Кларк Саймон. Царь Кровь

   И он начал перечислять горький список преступлений беженцев против деревни. Чуть больше чем за неделю сочувствие жителей к беженцам сменилось ненавистью, как будто это была армия демонов, а не тысячи нормальных законопослушных граждан, выгнанных ядовитым газом из своих домов.
   – И это еще не все, – бурчал он. – Когда я пришел домой, там будто крысы побывали: все забрали – одеяла, обувь, еду, питье. Даже электрические лампочки. Куда они там будут их ввинчивать, когда нет ни электричества, ни патронов – Бог весть. А знаете, что они сделали со старой миссис Эдгар? Избили ее до полусмерти. И все за буханку хлеба.
   Я сочувственно мычал в паузах. Да, много случилось мерзкого. Вроде того, что было с Кэролайн. Вроде грабежа моего дома. Но я видел, что происходит. Жители не говорили, что кто-тоиз беженцев совершает преступления. Они говорили, что всебеженцы – мерзкие и никчемные ворюги. Это была психологическая подготовка к войне с ними на уничтожение. Как это называется? Мазать всех одной краской? Да, так. Люди из Ферберна начинали смотреть на людей из Лидса – мужчин, женщин, детей, стариков – как на некоторый подвид, который нельзя назвать человеком. И я вполне мог себе представить, что дальше скажет человек с седыми волосами, который последние тридцать лет по шесть дней в неделю разносил письма и посылки.
   – И ничего страшного, если мы в них начнем стрелять. Чего ждать? Лучшая защита – нападение.
   Я не сомневался, что еще через пару дней обитатели когда-то сонной деревни Ферберн начнут жечь огнеметами и поливать из пулеметов беженцев, спящих под тряпками, которые те успели прихватить во время бегства из Лидса.
   Бен был прав. Пора убираться отсюда.
   Подошли еще люди, толкая тачки с сырым цементным раствором. Мы вставили столб в яму и завалили его раствором. Тут подошел, прихрамывая, старик Фуллвуд с приемником.
   – Через минуту новости, если кто хочет слушать. Хотели все, и все собрались вокруг приемника, будто через несколько секунд, будет сказано такое, чего еще в мире никто не слышал. А я уже слышал несколько сообщений утром, и это было немногим больше того, что мы видели по Си-эн-эн.
   – Тихо! Начинается, – произнес Фуллвуд, поднимая руку, чтобы люди замолчали.
   Мы стали слушать. Сначала пошли объявления.
   “С момента объявления чрезвычайного положения все передвижения людей запрещены. Все должны оставаться в своих домах. Находящиеся во временных лагерях остаются там до дальнейших распоряжений. Все аэропорты, морские порты и железнодорожные станции закрыты до дальнейших распоряжений. Эти меры временные. Правительство уверено, что в течение нескольких дней...”
   – Опять ля-ля; кому они голову дурят?
   – Тес! – почтальон сердито посмотрел на Дина. Дин глянул на меня и пожал плечами; Я отошел, чтобы присесть в тени под яблоней. Было жарко, хотелось пить, я злился. Надоела заполнившая дом паранойя. Когда человек, которого все знают как человека разумного и приятного, начинает действовать как противный дурак, о нем говорят: “Смотри, будто у него другая голова выросла”. Сейчас у всех жителей деревни выросла другая голова, и очень неприятная. В ее глазах читалась ненависть и нетерпимость.
   В облаках пролетали стаи птиц, и нельзя было понять, где кончается одна стая и начинается другая. Они все летели с запада на восток. Наверное, их гнала та же причина, которая гнала людей из городов. Мысленным взором я видел ядовитый газ, вырывающийся из земли по всей стране. От подземного жара детонировал метан, прорываясь сквозь земную кору из расплавленного железного ядра. А не рвется ли он на том месте, где я сейчас сижу на траве под яблоней?
   Сколько еще осталось до того, как я, положив ладони на землю, почувствую ее жар? Я вспомнил червей, как они танцевали на хвостах, будто избегая касаться земли. Тогда это уже началось? Настолько стал непереносим жар для популяции червей в Ферберне, что они рванулись в прохладный воздух?
