорость, с который мы находим новые продукты.
– А склад свежих овощей? – спросил я.
– Их пока хватает, – ответил Стивен. – В обрез.
– Значит, – я сделал глубокий выдох, когда до меня дошло, – не пройдет и двух недель, как весь лагерь сядет на картошку и репу.
– Ну, и кроликов и птиц, если их удастся поймать.
– Класс.
– А когда придет зима, самолет уже летать не сможет.
– Понял, – ответил я. – Мы все равно летим сейчас. Я справлюсь один.
– Черта с два, Рик, – покачал головой Стивен. – Одному оставаться нельзя. И ты один не сможешь перетащить продукты к взлетной полосе в Лондоне. – Он поглядел мне в глаза. – Я лечу с тобой.
– Не выйдет, – сказал я. – Ты – руководитель группы на пустоши. Что с ней станет, если ты исчезнешь на месяц?
– Верно, – заметила Кейт. – Ты должен остаться.
– И что тогда делать?
– Я полечу вместо Дина, – твердо заявила Кейт.
– Ты подумала?
– Подумала.
Стивен поглядел на меня. Я кивнул.
– Ладно, тогда поехали.
Все молчали, и какое-то напряжение, почти возбуждение наполняло кабину, как электричество. Что нас ждет там, в Лондоне? И увидим ли мы снова Фаунтен-Мур?
Говард заложил глубокий вираж как раз над пустошью. Глубоко внизу я разглядел расщелину на холме, и, хотя их не могло быть видно, мне померещились палатки в две шеренги вдоль ручья.
И на долю секунды мелькнула внизу человеческая фигурка. Она махала нам.
Мелькнула и пропала, но я знал, кто это.
Мне снова явился образ Кэролайн. По крайней мере я верил, что этот образ – плод моего воображения. А может, это действительно ее призрак? Может ли любовь быть так сильна, чтобы пережить смерть? Кто знает? Я закрыл глаза, но все равно видел, как она машет рукой. И она становилась все меньше и меньше – самолет уносил меня на юг.
– Конечно, без проблем.
Но я не был так хладнокровен, как сумел показать голосом. У меня пересохло во рту, сердце заколотилось быстрее.
Чего мне бояться?
Смерти.
Смерти здесь, посреди богом оставленной земли, которая была когда-то зеленой и радостной.
– А еще не поздно сказать, что я передумал, и вернуться обратно?
Стивен приложил ладонь к уху.
– Что ты сказал?
– Ничего, пошутил.
Он усмехнулся и шлепнул меня по спине.
Рокотал мотор четырехместного самолетика, струя воздуха, разгоняемая тысячей оборотов винта в минуту, гнала по траве зеленые волны. До восхода еще было минут сорок, и звезды горели на темном небе, хотя кровавая полоса на востоке говорила, что скоро начнется новый день. Но воздух был более чем холоден, и трава под ногами поскрипывала от инея.
Я снова вздрогнул. Уже десять дней прошло после гибели Кэролайн. Никто не знал, что мы были любовниками. Вам, может быть, странно, что я до сих пор хранил это в тайне. Как будто стыдился наших отношений. Но дело в том, что у меня не проходила травма от ее смерти. Я просто не понимал глубины, черт побери, своих чувств. Я убедил себя, что нас объединял только секс – и ничего больше. Но сейчас, глядя на струю от пропеллера, пригибающую траву и гонящую по полю осенние листья, я вдруг понял, как много значила для меня Кэролайн Лукас. Как будто у меня из души вырвали с мясом огромный кусок. Остались холод и одиночество. Это одиночество сковало меня льдом, суровым, как посмертное окоченение.
Как уже тысячу раз за каждый день из этих десяти, я представил себе Кэролайн, все так же прекрасную, не тронутую взрывом обжигающей воды. Она стояла на траве между мной и самолетом. Она улыбалась, доверчиво глядя карими глазами, и улыбалась широко, обрадованная встречей со мной. Ее тонкие пальцы касались мочки уха, губы шевельнулись, произнося "Через пять минут”, как часто это бывало. Потом она повернулась и пошла в сторону пустоши. А я пойду за ней через пять минут, найду ее, жадную к моим поцелуям, она будет говорить тем хрипловатым голосом, как у ночной радиоведущей, от которого у меня сердце колотится сильнее.
