Кларк Саймон. Царь Кровь

   – Ты права.
   В десяти шагах от меня стоял еще один серый. Он поднял мускулистые руки, собираясь напасть, согнул пальцы когтями над головой. Губы отползли назад в оскале, зубы торчали из десен осколками камня.
   Уходи,сказал я мысленно. Уходи. Тебя нет.
   Фигура расплылась по краям, потом руки, ноги, торс растаяли в воздухе.
   И нет его. Я перевел дыхание.
   Я могу. Я могу их прогонять.
   – Главное, – сказала Кейт, – держаться как можно спокойнее. Если ты напряжешься, они тут же полезут из всех углов.
   – Слушаюсь, мисс.
   Я снова улыбнулся, но колени у меня дрожали. Эти чертовы твари выглядели очень реальными. Вот сейчас подойдет к тебе и оторвет тебе голову. Черт побери, видно даже, как...
   Нет.
   Я перекрыл поток этих мыслей. Надо говорить себе, что их нет. Что они мне ничего не сделают.
   – Ты готов? – спросила Кейт.
   – Готов.
   – Какой дом?
   – Вон тот. “Дом, милый дом”. С коваными железными воротами.
   Я прошел через черную поляну, когда-то бывшую садом. Вся растительность сгорела. И только торчали скелеты стволов и ветвей, обугленные, мертвые.
   Дом остался нетронутым. Пыль дошла до окон первого этажа, от ее тяжести створки раскрылись внутрь.
   Мы вошли в сад, скрипя ботинками по черной золе.
   В центре бывшего газона взрыв подземного газа вырвал воронку два метра диаметром и метр глубиной. Из земли торчали какие-то коричневые палки.
   – Бедная девочка! – я присел рядом. – Эта гадская планета даже тебе не дает покоя.
   – Что это такое?
   – Что это было такое, – поправил я, смеясь, но грустно, а не весело. – Видишь ошейник? Можешь прочесть табличку?
   – Эмбер?
   – Эмбер. Моя собака. Она умерла, когда я был ребенком. Мы ее похоронили на клумбе. А взрыв выбросил ее кости наружу.
   – Пойдем, Рик. Посмотрим дом и вернемся к Бену. Пришлось забраться на гору пепла и съехать в гостиную. Стены были черны от жара.
   – Мебели нет, – сказала Кейт.
   – Наверное, мародеры забрали все. Может быть, они надеялись, что мир вернется к норме, а тогда кожаный гарнитур пригодится дома. – Я пожал плечами. – Толку им теперь с него.
   Внутреннюю дверь занесло толстым слоем наметенного пепла, и открыть ее было трудно. Пришлось прокопать каблуком глубокую борозду.
   – Черт, ты только посмотри!
   – Да, потрясающе чисто.
   Холл и лестничная площадка были плотно закрыты от остального мира. Выкрашенные водоэмульсионной краской стены сияли ослепительной белизной. Ковры без пятнышка. Ни одной песчинки пепла.
   – Смотри, телефон, вешалка! Господи, даже репродукция “Гавайца”. Нам ее подарил сосед, когда мы въехали. Мама ее терпеть не могла, но считала своим долгом повесить ее на стену.
   Я оглядывался в удивлении. Даже будничные картины в рамках, вешалка на стене, столик у лестницы с телефонными справочниками и медной пепельницей – я туда всегда бросал ключи от фургона, и по их звону мама знала, что я уже дома. Все было волшебно новым. У меня заколотилось сердце. Если закрыть глаза и потом снова открыть, можно будет поверить, что не было этой мерзопакостной катастрофы, что если выглянуть в дверь, я увижу зеленый сад и детей, играющих в футбол на Миле Короля Элмета.
   Открывая дверь в кухню, я заметил, что дрожу.
   – Что такое? – спросила Кейт.
   – Дверь не открывается. Смотри, пепел течет из щели внизу. Наверное, кухня полна им до потолка, и он держит дверь.
   – Посмотрим комнаты наверху.
   Рука в руке, мы поднялись по лестнице, очень похожие на молодоженов, подыскивающих себе дом.
