Страница:
За это дело взялся "Михаил Гаврилов Богданов", как значится его имя на колоколе. Был он не только хозяин завода, но и великий мастер. Под его наблюдением возвели подъемную каланчу, установили множество воротов, ими должна была быть произведена операция.
И тут случилась драма. Начальству донесли, что подъемная каланча якобы ненадежна. Комиссия специалистов испугалась ответственности и предложила все перестроить. Уверен в себе был только Богданов. Митрополит разрешил ему начать подъем, но от высказанного недоверия Богданов, сидя на крыльце, горько плакал от обиды.
В Кремль сошлись со всей Москвы толпы народа, чтобы посмотреть, как будет подниматься громада.
Как пишет очевидец, "колокол пошел очень ходко и ровно вверх, уже был на половине высоты, как внезапно раздалось по всем концам площади: "Иван Великий шатается, каланча падает!" Заколебались толпы народные, подобно морским волнам, послышались вопли женщин и детей...". Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы обер-полицмейстер Шульгин не успокоил народ.
Не растерялся и Богданов, управлявший действиями помощников колокольчиком и палкой с повязанным на ней платком: он удержал у воротов рабочих, чуть было не поддавшихся панике.
Все завершилось благополучно. Когда у Богданова спросили, что бы он сделал, если бы не получил разрешения на подъем, он ответил: "Я бы ночью привез колокол и поднял его потихоньку своими рабочими..."
Висит на Успенской звоннице и второй колокол, он в два раза легче, "всего" 32 тонны 760 килограммов. Это более древний свидетель отечественной истории. Называется Реут, отлит знаменитым Андреем Чеховым в 1622 году. Реут пережил взрыв 1812 года, потеряв при этом свои уши, но их приделали обратно, причем операция не ухудшила его звучания. Был случай в середине прошлого века, когда Реут во время звона упал, пробив пять каменных и деревянных сводов и убив несколько человек...
На Филаретовой пристройке висит отлитый в 1704 году Иваном Моториным колокол весом в 13 тонн, называемый Вседневным и Семисотным.
Под колоколами, как прежде, так и теперь, находятся разные хранилища, здесь находилась патриаршая библиотека, а также ризница - сокровищница исторических ценностей. Теперь тут фонды музеев Кремля, выставочное помещение, где показываются богатства кремлевских музеев.
Случись что важное - и предки наши узнавали новость тотчас, хотя не было у них ни радио, ни телевидения. Все рассказывали им колокола. Самые важные звонили в Кремле. Среди них главный - Большой Успенский колокол. Народ дал ему второе имя - Царь-колокол.
На глазах у всех великан сравнительно недавно - с 1836 года. До этого пролежал сто один год и семь месяцев в земле. История его уходит в глубь веков, когда в Кремле вырос главный собор Московского государства Успенский. Возле него на деревянной звоннице находился "благовестный" большой колокол.
Надстроив Ивана Великого, Борис Годунов позаботился и о Благовестнике. При нем отлили Большой Успенский колокол в два раза с лишним потяжелее прежнего. Лил его, как считают, Андрей Чохов, прославивший свое имя самой большой в мире Царь-пушкой.
И этот Благовестник висел на приземистой, всего в четыре метра, звоннице. Тревожили его только по особым случаям: по большим праздникам, когда принимали высоких зарубежных гостей. Издавал он, как говорили москвичи, "радостный звон". Язык колокола раскачивали одновременно 24 звонаря, извлекавших из великана всего три звука с большими промежутками, чтобы не расколоть от сильного звона. Огонь, однако, не пощадил и его.
Пришлось в первой четверти XVII века отливать новый, еще больший. И этот погиб. Отец Петра I, Алексей Михайлович, распорядился отлить новый не только самый большой в России, но и в мире. Австрийские мастера, к которым обратились тогда за помощью, брались за дело, выспрашивая для него пять лет. Столько ждать не могли.
Нашелся в Москве свой мастер. Посетивший тогда столицу путешественник Павел Алеппский оставил подробное описание той колокольной эпопеи. Особенно поразил его мастер: "Человек малого роста, невидный собою, слабосильный человек, о котором никому и в ум не приходило, - и просил царя дать ему только один год сроку". Звали литейщика Емельян Данилов, 24-х лет. Секреты мастерства унаследовал от отца, как тогда водилось. Мог Емельян "резать слова и травы", то есть украшать колокол.
Мастер слово сдержал. Через год колокол услышала вся Москва, звук его несся от Кремля на семь верст и перекрывал звуки всех других московских звонов. Но били в него от радости так сильно, что разбили...
Через год после эпидемии чумы, как только жизнь вошла в свою колею, закипела работа над новым Большим Успенским. На этот раз счастье светило Александру сыну Григория... Павел Алеппский, сообщающий об этом, отметил 1 ноября 1655 года: "В этот день мы видели зрелище, которое останется навеки памятным". Начался подъем, который длился трое суток непрерывно. Им занималась тысяча человек! "Ничего подобного этой редкости - великой, удивительной и единственной в мире - нет, не было и не будет, она превосходит силы человеческие" - так заключал очевидец.
Спустя несколько лет другой известный путешественник барон Мейерберг видел этот колокол лежащим опять на земле. Долго его не удавалось поднять. И только в 1674 году сумели. Есть даже рисунок в дневнике шведского дипломата, посетившего тогда Москву, на котором видно сложную подъемную машину, звонницу, окруженную лесами, с которой свисают противовесы, влекущие вверх Большой Успенский колокол.
Поднял его некто Ивашка Кузьмин, золотая голова - кремлевский привратник. Получил он за это государево жалованье. А подпись оставил за него в ведомости другой, так как изобретатель не умел расписываться. Радовал москвичей этот звон всего семь лет, до следующего великого пожара.
Вступившая на престол Анна Иоанновна, племянница Петра I, желая укрепить свою популярность в народе, повелела: "...ревнуя к изволению предков наших... тот колокол перелить вновь с пополнением, чтоб в нем в отделке было 10 000 пуд...", а все работы велено было производить "со всяким возможным рачением, в скорости".
Начали с того, что обратились за содействием к французскому механику академику Жерменю. Вначале тот посчитал сделанное ему предложение шуткой. Ведь в Руанском соборе висели колокола в девятьсот пудов. А тут десять тысяч. Но когда поверил, представил расчеты и смету. Была она столь устрашающей, что решили обойтись своими силами.
