Страница:
Александро-Мариинский институт, где обучались девушки, занимал дворец, построенный Матвеем Казаковым. Естественно, что, как и у гимназий, судьба его была печальна: после революции и это учебное заведение закрыли. А вместо благородных девиц в стены дворца на Пречистенке вошли молодые командиры Красной Армии, поскольку в классах института появилась военная академия, где не долго начальствовал Михаил Фрунзе. Этот дворец по традиции красят в розовый цвет Тем, кто захочет полюбоваться этим строением, скажу, что номер его 19. Казаков строил дворец для князя А. Долгорукова, сын которого Илья упомянут Пушкиным в его романе "Евгений Онегин", в написанной шифром главе о декабристах, как "осторожный Илья".
Еще одна жительница Пречистенки, жена графа Михаила Орлова - Екатерина послужила Александру Сергеевичу моделью для образа Марины Мнишек, ей же он посвятил стихотворение "Увы! Зачем она блистала минутной нежной красотой!". А муж графини описан Александром Герценом в "Былом и думах": "Бедный Орлов был похож на льва в клетке. Везде стукался он в решетку, нигде не было ему ни простора, ни дела". А жили Орловы в особняке № 10. Не обошел вниманием одного из жильцов Пречистенки и великий пролетарский поэт Владимир Маяковский: "А вот этот молодчик - Жиро, заводчик. Нас как липку обирал, с рабочих шкуру драл!" Имеется в виду фабрикант Андрей Жиро, хозяин шелкоткацкого комбината, получившего после революции имя "Красной Розы". Жиро владел также домом, завершающим улицу на нечетной стороне. В нем снимал квартиру художник Врубель в пору, когда писал картины "Пан" и "Царевна Лебедь".
Кроме коллекции Ивана Морозова, на Пречистенке еще одну собрал купец Морис Филипп, специализировавшийся на картинах старых голландских мастеров и произведениях фарфора. Он владел домом, где некогда жили Орловы. Где теперь эти картины, где фарфор?
Таких домашних коллекций, которые имели все основания превратиться в музеи, в дореволюционной Москве насчитывалось много, но будущего лишила их революция.
Хотя Пречистенка и считалась заповедной улицей согласно последнему советскому Генеральному плану, разработанному под руководством Михаила Посохина, ее потихоньку, как выражался покойный отец города Владимир Промыслов, "подламывали". Так, не стало здания, где сегодня сквер с памятником скульптору Вере Мухиной, еще один сквер появился на месте снесенных домов во владении № 30. А за ним вид улицы уродует по сути типовой жилой дом, только что построенный из кирпича в конце 60-х годов, когда по Москве прокатилась одна из последних разрушительных волн. Очень хотелось жить властям предержащим на такой красивой улице.
Чем обогатилась улица за годы советской власти? Двумя музеями. В одном маленьком особняке еще в 1920 году открылся музей Льва Толстого. В первые годы после революции стала музеем усадьба Льва Толстого в Хамовниках, куда, живя в Москве, великий старец ездил и ходил по Пречистенке. К этому графу революционная власть благоволила. Ильич определил его творчество "зеркалом русской революции", опять же хвалил товарищам, называл глыбой, матерым человечищем. Удостоился музея и Пушкин Александр. Его стали усиленно почитать с середины тридцатых годов, когда власть зауважала классиков, до того сбрасываемых с "парохода современности". Многие пожилые люди помнят, с каким размахом праздновалось столетие со дня гибели поэта в 1937 году. Музей же открылся в начале шестидесятых годов. И за это спасибо.
Но ущерб улице нанесен непоправимый. Она лишилась всех своих храмов.
АРБАТСКАЯ ПЛОЩАДЬ
Начнем с Арбатской площади. Она есть, и в то же самое время ее-то и нет. Современный вид той многострадальной площади является немым укором поколению современных архитекторов, которые не раз брались ее переустраивать, да так и не довели ни разу дело до конца. В то же время, когда смотришь на эту площадь на старых фотографиях, то видишь, что облик ее сложился к началу XX века, и самое верное решение должно было состоять в том, что ничего в принципе не следовало бы трогать. Не только эта площадь, лежавшая между бульварами, имела вполне завершенный вид, но и все другие успели превратиться в течение минувшего века, после известного пожара 1812 года, в законченные ансамбли, потому что в первую очередь городские власти и обслуживавшие их зодчие обращали внимание как раз на площади, потому что они представляли наибольший интерес для предпринимателей, застройщиков, торговцев и многих жителей Москвы, ведь каждая площадь - узел транспортный, место, где сходилось сразу по нескольку больших улиц и многие переулки. От таких площадей веером расходилось сразу по четыре, пять транспортных проездов.
На таких площадях, как правило, располагались храмы, а они закладывались в средние века у ворот Белого города, защищавших Москву и снесенных во времена Екатерины II. Напомню, что как раз на месте этих стен разбиты были первые московские бульвары, ныне опоясавшие центр города.
И на Арбатской площади красовались храмы. Они хорошо вписывались в кадры снимков, которые фотографы делали, установив свои аппараты у памятника Николаю Гоголю. Справа, вблизи того места, где находится наземный павильон станции "Арбатская" первой очереди метрополитена. Как раз в то время, когда стали открытым способом рыть тоннель для линии, как говорят, "неглубокого заложения", и пошла на слом церковь, первое упоминание о которой относится к 1620 году. Тогда "церковь Тихона Чудотворца древяна сгорела". Каменное ее здание в присутствии царевны Софьи освятили в 1690 году. Спустя шестьдесят шесть лет к церкви с приделами Тихона и Никиты пристроили еще один придел с престолом Воскресения Словущего. Над каждым приделом возвышался купол, к этому ансамблю примыкала невысокая колокольня.
