Кларк Саймон. Царь Кровь

   – Есть. Но я иду с тобой, – твердо сказал он.
   – Ладно. – Я кивнул. – Значит, надо идти обратно через центр Лидса, а потом на север.
   – Ты думаешь, этот Кавеллеро там, на месте?
   – Не знаю. Просто не знаю.
   Мы шли молча. Снова вошли в выжженное сердце Лидса. Все так же качались мумифицированные тела на зигзагах тросов над улицами.
   Я поглядывал на Теско. Как мне его понять?
   Он пытался убить меня при первой нашей встрече на острове. В подвале на Парадизе я врезал ему так, что расплющил нос. Хотя это мало что добавило к ромашке шрамов у него вокруг рта. Теперь он идет рядом, скрипя сапогами по гальке, стараясь не отстать. Он сгибается под тяжелым рюкзаком, на плече у него винтовка, шелковые ленточки развеваются на ветру; те, что привязаны к коленям, то и дело касаются земли и почернели на концах.
   Ведь он точно не участвует в гуманитарной миссии по спасению Кейт?
   И не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, как он меня ненавидит до печенок.
   Откуда же такое изменение отношения?
   Иисус его послал за мной присматривать? Или даже пустить мне пулю в спину? Я же им обоим не доверял. Иисус подозрительно быстро соглашался со всем, что предлагал Стивен. Но Иисус – лидер своей общины, а Стивен – нашей. Я думал, между ними будет больше трений.
   Не складывалась картинка.
   И чем больше я об этом думал, тем больше верил, что у Теско есть какая-то скрытая причина мне помогать. И я все больше верил, что ливерпулец, называющий себя Иисуом, проводит в жизнь собственный тайный план.
   Я все еще это обдумывал, когда увидел самолет Говарда. Он упал на скорости в городском квартале между гостиницей “Квин” и почтой. От машины остались лишь клочья почерневшего металла. Одно крыло упало поперек элегантного когда-то входа в отель.
   Я осторожно подошел к обломкам и заглянул в то, что осталось от кабины. Жар сжег тело Говарда до костей. Я поднял из золы кусочек металла. Очки в золотой оправе. Они расплавились и потеряли форму.
   Здесь мы ничего не могли сделать. Говард Спаркмен, двадцати одного года, погиб.
   Мы пошли вперед. И шли, быть может, минут десять, когда я заметил, что Теско стал оглядываться назад.
   Я знал почему.
   Сняв с плеча винтовку, я сказал:
   – Кажется, за нами идут?

98

   Меня зовут Кейт Робинсон.
   Я пишу это как последний, быть может, шанс сказать тебе, Рик, что со мной случилось. Я знаю, что это письмо ты найдешь. Найдешь ли ты мое тело – не знаю.
   Мне надо торопиться, они все ближе. В любой момент, я знаю, они могут вломиться в дверь. Бог один знает, что они тогда со мной сделают. Рик, никогда мне не было так одиноко и беспомощно. Как я хочу, чтобы ты был рядом!
   Ладно, так вот что со мной было.
   Вчера отказал мотор у самолета, на котором летели мы с Синди. Ей удалось посадить машину на дорогу возле самого Лидса. Я только успела вылезти из самолета, как по нему начали стрелять. Пули били по земле рядом со мной. Я бросилась в укрытие, а Синди махнула, чтобы она выезжала на самолете из-под огня.
   Она, пытаясь уйти от обстрела, повела самолет быстрее, чем было можно. Он наткнулся колесом на островок безопасности и опрокинулся.
   Когда я подбежала, Синди в кабине была уже мертва.
   Что мне было делать? Я решила идти в Ферберн в надежде, что Бен Кавеллеро еще в деревне. И вчера вечером я сюда дошла.
   Ты видел, как изменилась здесь местность. Поднявшийся из-под земли жар выжег всю растительность. Деревья обуглились. Поля почернели, нигде ни одного зеленого листочка. От Лидса до Ферберна тянется пустыня. Черная пустыня.
   Я уже входила в деревню, когда появились они.
   Тогда я вбежала в церковь и закрыла дверь.
   Помнишь церковь св. Елены на краю деревни? (Я сейчас здесь сижу и пишу, на деревянной скамье возле самой купели.) Я помню, как блестели когда-то на солнце молочно-белые известняковые стены этой церкви, помню квадратную башню с часами, черную шиферную крышу. А вокруг погост со старыми надгробьями – живописно, как на полотнах Констебля.
   Ты теперь видишь (потому что ты уже здесь), как все переменилось. Стены почернели от сгоревшей травы, из трещин в земле вылетают в небо струи газа, несущие пепел и пыль. Пепел садится хлопьями черного снега, от него чернеют стены, надгробья. Часы на башне застыли на без десяти два.
   Они уже за дверью.
   Сейчас почти полдень. Цветные витражи разбиты. Если встать на лестницу, которую я приставила к стене, можно выглянуть наружу. Я вижу, как они приближаются.
   На черной земле они сверкают своей серостью, будто освещены изнутри. Глаза у них красные, как свежая кровь. Руки длинные и мощные, как у обезьян.
   Они пришли за мной. Я залезла на лестницу, чтобы выглянуть. Они перелезли остатки изгороди и вошли на кладбище.
   До двери в церковь им тридцать шагов.
   Я иду за винтовкой. Без боя я им не сдамся.
   Прощай, Рик.
   Я тебя любила. Очень.
   Кейт.

