Страница:
Хуан-Фернандес и благодаря вам остров обрел всемирную известность, но,
надеюсь, и вам будет полезно узнать, что мы уже давно не даем разрешение на
въезд иностранным гражданам. Для вас мы, конечно, сделали исключение! И я
полагаю, что вы, как почетный гость нашего острова, отнесетесь с пониманием
к тому, что мы возьмем вас под свое покровительство и будем входить во все
ваши заботы.
Робинзон(как бы самому себе). Да, конечно, но я приехал, чтобы…
Служащая(почти сухо). В конце концов, у вас было очень мало
возможностей для завязывания каких-то контактов в тот раз, когда вы попали
сюда впервые. Вам достаточно освежить кое-что в памяти, и тогда все с вами
будет хорошо. (Голос ее теплеет.) Я понимаю, что мои слова вас мало радуют,
сеньор Крузо, но поверьте, если у меня появится хоть малейшая возможность
что-то изменить в положении вещей, я это сделаю.
Робинзон. Хоть малейшая возможность? О, прошу вас, мне бы так хотелось
поговорить с вами, получше узнать вас… Я с трудом воспринимаю всю эту
ситуацию… Не знаю, не знаю, но чутье подсказывает, что вы понимаете меня.
И за порогом ваших официальных обязанностей…
Служащая. Да! Конечно понимаю. И если представится случай, я с
удовольствием встречусь с вами еще раз и мы поговорим. Меня зовут Нора. Мой
муж — заместитель начальника городской полиции.
Робинзон. А-а!
Служащая. Само собой, я читала вашу книгу. На острове ее читали все до
единого. И порой я задаюсь вопросом — почему? Ведь теперь Хуан-Фернандес
совсем другой остров!.. Но пожалуй что…
Робинзон. Пожалуй что… не такая уж разница?
Служащая(официальным тоном). Оставим этот разговор до другого раза,
сеньор Крузо. Вот этот сеньор уже давно готов проводить вас в зал выдачи
багажа, где вас заждался ваш… секретарь. Всего доброго. Желаю вам приятно
провести время на острове Хуан-Фернандес.
Робинзон(самому себе). Пожалуй что не такая уж разница! Или, может…
Но нет, не может… Такой небоскреб, где прежде была моя хижина, такие
замечательные дороги… А эти яхты в заливе — с ума сойти!
Служащая. С вашего позволения, сеньор Крузо, пожалуйте сюда…
Шум в коридоре, голоса из репродукторов, передающие сообщения.
Робинзон. Пятница!
Пятница. Ну вот, хозяин (смешок), зря тревожился. Твои чемоданы давно в
машине, и Банан нас ждет.
Робинзон. Что еще за Банан?
Пятница. Ну да! Хочешь не хочешь, а его так зовут. Это наш шофер, и мы
уже успели стать друзьями.
Робинзон(с любопытством). Друзьями? С этим Бананом?
Пятница. Ну да! Я, собственно, не представляю никакого интереса для
официальных лиц. А мы с Бананом, как выяснилось, родом из одного племени. У
нас у обоих длинные мизинцы, и своих мы всегда признавали по этим мизинцам.
Пошли, хозяин, вот сюда, пожалуйста…
Уличный шум, оживленные голоса людей, машины, громкая отупляющая музыка
из репродукторов, время от времени ее перебивает дурацкий текст коммерческой
рекламы.
Хозяин, можешь говорить все, что тебе вздумается. Банан не понимает
язык Шекспира… Похоже, ты чем-то огорчен, хозяин?
Робинзон. Нет, не огорчен, а… Ты только посмотри на эту улицу!
Пятница. Да, достаточно широкая. Ты прав.
Робинзон. А какие замечательные здания! И на улицах столько людей,
Пятница, столько людей!
Пятница. А что тут такого особенного? Можно подумать, что ты покинул
Лондон лет двадцать тому назад. Такой же город, как все остальные. Банан мне
уже рассказал, что здесь к чему… Если вечером я тебе не нужен, он зайдет
за мной и мы сходим куда-нибудь — развлечемся. Он говорит, что женщины тут
предпочитают длинные мизинцы… н-да, поглядим-посмотрим!
Робинзон. Пятница, я тебе дал такое блестящее образование! Это
недопустимо, чтобы джентльмен… А впрочем, может, твой Банан возьмет нас
обоих, как ты считаешь?
Пятница(грустно). Нет, хозяин, не возьмет. Банан говорил со мной
откровенно. Насколько возможно, разумеется, ведь он состоит на службе и
должен делать, что приказано.