   Черт, плохо дело.
   И эта мысль застряла. Черт, черт, черт! Наверняка миллионами гибнут люди. Что с мамой? Я знал, что она в Италии, но что там творится? Что ей грозит? И кстати, папа. Не то чтобы я был к нему очень привязан, но что с ним? Он в лагере беженцев? И в Америке тоже газ прорвался наверх? И отец выкашлял легкие, лежа в постели со своей двадцати-с-чем-то-летней невестой?
   Я поглядел на землю, ожидая, что она в любой момент задымится и вспыхнет, а я затанцую, как Фред Астер, в быстром темпе среди языков пламени, лижущих лодыжки и плавящих кроссовки.
   С пересохшим ртом я глядел на траву, прислонившись спиной к дереву. У моих ног плясали солнечные пятна от листвы, но в любую секунду может появиться дым, вырывающийся из почвы, и...
   – Рик? Рик Кеннеди?
   Я поднял глаза. Солнце светило на нее сзади, и я видел только женскую фигуру, окруженную пылающим ореолом волос.
   – Пить хочешь? – спросил женский голос.
   – А... да, спасибо. – Я прищурился и поднялся на ноги.
   – Ты меня помнишь? Я...
   – Кейт Робинсон. Да, я... – Я пытался найти слова, и кое как выдавил из себя: – Как вы поживаете?
   Я протянул руку, но тут же заметил, что рука вся в земле.
   – Извините, я тут, гм... копал, гм...
   – Столбы для проволоки? – Она улыбнулась. – Да, я видела, как ты работал.
   – В самом деле?
   – Страшно, правда? Сначала вы пытались спасти нам жизнь, а теперь вам приходится делать вот это, чтобы уберечь свои дома.
   – А, так вы... – Я осекся и покраснел.
   – Да, я человек из толпы, которая когда-то называлась беженцами из Лидса.
   Я покраснел еще гуще.
   – Извините, я не хотел...
   Она протянула мне бутыль с водой.
   – Я знаю, что ты не хотел так говорить. Но это жизнь, что поделаешь? Мы по разные стороны.
   – Ты так говоришь, будто мы собираемся воевать.
   – Но ведь именно это и будет, разве нет? – сказала она и посмотрела на меня своим пристальным взглядом. – Будет война за последнюю банку консервов.
   – Может, до этого не дойдет. – Я глотнул воды, холодной, чистой, такой освежающей пересохшее горло. – Когда власти соберутся с силами, наладят снабжение.
   – Ага, – кивнула она, не отводя от меня глаз. – Привезут провиант, воду и палатки – и все на спинах специально выведенных крылатых свиней.
   – Ты не веришь, что они пришлют помощь?
   – Нет. А ты?
   Я отдал ей бутылку. На этот вопрос я ответить не мог. В ее голосе не было злости – только грусть. Она пришла не воевать со мной.
   – Где ты живешь? – спросил я.
   – Сперва я жила на пятачке травы, как он называется... Акр Короля Элмета?
   – Миля Короля Элмета.
   – Чудесное название. Условия, правда, не очень.
   Она стала рассказывать, как ей и ее соседкам пришлось бежать в Ферберн, когда Лидс поразил выброс газа. Они хотели остановиться у ее кузины в деревне, но дом оказался заперт. Сейчас она бы взломала его без угрызений совести, но тогда это казалось таким антиобщественным поступком, пусть даже дом и принадлежал любимой кузине. И потому они остались спать на траве на одеялах в десяти шагах от моего дома. Когда я выглянул и увидел беженцев, укрывших луг как весенний иней, я мог видеть и ее среди тысяч других.
   Я отказал Кэролайн в ее мольбе впустить к себе ее с дочерью. Отказал бы я Кейт Робинсон? Она стояла передо мной в короткой джинсовой юбке и облегающей белой футболке, стройное тело изогнулось, прислонившись к яблоне, длинные тонкие пальцы обвивали бутылку. А ноги... Мне пришлось сделать усилие, чтобы не смотреть на эти загорелые золотистые ноги, бесконечно длинные...