   Может быть, мои родители живы. Может быть, мертвы. Этого не узнать никак. Ритуалов теперь нет, и то, что я сейчас делаю, больше всего походит на похороны. Через несколько минут я распрощаюсь с домом, который был мне родным целых десять лет, уйду и никогда не вернусь. Это был способ закончить одну фазу моей жизни и потом, если Бог даст, начать другую.
   В спальнях тоже выгребли почти всю мебель. Но остались знакомые вещи: ковры, полосатые обои, розовый абажур в маминой спальне. И фигурка Чьюбакки из “Звездных войн”, которую мне подарили на десятилетие, лежала возле плинтуса.
   – Смотри, фотографии.
   Кейт наклонилась, подобрала рассыпанные по полу фотографии и протянула мне.
   – Это твоя семья?
   Оцепенелый, но спокойный, такой спокойный, каким никогда в жизни не был, я стал их листать.
   – Это мы со Стивеном. Когда жили в Италии. У меня все еще бинты после его выстрела. – Я говорил тихим ровным голосом. – Вот я на велосипеде. Его мне подарили на день рождения в семь лет. Вот папа. Черт, они с мамой держатся за руки. Даже странно думать, что когда-то они занимались любовью. А вот еще: Стивен притворяется, что играет на гитаре. А я притворяюсь, что кастрюли – это группа ударных. Еще тогда мы с ним хотели работать в музыкальном бизнесе.
   Я листал дальше. Вот мы со Стивеном на Рождество сколько-то лет назад, разворачиваем подарки, вот сидим вокруг стола в бумажных шляпах, а на столе – индейка. Вот я в девять лет с удивленным лицом – я впервые глотнул пива из банки. Вот мы со Стивеном оделись на Хеллоуин. У Стивена маска скелета, а я почему-то надел зеленый нейлоновый парик и остроконечную шляпу.
   Ничего особенного не было в этих снимках – в любом доме по всему миру найдется куча таких. Каникулярные фотографии детей и родителей, свадеб и дней рождений, чтобы зафиксировать, остановить самые важные секунды навсегда. Моды и прически с годами меняются. Матери, отцы, братья и сестры кажутся незнакомыми и в то же время знакомыми до боли. А мы сами смотрим из прошлого с неожиданно серьезными лицами. Как будто то, что случилось за эти месяцы, отбросило зловещую тень на те времена, и мы об этом знаем еще тогда.
   Я глядел на фотографии. И был я спокоен, как-то странно пуст. Я отпустил что-то, что держал до сих пор. Я уже попрощался, и даже сам этого не понял.
   – Пойдем, – сказал я. – Возьмем у Бена рюкзаки, пора двигаться.
   Мы вышли из дома тем же путем, что и вошли, скрипя подошвами по пушистой золе, медленно вползающей в гостиную, как снег из самого Ада. Я прошел мимо костей Эмбер в саду. В последний раз в жизни вышел в кованые ворота.
   Сперва я не обернулся, поднимаясь на холм к дому Бена Кавеллеро, но потом бросил взгляд через плечо.
   Я увидел красный кирпичный дом, черепичную крышу, телеантенну выше, чем на соседних домах. Я видел сад, видел сгоревшие до основания изгороди, черную гарь, заполнившую пруд и покрывшую все погребальным саваном.
   И на углу я оглянулся снова. Мой дом уже был скрыт обгоревшими остовами других домов, и видна была только крыша да кусочек окна моей спальни. Я пошёл дальше. Когда я оглянулся еще раз, дом скрылся совсем.

114

   – Бен, где твой рюкзак?
   – Я с вами не иду.
   Мы стояли в коридоре верхнего этажа дома Бена Кавеллеро. Надо было выйти через окно, потом спуститься по большому черному сугробу на землю. Мы с Кейт были готовы. В рюкзаках была чистая одежда и запас еды до самого побережья, если понадобится. Винтовки мы засунули стволами в рюкзаки.
   Я недоуменно покачал головой:
   – Какой смысл здесь оставаться?
   – Здесь мой дом, Рик. Когда я увидел его, я понял, что куплю этот дом и никогда его не покину.
   – Но ведь сгорит вся деревня!
   – Рискну, Рик. Мне нравится себя обманывать мыслью, что здесь я нужнее. – Он поправил шарф на лице. – Иногда здесь проходят люди. Я им рассказываю правду о серых, что это у них галлюцинации. У них появляется больше шансов выжить в этом враждебном мире.