Мне захотелось оказаться у себя в палатке на Фаунтен-Мур свернуться клубком в спальнике в надежде, что во сне пройдет боль от потери.
Черт, это вычеркиваем. Мне захотелось проснуться у себя дома в Ферберне, и чтобы солнце пробивалось сквозь шторы, а радиобудильник бормотал какую-нибудь дрянную песенку. Чего бы я не отдал сейчас за паршивый обычный день! Поездка на автобусе в Гарфорт на работу в мой паршивый супермаркет. А потом, быть может, вечернее выступление с моим мертворожденным оркестром, “Сандер Баг”, в каком-нибудь паршивом городском баре. Даже все то, чем досаждала цивилизация – дурацкая музыка в телефоне, когда регистратор ставит тебя на ожидание, треугольнички сыра в фольге, которые никак не открыть, не вымазав пальцы, рождественская реклама в витринах, хотя еще только октябрь, дурацкие игры по телевизору – “Собачки, похожие на известных политиков”, – даже все это дерьмо теперь было заманчиво.
Особенно когда предстояло лететь две тысячи километров на чем-то, похожем на развалюху-автомобиль с приделанными крыльями.
Нас должно было быть трое: Говард Спаркмен (пилот), Дин Скилтон и я, некто Рик Кеннеди с полным брюхом мандража.
Это была шутка, что я передумал. Я знал, что должен лететь. Даже не так: мне НЕОБХОДИМО лететь. Это действительно дело жизни и смерти. Без этих запасов провизии нам зимой не выжить.
Стивен что-то говорил Кейт. Они вдвоем помогли нам принести припасы на пастбище – мы его называли “Аэропорт номер один”, – а это было в добрых двух часах ходу от Фаунтен-Мур.
Дин стоял от меня в нескольких шагах. У него на голове была зеленая бандана, по винтовке на каждом плече, свои любимые “беретты” он заткнул за пояс. Вполне готов к войне.
В предрассветном мраке виднелся силуэт Говарда в кабине, освещенный огнями приборов. Говард показал большой палец – все в порядке. Двигатель прогрелся, можно лететь.
Я поднял рюкзак и ленту с патронами. Стивен поймал меня за локоть.
– Все будет хорошо, – сказал он. – Только не рискуйте. – Опять старшего брата из себя строишь?
Он улыбнулся, но озабоченность скрыть не мог.
– Ага, строю, потому что я и есть старший брат. Я хочу, чтобы вы вернулись целыми и невредимыми.
Кейт поцеловала меня в щеку.
– Мы все хотим, чтобы вы вернулись целыми и невредимыми. Усек?
– Усек.
– Не рискуйте, – повторил Стивен. – Не выдумывайте ничего. Надо только нагрузить самолет провизией, и Говард отведет его обратно. Потом он снова прилетит и...
– Сделает это столько раз, сколько понадобится. – Я улыбнулся. – Знаю, знаю. И перестань говорить, как мама.
Он снова улыбнулся, на этот раз печально.
– Ага, я говорю, как мама, благослови ее Господь. – Он хлопнул меня по плечу. – Ладно, летите.
– О’кей. Дин, ты готов – Дин?
Дин стянул с головы повязку. У него на лице проступил пот, хотя было намного ниже нуля.
– Дин, что с тобой?
Кейт потрогала ему лоб:
– Ого, да он просто горит!
– Все будет нормально. В самолет я еще залезть могу.
Кейт глянула на меня, на Стивена.
– Он не может лететь в таком виде. У него жар. Дин сбросил с плеч винтовки, повернулся к нам спиной, и его сильно вырвало на траву.
– Черт, я же его предупреждал насчет тех крабовых консервов. У них срок годности кончился.
– Крабовых консервов? – переспросил меня Стивен.
– Ага, он их ел вчера вечером.
– Тогда это не опасно для жизни, – сказала Кейт и скривилась: Дина снова шумно вырвало. – Ему надо пару дней полежать и пить побольше.
– Черт! – Стивен ударил себя кулаком по ладони. – Черт, черт, черт!
– А кто там в резерве? – спросила Кейт.
– Пол Фрайз. Он сейчас в лагере.
– Да, но пешком туда два часа и обратно два часа.
– Можно посадить самолет на пустоши?
– Без шансов. Вереск густой и высокий, самолет скапотирует.
