Страница:
Луч фонаря осветил возникший перед нами из мрака сводчатый зал. Ни окон, ни даже узкой щели, напоминающих о существовании света. Даже сильный звук не доходит сюда, под стену Кремля! Не был нужен ни свет, ни звук этому подземелью, выстроенному для того, чтобы прятать.
В середине подземного зала стою во весь рост, рукой достаю свод. Значит, высота в этом месте достигает двух метров. А по краям свод спускается к полу. Не то что стоять, даже сидеть в углу было бы трудно. Кирпичный ровный пол словно срезает круглую каменную трубу пополам.
Откопали этот зал в прошлом веке, когда русские археологи искали библиотеку, которая получила имя Ивана Грозного. Здесь, в Угловой Арсенальной башне, ее не оказалось. Но кто знает, сколько еще таких древних тайников сокрыто в недрах Боровицкого холма?
А теперь нам навстречу встает Никольская башня, напоминающая готический собор. От приземистого прямоугольного основания ввысь вздымается стройный красно-белый шпиль со стрельчатыми щелевидными проемами. Из красного кирпича и белого камня русские мастера выстроили нечто вроде колокольни с узкими прорезями окон. По ее сторонам белеют четыре маленькие башенки такого же типа. Этот готический шпиль украсил башню сравнительно недавно, после 1812 года, когда восстанавливали Кремль. Тогда-то и была надстроена высоким верхом Никольская башня. На рисунках XVIII века башня стоит вровень с Арсеналом, а завершалась она тогда куполом. Этот купол взлетел вверх в 1812 году.
В старину у Никольской башни разрешались споры, часто возникавшие на торговой площади. Сюда приходили спорщики и целовали крест, призывая в свидетели висевший на воротах образ Николая Угодника - "заступника и утешителя всех скорбящих", который, как верили, карает клятвопреступников.
Но случалось и такое. Однажды во время крестного хода на глазах сотен людей в этот образ бросил палку бесстрашный бунтарь, схваченный и судимый. "Санкт-Петербургские ведомости" сообщили, что "на площади сожжен богохульник и иконоборец Шуйского уезда Василия Змиева крестьянин Ивашка Красный".
И на Никольской башне дежурили "дозорщики", и на ней красовались в прошлом часы, последний раз упоминаемые в 1612 году. Тогда после изгнания польских интервентов через эти ворота вошло "все воинство и все православные народы во граде Кремль во мнозе радости".
На месте Арсенала находился Оружейный приказ - сборное место стрельцов. Отсюда они, собравшись вместе, выходили на Красную площадь, чтобы начать путь к полю брани.
От Никольской башни стена Кремля поднимается от земли высоко-высоко над Красной площадью. В центре ее - Сенатская башня, за ней - здания бывшего Сената, где теперь резиденция президента. Башня эта ничем особенным не знаменита. С. П. Бартенев находил, что "несколько удлиненная форма шатра придает Сенатской башне вид суровой недоступности". На старых планах обозначалась на этой стене еще одна башня, но след от нее пропал...
Спустя год после Октябрьской революции у Сенатской башни собралась вся Москва. Скульптор Сергей Коненков украсил башню цветным барельефом размером 7х8 аршин. То была мемориальная доска "Павшим в борьбе за мир и братство народов", солдатам революции, похороненным у стены Кремля после боев в октябрьские дни 1917 года.
Сам автор так описывает этот барельеф: "Крылатая фантастическая фигура Гения олицетворяет собой Победу. В одной ее руке темно-красное знамя на древке с советским гербом, в другой зеленая пальмовая ветвь..."
Скульптор и его помощники, в срочном порядке устанавливая доску, дневали и ночевали возле стены. Ночью горел костер, работа вызывала пристальный интерес москвичей.
"Прохожие, - вспоминает Сергей Коненков, - спрашивали: "Что здесь происходит?"
А одна старушка поинтересовалась: "Кому это, батюшка, икону ставят?" "Революции", - ответил скульптор.
На церемонии открытия доски присутствовал Ленин. Коненков протянул ему специально сделанную по сему случаю шкатулку, где лежали ножницы и печать со словами: "Московский Совет рабоче-крестьянских депутатов". Ленин перерезал ленточку, открыл доску, а шкатулку и печать попросил передать в Московский Совет, чтобы сохранить для будущего музея.
- Ведь будут же у нас свои музеи...
В сочиненной по этому случаю "Кантате" Сергей Есенин писал:
"Спите, любимые братья.
Снова родная земля
Неколебимые рати
Движет под стены Кремля."
Наконец, за Сенатской башней вновь на нашем пути появляется Спасская башня.
До революции колокола вызванивали марш Преображенского полка и "Коль славен наш Господь...".
Специалисты московских часовых фирм запросили за ремонт часов и перестройку курантов баснословную по тем временам сумму в 240 тысяч рублей. Пришлось отказаться от их услуг. Почетное и срочное задание выполнено энтузиастами. Работник наркомата, ведавший московскими памятниками, архитектор Николай Дмитриевич Виноградов привлек к этому делу, как сообщает он об этом в своих воспоминаниях, родственника, знающего часовое дело токаря Харьковского политехнического института. Тот выяснил, что поломка довольно простая: снаряд перебил вал, вращавший стрелки одного из циферблатов, и погнул его шестерни. Исчез также диск маятника. Все же остальное оказалось цело... Так был установлен диагноз. Починить часы взялся слесарь Н. В. Беренс, работавший в Кремле, который до революции присматривал за часами, ежедневно подтягивал гири. Он пустил часы, а куранты перестроил молодой тогда художник М. М. Черемных. Колокола заиграли революционные песни "Интернационал" и "Вы жертвою пали...".
Всю эту работу токарь, слесарь и художник выполнили не за страх, а за совесть...
Так, в 1918 году вновь зашагали часы Спасской башни, отмеряя время жизни нового государства, время жизни Кремля. Много лет спустя сотрудники Московского института НИИчаспрома провели генеральную реставрацию часов. Их ремонтировали в середине прошлого века часовщики братья Бутеноп. А в основе своей, как полагают, это механизм, сохранившийся со времен начала XVII века, - куранты Христофора Галовея, "аглицкого" мастера, получившего много щедрых даров за свою работу. Теперь на часах, помимо таблички братьев Бутеноп, есть и памятная медная доска с именами 15 специалистов, наших современников, чинивших часы в 1974 году.
