Страница:
За день до начала войны Александр Черкасский задержался допоздна в Театре имени Вахтангова. В нем шла премьера спектакля "Маскарад". Ожидали приезда правительства. Долго не давали звонок. По известным теперь всем причина оно не приехало... Домой вернулся поздно. Спать не пришлось: его подняли ночным звонком. Войдя в кабинет начальника, услышал:
- Сорок минут, Саша, как идет война.
Срочно - к телеграфу на улице Горького. Тогда в нем находились дикторские кабины, откуда шло радиовещание на всю страну. Со своими сотрудниками Черкасский прибыл, чтобы обеспечить безопасность Генерального секретаря Центрального Комитета партии Сталина. Ожидалось, что он обратится к народу по радио в 6 часов утра. Но ни в тот час, ни в другой Сталин не выступил. В полдень приехал народный комиссар иностранных дел Молотов. В это время по радио прозвучал тревожный голос диктора о предстоящем важном сообщении. После чего Молотов выступил с обращением, из которого все узнали, что началась война...
И тотчас новое приказание: быть у станции метро "Кировская".
- У "Кировской", - говорит Александр Самуилович, - увидел нескольких членов Политбюро, свое руководство, а также начальников метрополитена и Метростроя, обсуждавших какой-то вопрос. Вход для пассажиров метро закрыли. Здесь я моим руководством был представлен присутствующим как комендант объекта "Станция метро "Кировская". В него входили наземный павильон, подземный вестибюль и станция с прилегающими к ней платформами и тоннелями. Кроме того, в состав объекта вошел особняк на улице Кирова, 37, где до того располагался детский сад, и соседнее административное здание. События, разворачивавшиеся в этих двух зданиях и на станции метро "Кировская", не раз описывались в мемуарах военачальникв, в художественных произведениях, в частности в вышедшем недавно романе "Война" писателя И. Стаднюка. Не хочу повторяться, хочу только сообщить некоторые неизвестные подробности.
Начну со станции метро. Поезда с того дня, как мне помнится, с 22 июня, на станции "Кировская" не останавливались. На платформах установили заборы и перегородки, отделившие их от тоннелей. Хочу напомнить: "Кировская" выглядела не такой, как сейчас. У нее не было до войны среднего зала. Небольшой подземный аванзал начинался там, где пассажиры сходили с эскалаторов. У стенки этого аванзала находился бюст Кирова. Возле него виднелась лесенка, ступени которой вели вниз, в подземное служебное помещение. Там оборудовали кабинет коменданта объекта. Начинаю с него потому, что он первый на пути, которым хочу провести читателей. Так вот, в аванзале поставили стену для отражения воздушной волны на случай, если поблизости упадет фугасная бомба. Предосторожность была не излишней.
Мы спустились вместе с А.С. Черкасским в метро. Он подвел к месту, где белела прежде мраморная стена аванзала. При недавней реконструкции метростроевцам удалось сделать то, что они не смогли до войны, - соорудить просторный средний зал между платформами.
Попытаемся представить, как выглядел один из важнейших объектов минувшей войны, где работали Верховный Главнокомандующий, члены Политбюро, начальник Генерального штаба.
Спустившись с эскалатора, проходим на левую платформу. В начале ее, там, где сейчас свободно проходят пассажиры, имелась дверь в подземные комнаты, в которых располагался командный пункт ПВО. В центре аванзала были обородуваны две комнаты: одна размером больше, другая - меньше. Вход в комнаты был с левой платформы.
- Имелось в виду, что большую из них займет Сталин, - продолжает свой рассказ Черкасский, - а меньшую - начальник Генерального штаба. В начале войны им был, как известно, Жуков. Георгий Константинович не успел поработать в этом кабинете, его должность в июле занял маршал Шапошников, страдавший астмой. Поэтому Сталин распорядился, чтобы большую комнату, где легче дышалось, предоставили начальнику Генштаба. Сам он занял комнату поменьше. Стояли в обеих комнатах столы и диваны, на каменном полу лежали ковры. Кроме того, в конце левой платформы была оборудована комната отдыха членов Политбюро и их семей.
В начале правой платформы находилась правительственная телефонная станция, а также кабинет наркома связи, впоследствии и заместителя наркома обороны СССР Пересыпкина, который в нем работал. В центральной части правой платформы располагался телеграф Ставки. В конце платформы был оборудован кабинет начальника Политуправления Красной Армии. Насколько я помню, Мехлис, занимавший тогда этот пост, сюда спускался только один раз. Здесь работал его заместитель Кузнецов. Когда прекращалось движение поездов, перед тем как отключить напряжение в контактной сети, к платформе станции с левой стороны подходил метропоезд, который использовался как служебное помещение оперативного управления Генштаба. В вагонах метропоезда помещались столы, использовались для короткого сна и диваны вагонов.
Прежде чем рассказать, что происходило под землей, когда начались налеты на Москву, поднимемся наверх и посмотрим другую, надземную часть объекта ГКО.
По Мясницкой идем к небольшому, стоящему за железной оградой особняку. Он внешне сегодня выглядит таким же, каким был в дни войны. Обычный московский особняк с мезонином, типичная старинная городская усадьба за уличной оградой, через которую хорошо просматриваются стены и окна дома. В начале войны вплотную к ограде с внутренней стороны был построен высокий сплошной забор. Вход и подъезд к особняку сделали с Уланского переулка, где также был установлен забор.
Вход (боковой) устроен с левой стороны особняка. Сюда и вошел впервые комендант объекта Черкасский 22 июня 1941 года, увидев обычный детский сад - кроватки, столики и стульчики. Необычны были, однако, интерьеры комнат, отделанные с редкой роскошью. Эта роскошь напоминала о более далеком прошлом дома, когда он принадлежал известному меценату Солдатенкову, собиравшему в этих стенах книги и картины...
Перед нами - те же залы и комнаты, сохранившие редкостные, с резным орнаментом деревянные потолки.
Поднявшись по лестнице вестибюля, попадаем в просторный зал, потолок которого отделан черным деревом, а одну из торцевых стен от пола до потолка занимает массивный буфет, украшенный львиными масками, амурами и оленьими головами, вырезанными из того же благородного дерева, что и буфет. Окна зала смотрят во двор. Отсюда двери ведут в смежный зал и другие комнаты с уникальными интерьерами.
