Колодный Лев. Хождение в Москву

   В числе слушавших находился Михаил Величко, тогда начинающий литератор, будущий писатель, оставивший более подробные воспоминания о том, как происходило запомнившееся навсегда чтение "Тихого Дона", еще не известного читателям.
   "Шолохов, уехавший в станицу писать "Тихий Дон", время от времени наведывался в Москву и всякий раз останавливался у Василия Кудашева. Вечерами в небольшую комнатушку нашего общего друга в таких случаях прибегали мы с Петей Сажиным - застенчивым тамбовским пареньком, тогда еще нигде не печатавшимся. Щедрый на угощение Василий Михайлович разливал крепко заваренный чай, выдавал по бутерброду на брата, а после чаепития начиналось главное, ради чего собрались. Шолохов, изредка попыхивая трубкой, читал нам первую книгу романа прямо с рукописи, написанной на листах линованной бумаги четким, аккуратным, почти каллиграфическим почерком. Мы слушали, очарованные родниковой свежестью языка, картинами и событиями, которые разворачивались в повествовании.
   Далеко за полночь, чуть осипший от долгого чтения, автор донской эпопеи прокашливался и, поглядывая на нас, спрашивал:
   - Ну как, хлопцы?"
   Таким образом, Василий Кудашев, Петр Сажин, Михаил Величко видели рукопись романа, были первыми слушателями "Тихого Дона", чтение происходило в квартире № 13 дома № 5/7 в проезде Художественного театра. Знать и помнить нам, москвичам, это нужно точно так же, как знаем мы и помним, что первое чтение "Бориса Годунова" состоялось на квартире поэта Веневитинова в Кривоколенном переулке, в том небольшом двухэтажном доме, на стене которого установлена мемориальная доска.
   В маленькой комнате Василий Кудашев жил с середины 20-х годов. Когда получил в 30-е годы на семью в другом подъезде большую комнату, эту, малую, сохранял за собой как рабочий кабинет вплоть до ухода на фронт в 1941 году. Сюда не раз приходил Михаил Шолохов и в предвоенные годы, когда уже стал прославленным писателем. Но чувства друзей юности с годами не ослабевали, крепли, выдержав самые суровые испытания. Василий Кудашев ввел в литературу своего друга, на первых порах помогал печататься, публиковал его рассказы в "Журнале крестьянской молодежи", где работал с 1925 года заведующим отделом. В этом журнале в 1927 году несколько месяцев, живя в Москве, решая сложный вопрос с публикацией романа, работал и Михаил Шолохов (заняв должность друга, поступившего в университет). И еще одно важное обстоятельство: Василий Кудашев был редактором второго сборника шолоховских рассказов, вышедшего в Москве в 1926 году под названием "Лазоревая степь" тиражом в 5500 экземпляров.
   - Нашу комнату, кабинет Василия Михайловича, увидите в самом дальнем углу квартиры, - дала мне ориентир вдова писателя М. Е. Кудашева. И по этому ориентиру я быстро нашел то, что давно хотел увидеть.
   Обычная старомосковская пятикомнатная квартира в большом многоквартирном доходном доме. Четвертый этаж. Над входной высокой дверью под № 13 - звонок, который не раз нажимал Михаил Шолохов. Большая кухня с кафельным, хорошо сохранившимся полом. Есть темная комната без окон, где обычно жила прислуга. Изгибающийся дважды под прямым углом коридор прихожей, образующий зигзаг. И в самом углу - дверь в комнату, где жил у друга Михаил Шолохов. Комната квадратная в плане. В ней 13 квадратных метров. Одно окно, куда только летом успевает заглянуть ненадолго солнце, вид - на стену дома во дворе. Сохранилась лепнина на потолке, старинный паркет под ногами, тот самый паркет, на который укладывал, по словам мемуариста, свой "нагольный полушубок" писатель, располагаясь на ночлег.