Пятьсот лет прошло с тех пор, как началось строительство тех стен и башен, которые украшают Москву и поныне. При виде их у всех вырываются восхищенные слова. Ученые и писатели в разные времена награждали Московский Кремль самыми восторженными эпитетами, пытаясь сравнением с величайшими центрами городов древнего мира выразить величие и значение Кремля в судьбах государства и народа, его породившего.
КАК ОДИН КАМЕНЬ
Это случилось 20 мая 1474 года. В тот день, отмеченный русскими летописями, во время "труса", то есть землетрясения, рухнули стены возводимого в Кремле Успенского собора, вызвав всеобщую печаль в городе.
Пришлось искать мастеров за границей. За ними в великую Венецию отправили посла.
Московский посол сулил итальянским зодчим, считавшимся лучшими в Европе, златые горы. Только один из них согласился - уж очень далека была столица на берегах заснеженной Москвы-реки. Впрочем, один он стоил десятерых. Звали его Аристотелем, по отцу - Фиораванти. В то время в Италии любили давать детям античные имена. Русские летописцы полагали, что итальянец получил имя за свою великую "хитрость": мастерство и ум. И думали так не без основания.
Что мы знаем о нем? В Москву приехал уже в годах: было ему лет шестьдесят. Из них сорок пять лет строил. Начал подмастерьем у отца и дяди, известных в Болонье зодчих, стал затем строить самостоятельно. Умел он все. Разрабатывал планы перестройки Рима, вел в "вечном городе" раскопки. В родной Болонье передвинул колокольню с колоколами. В другом городе выправил падающую башню. Проложил Пармский канал. Строил госпиталь в Милане. Там же - крепостные стены и здания. Сделал модель дворца для Болоньи. Построили его в отсутствие уехавшего в Москву Аристотеля. И по этому дворцу делают вывод, что тяготел Аристотель к формам сдержанным, лаконичным и величественным.
Из этого неполного перечня работ видно, как много Аристотель успел сделать у себя на родине, где познал и славу, и богатство, неудачи, арест по ложному доносу. К его услугам нередко обращались иностранцы. Так, для венгерского короля сооружал он укрепления и мост через Дунай для отражения натиска турок. С другой стороны, турецкий султан пригласил Фиораванти в завоеванный Константинополь построить огромный дворец.
Но Аристотель предпочел великому Царьграду неизвестную Москву. И не просчитался.
Так в 1475 году на арену московской истории вышел человек, которому суждено было обессмертить свое имя многими славными делами.
Аристотель выглядел моложе своих лет. В сорок ему давали тридцать. В одном из сохранившихся свидетельств за 1455 год о нем сказано: "Человек среднего роста, около 32 лет от роду, малоразговорчивый, опрятный, совершенно подходящий для герцога Сфорца". Совершенно, однако, подошел он Ивану III.
Полагают, что родился Аристотель не ранее 1415 года. В Болонье. А умер не ранее 1485 года. Возможно, в Москве.
При жизни писали о нем так: "Удивительный гений, не имеющий равного во всем мире".
За службу обещали ему платить 10 рублей в месяц, деньги по тем временам не очень большие. Но, очевидно, мастера прельщало не только вознаграждение. Манили его даль и неизвестность, необыкновенная страна и люди, возможность поохотиться в краях, богатых зверем.
Взял он с собою в дальнюю дорогу, как пишет летописец, "сына своего, Андреем зовут, да паробка, Петрушею зовут". Высказывают предположение, что Петрушею этим был не кто иной, как Петр Антонио Солярио, прославившийся позднее строительством Спасской башни Кремля.
Поселился Аристотель в белокаменном Кремле, неподалеку от дворца князя. Известно, что дом его находился у западной стены, близ стоящей по сей день древнейшей церкви Лазаря и Потешного дворца.
Дел в Москве у Аристотеля было больше, чем когда бы то ни было за шестьдесят лет. Кроме Успенского собора, ему поручили множество других заданий. И он от них не отказывался.
Первым делом он осмотрел руины и, как побывавшие здесь до него эксперты - псковские мастера, похвалив "гладость" стен, поругал известь за то, что она "неклеевита". И камень ему не понравился - "нетверд".
- Плита, - сказал Фиораванти, - тверже камня, а потому своды надо делать плитою.
То есть из кирпича.
Прошло всего двадцать дней, как приехал в Москву Аристотель. За это время он успел не только устроиться на новом месте, но и приступить к делу, за ходом которого пристально следила вся Москва. Летописцы отмечали каждый шаг зодчего.
Решив делать своды собора в кирпиче, Аристотель основал под Москвой кирпичный завод. Осмотрел окрестности города и нашел подходящую глину вблизи Андроникова монастыря, у села Калитникова. Следы аристотелевского завода в виде ям можно и сегодня увидеть у Калитниковского кладбища. Эти ямы перерезала ветка железной дороги Курского направления. А древнее село отдало свое название Калитниковским улицам, проезду, переулкам да Калитниковской площади.
Там, на заводе, Аристотель научил москвичей обжигать хороший кирпич. Летописец замечает, что он был "нашего русского кирпича уже, продолговатее и тверже".
Научил также Аристотель изготавливать и замечательную известь. Сделанная по его рецепту, она густо замешивалась мотыгами и была настолько тверда, что к утру и ножом невозможно было расколупать.
Поразил Аристотель Москву тем, как разбивал каменную кладку собора. Соорудив стенобитную машину, названную москвичами "бараном", на глазах всех сокрушал стены. Летопись в деталях сообщает про это: "Поставил три бревна и соединил их верхние концы, дубовый брус повесил на веревке посреди них поперек, а его конец оковал железным обручем и, раскачивая, разбил стены, а другие стены разобрал снизу и все поставил на поленья, зажег поленья, и стены упали. Удивительно было видеть, что три года делали, он развалил в одну неделю и меньше того, так что не успевали убирать камни, а говорят, в три дня хотел развалить".
Конечно, тому, кто мог передвигать и выпрямлять башни, подобное не представляло особого труда.
Точно так же, как камень, Аристотелю был подвластен металл. Литейное мастерство Фиораванти знал досконально. Это очень пригодилось Москве, нуждавшейся не только в колоколах для строящихся храмов, но и, что было еще более важно, в пушках. Москве предстояли многие битвы. "Пушечник он нарочит, лити их и бити из них, и колоколы лити и иное все лити хитр вельми" - так характеризует Фиораванти-литейщика летопись.