Другая церковь, более древняя, упоминается в летописи, где описывался большой пожар, случившийся в июле 1493 года. "...и выгоре посад за Неглимною от Духа Святого, по Черторью и по Борис и Глеб на Арбате". В то время все знали про овраг и ручей Черторый, Арбатом называлась также нынешняя улица Воздвиженка. В конце ее на месте деревянной церкви поставили во время князя Василия III каменный храм, один из тех, что стоял на западной дороге, по которой из Москвы шли на войну русские полки. Кто ее строил - неизвестно. А когда пришло время снести обветшавшую за несколько веков церковь, проект новой, большой заказан был известному московскому архитектору Карлу Бланку. Он и возвел храм еще до того, как зазеленел бульвар, в 1768 году, новую церковь Бориса и Глеба, также одноглавую, с колокольней. Две колокольни и купола возвышались над городскими домами и образовывали вместе с ними только присущий белокаменной силуэт. Земля, где стояли эти храмы, по сей день не застроена, и не исключено, что, как на Красной площади, на Арбатской также выстроят на месте сломанных святынь новые церкви.
Можно сказать, что Арбатской площади фатально не везло. Ее изуродовали до крайности, сделали неудобной для переходов и пассажиров городского транспорта, особенно после того как проложили под ней тоннель. Стоит в одиночестве кинотеатр "Художественный", оставшийся без соседей. Примыкавшее к нему угловое здание разворотила фугасная бомба в дни минувшей войны. Летчик хотел ее сбросить на наркомат обороны, занявший комплекс зданий бывшего здесь военного училища, чьи постройки сегодня видны за каменным забором на углу Знаменки.
К этим бедам площади нужно добавить и ту беду, что случилась с памятником Гоголю, которым Москва возвела по проекту скульптора Андреева. В сталинские времена грустный, печальный, скорбно сидящий Гоголь ревнителям соцреализма показался несозвучным эпохе. Его перенесли во двор того дома на бульваре, где писатель жил в последние годы, где он сжег в порыве отчаяния второй том "Мертвых душ". На его месте поставили статую в рост Гоголя молодого, стройного, как офицер, жизнерадостного, приветствующего прохожих. На постаменте нового монумента каждый сегодня может прочесть, что установлен этот памятник Гоголю "от Советского правительства", того самого, что не только перетаскивало с места на место старые, всем полюбившиеся монументы (также обошлись с памятником Пушкину, перенесли его с одной стороны площади на другую), крушило храмы, старинные дома, стирало с лица земли целые кварталы, реализуя "гениальный сталинский план реконструкции Москвы".
По этому-то плану, но не в тридцатые годы, а в начале шестидесятых Никита Хрущев сделал то, что не успел в молодости, "реконструируя Москву", будучи первым секретарем горкома. Дал добро на то, чтобы проложить на месте Арбата и его переулков новый проспект, застроенный по обеим сторонам небоскребами, наподобие тех, что возвышались над Гаваной. Надо сказать, не самых лучших.
Десятки каменных зданий разрушили и снесли до основания. Тогда-то не стало известной каждому москвичу Собачьей площадки, о которой сейчас пойдет речь. Но сначала вот о чем.
Конечно, глубоко заблуждается такой критик проспекта, как Вадим Кожинов, когда утверждает, что прорубали Калининский проспект главным образом для того, чтобы Хрущеву было удобно ездить на дачу, когда говорит, что "архитектурный проект чудовищен, не соблюдено соотношение длины и высоты", и так далее в том же духе.
На дачу по Арбату в Волынское ездил Иосиф Виссарионович. Но даже и он не пошел бы на то, чтобы разрушить десятки домов для ускорения движения своей машины, проще было бы перекрыть движение городского транспорта, что и делалось в прошлом, да и сегодня практикуется при необходимости для высокого руководства и высоких гостей Москвы. И архитектура проспекта для своего времени была отнюдь не "чудовищна", соответствовала духу тех лет, возможностям строительной индустрии, конечно же, проектировали магистраль и все здания умелые и опытные мастера, бывшие в ладу с гармонией, знавшие, как соотносить длину и высоту.
Прорубили широкую полосу через старинный район Арбата уже тогда, когда через Москву-реку перебросили Калининский мост, когда от него широкой полосой тянулся на запад Кутузовский проспект, застроенный красивыми многоэтажными домами. Зодчие старались на всем пути машины, доставлявшей товарища Сталина из Кремля на "ближнюю дачу", возвести величественные дома в духе социалистического реализма, не жалея для этого колонн, портиков, всех других достижений классической архитектуры, уважавшейся Иосифом Виссарионовичем. И квартиры в этих домах строились очень даже хорошими, просторными, с высокими потоками и другими достоинствами. Не случайно в "сталинских домах" стремятся и сегодня жить самые ярые демократы, в то время как в жилых корпусах такого демократа, как Никита Сергеевич, люди жить не хотят, называют такие дома "хрущобами".
Так что никакого "волюнтаризма" в решении соединить Кутузовский проспект с центром Москвы, конечно же, не было. Другой вопрос в том, как это следовало бы сделать. Мало кто знает, что проспект Калинина, нынешний Новый Арбат, возводился в два яруса. Верхний - все видят, а кроме него, в земле проложена улица для машин, обслуживающих большие магазины проспекта. Вот эту-то улицу можно было при желании сделать шире, просторнее, и по ней могли бы двигаться те самые автомобили, что сегодня мчатся по Новому Арбату. Архитекторы могли придумать и другой путь для машин, не уничтожая Собачью площадку, могли.
Но все дело в том, что для Никиты Хрущева, для руководства тех лет старая Москва, ее архитектура, ее здания не представляли никакой исторической и архитектурной ценности. Сталин и его выкормыши стремились уничтожить "купеческую Москву", на ее месте соорудить новую Москву, застроенную громадными зданиями, наподобие того, что поднялось над Арбатской площадью, я имею в виду белокаменное строение, если не ошибаюсь, Генерального штаба, "лебединой песни" архитектора Михаила Посохина. Не прав, конечно, и такой уважаемый знаток старой Москвы, как Сергей Романюк, охарактеризовавший это сооружение, как "уродливое здание советского Пентагона". Нет, Михаил Посохин "уродливых" зданий не проектировал, десятки лет он был глазным архитектором Москвы, имея на то все профессиональные и творческие основания. Архитектура во все времена исполняет только ту музыку, что ей заказывают власть имущие, только в одно время их роль играет партийно-советское руководство, а в другое время - команда президента...
Так вот, Никита Сергеевич не видел никакой ценности в тех арбатских особняках и доходных домах, что обрекались на слом, после того как их покидали люди, а в опустевших стенах селились звуки, пугавшие прохожих и детей соседних дворов до тех пор, пока не появлялся перед обреченным агрегат с висящей на его конце чугунной шар-бабой...