   Одна дверь, как пишет Михаил Величко, вела в коридор, другая, ее теперь заштукатурили, вела на кухню. "Чтобы избавиться от кухонных ароматов и шума голосистых хозяек, Вася нанял домкомовского плотника законопатить наглухо кухонную дверь и смастерить в нише ее книжную полку. Кроме этой полки, окрашенной морилкой, обстановку составлял канцелярский стол с двумя выдвижными ящиками, железная кровать и пара стульев. Вся посуда - синий эмалированный чайник, тарелка, три стакана и ложка - размещалась на подоконнике.
   Но даже такие более чем скромные жилищно-бытовые условия вызывали у нас в то время зависть. Шолохов даже как-то пошутил:
   - Живешь ты, Вася, как буржуй.
   Так вот, ниши, где устроил прежний хозяин книжную полку, теперь нет. А подоконник, служивший буфетом для чайника, трех стаканов, тарелки и ложки, - на своем месте. За высоким узким окном виден все тот же пейзаж, московский двор, точнее, стена соседнего дома.
   Хотя ничего из обстановки 20-х годов - ни железной кровати, ни канцелярского стола и стульев, - конечно же, не сохранилось, удивительное дело, оказавшись в этой комнате, испытываешь волнение от соприкосновения с прошлым. В этих стенах хранилась рукопись "Тихого Дона", пока ее не приняли в издательство, эти стены слышали голос Михаила Шолохова, читавшего первым слушателям роман века. Здесь, наконец, он жил, когда лишился своей комнаты в Георгиевском переулке, по соседству.
   Позднее останавливался Михаил Шолохов в лучших московских гостиницах, в годы войны у него появилась московская квартира в районе Арбата, в Староконюшенном, потом - на Сивцевом Вражке, где правительство решило установить мемориальную доску.
   Но и маленькую комнату в проезде Художественного театра знать и помнить мы должны, потому что именно в ней состоялось не только первое чтение "Тихого Дона", но и другие события, связанные с появлением на свет великого романа, в частности обсуждался его замысел. Описывая поход казаков на Петроград, Шолохов при помощи московских друзей подобрал и изучил много разных книг по истории гражданской войны. По-видимому, и эта подготовительная работа проходила здесь.
   На наш взгляд, дом в проезде Художественного театра должен быть отмечен памятной доской. Но что не менее важно: в Москве нужно создать музей Михаила Шолохова, куда бы мог прийти каждый почитатель таланта автора "Тихого Дона".
   Многие из "Донских рассказов" написаны Михаилом Шолоховым в Москве, что подтверждает письмо его Александру Серафимовичу в связи с изданием второго сборника - "Лазоревая степь", где сказано, что в сборник вошли рассказы, написанные в 1923-1924 годах. К этому времени относятся и рассказы, вошедшие в первый сборник. Как раз тогда писатель жил в Москве постоянно.
   Может возникнуть вопрос, а есть ли экспонаты для такого московского музея, ведь государственный музей М. А. Шолохова, как известно, создается на его родине. Утверждаю как очевидец, да, есть. Более того - очень многое есть именно в Москве, и важно, чтобы все это богатство осталось в нашем городе, не рассеялось, не затерялось.
   О дореволюционных фотографиях гимназиста Миши Шолохова уже упоминалось, известны редкие снимки и более поздние. Например, тот, что делал Виктор Темин в 1925 году, снимки Ивана Клейменова, друга Шолохова, зятя Е. Г. Левицкой, той самой, которой посвящен рассказ "Судьба человека". У друзей писателя, сотрудников, его знакомых, их родственников, живущих в Москве, хранятся книги с шолоховскими автографами, документы, рукописи, фотографии, первые прижизненные издания и многое-многое другое, связанное с памятью о писателе. Еще больше экспонатов станет известно, когда появится центр, куда смогут стекаться шолоховские реликвии. Здесь же могут найти место материалы, связанные с жизненным и литературным окружением писателя, группой "Молодой гвардии", Александром Серафимовичем, Василием Кудашевым, Евгенией Левицкой, секретарем писателя Иваном Погореловым и другими замечательными людьми, чьи судьбы переплелись с судьбой автора "Тихого Дона".