99

   Меня зовут Рик Кеннеди.
   Мы шли через Лидс. Дорога по щиколотку была усыпана битым стеклом, и оно хрустело под ногами. Болтались за разбитыми окнами пластинки жалюзи. Люди по городу не ходили – только крысы, вороны, – а теперь и еще кое-кто.
   – Как ты думаешь, кто за нами идет? – спросил Теско. – Ребята в сером вернулись.
   – Серые?
   – Видишь вон там, справа? В переулке?
   – А... вижу. – Теско хмыкнул и передернул затвор.
   – Не стреляй без крайней необходимости, – сказал я тихо. – У них численное превосходство примерно сто к одному.
   – Так прихватим с собой побольше этих гадов. Что скажешь?
   – Я скажу: продолжаем движение. Может, удастся оторваться от них среди развалин.
   Мы пошли быстрее.
   Я оглянулся на серые силуэты. Они были так похожи, будто сошли с конвейера кошмаров. Представьте себе портрет:
   Глаза восточных очертаний. Блестящие.
   Красные.
   Влажные.
   Зловещие.
   Здоровенные упрямые головы, щетка жестких волос как продолжение гребня, идущего от лба до затылка. Руки как у горилл. Под кожей перекатываются узлы бицепсов. Таким рукам сломать человеческий торс – как вашим сломать карандаш. А на каркас костей и бугры мышц натянута кожа – серая, как грубо выделанная шкура, цвета серой глины. Из этой шкуры бесстыдно торчат бородавки, похожие на зернистые коричневые соски.
   Эти твари на нас не бросились. Казалось, они ко всему относятся отстранение и без эмоций. Они просто выходили из переулка и смотрели нам вслед.
   Через пару минут я уже знал, почему они не бросились на нас, отпихивая друг друга. Потому что ими был наводнен весь город.
   Из-за окна одного дома на меня смотрело из тени серое лицо. Я встретился глазами с кроваво-красным взглядом.
   – Прибавим шагу, – сказал я. – Надо смываться из города. Мы перешли на легкую рысь. Хотелось прибавить ходу, но я знал, что надо поберечь энергию. Мы тридцать часов не спали. По дороге в Лидс мы ели только яблоки и пирог. Изнеможение давало о себе знать, Серые медленно выходили из развалин на улицы. Чувствовалось, как нарастает напряжение. Оно было в том, как смотрели немигающие глаза. Как дергались под кожей узлы мышц.
   Это были не люди. Но у них был разум. Они выстроили какой-то чудовищный неумолимый план и следовали ему. Когда наступит время нас уничтожать, они начнут действовать.
   А сейчас они двигались со спокойствием роботов. Спешить было некуда – мы были легкой добычей.