Аристотель отлил много пушек, а испытать их ему представилось в бою. И это, по всей вероятности, было ему по душе. Во время походов сооружал Аристотель и мосты. Один из них - через Волхов - перебросили на судах.
Аристотель - страстный охотник, на своей второй родине охотился на медведей, моржей, горностаев, соболей. Москву Аристотель называл в письме на родину "городом славнейшим, богатейшим и торговым".
"Вообще можно сказать, что Аристотелю более посчастливилось у нас в России, чем на своей родине", - пишет биограф зодчего К. Хрептович-Бутенев.
Сохранились отчеканенные мастером монеты. На одной стороне - имя Аристотель, на другой стороне - всадник, бросающий на ветер цветы. Вероятно, в образе человека, украшающего землю цветами зодчества, и представлял он себя.
Как считает исследователь Московского Кремля С. П. Бартенев, он "непосредственно участвовал в выработке плана постройки кремлевских укреплений", то есть Кремля. И хотя строили стены и башни другие зодчие, Аристотель задал навек Кремлю масштаб, размер, ритм, здесь осталось его сердце. Здесь стоит на Боровицком холме собор, обессмертивший его имя.
Прошло более пятисот лет с тех пор, как украсил Московский Кремль белокаменный Успенский собор.
В 1479 году сняли строительные леса, москвичи увидели его и тотчас приняли всем сердцем. "Яко един камень", - в трех словах кратко и изумительно точно передает одну из главных особенностей архитектуры здания летописец, почувствовав его монументальность, цельность.
Поразило и многое другое, о чем лучше всех последующих писателей сказал тогда же, пятьсот лет тому назад, потрясенный летописец:
"Бысть же та церковь чудна вельми величеством, и высотою, и светлостью, и звонностью, и пространством, такова же прежде того не бывала в Руси, опроче Владимирские церкви".
Прежде чем приступить к кладке стен, Аристотель отправился в путешествие по русским землям. Из единственного сохранившегося письма Аристотеля миланскому герцогу известно, что проехал он от Москвы далеко на север, где царил летом вечный день, к берегу Ледовитого океана... На этом пути побывал Аристотель в разных русских городах, в том числе в Великом Новгороде, где увидел Софийский собор. Побывал он и во Владимире, причем похвалил его собор.
Под влиянием всего виденного Аристотель составил проект свой. Заложил он церковь "продолговату, палатным образом", то есть в виде палаты, дворца. А строили ее "наши же мастера по его указу". Как пишет биограф Аристотеля Фиораванти К. Хрептович-Бутенев: "Тем большая заслуга гениального итальянца, что он сумел так скоро и прекрасно освоиться с лучшими мотивами русской архитектуры, взятыми из разных мест России, что, глядя на Успенский собор, нельзя догадаться, что его создавал не русский человек, а итальянец".
Стройка длилась пять лет, в теплое время года. Стены выкладывали, как прежде, из белого камня, а своды перекрытия, барабаны пяти глав и некоторые другие части - из красного обожженного кирпича, который с тех пор вошел в силу, вытеснив любимый прежде мягкий белый камень.
Успенский собор поднялся своими главами на высоту около 50 метров. Внутри самой верхней главы, куда огню было труднее всего дотянуться, устроил мастер хранилище, казну. Наверх вела лестница, пол выстлан был мелким камнем... Все, что делал Аристотель, одобрялось, за исключением высеченного им из камня креста на латинский манер, который велено было стесать. Стесали также листву, украшавшую круглые могучие столбы, подобно могучим стволам деревьев поддерживавшие своды.
Четыре несущие столпа круглые, а два - прямоугольные... Сотни лет Успенский собор служил образцом для подражания, удавалось только приблизиться к нему, но не превзойти. "Земным небом, сияющим как великое солнце посреди русской земли" назвал Успенский собор Иосиф Волоцкий.
У южного входа стоит под многоярусным шатром резной деревянный Мономахов трон. На стенках его резчики изобразили момент встречи Владимира Мономаха с императором Византии, который вручает князю знаки верховной власти - корону, скипетр, державу. Другой рельеф запечатлел победоносный поход Мономаха во Фракию... А сидел на этом троне Иван Грозный, для него его сделали в 1551 году.
Другая историческая реликвия виднеется в юго-западном углу собора тут шатер из меди. Под ним гробница патриарха Гермогена. В 1612 году он не смирился с польскими интервентами, предпочел мученически умереть, чем признать их власть.
Внутри собор вмещает сотни людей. Он поражает воображение своими росписями, убранством. Все его пространство стен от пола до парящих на головокружительной высоте куполов, все простенки, столбы - все расписано яркими красками по сырой штукатурке...
Спустя два года после того, как Аристотель Фиораванти возвел Успенский собор и завершил свою блистательную работу, ее продолжил другой, под стать ему, мастер. На это дело было выделено сто рублей, сумма по тем временам немалая. А заплатили их "мастеру иконнику Денисею, да попу Тимофею, да Ярцу, да Коне", которым ведено было "писати... в новую церковь" иконостас.
Первым среди них по праву назван художник, вошедший в историю русского искусства под именем Дионисия. Был он живописец, удостоенный таких эпитетов, как "мудрый" и "пресловутый". Его имя ставится рядом с именем Андрея Рублева.
Признание к Дионисию пришло при жизни. Вместе со своими помощниками он расписывал Успенский собор, после чего одноцветные оштукатуренные стены засияли красками, приводя всех в восторг. Говорили, что Дионисий приготавливает свои прозрачные краски из разноцветной прибрежной гальки северных озер.
Работа шла здесь долго. Только спустя тридцать четыре года после начала она была завершена. Когда сняли строительные леса и первые самые почетные зрители во главе с князем и митрополитом смогли торжественно войти и увидеть дело рук Дионисия и других художников, то равнодушных не было. Как описывает летописец, вошедшие, "видя превеликую церковь и многочудную роспись, воистину мнили себя, как на небесах стоящими".
Кто же этот великий мастер, способный так волновать людские души? О нем, как об Андрее Рублеве, дошло мало известий, но по разрозненным откликам, отдельным замечаниям складывается образ человека жизнерадостного, полного сил, одаренного природой не только талантом. Монахом он не стал, очевидно, не хотел смирения. У него было два сына - Феодосий и Владимир, они работали вместе с отцом.
Где он родился? Полагают, что в тридцатые годы XV века в Москве. Во всяком случае, учился мастер у московских живописцев, среди которых был некто Митрофан.