- Вот в этом самом большом зале с резным потолком и буфетом находился кабинет Верховного Главнокомандующего, - говорит бывший комендант объекта. - На полу лежал ковер, стояли столы с телефонами, стол для заседаний, письменный стол, у стен - диваны. Подобная мебель появилась и в других комнатах особняка, которые предназначались для членов Политбюро, Государственного Комитета Обороны, а также для начальника Генерального штаба.
Предполагалось, что на "Кировской" Ставка, ГКО смогут работать по ночам, когда начнутся налеты на Москву. В том, что они начнутся, никто не сомневался. Времени, чтобы пройти в метро из особняка после объявления воздушной тревоги, было достаточно, поскольку о налете авиации становилось известно заранее. Информация об этом поступала с командного пункта ПВО. Как видим, ни Генеральный штаб, ни Ставка не имели на случай войны подземных убежищ. Это лишний раз говорит, что войну летом 1941 года Москва не ждала. Руководитель страны Сталин допустил крупнейшую стратегическую ошибку, стоившую стране больших жертв. Как известно, первый налет на Москву случился спустя месяц после начала войны. Все заранее подготовленные помещения на земле и под землей начали исправно нести службу. Но еще до этого случилось происшествие, вошедшее в историю города как учебная тревога.
В первую ночь, когда началась война, как все знают, фашистская авиация бомбила Киев, Севастополь и другие наши города. Фронт от Москвы находился еще далеко, от западных границ - за тысячу километров. В сопровождении истребителей бомбардировщики Германии в то время практически не могли донести свой смертоносный груз до Москвы и вернуться обратно.
Однако первая воздушная тревога, взбудоражившая москвичей, была объявлена в третью ночь с начала войны - в 3 часа 24 июня. Наблюдатели приняли возвращавшиеся с боевого задания наши самолеты за вражеские. К тому моменту все силы противовоздушной обороны столицы были изготовлены к бою. Это значит, зенитные батареи, истребители, прожектористы, аэростаты заграждения готовы были дать отпор врагу. В предвоенные годы Московский фронт противовоздушной обороны был подготовлен к отражению врага безупречно, располагал всем, чтобы отбить любое нападение воздушных армад. Командование ПВО имело комфортабельно оборудованный подземный центр управления, чего не имели Наркомат обороны и Генеральный штаб. Были наготове свыше 500 постов воздушного наблюдения, оповещения и связи. Но опыта, естественно, у них не было. Не имели опыта и экипажи бомбардировщиков, сбившихся с курса: они вместо следования к подмосковному аэродрому шли прямо на затемненную Москву.
И вот по радио среди ночи диктор разбудил жителей Москвы и без тени волнения, спокойно (отчего всем стало особенно тяжело) сообщил о воздушной тревоге.
По сигналу все пришло в движение. Из ворот Кремля в сторону "Кировской", подготовленной срочно для такого случая, по опустевшей Москве устремились правительственные машины. Зенитные батареи открыли по самолету огонь. Один из летчиков сгоряча ответил пулеметным огнем. Но, к счастью, далее все прояснилось. Этот эпизод подробно описан генералом Д. А. Журавлевым в его мемуарах.
Утром генералу пришлось давать разъяснение заместителю наркома обороны.
"Вернувшись на командный пункт, - пишет Журавлев, - я застал там генерала М.С. Громадина. Он рассказал, что недавно докладывал И.В. Сталину о ночном эпизоде... Сталин подробно расспросил обо всем, а потом потребовал разобрать со всеми командирами происшедший инцидент и принять меры к тому, чтобы подобные случаи больше не повторялись. В заключение он сказал: "Будем считать это учебной тревогой противовоздушной обороны". Так потом официально и было объявлено в печати".
С помощью бывшего коменданта объекта ГКО "Станция метро "Кировская" Черкасского мы теперь можем несколько дополнить этот эпизод. Доклад генерала Громадина состоялся не в Кремле, а на станции метро. После объявления тревоги сюда прибыли руководители партии и государства во главе с Сталиным. Вскоре выяснилось, что потревожили всех среди ночи зря. И вот тогда комендант объекта Александр Черкасский с тремя кубиками в петлицах и мирным орденом "Знак Почета" на гимнастерке, полученным за несколько лет до войны за выполнение заданий правительства, получил приказ - препроводить генерала из его штаба сюда, на станцию метро, куда уже прибыли военные, вооруженные маузерами, чей визит явно был связан с происшедшим инцидентом. Кем вернется из дверей кабинета на платформе станции "Кировская" генерал Громадин - никто тогда не мог предугадать. Но все, как говорится, обошлось.
Когда заместитель командующего Московским военным округом по ПВО генерал Громадин вышел из кабинета, он рассказал коменданту, что Сталин подробно расспросил его, где родился, где учился, где служил и добавил: "Мирное время кончилось. Хватит воевать на светопланах".
Однако повоевать на картах все же пришлось, но, прежде чем рассказать об этом эпизоде, связанном как раз с объектом ГКО на Кировской, 37, попробуем ответить на вопрос: когда принял новых хозяев этот особняк?
В мемуарах "Воспоминания и размышления" Г. К. Жуков пишет: "На протяжении всей войны Ставка находилась в Москве. Это имело большое моральное значение. В связи с угрозой вражеских ударов с воздуха в начале июля из Кремля она была переведена в район Кировских ворот в небольшой особняк с надежным рабочим помещением и связью. А через месяц поблизости, на перроне станции метро "Кировская", расположились и операторы Генерального штаба - рабочего органа Ставки".
В этом особняке и решено было 21 июля, когда в Москву поступила информация о готовящихся массированных налетах сотен самолетов, провести учение, приближенное к боевой обстановке.
В 5 часов вечера, как вспоминает генерал Журавлев, руководителей ПВО пригласили в особняк, находившийся во дворе, и проводили в кабинет Верховного Главнокомандующего. Зенитчики разложили свои карты на длинном столе, а летчики, которым для этого места не осталось, вынуждены были положить их прямо на полу. Проводил учение Жуков. За игрой наблюдали члены Политбюро.
- Покажите нам, как вы будете отражать массированный дневной налет авиации противника на Москву, - предложил Сталин.
Игра длилась полтора часа. Действия зенитчиков и летчиков Жуков в принципе одобрил.
- Завтра вы нам покажете отражение ночного налета, - сказал на прощание Сталин.