100

   Я – Кейт Робинсон. Вот что со мной было. Все случилось очень быстро. Как они попали в церковь – не знаю. Просто вдруг серые чудовища оказались повсюду. Они прыгали через скамьи, как тигры. Я успела выстрелить пару раз, и они уже были рядом.
   Все было так быстро, что я не могу вспомнить, что произошло после этого.
   Помню только, что я оказалась на спине на полу, и голова болела так, что тянуло на рвоту.
   Чьи-то руки схватили меня за куртку и рывком поставили на ноги.
   Наверное, я была на грани обморока.
   Надвинулось огромное серое лицо, кровавые глаза уставились прямо на меня. Они осмотрели мое лицо, будто читали написанные на нем слова. Они что-то искали. Я была лабораторным животным.
   Мне растянули руки в стороны, на мне рвали одежду, осматривая меня.
   И все это время я прерывисто дышала, пытаясь закричать, будто, если я закричу достаточно громко, они меня оставят в покое.
   Опять-таки: я помню все это урывками, как куски видеоленты, склеенные наобум. Вот что мелькает у меня в голове.
   Серая рука из мрака как мерзкая хищная птица. Она хватает меня за подбородок и тянет к серой морде этой твари.
   – На помощь! На помощь!
   Помощи нет.
   Снова наплывает то же лицо, его ноздри раздуваются, оно тяжело дышит, обжигая мне кожу горячим воздухом. Его дыхание воняет гнилью и сыростью. Кровавые глаза сужаются. Боже мой, я вижу это лицо во всех его мерзких подробностях: кровавые глаза, влажные, скользкие, одновременно текучие и твердые. Но красные, красные. Я вижу бородавки на лбу толщиной с большой палец, вижу челюсть, вижу гриву жестких черных волос.
   Кейт, не сдавайся, Кейт, не дай себе свихнуться от ужаса!
   Так что ты чувствуешь?
   Я чувствую ужас, невообразимый ужас. Серые лапы меня ощупывают, как мясник – свиную тушу. Они безжалостно давят.
   Не могу дышать. Хочу закричать. Но не могу набрать воздуху. На животе страшная тяжесть.
   Боже мой, Рик, где ты? Эти чудовища рвут меня на части.
   Меня вздергивают с пола за волосы, серая лапа зачерпнула их в горсть. Они стискивают мне лицо, плечи, бедра, руки. Они давят с такой дикой силой, что я отключаюсь...
   Провал в памяти.
   Куртка с меня сорвана.
   Я слышу, как рвется свитер. Еще рывок, сильный. Не могу дышать. Боже мой, пусть они отпустят воротник, он давит мне горло. Не могу дышать.
   Ой!
   От боли тошнит. Меня бросили на пол. Я вижу разбитые скамьи, остатки витражей, крылья ангелов, разорванные Библии...
   По полу рассыпаны свечи. Мысли путаются. Дышать не могу. Это агония.
   Боже мой, пусть они перестанут.
   Рик, где ты? Рик!
   Меня хватают за лодыжки. Я лежу на спине. Мне задирают ноги. Боже мой, нет! Не верю! Это же не люди, они же не могут...
   О-О-О-Й!
   Только не это!
   Нет, только не это. Отпустите ноги, не загибайте их мне к груди... вы мне спину сломаете!
   Не рвите одежду!
   Нет, только не это!
   Больно... ради Бога... больно... больно... Я не... АХ!