Дошедшая до нас одна из легенд о жизни Дионисия рассказывает такой случай: любил художник, несмотря на запрет, приносить в монастырь, где работал, мирские яства. Так, однажды поднял с собой на леса "ходило агнче с яицы учинано", то есть баранью ногу, начиненную яйцами. "Грех", однако, был наказан - яйца оказались несвежими, и Дионисий заболел, но тотчас выздоровел, когда покаялся...
Так или иначе, а Дионисий мог не только хорошо поесть, мог и помногу работать. Только у Иосифа Волоцкого, ярого почитателя таланта художника, в Волоколамске насчитывалось восемьдесят семь икон Дионисиева письма! Был случай, когда одну из них красноречивый Иосиф послал в дар князю, чтобы "утешить его мздою", привлечь таким бесценным даром на свою сторону. Работал Дионисий в разных городах. Его росписи в Ферапонтовом монастыре одна из вершин русского искусства. Там Дионисий, хотя это было не принято, подписал на радостях свои фрески, завершив вместе со своими сыновьями роспись. Надпись, сделанная лично им, сообщает, что начал он 6 августа 1500 года, а закончил фрески через два года 8 сентября, "а писци Дионисий иконник со своими чады". Так что эти фрески дают историкам искусств эталон мастера для сравнения с другими неподписанными работами.
Среди многих особенностей почерка Дионисия специалисты подметили такую деталь - в подписанных им фресках по краям картин несколько малозаметных фигур оставлено не раскрашенными. Художник словно пожалел рисунок, и без красок чудный...
Что же дошло до наших дней с того времени, когда в Москве трудились Дионисий, Тимофей, Ярец, Коня...
С восточной стороны Успенского собора, где находится алтарь и три придела, под слоем штукатурки сохранились на стенах несколько композиций. Из них самая известная, выделяемая среди других по мастерству сцена "Поклонения волхвов". Росписям этим 500 лет. И хотя фрески поблекли, поражает богатство красок, совершенство линий, гармония форм.
Полагают, что они писаны Дионисием либо мастерами из его круга.
По пятьсот лет и трем иконам. Одна из них по первым словам гимна названа "О тебе радуется". Перед восседающей на престоле Марией с младенцем стоит поющая толпа и Иоанн Дамаскин, автор гимна.
А на другой - митрополит Петр, как полагают, также написанный Дионисием; вокруг помещенной в центре фигуры Петра, основателя Успенского собора, изображены сцены из его долгой жизни. В том числе та, где Петр вместе с помощниками-каменщиками строит в Москве каменный храм, стоявший на месте нынешнего Успенского собора. Это одно из самых праздничных, торжественных произведений. Светлые мажорные чувства обуревали тогда не только мастером, но и народом Москвы, который как раз в то время, когда творил Дионисий, стал полностью независимым от чужеземного ига, а Москва столицей громадного государства.
Как пишет известный искусствовед В. Лазарев: "С Дионисием парадное, праздничное, торжественное искусство Москвы стало на Руси ведущим. На него начали ориентироваться все города, ему начали все подражать".
Современники понимали, что Дионисий и его помощники были не только "изящными и хитрыми в Русской земле иконописцами паче же рещи живописцы".
Есть еще одно произведение великого мастера - "Страшный суд". На нем по краям можно разглядеть несколько фигур, только нарисованных, видны лишь их черные контуры... Точно так же Дионисий поступил, когда работал в Ферапонтовом монастыре...
Кроме произведений Дионисия, в Успенском соборе собраны и другие бесценные работы. Есть среди них такие, что намного древнее стен. Существовал обычай привозить сюда из разных мест самые почитаемые иконы, чтобы они, находясь здесь, как бы принадлежали не одному городу, а всему государству.
Из Новгорода Иван Грозный перенес сюда Устюжское благовещение. (Это произведение находится ныне в Третьяковской галерее.) А в самом соборе хранится древний "Георгий". И он прежде находился в Новгороде. Неизвестный великий художник изобразил воина с копьем и мечом, покровителя воинства Георгия. Лицо его, полное силы и красоты, дышит уверенностью в своих силах, чувством справедливости. Это идеал мужества, каким его представляли на Руси восемьсот лет тому назад. Картина - современница Москвы.
Не раз пожары охватывали стены Успенского собора, захватчики превращали его в конюшню. Солдаты топили вместо дров иконами. Но эти, самые почитаемые, с риском для жизни русские люди спасали, выносили из огня.
А древним фрескам не суждена была долгая жизнь. После Смутного времени и сильного пожара они так почернели, что пришлось их сбить - реставрировать тогда не умели. Но при этом сделали все, что могли, чтобы сохранить образы. Они копировались на бумаге, а затем по контуру переносились иглою на новую, особым образом приготовленную штукатурку - левкас. Поэтому можно сказать, что композиции картин, их сюжеты, герои дошли до нас с начала XVI века. А фрески - середины XVII века. Тогда здесь над стенописью трудилось около ста художников из разных городов России. Руководил ими Иван Паисеин. Краски наносили на левкас, а делался он из старой извести, которую доставляли в Москву из Ростова. Привезли тогда двести бочек. Чтобы стала известь левкасом, смешивали ее с водой, тщательно цедили через решето и, только прочистив таким образом, "збивали со льном". А лен - особо чистый, просушенный, свитый в веревки. Их резали и смешивали с известью. Только потом наносили эту массу на стену. Краски растворяли на яичном желтке и на "пшеничной вареной воде".
Много открытий сделали реставраторы в этих стенах. Сохранившиеся фрески Дионисия расчистили под слоем штукатурки в 1914 году. Древний "Георгий" открылся под слоем краски в 1935 году...
Стоит на бровке Боровицкого холма побеленный высокий и большой под пятью главами собор, именуемый Архангельским. И чтобы понять, почему в древней Москве наши предки так почитали его, почему звали "преименитым" и не жалели ни сил, ни средств, чтобы украсить стены храма, надо знать, что скрывается за этим названием...
Здесь, еще когда Москва была сплошь деревянной, брат Александра Невского, прозванный Хоробритом, смелый и отважный воин, велел построить деревянный храм в честь Михаила Архангела. Не случайно князь-солдат почтил того, кого считали "чиноначальником небесного воинства", "архистратигом", то есть предводителем. В числе его деяний значится взятие неприступной крепости Иерихон. В то же время считался этот воитель "хранителем душ человеческих при жизни и блюстителем тел после смерти". Кому как не воинам, которые так часто рисковали жизнью в то неспокойное время, было нужно заступничество именно этого всепобеждающего покровителя...