В Москве взялся за это Иван Федорович Моторин, лил он пушки для Петра I, работая "денно и нощно", колокола Ивана Великого, башен Кремля, лил колокола для новой столицы... Был Иван Моторин хозяином литейного завода на Сретенке, который горел. Терпел нужду, наградами его не баловали.
Большой Успенский колокол отнял у мастера последние силы, а он работал самоотверженно, имея под своим руководством до двухсот каменщиков, печников, плотников и работных людей. Моторин запросил тысячи пудов красной шведской меди, английского олова "самого доброго", донской кирпич, красный жженый, много глины, угля, извести, бревен, леса, дров, припасов...
Наружным украшением занимались мастера, присланные из Петербурга. Долго решался вопрос - указывать ли имя мастера. Решили указать. "Лил сей колокол российский мастер Иван Федоров сын Моторин с сыном своим Михаилом Моториным".
По сути, это единственная награда старому мастеру, да и то посмертная.
Работал Моторин на износ, а было ему тогда свыше шестидесяти лет. По нынешним понятиям - возраст пенсионный, к тому же мастер всю жизнь имел дело с огнем - в литейном цехе. Работал, "обретаясь безотлучно" возле своего детища, не считаясь со временем: чиновники подгоняли, стремясь выслужиться перед императрицей. Моторину не платили подолгу жалованья, "кормовых денег", не говоря о наградах. Приходилось великому мастеру молить сенат выдать ему средства на пропитание, "понеже при оном деле имею труд немалый". Моторин не имел даже личной свободы: из сената последовали распоряжения, смысл которых сводился к тому, чтобы привязать его, как каторжного, к литейной яме. "А Моторину надлежит быть при том деле у колокола быть по все дни, а буде в которой день не будет, то приставить к нему такова ундерофицера, чтоб неволею его к тому принуждать"...
Первая отливка произошла неудачно: случилась авария, прорвало печи, "медь под поды ушла". Несчастья сыпались одно за другим. Описали за долги моторинский завод на Сретенке. Да еще случился пожар, и сгорел дом и многие "пожитки" семьи. Сердце Моторина не выдержало испытаний...
Дело отца закончил сын Михаил. 23 ноября 1735 года в час ночи зажгли огонь в топках. Полтора дня шла плавка. И всего за 1 час 2 минуты отлили то, что потребовало пяти лет подготовки, строительства сложнейших форм, моделей, печей... Колокол вышел на славу.
Отлить такой колокол - полдела. Не менее сложно его поднять. Эта проблема заботила Ивана Моторина, он сделал модель подъемного устройства и колокол весом в 12 пудов, в одну тысячную веса изделия.
Пока обсуждались способы подъема, случился большой пожар.
Когда его потушили, то оказалось, что Большой Успенский колокол дал трещины, а от его края отвалился кусок весом в 700 пудов... Одно из объяснений этому дано архитектором Матвеем Казаковым: "А как на него в ту яму множество горевшего леса падало и огонь размножился, то по незнанию бывших при том, для утушения оного заливано было водою, которая на колокол попадала, отчего сделалось на нем десять больших трещин и край вышибло". Время шло. Пролежал в земле гигант ни много ни мало, а век с небольшим...
И только знаменитый зодчий Монферан, прославившийся Исаакиевским собором и Александрийским столпом в Петербурге, взялся за извлечение колокола.
Он применил принцип, использованный им при сооружении столпа - подъем шестью кабестанами. Плотники соорудили леса. 500 рабочих приступили к пробному подъему. Два вышли неудачными: рвались канаты. После этого привезли в Москву строительные механизмы, опробованные на Исаакиевском соборе. В Измайлове рубились вековые березы для катков...
И вот 23 июля 1836 года в шесть утра при стечении многих любопытных начался подъем, который успешно завершился всего за 43 минуты. Через день колокол подкатили к новому месту, а затем поставили на белокаменный пьедестал, где он стоит и по сей день.
Стали называть это чудо Царь-колоколом. Его высота 6 метров 14 сантиметров. Вес 201 тонна 924 килограмма... Анализ показал, что, кроме меди и олова, пошло на отливку серебра полтонны и золота 72 килограмма. Чтоб лучше звенел.
ОРУЖЕЙНЫЙ ДОМ
План Арсенала - четкий, похожий на геометрическую форму - трапецию, дал сам Петр I, увлекавшийся зодчеством.
Строителем этого Оружейного дома назначался "выезжий иноземец саксонския земли каменного и палатного строения Христофор Христофоров Кундерат".
Строитель Арсенала вошел в историю русской архитектуры под искаженным именем. На самом деле, как установила недавно московский искусствовед Н. Молева, нашедшая в архивах роспись зодчего, его подлинное имя не Кундерат или Конрад, а Кшиштоф Конратович. Этот польский архитектор, приехавший из саксонской земли, тогда управлявшейся польским королем, верой и правдой послужил много лет Петру. В новой столице он сооружал Александро-Невскую лавру, а в Москве - Арсенал.
Помогал ему художник Михаил Чоглоков. О нем стало недавно известно больше подробностей. Этот живописец Оружейной палаты выполнял в юности заказы для матери Петра в ее дворце. Там, очевидно, и познакомился с ним молодой Петр, который, став правителем, возвысил Чоглокова, поручал ему множество важных заказов - украшать дворец, расписывать знамена, писать портреты, картины, выставлявшиеся на улицах Москвы в дни триумфов, когда отмечались победы русской армии и флота. Чоглокову Петр доверил надстройку Сухаревой башни и Арсенал.
Немного в Москве петровских строений. Арсенал дает яркое представление о характере зодчества того времени, о его наивысших достижениях и идеалах.
Глядя на простершееся в северо-западном углу Кремля огромное здание, вросшее в зубчатую стену, мы видим, как резко укрупнились масштабы построек, как упростилась отделка, и в то же время какая цельность и монолитность отличает их.
Здание Арсенала двухэтажное, спаренные окна расположены в два ряда. А высота - 24 метра. Стены оштукатурены и окрашены. На желтом фоне выделяются белокаменные украшения. Особенно хорош портал главного входа - южных ворот.
В Оружейном доме, где хранился порох, так часто беспричинно взрывавшийся, должны были быть крепкие стены. Здесь они достигают циклопической толщины - трех метров! Кирпича не жалели. А насыпной фундамент достигает местами десяти метров. И в него шел кирпич и камень.
Начавшаяся война со Швецией приостановила работы. После их возобновления стройка хотя и шла все годы царствования Петра, но при нем не закончилась. Но, очевидно, Арсенал было крайне необходимо иметь в Москве. Поэтому Анна Иоанновна распорядилась как можно быстрее достроить его. Дата - 1736 год - возведения Арсенала обозначена римскими цифрами над окнами портала.