   Ближе к делу: пригласил бы я Кейт Робинсон к себе?
   Она что-то говорила, а я смотрел в ее миндалевидные глаза, на полные розовые губы, снова в глаза, и случайно глянул поверх ее плеча на дом.
   Из окна, не отрывая от нас взгляда, смотрела Кэролайн Лукас. Не знаю, заметила ли Кэролайн, что я ее вижу. Как бы там ни было, а она смотрела.
   Я поежился. Эта чертова баба... И тут же мне стало стыдно, что я так о ней подумал. “Она прошла через ад, Рик, – напомнил я себе, – ей нужна дружеская поддержка”.
   “Да, но почему это должен быть я, – заговорил голос, который всегда берет на себя роль адвоката дьявола, как только проснется совесть. – Ты же не белый рыцарь в сияющих доспехах?”
   “Нет, – вступил снова тот же проклятый голос совести, – ты ее оставил на растерзание насильникам, содомитам. Бог знает кому еще. Ты готов был в одиночку схватиться с толпой, которая громила твой дом, чтобы у тебя не забрали тот дурацкий кувшин с макаронами, но ты оставил эту бедную женщину на волю озверевших насильников”.
   “Итак, – продолжала хныкать совесть, – ты теперь готов бросить Кейт Робинсон в Ферберне? Максимум через три дня лагерь беженцев взорвется. Ты целыми днями только и мечтал о том, чтобы затащить Кейт Робинсон к себе в койку, а теперь ты готов оставить ее той же участи, что постигла Кэролайн. Черт возьми, она же наверняка погибнет через неделю!”
   – Кажется, тебя ждут, чтобы копать.
   – Копать?
   Я прервал разговор со своей больной совестью.
   Она улыбнулась. Глаза ее были ясными и добрыми, и меня как током ударило. Я мог бы протянуть руку, притянуть Кейт к себе, поцеловать.
   – Да, копать, Рик. Глотни еще. – Она снова улыбнулась, хотя под этой улыбкой угадывалась печаль. – Я тебя не осуждаю за твои мысли. Когда вспоминаю, как вы со Стивеном устраивали представление “Вот моя жизнь” на вечеринке Бена, это было будто много лет назад.
   – Да уж...
   – И как мы бросились искать банду, которая избила твоего друга.
   – Стенно. Кажется, у него что-то случилось вроде сотрясения. Он стал странно себя вести.
   Я тоже вспомнил эту ночь. Лицо, которое смотрело на меня из темноты. Как меня придавило к земле. Пропавший час.
   – Надо бы попробовать отвезти его в больницу в Бредфорде, кажется, она еще работает.
   Глядя в ее зеленые глаза, я уже знал, что не могу ее бросить. Что бы ни говорил Бен Кавеллеро о том, что уходить надо тайно, я рискну рассказать Кейт и убедить ее идти с нами.

22

   – Не беспокойся, я знаю, – сказала мне Кейт, когда мы вышли из тени и пошли к Дину, который в поте спины своей копал яму для нового столба.
   – Знаешь? – остановился я.
   – То, что я из проклятых беженцев, не значит, что я стала заклятым врагом. Когда моя кузина добралась домой, я пару дней у нее жила, а потом получила приглашение прийти сегодня утром к Бену.
   – Ты была на собрании? – Волна облегчения окатила меня с ног до головы.
   – Там было довольно людно, правда ведь? Я втиснулась позади, так что ты меня не видел.
   – И ты думаешь, что это разумно? – спросил я, подбирая лопату. – Уйти из Ферберна и стать лагерем на пустоши?
   Она оглянулась, будто боялась, что нас подслушают, но ближайшим к нам деревенским жителем оказался старый Фуллвуд, утаптывающий бетон около столба.
   – Да, – сказала она, – я не вижу другого выхода. Сорок тысяч человек не будут спокойно сидеть и смотреть, как их семьи умирают от голода. Выпьешь? – Она протянула бутылку Дину. – Кстати, нам всем надо пройти обучение обращению с оружием. Я уже свое прошла, а Бен просил меня сказать, что твое занятие в два.