И тогда газетные репортеры радовались, а у поэта вырывалась из груди такая песня:
...От страха дети больше не трясутся:
Нет дома, что два века простоял,
И скоро здесь по плану реконструкций
Ввысь этажей десятки вознесутся
Бетон, стекло, металл...
Эти строки Владимира Высоцкого из "Песни-сказки о старом доме на Новом Арбате" датируются 1966 годом, как раз тогда над асфальтовой широкой полосой поднимались многоэтажные коробки домов, известные всем магазинами и ресторанами.
Да, сегодня от Собачьей площадки ничего, ничего не осталось, никогда уже нельзя будет ее восстановить, как это случилось с Казанским собором на Красной площади, но помнить о ней Москва будет всегда. Потому что то была особая московская среда обитания, и я полностью согласен с Вадимом Кожиновым, когда он говорит, что "над Собачьей площадкой, как нигде, веял дух отечественной культуры", что на ней она достигла мирового величия.
Дух этот витал во многих ее строениях, и в первую очередь в особняке Хомяковых. "Сороковые годы, эпоха разгоряченных умов и жарких споров, распада на западников и славянофилов, эпоха "взбаламученною моря" и завершения русского романтизма, многообразно, порой неуловимо, связана с этим домом, бывшим средоточием культурной жизни Москвы того времени. Завсегдатаями этого дома были все крупнейшие культурные деятели эпохи, среди которых можно назвать Гоголя, Аксаковых, Киреевских, Герцена,. Грановского, Чаадаева, Н. Языкова, Погодина, А. Толстого. Кошелева и много, много других", - так характеризовал этот дом автор путеводителя "Бытовой музей сороковых годов". Открыла его советская власть в 1920 году, в эпоху Луначарского, когда наблюдался музейный ренесанс в Москве и старые дворянские гнезда оберегались, превращались в музеи. Советская власть, когда на смену Луначарскому пришли другие наркомы, выполнявшие другие директивы своей партии, притушила этот замечательный очаг культуры: закрылись восемнадцать музейных залов...
...Не без волнения могу сказать о себе, что я жил и учился как раз на Собачьей площадке, когда она уже называлась Композиторской улицей, а в доме Хомяковых располагалось музыкальное училище сестер Гнесиных: в здании было маленькое общежитие студентов, а также классы, служившие им для индивидуальных занятий. Из окон дома всегда раздавалась музыка, в нем пахло деревом и хотелось петь, в комнатах и большом зале была отличная акустика. Я приходил сюда на уроки по фортепиано к Нине Александровне Чубуковой, а она поджидала запаздывающих учеников с книгой в руках. То была всегда книга одного и того же автора, Пушкина. Другие не признавались Так что и мне посчастливилось глотнуть воздуха старой московской культуры...
Видел я и керосиновую лавку, устроенную в части того самого дома, на другом углу площадки, где у друга Соболевского пять счастливых месяцев жил автор "Бориса Годунова"", тут впервые прочитанного; написано было здесь послание декабристам "Во глубине сибирских руд...". Рядом красовался особняк, деревянный, уютный, в стиле ампир, где недолгое время обитала семья Ульяновых и по дороге в Сибирь останавливался Владимир Ильич... Наивные краеведы шестидесятых годов были уверены, что эти обстоятельства примут в расчет и не снесут хотя бы этот особняк с мемориальной доской и профилем вождя. Не помогли имена Вернадского, Вавилова и других ученых, живших в другом доме на площадке. Стерли с лица земли этот арбатский феномен, площадь, мощенную булыжником, посредине которой стоял фонтан без воды.
Так что нам остается теперь брать в руки замечательный путеводитель, изданный под редакцией профессора Николая Гейнике в 1923 году "Новой Москвой", и читать о нем очерк "По дворянской Москве", который начинается разделом "Собачья площадка":
"Обратите внимание на фундаменты этих домов: они из мячковского камня, иногда со следами окраски в дикий цвет - живое свидетельство стройки первой половины начала XIX века..."
Ну а мне приходится обращать внимание на то, чего уже нет.
Что потерял Арбат, кроме Собачьей площадки? Пройдем на середину улицы, где виднеется сегодня стена, украшенная рисунками, над которой каким-то странным образом оказалась земля, сквер, используемый сегодня госпиталем. Как раз в этом месте возвышалась над прохожими колокольня, напоминавшая шатер, а за нею стоял храм, известный всем в Москве, храм Николы Явленного. Думаю, что если дело пойдет дальше, начатое сейчас восстановлением церквей, то Никола этот снова вернется на свое место, фундамент его сохранился, над ним ничего не смогли соорудить, к счастью.
Колокольня стояла в том месте, где Арбат изгибается, образуя излучину. Такое положение позволяло ее видеть прохожим, которые шли к ней и с востока, и с запада. Она возвышалась на 14 саженей, появилась эта колокольня во второй половине XVII века. Ну а церковь построена при Борисе Годунове, о чем есть свидетельство письменное, что этот много строивший в столице государь "воздвиг с основания большой храм Николы Чудотворца в Москве на Арбате".
Неподалеку от этого храма князь Дмитрий Пожарский в августе 1612 года разбил войско гетмана Хоткевича, а спустя семь лет на этом же месте потерпел поражение другой гетман, Сагайдачный. И по случаю этой победы появился у Николы Покровский придел. Царь Михаил Романов подарил церкви колокол. Некий провидец, Василий Власов, живший на колокольне, предсказал Елизавете, дочери Петра, что она станет императрицей. Когда же это предвидение сбылось, то Елизавета Петровна не раз приезжала сюда и служила панихиды по усопшему, заботилась о его могиле, находившейся у храма.
Помянул Николу Явленного Лев Толстой в романе "Война и мир", когда описывал вхождение войск Наполеона в Москву. "В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртенбергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость..."
Соседом Николы был особняк с портиком из шести колонн, разрушенный фугасной бомбой. Другая мощная фугасная бомба попала в старинное здание Театра имени Вахтангова, на месте которого поднялся всем ныне известный другой фасад и зал.