Оружейный дом вышел на славу, цельным, как монолит. Крыша была не такой, как сейчас - высокой, двухъярусной, со слуховыми окнами... Архитектор Василий Баженов был восхищен его суровой архитектурой. И сказал о нем: "Грановитая палата хороша, но с Арсеналом сравниться не может".
В 1812 году саперы Наполеона не пожалели взрывчатки для Оружейного дома. Он был разрушен вместе с примыкавшей к нему стеной Кремля.
1917 год. Кремль - арена яростных сражений. Воинская команда, находившаяся при Арсенале, встала на сторону большевиков. Это была большая сила - около полутора тысяч человек. За толстыми стенами хранилось оружие, в котором так нуждались восставшие.
В память о тех днях у входа в Арсенал установлена мемориальная доска: "Здесь расстреляны юнкерами товарищи солдаты Кремлевского Арсенала при защите Кремля в октябрьские дни (28 октября 1917 г.)". На камне - двадцать три фамилии...
Есть у ворот Арсенала память и о днях Московской битвы 1941 года. В те дни фашистские авиационные армады рвались к Москве. Когда отдельным самолетам удавалось прорваться к городу, они стремились свой смертоносный груз в первую очередь сбросить на Кремль, фугасные бомбы дважды попадали в Арсенал.
На доске, напоминающей зубец Кремля, надпись, возвращающая нас к тем грозным дням. Текст гласит: "Вечная слава героям солдатам, сержантам и офицерам гарнизона Московского Кремля, погибшим при защите Москвы и Московского Кремля от налетов фашистской авиации в годы Великой Отечественной войны".
Вдоль стен Арсенала на каменных плитах уложены сотни стволов, стоят большие орудия. Еще Петр I хотел, чтобы здесь находился воинский музей. В Кремль при нем начали свозить медные и чугунные пушки, мортиры, гаубицы... Так они и покоятся вокруг огромного Оружейного дома. Как сказал поэт: "...то все... онемевшие громы! Русь незлопамятна, пушки взяла, имена позабыла".
Можно написать книгу из одних только восторженных высказываний, на которые вдохновляет посетителей Кремля древняя Царь-пушка. Толпятся вокруг нее люди земли, владеющие сложнейшими профессиями современности. А интерес к чуду литейного искусства с веками не ослабевает. Даже сейчас сделать такую вещь нелегко. А ведь сработали ее в XVI веке. Из надписи на стволе явствует: "Слита бысть сия пушка в преименитом царствующем граде Москве лета 7094... Делал пушку пушечный литец Ондрей Чохов". Если перевести эту дату на наше летосчисление, получится год 1586-й.
Конечно, при всем искусстве Андрея Чохова ему бы не создать этой необыкновенно большой пушки, если бы артиллерии не уделялось особого внимания в Москве еще задолго до рождения великого литейщика. Пушки палили со стен Кремля еще в дни нашествия Тохтамыша.
Царь-пушку отливал он на Пушечном дворе за пределами Кремля. Прежде стояла она перед воротами на Красной площади, но занимает теперь по праву место рядом с каменными изваяниями Соборной площади: история нашей артиллерии неразрывно связана с историей Кремля, его перестройкой в конце XV века.
На новых краснокирпичных стенах и башнях Кремля встали бронзовые пушки, отлитые в "преименитом царствующем граде Москве". С тех пор уровень артиллерийской технологии предопределяет возможность государства защищать себя и победить.
Хотя Царь-пушка не издала ни одного выстрела, отливали ее для решительных действий, на случай нападения на Москву. Перед ней лежат огромные, каждое в тонну весом, ядра. Но они декоративные, отлитые в прошлом веке. Могучий ствол похож на заводскую трубу.
Царь-пушка должна была палить "дробом", картечью, поэтому звали ее "дробовик российский". Такого титула не удостаивалось ни одно орудие. Оно вершина национального литейного искусства.
Весит ствол 2400 пудов, или около сорока тонн. Длина "дробовика" пять метров 34 сантиметра. Калибр 890 миллиметров. Специалисты относят такого типа орудия к классу мортир: они с укороченным стволом и наибольшим калибром.
Андрей Чохов не страшился трудностей. Работал в поте лица не менее 64 лет - столь долго имя его упоминается в истории Москвы. Он отлил "стопушечную пищаль", сто орудий большого калибра, не дошедших до нашего времени.
Но многое сохранилось. Три пушки славного мастера хранятся в Петербурге. Одна носит имя "Инрог", то есть единорог, так звали грозное, мифическое существо - лошадь с одним рогом; другая называется "Ахиллес", в честь героя, воспетого Гомером; а третья хранит память о самозванце Лжедмитрии, в дни краткого буйного царствования которого Андрей Чохов не прерывал работы. Есть две чоховские пушки "Волк" даже в Стокгольме, куда они попали, захваченные под Смоленском.
А неподалеку от Царь-пушки, напротив Дворца съездов, на лафете чернеет внушительный ствол весом в семь тонн под названием "Троил". Так москвичи сокращенно называли легендарного троянского царя; его же можно увидеть на задней стенке ствола, где он стоит со знаменем, мечом и в доспехах. Образы античных героев вдохновляли и русских воинов: о пушке "Ахиллес" уже упоминалось, а "Троилы" отливались не раз...
На таком же чугунном лафете (сделанном из уважения к пушке в XIX веке, как и все другие лафеты) выставлена пищаль "Аспид". А что это такое, можно увидеть на дульной части, где изображено хвостатое чудище - крокодил с людскими головами в лапах. "Аспид" - значит злой дух. Есть, как обычно, и надпись: "Божиею милостию повелением государя царя и великого князя Федора Ивановича всея Руси зделана сия пищаль Аспид лета 7098 (1590). Делал Ондрей Чохов". Хотелось бы только уточнить: лилась такая гигантская пушка, конечно, не волею слабосильного Федора, а истинного правителя - Бориса Годунова, который подобно своему предшественнику Ивану Грозному всячески развивал артиллерию.
Во дворе Кремля недалеко от Троицких ворот выстроились в линию многие пушечные уникумы, они все известны: изучены, описаны и, конечно, подсчитаны. 25 - русской работы XVI-XVII веков. И 15 - иностранной, того же времени. Кроме именных, тяжелых, сложено у подножия гигантов штабелями около тысячи стволов пушек без лафетов, свезенных сюда после победы над Наполеоном, подобранных на местах боев с "великой армией", которые она бросила на своем пути от Москвы до Парижа.