Робинзон. Как Нора… как администратор отеля… Нет, посмотри, какая
улочка, сколько тут магазинчиков, а какие яркие платья на девушках и как
освещены витрины в дневной час!..
Пятница. Точно так же в Лас-Вегасе, в Сингапуре или в Сан-Паулу[408],
хозяин. Ничем не отличается от Нью-Йорка, вот, может, рынки или девушки не
совсем как везде…
Робинзон(самому себе). А что мне делать одному в отеле?
Банан произносит какую-то длинную фразу на непонятном языке, обращаясь
к Пятнице, который, рассмеявшись, отвечает на том же языке.
Пятница. Бедняга, он, оказывается, все понимает, а я-то думал, что он
не знает английского… О, вы ловко все устроили, хозяин, по-английски
говорят даже тюлени в Арктике.
Робинзон. А что он тебе сказал?
Пятница. Он ответил на твой вопрос об отеле. Ты найдешь у себя в номере
программу твоего пребывания на острове, где будет расписание и все
остальное. А тебя будут только увозить и привозить в отель. Словом, музеи и
все такое…
Робинзон(в ярости). К чертям собачьим все эти музеи! Я хочу лично…
Пятница. Мы уже приехали, хозяин, выходи с этой стороны.
Он со смехом что-то сказал Банану, который хохочет и что-то говорит в
ответ. Приглушенный шум большого отеля. Бархатный женский голос в
репродукторе просит подойти одного из гостей к администратору. Тихая музыка.
Диктор(перекрывая общий гул). Чуть позже…
Робинзон. Побудь со мной немного, Пятница. Знаешь, мы закажем виски и
выпьем вместе. Надеюсь, у тебя тоже хорошая комната, как и моя?
Пятница. Да нет, хозяин. У меня номер очень маленький, для обслуги, а
окно выходит на вентиляционную трубу.
Робинзон. Безобразие! Я буду протестовать, сейчас же позвоню
администратору и…
Пятница. Нет, хозяин, не стоит. Зачем мне хорошая комната? Я останусь в
той, какую дали. Да и у меня есть свои преимущества, мне подсказал это Банан. Дело в том, что
я могу пользоваться служебной лестницей и, если ночью приду не один, этого
никто не заметит.
Робинзон. А как же я, Пятница? Их программа — сплошная скука. В нее
затолкали что ни попадя, да и на что она мне сдалась! Получается, у меня не
будет ни минуты свободного времени… спасибо, что отвели часы на сон! Хоть
бы по крайней мере… Словом, ты меня понимаешь, дело не в том, что мне
подавай как можно скорее…
Пятница. Я-то понимаю, хозяин, еще бы не понимать. Знаешь, если ты не
обидишься, вернее, если они согласятся, я зайду за тобой вечером и уступлю
тебе мою комнату, а может, мы там и оба устроимся…
Робинзон. Да как ты смеешь?
Пятница(со смешком). Прости меня, хозяин.
Телефонный звонок.
Робинзон. Да, Крузо. Да, да, я узнал вас! Через полчаса? Да, конечно, я
вас буду ждать внизу. А-а, другой сотрудник? Понимаю, понимаю. Нора,
однако… Да, могу предположить. Значит, в другой раз. Да, я тоже очень
надеюсь. Благодарю.
Пятница. Ты чем-то расстроен, хозяин?
Робинзон. Да не лезь ты с расспросами. Я и не думаю расстраиваться.
(Пауза.) Но если честно, я несколько разочарован. И прости меня за невольную
грубость.
Пятница. А ты можешь мне сказать, кто эта Нора, хозяин?
Робинзон. Я с ней едва знаком. Она меня встречала в аэропорту. Сказала,
что сейчас за мной заедут. Ну я подумал, что она… Словом, меня потащат в
Музей антропологии.
Пятница. А почему ты не попросил ее поехать с тобой, хозяин?
Робинзон. Потому, что она ясно сказала, что приедет сам хранитель
музея. Может, завтра… Да, быть может, завтра она сумеет… (Повторяет эти
слова себе самому.)
Пауза. Затихают звуки лейтмотива.
Пятница. Ну ладно, если я тебе больше не нужен…
Робинзон. Ты встречаешься с Бананом?
Пятница(с радостным смехом). Как ты догадался, хозяин?
Дверь закрывается. Тишина. Едва слышен лейтмотив. Резкие шаги.
Телефонный звонок.