Но приходится с грустью признать, что самые большие потери старинная улица понесла не во время бомбардировок, а при злосчастной реконструкции. В результате этого варварского акта, длившегося много лет, Арбат лишился всех своих церквей. Ближе к Садовому кольцу располагался храм Живоначальной Троицы, сооруженный в середине ХVIII века. Разобрали его в 1931-м, когда взорвали и Храм Христа, и многие другие церкви.
Третья арбатская церковь - Николы в Плотниках, стоявшая на том углу, где Плотников переулок. На этом месте выстроен жилой дом № 45, известный как магазин "Диета" (единственный арбатский Никола сохранился на Спасопесковской площадке). Все это дало основание писателю Борису Зайцеву назвать Арбат улицей Николая, ей он посвятил под таким названием замечательный очерк. Впрочем, он не одинок в любви к улице, недавно отметившей пятьсот лет.
Вблизи Арбата и на нем самом располагалось около десяти церквей, больших и малых.
ГДЕ ЖИЛА СУВОРОЧКА
За пятьсот лет своей истории как улицы Арбат многое приобрел и, к сожалению, еще больше потерял. О недавних утратах напоминают свежие пустыри и прикрывающие их аккуратные заборы, установленные строителями в знак того, что ушли они отсюда не навсегда, а должны рано или поздно вернуться, чтобы заполнить образовавшиеся между домов бреши.
Первыми начали это доброе дело каменщики, реализовав проект, разработанный известным грузинским архитектором Шота Кавлашвили, восстановившим недавно старый Тбилиси, его маленькие деревянные дома. Размашистую подпись мастера, начертанную под словами "Автор проекта Ш. Кавлашвили", я увидел на большом рисунке в комнате, которую занимал в 1985-1987 годах начальник стройки. На рисунке изображены были выкрашенные в жизнерадостные цвета (под стать остальным домам улицы) стены знакомых всем москвичам домиков (42 и 44), на фасадах которых прорисованы все прежние замысловатые детали, украшавшие карнизы, окна, пилоны. Только между домами, прежде стоявшими порознь, теперь выложили стену с общей дверью, причем так же, как фасады, выдержанную в старомосковском стиле.
С Арбата оба этих дома выглядят одноэтажными, над асфальтом приподнимаются утонувшие в грунте окна подвалов. Войдя во двор, можно увидеть наверху окна антресолей, типичных для многих арбатских домов XIX века. Таким образом, с виду приземистые домики на самом деле были трехэтажными. Такими они и стали снова, возрожденные после недавнего сноса...
Их первоначально строили из бревен и досок, а стены штукатурили и красили. Стильные архитектурные детали украшали деревянные стены, о чем многие прохожие и не догадывались. Поэтому, когда начали реконструкцию владения, выяснилось, что стены, простоявшие с начала XIX века, настолько обветшали, что реставрировать их, к сожалению, не удастся. Нужно выкладывать заново. Решили на сей раз делать их из кирпичей и блоков. И, как прежде, оштукатурить. Со старых снесенных стен сняли бережно все образцы лепнины, чтобы сделать по ним новые, точно такие же.
По проекту Шота Кавлашвили быстро, можно сказать на глазах, за два месяца московские каменщики выложили стены, которые поднялись в октябре 1986 года, на всю свою высоту. Видны стали всем кирпичные пилястры, которые покрыла штукатурка. Отделку здания, внешнюю и внутреннюю, выполнили грузинские мастера. Они выступали в роли генерального подрядчика.
Описывая все эти новации, испытываешь двойственное чувство. С одной стороны, плохо, что при таком способе реконструкции утрачены планировка, интерьеры еще одного памятника прошлого, с другой стороны, хорошо, что образ самих строений не утрачивается, как и прежде, они будут украшать улицу. Однако цокольный этаж стал на 40 сантиметров выше.
В одном из этих воссозданных домов на Арбате, 42, всего в три окошка по фасаду, я еще застал доживающих долгий век двух арбатских старушек, рассказавших, что когда-то жил в их квартире директор Большого театра, чью фамилию они позабыли. Хорошо помнили ночь 1941 года, когда спустя месяц после начала войны разорвалась на улице фугасная бомба, разрушившая Театр Вахтангова, выбившая стекла в их домике...
Соседний с ними особняк, фасад которого также заново выложен из красного кирпича, появился на улице после пожара 1812 года. По справке, составленной для архитекторов библиографом В. В. Сорокиным, в нем в разное время проживали две известные в Москве женщины.
Первая, в 1823 - 1830 годах, Наталья Александровна Зубова, урожденная Суворова, дочь прославленного полководца. Нежно любивший отец ее называл Суворочкой. Он писал в одном из своих писем о двухлетней Наташе: "...дочь моя в меня - бегает в холод по грязи, еще говорит по-своему".
Биограф полководца Олег Михайлов отмечает, что письма Суворова к дочери и сегодня нельзя читать без волнения. Будучи в походах и сражениях, отец всегда думал о ней, какие бы важные дела ни занимали его, будь то предстоящий штурм или осада. Находил минуты, чтобы сочинить очередное письмо, каждая строка которого полна поэзии и искреннего чувства. Отцом прославленный генерал стал в 46 лет.
"Суворочка, душа моя, здравствуй... У нас стрепеты поют, зайцы летят, скворцы прыгают на воздух по возрастам: я одного поймал из гнезда, кормили из роту, а он и ушел домой. Поспели в лесу грецкие да волоцкие орехи. Пиши ко мне изредка. Хоть мне недосуг, да я буду твои письма читать. Молись Богу, чтоб мы с тобой увиделись. Я пишу тебе орлиным пером; у меня один живет, ест из рук. Помнишь, после того я уж ни разу не танцевал. Прыгаем на коньках, играем такими большими кеглями железными, насилу подымаешь, да свинцовым горохом: коли в глаз попадет, так и лоб прошибет. Послал бы к тебе полевых цветов очень хороших, да дорогой высохнут... Отец твой Александр Суворов".
Писались эти строки пером орлиным и сердцем любящим.