Пройти около орудий - значит прочесть бронзовую летопись побед русского оружия. Это не фигуральное выражение; на каждой пушке есть информация, где скупая, а где и многословная, о том, где, когда, кем отливалось орудие, кому принадлежало, какие надежды связывались с ним... Появление на свет сверхтяжелых пушек связывалось со многими планами государств. Такие орудия рождались с именами, девизами, заповедями, отлитыми в бронзе пушек на всех языках Европы.
На прусских пушках короля Фридриха, любившего воевать и поплатившегося за это Берлином, рядом с его монограммой отлит красноречивый девиз: "Последний довод короля". Как видим, не убедил он солдат, захвативших королевские пушки с одноглавым орлом, мечом и огненными стрелами.
Сотни автографов, ставших трофеями русской армии, оставил Наполеон, который взял с собой в поход также орудия, отлитые при последнем французском короле Людовике XVI, правлении Конвента и Национального собрания... Все они попали в одну коллекцию.
Привел Наполеон в Москву армию "двунадесяти языков", и, чтобы прочесть все надписи, надо знать много языков: тут, в Кремле, покоятся пушки всех армий Европы - немецкие (разных земель), французские, голландские, австрийские, итальянские, венгерские... На итальянской пушке девиз: "Бог мне ее дал, горе тому, кто ее тронет".
Но самое неожиданное изречение отлито на пушке Ганновера. Рядом с вензелем короля Георга VII изображена цепь ордена Подвязки и его девиз: "Пусть будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает". Ведь кавалеры носили орденскую ленту на ноге, как дамы подвязку.
За каждой надписью в бронзе людские судьбы. Кого не взволнуют сегодня слова: "Гражданин меня пожертвовал отечеству". Ее оставил неведомый патриот, пожертвовавший своим состоянием.
На русском "Единороге" уместилась скульптурная галерея: медведь, сидящий на задних лапах, скоморохи с медведями, две собаки, двуглавый орел, сам единорог - лошадь с устрашающим рогом и развевающимся в полете хвостом. Цапфы, державшие орудие на лафете, тоже не простые - в виде сатиров. А в надписи, кроме обычного сообщения, в чье царствование отлита пушка, есть и поэтическое повествование. Оно не только объясняет название пушки, но и призывает ей удачу: "Единорог яблоко держит. Пушка ядро пусти. Яблоко ядром умертви и Ирода супостата победи".
Лил эту пушку мастер Мартьян Осипов "в славном и преименитом царствующем граде Москве". Длина ее достигает шести метров.
Вся эта необыкновенная артиллерийская коллекция хранится в Московском Кремле с давних пор. Как ни нуждался Петр I в бронзе, а не велел трогать седых ветеранов. Чтобы видели их потомки, гордились мастерством и доблестью отцов. И не страшились ничьих доводов, даже последних.
СЕНАТ
Главный купольный зал этого здания, где в первые годы революции проходили съезды партии, видел самых известных политических деятелей современности, ученых, мастеров культуры нашей страны и зарубежных государств. Тут в наши дни вручаются награды лауреатам.
Рядом с древними постройками Кремля треугольное в плане здание классической архитектуры не выглядит долгожителем. Но ему двести десять лет. В 1787 году Матвей Казаков, великий русский архитектор, построил Сенат - самое лучшее свое творение. Так считал сам Казаков. Так считают потомки.
Участок, полученный зодчим для проектирования, образовался после сноса палат князей Трубецких и трех упраздненных церквей. С двух сторон строительную площадку ограничивали Арсенал и Чудов монастырь, а с третьей возвышалась восточная стена Кремля. Вот в этом пространстве расчистился треугольный участок земли.
Трудная задача встала перед Казаковым: возвести общественное здание на столь неудобном участке сложной конфигурации. Но он блестяще справился с проблемой, сумев не только создать здание, достойное находиться в Кремле, но и украшающее Красную площадь.
В плане оно, как и участок, треугольное, но со срезанными углами, поэтому воспринимается как обычное дворцовое здание. Во дворе построены еще два корпуса, и, таким образом, образовалось три внутренних двора - два треугольных, а один, главный, - пятиугольный. В него ведет въезд со стороны Арсенала. Этот пятиугольный двор украшает величественная полукруглая колоннада. Она обозначает сердцевину постройки - главный круглый зал.
Здание предназначалось для общих собраний дворянства Московской губернии, поэтому Казаков, чтобы подчеркнуть назначение здания, над его куполом установил вызолоченную статую Георгия Победоносца на коне - герб Москвы. Перед въездом располагалась арка с галереями, украшенная барельефами и гербами городов Московской губернии.
Екатерина II придавала большое значение этой постройке как знаку особого внимания московским дворянам, опоре своей власти.
Осмотрев завершенное здание, Екатерина II, заказавшая проект Казакову, осталась очень довольна, сказав при этом:
- Как все хорошо! Какое искусство! Это превзошло мое ожидание...
Ждать ей пришлось долго. Здание сооружалось свыше десяти лет и завершилось в 1787 году. На него пошли 21 миллион штук кирпичей и свыше семисот тысяч рублей.
...Высокая белая дверь, одна из многих в длинном коридоре, под обычным № 39 открывается. Делая шаг вперед, невольно останавливаешься, пораженный увиденным. Всего охватывает непреодолимое желание распрямиться и вскинуть руки ввысь, туда, где царит купол. Кажется, что взлетаешь и паришь под его синей сферой. Современникам Казакова он казался небесным сводом. А нам напоминает купол парашюта, шелковый, многоцветный, какие заполняют небо на авиационных праздниках.
Такое чувство впервые я испытал, когда открыл другую - тяжелую дверь в стене почерневшего от времени здания и шагнул под бетонный купол. Над ним голубело небо и проплывали редкие облака, в непогоду сбрасывающие капли точно в центр раскрытого свода. Две тысячи лет он кружит голову каждому, кто входит в римский Пантеон.
Вот почему, увидев постройку Матвея Казакова, современники назвали ее "русским Пантеоном". В этом прекрасном белоколонном зале купол поднялся на 27 метров от земли. Над его украшением трудились лучшие скульпторы. По всей окружности зала протянулись восемнадцать горельефов - скульптурных картин. Вижу вздыбленного коня Петра I и античных богов, героев древнего эпоса и деятелей русской истории, в аллегорических сюжетах прославляющих идеалы "просвещенного" XVIII века. Над темой сюжетов для горельефов и надписями к ним трудился великий поэт Гавриил Державин, с гордостью утверждавший под одной из композиций, что "и Север художества рождает".