– Если ветер усилится, – сказала Кейт, – Говард не будет рисковать. Мы застрянем на земле на несколько дней.
Я пожал плечами:
– Ну и что? С запасами, которые мы сделали, вылет можно и отложить?
Кейт посмотрела на Стивена так пристально, что у меня мурашки побежали по коже.
– Стивен, мы должны сказать Рику.
– Что сказать Рику? – спросил я.
– Сколько у нас на самом деле осталось продуктов.
– Кейт... – начал Стивен.
– Он имеет право знать.
– Знать что? – Я начинал злиться, что меня держали в неведении. – Стивен, что ты можешь мне сказать?
– Я не хотел на тебя грузить ненужную тяжесть.
– Ненужную тяжесть?
– И не хотел поднимать панику в лагере...
– Стивен, ради всех святых! Я же твой брат. Говори как есть.
– Ладно, как есть. Консервов осталось на десять дней.
– Десять дней?
–Десять дней.
– Но ведь мы сделали склады по всей это чертовой пустоши!
– Ты знаешь, сколько консервов съедают шестьдесят человек за день?
– Но ведь последнее время была норма...
– С учетом нормы.
– Факт тот, – сказала Кейт, – что скорость потребления превосходит скорость, с который мы находим новые продукты.
– А склад свежих овощей? – спросил я.
– Их пока хватает, – ответил Стивен. – В обрез.
– Значит, – я сделал глубокий выдох, когда до меня дошло, – не пройдет и двух недель, как весь лагерь сядет на картошку и репу.
– Ну, и кроликов и птиц, если их удастся поймать.
– Класс.
– А когда придет зима, самолет уже летать не сможет.
– Понял, – ответил я. – Мы все равно летим сейчас. Я справлюсь один.
– Черта с два, Рик, – покачал головой Стивен. – Одному оставаться нельзя. И ты один не сможешь перетащить продукты к взлетной полосе в Лондоне. – Он поглядел мне в глаза. – Я лечу с тобой.
– Не выйдет, – сказал я. – Ты – руководитель группы на пустоши. Что с ней станет, если ты исчезнешь на месяц?
– Верно, – заметила Кейт. – Ты должен остаться.
– И что тогда делать?
– Я полечу вместо Дина, – твердо заявила Кейт.
– Ты подумала?
– Подумала.
Стивен поглядел на меня. Я кивнул.
– Ладно, тогда поехали.
* * *
Мы поднялись еще до восхода. Кейт сидела впереди с Говардом, я сзади со спальниками, патронташами, винтовками, наваленными мне на колени и на соседнее сиденье.Все молчали, и какое-то напряжение, почти возбуждение наполняло кабину, как электричество. Что нас ждет там, в Лондоне? И увидим ли мы снова Фаунтен-Мур?
Говард заложил глубокий вираж как раз над пустошью. Глубоко внизу я разглядел расщелину на холме, и, хотя их не могло быть видно, мне померещились палатки в две шеренги вдоль ручья.
И на долю секунды мелькнула внизу человеческая фигурка. Она махала нам.
Мелькнула и пропала, но я знал, кто это.
Мне снова явился образ Кэролайн. По крайней мере я верил, что этот образ – плод моего воображения. А может, это действительно ее призрак? Может ли любовь быть так сильна, чтобы пережить смерть? Кто знает? Я закрыл глаза, но все равно видел, как она машет рукой. И она становилась все меньше и меньше – самолет уносил меня на юг.
58
Странно было, если теперь вспомнить. Весь путь до Лондона был какой-то нереальный. Вот мой старый друг Говард Спаркмен за штурвалом, в темных очках для защиты от затопляющего кабину солнца. Вот Кейт Робинсон. Девушка, к которой неровно дышал когда-то. О которой так мечтал, что просыпался ночью в старом своем семейном доме на Трумен-вей. Она то и дело подносила к зеленым глазам бинокль и говорила что-то Говарду. Я почти ничего не слышал, потому что мотор шумел, вертя пропеллер быстрее тысячи оборотов в минуту, унося нас все дальше и дальше от дома.
Над нами было голубое безоблачное небо, под нами – зеленый ковер, изрисованный дорогами, реками, городами, деревнями.