В середине подземного зала стою во весь рост, рукой достаю свод. Значит, высота в этом месте достигает двух метров. А по краям свод спускается к полу. Не то что стоять, даже сидеть в углу было бы трудно. Кирпичный ровный пол словно срезает круглую каменную трубу пополам.
Откопали этот зал в прошлом веке, когда русские археологи искали библиотеку, которая получила имя Ивана Грозного. Здесь, в Угловой Арсенальной башне, ее не оказалось. Но кто знает, сколько еще таких древних тайников сокрыто в недрах Боровицкого холма?
А теперь нам навстречу встает Никольская башня, напоминающая готический собор. От приземистого прямоугольного основания ввысь вздымается стройный красно-белый шпиль со стрельчатыми щелевидными проемами. Из красного кирпича и белого камня русские мастера выстроили нечто вроде колокольни с узкими прорезями окон. По ее сторонам белеют четыре маленькие башенки такого же типа. Этот готический шпиль украсил башню сравнительно недавно, после 1812 года, когда восстанавливали Кремль. Тогда-то и была надстроена высоким верхом Никольская башня. На рисунках XVIII века башня стоит вровень с Арсеналом, а завершалась она тогда куполом. Этот купол взлетел вверх в 1812 году.
В старину у Никольской башни разрешались споры, часто возникавшие на торговой площади. Сюда приходили спорщики и целовали крест, призывая в свидетели висевший на воротах образ Николая Угодника - "заступника и утешителя всех скорбящих", который, как верили, карает клятвопреступников.
Но случалось и такое. Однажды во время крестного хода на глазах сотен людей в этот образ бросил палку бесстрашный бунтарь, схваченный и судимый. "Санкт-Петербургские ведомости" сообщили, что "на площади сожжен богохульник и иконоборец Шуйского уезда Василия Змиева крестьянин Ивашка Красный".
И на Никольской башне дежурили "дозорщики", и на ней красовались в прошлом часы, последний раз упоминаемые в 1612 году. Тогда после изгнания польских интервентов через эти ворота вошло "все воинство и все православные народы во граде Кремль во мнозе радости".
На месте Арсенала находился Оружейный приказ - сборное место стрельцов. Отсюда они, собравшись вместе, выходили на Красную площадь, чтобы начать путь к полю брани.
От Никольской башни стена Кремля поднимается от земли высоко-высоко над Красной площадью. В центре ее - Сенатская башня, за ней - здания бывшего Сената, где теперь резиденция президента. Башня эта ничем особенным не знаменита. С. П. Бартенев находил, что "несколько удлиненная форма шатра придает Сенатской башне вид суровой недоступности". На старых планах обозначалась на этой стене еще одна башня, но след от нее пропал...
Спустя год после Октябрьской революции у Сенатской башни собралась вся Москва. Скульптор Сергей Коненков украсил башню цветным барельефом размером 7х8 аршин. То была мемориальная доска "Павшим в борьбе за мир и братство народов", солдатам революции, похороненным у стены Кремля после боев в октябрьские дни 1917 года.
Сам автор так описывает этот барельеф: "Крылатая фантастическая фигура Гения олицетворяет собой Победу. В одной ее руке темно-красное знамя на древке с советским гербом, в другой зеленая пальмовая ветвь..."
Скульптор и его помощники, в срочном порядке устанавливая доску, дневали и ночевали возле стены. Ночью горел костер, работа вызывала пристальный интерес москвичей.
"Прохожие, - вспоминает Сергей Коненков, - спрашивали: "Что здесь происходит?"
А одна старушка поинтересовалась: "Кому это, батюшка, икону ставят?" "Революции", - ответил скульптор.
На церемонии открытия доски присутствовал Ленин. Коненков протянул ему специально сделанную по сему случаю шкатулку, где лежали ножницы и печать со словами: "Московский Совет рабоче-крестьянских депутатов". Ленин перерезал ленточку, открыл доску, а шкатулку и печать попросил передать в Московский Совет, чтобы сохранить для будущего музея.
- Ведь будут же у нас свои музеи...
В сочиненной по этому случаю "Кантате" Сергей Есенин писал:
"Спите, любимые братья.
Снова родная земля
Неколебимые рати
Движет под стены Кремля."
Наконец, за Сенатской башней вновь на нашем пути появляется Спасская башня.
До революции колокола вызванивали марш Преображенского полка и "Коль славен наш Господь...".
Специалисты московских часовых фирм запросили за ремонт часов и перестройку курантов баснословную по тем временам сумму в 240 тысяч рублей. Пришлось отказаться от их услуг. Почетное и срочное задание выполнено энтузиастами. Работник наркомата, ведавший московскими памятниками, архитектор Николай Дмитриевич Виноградов привлек к этому делу, как сообщает он об этом в своих воспоминаниях, родственника, знающего часовое дело токаря Харьковского политехнического института. Тот выяснил, что поломка довольно простая: снаряд перебил вал, вращавший стрелки одного из циферблатов, и погнул его шестерни. Исчез также диск маятника. Все же остальное оказалось цело... Так был установлен диагноз. Починить часы взялся слесарь Н. В. Беренс, работавший в Кремле, который до революции присматривал за часами, ежедневно подтягивал гири. Он пустил часы, а куранты перестроил молодой тогда художник М. М. Черемных. Колокола заиграли революционные песни "Интернационал" и "Вы жертвою пали...".
Всю эту работу токарь, слесарь и художник выполнили не за страх, а за совесть...
Так, в 1918 году вновь зашагали часы Спасской башни, отмеряя время жизни нового государства, время жизни Кремля. Много лет спустя сотрудники Московского института НИИчаспрома провели генеральную реставрацию часов. Их ремонтировали в середине прошлого века часовщики братья Бутеноп. А в основе своей, как полагают, это механизм, сохранившийся со времен начала XVII века, - куранты Христофора Галовея, "аглицкого" мастера, получившего много щедрых даров за свою работу. Теперь на часах, помимо таблички братьев Бутеноп, есть и памятная медная доска с именами 15 специалистов, наших современников, чинивших часы в 1974 году.
Пятьсот лет прошло с тех пор, как началось строительство тех стен и башен, которые украшают Москву и поныне. При виде их у всех вырываются восхищенные слова. Ученые и писатели в разные времена награждали Московский Кремль самыми восторженными эпитетами, пытаясь сравнением с величайшими центрами городов древнего мира выразить величие и значение Кремля в судьбах государства и народа, его породившего.