И тут случилась драма. Начальству донесли, что подъемная каланча якобы ненадежна. Комиссия специалистов испугалась ответственности и предложила все перестроить. Уверен в себе был только Богданов. Митрополит разрешил ему начать подъем, но от высказанного недоверия Богданов, сидя на крыльце, горько плакал от обиды.
В Кремль сошлись со всей Москвы толпы народа, чтобы посмотреть, как будет подниматься громада.
Как пишет очевидец, "колокол пошел очень ходко и ровно вверх, уже был на половине высоты, как внезапно раздалось по всем концам площади: "Иван Великий шатается, каланча падает!" Заколебались толпы народные, подобно морским волнам, послышались вопли женщин и детей...". Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы обер-полицмейстер Шульгин не успокоил народ.
Не растерялся и Богданов, управлявший действиями помощников колокольчиком и палкой с повязанным на ней платком: он удержал у воротов рабочих, чуть было не поддавшихся панике.
Все завершилось благополучно. Когда у Богданова спросили, что бы он сделал, если бы не получил разрешения на подъем, он ответил: "Я бы ночью привез колокол и поднял его потихоньку своими рабочими..."
Висит на Успенской звоннице и второй колокол, он в два раза легче, "всего" 32 тонны 760 килограммов. Это более древний свидетель отечественной истории. Называется Реут, отлит знаменитым Андреем Чеховым в 1622 году. Реут пережил взрыв 1812 года, потеряв при этом свои уши, но их приделали обратно, причем операция не ухудшила его звучания. Был случай в середине прошлого века, когда Реут во время звона упал, пробив пять каменных и деревянных сводов и убив несколько человек...
На Филаретовой пристройке висит отлитый в 1704 году Иваном Моториным колокол весом в 13 тонн, называемый Вседневным и Семисотным.
Под колоколами, как прежде, так и теперь, находятся разные хранилища, здесь находилась патриаршая библиотека, а также ризница - сокровищница исторических ценностей. Теперь тут фонды музеев Кремля, выставочное помещение, где показываются богатства кремлевских музеев.
Случись что важное - и предки наши узнавали новость тотчас, хотя не было у них ни радио, ни телевидения. Все рассказывали им колокола. Самые важные звонили в Кремле. Среди них главный - Большой Успенский колокол. Народ дал ему второе имя - Царь-колокол.
На глазах у всех великан сравнительно недавно - с 1836 года. До этого пролежал сто один год и семь месяцев в земле. История его уходит в глубь веков, когда в Кремле вырос главный собор Московского государства Успенский. Возле него на деревянной звоннице находился "благовестный" большой колокол.
Надстроив Ивана Великого, Борис Годунов позаботился и о Благовестнике. При нем отлили Большой Успенский колокол в два раза с лишним потяжелее прежнего. Лил его, как считают, Андрей Чохов, прославивший свое имя самой большой в мире Царь-пушкой.
И этот Благовестник висел на приземистой, всего в четыре метра, звоннице. Тревожили его только по особым случаям: по большим праздникам, когда принимали высоких зарубежных гостей. Издавал он, как говорили москвичи, "радостный звон". Язык колокола раскачивали одновременно 24 звонаря, извлекавших из великана всего три звука с большими промежутками, чтобы не расколоть от сильного звона. Огонь, однако, не пощадил и его.
Пришлось в первой четверти XVII века отливать новый, еще больший. И этот погиб. Отец Петра I, Алексей Михайлович, распорядился отлить новый не только самый большой в России, но и в мире. Австрийские мастера, к которым обратились тогда за помощью, брались за дело, выспрашивая для него пять лет. Столько ждать не могли.
Нашелся в Москве свой мастер. Посетивший тогда столицу путешественник Павел Алеппский оставил подробное описание той колокольной эпопеи. Особенно поразил его мастер: "Человек малого роста, невидный собою, слабосильный человек, о котором никому и в ум не приходило, - и просил царя дать ему только один год сроку". Звали литейщика Емельян Данилов, 24-х лет. Секреты мастерства унаследовал от отца, как тогда водилось. Мог Емельян "резать слова и травы", то есть украшать колокол.
Мастер слово сдержал. Через год колокол услышала вся Москва, звук его несся от Кремля на семь верст и перекрывал звуки всех других московских звонов. Но били в него от радости так сильно, что разбили...
Через год после эпидемии чумы, как только жизнь вошла в свою колею, закипела работа над новым Большим Успенским. На этот раз счастье светило Александру сыну Григория... Павел Алеппский, сообщающий об этом, отметил 1 ноября 1655 года: "В этот день мы видели зрелище, которое останется навеки памятным". Начался подъем, который длился трое суток непрерывно. Им занималась тысяча человек! "Ничего подобного этой редкости - великой, удивительной и единственной в мире - нет, не было и не будет, она превосходит силы человеческие" - так заключал очевидец.
Спустя несколько лет другой известный путешественник барон Мейерберг видел этот колокол лежащим опять на земле. Долго его не удавалось поднять. И только в 1674 году сумели. Есть даже рисунок в дневнике шведского дипломата, посетившего тогда Москву, на котором видно сложную подъемную машину, звонницу, окруженную лесами, с которой свисают противовесы, влекущие вверх Большой Успенский колокол.
Поднял его некто Ивашка Кузьмин, золотая голова - кремлевский привратник. Получил он за это государево жалованье. А подпись оставил за него в ведомости другой, так как изобретатель не умел расписываться. Радовал москвичей этот звон всего семь лет, до следующего великого пожара.
Вступившая на престол Анна Иоанновна, племянница Петра I, желая укрепить свою популярность в народе, повелела: "...ревнуя к изволению предков наших... тот колокол перелить вновь с пополнением, чтоб в нем в отделке было 10 000 пуд...", а все работы велено было производить "со всяким возможным рачением, в скорости".
Начали с того, что обратились за содействием к французскому механику академику Жерменю. Вначале тот посчитал сделанное ему предложение шуткой. Ведь в Руанском соборе висели колокола в девятьсот пудов. А тут десять тысяч. Но когда поверил, представил расчеты и смету. Была она столь устрашающей, что решили обойтись своими силами.
В Москве взялся за это Иван Федорович Моторин, лил он пушки для Петра I, работая "денно и нощно", колокола Ивана Великого, башен Кремля, лил колокола для новой столицы... Был Иван Моторин хозяином литейного завода на Сретенке, который горел. Терпел нужду, наградами его не баловали.