Неделями мы рыскали по этой местности в поисках не замеченной другими банки моркови или пары луковиц, или чего еще могли найти, чтобы удержаться по эту сторону голода ближайшие сутки. Мы проходили мимо гниющих трупов людей – таких же людей, как мы, – которым не довелось пережить лето. Все время в нос била вонь разложения. Или вонь гари, где разогревалась земля. Все время все чувства приходилось держать настороже, чтобы не пропустить признаки близкого лагеря беженцев, обитатели которого могли обратиться к каннибализму в поисках белковой пищи для выживания.
– Рик!
– Что? – Я наклонился вперед, чтобы услышать, что хочет сказать Кейт.
Она повернулась на сиденье.
– Ты знаешь этот город?
– Донкастер.
– Уверен? – спросил Говард. – Я хочу дойти до Лондона вдоль восточной железной дороги у побережья.
– Она проходит через Донкастер.
– Знаю, но разве в Донкастере было когда-нибудь такое озеро?
– Хм... Кейт, не дашь мне бинокль? Спасибо.
– Озеро покрыло железную дорогу и главные дороги, – сказал Говард. – Шоссе AIM затоплено полностью.
– Можешь спуститься чуть пониже?
– Я на трех тысячах метров. Могу рискнуть до двух тысяч.
– Рискнуть? – переспросила Кейт.
Говард пожал плечами:
– Люди дошли до точки. Они думают, что мой самолет по самые крылья набит шоколадом, или мясом, или чем еще. И постреливают.
Я глянул вниз. С этой высоты ничего особо необычного не было видно. Дома, заводы, школы, футбольные поля. Зеленый город с шеренгами деревьев вдоль домов. Мирный и безопасный. Это, конечно, если не знать, какая началась бойня, когда сдохла цивилизация. Иначе понятно, что эти зеленые садики теперь усыпаны людскими черепами, добела обглоданными воронами и крысами.
И единственным свидетельством весьма фундаментальных изменений ландшафта было озеро, которое теперь тянулось под нами километр за километром к южной окраине города.
– Сейчас еще раз пройду над центром города, – сказал Говард, закладывая крутой вираж. Я инстинктивно схватился за привязной ремень. Казалось, что самолет балансирует на кончике крыла. И я не мог избавиться от ощущения, что сейчас меня выбросит из кабины и размажет по асфальту далеко внизу. А подо мной поворачивался город. Магазины, супермаркеты, дома, лавки, нагромождение геометрических форм черных шиферных крыш.
– Что ты думаешь, Рик?
– Минутку... ага, вот. Вижу ипподром.
– Донкастерский?
– Определенно.
– А железной дороги не видишь?
– Нет. Наверняка она под водой.
– Если это Донкастер, мы должны ее заметить, когда пойдем на юг.
– Это точно Донкастер. Вон остатки парка развлечений. Когда-то я встречался с одной девушкой из этого города. Мы здесь катались на коньках.
– На коньках? – удивленно переспросила Кейт, вспыхнув зелеными глазами.
– Именно на них, – усмехнулся я в ответ.
– Извини, – улыбнулась она. – Просто не могу себе представить тебя на коньках.
– Чего не сделаешь ради любви? – Сказав это, я почему-то покраснел и поспешил отвернуться.
Комплекс Купола, где я так часто падал на спину, когда мы с Джули пытались кататься, держась за руки, скользнул под крылом и ушел назад. Стеклянный купол на белом здании был разбит вдребезги. Мне живо представилось, что там внутри. В соединённых бассейнах вода по колено, стены покрыты зеленой слизью. Водяные желоба, по которым весело катался народ, высохли и потрескались. Края бассейнов, где бегали босиком дети, выкрикивая и смеясь, усыпаны битым стеклом. Сидит, быть может, под тропическим деревом разжиревшая на человеческом мясе водяная крыса и чистит усы. Все гниет и рассыпается. Сиявшие когда-то серебром перила покрыты ржавчиной. Кабинки для переодевания пусты. Мне представился призрачный смех и крики ребятишек, растирающихся полотенцами после купания:
“Пол, а теперь куда?”
“За пиццей!”
“Фиг, давай в “Макдональдс”!”
“А башлей хватит?”
“Я тебе малость отсыплю в долг”.
“Слушай, посмотри, что у меня тут за пятно?”
“Сифилис”.
“На глазу?”
“А об кого ты мордой терся?”
“А ты не подглядывай!”
“Мам, Терри меня не выпускает!”