   ***
   Книгу о жизни и творчестве Михаила Шолохова в Москве, придет время, конечно же, напишут: много важных событий в жизни великого писателя связано со столицей. Здесь он жил годами в детстве и молодости, работал, здесь сделал первые шаги в журналистике и литературе, опубликовал первые рассказы и книгу "Тихий Дон", принесшую ему всемирную славу. В Москве у него были верные друзья, помощники.
   Хочу рассказать несколько московских эпизодов из жизни Михаила Александровича Шолохова.
   Первое слово - писателю Юрию Борисовичу Лукину, бывшему редактору сочинений писателя, сотруднику "Правды".
   - С Шолоховым я познакомился в 1932 году в издательстве. Встретились впервые в гостинице "Националь", где он любил останавливаться. Тогда она считалась одной из лучших московских гостиниц, где был комфорт и уход. В номере гостиницы Шолохов чувствовал себя вольно, занимал номера в гостиницах даже тогда, когда позднее получил квартиру.
   В гостинице всегда мог хорошо принять друзей. За столом любил слушать песни и сам подпевал. Особенно часто - казачьи песни. Запомнилось мне особенно, как он замечательно исполнял их втроем с ростовскими писателями Гришей Кацем, Мишей Штительманом, погибшими в годы войны. Это песни необычные, в них часто повторяются слова, они рассчитаны на исполнение в седле, верхом на лошади. У Шолохова был тенор, он дисканил в высокой тональности.
   В гостинице "Москва" Михаил Александрович продиктовал на машинку последние главы второго тома "Поднятой целины". Это случилось в конце 1959 года. Мы знали в Москве, что Шолохов должен привезти окончание романа. Приехал он из Вешенской, собрал всех из редакций, где ждали "Поднятую целину", усадил за стол. И тут выяснилось: с помощником они перепутали чемоданы. Тот, что с законченной рукописью, остался в Вешенской. Тут же, конечно, вызвались добровольцы поехать и привезти чемодан. Шолохов этот вариант не принял. За столом сидела Елена Серебровская, работавшая тогда в Ленинграде. Она умела печатать на машинке.
   - Лена, - предложил ей Шолохов, - давай попробуем написать эти главы под диктовку.
   Две недели в номере гостиницы "Москва" Михаил Александрович диктовал главы романа Елене Серебровской. Отпечатанные страницы я тут же просматривал перед тем, как они отправлялись в "Правду".
   Вот так, день за днем, диктует Михаил Александрович, а однажды спрашивает у Лены и меня:
   - Вам не кажется, что здесь не хватает пейзажа?
   Мы дружно отвечаем: "Все прекрасно, Михаил Александрович, но, конечно, пейзаж бы не помешал".
   Закурил Шолохов. Молчал минут двадцать. А потом продиктовал известный пассаж-эпизод поездки деда Щукаря с Варюхой в город. Помните, как ехали они после дождя...
   Диктовал так, будто рукопись была перед глазами, словно читал наизусть.
   Возможно, Михаил Александрович потому не послал в Вешенскую за рукописью, что хотел еще раз ее отредактировать... И в такой форме над ней поработал. Вот такая память...
   Звоню по этому поводу в Ленинград писательнице Елене Павловне Серебровской и узнаю:
   - Тогда работала я заместителем редактора журнала "Нева". Приехала в Москву на два дня, чтобы получить обещанные нашему журналу главы "Поднятой целины". Но ничего не получила. Пребывание в Москве затянулось. Часть глав, как оказалось, была отпечатана на машинке, лежала на столе в зеленом портфеле, некоторые страницы были от руки, были и отдельные абзацы. Я же должна была получить для журнала законченное сочинение.