Большой Успенский колокол отнял у мастера последние силы, а он работал самоотверженно, имея под своим руководством до двухсот каменщиков, печников, плотников и работных людей. Моторин запросил тысячи пудов красной шведской меди, английского олова "самого доброго", донской кирпич, красный жженый, много глины, угля, извести, бревен, леса, дров, припасов...
Наружным украшением занимались мастера, присланные из Петербурга. Долго решался вопрос - указывать ли имя мастера. Решили указать. "Лил сей колокол российский мастер Иван Федоров сын Моторин с сыном своим Михаилом Моториным".
По сути, это единственная награда старому мастеру, да и то посмертная.
Работал Моторин на износ, а было ему тогда свыше шестидесяти лет. По нынешним понятиям - возраст пенсионный, к тому же мастер всю жизнь имел дело с огнем - в литейном цехе. Работал, "обретаясь безотлучно" возле своего детища, не считаясь со временем: чиновники подгоняли, стремясь выслужиться перед императрицей. Моторину не платили подолгу жалованья, "кормовых денег", не говоря о наградах. Приходилось великому мастеру молить сенат выдать ему средства на пропитание, "понеже при оном деле имею труд немалый". Моторин не имел даже личной свободы: из сената последовали распоряжения, смысл которых сводился к тому, чтобы привязать его, как каторжного, к литейной яме. "А Моторину надлежит быть при том деле у колокола быть по все дни, а буде в которой день не будет, то приставить к нему такова ундерофицера, чтоб неволею его к тому принуждать"...
Первая отливка произошла неудачно: случилась авария, прорвало печи, "медь под поды ушла". Несчастья сыпались одно за другим. Описали за долги моторинский завод на Сретенке. Да еще случился пожар, и сгорел дом и многие "пожитки" семьи. Сердце Моторина не выдержало испытаний...
Дело отца закончил сын Михаил. 23 ноября 1735 года в час ночи зажгли огонь в топках. Полтора дня шла плавка. И всего за 1 час 2 минуты отлили то, что потребовало пяти лет подготовки, строительства сложнейших форм, моделей, печей... Колокол вышел на славу.
Отлить такой колокол - полдела. Не менее сложно его поднять. Эта проблема заботила Ивана Моторина, он сделал модель подъемного устройства и колокол весом в 12 пудов, в одну тысячную веса изделия.
Пока обсуждались способы подъема, случился большой пожар.
Когда его потушили, то оказалось, что Большой Успенский колокол дал трещины, а от его края отвалился кусок весом в 700 пудов... Одно из объяснений этому дано архитектором Матвеем Казаковым: "А как на него в ту яму множество горевшего леса падало и огонь размножился, то по незнанию бывших при том, для утушения оного заливано было водою, которая на колокол попадала, отчего сделалось на нем десять больших трещин и край вышибло". Время шло. Пролежал в земле гигант ни много ни мало, а век с небольшим...
И только знаменитый зодчий Монферан, прославившийся Исаакиевским собором и Александрийским столпом в Петербурге, взялся за извлечение колокола.
Он применил принцип, использованный им при сооружении столпа - подъем шестью кабестанами. Плотники соорудили леса. 500 рабочих приступили к пробному подъему. Два вышли неудачными: рвались канаты. После этого привезли в Москву строительные механизмы, опробованные на Исаакиевском соборе. В Измайлове рубились вековые березы для катков...
И вот 23 июля 1836 года в шесть утра при стечении многих любопытных начался подъем, который успешно завершился всего за 43 минуты. Через день колокол подкатили к новому месту, а затем поставили на белокаменный пьедестал, где он стоит и по сей день.
Стали называть это чудо Царь-колоколом. Его высота 6 метров 14 сантиметров. Вес 201 тонна 924 килограмма... Анализ показал, что, кроме меди и олова, пошло на отливку серебра полтонны и золота 72 килограмма. Чтоб лучше звенел.
ОРУЖЕЙНЫЙ ДОМ
План Арсенала - четкий, похожий на геометрическую форму - трапецию, дал сам Петр I, увлекавшийся зодчеством.
Строителем этого Оружейного дома назначался "выезжий иноземец саксонския земли каменного и палатного строения Христофор Христофоров Кундерат".
Строитель Арсенала вошел в историю русской архитектуры под искаженным именем. На самом деле, как установила недавно московский искусствовед Н. Молева, нашедшая в архивах роспись зодчего, его подлинное имя не Кундерат или Конрад, а Кшиштоф Конратович. Этот польский архитектор, приехавший из саксонской земли, тогда управлявшейся польским королем, верой и правдой послужил много лет Петру. В новой столице он сооружал Александро-Невскую лавру, а в Москве - Арсенал.
Помогал ему художник Михаил Чоглоков. О нем стало недавно известно больше подробностей. Этот живописец Оружейной палаты выполнял в юности заказы для матери Петра в ее дворце. Там, очевидно, и познакомился с ним молодой Петр, который, став правителем, возвысил Чоглокова, поручал ему множество важных заказов - украшать дворец, расписывать знамена, писать портреты, картины, выставлявшиеся на улицах Москвы в дни триумфов, когда отмечались победы русской армии и флота. Чоглокову Петр доверил надстройку Сухаревой башни и Арсенал.
Немного в Москве петровских строений. Арсенал дает яркое представление о характере зодчества того времени, о его наивысших достижениях и идеалах.
Глядя на простершееся в северо-западном углу Кремля огромное здание, вросшее в зубчатую стену, мы видим, как резко укрупнились масштабы построек, как упростилась отделка, и в то же время какая цельность и монолитность отличает их.
Здание Арсенала двухэтажное, спаренные окна расположены в два ряда. А высота - 24 метра. Стены оштукатурены и окрашены. На желтом фоне выделяются белокаменные украшения. Особенно хорош портал главного входа - южных ворот.
В Оружейном доме, где хранился порох, так часто беспричинно взрывавшийся, должны были быть крепкие стены. Здесь они достигают циклопической толщины - трех метров! Кирпича не жалели. А насыпной фундамент достигает местами десяти метров. И в него шел кирпич и камень.
Начавшаяся война со Швецией приостановила работы. После их возобновления стройка хотя и шла все годы царствования Петра, но при нем не закончилась. Но, очевидно, Арсенал было крайне необходимо иметь в Москве. Поэтому Анна Иоанновна распорядилась как можно быстрее достроить его. Дата - 1736 год - возведения Арсенала обозначена римскими цифрами над окнами портала.