Но эта игра не состоялась, нужда в ней отпала, потому что в 22 часа 5 минут 21 июля, спустя месяц после начала войны, загрохотала битва в небе Москвы.
Станция московского метро, тоннели между ними смогли принять сотни тысяч москвичей. Они служили надежными бомбоубежищами.
- Поначалу мы не решались, как поступить, можно ли допустить большое скопление людей рядом с таким важным объектом, - рассказывает Черкасский. Обратились за разъяснением к Сталину. Он дал на это согласие. В нескольких десятков метров от входов в тоннели натянули тросы и поставили охрану. Вот и вся преграда, которая отделяла спустившихся в бомбоубежище людей от Ставки...
На рельсы были уложены щиты, служившие полом, на них сидели и лежали старики, женщины, дети... В таком положении пребывали часами, пока отражался налет...
После объявления воздушной тревоги все произошло, как было намечено заранее. Руководители партии и правительства вышли из кабинетов в особняке и спустились на станцию "Кировская", все - за исключением руководителя Московской партийной организации А.С. Щербакова. Он пять часов, пока происходило отражение налета свыше 200 самолетов, наблюдал за действиями военных на подземном командном пульте. И за все это время не проронил ни слова...
Когда первый бой в небе закончился и был объявлен отбой, члены Политбюро, Ставки и ГКО поднялись в особняк. Сюда были вызваны для доклада генералы Громадин и Журавлев.
Из докладов стало ясно, что 22 самолета врага сбиты, то есть каждый десятый из участвовавших в налете. Днем по радио был передан первый в истории войны мажорный приказ, где воинам объявлялась благодарность наркома обороны. Лучшие летчики и зенитчики вскоре удостоились наград.
Враг не ожидал такого отпора и с наступлением следующей ночи направил вновь к Москве сотни самолетов. Семнадцать раз объявлялась воздушная тревога за первые 24 дня после начала налетов. На город падали разрушительные фугасные бомбы и большое число зажигательных бомб, как их называли "зажигалок". Свой бомбовый груз самолеты в первую очередь стремились сбросить на Кремль. Знали они, где находятся Генеральный штаб, Ставка. Генерал С. М. Штеменко приводил такой героический эпизод. 21 сентября в крышу здания Генерального штаба на улице Кирова попала зажигательная бомба. Ее накрыл каской, чтобы не дать разгореться, красноармеец Алексей Тетерин из батальона охраны наркомата. Когда каска не помогла, накрыл бомбу собственным телом, потушив ее ценой жизни.
Упала рядом со входом в Генштаб и крупная фугасная бомба. Это случилось в ночь на 29 октября. Было убито три шофера, дежуривших во дворе, ранено 15 командиров.
"В числе пострадавших оказался генерал Александр Михайлович Василевский, но он продолжал работать", - пишет Штеменко.
В собственных мемуарах маршал Василевский не счел нужным описывать этот эпизод. В тот миг он находился в своем кабинете.
С фонарем в руках комендант объекта Черкасский устремился по лестнице наверх. В здании погас свет. В темноте лучом осветил шедшего навстречу одного из членов Политбюро (Г. М. Маленкова). На его лице виднелась кровь. Комендант поспешил на помощь.
- Я дойду сам, - ответил пострадавший, - помогите Василевскому.
- Но помогать генералу пришлось мало. С портфелем, уложив в него штабные документы, Василевский в полной темноте в сопровождении коменданта спешил спуститься в метро для доклада члену Политбюро о сохранности документов.
"И. В. Сталин в свой подземный кабинет спускался лишь при объявлении воздушной тревоги, - пишет Штеменко. - В остальное время он предпочитал находиться в отведенном ему флигельке во дворе занятого под Генштаб большого дома на улице Кирова. Там он работал и принимал доклады".
Флигелек, упоминаемый генералом Штеменко, и есть бывший особняк Солдатенкова, бывший детский сад, которому волею истории пришлось стать одним из помещений Ставки, ГКО в самые тяжелые дни и месяцы войны, в дни Московской битвы.
- Всегда ли в часы налетов спускался в бомбоубежище Верховный Главнокомандующий?
- Почти всегда, - ответил комендант. - Но бывали исключения. Хорошо помню, как однажды после объявления ночью тревоги он остался работать в особняке. Мне приказали подняться с сотрудниками на крышу. Это оказалась совсем не излишняя предосторожность. На крышу особняка посыпались зажигательные бомбы. Мы их сбрасывали на землю, там было их кому тушить. Одна из бомб пробила крышу, угодила на чердак и зажглась. Вот тут пришлось поволноваться. Ее также удалось затушить песком. Навсегда запомнил я ту ночь, растревоженные запахи чердака, - говорит бывший комендант объекта ГКО...
- Однажды мне пришлось сопровождать Сталина из особняка до кабинета на станции. Проходили этот путь мимо работавших на командном пункте руководителей ПВО.
- Что здесь? - спрашивает Верховный Главнокомандующий.
Отвечаю:
- КП.
- Давайте посмотрим.
Увидев, кто появился на КП, генерал Журавлев скомандовал:
- Внимание!
Но Сталин остановил его рукой, молча посмотрел и вышел со словами:
- Мы им мешать не будем. Пусть работают.
Другой раз машина из Кремля подъехала после тревоги к наземному вестибюлю "Кировской". Встречаю, как положено, у входа. Спустились по эскалатору вниз. Как на грех квадратные часы на левой платформе почему-то остановились.
- Надо, чтобы часы работали, - заметил Сталин.
- Главным инженером объекта ГКО был Юрий Георгевич Абаджев, он же главный энергетик метрополитена, замечательный работник. Хочу сказать, подчеркнул Черкасский, - что это был исключительный случай, когда на нашем объекте что-то вышло из строя.
Как мне помнится, на станции "Кировская" проходили заседания Политбюро ГКО, различные совещания и встречи.
И последнее. Маршал Василевский рассказывал автору этих строк (еще до выхода известных мемуаров) о работе в особняке на улице Кирова в дни, когда ему пришлось временно занять опустевший после эвакуации Генерального штаба кабинет маршала Шапошникова. В Москве оставалось десять генералов и офицеров оперативной группы, возглавляемой Александром Михайловичем. Маршал пишет: "Сама идея контрнаступления под Москвой возникла в Ставке Верховного Главнокомандующего еще в начале ноября..." Возможно, что это случилось в доме на улице Кирова, поскольку в дни самых напряженных боев за Москву Верховный Главнокомандующий, по свидетельству очевидцев, до и после тревоги работал "во флигельке".