   А тут вдруг Шолохов говорит: "Две главы я выбросил..." Увидев мое отчаяние, утешил: "Я эти главы шесть раз переписывал, они у меня в голове".
   И начал диктовать день за днем. Началась тяжелая, суровая, чрезвычайно интересная работа. "Поднятая целина" завершалась на наших глазах на верхнем этаже гостиницы "Москва".
   Как диктовал? Обыкновенно говорил не запинаясь. Диктуя, останавливался, обдумывал молча, потом снова начинал диктовать. Написанное иногда правил. Как дошел до трагического конца: "Ох и трудно же уходила жизнь из широкой груди Давыдова...", - заплакал, но об этом трудно говорить по телефону... Какие главы так продиктовал, не помню, нужно это уточнить, дневник тех дней у меня сохранился. Да, работа шла две недели. То были великие минуты.
   Закончив роман, по воспоминаниям писателя Евгения Поповкина, Михаил Александрович 26 декабря 1959 года позвонил и сказал:
   - Ну, поставил точку... Труд тридцати лет. Чувствую себя очень одиноким... Осиротел как-то.
   Спросил я и Юрия Борисовича Лукина о том, с кем в Москве встречался Шолохов.
   - В послевоенные годы - с маршалами Жуковым, Коневым, Рокоссовским, генералом Лукиным, чьи войска, попав в окружение, прикрыли грудью Москву в самые трудные дни осени 1941 года.
   Генерал Лукин рассказывал Шолохову волнующие эпизоды, и слушать их было невозможно без слез.
   Взгляд у Шолохова - точно рентген, пронизывал насквозь. Я бы сказал, что в отношениях с людьми был он правдолюбец, а скорее подходит слово лжененавистник.
   Юрий Борисович Лукин посоветовал мне поговорить на интересующую меня тему с московским писателем Федором Федоровичем Шахмагоновым, бывшим литературным секретарем Михаила Александровича с 1952 по 1960 год.
   - Приходило на имя Шолохова в день писем сто - сто пятьдесят, многие тогда ему писали, просили помочь, посодействовать. Большую часть почты я направлял в разные организации. На некоторые письма Шолохов отвечал сам, писал от руки. Чутье у него особое было, умел поймать искренний момент. Один раз пришло короткое письмо от некоего Т. "Тихий Дон" мы пересказываем друг другу, - писал он. - Не могли бы Вы прислать нам книгу", - просил Т. И подписался так: "ЗК Т.".
   Шолохов поинтересовался, за что осужден этот "ЗК Т.", навел справки. Поразило Михаила Александровича то, что Т. в отличие от других не просил о помиловании.
   "Тихий Дон" я отправил по назначению. Шолохов написал на нем: "ЗК Т., который ничего не просит, кроме литературы".
   А когда мы однажды поехали в Кремль на прием к К. Е. Ворошилову, Шолохов напомнил:
   - Захвати письмо Т.
   Помощники К. Е. Ворошилова не советовали тогда просить о помиловании. Незадолго до этого в Москве совершили преступление два помилованных преступника. Однако Шолохов все же походатайствовал. Т. оказался на свободе. Прошло какое-то время, и однажды он сам появился с женой. Оказалось, женился второй раз, его первая жена связалась с правонарушителями. Теперь Т. просил, чтобы Шолохов помог ему отсудить... пятерых детей! Их согласилась воспитывать его вторая жена. И снова ему помог Михаил Александрович. Т. потом работал шахтером в Донбассе. Таких историй было много...
   Мало кто знал московский адрес Шолохова, поэтому обычно приходили к нему в Вешенскую, так однажды пришли туда с лопатами двое из тех, кому он помог. Они попросили разрешения перекопать огород, работали долго, все перекопали. Однако не стали ни есть, ни пить, отказались и от платы, и от угощения - не решились, да и не за этим они приходили.