Оружейный дом вышел на славу, цельным, как монолит. Крыша была не такой, как сейчас - высокой, двухъярусной, со слуховыми окнами... Архитектор Василий Баженов был восхищен его суровой архитектурой. И сказал о нем: "Грановитая палата хороша, но с Арсеналом сравниться не может".
В 1812 году саперы Наполеона не пожалели взрывчатки для Оружейного дома. Он был разрушен вместе с примыкавшей к нему стеной Кремля.
1917 год. Кремль - арена яростных сражений. Воинская команда, находившаяся при Арсенале, встала на сторону большевиков. Это была большая сила - около полутора тысяч человек. За толстыми стенами хранилось оружие, в котором так нуждались восставшие.
В память о тех днях у входа в Арсенал установлена мемориальная доска: "Здесь расстреляны юнкерами товарищи солдаты Кремлевского Арсенала при защите Кремля в октябрьские дни (28 октября 1917 г.)". На камне - двадцать три фамилии...
Есть у ворот Арсенала память и о днях Московской битвы 1941 года. В те дни фашистские авиационные армады рвались к Москве. Когда отдельным самолетам удавалось прорваться к городу, они стремились свой смертоносный груз в первую очередь сбросить на Кремль, фугасные бомбы дважды попадали в Арсенал.
На доске, напоминающей зубец Кремля, надпись, возвращающая нас к тем грозным дням. Текст гласит: "Вечная слава героям солдатам, сержантам и офицерам гарнизона Московского Кремля, погибшим при защите Москвы и Московского Кремля от налетов фашистской авиации в годы Великой Отечественной войны".
Вдоль стен Арсенала на каменных плитах уложены сотни стволов, стоят большие орудия. Еще Петр I хотел, чтобы здесь находился воинский музей. В Кремль при нем начали свозить медные и чугунные пушки, мортиры, гаубицы... Так они и покоятся вокруг огромного Оружейного дома. Как сказал поэт: "...то все... онемевшие громы! Русь незлопамятна, пушки взяла, имена позабыла".
Можно написать книгу из одних только восторженных высказываний, на которые вдохновляет посетителей Кремля древняя Царь-пушка. Толпятся вокруг нее люди земли, владеющие сложнейшими профессиями современности. А интерес к чуду литейного искусства с веками не ослабевает. Даже сейчас сделать такую вещь нелегко. А ведь сработали ее в XVI веке. Из надписи на стволе явствует: "Слита бысть сия пушка в преименитом царствующем граде Москве лета 7094... Делал пушку пушечный литец Ондрей Чохов". Если перевести эту дату на наше летосчисление, получится год 1586-й.
Конечно, при всем искусстве Андрея Чохова ему бы не создать этой необыкновенно большой пушки, если бы артиллерии не уделялось особого внимания в Москве еще задолго до рождения великого литейщика. Пушки палили со стен Кремля еще в дни нашествия Тохтамыша.
Царь-пушку отливал он на Пушечном дворе за пределами Кремля. Прежде стояла она перед воротами на Красной площади, но занимает теперь по праву место рядом с каменными изваяниями Соборной площади: история нашей артиллерии неразрывно связана с историей Кремля, его перестройкой в конце XV века.
На новых краснокирпичных стенах и башнях Кремля встали бронзовые пушки, отлитые в "преименитом царствующем граде Москве". С тех пор уровень артиллерийской технологии предопределяет возможность государства защищать себя и победить.
Хотя Царь-пушка не издала ни одного выстрела, отливали ее для решительных действий, на случай нападения на Москву. Перед ней лежат огромные, каждое в тонну весом, ядра. Но они декоративные, отлитые в прошлом веке. Могучий ствол похож на заводскую трубу.
Царь-пушка должна была палить "дробом", картечью, поэтому звали ее "дробовик российский". Такого титула не удостаивалось ни одно орудие. Оно вершина национального литейного искусства.
Весит ствол 2400 пудов, или около сорока тонн. Длина "дробовика" пять метров 34 сантиметра. Калибр 890 миллиметров. Специалисты относят такого типа орудия к классу мортир: они с укороченным стволом и наибольшим калибром.
Андрей Чохов не страшился трудностей. Работал в поте лица не менее 64 лет - столь долго имя его упоминается в истории Москвы. Он отлил "стопушечную пищаль", сто орудий большого калибра, не дошедших до нашего времени.
Но многое сохранилось. Три пушки славного мастера хранятся в Петербурге. Одна носит имя "Инрог", то есть единорог, так звали грозное, мифическое существо - лошадь с одним рогом; другая называется "Ахиллес", в честь героя, воспетого Гомером; а третья хранит память о самозванце Лжедмитрии, в дни краткого буйного царствования которого Андрей Чохов не прерывал работы. Есть две чоховские пушки "Волк" даже в Стокгольме, куда они попали, захваченные под Смоленском.
А неподалеку от Царь-пушки, напротив Дворца съездов, на лафете чернеет внушительный ствол весом в семь тонн под названием "Троил". Так москвичи сокращенно называли легендарного троянского царя; его же можно увидеть на задней стенке ствола, где он стоит со знаменем, мечом и в доспехах. Образы античных героев вдохновляли и русских воинов: о пушке "Ахиллес" уже упоминалось, а "Троилы" отливались не раз...
На таком же чугунном лафете (сделанном из уважения к пушке в XIX веке, как и все другие лафеты) выставлена пищаль "Аспид". А что это такое, можно увидеть на дульной части, где изображено хвостатое чудище - крокодил с людскими головами в лапах. "Аспид" - значит злой дух. Есть, как обычно, и надпись: "Божиею милостию повелением государя царя и великого князя Федора Ивановича всея Руси зделана сия пищаль Аспид лета 7098 (1590). Делал Ондрей Чохов". Хотелось бы только уточнить: лилась такая гигантская пушка, конечно, не волею слабосильного Федора, а истинного правителя - Бориса Годунова, который подобно своему предшественнику Ивану Грозному всячески развивал артиллерию.
Во дворе Кремля недалеко от Троицких ворот выстроились в линию многие пушечные уникумы, они все известны: изучены, описаны и, конечно, подсчитаны. 25 - русской работы XVI-XVII веков. И 15 - иностранной, того же времени. Кроме именных, тяжелых, сложено у подножия гигантов штабелями около тысячи стволов пушек без лафетов, свезенных сюда после победы над Наполеоном, подобранных на местах боев с "великой армией", которые она бросила на своем пути от Москвы до Парижа.