Не исключено, что идея контрнаступления могла быть высказана в этом доме. Кабинет, как мы знаем, Верховного и начальника Генштаба находились рядом...
* * *
В заключение хочу привести три письма, полученных мною. В них приводятся интересные факты, высказываются предположения, которые не потеряли значения и сейчас. Особенно важна информация бывшего военного коменданта Большого театра СССР А. Рыбина, который опровергает одну, не раз повторявшуюся на страницах печати и в художественных произведениях версию относительно поведения Верховного Главнокомандующего в октябрьские дни 1941 года, когда над Москвой нависла смертельная опасность. Итак, первое письмо.
"Уважаемая редакция!
С интересом прочитал на страницах "Московской правды" исторически правдивый очерк "Объект ГКО "Ставка". В нем внимание мое привлек подвиг красноармейца Алексея Васильевича Тетерина.
Газетная публикация заставила еще раз перечитать книгу С. М. Штеменко "Генеральный штаб в годы войны". Ранее я не придавал особого значения поступку солдата, посчитав его выполнением воинского долга, теперь же присоединяюсь к оценке - героический подвиг, данной генералом Штеменко. Сергей Матвеевич писал: "В ночь на 21 сентября зажигалка, пробив крышу здания Генштаба, попала на чердак. Тетерин накрыл ее каской, однако брызги термита продолжали лететь во все стороны, угрожая пожаром. Тогда Тетерин навалился на бомбу собственным телом и все же потушил ее. Он умер от ожогов, но охраняемый им объект был спасен". Объект, но какой! Ведь там находился Генштаб.
Считаю, и надеюсь, меня поддержат читатели, что красноармеец Алексей Васильевич Тетерин достоин присвоения звания Героя Советского Союза. Если тогда, в вихре военных событий на фронтах Великой Отечественной, героический подвиг этот не был по достоинству оценен, то сделать это мы обязаны теперь. И еще. Предлагаю установить мемориальные доски на станциях метро "Кировская", "Белорусская" (там некоторое время по ночам работал Генштаб).
И уж, конечно, особо надо увековечить дом №37 на улице Кирова, где размещалась Ставка. На железной ограде можно установить доску из нержавеющей стали с пояснительным текстом.
Прошу обязательно опубликовать это письмо!
С рабочим рукопожатием, ветеран труда
Вл. Марков
г. Павловский Посад".
* * *
Второе письмо:
"В связи с публикацией очерка Льва Колодного "Объект ГКО "Ставка" вспомнились мне трудные и славные дни обороны Москвы. Многие события и факты того времени еще ждут конкретного и точного освещения - в строгом соответствии с тем, что было в жизни.
Очерк отличается объективностью, ибо основан на сведениях, полученных от очевидцев. Видимо, так и надо рассказывать о малоизвестных, но важных сторонах нашей истории.
К сожалению, вошли в оборот и приобрели прочность легенды такие, рожденные писательской фантазией ситуации, которых на самом деле во время обороны Москвы не было и которые, к большому сожалению, будучи вроде бы небольшими деталями, вносят существенные искажения в общую картину событий. Так, например, писатель М. Паджев в книге "Через всю войну", а вслед за ним и Петр Проскурин в романе "Имя твое" описывают, как в октябре 1941 года Председатель Государственного Комитета Обороны И. В. Сталин приехал в Рогожско-Симоновский тупик и два часа ходил по платформе, преодолевая в себе противоречия: ехать ли ему в Куйбышев или остаться в Москве? Красиво описано, дает писателю большой простор - для показа сомнений, раздумий, борьбы мотивов... Нехорошо одно: придумано все это, не имеет никакой фактической основы.
Спецпоезд действительно был приготовлен для такой поездки, и мне довелось участвовать в его охране, однако Верховный Главнокомандующий не расхаживал по платформе (которой просто не было), не видел этого поезда, ибо не приезжал туда, где он стоял. Сказанное могут подтвердить товарищи, ветераны П. Лозгачев, А. Белехов, П. Шитоха, В. Круташев, С. Кашеваров, В. Туков и другие.
Были в то время сообщения, что Сталин покинул Москву, но они принадлежали геббельсовской пропаганде. Фашистская пропаганда выдавала желаемое (для гитлеровцев) за действительное, надеясь, что советское руководство в жестокий, ответственный момент битвы за Москву дрогнет, среди населения начнется паника, а моральный дух советских воинов снизится. Но этого не произошло. "Нерушимой стеной обороны стальной", как поется в песне, врага остановили и уничтожили.
И не в последнюю очередь - благодаря стойкости, твердости, непреклонной воле всех защитников Москвы, от солдата до Верховного Главнокомандующего. Колебаний и сомнений не было: Москву сдавать врагу не собирались. И она выстояла. Разгром гитлеровских войск под Москвой стал началом краха фашистской военной машины.
А. Рыбин,
майор запаса, бывший военный
комендант
Большого театра Союза ССР".
* * *
И третье письмо:
"Ваш очерк всколыхнул мои воспоминания. Хочу в связи с этим вот что рассказать.
К двадцатым числам июля на фронтах Западном и Юго-Западном обстановка складывалась сложная и не в нашу пользу. Генштаб подчас не знал истинного положения на фронтах. Маршала Шапошникова направляют в Белоруссию, чтобы разобраться в положении на месте. Это было ближайшее направление у противника к Москве. Не лучше положение было на Украине, под Киевом. Вот туда-то и решил направиться Георгий Константинович Жуков, не доложив об этом И. В. Сталину. Уехал в 24.00, а утром мы в Генштабе разыскивали Жукова. Куда мог подеваться?
Примерно около 8 часов утра военком Генштаба Кожевников спрашивает у меня, я был тогда адъютантом военкома: "Где Жуков, все ищут его и никто не знает?" Я ответил, что вчера вечером личный адъютант Жукова - Семочкин, в моем присутствии, около 20 часов звонил военному коменданту Киевского вокзала г. Москвы и просил прицепить его личный вагон к первому отходящему поезду на Киев. Но не позже как до 24 часов. Я позвонил военному коменданту вокзала, последний подтвердил, да, Жуков уехал в Киев. Короче говоря, Жуков уехал, не доложив об этом наркому, не поставив в известность об убытии и Генштаб, таким образом, Жуков оказался в "самоволке".