   Что создал Шолохов в Москве?
   Ф. Ф. Шахмагонов подтвердил сообщение Ю. Б. Лукина. Последние главы "Поднятой целины" продиктованы в гостинице "Москва". Это - не единственный случай, когда Шолохов диктовал. Так, однажды он пришел в "Правду", где ждали очередную главу романа, и только в кабинете главного редактора выяснилось, что рукопись осталась в... Вешенской. Михаил Александрович тут же продиктовал главу редакционной стенографистке. Я потом сверял эту запись с рукописью - разночтений, авторских поправок практически не было никаких.
   - Где бывал Шолохов в Москве?
   - Не раз бывал в Кремле, у Сталина, в частности в тот день, когда я его встретил впервые на квартире у Михаила Бубеннова в Лаврушинском переулке. Сталин предлагал Шолохову написать эпопею о войне, такую, как "Война и мир".
   Отношения со Сталиным складывались сложно. Когда вышел том его сочинений, где содержалась критика в адрес "Тихого Дона", издательства приостановили переиздание романа. Шолохов написал письмо Сталину. Долго не было ответа, чуть ли не год.
   Наконец поступило приглашение. Пришла машина. Сел в нее Шолохов и попросил шофера, чтобы тот ехал совсем не туда, где ждали... В ресторан "Гранд-отель", где сделал заказ.
   На замечание сопровождающего, что его ждут, ответил:
   - Я дольше ждал.
   Так свидание и не состоялось. После этого Шолохов уехал в Вешенскую и вернулся в Москву только после весны 1953 года...
   Спрашиваю: кто бывал из известных писателей в квартире у Шолохова в Староконюшенном переулке?
   - Толстой, Фадеев, Сурков; Ахматова побывала на моей памяти дважды. Ей Шолохов помогал вернуть сына. Помогал Шолохов и Платонову, когда у него случилось несчастье с сыном.
   ...Много лет дружил Шолохов с Евгенией Григорьевной Левицкой, членом КПСС с 1903 года. Ей, как известно, посвящена "Судьба человека". Писатель Евгений Поповкин записал такой эпизод, связанный с Е. Г. Левицкой. В канун 1959 года Шолохов, будучи в Москве, получил приглашение разделить с московскими писателями новогодний вечер.
   - Спасибо, - ответил Михаил Александрович. - Сделал бы это с радостью. Но поеду к Евгении Григорьевне. Она больна. Около нее и хочу побыть.
   Кто же такая Е. Г. Левицкая?
   В Собрании сочинений Шолохова в одном из писем к Серафимовичу упоминается, что она прислала в Вешенскую письмо и книгу, крайне нужную тогда.
   Короткую справку о Е. Г. Левицкой дает книжка под названием "Московский рабочий", вышедшая к полувековому юбилею этого издательства: "Учитывая пожелания читателей и не дожидаясь, пока журнал "Октябрь" закончит печатать первую книгу романа, издательство "Московский рабочий" выпустило ее в серии "Новинки пролетарской литературы". Первым редактором "Тихого Дона" была член партии с 1903 года Евгения Григорьевна Левицкая..."
   Итак, Е. Г. Левицкая - первый книжный редактор "Тихого Дона".
   В семье Е. Г. Левицкой помнят рассказ о том, что, получив рукопись романа и начав знакомиться с ней, она читала ее всю ночь, до утра: роман потряс ее не только как редактора, но и как читателя.
   Евгения Григорьевна, прожив 80 лет, умерла в 1961 году. Михаил Шолохов, без всякой ее просьбы, помог получить квартиру в доме № 26 по Кутузовскому проспекту, бывал здесь.
   Михаил Шолохов умел хранить дружбу. И, как мог, помогал друзьям, да и всем, кто звал его на помощь.
   "ТЫ, ЛУЖКОВ, ДОПРЫГАЕШЬСЯ!"