   И она ушла, и ее волосы светились на солнце.
   – Классные ноги, – заметил Дин, отпив воды.
   Я подумал, что у нас под ногами земля горит. А вокруг вот-вот разразятся анархия, убийства, хаос и смятение. И понял, что природа человеческая все равно берет свое.
   – Ага, – согласился я с мрачной улыбкой. – Классные ноги.

23

   Девять вечера. Я лежал на матрасе в помещении, чуть большем чулана для веников. Все комнаты, холлы, лестницы были забиты людьми, которым предстояло уходить через пять часов. Учитывая, что идти придется всю ночь, стоило малость поспать. Но мешало июльское солнце, светившее сквозь шторы. Я лежал, не в силах заснуть.
   Бен раздал факсы и распечатки электронных писем, пришедшие со всего мира. Он хотел, чтобы мы знали, что творится вокруг.
   На полу рядом со мной лежала пачка листов. Пачка обреченности и страха, и этот страх расходился от нее по жилам ледяными волнами.
   Я перебирал ее, вздрагивая, когда какая-нибудь фраза била прямо в глаза.
   “Улицы Парижа под слоем серого пепла. Сена вышла из берегов, запруженная пеплом и трупами...”
   Или:
   “Мельбурн заполнился удушливым газом. Он стелется по земле. Сюда, на четвертый этаж студенческого общежития, он не достает. Но очень многие наши друзья лежат на дорогах мертвыми. Скоро нам придется думать о походе в город за едой. Единственная наша надежда – что газ рассеется”.
   Запись радиопередачи:
   “Вокруг корабля горит море. На поверхность вырываются пузыри горючего газа. Отчего он загорелся – не знаю. Но мы плывем по океану огня. Если...”
   Запись обрывается.
   Я начал читать подряд.
   Электронная почта. Эндсвиль, США. Напечатано одним пальцем человеком, лишенным волос, зато как следует нагрузившимся.
   Дата: Какая разница?
   Время: А не один ли черт?
   Сегодня утром полмира ухнуло в Царствие Грядущее. По крайней мере так кажется. Мы были на каникулах в Орландо. Сегодня утром я стоял на балконе, и на моих глазах Диснейленд совершил огромный прыжок в небо. Эпкот-центр, Волшебное Королевство, Гора Грома – прыгнуло все. Потом было пламя в полнеба высотой. И даже бедного Микки больше нет. И нет безопасного места. Сью с детишками пошли туда вчера. Их поглотила земля на Родео-драйв; корка лопнула, как на пироге. Да пребудет с ними Господь. Они теперь на небе, играют с Микки, Дональдом Даком и Симбой. Джордан любил Короля Льва. А я смотрю на тучи в окно. А правда, Господи, приятно смотреть, как облака складываются в виде голов, и это головы Сью, Джордана, Луиса и малышки Тиш? Храни их теперь Господь, да, пусть Он их бережет. Господи, я стал медленно печатать. Я торчу в школе в часе езды от дымящейся дыры, где был Диснейленд. Тут есть генератор и вот этот компьютер, откуда я посылаю почту по всем миру. А у меня в лице осколки стекла от взрыва. Господи, снова на клавиши капает красное. А вы не бойтесь, этот вирус по почте не передается.
   Я себе представил мужчину средних лет, он сидит и стучит по клавиатуре одним пальцем. У него в руке бутылка виски, и через каждые десять слов он делает очередной глоток. И он спокоен. Худшее уже произошло. Он рычал и пинал мебель, пока не выдохся. И я испытываю с ним какое-то странное родство душ. И знаю, что он будет безмятежно передавать миру свои мысли и переживания, пока не истечет кровью.
   Были люди, передававшие свои сообщения остальному человечеству не так спокойно.
   Я поднял другой листок.
   Сообщение по факсу.
   Слово “Сообщение” было зачеркнуто авторучкой и сверху написано другое, так что это все читалось так:
   Сообщение по факсу.