Когда дочь подросла, отец не переставал думать о ее будущем: "Наташа правит моей судьбой, скорее замуж: дотоле левая моя сторона вскрыта". Суворов придирчиво выбирал женихов для своей дочери и остановил выбор на генерал-поручике графе Николае Зубове. Он был храбр, отличился в боях, обладал богатырской силой. Это его достоинство пригодилось, когда Зубов принял участие в заговоре против Павла I, который и возвышал Суворова, и унижал его. Николай Зубов нанес первый удар императору. Но при новом императоре генерал прожил всего несколько лет.
Еще одна жительница Пречистенки, жена графа Михаила Орлова - Екатерина послужила Александру Сергеевичу моделью для образа Марины Мнишек, ей же он посвятил стихотворение "Увы! Зачем она блистала минутной нежной красотой!". А муж графини описан Александром Герценом в "Былом и думах": "Бедный Орлов был похож на льва в клетке. Везде стукался он в решетку, нигде не было ему ни простора, ни дела". А жили Орловы в особняке № 10. Не обошел вниманием одного из жильцов Пречистенки и великий пролетарский поэт Владимир Маяковский: "А вот этот молодчик - Жиро, заводчик. Нас как липку обирал, с рабочих шкуру драл!" Имеется в виду фабрикант Андрей Жиро, хозяин шелкоткацкого комбината, получившего после революции имя "Красной Розы". Жиро владел также домом, завершающим улицу на нечетной стороне. В нем снимал квартиру художник Врубель в пору, когда писал картины "Пан" и "Царевна Лебедь".
Кроме коллекции Ивана Морозова, на Пречистенке еще одну собрал купец Морис Филипп, специализировавшийся на картинах старых голландских мастеров и произведениях фарфора. Он владел домом, где некогда жили Орловы. Где теперь эти картины, где фарфор?
Таких домашних коллекций, которые имели все основания превратиться в музеи, в дореволюционной Москве насчитывалось много, но будущего лишила их революция.
Хотя Пречистенка и считалась заповедной улицей согласно последнему советскому Генеральному плану, разработанному под руководством Михаила Посохина, ее потихоньку, как выражался покойный отец города Владимир Промыслов, "подламывали". Так, не стало здания, где сегодня сквер с памятником скульптору Вере Мухиной, еще один сквер появился на месте снесенных домов во владении № 30. А за ним вид улицы уродует по сути типовой жилой дом, только что построенный из кирпича в конце 60-х годов, когда по Москве прокатилась одна из последних разрушительных волн. Очень хотелось жить властям предержащим на такой красивой улице.
Чем обогатилась улица за годы советской власти? Двумя музеями. В одном маленьком особняке еще в 1920 году открылся музей Льва Толстого. В первые годы после революции стала музеем усадьба Льва Толстого в Хамовниках, куда, живя в Москве, великий старец ездил и ходил по Пречистенке. К этому графу революционная власть благоволила. Ильич определил его творчество "зеркалом русской революции", опять же хвалил товарищам, называл глыбой, матерым человечищем. Удостоился музея и Пушкин Александр. Его стали усиленно почитать с середины тридцатых годов, когда власть зауважала классиков, до того сбрасываемых с "парохода современности". Многие пожилые люди помнят, с каким размахом праздновалось столетие со дня гибели поэта в 1937 году. Музей же открылся в начале шестидесятых годов. И за это спасибо.
Но ущерб улице нанесен непоправимый. Она лишилась всех своих храмов.
АРБАТСКАЯ ПЛОЩАДЬ
Начнем с Арбатской площади. Она есть, и в то же самое время ее-то и нет. Современный вид той многострадальной площади является немым укором поколению современных архитекторов, которые не раз брались ее переустраивать, да так и не довели ни разу дело до конца. В то же время, когда смотришь на эту площадь на старых фотографиях, то видишь, что облик ее сложился к началу XX века, и самое верное решение должно было состоять в том, что ничего в принципе не следовало бы трогать. Не только эта площадь, лежавшая между бульварами, имела вполне завершенный вид, но и все другие успели превратиться в течение минувшего века, после известного пожара 1812 года, в законченные ансамбли, потому что в первую очередь городские власти и обслуживавшие их зодчие обращали внимание как раз на площади, потому что они представляли наибольший интерес для предпринимателей, застройщиков, торговцев и многих жителей Москвы, ведь каждая площадь - узел транспортный, место, где сходилось сразу по нескольку больших улиц и многие переулки. От таких площадей веером расходилось сразу по четыре, пять транспортных проездов.
На таких площадях, как правило, располагались храмы, а они закладывались в средние века у ворот Белого города, защищавших Москву и снесенных во времена Екатерины II. Напомню, что как раз на месте этих стен разбиты были первые московские бульвары, ныне опоясавшие центр города.
И на Арбатской площади красовались храмы. Они хорошо вписывались в кадры снимков, которые фотографы делали, установив свои аппараты у памятника Николаю Гоголю. Справа, вблизи того места, где находится наземный павильон станции "Арбатская" первой очереди метрополитена. Как раз в то время, когда стали открытым способом рыть тоннель для линии, как говорят, "неглубокого заложения", и пошла на слом церковь, первое упоминание о которой относится к 1620 году. Тогда "церковь Тихона Чудотворца древяна сгорела". Каменное ее здание в присутствии царевны Софьи освятили в 1690 году. Спустя шестьдесят шесть лет к церкви с приделами Тихона и Никиты пристроили еще один придел с престолом Воскресения Словущего. Над каждым приделом возвышался купол, к этому ансамблю примыкала невысокая колокольня.
Другая церковь, более древняя, упоминается в летописи, где описывался большой пожар, случившийся в июле 1493 года. "...и выгоре посад за Неглимною от Духа Святого, по Черторью и по Борис и Глеб на Арбате". В то время все знали про овраг и ручей Черторый, Арбатом называлась также нынешняя улица Воздвиженка. В конце ее на месте деревянной церкви поставили во время князя Василия III каменный храм, один из тех, что стоял на западной дороге, по которой из Москвы шли на войну русские полки. Кто ее строил - неизвестно. А когда пришло время снести обветшавшую за несколько веков церковь, проект новой, большой заказан был известному московскому архитектору Карлу Бланку. Он и возвел храм еще до того, как зазеленел бульвар, в 1768 году, новую церковь Бориса и Глеба, также одноглавую, с колокольней. Две колокольни и купола возвышались над городскими домами и образовывали вместе с ними только присущий белокаменной силуэт. Земля, где стояли эти храмы, по сей день не застроена, и не исключено, что, как на Красной площади, на Арбатской также выстроят на месте сломанных святынь новые церкви.