- Сорок минут, Саша, как идет война.
Срочно - к телеграфу на улице Горького. Тогда в нем находились дикторские кабины, откуда шло радиовещание на всю страну. Со своими сотрудниками Черкасский прибыл, чтобы обеспечить безопасность Генерального секретаря Центрального Комитета партии Сталина. Ожидалось, что он обратится к народу по радио в 6 часов утра. Но ни в тот час, ни в другой Сталин не выступил. В полдень приехал народный комиссар иностранных дел Молотов. В это время по радио прозвучал тревожный голос диктора о предстоящем важном сообщении. После чего Молотов выступил с обращением, из которого все узнали, что началась война...
И тотчас новое приказание: быть у станции метро "Кировская".
- У "Кировской", - говорит Александр Самуилович, - увидел нескольких членов Политбюро, свое руководство, а также начальников метрополитена и Метростроя, обсуждавших какой-то вопрос. Вход для пассажиров метро закрыли. Здесь я моим руководством был представлен присутствующим как комендант объекта "Станция метро "Кировская". В него входили наземный павильон, подземный вестибюль и станция с прилегающими к ней платформами и тоннелями. Кроме того, в состав объекта вошел особняк на улице Кирова, 37, где до того располагался детский сад, и соседнее административное здание. События, разворачивавшиеся в этих двух зданиях и на станции метро "Кировская", не раз описывались в мемуарах военачальникв, в художественных произведениях, в частности в вышедшем недавно романе "Война" писателя И. Стаднюка. Не хочу повторяться, хочу только сообщить некоторые неизвестные подробности.
Начну со станции метро. Поезда с того дня, как мне помнится, с 22 июня, на станции "Кировская" не останавливались. На платформах установили заборы и перегородки, отделившие их от тоннелей. Хочу напомнить: "Кировская" выглядела не такой, как сейчас. У нее не было до войны среднего зала. Небольшой подземный аванзал начинался там, где пассажиры сходили с эскалаторов. У стенки этого аванзала находился бюст Кирова. Возле него виднелась лесенка, ступени которой вели вниз, в подземное служебное помещение. Там оборудовали кабинет коменданта объекта. Начинаю с него потому, что он первый на пути, которым хочу провести читателей. Так вот, в аванзале поставили стену для отражения воздушной волны на случай, если поблизости упадет фугасная бомба. Предосторожность была не излишней.
Мы спустились вместе с А.С. Черкасским в метро. Он подвел к месту, где белела прежде мраморная стена аванзала. При недавней реконструкции метростроевцам удалось сделать то, что они не смогли до войны, - соорудить просторный средний зал между платформами.
Попытаемся представить, как выглядел один из важнейших объектов минувшей войны, где работали Верховный Главнокомандующий, члены Политбюро, начальник Генерального штаба.
Спустившись с эскалатора, проходим на левую платформу. В начале ее, там, где сейчас свободно проходят пассажиры, имелась дверь в подземные комнаты, в которых располагался командный пункт ПВО. В центре аванзала были обородуваны две комнаты: одна размером больше, другая - меньше. Вход в комнаты был с левой платформы.
- Имелось в виду, что большую из них займет Сталин, - продолжает свой рассказ Черкасский, - а меньшую - начальник Генерального штаба. В начале войны им был, как известно, Жуков. Георгий Константинович не успел поработать в этом кабинете, его должность в июле занял маршал Шапошников, страдавший астмой. Поэтому Сталин распорядился, чтобы большую комнату, где легче дышалось, предоставили начальнику Генштаба. Сам он занял комнату поменьше. Стояли в обеих комнатах столы и диваны, на каменном полу лежали ковры. Кроме того, в конце левой платформы была оборудована комната отдыха членов Политбюро и их семей.
В начале правой платформы находилась правительственная телефонная станция, а также кабинет наркома связи, впоследствии и заместителя наркома обороны СССР Пересыпкина, который в нем работал. В центральной части правой платформы располагался телеграф Ставки. В конце платформы был оборудован кабинет начальника Политуправления Красной Армии. Насколько я помню, Мехлис, занимавший тогда этот пост, сюда спускался только один раз. Здесь работал его заместитель Кузнецов. Когда прекращалось движение поездов, перед тем как отключить напряжение в контактной сети, к платформе станции с левой стороны подходил метропоезд, который использовался как служебное помещение оперативного управления Генштаба. В вагонах метропоезда помещались столы, использовались для короткого сна и диваны вагонов.
Прежде чем рассказать, что происходило под землей, когда начались налеты на Москву, поднимемся наверх и посмотрим другую, надземную часть объекта ГКО.
По Мясницкой идем к небольшому, стоящему за железной оградой особняку. Он внешне сегодня выглядит таким же, каким был в дни войны. Обычный московский особняк с мезонином, типичная старинная городская усадьба за уличной оградой, через которую хорошо просматриваются стены и окна дома. В начале войны вплотную к ограде с внутренней стороны был построен высокий сплошной забор. Вход и подъезд к особняку сделали с Уланского переулка, где также был установлен забор.
Вход (боковой) устроен с левой стороны особняка. Сюда и вошел впервые комендант объекта Черкасский 22 июня 1941 года, увидев обычный детский сад - кроватки, столики и стульчики. Необычны были, однако, интерьеры комнат, отделанные с редкой роскошью. Эта роскошь напоминала о более далеком прошлом дома, когда он принадлежал известному меценату Солдатенкову, собиравшему в этих стенах книги и картины...
Перед нами - те же залы и комнаты, сохранившие редкостные, с резным орнаментом деревянные потолки.
Поднявшись по лестнице вестибюля, попадаем в просторный зал, потолок которого отделан черным деревом, а одну из торцевых стен от пола до потолка занимает массивный буфет, украшенный львиными масками, амурами и оленьими головами, вырезанными из того же благородного дерева, что и буфет. Окна зала смотрят во двор. Отсюда двери ведут в смежный зал и другие комнаты с уникальными интерьерами.