КАК ОДИН КАМЕНЬ
Это случилось 20 мая 1474 года. В тот день, отмеченный русскими летописями, во время "труса", то есть землетрясения, рухнули стены возводимого в Кремле Успенского собора, вызвав всеобщую печаль в городе.
Пришлось искать мастеров за границей. За ними в великую Венецию отправили посла.
Московский посол сулил итальянским зодчим, считавшимся лучшими в Европе, златые горы. Только один из них согласился - уж очень далека была столица на берегах заснеженной Москвы-реки. Впрочем, один он стоил десятерых. Звали его Аристотелем, по отцу - Фиораванти. В то время в Италии любили давать детям античные имена. Русские летописцы полагали, что итальянец получил имя за свою великую "хитрость": мастерство и ум. И думали так не без основания.
Что мы знаем о нем? В Москву приехал уже в годах: было ему лет шестьдесят. Из них сорок пять лет строил. Начал подмастерьем у отца и дяди, известных в Болонье зодчих, стал затем строить самостоятельно. Умел он все. Разрабатывал планы перестройки Рима, вел в "вечном городе" раскопки. В родной Болонье передвинул колокольню с колоколами. В другом городе выправил падающую башню. Проложил Пармский канал. Строил госпиталь в Милане. Там же - крепостные стены и здания. Сделал модель дворца для Болоньи. Построили его в отсутствие уехавшего в Москву Аристотеля. И по этому дворцу делают вывод, что тяготел Аристотель к формам сдержанным, лаконичным и величественным.
Из этого неполного перечня работ видно, как много Аристотель успел сделать у себя на родине, где познал и славу, и богатство, неудачи, арест по ложному доносу. К его услугам нередко обращались иностранцы. Так, для венгерского короля сооружал он укрепления и мост через Дунай для отражения натиска турок. С другой стороны, турецкий султан пригласил Фиораванти в завоеванный Константинополь построить огромный дворец.
Но Аристотель предпочел великому Царьграду неизвестную Москву. И не просчитался.
Так в 1475 году на арену московской истории вышел человек, которому суждено было обессмертить свое имя многими славными делами.
Аристотель выглядел моложе своих лет. В сорок ему давали тридцать. В одном из сохранившихся свидетельств за 1455 год о нем сказано: "Человек среднего роста, около 32 лет от роду, малоразговорчивый, опрятный, совершенно подходящий для герцога Сфорца". Совершенно, однако, подошел он Ивану III.
Полагают, что родился Аристотель не ранее 1415 года. В Болонье. А умер не ранее 1485 года. Возможно, в Москве.
При жизни писали о нем так: "Удивительный гений, не имеющий равного во всем мире".
За службу обещали ему платить 10 рублей в месяц, деньги по тем временам не очень большие. Но, очевидно, мастера прельщало не только вознаграждение. Манили его даль и неизвестность, необыкновенная страна и люди, возможность поохотиться в краях, богатых зверем.
Взял он с собою в дальнюю дорогу, как пишет летописец, "сына своего, Андреем зовут, да паробка, Петрушею зовут". Высказывают предположение, что Петрушею этим был не кто иной, как Петр Антонио Солярио, прославившийся позднее строительством Спасской башни Кремля.
Поселился Аристотель в белокаменном Кремле, неподалеку от дворца князя. Известно, что дом его находился у западной стены, близ стоящей по сей день древнейшей церкви Лазаря и Потешного дворца.
Дел в Москве у Аристотеля было больше, чем когда бы то ни было за шестьдесят лет. Кроме Успенского собора, ему поручили множество других заданий. И он от них не отказывался.
Первым делом он осмотрел руины и, как побывавшие здесь до него эксперты - псковские мастера, похвалив "гладость" стен, поругал известь за то, что она "неклеевита". И камень ему не понравился - "нетверд".
- Плита, - сказал Фиораванти, - тверже камня, а потому своды надо делать плитою.
То есть из кирпича.
Прошло всего двадцать дней, как приехал в Москву Аристотель. За это время он успел не только устроиться на новом месте, но и приступить к делу, за ходом которого пристально следила вся Москва. Летописцы отмечали каждый шаг зодчего.
Решив делать своды собора в кирпиче, Аристотель основал под Москвой кирпичный завод. Осмотрел окрестности города и нашел подходящую глину вблизи Андроникова монастыря, у села Калитникова. Следы аристотелевского завода в виде ям можно и сегодня увидеть у Калитниковского кладбища. Эти ямы перерезала ветка железной дороги Курского направления. А древнее село отдало свое название Калитниковским улицам, проезду, переулкам да Калитниковской площади.
Там, на заводе, Аристотель научил москвичей обжигать хороший кирпич. Летописец замечает, что он был "нашего русского кирпича уже, продолговатее и тверже".
Научил также Аристотель изготавливать и замечательную известь. Сделанная по его рецепту, она густо замешивалась мотыгами и была настолько тверда, что к утру и ножом невозможно было расколупать.
Поразил Аристотель Москву тем, как разбивал каменную кладку собора. Соорудив стенобитную машину, названную москвичами "бараном", на глазах всех сокрушал стены. Летопись в деталях сообщает про это: "Поставил три бревна и соединил их верхние концы, дубовый брус повесил на веревке посреди них поперек, а его конец оковал железным обручем и, раскачивая, разбил стены, а другие стены разобрал снизу и все поставил на поленья, зажег поленья, и стены упали. Удивительно было видеть, что три года делали, он развалил в одну неделю и меньше того, так что не успевали убирать камни, а говорят, в три дня хотел развалить".
Конечно, тому, кто мог передвигать и выпрямлять башни, подобное не представляло особого труда.
Точно так же, как камень, Аристотелю был подвластен металл. Литейное мастерство Фиораванти знал досконально. Это очень пригодилось Москве, нуждавшейся не только в колоколах для строящихся храмов, но и, что было еще более важно, в пушках. Москве предстояли многие битвы. "Пушечник он нарочит, лити их и бити из них, и колоколы лити и иное все лити хитр вельми" - так характеризует Фиораванти-литейщика летопись.
Аристотель отлил много пушек, а испытать их ему представилось в бою. И это, по всей вероятности, было ему по душе. Во время походов сооружал Аристотель и мосты. Один из них - через Волхов - перебросили на судах.