– Рик! Рик! Алло... реальность вызывает планету Рик Кеннеди!
Я очнулся.
– Извини, забылся.
– Так как?
– Что “так как”?
Она улыбнулась и покачала головой:
– Ты и в самом деле замечтался. Я только спросила, хочешь ли ты кофе.
– Спасибо, – улыбнулся я.
Донкастер остался позади. Мелькнул кинотеатр, где мы с Джули сидели в заднем ряду целый сеанс, не видя фильма – целовались без передышки, и моя рука шарила у нее под кофтой.
Кинотеатр стоял посреди озера, как прямоугольное судно; вода доходила до входных дверей. Пригород Бессакарр к югу тоже был затоплен, и десятки когда-то дорогих домов смотрелись флотилией лодочек. Деревья погибли, их голые ветви торчали в воздухе как скелеты.
В одном из этих домов жила Джули. Жива она теперь, или погибла, или бьется за выживание клыками и когтями?
Я прищурился и поглядел в бинокль. Крыши казались так близко, что можно рукой достать. Один дом выгорел, осталась только кирпичная коробка. Забавно – вдоль затопленной улицы плыли две лошади. А вон на крыше кто-то привязал белое полотнище. А на нем черной краской – одно слово:
СПАСИТЕ.
Катастрофа постигла всех, кто жил в этих домах. Всем им было что рассказать о том, что случилось, когда цивилизация, охранявшая их все эти годы, рухнула в одночасье и началась борьба за существование.
И единственное, что я почувствовал над затопленными пригородами Донкастера – спокойную отстраненность. Будто смотрел старую ленту новостей. Что случилось, то случилось, и без толку плакать о пролитом молоке. Надо идти вперед. Выжить. Построить жизнь заново.
Или погибнуть.
Над нами было голубое безоблачное небо, под нами – зеленый ковер, изрисованный дорогами, реками, городами, деревнями.
Неделями мы рыскали по этой местности в поисках не замеченной другими банки моркови или пары луковиц, или чего еще могли найти, чтобы удержаться по эту сторону голода ближайшие сутки. Мы проходили мимо гниющих трупов людей – таких же людей, как мы, – которым не довелось пережить лето. Все время в нос била вонь разложения. Или вонь гари, где разогревалась земля. Все время все чувства приходилось держать настороже, чтобы не пропустить признаки близкого лагеря беженцев, обитатели которого могли обратиться к каннибализму в поисках белковой пищи для выживания.
– Рик!
– Что? – Я наклонился вперед, чтобы услышать, что хочет сказать Кейт.
Она повернулась на сиденье.
– Ты знаешь этот город?
– Донкастер.
– Уверен? – спросил Говард. – Я хочу дойти до Лондона вдоль восточной железной дороги у побережья.
– Она проходит через Донкастер.
– Знаю, но разве в Донкастере было когда-нибудь такое озеро?
– Хм... Кейт, не дашь мне бинокль? Спасибо.
– Озеро покрыло железную дорогу и главные дороги, – сказал Говард. – Шоссе AIM затоплено полностью.
– Можешь спуститься чуть пониже?
– Я на трех тысячах метров. Могу рискнуть до двух тысяч.
– Рискнуть? – переспросила Кейт.
Говард пожал плечами:
– Люди дошли до точки. Они думают, что мой самолет по самые крылья набит шоколадом, или мясом, или чем еще. И постреливают.
Я глянул вниз. С этой высоты ничего особо необычного не было видно. Дома, заводы, школы, футбольные поля. Зеленый город с шеренгами деревьев вдоль домов. Мирный и безопасный. Это, конечно, если не знать, какая началась бойня, когда сдохла цивилизация. Иначе понятно, что эти зеленые садики теперь усыпаны людскими черепами, добела обглоданными воронами и крысами.
И единственным свидетельством весьма фундаментальных изменений ландшафта было озеро, которое теперь тянулось под нами километр за километром к южной окраине города.
– Сейчас еще раз пройду над центром города, – сказал Говард, закладывая крутой вираж. Я инстинктивно схватился за привязной ремень. Казалось, что самолет балансирует на кончике крыла. И я не мог избавиться от ощущения, что сейчас меня выбросит из кабины и размажет по асфальту далеко внизу. А подо мной поворачивался город. Магазины, супермаркеты, дома, лавки, нагромождение геометрических форм черных шиферных крыш.