- Вот в этом самом большом зале с резным потолком и буфетом находился кабинет Верховного Главнокомандующего, - говорит бывший комендант объекта. - На полу лежал ковер, стояли столы с телефонами, стол для заседаний, письменный стол, у стен - диваны. Подобная мебель появилась и в других комнатах особняка, которые предназначались для членов Политбюро, Государственного Комитета Обороны, а также для начальника Генерального штаба.
Предполагалось, что на "Кировской" Ставка, ГКО смогут работать по ночам, когда начнутся налеты на Москву. В том, что они начнутся, никто не сомневался. Времени, чтобы пройти в метро из особняка после объявления воздушной тревоги, было достаточно, поскольку о налете авиации становилось известно заранее. Информация об этом поступала с командного пункта ПВО. Как видим, ни Генеральный штаб, ни Ставка не имели на случай войны подземных убежищ. Это лишний раз говорит, что войну летом 1941 года Москва не ждала. Руководитель страны Сталин допустил крупнейшую стратегическую ошибку, стоившую стране больших жертв. Как известно, первый налет на Москву случился спустя месяц после начала войны. Все заранее подготовленные помещения на земле и под землей начали исправно нести службу. Но еще до этого случилось происшествие, вошедшее в историю города как учебная тревога.
В первую ночь, когда началась война, как все знают, фашистская авиация бомбила Киев, Севастополь и другие наши города. Фронт от Москвы находился еще далеко, от западных границ - за тысячу километров. В сопровождении истребителей бомбардировщики Германии в то время практически не могли донести свой смертоносный груз до Москвы и вернуться обратно.
Однако первая воздушная тревога, взбудоражившая москвичей, была объявлена в третью ночь с начала войны - в 3 часа 24 июня. Наблюдатели приняли возвращавшиеся с боевого задания наши самолеты за вражеские. К тому моменту все силы противовоздушной обороны столицы были изготовлены к бою. Это значит, зенитные батареи, истребители, прожектористы, аэростаты заграждения готовы были дать отпор врагу. В предвоенные годы Московский фронт противовоздушной обороны был подготовлен к отражению врага безупречно, располагал всем, чтобы отбить любое нападение воздушных армад. Командование ПВО имело комфортабельно оборудованный подземный центр управления, чего не имели Наркомат обороны и Генеральный штаб. Были наготове свыше 500 постов воздушного наблюдения, оповещения и связи. Но опыта, естественно, у них не было. Не имели опыта и экипажи бомбардировщиков, сбившихся с курса: они вместо следования к подмосковному аэродрому шли прямо на затемненную Москву.
И вот по радио среди ночи диктор разбудил жителей Москвы и без тени волнения, спокойно (отчего всем стало особенно тяжело) сообщил о воздушной тревоге.
По сигналу все пришло в движение. Из ворот Кремля в сторону "Кировской", подготовленной срочно для такого случая, по опустевшей Москве устремились правительственные машины. Зенитные батареи открыли по самолету огонь. Один из летчиков сгоряча ответил пулеметным огнем. Но, к счастью, далее все прояснилось. Этот эпизод подробно описан генералом Д. А. Журавлевым в его мемуарах.
Утром генералу пришлось давать разъяснение заместителю наркома обороны.
"Вернувшись на командный пункт, - пишет Журавлев, - я застал там генерала М.С. Громадина. Он рассказал, что недавно докладывал И.В. Сталину о ночном эпизоде... Сталин подробно расспросил обо всем, а потом потребовал разобрать со всеми командирами происшедший инцидент и принять меры к тому, чтобы подобные случаи больше не повторялись. В заключение он сказал: "Будем считать это учебной тревогой противовоздушной обороны". Так потом официально и было объявлено в печати".
С помощью бывшего коменданта объекта ГКО "Станция метро "Кировская" Черкасского мы теперь можем несколько дополнить этот эпизод. Доклад генерала Громадина состоялся не в Кремле, а на станции метро. После объявления тревоги сюда прибыли руководители партии и государства во главе с Сталиным. Вскоре выяснилось, что потревожили всех среди ночи зря. И вот тогда комендант объекта Александр Черкасский с тремя кубиками в петлицах и мирным орденом "Знак Почета" на гимнастерке, полученным за несколько лет до войны за выполнение заданий правительства, получил приказ - препроводить генерала из его штаба сюда, на станцию метро, куда уже прибыли военные, вооруженные маузерами, чей визит явно был связан с происшедшим инцидентом. Кем вернется из дверей кабинета на платформе станции "Кировская" генерал Громадин - никто тогда не мог предугадать. Но все, как говорится, обошлось.
Когда заместитель командующего Московским военным округом по ПВО генерал Громадин вышел из кабинета, он рассказал коменданту, что Сталин подробно расспросил его, где родился, где учился, где служил и добавил: "Мирное время кончилось. Хватит воевать на светопланах".
Однако повоевать на картах все же пришлось, но, прежде чем рассказать об этом эпизоде, связанном как раз с объектом ГКО на Кировской, 37, попробуем ответить на вопрос: когда принял новых хозяев этот особняк?
В мемуарах "Воспоминания и размышления" Г. К. Жуков пишет: "На протяжении всей войны Ставка находилась в Москве. Это имело большое моральное значение. В связи с угрозой вражеских ударов с воздуха в начале июля из Кремля она была переведена в район Кировских ворот в небольшой особняк с надежным рабочим помещением и связью. А через месяц поблизости, на перроне станции метро "Кировская", расположились и операторы Генерального штаба - рабочего органа Ставки".
В этом особняке и решено было 21 июля, когда в Москву поступила информация о готовящихся массированных налетах сотен самолетов, провести учение, приближенное к боевой обстановке.
В 5 часов вечера, как вспоминает генерал Журавлев, руководителей ПВО пригласили в особняк, находившийся во дворе, и проводили в кабинет Верховного Главнокомандующего. Зенитчики разложили свои карты на длинном столе, а летчики, которым для этого места не осталось, вынуждены были положить их прямо на полу. Проводил учение Жуков. За игрой наблюдали члены Политбюро.
- Покажите нам, как вы будете отражать массированный дневной налет авиации противника на Москву, - предложил Сталин.
Игра длилась полтора часа. Действия зенитчиков и летчиков Жуков в принципе одобрил.
- Завтра вы нам покажете отражение ночного налета, - сказал на прощание Сталин.
Но эта игра не состоялась, нужда в ней отпала, потому что в 22 часа 5 минут 21 июля, спустя месяц после начала войны, загрохотала битва в небе Москвы.