Можно сказать, что Арбатской площади фатально не везло. Ее изуродовали до крайности, сделали неудобной для переходов и пассажиров городского транспорта, особенно после того как проложили под ней тоннель. Стоит в одиночестве кинотеатр "Художественный", оставшийся без соседей. Примыкавшее к нему угловое здание разворотила фугасная бомба в дни минувшей войны. Летчик хотел ее сбросить на наркомат обороны, занявший комплекс зданий бывшего здесь военного училища, чьи постройки сегодня видны за каменным забором на углу Знаменки.
К этим бедам площади нужно добавить и ту беду, что случилась с памятником Гоголю, которым Москва возвела по проекту скульптора Андреева. В сталинские времена грустный, печальный, скорбно сидящий Гоголь ревнителям соцреализма показался несозвучным эпохе. Его перенесли во двор того дома на бульваре, где писатель жил в последние годы, где он сжег в порыве отчаяния второй том "Мертвых душ". На его месте поставили статую в рост Гоголя молодого, стройного, как офицер, жизнерадостного, приветствующего прохожих. На постаменте нового монумента каждый сегодня может прочесть, что установлен этот памятник Гоголю "от Советского правительства", того самого, что не только перетаскивало с места на место старые, всем полюбившиеся монументы (также обошлись с памятником Пушкину, перенесли его с одной стороны площади на другую), крушило храмы, старинные дома, стирало с лица земли целые кварталы, реализуя "гениальный сталинский план реконструкции Москвы".
По этому-то плану, но не в тридцатые годы, а в начале шестидесятых Никита Хрущев сделал то, что не успел в молодости, "реконструируя Москву", будучи первым секретарем горкома. Дал добро на то, чтобы проложить на месте Арбата и его переулков новый проспект, застроенный по обеим сторонам небоскребами, наподобие тех, что возвышались над Гаваной. Надо сказать, не самых лучших.
Десятки каменных зданий разрушили и снесли до основания. Тогда-то не стало известной каждому москвичу Собачьей площадки, о которой сейчас пойдет речь. Но сначала вот о чем.
Конечно, глубоко заблуждается такой критик проспекта, как Вадим Кожинов, когда утверждает, что прорубали Калининский проспект главным образом для того, чтобы Хрущеву было удобно ездить на дачу, когда говорит, что "архитектурный проект чудовищен, не соблюдено соотношение длины и высоты", и так далее в том же духе.
На дачу по Арбату в Волынское ездил Иосиф Виссарионович. Но даже и он не пошел бы на то, чтобы разрушить десятки домов для ускорения движения своей машины, проще было бы перекрыть движение городского транспорта, что и делалось в прошлом, да и сегодня практикуется при необходимости для высокого руководства и высоких гостей Москвы. И архитектура проспекта для своего времени была отнюдь не "чудовищна", соответствовала духу тех лет, возможностям строительной индустрии, конечно же, проектировали магистраль и все здания умелые и опытные мастера, бывшие в ладу с гармонией, знавшие, как соотносить длину и высоту.
Прорубили широкую полосу через старинный район Арбата уже тогда, когда через Москву-реку перебросили Калининский мост, когда от него широкой полосой тянулся на запад Кутузовский проспект, застроенный красивыми многоэтажными домами. Зодчие старались на всем пути машины, доставлявшей товарища Сталина из Кремля на "ближнюю дачу", возвести величественные дома в духе социалистического реализма, не жалея для этого колонн, портиков, всех других достижений классической архитектуры, уважавшейся Иосифом Виссарионовичем. И квартиры в этих домах строились очень даже хорошими, просторными, с высокими потоками и другими достоинствами. Не случайно в "сталинских домах" стремятся и сегодня жить самые ярые демократы, в то время как в жилых корпусах такого демократа, как Никита Сергеевич, люди жить не хотят, называют такие дома "хрущобами".
Так что никакого "волюнтаризма" в решении соединить Кутузовский проспект с центром Москвы, конечно же, не было. Другой вопрос в том, как это следовало бы сделать. Мало кто знает, что проспект Калинина, нынешний Новый Арбат, возводился в два яруса. Верхний - все видят, а кроме него, в земле проложена улица для машин, обслуживающих большие магазины проспекта. Вот эту-то улицу можно было при желании сделать шире, просторнее, и по ней могли бы двигаться те самые автомобили, что сегодня мчатся по Новому Арбату. Архитекторы могли придумать и другой путь для машин, не уничтожая Собачью площадку, могли.
Но все дело в том, что для Никиты Хрущева, для руководства тех лет старая Москва, ее архитектура, ее здания не представляли никакой исторической и архитектурной ценности. Сталин и его выкормыши стремились уничтожить "купеческую Москву", на ее месте соорудить новую Москву, застроенную громадными зданиями, наподобие того, что поднялось над Арбатской площадью, я имею в виду белокаменное строение, если не ошибаюсь, Генерального штаба, "лебединой песни" архитектора Михаила Посохина. Не прав, конечно, и такой уважаемый знаток старой Москвы, как Сергей Романюк, охарактеризовавший это сооружение, как "уродливое здание советского Пентагона". Нет, Михаил Посохин "уродливых" зданий не проектировал, десятки лет он был глазным архитектором Москвы, имея на то все профессиональные и творческие основания. Архитектура во все времена исполняет только ту музыку, что ей заказывают власть имущие, только в одно время их роль играет партийно-советское руководство, а в другое время - команда президента...
Так вот, Никита Сергеевич не видел никакой ценности в тех арбатских особняках и доходных домах, что обрекались на слом, после того как их покидали люди, а в опустевших стенах селились звуки, пугавшие прохожих и детей соседних дворов до тех пор, пока не появлялся перед обреченным агрегат с висящей на его конце чугунной шар-бабой...
И тогда газетные репортеры радовались, а у поэта вырывалась из груди такая песня:
...От страха дети больше не трясутся:
Нет дома, что два века простоял,
И скоро здесь по плану реконструкций
Ввысь этажей десятки вознесутся
Бетон, стекло, металл...