   От: Франко Мендеса. Возможно, где-то в Гринвич-Вилледж, Нью-Йорк; простите меня, если выходит путано, только тут все не так, как вчера.
   Давайте к делу. Важно, чтобы вы знали, что с нами сталось.
   Оскар Уайльд сказал: “Мне не очень понравился Атлантический океан. Он не так величествен, как я ожидал”.
   Вчера мы попрощались с моей девушкой возле дверей, когда она уходила на дежурство, то есть на патрулирование в полиции. Через десять минут не-такой-величественный Атлантический океан пришел в город. Мы слышали о взрывах подземного газа на дне океана и про подводные извержения. В общем, вчера ночью от того или от другого Атлантика поднялась во всем своем страшном величии. Я слышал ее приближение. Как ревущий по рельсам поезд, а потом со страшным глухим ударом захлестнула город приливная волна; она рвалась через жилые кварталы, сминая их в лепешку, вырывая вопящих людей из кровати и поглощая.
   Наш квартал уцелел один из немногих. Я видел океан, лижущий окна третьих этажей – то, что от них осталось. В воде плавает мусор. Среди этого мусора и моя девушка, должно быть. Все равно пора было выгнать эту лживую шлюху.
   Я слушаю радио. Я знаю, что ТЫ там. И это меня злит... хрен знает как злит. Почему Господу быть таким переборчивым, если дело дошло до конца света? Он что, всех вонючих ниггеров спас? И блядских лесбиянок? И гадских жидов? (Да знаю я, знаю, надо писать Жидов с большой буквы, а мне по фигу теперь, ясно? Весь этот блядский квартал скоро рухнет в эту гадскую Атлантику.) И ТЕБЯ, гада, он тоже спас, а то бы ты ни хрена теперь не читал.
   А я сделаю, что всегда хотел сделать. Кэрол-Мэри оставила запасной пистолет в ящике для колготок, а я вот возьму его и пойду вышибать мозги на фиг. Сначала этому ниггеру в конце коридора, потом его мерзкому засранцу мальчишке – БУМ-БУМ! Давно, давно надо было.
   А знал бы я, где ТЫ, сука, живешь, я бы ТЕБЕ в балде дырку сделал не хуже.
   А теперь из замка на воде мой тебе последний привет, сучий город Нью-Йорк, всем вам мое последнее послание:
   ВЫ, СУКИ, ПРОДАЛИ ХРИСТА, ВЫ САМИ НА СЕБЯ НАВЛЕКЛИ КАРУ.
   Так что: провалитесь, бляди!!!
   Что за мерзкий фашист, подумал я. Но тут же пришла еще одна беспокойная мысль, среди нас это начинается. Катастрофа нажала на кнопку ненависти. Хочется всю вину за нее на кого-то взвалить.
   Я взял другой листок факса.
   От: Сэмюэла К. Марша, Бирмингем. “Тогда отдало море мертвых, бывших в нем... и смерть и ад повержены в озеро огненное... И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное!”
   Постигший нас апокалипсис был полностью предсказан в “Книге Откровения”. Помните, что сказал Иисус, когда...
   – Рик?
   – Да? А, привет, Кэролайн. Как себя чувствуешь? – Черт, я же хотел спросить ее, поправилась ли она от простуды, а не от того, что ее шайка подонков затащила в лес и... – Ой, извини. Я не хотел...
   – Тише, тише. Я тебе хотела сказать “спасибо”, что ты меня сюда привел.
   – Это было самое меньшее, что я мог сделать... То есть...
   Как-то неуклюже у меня ворочался язык.
   – Можно мне сесть?
   – Да, конечно.
   Я быстро сел. Единственное место, где можно было сесть – это был матрац. А я спал голым, и теперь прижимал к себе простыню, как застенчивая школьница.
   Кэролайн была одета в мужскую хлопковую рубашку и в леггинсы. И была босиком.
   – Да, меньше тебе комнаты не могли бы найти, даже если бы постарались.
   – Мне все равно. Зато не на лестнице.
   – И не надолго.
   – Значит, ты знаешь...
   – Да, я иду с вами.