101

   Меня зовут Рик Кеннеди. Мы на окраине Лидса. Дорожный знак указывает на Ферберн.
   Вот здесь-то они и бросились.
   – Бежим! – крикнул я. – Они бегут на нас!
   Серые двигались, как пантеры.
   Мы побежали через дорогу. Покрытие от жары рассыпалось, и бетон на каждом прыжке разлетался и хрустел бисквитными крошками.
   Я оглянулся вправо. Теско бежал рядом, держа двумя руками винтовку. Он тяжело дышал, вкладывая все силы в бег, глаза его были прикованы к дороге.
   – Остановимся и примем бой! – крикнул он.
   – Снесут, помолиться не успеешь. Оторвемся от них.
   – Где?
   – Вон там, в лесу.
   Это когда-то был лес. Теперь это был частокол обгорелых бревен, ветви наводили на мысль о паучьих ногах – длинных, суставчатых, ломких, черных, как Черная Вдова.
   Деревья все еще стояли черными безмолвными столбами.
   Мы попали в призрачный мир.
   Населенный призраками людей.
   И скоро они разорвут нас на части.
   Легко, как человек отрывает ножки жареного цыпленка.
   Легкая добыча.
   Но видит Бог, я не хотел умирать.
   Я хотел найти Кейт.
   Пусть это будет даже последнее, что я сделаю.
   В лесу было темно. Мертвые ветви все еще затеняли солнечный свет. Мы бежали в жуткой тишине. Шаги заглушал толстый слой сажи под ногами.
   – Рик...
   Я приложил палец к губам – тише! Мне не хотелось давать серым гадам лишнее преимущество. Ладно, они нас найдут. Ладно, они нас убьют.
   Но можете мне поверить, облегчать им работу я не хотел. Наоборот, я хотел, чтобы им было трудно. Адски трудно.
   Нашей единственной надеждой было уйти поглубже в лес. Если деревья будут расти достаточно густо, мы сможем оторваться.
   Мы бежали, а серые топали позади с животной целеустремленностью.
   Давай, давай! —шипел я себе сквозь зубы. Если деревья пойдут гуще, есть шанс уцелеть.
   Деревья не пошли гуще. Мы вылетели на поляну. Там все и случилось.

102

   Кейт Робинсон... Я Кейт Робинсон. Господи Боже Иисусе, это чудо, что я после всего еще помню свое имя.
   Все еще больно. Никогда я такой боли не знала.
   Горло саднит от крика. Болят корни волос, болит рот. Одежда порвана. Господи, даже кожу порвали.
   Я снова здесь, в церкви Ферберна. Серых нет. Я одна.
   Я зажгла свечи; они бросают на стены призрачные тени. Я мутными глазами смотрю на опрокинутые скамьи, на разбитый алтарь. На груди каменного ангела лежит порванная Библия. Разбитые витражи блестят на полу драгоценными камнями. Лицо Девы Марии, написанное на стекле, лежит у меня под ногами – оно уцелело. Большие темные глаза Богоматери смотрят на меня. Они будто знают, что со мной только что было.
   Я ощущаю только боль, всепоглощающее унижение, полное смятение. Я не могу вспомнить... Не знаю, что со мной было.
   Но я знаю одно:
   ОНИ УКРАЛИ У МЕНЯ ПАМЯТЬ.
   Остались только следы: сломанные ногти, из раненых пальцев сочится кровь. Разорванный свитер, обувь исчезла, ремень на джинсах будто перегрызен пополам голодным зверем.
   Рик, я отбивалась. Наверняка я отбивалась. Я пыталась. Но у них невероятная сила.
   Секунду назад я налила воды в кружку и смотрю на свое отражение. Лицо избито, губы рассечены, кровоточат. Волосы как солома.
   Боже мой, что они со мной сделали? Все болит. Что они сделали? Я должна знать, что было со мной за эти три часа.
   Но могу ли я вспомнить?
   Нет. Ничего. Полная пустота.
   Помню только свое имя. Клочки воспоминаний о тебе, Рик, о Лондоне, где мы были вместе.
   Думай, думай, Кейт!
   Серые не пытались тебя убить.
   Так что же было? Стисни зубы, сожми кулаки – думай! Верни память!
   Серые пальцы. Они трогают тебя... изучают... да, да, так!Изучают – но очень грубо.
   Толстые серые пальцы открывают тебе рот. Еще одна тварь засовывает туда пальцы и вытаскивает твой язык. Для осмотра Боль адская, мучительная, но ты не можешь крикнуть.
   Серые толстые пальцы давят тебе на шею, исследуют позвоночник, будто считают позвонки. Поднимают тебе ноги и сгибают руки, исследуя локтевые суставы, потом запястья Иногда выворачивают кисть так, что кости должны были бы треснуть.
   Потом ты видишь холодные кровавые глаза. Они осматривают твое тело, будто ищут что-то важное. Какой-то знак, который скажет им: Да. Вы ее нашли. Это она.
   Нашли они этот знак? Решили, что я гожусь для их безбожных опытов?
   Господи, как я исцарапана между ногами...
   Там все так болит... будто они что-то со мной сделали... и с дикой, неимоверно дикой силон.
   Я знаю, что они вернутся. И проведут свой кошмарный эксперимент. Я выглянула в дверь.
   И сейчас, когда я это пишу, эти серые твари снова идут к церкви. Они возвращаются.
   Я убью себя. Вот что я сделаю.
   Прости, меня, Рик. Но я не вынесу этого еще раз. Они понятия не имеют, что такое боль. Не понимают, какой пытке меня подвергли.
   У меня есть винтовка. Я должна застрелиться. Пуля – это быстро. Безболезненно.
   Рик, прости меня. Но у меня только один выход.
   Ради Бога, прости.