Эти строки Владимира Высоцкого из "Песни-сказки о старом доме на Новом Арбате" датируются 1966 годом, как раз тогда над асфальтовой широкой полосой поднимались многоэтажные коробки домов, известные всем магазинами и ресторанами.
Да, сегодня от Собачьей площадки ничего, ничего не осталось, никогда уже нельзя будет ее восстановить, как это случилось с Казанским собором на Красной площади, но помнить о ней Москва будет всегда. Потому что то была особая московская среда обитания, и я полностью согласен с Вадимом Кожиновым, когда он говорит, что "над Собачьей площадкой, как нигде, веял дух отечественной культуры", что на ней она достигла мирового величия.
Дух этот витал во многих ее строениях, и в первую очередь в особняке Хомяковых. "Сороковые годы, эпоха разгоряченных умов и жарких споров, распада на западников и славянофилов, эпоха "взбаламученною моря" и завершения русского романтизма, многообразно, порой неуловимо, связана с этим домом, бывшим средоточием культурной жизни Москвы того времени. Завсегдатаями этого дома были все крупнейшие культурные деятели эпохи, среди которых можно назвать Гоголя, Аксаковых, Киреевских, Герцена,. Грановского, Чаадаева, Н. Языкова, Погодина, А. Толстого. Кошелева и много, много других", - так характеризовал этот дом автор путеводителя "Бытовой музей сороковых годов". Открыла его советская власть в 1920 году, в эпоху Луначарского, когда наблюдался музейный ренесанс в Москве и старые дворянские гнезда оберегались, превращались в музеи. Советская власть, когда на смену Луначарскому пришли другие наркомы, выполнявшие другие директивы своей партии, притушила этот замечательный очаг культуры: закрылись восемнадцать музейных залов...
...Не без волнения могу сказать о себе, что я жил и учился как раз на Собачьей площадке, когда она уже называлась Композиторской улицей, а в доме Хомяковых располагалось музыкальное училище сестер Гнесиных: в здании было маленькое общежитие студентов, а также классы, служившие им для индивидуальных занятий. Из окон дома всегда раздавалась музыка, в нем пахло деревом и хотелось петь, в комнатах и большом зале была отличная акустика. Я приходил сюда на уроки по фортепиано к Нине Александровне Чубуковой, а она поджидала запаздывающих учеников с книгой в руках. То была всегда книга одного и того же автора, Пушкина. Другие не признавались Так что и мне посчастливилось глотнуть воздуха старой московской культуры...
Видел я и керосиновую лавку, устроенную в части того самого дома, на другом углу площадки, где у друга Соболевского пять счастливых месяцев жил автор "Бориса Годунова"", тут впервые прочитанного; написано было здесь послание декабристам "Во глубине сибирских руд...". Рядом красовался особняк, деревянный, уютный, в стиле ампир, где недолгое время обитала семья Ульяновых и по дороге в Сибирь останавливался Владимир Ильич... Наивные краеведы шестидесятых годов были уверены, что эти обстоятельства примут в расчет и не снесут хотя бы этот особняк с мемориальной доской и профилем вождя. Не помогли имена Вернадского, Вавилова и других ученых, живших в другом доме на площадке. Стерли с лица земли этот арбатский феномен, площадь, мощенную булыжником, посредине которой стоял фонтан без воды.
Так что нам остается теперь брать в руки замечательный путеводитель, изданный под редакцией профессора Николая Гейнике в 1923 году "Новой Москвой", и читать о нем очерк "По дворянской Москве", который начинается разделом "Собачья площадка":
"Обратите внимание на фундаменты этих домов: они из мячковского камня, иногда со следами окраски в дикий цвет - живое свидетельство стройки первой половины начала XIX века..."
Ну а мне приходится обращать внимание на то, чего уже нет.
Что потерял Арбат, кроме Собачьей площадки? Пройдем на середину улицы, где виднеется сегодня стена, украшенная рисунками, над которой каким-то странным образом оказалась земля, сквер, используемый сегодня госпиталем. Как раз в этом месте возвышалась над прохожими колокольня, напоминавшая шатер, а за нею стоял храм, известный всем в Москве, храм Николы Явленного. Думаю, что если дело пойдет дальше, начатое сейчас восстановлением церквей, то Никола этот снова вернется на свое место, фундамент его сохранился, над ним ничего не смогли соорудить, к счастью.
Колокольня стояла в том месте, где Арбат изгибается, образуя излучину. Такое положение позволяло ее видеть прохожим, которые шли к ней и с востока, и с запада. Она возвышалась на 14 саженей, появилась эта колокольня во второй половине XVII века. Ну а церковь построена при Борисе Годунове, о чем есть свидетельство письменное, что этот много строивший в столице государь "воздвиг с основания большой храм Николы Чудотворца в Москве на Арбате".
Неподалеку от этого храма князь Дмитрий Пожарский в августе 1612 года разбил войско гетмана Хоткевича, а спустя семь лет на этом же месте потерпел поражение другой гетман, Сагайдачный. И по случаю этой победы появился у Николы Покровский придел. Царь Михаил Романов подарил церкви колокол. Некий провидец, Василий Власов, живший на колокольне, предсказал Елизавете, дочери Петра, что она станет императрицей. Когда же это предвидение сбылось, то Елизавета Петровна не раз приезжала сюда и служила панихиды по усопшему, заботилась о его могиле, находившейся у храма.
Помянул Николу Явленного Лев Толстой в романе "Война и мир", когда описывал вхождение войск Наполеона в Москву. "В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртенбергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость..."
Соседом Николы был особняк с портиком из шести колонн, разрушенный фугасной бомбой. Другая мощная фугасная бомба попала в старинное здание Театра имени Вахтангова, на месте которого поднялся всем ныне известный другой фасад и зал.
Но приходится с грустью признать, что самые большие потери старинная улица понесла не во время бомбардировок, а при злосчастной реконструкции. В результате этого варварского акта, длившегося много лет, Арбат лишился всех своих церквей. Ближе к Садовому кольцу располагался храм Живоначальной Троицы, сооруженный в середине ХVIII века. Разобрали его в 1931-м, когда взорвали и Храм Христа, и многие другие церкви.