   Мысль оставить Бена в этой выгоревшей стране была невыносимо мрачна.
   – Ты можешь быть полезен Стивену.
   – Нам нужны люди с опытом, – сказала Кейт. – У нас почти все моложе тридцати лет.
   – Именно, – сказал Бен, и хотя губ его не было видно, я знал, что он улыбнулся. – Именно. Вы – группа молодых. Где вам не хватает опыта, его заменят энтузиазм и воображение. Вы не должны нести с собой в будущее груз философии стариков. Выработайте свою. Старому миру пришел конец, но можете считать это рождением нового.
   – И ты никак не передумаешь?
   – Никак, Рик. Я остаюсь. Не волнуйся, еды у меня хватит. Я повернулся, чтобы идти.
   – Рик, еще одно. Ты мне не сказал, куда идет корабль. Я пожал плечами:
   – Мы точно не знаем, знаем только, что на юг.
   – На юг? Юг – это половина земного шара.
   – В Южные Моря, – сказала Кейт. – Если найдем остров, не тронутый жаром, мы там поселимся.
   – Вы уверены, что у вас нет тайной надежды доплыть до Австралии или Новой Зеландии и обнаружить, что там жива цивилизация?
   – Если так, то это будет как Рождество летом, – улыбнулся я. – Я за многие годы привык спать на простынях и жить в доме.
   – Ты теперь изменился, Рик. Изменился сильнее, чем сам сознаешь.
   – Не думаю, Бен. Дай мне чистые простыни и еду три раза в день, и я буду счастлив.
   – Ну, например, ты прибываешь в Мельбурн. И что потом? Ищешь работу в банке? Покупаешь дом?
   Бен хотел помочь мне понять самого себя. И я почувствовал, что сопротивляюсь. Даже злюсь на человека, который много лет был одним из лучших моих друзей.
   – Нет, – ответил я. – Когда поднаберу денег, куплю гитару.
   – И снова соберешь оркестр?
   – Почему бы и нет?
   – Ты все еще этого хочешь?
   – Да.
   – Играть на гитаре, когда есть целый новый мир, который надо строить?
   – Какой еще новый мир?
   – Ты мне не веришь, когда я тебе говорю, что прежний “ты” умер. И теперь на свете живет новый “ты”. С иголочки новый Рик Кеннеди, но он еще этого не понимает. Я прав?
   – Не понимаю, о чем ты, Бен. Все это действительно очень глубоко, но поверь, оно мне не выше головы. Ладно, теперь ты прости, но нам пора. Кейт?
   Она скрестила руки на груди.
   – Бен прав.
   Я уверенно покачал головой:
   – Я все тот же Рик Кеннеди, девятнадцати лет, помешанный на музыке.
   – Правда? – Кейт подняла бровь.
   – Правда. Теперь...
   – Девятнадцати лет?
   – Да.
   – Рик, тебе два дня назад исполнилось двадцать.
   – И что? Я был слишком занят, чтобы это заметить. – Эти двое начинали действовать мне на нервы. – Слушайте, – вздохнул я. – Поверьте мне, я хочу поскорее выбраться из этого дерьма и плыть на юг. Ну и что, если мы приплывем в Австралию? Будем жить в снятой комнате, глядеть старое кино по телевизору, пить пиво и закусывать бараньими отбивными? Мне это сейчас очень понравилось бы. Мне надоело видеть детские черепа на дороге, мне надоело спасаться бегством, мне надоело беспокоиться, что людям нечего есть. Меня тошнит от вечного запаха горелого...
   У меня пресекся голос, задрожали руки.
   – Так думает прежний Рик Кеннеди, – мягко сказал Бен. – Тебе придется стряхнуть его, как стряхивает змея старую кожу. И тогда ты сможешь встретить будущее.
   – “Прежний Рик Кеннеди мертв, прежний Рик Кеннеди мертв!” Хватит повторять одно и то же. Что ты хочешь этим сказать?
   – Прежний Рик Кеннеди мечтал быть рок-звездой?
   – Да, я мечтал... черт, и сейчас мечтаю! Ты хочешь меня убедить, что я неправ?
   – Поднимемся наверх? – предложил Бен. – Там есть некто, кого ты можешь спросить сам.