103

   Мое имя: Рик Кеннеди. Время суток: 14.00.
   Я вдруг оказался на открытом месте. Лес остался сзади.
   – Черт!
   Мне нужны деревья! В них я буду прятаться. А здесь негде скрыться. Впереди только поля пыли – и ничего, кроме пыли. Спрятаться негде.
   Я задыхался. И дышать было невозможно. В воздухе висела мелкая пыль, она сушила горло, пока оно не начинало гореть до самых легких. По лицу сбегал пот.
   Это убийство, это ад.
   Как мне от них удрать?
   Думай, Кеннеди! Думай!
   Я оглянулся. Черт побери, где Теско?
   Только что он был рядом. Может, споткнулся, и теперь эти гады рвут его на части, как ребенок – бумажную куклу.
   Я сдернул с плеча винтовку и побежал обратно, стискивая ее в руках. Я не верил этому психу Теско ни на грош. Но бросить его здесь я не мог.
   Я налетел на него... нет...
   Налетел на ЭТО.
   ОНО вскочило с земли.
   ОНО заревело.
   И красные глаза уставились на меня.
   Я знал, что нужно стрелять. У меня в руках была винтовка.
   Давай, Рик!
   Целься!
   Дави на спуск!
   Черт... я не мог шевельнуться.
   Эта тварь ринулась на меня, глаза горели, как фары, огромные руки занеслись клешнями.
   Это было рефлекторно. Я заревел зверем, бросился вперед, молотя кулаками.
   Будто колотил в стену. Только ей было бы больнее. Этот зверь был бетонной твердости. Я попадал кулаками ему в череп, в челюсть, но остановить его не мог. Глаза его горели неукротимой яростью.
   Мускулистые лапы отбросили меня прочь, как клочок бумаги.
   Я споткнулся, упал на спину. С тяжелым рюкзаком я был неуклюж, как перевернутая черепаха.
   И оно прыгнуло. Серые лапы сомкнулись у меня на лице, погружая мою голову в золу. Я пытался выскользнуть, отталкиваясь от земли ногами.
   И не мог шевельнуться.
   Надо мной на фоне адово-черных ветвей нависло серое лицо. Кроваво-красные глаза горели такой дикой злобой, что я готов был поверить, будто у него в черепе пылает пламя.
   Я попытался колотить по охватившим меня горилльим лапам. Без толку. Как по стальным поручням.
   Тварь изменила положение. Она села мне на грудь, сдавив ребра босыми ногами. У меня стали мешаться мысли от ужаса. Я не мог дышать. Я хотел завопить, но тут эта тварь одной клешней схватила меня за горло и сдавила с невероятной силой.
   И при этом я еще смотрел будто со стороны. Будто душа уже выскользнула из тела посмотреть, как на каком-то человеке сидит серое чудовище. А человек лежит на спине в золе и саже и дрыгает ногами. Рюкзак наполовину вылез из-под него в этой смертной схватке.
   Это я, Рик Кеннеди, девятнадцати лет. Уже не дышу.
   Картинка начала меркнуть.
   Сереть. Чернеть.
   Я не дышал.
   Чернота заливала зрение.
   Жизнь уходила.
   Если я не сброшу с себя эту тварь еще двадцать секунд, я мертвец.