   Земля в излучине Москвы-реки, стянутая тетивой Павелецкой железной дороги, не успела получить исторического имени, как примыкающие к ней соседние урочища Дербеневка и Кожевники. Потому что до начала XX века ничем путным, кроме огородов, захудалых домов и нескольких мануфактур, обзавестись не успела. На Павелецкой набережной в справочнике "Вся Москва" за 1917 год указаны всего четыре владения Герасима Мякошина и его наследников. Не значится ни других строений, ни одного из нынешних трех Павелецких проездов, протянувшихся от пучка рельс до набережной: их тогда не существовало. И ни одной церкви не поставили, какая же это Москва?
   Попадая сюда, оказываешься в живописной местности, где над противоположным высоким берегом Москвы-реки, ближе к центру, видишь башни знаменитых монастырей, зажатых корпусами "ЗИЛа" и "Динамо". На другом берегу тянутся цеха не столь известных производств вперемешку со втиснувшимися между ними домами, огороженными пучком крупнокалиберных труб тепломагистрали, почему-то не закопанной. По всем признакам вся эта земля подпадает под определение заводской окраины, хотя отсюда до современных границ Москвы километров десять.
   На этой-то некогда пролетарской окраине у плотника Михаила 21 сентября 1936 года родился сын Юрий. По советским анкетам на вопрос о социальном происхождении он с полным основанием мог ответить "из рабочих". Не только отец, но и мать тянула лямку гегемона, и пока муж воевал на фронте, как любили выражаться публицисты, несла трудовую вахту у огнедыщащего котла. Когда же после войны из горячих цехов слабый пол удалили, дежурила у холодильной установки, где разило аммиаком, отпугнувшим любознательного сына от рабочего места "матушки", чьи сентенции сегодня порой цитируются публично на Тверской, 13.
   Из книги Юрия Лужкова, вышедшей минувшей весной, я узнал много подробностей о "дворе моего детства", описанном с ностальгией по прошлому и с мечтой "город вернуть москвичам", избравших его первым лицом Москвы. Тогда мне захотелось найти описанные его строения двора, оставшиеся в памяти под презрительно-уменьшительными названиями "родилка", "картонажка", "мыловарка", "пожарка". Мое желание совпало с мыслью главного редактора, в результате чего я отправился на поиски указанных объектов, не получивших в книге точных адресов. Тем интереснее их найти.
   Как раз когда родился сын плотника, в СССР началась тотальная борьба со шпионами, в связи с чем перестали издаваться информативные ежегодники фолианты справочника "Вся Москва". Вышла вместо него хилая "краткая адресно-справочная книга" без сведений о заводах и фабриках, без адресов пожарных частей, признанных военными объектами. Родильные дома не засекретили, поэтому я узнал, что упомянутая "родилка", то есть родильный дом Кировского района, находилась на Павелецкой набережной, 6. Этот адрес стал путеводной нитью моей экскурсии, начатой у Павелецкого вокзала, где находился, по выражению автора книги, "наш "центр". Сюда два раза в год по праздникам 1 Мая и 7 Ноября отправлялись семьями на гулянье к стоявшим после военного парада танкам, ожидавшим погрузки на платформы. Как пишет Юрий Лужков, в этом центре "были бани, рынок, милиция".
   Зацепский рынок на площади против вокзала отшумел навсегда. Отделение милиции номер один на прежнем месте в конце Кожевнической улицы. Сюда однажды под хохот прохожих подъехал с открытыми бортами грузовик, в кузове которого сгрудилась стайка голых юнцов, прикрывших руками мужское начало. Только у дверей милиции, совершив круг позора по околотку, машина остановилась, и милиционер вернул нарушителям решения исполкома Моссовета о запрете купаний в грязной Москве-реке - трусы. Среди наказанных стоял в чем мать родила будущий мэр, тогда уже познавший силу правоохранительных органов, в прошлом обладавших временем для борьбы с проказами мальчишек.