Третья арбатская церковь - Николы в Плотниках, стоявшая на том углу, где Плотников переулок. На этом месте выстроен жилой дом № 45, известный как магазин "Диета" (единственный арбатский Никола сохранился на Спасопесковской площадке). Все это дало основание писателю Борису Зайцеву назвать Арбат улицей Николая, ей он посвятил под таким названием замечательный очерк. Впрочем, он не одинок в любви к улице, недавно отметившей пятьсот лет.
Вблизи Арбата и на нем самом располагалось около десяти церквей, больших и малых.
ГДЕ ЖИЛА СУВОРОЧКА
За пятьсот лет своей истории как улицы Арбат многое приобрел и, к сожалению, еще больше потерял. О недавних утратах напоминают свежие пустыри и прикрывающие их аккуратные заборы, установленные строителями в знак того, что ушли они отсюда не навсегда, а должны рано или поздно вернуться, чтобы заполнить образовавшиеся между домов бреши.
Первыми начали это доброе дело каменщики, реализовав проект, разработанный известным грузинским архитектором Шота Кавлашвили, восстановившим недавно старый Тбилиси, его маленькие деревянные дома. Размашистую подпись мастера, начертанную под словами "Автор проекта Ш. Кавлашвили", я увидел на большом рисунке в комнате, которую занимал в 1985-1987 годах начальник стройки. На рисунке изображены были выкрашенные в жизнерадостные цвета (под стать остальным домам улицы) стены знакомых всем москвичам домиков (42 и 44), на фасадах которых прорисованы все прежние замысловатые детали, украшавшие карнизы, окна, пилоны. Только между домами, прежде стоявшими порознь, теперь выложили стену с общей дверью, причем так же, как фасады, выдержанную в старомосковском стиле.
С Арбата оба этих дома выглядят одноэтажными, над асфальтом приподнимаются утонувшие в грунте окна подвалов. Войдя во двор, можно увидеть наверху окна антресолей, типичных для многих арбатских домов XIX века. Таким образом, с виду приземистые домики на самом деле были трехэтажными. Такими они и стали снова, возрожденные после недавнего сноса...
Их первоначально строили из бревен и досок, а стены штукатурили и красили. Стильные архитектурные детали украшали деревянные стены, о чем многие прохожие и не догадывались. Поэтому, когда начали реконструкцию владения, выяснилось, что стены, простоявшие с начала XIX века, настолько обветшали, что реставрировать их, к сожалению, не удастся. Нужно выкладывать заново. Решили на сей раз делать их из кирпичей и блоков. И, как прежде, оштукатурить. Со старых снесенных стен сняли бережно все образцы лепнины, чтобы сделать по ним новые, точно такие же.
По проекту Шота Кавлашвили быстро, можно сказать на глазах, за два месяца московские каменщики выложили стены, которые поднялись в октябре 1986 года, на всю свою высоту. Видны стали всем кирпичные пилястры, которые покрыла штукатурка. Отделку здания, внешнюю и внутреннюю, выполнили грузинские мастера. Они выступали в роли генерального подрядчика.
Описывая все эти новации, испытываешь двойственное чувство. С одной стороны, плохо, что при таком способе реконструкции утрачены планировка, интерьеры еще одного памятника прошлого, с другой стороны, хорошо, что образ самих строений не утрачивается, как и прежде, они будут украшать улицу. Однако цокольный этаж стал на 40 сантиметров выше.
В одном из этих воссозданных домов на Арбате, 42, всего в три окошка по фасаду, я еще застал доживающих долгий век двух арбатских старушек, рассказавших, что когда-то жил в их квартире директор Большого театра, чью фамилию они позабыли. Хорошо помнили ночь 1941 года, когда спустя месяц после начала войны разорвалась на улице фугасная бомба, разрушившая Театр Вахтангова, выбившая стекла в их домике...
Соседний с ними особняк, фасад которого также заново выложен из красного кирпича, появился на улице после пожара 1812 года. По справке, составленной для архитекторов библиографом В. В. Сорокиным, в нем в разное время проживали две известные в Москве женщины.
Первая, в 1823 - 1830 годах, Наталья Александровна Зубова, урожденная Суворова, дочь прославленного полководца. Нежно любивший отец ее называл Суворочкой. Он писал в одном из своих писем о двухлетней Наташе: "...дочь моя в меня - бегает в холод по грязи, еще говорит по-своему".
Биограф полководца Олег Михайлов отмечает, что письма Суворова к дочери и сегодня нельзя читать без волнения. Будучи в походах и сражениях, отец всегда думал о ней, какие бы важные дела ни занимали его, будь то предстоящий штурм или осада. Находил минуты, чтобы сочинить очередное письмо, каждая строка которого полна поэзии и искреннего чувства. Отцом прославленный генерал стал в 46 лет.
"Суворочка, душа моя, здравствуй... У нас стрепеты поют, зайцы летят, скворцы прыгают на воздух по возрастам: я одного поймал из гнезда, кормили из роту, а он и ушел домой. Поспели в лесу грецкие да волоцкие орехи. Пиши ко мне изредка. Хоть мне недосуг, да я буду твои письма читать. Молись Богу, чтоб мы с тобой увиделись. Я пишу тебе орлиным пером; у меня один живет, ест из рук. Помнишь, после того я уж ни разу не танцевал. Прыгаем на коньках, играем такими большими кеглями железными, насилу подымаешь, да свинцовым горохом: коли в глаз попадет, так и лоб прошибет. Послал бы к тебе полевых цветов очень хороших, да дорогой высохнут... Отец твой Александр Суворов".
Писались эти строки пером орлиным и сердцем любящим.
Когда дочь подросла, отец не переставал думать о ее будущем: "Наташа правит моей судьбой, скорее замуж: дотоле левая моя сторона вскрыта". Суворов придирчиво выбирал женихов для своей дочери и остановил выбор на генерал-поручике графе Николае Зубове. Он был храбр, отличился в боях, обладал богатырской силой. Это его достоинство пригодилось, когда Зубов принял участие в заговоре против Павла I, который и возвышал Суворова, и унижал его. Николай Зубов нанес первый удар императору. Но при новом императоре генерал прожил всего несколько лет.