Диктор(поверх общего гула). В тот же день, вечером…
Робинзон. Администратора, пожалуйста. (Короткая пауза.) Да, Крузо. Я
познакомился с программой. Безусловно замечательная. Но мне бы хотелось,
чтобы в программу включили некоторые вещи, да… Вот, к примеру, я бы желал
видеть тот небоскреб, который построили на том месте, где когда-то стояла
моя хижина. Разумеется, если можно, согласуйте это сейчас. Уже ждут? Я
тотчас спущусь.
Лейтмотив. Слышны попеременно заученные фразы экскурсоводов, которые
рассказывают о достопримечательностях острова, слова благодарности
Робинзона, следом врывается громкая и пронзительная народная музыка, чьи-то
веселые голоса, затем голос и смех Пятницы и Банана на уличном празднике,
громкие поцелуи, женский смех и пение. Нарастают звуки грустного лейтмотива,
слышны протокольные фразы, тосты, экскурсовод расписывает какой-то памятник,
короткие замечания Робинзона.
Диктор(сквозь общий шум). Немного позже в отеле…
Пятница. Добрый день, хозяин. Ты хорошо отдохнул? Глядя на тебя, не
скажешь — лицо совсем сонное.
Робинзон. Так оно и есть. Я плохо спал после самой последней поездки.
Пятница. А в те времена, насколько я помню, ты спал в хижине так же
хорошо, как и я, а я сплю как убитый, и однажды ты сказал, что никогда не
видишь сны.
Робинзон. Да, верно… Почти никогда не видел. Вокруг был такой
покой…
Пятница. Но одиночество тебя угнетало, хозяин. Ты сказал тогда, что мое
появление тебя спасло от тоски…
Робинзон. Да, очень было трудно жить в то время на острове, Пятница. Я
никак не мог смириться со своей участью, однако начинаю думать, что
существует другой вид одиночества и он куда хуже, чем та жизнь в полном
безлюдье. Дай мне немного кофе, Пятница. Знаешь, вчера вечером меня повезли
смотреть небоскреб.
Пятница. Ты ездил с Норой, хозяин?
Робинзон. Нет, с инженером-строителем. Он сказал, что это
непревзойденное здание по своим архитектурным и техническим качествам. Я
готов верить, но, по мне, оно ничем не отличается от небоскребов Лондона,
такое же, как все современные здания. Люди входят и выходят, не сказав ни
единого слова, точно чужие друг другу, а в лифтах или в коридорах едва
здороваются…
Пятница. А почему ты ждал чего-то другого, хозяин? Ты сам говоришь, что
здесь все так же, как в Лондоне и в Риме. Остров по-прежнему пустынный, если
можно так сказать…
Робинзон(после паузы). Остров по-прежнему пустынный… Возможно, ты
прав. Мой остров по-прежнему пустынный, еще более необитаемый, чем в те
времена, когда волны выбросили меня на его берег…
Пятница. Такое трудно себе представить, хозяин. Банан сказал, что на
острове живут более двух с половиной миллионов человек и правительство
задумывается уже о контроле над рождаемостью населения.
Робинзон(с иронией). Само собой, все кончается этим. Единственное
решение, на которое способны правители. А меж тем два с половиной миллиона
мужчин и женщин живут, не зная друг друга, а семьи — точно такие же
острова. Точь-в-точь как в Лондоне, что и говорить… (Пауза.) Не знаю,
наверно, тут могло быть устроено все иначе?
Пятница. Почему, хозяин? Почему здесь, а не в Лондоне или в Риме?
Робинзон. Не знаю, Пятница. Во мне жила смутная надежда, когда я решил
вернуться сюда вопреки всему, что говорили. Теперь-то мне ясно: я — глупец,
думал, что место моего былого одиночества может стать чем-то таким, где
будет все устроено иначе, что здесь свершится великое чудо, когда люди
сблизятся, будут улыбаться, разговаривать друг с другом с доверием, делать
все сообща… Я надеялся, что моя книга послужит чему-то, покажет людям, как
ужасно одиночество и как прекрасно общение, содружество… Знаешь ли ты, что
эту книгу читали почти так же, как «Дон Кихота» и «Трех мушкетеров». У меня,
собственно, были основания строить какие-то иллюзии, но, как видишь…
Стук в дверь.
Голос служащего отеля. Сеньор Крузо, вас ожидает внизу госпожа Джон.
Робинзон. Нора! (Пауза.) Скажи ей, что я сейчас же спущусь вниз.