Аристотель - страстный охотник, на своей второй родине охотился на медведей, моржей, горностаев, соболей. Москву Аристотель называл в письме на родину "городом славнейшим, богатейшим и торговым".
"Вообще можно сказать, что Аристотелю более посчастливилось у нас в России, чем на своей родине", - пишет биограф зодчего К. Хрептович-Бутенев.
Сохранились отчеканенные мастером монеты. На одной стороне - имя Аристотель, на другой стороне - всадник, бросающий на ветер цветы. Вероятно, в образе человека, украшающего землю цветами зодчества, и представлял он себя.
Как считает исследователь Московского Кремля С. П. Бартенев, он "непосредственно участвовал в выработке плана постройки кремлевских укреплений", то есть Кремля. И хотя строили стены и башни другие зодчие, Аристотель задал навек Кремлю масштаб, размер, ритм, здесь осталось его сердце. Здесь стоит на Боровицком холме собор, обессмертивший его имя.
Прошло более пятисот лет с тех пор, как украсил Московский Кремль белокаменный Успенский собор.
В 1479 году сняли строительные леса, москвичи увидели его и тотчас приняли всем сердцем. "Яко един камень", - в трех словах кратко и изумительно точно передает одну из главных особенностей архитектуры здания летописец, почувствовав его монументальность, цельность.
Поразило и многое другое, о чем лучше всех последующих писателей сказал тогда же, пятьсот лет тому назад, потрясенный летописец:
"Бысть же та церковь чудна вельми величеством, и высотою, и светлостью, и звонностью, и пространством, такова же прежде того не бывала в Руси, опроче Владимирские церкви".
Прежде чем приступить к кладке стен, Аристотель отправился в путешествие по русским землям. Из единственного сохранившегося письма Аристотеля миланскому герцогу известно, что проехал он от Москвы далеко на север, где царил летом вечный день, к берегу Ледовитого океана... На этом пути побывал Аристотель в разных русских городах, в том числе в Великом Новгороде, где увидел Софийский собор. Побывал он и во Владимире, причем похвалил его собор.
Под влиянием всего виденного Аристотель составил проект свой. Заложил он церковь "продолговату, палатным образом", то есть в виде палаты, дворца. А строили ее "наши же мастера по его указу". Как пишет биограф Аристотеля Фиораванти К. Хрептович-Бутенев: "Тем большая заслуга гениального итальянца, что он сумел так скоро и прекрасно освоиться с лучшими мотивами русской архитектуры, взятыми из разных мест России, что, глядя на Успенский собор, нельзя догадаться, что его создавал не русский человек, а итальянец".
Стройка длилась пять лет, в теплое время года. Стены выкладывали, как прежде, из белого камня, а своды перекрытия, барабаны пяти глав и некоторые другие части - из красного обожженного кирпича, который с тех пор вошел в силу, вытеснив любимый прежде мягкий белый камень.
Успенский собор поднялся своими главами на высоту около 50 метров. Внутри самой верхней главы, куда огню было труднее всего дотянуться, устроил мастер хранилище, казну. Наверх вела лестница, пол выстлан был мелким камнем... Все, что делал Аристотель, одобрялось, за исключением высеченного им из камня креста на латинский манер, который велено было стесать. Стесали также листву, украшавшую круглые могучие столбы, подобно могучим стволам деревьев поддерживавшие своды.
Четыре несущие столпа круглые, а два - прямоугольные... Сотни лет Успенский собор служил образцом для подражания, удавалось только приблизиться к нему, но не превзойти. "Земным небом, сияющим как великое солнце посреди русской земли" назвал Успенский собор Иосиф Волоцкий.
У южного входа стоит под многоярусным шатром резной деревянный Мономахов трон. На стенках его резчики изобразили момент встречи Владимира Мономаха с императором Византии, который вручает князю знаки верховной власти - корону, скипетр, державу. Другой рельеф запечатлел победоносный поход Мономаха во Фракию... А сидел на этом троне Иван Грозный, для него его сделали в 1551 году.
Другая историческая реликвия виднеется в юго-западном углу собора тут шатер из меди. Под ним гробница патриарха Гермогена. В 1612 году он не смирился с польскими интервентами, предпочел мученически умереть, чем признать их власть.
Внутри собор вмещает сотни людей. Он поражает воображение своими росписями, убранством. Все его пространство стен от пола до парящих на головокружительной высоте куполов, все простенки, столбы - все расписано яркими красками по сырой штукатурке...
Спустя два года после того, как Аристотель Фиораванти возвел Успенский собор и завершил свою блистательную работу, ее продолжил другой, под стать ему, мастер. На это дело было выделено сто рублей, сумма по тем временам немалая. А заплатили их "мастеру иконнику Денисею, да попу Тимофею, да Ярцу, да Коне", которым ведено было "писати... в новую церковь" иконостас.
Первым среди них по праву назван художник, вошедший в историю русского искусства под именем Дионисия. Был он живописец, удостоенный таких эпитетов, как "мудрый" и "пресловутый". Его имя ставится рядом с именем Андрея Рублева.
Признание к Дионисию пришло при жизни. Вместе со своими помощниками он расписывал Успенский собор, после чего одноцветные оштукатуренные стены засияли красками, приводя всех в восторг. Говорили, что Дионисий приготавливает свои прозрачные краски из разноцветной прибрежной гальки северных озер.
Работа шла здесь долго. Только спустя тридцать четыре года после начала она была завершена. Когда сняли строительные леса и первые самые почетные зрители во главе с князем и митрополитом смогли торжественно войти и увидеть дело рук Дионисия и других художников, то равнодушных не было. Как описывает летописец, вошедшие, "видя превеликую церковь и многочудную роспись, воистину мнили себя, как на небесах стоящими".
Кто же этот великий мастер, способный так волновать людские души? О нем, как об Андрее Рублеве, дошло мало известий, но по разрозненным откликам, отдельным замечаниям складывается образ человека жизнерадостного, полного сил, одаренного природой не только талантом. Монахом он не стал, очевидно, не хотел смирения. У него было два сына - Феодосий и Владимир, они работали вместе с отцом.
Где он родился? Полагают, что в тридцатые годы XV века в Москве. Во всяком случае, учился мастер у московских живописцев, среди которых был некто Митрофан.