   – Некто, кого я могу спросить? Я думал, ты живешь один.
   – А Сашу спросить не хочешь?
   – Сашу? Ха и еще раз ха! – Я повернулся к Кейт. – Саша – это моя гитара. Я ее здесь оставил, уходя из Ферберна.
   – Сделай как он сказал, Рик.
   Я вздохнул:
   – Спросить гитару, нет ли под моей шкурой нового меня? Ладно. Сделаю, чтобы вы от меня отстали.
   Я затопал по лестнице в мансарду. Все было покрыто слоем зернистой черной пыли, надутой сквозь щели окна. Я сразу же увидел футляр гитары, лежащий на старом диване. Гитара была накрыта белой простыней и больше всего напоминала покойника под саваном.
   Я снял простыню. Открыл футляр.
   Там лежала Саша – шестиструнная электрогитара “Стратокастер”, красивая, лакированная красным и золотым. Хромированные колки и ручки сияли в красном свете солнца, заглядывающего в окна мансарды. Струны блестели, как серебряные.
   Я коснулся струны.
   И со стуком закрыл крышку футляра.
   Бен был прав, черт его побери, прав, и я это знал. Стоило мне увидеть раньше гитару, она просто молила: “ПОИГРАЙ!”
   И мне не удавалось удержать пальцы. Я начинал подбирать мелодию, слышанную по радио, или наигрывать аккорды новой песни, которую сочинял. Я не мог спокойно видеть гитару. Я сразу себе представлял не только, что играю на ней, я даже видел, где я на ней играю.
   И теперь гитара говорила...
   Ну ладно, Рик, будь честен. Что говорила гитара?
   НИЧЕГО.
   И одержимость стать рок-звездой тоже миновала. Ее не было. Как и прежнего меня.
   Нет, может быть, я когда-нибудь буду играть. Но другую музыку и другой публике.
   Я знал, что теперь у меня другая миссия. Бен был прав. Я должен подумать о своей роли в новом мире.
   Кейт и Бен ждали меня внизу.
   Я сошел к ним. Говорить я не мог. Я обнял Бена, потом Кейт.
   – Черт! – Я затряс головой, глаза щипало. – Прости меня, Бен, за твердолобость. Что сказать? Ты был прав.
   У Бена тоже были слезы в глазах.
   – Ты будешь великим человеком, Рик. А теперь... – Он глубоко и тяжело вздохнул. – Иди найди брата. Скажи ему то, что я сказал тебе. Им нужно это знать, чтобы пройти через сожженный мир и не погибнуть.

115

   Мы шли меньше часа, когда пошел дождь из черепов. Человеческих черепов. Они сыпались с неба и ударялись перед нами о черную землю. От каждого удара взлетал фонтан черной пыли, черепа рассыпались.
   Один упал в пяти шагах передо мной. Вылетевшие от удара зубы плеснули мне на куртку.
   – Если такая штучка упадет на голову, мало не покажется, – буркнул я.
   Кейт поглядела на меня.
   – Не стоит ли вернуться и обойти холм с другой стороны?
   – Нельзя терять время. Надо найти Стивена, пока они не начали бредить и убивать друг друга. Осторожней, Кейт!
   Детский череп упал на расстоянии вытянутой руки и рассыпался с хрустом.
   – Откуда это? – спросила Кейт.
   – Я такое уже видел. Видишь столб дыма с той стороны холма?
   – Вижу.
   – Думаю, это выход газа на кладбище. Черепа выбрасывает силой взрыва. В основном они падают вон там, слева. Если отойти правее, нас не тронет.
   – Дождь из черепов, молнии, безлюдье, ни травинки. Черная пустыня во все стороны. – Кейт огляделась. Легкий ветерок развевал ее длинные волосы. Она встряхнула головой и снова заговорила. Я услышал в ее голосе нотку отчаяния. – Мы умерли и попали в Ад?
   Я обнял ее.
   – Видит Бог, мне тоже иногда так кажется. Но как только мы доберемся до корабля, мы...
   – До корабля? И ты думаешь, в Южных Морях найдется остров, готовый с распростертыми объятиями принять беженцев?
   – Не знаю, Кейт. Просто не знаю. Но мы должны надеяться.
   Она вздохнула.
   – Да, наверное. Пить хочешь?