   Ссадины у нее на лице и шее уже не выглядели так жутко, и она улыбалась, разговаривая мягким, но чуть хрипловатым голосом, который мне напомнил ведущую какой-то ночной радиопередачи. Бархатный такой голос, который мягко струится из колонок в ночной комнате.
   – А ты уверена, что сможешь... – И я тут же снова покраснел, поняв, что наступил на те же грабли.
   – Все будет хорошо. Женское тело может вынести куда больше, чем ты думаешь.
   – Извини.
   – Слушай, хватит извиняться. – Она чуть тронула меня за плечо. – Горячее. Обжегся на солнце?
   – Не сильно. Наверное, когда копал сегодня.
   – А, ямы для изгороди.
   – Они хотят защитить дом от...
   – От людей вроде нас? От беженцев, которые превратились в чудовищ, захвативших деревню?
   Она грустно улыбнулась, опустила глаза, потом снова их чуть подняла. Я почему-то почувствовал, что эти карие глаза скользят по моей голой груди, по лицу.
   – Извини, я не хотел.
   В карих глазах блеснула неожиданная веселость.
   – Рик, перестань. А то ты сейчас начнешь извиняться за то, что мир у нас под ногами взрывается. Я улыбнулся:
   – Да нет, я... просто я чувствую себя виноватым за все, что с тобой случилось.
   – Не надо, – твердо сказала она. – Уж скорее я на тебя налетела и поставила тебя в неловкое положение. Ты не мог ведь взять к себе в дом всех вдов и сирот. Ладно. – Она улыбнулась так по-дружески, что я не мог не улыбнуться в ответ. – Кто эта девушка, с которой ты сегодня говорил? Под яблоней? А?
   – Это Кейт Робинсон. Она...
   – Она твоя подружка.
   Я покачал головой.
   – Ладно, тете Кэролайн можно сказать.
   – Нет, честно. Я ее едва знаю.
   – О’кей. – Кэролайн потянулась к двери и закрыла ее. Потом быстро сказала: – Я хочу, чтобы ты со мной был поласковее.
   – Гм... но я ведь... разве это не так?
   – Очень даже так. Но я хочу, чтобы ты был еще ласковее.
   – Кэролайн?
   Она за пять секунд сбросила с себя рубашку и леггинсы, оставив, однако, трусики. Потом, все так же не отводя от меня глаз, нырнула ко мне под простыню. Ее рука поползла вверх по моему бедру, она нежно взяла в горсть мои гениталии.
   – Кэролайн, это не нужно...
   – Тсс. Тетя Кэролайн лучше знает.
   – Кэролайн, я...
   Она поцеловала меня в губы, губами такими мягкими и теплыми, и ее мелкая дрожь передалась мне. Сердце забилось сильнее, я задышал глубже – ее рука начала гладить мой член. Боже мой, какие чарующие прикосновения! Меня будто осветило изнутри.
   Ее глаза блестели в вечернем свете и снова были полны верой в меня. Я глядел на ее груди с розовыми сосками, и не мог не заметить синяков, таких ярких, будто нанесенных чернилами.
   Не я это решил. Но сейчас я чувствовал, что у нее есть надо мной власть. Я не мог снова сказать “нет”.
   Я только пролепетал:
   – Кэролайн, ты не обязана это делать.
   – Вчера... – Она поцеловала меня в губы. – Вчера у меня не было выбора. – Она поцеловала меня в шею. – Сегодня я могу... – Поцелуи в грудь, влажные, прохладные. – Сегодня я могу сказать “да” или сказать “нет”, когда мужчина зовет меня в постель, и потому... – Поцелуй в живот. – И потому мне важно, что я могу с тобой это сделать. – Поцелуй в лобок. – Только сегодня меня нельзя иметь. Еще не зажило. Один из них орудовал деревянной палкой. – Сказано без жалости к себе, просто для информации. – М-м-м... Тебе нравится, правда? – Она целовала весь ствол вдоль. – Господи, да ты тверже камня!