(Пауза.) Дай мне серый костюм, Пятница. Синий галстук. Живей, милый!
Посмотри, начищены ли мои черные туфли.
Пятница(со смешком). Да, хозяин.
Тихая музыка в холле. Звяканье льда в бокалах.
Нора. Это совершенно неофициальный визит, Робинзон. И у меня только
пятнадцать минут, потому что мое рабочее время, полагаю, как и ваше, строго
нормировано.
Робинзон. Не знаю, как и благодарить вас, Нора. Как вы и подозревали…
Нора. Подозревала?
Робинзон. Да, именно, я совсем не того ждал от своего приезда на
Хуан-Фернандес.
Нора. Вы здесь временно в качестве гостя, а я должна тут жить.
Робинзон. Так почему вы все это принимаете? Почему двое людей, почему
все мы в конечном счете принимаем это?
Нора. Не знаю, да и начнем с того, что я не знаю толком, с чем мы,
собственно, соглашаемся. Хуан-Фернандес — чудесный остров, и наш народ, вы
это видели… ну отчасти видели… замечательный народ. А климат…
Робинзон. Умоляю, не разговаривайте со мной как супруга заместителя
начальника полиции. Я знаю, почему вы оказали мне такую любезность и пришли
сюда поговорить со мной. Бы пришли не только потому, что заметили, как я
опечален, как разочарован, но и потому, что сами испытываете разочарование и
тоску.
Нора(после паузы). Это верно, но ничего нельзя сделать, нельзя
изменить.
Робинзон. Да, боюсь, что для нас, для таких людей, как я и вы, уже
поздно. Однако есть совсем другие, и они…
Нора. Другие?
Робинзон. Не смейтесь, но я думал о моем слуге, Пятнице, о его новом
друге — Банане, о тех людях, которых, как мы считаем, можно воспитывать,
держать под властью, я уповаю на наших приемных, впитавших западную культуру
детей, если можно так выразиться…
Нора(официальным тоном). О нет! Эти люди мыслят и чувствуют иначе. У
них совсем иные взгляды и заботы, они никогда не смогут понять нас.
Робинзон. Или, наоборот, мы — их. Не знаю, не знаю. Я уже не в
состоянии разобраться во всем этом, после того как вернулся на свой остров.
Раньше мне все было ясно, Нора. Все для меня было просто. Вы читали мою
книгу, правда? Ведь там на каждой странице можно найти слова благодарности
Провидению, мудрому порядку, который создал Великий Часовщик[409], безупречной
логике существования живых существ и вещей.
Нора. А мне больше всего понравилась глава, в которой вы спасаете жизнь
Пятнице и постепенно, ценой больших усилий, подымаете этого отвратительного
каннибала до уровня цивилизованного человека.
Робинзон. Еще неделю назад мне тоже очень нравилась эта глава, Нора.
Нора(удивленно). А почему вдруг вы изменили свое мнение?
Робинзон. Потому, что именно здесь я увидел, что все обернулось совсем
по-другому. Вы вот говорите, что я вызволил Пятницу из тьмы каннибализма и
поднял его до высот цивилизованного человека, то есть христианина, а я уже
целую неделю более всего ценю в Пятнице как раз то, что в нем еще осталось
от каннибала… О, не пугайтесь, я имею в виду мироощущение, этакое нутряное
дикарство.
Нора. Но это ужасно так думать!
Робинзон. Нет! Ужаснее задуматься над тем, кто есть мы: вы и я, вы —
супруга заместителя начальника полиции и я — заезжий гость Хуан-Фернандеса.
С той минуты, как мы прибыли сюда, Пятница на свой лад не устает показывать
мне, как много в нем еще осталось, чтобы не подчиняться порядкам,
установленным на острове, которым я вынужден следовать. Я даже уверен, что в
эти минуты нашей встречи, к моему великому сожалению слишком короткой, на
общем пространстве печали и крушения иллюзий Пятница со своим дружком
Бананом весело проводят время на улице, ухаживают за девушками и берут от
так называемого технологического прогресса лишь то, что им интересно, — ну,
скажем, Jukebox[*], баночное пиво и всяческие шоу нашего ТВ.
Веселая разноголосица и музыка большого народного гулянья.
Нора. Выходит, у вашей книги, так или иначе, совсем иной конец?
Робинзон. Да, Нора, совсем иной!