   Я кивнул.
   – Нам придется экономить воду. Родники пресной воды будут попадаться редко.
   Глотнув воды из моей бутылки, мы пошли дальше. Безмолвные зарницы мелькали между землей и облаками, которые в полдень скрыли солнце. Мы дошли до гряды холмов и шли теперь по гребням, которые должны были вывести нас на старую римскую дорогу, где идут на запад Стивен, Иисус и остальные.
   Кейт была права насчет того, что местность стала похожей на Ад. Покрытые черным пеплом, выгоревшие, потрескавшиеся и испещренные воронками холмы и равнины казались проклятыми, запретными. В черных полях торчали остовы деревьев, кое-где с ветвями. В километре от нас стояла группа сожженных сельскохозяйственных строений.
   Хрустящий под ногами пепел был перемешан с бесчисленными костями, черепами овец, птиц, собак, кошек – и людей, конечно же, множества людей. Многие черепа были расколоты – отчаявшиеся живые пытались вычерпать оттуда мозги.
   По-дурацки торчали посреди равнины напольные часы, стрелки остановились на без десяти два. Какая отчаянная душа их сюда притащила? И зачем?
   Мы шли, иногда оглядываясь. Ферберна отсюда уже не было видно. Ветер поднимал пыльные смерчи, бегущие за нами, как погибшие души.
   Кейт оглянулась очередной раз.
   – Ты видел серых?
   – Нет. Теперь, когда я знаю, что их нет, я могу это подавить.
   – А что ты видел?
   – Наши следы. Видишь? Две цепочки, идущие по холму?
   – Если мы сумеем не оставить здесь ничего, кроме этих следов, я буду счастлива. А ты? Я кивнул и мрачно улыбнулся.
   – Эти следы мне напомнили окаменевшие отпечатки, найденные в Африке.
   – А, помню. Мы о них в школе писали реферат.
   – Мы тоже. Помню, как я рисовал эти следы, а потом писал фломастером пояснение. Черт, я его до сих пор помню: ОТПЕЧАТКИ, ОСТАВЛЕННЫЕ ПРЕДПОЛАГАЕМЫМ ПРЯМОХОДЯЩИМ ПРЕДКОМ ЧЕЛОВЕКА, А ИМЕННО, AUSTRALOPITHECUS AFARENSIS, НАЙДЕННЫМ В ЛАЭТОЛ И, ТАНЗАНИЯ. ОТПЕЧАТКИ ОКАМЕНЕЛИ В ВУЛКАНИЧЕСКОМ ПЕПЛЕ ОКОЛО 3,6 МИЛЛИОНА ЛЕТ НАЗАД. ОНИ ПРИНАДЛЕЖАТ ДВУМ ВЗРОСЛЫМ ОСОБЯМ И ДЕТЕНЫШУ.
   –Отличная память, – улыбнулась Кейт.
   – Да, хотя что от нее сейчас пользы. Школа обучала нас, как жить в некоей прежней среде, которая называлась цивилизацией. Если бы я тогда знал то, что знаю сейчас, я бы не так усердно готовился к экзаменам. – Я невольно засмеялся и оглянулся на наши следы. – Как ты думаешь, Кейт, они продержатся 3,6 миллиона лет?
   – Можешь не сомневаться, Рик Кеннеди. И даже какому-нибудь бедному ребенку придется писать о них реферат. Окаменевшие отпечатки, найденные в пепле, датируются голоценовой эпохой. Возможно, оставлены самцом и самкой давно исчезнувшего вида Homo Sapiens.
   Яулыбнулся.
   – И он еще напишет предположение: Позволительно допустить, что эти двое были парой. Судя по близости отпечатков, они могли идти, держась за руки.
   Мы болтали о пустяках, и, я думаю, так и надо было. То и дело на землю падал череп и ударялся с такой силой, что разлетался осколками костей и зубами. Справа от нас с холма сорвало слой почвы, обнажило пласт угля, и он вспыхнул с ревом.
   Надо было трепаться. Надо было шутить.
   Иначе мы бы сошли с ума прямо в сердце этой черной пустыни, которая не могла быть ничем иным, кроме Ада.