   Я лежал и глядел в потолок. Мне не полагалось бы заводиться. Слишком много случилось всякой дряни. Через пять часов мы попытаемся бежать, спасая свою жизнь. Перед глазами у меня стояла улыбка Кейт Робинсон. Эта клетушка с голыми стенами и болтающейся лампочкой без абажура – тоже не лучшее гнездышко любви.
   Но я завелся. Это было чистейшее физическое удовольствие. Необычайно повысилась чувствительность кожи, и тонкие прикосновения языка Кэролаин и движения ее губ вдоль члена отзывались искрами, а когда она стала круговыми движениями вылизывать кончик, голова пошла кругом и кругом, как на карусели. Я поглядел вниз. Мотая головой из стороны в сторону, Кэролайн стала энергично сосать.
   – Чудесно... Фан-таст-тика... как мне этого хотелось, – бормотала она в паузах и тут же снова наполняла себя мной.
   Это было фантастически. Фан-тас-ти-и-и-чески, можете мне поверить. Сначала я не осмеливался до нее дотронуться – будто до хрупкой античной статуи. Но через минуту у меня в руках были горсти ее волос, и дыхание пошло все чаще и чаще...

24

   – За нами кто-то идет, – сказал Бен Кавеллеро Стивену. – Продолжайте движение. Рик, вернешься со мной посмотреть, кто там? – спросил он меня, и глаза его блеснули при луне.
   Я кивнул.
   Бен потрепал меня по плечу:
   – Лучше взвести курок винтовки заранее.
   Вот оно. У меня пересохло в горле.
   Мы вышли из Ферберна в два часа ночи. Ярко светила луна, твердая и круглая, как монета. Но мы только успели пройти лес за домом Бена Кавеллеро. Сейчас, кажется, нам с Беном придется вести арьергардный бой, давая остальным уйти.
   Я прошел за Беном мимо цепочки молчащих людей, нагруженных рюкзаками, спальниками, котелками, ружьями, винтовками. Кейт перехватила мой взгляд и кивнула, когда я проходил мимо. В конце цепи стояла Кэролайн – маленькая фигурка с большим рюкзаком. Я кивнул ей, проходя.
   Она поймала меня за рукав.
   – Что случилось? – шепнула она.
   – За нами идут.
   – Люди из лагеря беженцев?
   – Не знаю. Ты иди со всеми.
   – Я хочу пойти с тобой.
   – Нет.
   – Работа не для женщины?
   Голос ее не стал враждебным – он остался таким же ласковым. Она просто хотела быть со мной. Что бы ни случилось.
   – Кэролайн, если честно, это работа и не для меня. Я в теории знаю, как стреляет винтовка, но в жизни никогда ни во что не стрелял.
   – Я с тобой, Рик.
   – Рик, – тихо позвал Бен Кавеллеро, – в чем проблема?
   – Никаких проблем, – шепнула ему Кэролайн, выйдя из строя и подойдя к нему. – Я умею стрелять из пистолета. Научилась, когда работала в Южной Африке.
   – О’кей, – сказал Бен. – Вам выдали “смит-вессон” тридцать восьмого калибра?
   – Да. Можете мне поверить, я умею с ним обращаться.
   – Не беспокойтесь, я вам верю. Так... Я не ожидал, что это случится так скоро, потому не выработал серьезного стратегического плана. Предлагаю подождать вон за теми кустами и посмотреть, кто там. Годится?
   – А если это толпа из лагеря?
   – Не дай Бог, – шепнула Кэролайн.
   Бен кивнул.
   – Мы вооружены, но если там больше полудюжины, то дело плохо.
   “Отлично, – горько подумал я. – Мы начинали со спасения беженцев, теперь мы собираемся их убивать”.
   Мы ждали в темноте. Кэролайн положила свободную руку мне на предплечье ободряющим, почти что защищающим жестом.
   – Вот они, – прошептал Бен. – Не стреляйте, пока я не выстрелю.
   Я оглянулся на уходящую среди деревьев группу. Они ушли уже на добрых сто шагов. Можно было только разглядеть Стивена, идущего в голове колонны. Он то и дело бросал озабоченный взгляд в нашу сторону.