104

   Меня зовут Кейт Робинсон.
   Я собираюсь убить себя. Но сначала я должна сделать еще одно.
   Только быстро. Серые снова идут к церкви. Они не спешат. Они знают, что мне не уйти.
   Господи, от одного взгляда на них у меня все внутри переворачивается. Не знаю, хватит ли у меня сил это сделать, но я должна.
   И еще я должна найти время записать, что со мной было. Рик, прошу тебя, проследи, чтобы это попало в архив с прочими записками. У меня не будет ни могилы, ни надгробия – пусть эти строки будут моей эпитафией.
   Время – два часа дня.

* * *

   Я должна суметь это сделать. Я обыскала церковь и нашла полбанки эмалевой краски в чулане. Кисти нет, пришлось писать пальцами. Еще я нашла белый стихарь священника.
   Я закончила. Скоро я поверну дуло себе в лицо. Боже мой, Боже мой... не дай им снова меня схватить.
   Рик, если найдешь этот блокнот, значит, ты видел, что я написала на стихаре. Его я привязала над башней церкви как знамя. Там написано просто:
   РИК – ЗДЕСЬ КР
   Если ты это увидишь, ты будешь знать, что я внутри. Сейчас я иду на колокольню. Там я напишу последние строки. Винтовка со мной.
   Все готово.

105

   Меня зовут Рик Кеннеди.
   Я лежу под черными деревьями. Серый сжимает мне горло клешней.
   Я не могу дышать.
   В голове темнеет. Я ничего не вижу. Ничего не чувствую. Сквозь туман соображаю, что у меня ноги бессмысленно дергаются в саже.
   Когда этот монстр закончит свою работу, он бросит меня гнить в этом лесу безмолвия, мертвых деревьев, почерневших от жара, сжигающего лихорадкой лицо Земли.
   Я ударил ногой – без толку.
   Чудовище даже не шевельнулось.
   Оно весит не меньше трехсот фунтов.
   Удар ногой.
   Одна только его страшная тяжесть не давала двинуться. Не давала дышать.
   Удар.
   Впервые моя нога попала во что-то твердое.
   Бей еще, Рик, бей!
   Я ударил. И знал, что бью обгорелое дерево.
   Бей!
   Зачем? Какой смысл бить дурацкое бревно?
   Я не знал, но голос у меня в голове понуждал бить. Продолжать бить.
   Все еще лежа на спине, я лупил ногами по стволу.
   Я уже ничего не видел, но слышал удары ботинка по горелому дереву.
   Бей сильнее!
   Я бил.
   Вдруг сквозь туман, обволакивающий мой мозг, донесся треск.
   Мне на руки и на ноги обрушился град ударов. И давление на горло вдруг – как по волшебству – исчезло Когда я открыл глаза, то понял, что произошло. Удары моих ног встряхнули дерево, и ломкие ветви отвалились. На нас обрушился потоп обугленных палок, сучьев, веток.
   Основной их удар пришелся на голову чудовища. Его отбросило в сторону.
   Оно лежало на боку, рухнув лицом в ковер сажи.
   Откашливаясь и отплевываясь, я выбрался из-под ветвей.
   Ни секунды я не верил, что серый мертв. Он наверняка был только оглушен. Ветви обуглились от жары, и самые большие из них были на удивление легки, когда я отбрасывал их в стороны.
   Надо освободиться, пока он не очнулся.
   Я кое-как поднялся на ноги, но перепутавшиеся ветви громоздились до пояса и держали меня как в клетке. Даже перелезть нельзя было через эту путаницу горелой древесины. При попытке наступить на ветку она ломалась, испуская струи черной пыли, от которой саднило глаза.
   Я разбрасывал ветви, расчищая себе путь. Я должен выбраться. Должен найти Кейт. Я должен... Черт!
   Меня схватили за ногу.
   Я поглядел вниз. Эта тварь скалилась сквозь паутину ветвей. Кровавые глаза полыхали злобой.
   Взметнулась здоровенная рука, разметывая сучки. Она схватила меня за лямку рюкзака и попыталась снова свалить на ветви. Чтобы додушить.
   Я схватился за ближайшее оружие – ветка толщиной в мою руку и такой же длины. Размахнуться я не мог и потому ткнул ею в серое лицо с красными глазами.
   А потом, будто отбрасывая неутрамбованную землю от вкопанного столба, стал кидать ногами ветви в это лицо.
   Когда я встряхивал головой, пот летел веером. Руки ныли. При каждом вдохе в легкие попадали тучи пыли, от которой горело в груди. Но я продолжал футболить ветви.
   Руки разжались. Серые лапы чудовища обмякли и упали вниз.
   Я остановился перевести дыхание.
   Глаза помутнели. Монстр не шевелился.
   Я снова начал пробиваться на волю.
   Но тут же снова взметнулись руки и схватили меня.
   И снова я стал кидать ветви.
   Я попал в кошмар. Пока я бью его по голове, он оглушен. Но стоит мне остановиться, он с ревом оживает и бросается на меня.
   Мне придется драться с ним до Страшного Суда. Стоит цне остановиться – и я мертв.
   Я стал бить сильнее. Вместе с ужасом загорелась злость, пылающая чертовская злость, влившая силу в ноющие руки.
   – Чего тебе надо... чего тебе от меня надо?
   Бум-бум-бум...
   – Зачем ты здесь?
   Бум-бум-бум...
   – Ты же говорить не можешь, гад, бессловесный гад. Ты же зверь, блин... тупой безголовый зверь...
   Меня одолела усталость. Я перестал бить.
   Из ветвей молотами взметнулись кулаки, ударив меня в бедра.
   Я снова ударил, сильнее, и красные глаза остекленели. Снова упали руки.
   – Кто тебя послал?
   Наконец я услышал что-то вроде ответа:
   – Сссс... сссууу... ссс.
   Я ударил еще раз с криком:
   – Кто тебя послал?
   Он прошипел единственное слово:
   – Иис-с-с-уссс...
   – Иисус? – Я остолбенел. – То есть как это – Иисус?
   Снова взметнулись руки и схватили меня. Глаза, потускневшие почти до карих, запылали кровью.
   Я снова стал бить, сжимая в руках горелое дерево: снова и снова я обрушивал его на это серое лицо, вбивая эту голову в землю.
   Я бил, пока не упали руки, пока глаза не потускнели. Бил, пока не потекла красная жижа из черногубого рта.
   Я знал, что стоит мне остановиться – и он меня убьет.