Станция московского метро, тоннели между ними смогли принять сотни тысяч москвичей. Они служили надежными бомбоубежищами.
- Поначалу мы не решались, как поступить, можно ли допустить большое скопление людей рядом с таким важным объектом, - рассказывает Черкасский. Обратились за разъяснением к Сталину. Он дал на это согласие. В нескольких десятков метров от входов в тоннели натянули тросы и поставили охрану. Вот и вся преграда, которая отделяла спустившихся в бомбоубежище людей от Ставки...
На рельсы были уложены щиты, служившие полом, на них сидели и лежали старики, женщины, дети... В таком положении пребывали часами, пока отражался налет...
После объявления воздушной тревоги все произошло, как было намечено заранее. Руководители партии и правительства вышли из кабинетов в особняке и спустились на станцию "Кировская", все - за исключением руководителя Московской партийной организации А.С. Щербакова. Он пять часов, пока происходило отражение налета свыше 200 самолетов, наблюдал за действиями военных на подземном командном пульте. И за все это время не проронил ни слова...
Когда первый бой в небе закончился и был объявлен отбой, члены Политбюро, Ставки и ГКО поднялись в особняк. Сюда были вызваны для доклада генералы Громадин и Журавлев.
Из докладов стало ясно, что 22 самолета врага сбиты, то есть каждый десятый из участвовавших в налете. Днем по радио был передан первый в истории войны мажорный приказ, где воинам объявлялась благодарность наркома обороны. Лучшие летчики и зенитчики вскоре удостоились наград.
Враг не ожидал такого отпора и с наступлением следующей ночи направил вновь к Москве сотни самолетов. Семнадцать раз объявлялась воздушная тревога за первые 24 дня после начала налетов. На город падали разрушительные фугасные бомбы и большое число зажигательных бомб, как их называли "зажигалок". Свой бомбовый груз самолеты в первую очередь стремились сбросить на Кремль. Знали они, где находятся Генеральный штаб, Ставка. Генерал С. М. Штеменко приводил такой героический эпизод. 21 сентября в крышу здания Генерального штаба на улице Кирова попала зажигательная бомба. Ее накрыл каской, чтобы не дать разгореться, красноармеец Алексей Тетерин из батальона охраны наркомата. Когда каска не помогла, накрыл бомбу собственным телом, потушив ее ценой жизни.
Упала рядом со входом в Генштаб и крупная фугасная бомба. Это случилось в ночь на 29 октября. Было убито три шофера, дежуривших во дворе, ранено 15 командиров.
"В числе пострадавших оказался генерал Александр Михайлович Василевский, но он продолжал работать", - пишет Штеменко.
В собственных мемуарах маршал Василевский не счел нужным описывать этот эпизод. В тот миг он находился в своем кабинете.
С фонарем в руках комендант объекта Черкасский устремился по лестнице наверх. В здании погас свет. В темноте лучом осветил шедшего навстречу одного из членов Политбюро (Г. М. Маленкова). На его лице виднелась кровь. Комендант поспешил на помощь.
- Я дойду сам, - ответил пострадавший, - помогите Василевскому.
- Но помогать генералу пришлось мало. С портфелем, уложив в него штабные документы, Василевский в полной темноте в сопровождении коменданта спешил спуститься в метро для доклада члену Политбюро о сохранности документов.
"И. В. Сталин в свой подземный кабинет спускался лишь при объявлении воздушной тревоги, - пишет Штеменко. - В остальное время он предпочитал находиться в отведенном ему флигельке во дворе занятого под Генштаб большого дома на улице Кирова. Там он работал и принимал доклады".
Флигелек, упоминаемый генералом Штеменко, и есть бывший особняк Солдатенкова, бывший детский сад, которому волею истории пришлось стать одним из помещений Ставки, ГКО в самые тяжелые дни и месяцы войны, в дни Московской битвы.
- Всегда ли в часы налетов спускался в бомбоубежище Верховный Главнокомандующий?
- Почти всегда, - ответил комендант. - Но бывали исключения. Хорошо помню, как однажды после объявления ночью тревоги он остался работать в особняке. Мне приказали подняться с сотрудниками на крышу. Это оказалась совсем не излишняя предосторожность. На крышу особняка посыпались зажигательные бомбы. Мы их сбрасывали на землю, там было их кому тушить. Одна из бомб пробила крышу, угодила на чердак и зажглась. Вот тут пришлось поволноваться. Ее также удалось затушить песком. Навсегда запомнил я ту ночь, растревоженные запахи чердака, - говорит бывший комендант объекта ГКО...
- Однажды мне пришлось сопровождать Сталина из особняка до кабинета на станции. Проходили этот путь мимо работавших на командном пункте руководителей ПВО.
- Что здесь? - спрашивает Верховный Главнокомандующий.
Отвечаю:
- КП.
- Давайте посмотрим.
Увидев, кто появился на КП, генерал Журавлев скомандовал:
- Внимание!
Но Сталин остановил его рукой, молча посмотрел и вышел со словами:
- Мы им мешать не будем. Пусть работают.
Другой раз машина из Кремля подъехала после тревоги к наземному вестибюлю "Кировской". Встречаю, как положено, у входа. Спустились по эскалатору вниз. Как на грех квадратные часы на левой платформе почему-то остановились.
- Надо, чтобы часы работали, - заметил Сталин.
- Главным инженером объекта ГКО был Юрий Георгевич Абаджев, он же главный энергетик метрополитена, замечательный работник. Хочу сказать, подчеркнул Черкасский, - что это был исключительный случай, когда на нашем объекте что-то вышло из строя.
Как мне помнится, на станции "Кировская" проходили заседания Политбюро ГКО, различные совещания и встречи.
И последнее. Маршал Василевский рассказывал автору этих строк (еще до выхода известных мемуаров) о работе в особняке на улице Кирова в дни, когда ему пришлось временно занять опустевший после эвакуации Генерального штаба кабинет маршала Шапошникова. В Москве оставалось десять генералов и офицеров оперативной группы, возглавляемой Александром Михайловичем. Маршал пишет: "Сама идея контрнаступления под Москвой возникла в Ставке Верховного Главнокомандующего еще в начале ноября..." Возможно, что это случилось в доме на улице Кирова, поскольку в дни самых напряженных боев за Москву Верховный Главнокомандующий, по свидетельству очевидцев, до и после тревоги работал "во флигельке".