   И Кожевнические бани не сломаны, но бездействуют, как другие старые дома в Кожевниках ждут капитального ремонта и новых хозяев. Улица упирается в мост, от которого начинается Дербеневская, куда босоногие бегали залечивать раны. На этой улице располагалась "полуклиника", построенная еще до революции каким-то Цинделем в Дербенях. Упомянутый Эмиль Циндель был некогда крупнейшим московским фабрикантом, в чьем особняке живал на правах домашнего учителя Константин Циолковский, влюбившийся в красивую дочь хозяина. Ему принадлежал не только особняк в переулке, но и добрая половина строений улицы. После революции, как писал историк П. Сытин, "в бывших особняках заводчиков и фабрикантов теперь рабочие клубы, библиотеки, детские ясли и т.п.". В одном из особняков, ныне обезлюдевшем, как свидетельствует адресно-справочная книга, располагалась Кировская районная поликлиника. В ней "дежурила наша спасительница, старая, добрая Вильнер Циля Абрамовна. Нет, вроде Сара Моисеевна". Она не только учила дезинфицировать раны струей мочи или головешкой от костра, но и прививала чистым душам сострадание к чужой боли, качество особенно важное на выборной должности.
   По Дербеневской выхожу к Павелецкой набережной, где курсируют автобусы, тормозящие у остановки "Больница номер 56". Вижу на левом берегу башню "Дуло" Симонова монастыря и с недавних пор блестящий на солнце золотой куполок церкви, где похоронили Пересвета и Ослябю, героев Куликовской битвы.
   Но меня интересуют мало кому известные достопримечательности на правом берегу, где сосредоточены строения, описанные в книге "Мы дети твои, Москва", которые я хотел бы представить публике. Не рано ли? Ведь прошло всего четыре года, как правительство Москвы возглавил Юрий Лужков. Нет, не рано, потому что за эти несколько лет сделано больше, чем за десятилетия, и еще потому, что, только узнав о детстве мэра, повидав описанный им двор, можно понять, почему так быстро возрождается Москва, почему с таким азартом работает он, поставив цель восстановить огромный город, попавший в беду. Опустевшие, полуразрушенные строения бросаются в глаза не только в центре города старой Москвы, но и здесь, на бывшей пролетарской окраине, некогда крепости советской власти. Гибнут молча бездействующие корпуса заводов и фабрик Замоскворечья, схваченные когтями кризиса. Поднимет ли их с колен Юрий Лужков, занятый делами на левом берегу в цехах "ЗИЛа"? Хватит ли у него сил помочь всем страдающим рабочим на родной улице?
   Верю, поможет. Потому что впервые с 1917 года отцом города стал коренной москвич, полюбивший Москву, живя в бараке. Это чувство родилось вдали от ампирных особняков и храмов, вне пределов Садового кольца и воспетых поэтами дворов Арбата, где и бесчувственный встрепенется. Ты стань человеком в хулиганском дворе, где каждый норовит показать силу и удаль, прыгая с берега через сваи, гоняясь на коньках за машинами, поджигая порох из трофейных снарядов. Ты полюби Москву, живя вшестером в одной комнате, без газа и канализации, без воды, за которой приходилось ходить с ведром. Без сытной еды, которую заменила однажды белая глина. Эта негаснущая в душе любовь придает силы с утра до ночи колесить по Москве, поднимать людей и стены домов, строить разрушенные храмы, искать инвесторов, приходить на помощь другим городам...
   Поэтому пришел я к началу начал, на Павелецкую набережную, 6, к тому месту, где была "родилка", откуда на руках отец, перейдя улицу, ровно 60 лет тому назад принес сына в комнату на первом этаже двухэтажного деревянного барака, где победивший капиталистов пролетариат жил с удобствами во дворе и строил социализм.