106

   Я Кейт Робинсон.
   Я сижу на верху колокольни. И пишу это, глядя на мир, похожий на ад. Где были зеленые поля – черная пустыня. Стволы деревьев торчат из земли черными столбами. Вдалеке бьют из земли струи газа. Они горят всеми цветами – желтый, синий, оранжевый, красный, даже ярко-зеленый, и они красивы странной красотой.
   Срывается ветер, он хлопает страницами блокнота. Я придерживаю их свободной рукой. Я должна писать.
   Ветер крепчает, гудит, воет, как дикий зверь. Он шевелит черную пустыню, срывая золу, крутит пыльные смерчи, летящие ко мне; они разбиваются о колокольню, и угольная гарь жалит кожу. Ветер треплет мне волосы.
   Больше всего похоже, будто черные духи танцуют по Земле.
   От пыли в воздухе черный туман. Даже небо черное. Мой мир погиб.
   В двухстах шагах стоят серые, окружившие церковь. Выхода нет. Скоро они придут за мной.
   Когда они пойдут по дорожке от кладбища к дверям церкви, я выстрелю в себя.
   Больше не будет боли.
   Не будет заботы, где достать еду.
   Я это сделаю.
   Раньше, чем они сюда войдут, чтобы...
   Господи, я вспомнила!
   Я вспомнила, что они сделали со мной.
   Воспоминание пришло внезапно, как удар молнии.
   Я вспомнила!
   Они меня бросили на каменный пол церкви. Они содрали с меня одежду.
   И вдруг остановились. Будто им дали приказ. Потом двое из них нагнулись и каждый схватил меня за лодыжку. Меня потащили по полу. К дверям они подошли уже бегом.