Не исключено, что идея контрнаступления могла быть высказана в этом доме. Кабинет, как мы знаем, Верховного и начальника Генштаба находились рядом...
* * *
В заключение хочу привести три письма, полученных мною. В них приводятся интересные факты, высказываются предположения, которые не потеряли значения и сейчас. Особенно важна информация бывшего военного коменданта Большого театра СССР А. Рыбина, который опровергает одну, не раз повторявшуюся на страницах печати и в художественных произведениях версию относительно поведения Верховного Главнокомандующего в октябрьские дни 1941 года, когда над Москвой нависла смертельная опасность. Итак, первое письмо.
"Уважаемая редакция!
С интересом прочитал на страницах "Московской правды" исторически правдивый очерк "Объект ГКО "Ставка". В нем внимание мое привлек подвиг красноармейца Алексея Васильевича Тетерина.
Газетная публикация заставила еще раз перечитать книгу С. М. Штеменко "Генеральный штаб в годы войны". Ранее я не придавал особого значения поступку солдата, посчитав его выполнением воинского долга, теперь же присоединяюсь к оценке - героический подвиг, данной генералом Штеменко. Сергей Матвеевич писал: "В ночь на 21 сентября зажигалка, пробив крышу здания Генштаба, попала на чердак. Тетерин накрыл ее каской, однако брызги термита продолжали лететь во все стороны, угрожая пожаром. Тогда Тетерин навалился на бомбу собственным телом и все же потушил ее. Он умер от ожогов, но охраняемый им объект был спасен". Объект, но какой! Ведь там находился Генштаб.
Считаю, и надеюсь, меня поддержат читатели, что красноармеец Алексей Васильевич Тетерин достоин присвоения звания Героя Советского Союза. Если тогда, в вихре военных событий на фронтах Великой Отечественной, героический подвиг этот не был по достоинству оценен, то сделать это мы обязаны теперь. И еще. Предлагаю установить мемориальные доски на станциях метро "Кировская", "Белорусская" (там некоторое время по ночам работал Генштаб).
И уж, конечно, особо надо увековечить дом №37 на улице Кирова, где размещалась Ставка. На железной ограде можно установить доску из нержавеющей стали с пояснительным текстом.
Прошу обязательно опубликовать это письмо!
С рабочим рукопожатием, ветеран труда
Вл. Марков
г. Павловский Посад".
* * *
Второе письмо:
"В связи с публикацией очерка Льва Колодного "Объект ГКО "Ставка" вспомнились мне трудные и славные дни обороны Москвы. Многие события и факты того времени еще ждут конкретного и точного освещения - в строгом соответствии с тем, что было в жизни.
Очерк отличается объективностью, ибо основан на сведениях, полученных от очевидцев. Видимо, так и надо рассказывать о малоизвестных, но важных сторонах нашей истории.
К сожалению, вошли в оборот и приобрели прочность легенды такие, рожденные писательской фантазией ситуации, которых на самом деле во время обороны Москвы не было и которые, к большому сожалению, будучи вроде бы небольшими деталями, вносят существенные искажения в общую картину событий. Так, например, писатель М. Паджев в книге "Через всю войну", а вслед за ним и Петр Проскурин в романе "Имя твое" описывают, как в октябре 1941 года Председатель Государственного Комитета Обороны И. В. Сталин приехал в Рогожско-Симоновский тупик и два часа ходил по платформе, преодолевая в себе противоречия: ехать ли ему в Куйбышев или остаться в Москве? Красиво описано, дает писателю большой простор - для показа сомнений, раздумий, борьбы мотивов... Нехорошо одно: придумано все это, не имеет никакой фактической основы.
Спецпоезд действительно был приготовлен для такой поездки, и мне довелось участвовать в его охране, однако Верховный Главнокомандующий не расхаживал по платформе (которой просто не было), не видел этого поезда, ибо не приезжал туда, где он стоял. Сказанное могут подтвердить товарищи, ветераны П. Лозгачев, А. Белехов, П. Шитоха, В. Круташев, С. Кашеваров, В. Туков и другие.
Были в то время сообщения, что Сталин покинул Москву, но они принадлежали геббельсовской пропаганде. Фашистская пропаганда выдавала желаемое (для гитлеровцев) за действительное, надеясь, что советское руководство в жестокий, ответственный момент битвы за Москву дрогнет, среди населения начнется паника, а моральный дух советских воинов снизится. Но этого не произошло. "Нерушимой стеной обороны стальной", как поется в песне, врага остановили и уничтожили.
И не в последнюю очередь - благодаря стойкости, твердости, непреклонной воле всех защитников Москвы, от солдата до Верховного Главнокомандующего. Колебаний и сомнений не было: Москву сдавать врагу не собирались. И она выстояла. Разгром гитлеровских войск под Москвой стал началом краха фашистской военной машины.
А. Рыбин,
майор запаса, бывший военный
комендант
Большого театра Союза ССР".
* * *
И третье письмо:
"Ваш очерк всколыхнул мои воспоминания. Хочу в связи с этим вот что рассказать.
К двадцатым числам июля на фронтах Западном и Юго-Западном обстановка складывалась сложная и не в нашу пользу. Генштаб подчас не знал истинного положения на фронтах. Маршала Шапошникова направляют в Белоруссию, чтобы разобраться в положении на месте. Это было ближайшее направление у противника к Москве. Не лучше положение было на Украине, под Киевом. Вот туда-то и решил направиться Георгий Константинович Жуков, не доложив об этом И. В. Сталину. Уехал в 24.00, а утром мы в Генштабе разыскивали Жукова. Куда мог подеваться?
Примерно около 8 часов утра военком Генштаба Кожевников спрашивает у меня, я был тогда адъютантом военкома: "Где Жуков, все ищут его и никто не знает?" Я ответил, что вчера вечером личный адъютант Жукова - Семочкин, в моем присутствии, около 20 часов звонил военному коменданту Киевского вокзала г. Москвы и просил прицепить его личный вагон к первому отходящему поезду на Киев. Но не позже как до 24 часов. Я позвонил военному коменданту вокзала, последний подтвердил, да, Жуков уехал в Киев. Короче говоря, Жуков уехал, не доложив об этом наркому, не поставив в известность об убытии и Генштаб, таким образом, Жуков оказался в "самоволке".