Пройти около орудий - значит прочесть бронзовую летопись побед русского оружия. Это не фигуральное выражение; на каждой пушке есть информация, где скупая, а где и многословная, о том, где, когда, кем отливалось орудие, кому принадлежало, какие надежды связывались с ним... Появление на свет сверхтяжелых пушек связывалось со многими планами государств. Такие орудия рождались с именами, девизами, заповедями, отлитыми в бронзе пушек на всех языках Европы.
На прусских пушках короля Фридриха, любившего воевать и поплатившегося за это Берлином, рядом с его монограммой отлит красноречивый девиз: "Последний довод короля". Как видим, не убедил он солдат, захвативших королевские пушки с одноглавым орлом, мечом и огненными стрелами.
Сотни автографов, ставших трофеями русской армии, оставил Наполеон, который взял с собой в поход также орудия, отлитые при последнем французском короле Людовике XVI, правлении Конвента и Национального собрания... Все они попали в одну коллекцию.
Привел Наполеон в Москву армию "двунадесяти языков", и, чтобы прочесть все надписи, надо знать много языков: тут, в Кремле, покоятся пушки всех армий Европы - немецкие (разных земель), французские, голландские, австрийские, итальянские, венгерские... На итальянской пушке девиз: "Бог мне ее дал, горе тому, кто ее тронет".
Но самое неожиданное изречение отлито на пушке Ганновера. Рядом с вензелем короля Георга VII изображена цепь ордена Подвязки и его девиз: "Пусть будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает". Ведь кавалеры носили орденскую ленту на ноге, как дамы подвязку.
За каждой надписью в бронзе людские судьбы. Кого не взволнуют сегодня слова: "Гражданин меня пожертвовал отечеству". Ее оставил неведомый патриот, пожертвовавший своим состоянием.
На русском "Единороге" уместилась скульптурная галерея: медведь, сидящий на задних лапах, скоморохи с медведями, две собаки, двуглавый орел, сам единорог - лошадь с устрашающим рогом и развевающимся в полете хвостом. Цапфы, державшие орудие на лафете, тоже не простые - в виде сатиров. А в надписи, кроме обычного сообщения, в чье царствование отлита пушка, есть и поэтическое повествование. Оно не только объясняет название пушки, но и призывает ей удачу: "Единорог яблоко держит. Пушка ядро пусти. Яблоко ядром умертви и Ирода супостата победи".
Лил эту пушку мастер Мартьян Осипов "в славном и преименитом царствующем граде Москве". Длина ее достигает шести метров.
Вся эта необыкновенная артиллерийская коллекция хранится в Московском Кремле с давних пор. Как ни нуждался Петр I в бронзе, а не велел трогать седых ветеранов. Чтобы видели их потомки, гордились мастерством и доблестью отцов. И не страшились ничьих доводов, даже последних.
СЕНАТ
Главный купольный зал этого здания, где в первые годы революции проходили съезды партии, видел самых известных политических деятелей современности, ученых, мастеров культуры нашей страны и зарубежных государств. Тут в наши дни вручаются награды лауреатам.
Рядом с древними постройками Кремля треугольное в плане здание классической архитектуры не выглядит долгожителем. Но ему двести десять лет. В 1787 году Матвей Казаков, великий русский архитектор, построил Сенат - самое лучшее свое творение. Так считал сам Казаков. Так считают потомки.
Участок, полученный зодчим для проектирования, образовался после сноса палат князей Трубецких и трех упраздненных церквей. С двух сторон строительную площадку ограничивали Арсенал и Чудов монастырь, а с третьей возвышалась восточная стена Кремля. Вот в этом пространстве расчистился треугольный участок земли.
Трудная задача встала перед Казаковым: возвести общественное здание на столь неудобном участке сложной конфигурации. Но он блестяще справился с проблемой, сумев не только создать здание, достойное находиться в Кремле, но и украшающее Красную площадь.
В плане оно, как и участок, треугольное, но со срезанными углами, поэтому воспринимается как обычное дворцовое здание. Во дворе построены еще два корпуса, и, таким образом, образовалось три внутренних двора - два треугольных, а один, главный, - пятиугольный. В него ведет въезд со стороны Арсенала. Этот пятиугольный двор украшает величественная полукруглая колоннада. Она обозначает сердцевину постройки - главный круглый зал.
Здание предназначалось для общих собраний дворянства Московской губернии, поэтому Казаков, чтобы подчеркнуть назначение здания, над его куполом установил вызолоченную статую Георгия Победоносца на коне - герб Москвы. Перед въездом располагалась арка с галереями, украшенная барельефами и гербами городов Московской губернии.
Екатерина II придавала большое значение этой постройке как знаку особого внимания московским дворянам, опоре своей власти.
Осмотрев завершенное здание, Екатерина II, заказавшая проект Казакову, осталась очень довольна, сказав при этом:
- Как все хорошо! Какое искусство! Это превзошло мое ожидание...
Ждать ей пришлось долго. Здание сооружалось свыше десяти лет и завершилось в 1787 году. На него пошли 21 миллион штук кирпичей и свыше семисот тысяч рублей.
...Высокая белая дверь, одна из многих в длинном коридоре, под обычным № 39 открывается. Делая шаг вперед, невольно останавливаешься, пораженный увиденным. Всего охватывает непреодолимое желание распрямиться и вскинуть руки ввысь, туда, где царит купол. Кажется, что взлетаешь и паришь под его синей сферой. Современникам Казакова он казался небесным сводом. А нам напоминает купол парашюта, шелковый, многоцветный, какие заполняют небо на авиационных праздниках.
Такое чувство впервые я испытал, когда открыл другую - тяжелую дверь в стене почерневшего от времени здания и шагнул под бетонный купол. Над ним голубело небо и проплывали редкие облака, в непогоду сбрасывающие капли точно в центр раскрытого свода. Две тысячи лет он кружит голову каждому, кто входит в римский Пантеон.
Вот почему, увидев постройку Матвея Казакова, современники назвали ее "русским Пантеоном". В этом прекрасном белоколонном зале купол поднялся на 27 метров от земли. Над его украшением трудились лучшие скульпторы. По всей окружности зала протянулись восемнадцать горельефов - скульптурных картин. Вижу вздыбленного коня Петра I и античных богов, героев древнего эпоса и деятелей русской истории, в аллегорических сюжетах прославляющих идеалы "просвещенного" XVIII века. Над темой сюжетов для горельефов и надписями к ним трудился великий поэт Гавриил Державин, с гордостью утверждавший под одной из композиций, что "и Север художества рождает".