– Что ты думаешь, Рик?
– Минутку... ага, вот. Вижу ипподром.
– Донкастерский?
– Определенно.
– А железной дороги не видишь?
– Нет. Наверняка она под водой.
– Если это Донкастер, мы должны ее заметить, когда пойдем на юг.
– Это точно Донкастер. Вон остатки парка развлечений. Когда-то я встречался с одной девушкой из этого города. Мы здесь катались на коньках.
– На коньках? – удивленно переспросила Кейт, вспыхнув зелеными глазами.
– Именно на них, – усмехнулся я в ответ.
– Извини, – улыбнулась она. – Просто не могу себе представить тебя на коньках.
– Чего не сделаешь ради любви? – Сказав это, я почему-то покраснел и поспешил отвернуться.
Комплекс Купола, где я так часто падал на спину, когда мы с Джули пытались кататься, держась за руки, скользнул под крылом и ушел назад. Стеклянный купол на белом здании был разбит вдребезги. Мне живо представилось, что там внутри. В соединённых бассейнах вода по колено, стены покрыты зеленой слизью. Водяные желоба, по которым весело катался народ, высохли и потрескались. Края бассейнов, где бегали босиком дети, выкрикивая и смеясь, усыпаны битым стеклом. Сидит, быть может, под тропическим деревом разжиревшая на человеческом мясе водяная крыса и чистит усы. Все гниет и рассыпается. Сиявшие когда-то серебром перила покрыты ржавчиной. Кабинки для переодевания пусты. Мне представился призрачный смех и крики ребятишек, растирающихся полотенцами после купания:
“Пол, а теперь куда?”
“За пиццей!”
“Фиг, давай в “Макдональдс”!”
“А башлей хватит?”
“Я тебе малость отсыплю в долг”.
“Слушай, посмотри, что у меня тут за пятно?”
“Сифилис”.
“На глазу?”
“А об кого ты мордой терся?”
“А ты не подглядывай!”
“Мам, Терри меня не выпускает!”
– Рик! Рик! Алло... реальность вызывает планету Рик Кеннеди!
Я очнулся.
– Извини, забылся.
– Так как?
– Что “так как”?
Она улыбнулась и покачала головой:
– Ты и в самом деле замечтался. Я только спросила, хочешь ли ты кофе.
– Спасибо, – улыбнулся я.
Донкастер остался позади. Мелькнул кинотеатр, где мы с Джули сидели в заднем ряду целый сеанс, не видя фильма – целовались без передышки, и моя рука шарила у нее под кофтой.
Кинотеатр стоял посреди озера, как прямоугольное судно; вода доходила до входных дверей. Пригород Бессакарр к югу тоже был затоплен, и десятки когда-то дорогих домов смотрелись флотилией лодочек. Деревья погибли, их голые ветви торчали в воздухе как скелеты.
В одном из этих домов жила Джули. Жива она теперь, или погибла, или бьется за выживание клыками и когтями?
Я прищурился и поглядел в бинокль. Крыши казались так близко, что можно рукой достать. Один дом выгорел, осталась только кирпичная коробка. Забавно – вдоль затопленной улицы плыли две лошади. А вон на крыше кто-то привязал белое полотнище. А на нем черной краской – одно слово:
СПАСИТЕ.
Катастрофа постигла всех, кто жил в этих домах. Всем им было что рассказать о том, что случилось, когда цивилизация, охранявшая их все эти годы, рухнула в одночасье и началась борьба за существование.
И единственное, что я почувствовал над затопленными пригородами Донкастера – спокойную отстраненность. Будто смотрел старую ленту новостей. Что случилось, то случилось, и без толку плакать о пролитом молоке. Надо идти вперед. Выжить. Построить жизнь заново.
Или погибнуть.
59
– Осторожно, Рик, горячее.
Кейт подала мне пластиковую чашку и аккуратно закрыла термос.
– Спасибо. Говард, нам далеко еще?
– Где-то час. Как ты там сзади?
– Нормально. Только интересуюсь, когда стюардесса принесет обед.
Кейт подала мне пластиковую чашку и аккуратно закрыла термос.
– Спасибо. Говард, нам далеко еще?
– Где-то час. Как ты там сзади?
– Нормально. Только интересуюсь, когда стюардесса принесет обед.