   На дне долины ревел перегретый газ, вырываясь из дюжины дыр и воспламеняясь. И почему-то этот рев был удивительно похож на вопль человека. Я даже не раз останавливался и смотрел в бинокль, но не видел ничего, кроме ревущих струй огня.
   Мы пошли быстрее. Гарь взлетала в воздух и опускалась на нас черным снегом.
   Бен дал нам респираторы от пыли. Мы их надели и еще прибавили шагу. Ботинки хрустели на сухом ковре из пепла и костей.
   – Слышишь этот шум? – спросила Кейт.
   – Как резкие взрывы?
   – Да. Знаешь, что это?
   Я покачал головой.
   – Подземный гул. Это обычно предвестник землетрясения.
   – Тем более надо идти. Здесь вся земля – просто переплетение линий напряжения, наползающих друг на друга.
   – А значит, скальные породы заряжены электричеством. Остерегайся галлюцинаций.
   – Не беспокойся, – сказал я, – мы уже умеем с ними справляться.
   – Не будь так уверен, Рик.
   – Можешь мне поверить. – Я остановился взглянуть на карту. – Надо идти вон на ту седловину. Лучше, я думаю, держаться как можно выше.
   – Почему?
   – Мы пока что не видели вулканов, но спорю на любой обед, что здесь полно вулканических газов, которые хлещут из скважин.
   – Да, там наверняка есть угарный газ – окись углерода, а она тяжелее воздуха. И она жутко ядовита.
   Кейт посмотрела в небо. Там плыли облака, сверкали молнии.
   – Через час будет темно. Ты ведь не предлагаешь идти здесь, – она показала на пустыню, – всю ночь?
   – Надо как можно скорее найти Стивена, – сказал я, снимая с лица респиратор. – Но в темноте мы наверняка свалимся в огненную яму, если не хуже. Видишь вон ту ферму на холме? Там переночуем, а на рассвете уйдем. Если повезет, завтра к вечеру догоним Стивена.
   – Если повезет, – сказала она, вздохнув. – Если очень повезет.
   Она была права. Везения нам было нужно много – целые горы везения.
   И как раз когда оно нам было нужно, оно стало быстро кончаться.

116

   Я проснулся внезапно. Глаза заливал пот. Пульсирующие молнии мелькали в окне кухни брошенного фермерского дома, как стробоскоп. Я сел в спальнике – спальный мешок Кейт был пуст.
   Я провел рукой по каменному полу – он был теплым от проводимого снизу тепла. Винтовка! Где моя винтовка?
   Пульсирующий свет – синий и яркий. Черт, где Кейт? Сердце заколотилось.
   – Кейт!
   Молнии погасли. Тьма.
   – Кейт, где ты?
   Вспышка молнии.
   Тьма исчезла.
   И я увидел.
   Серого.
   Он поднялся с пола, где сидел, скорчившись.
   Поджидая.
   Что он сделал с Кейт?
   Серый.
   Снова зазвенел голос у меня в голове: Рик, это всего лишь галлюцинация. Смещаются плиты под домом, они при трении образуют это галлюциногенное электрическое поле, и оно накладывается на биотоки твоего мозга. Этих серых на самом деле здесь нет, их вообще нет, эта галлюцинация...
   ХРЕНА С ДВА – ГАЛЛЮЦИНАЦИЯ!!!
   Я протянул руку... коснулся его ноги.
   Нащупал твердые мышцы.
   Бен ошибся.
   Серые существуют.
   Где Кейт?
   Что он с ней сделал?
   Я лихорадочно выбрался из мешка, вскочил на ноги.
   Серая голова чудовища повернулась ко мне. Призрачные кровавые глаза уставились на меня. Они излучали ненависть. И голод, этот странный чуждый голод. Это было зло, воплощенное зло.
   И оно хотело моей крови.
   Чудовище заворчало и подняло горилльи лапы. Черные когти мелькнули в свете молний, треснувшие и обломанные от срывания людских лиц с черепов.
   Я бросился и стал молотить кулаками по этой серой морде.
   Скулы у него были тверды как бетон, но я бил и бил, пока кровь не потекла у меня из костяшек пальцев.
   Он попытался меня оттолкнуть.
   Я схватился за черную гриву, идущую по гребню черепа.
   – Что ты сделал с Кейт?
   Я дернул его за гриву, сбивая с ног, и ударил головой об стену.