Дошедшая до нас одна из легенд о жизни Дионисия рассказывает такой случай: любил художник, несмотря на запрет, приносить в монастырь, где работал, мирские яства. Так, однажды поднял с собой на леса "ходило агнче с яицы учинано", то есть баранью ногу, начиненную яйцами. "Грех", однако, был наказан - яйца оказались несвежими, и Дионисий заболел, но тотчас выздоровел, когда покаялся...
Так или иначе, а Дионисий мог не только хорошо поесть, мог и помногу работать. Только у Иосифа Волоцкого, ярого почитателя таланта художника, в Волоколамске насчитывалось восемьдесят семь икон Дионисиева письма! Был случай, когда одну из них красноречивый Иосиф послал в дар князю, чтобы "утешить его мздою", привлечь таким бесценным даром на свою сторону. Работал Дионисий в разных городах. Его росписи в Ферапонтовом монастыре одна из вершин русского искусства. Там Дионисий, хотя это было не принято, подписал на радостях свои фрески, завершив вместе со своими сыновьями роспись. Надпись, сделанная лично им, сообщает, что начал он 6 августа 1500 года, а закончил фрески через два года 8 сентября, "а писци Дионисий иконник со своими чады". Так что эти фрески дают историкам искусств эталон мастера для сравнения с другими неподписанными работами.
Среди многих особенностей почерка Дионисия специалисты подметили такую деталь - в подписанных им фресках по краям картин несколько малозаметных фигур оставлено не раскрашенными. Художник словно пожалел рисунок, и без красок чудный...
Что же дошло до наших дней с того времени, когда в Москве трудились Дионисий, Тимофей, Ярец, Коня...
С восточной стороны Успенского собора, где находится алтарь и три придела, под слоем штукатурки сохранились на стенах несколько композиций. Из них самая известная, выделяемая среди других по мастерству сцена "Поклонения волхвов". Росписям этим 500 лет. И хотя фрески поблекли, поражает богатство красок, совершенство линий, гармония форм.
Полагают, что они писаны Дионисием либо мастерами из его круга.
По пятьсот лет и трем иконам. Одна из них по первым словам гимна названа "О тебе радуется". Перед восседающей на престоле Марией с младенцем стоит поющая толпа и Иоанн Дамаскин, автор гимна.
А на другой - митрополит Петр, как полагают, также написанный Дионисием; вокруг помещенной в центре фигуры Петра, основателя Успенского собора, изображены сцены из его долгой жизни. В том числе та, где Петр вместе с помощниками-каменщиками строит в Москве каменный храм, стоявший на месте нынешнего Успенского собора. Это одно из самых праздничных, торжественных произведений. Светлые мажорные чувства обуревали тогда не только мастером, но и народом Москвы, который как раз в то время, когда творил Дионисий, стал полностью независимым от чужеземного ига, а Москва столицей громадного государства.
Как пишет известный искусствовед В. Лазарев: "С Дионисием парадное, праздничное, торжественное искусство Москвы стало на Руси ведущим. На него начали ориентироваться все города, ему начали все подражать".
Современники понимали, что Дионисий и его помощники были не только "изящными и хитрыми в Русской земле иконописцами паче же рещи живописцы".
Есть еще одно произведение великого мастера - "Страшный суд". На нем по краям можно разглядеть несколько фигур, только нарисованных, видны лишь их черные контуры... Точно так же Дионисий поступил, когда работал в Ферапонтовом монастыре...
Кроме произведений Дионисия, в Успенском соборе собраны и другие бесценные работы. Есть среди них такие, что намного древнее стен. Существовал обычай привозить сюда из разных мест самые почитаемые иконы, чтобы они, находясь здесь, как бы принадлежали не одному городу, а всему государству.
Из Новгорода Иван Грозный перенес сюда Устюжское благовещение. (Это произведение находится ныне в Третьяковской галерее.) А в самом соборе хранится древний "Георгий". И он прежде находился в Новгороде. Неизвестный великий художник изобразил воина с копьем и мечом, покровителя воинства Георгия. Лицо его, полное силы и красоты, дышит уверенностью в своих силах, чувством справедливости. Это идеал мужества, каким его представляли на Руси восемьсот лет тому назад. Картина - современница Москвы.
Не раз пожары охватывали стены Успенского собора, захватчики превращали его в конюшню. Солдаты топили вместо дров иконами. Но эти, самые почитаемые, с риском для жизни русские люди спасали, выносили из огня.
А древним фрескам не суждена была долгая жизнь. После Смутного времени и сильного пожара они так почернели, что пришлось их сбить - реставрировать тогда не умели. Но при этом сделали все, что могли, чтобы сохранить образы. Они копировались на бумаге, а затем по контуру переносились иглою на новую, особым образом приготовленную штукатурку - левкас. Поэтому можно сказать, что композиции картин, их сюжеты, герои дошли до нас с начала XVI века. А фрески - середины XVII века. Тогда здесь над стенописью трудилось около ста художников из разных городов России. Руководил ими Иван Паисеин. Краски наносили на левкас, а делался он из старой извести, которую доставляли в Москву из Ростова. Привезли тогда двести бочек. Чтобы стала известь левкасом, смешивали ее с водой, тщательно цедили через решето и, только прочистив таким образом, "збивали со льном". А лен - особо чистый, просушенный, свитый в веревки. Их резали и смешивали с известью. Только потом наносили эту массу на стену. Краски растворяли на яичном желтке и на "пшеничной вареной воде".
Много открытий сделали реставраторы в этих стенах. Сохранившиеся фрески Дионисия расчистили под слоем штукатурки в 1914 году. Древний "Георгий" открылся под слоем краски в 1935 году...
Стоит на бровке Боровицкого холма побеленный высокий и большой под пятью главами собор, именуемый Архангельским. И чтобы понять, почему в древней Москве наши предки так почитали его, почему звали "преименитым" и не жалели ни сил, ни средств, чтобы украсить стены храма, надо знать, что скрывается за этим названием...
Здесь, еще когда Москва была сплошь деревянной, брат Александра Невского, прозванный Хоробритом, смелый и отважный воин, велел построить деревянный храм в честь Михаила Архангела. Не случайно князь-солдат почтил того, кого считали "чиноначальником небесного воинства", "архистратигом", то есть предводителем. В числе его деяний значится взятие неприступной крепости Иерихон. В то же время считался этот воитель "хранителем душ человеческих при жизни и блюстителем тел после смерти". Кому как не воинам, которые так часто рисковали жизнью в то неспокойное время, было нужно заступничество именно этого всепобеждающего покровителя...