   – Что ты сделал с Кейт?
   И ударил кулаком.
   – Кейт!
   И снова ударил. Серую морду залила кровь из моего треснувшего кулака.
   – Гад проклятый! Если ты ее только тронул, я тебя пополам разорву!
   Серый под тяжелыми ударами привалился к стене. Красные глаза потускнели и стали карими. Я с размаху несколько раз ударил его в живот.
   И бил, и бил. Это брюхо было на удивление мягким. И я бил снова и снова. Он вопил.
   – Рик! Рик!
   – Это голос Кейт! Что ты с ней сделал!
   И я с каждым словом бил кулаком.
   – Где Кейт?
   – Рик!
   Я слышал ее голос, но не видел ее. Наверное, ее другие серые уволокли в соседнюю комнату. Я ударил серого в скулу. Из бычьей глотки вырвался неожиданно высокий визг.
   – Рик, я люблю тебя! Прошу... Я... ох! Я люблю тебя... Ри... ох! Не бей меня. Не сюда! ТОЛЬКО НЕ СЮДА!
   Визг. Ну, гад! Я размахнулся ногой.
   – Рик, я люблю тебя... Боже мой, Рик! Целуй меня, целуй меня! Вспомни отель! Ох! Вспомни, как... ох!.. как целовал меня! Нет, Рик! Только не это! НЕ ЭТО! Мне боль... о-о-о-х!
   Плач.
   Тварь слабела. Если бы только найти дубину. Но лучше винтовку.
   Снести эту гадскую башку ко всем чертям.
   Я снова ударил кулаком в лицо.
   – Рик, Рик, я люблю тебя! Рик?
   Голос исходил от чудовища. Монстр знает мое имя. Откуда, Господи? Откуда? Боже мой!
   В драке мое лицо приблизилось к огромной костистой голове, к этим потускневшим красным глазам. Но пока я держал его одной рукой за гриву, а другую заносил для удара, готовый бить по глазам, чтобы ослепить, серая морда испарилась – ее просто больше не было.
   Вместо нее была Кейт.

117

   Помню, как я потом с ужасом смотрел на Кейт, тараща глаза до слез. Я не мог поверить, что сделал с ней такое.
   У меня на руку были намотаны ее волосы.
   Левая рука, сжатая в кулак так, что вены выступили, была занесена для удара, костяшки пальцев, скользкие от крови, готовы были обрушиться на это прекрасное лицо.
   Лицо Кейт.
   Меня затошнило.
   Я так ее бил, что ее лицо было похоже на сырое мясо. Левая бровь была рассечена, капала кровь. Губы распухли, будто их покусали пчелы.
   Я в ужасе выпустил ее волосы. Она обвисла у стены, уронив голову на грудь, и волосы рассыпались по обнаженным грудям, покрытым дюжиной синяков.
   Она была совершенно голая. На ногах у нее тоже были раны. Свежие ссадины краснели среди старых, нанесенных, когда она была одна в церкви.
   Полный... полный ужас сковал меня.
   Это сделал я?
   Я увидел в ней серого и стал драться с ней, и вот она сидит полумертвая.
   Я еще не мог отдышаться после этого свирепого избиения, избиения девушки, которую я любил, за которую готов был отдать жизнь.
   Ошеломленный ужасом, я повернулся выглянуть в окно.
   Вспыхнула молния, осветив черную пустыню.
   Я увидел в окне свое отражение. Горячее, красное, потное.
   Я затряс головой, рассыпая капельки пота. Потом огляделся, разыскивая на полу кое-что.
   – Рик, – сказала она слабым голосом. – Рик, ты не виноват. Что ты делаешь?
   Я продолжал искать.
   – Рик, прекрати! Что бы ты ни задумал – не надо этого делать. Это не твоя вина. Ты не знал...
   Что я искал?
   Видит Бог, я в тот момент искал винтовку. Если бы нашел выбил бы к черту свои дурацкие мозги.
   Отвращение к себе было невыносимым.
   Кейт подошла ко мне неуверенным шагом. Из ее глаз текли слезы, длинные волосы рассыпались по избитым грудям.
   – Ты не виноват, – повторяла она. – Ты спал. Ты стал галлюцинировать раньше, чем проснулся. Ты не мог знать.