Нора. И получается, что этот верный и благодарный вам
Пятница, которого вы обучили, как надо одеваться, пользоваться столовыми
приборами, говорить по-английски, этот самый Пятница и должен был спасти
вас, Робинзона Крузо, от одиночества. И Робинзона, и, разумеется, меня, меня и
всех, кто сейчас собрался в холле отеля, чтобы пить без особой охоты и видеть
тоску в глазах друг друга.
Робинзон. Не знаю, Нора, мы не имеем права слишком преувеличивать… Я,
как человек цивилизованный, не могу допустить и мысли, что такие люди, как
Пятница и Банан, могут сделать что-то ради моего блага, разве что служить
мне… Однако…
Нора. Однако мы вот сейчас глядим друг на друга с какой-то ностальгией
в глазах. Я думаю, что мы всегда будем такие, на любом острове планеты.
(Резко.) Мне пора, мой муж ждет моего отчета.
Робинзон(горько). О нашей беседе, Нора?
Нора. О нет! Такую беседу с незапамятных времен люди уже вели миллионы
и миллионы раз, и она не представляет ни малейшего интереса для моего мужа.
А мой отчет будет на горячую тему — аборты и самоубийства на острове
Хуан-Фернандес. До свидания, Робинзон.
Робинзон(после паузы). И я так и не смогу погулять с вами по улицам
этого города, Нора?
Нора. Боюсь, нет, и это жаль! Ну а вы привыкайте ездить в машинах с
закрытыми окнами, видно вполне хорошо. Я уже почти привыкла. Для меня
Хуан-Фернандес — это, если хотите, какая-то цепь цветных изображений,
вставленных в раму машинного окна, или просмотр диапозитивов. Прощайте,
Робинзон!
Лейтмотив. Звяканье льда в бокале. Далекий шум города. Музыка народного
гулянья. Радостные возгласы людей. Постепенно нарастает шум машин и гул
самолетов.
Голос из репродуктора. Пассажиров, вылетающих в Лондон, просят пройти в
коридор с красными указателями и предъявить свои документы в окошках
соответственно их инициалам. Пассажиры, летящие в Вашингтон, должны
пройти…
Пятница(его звонкий и радостный голос заглушает голос из
репродуктора). Ты прав, хозяин. (Смешок.) Организация — лучше нельзя,
посмотри, как все продумано: красные стрелки непременно приведут нас к
окошечкам, сейчас ты подойдешь к окну с буквой К, а я — с буквой П. А потом
мы снова встретимся, хозяин, только не делай, пожалуйста, такое грустное
лицо, ты же сам расхваливал до небес этот аэропорт.
Робинзон. Я рад, что мы возвращаемся в Англию, Пятница. Рад, что уезжаю
отсюда. Это уже не мой остров. Да и похоже, никогда не был моим, потому что
тогда я не понял, что… Это все трудно объяснить словами, Пятница, к
примеру, не понимал, что по моей милости делалось с тобой…
Пятница. Со мной, хозяин? Но ты же совершил чудеса, вспомни, как ты
сшил мне штаны, чтобы я не ходил голым, как обучил меня первым английским
словам, слову «хозяин» (смешок), словам — «да» и «нет», слову «Бог», обо
всем этом так хорошо говорится в книге…
Робинзон. Ну что ты! Все это я обязан был сделать, чтобы вырвать тебя
из этой жизни дикарей. И ни в чем не раскаиваюсь. Но я не мог понять, как
это ты, ну, скажем, молодой карибец, встретившись лицом к лицу с таким
одряхлевшим европейцем…
Пятница(со смехом). Какой же ты был «дряхлый», хозяин?
Робинзон. Я говорю не о моем теле, а о моей истории, Пятница, и тут я
совершил ошибку, пытаясь вовлечь тебя в ход нашей истории, истории нашей
великой Европы, и прежде всего истории великого Альбиона и т. д. (Иронически
смеется.) И до сей поры — это самое ужасное! — мне казалось, что все —
прекрасно, ты полностью принял нашу модель жизни. Но стоило нам явиться сюда
— у тебя вдруг усилился этот нервный тик… По крайней мере, ты называешь
это так…
Пятница. Может, это у меня пройдет, хозяин. (Смешок.)
Робинзон. А я чувствую, что нет, уже не пройдет никогда. Но любопытно,
что этот тик усилился, едва мы прибыли на остров Хуан-Фернандес, когда ты
вдруг резко изменился, когда встретился с Бананом и когда…
Пятница. Верно, Робинзон. Многое изменилось с того момента. И это еще
пустяки в сравнении с тем, что изменится.
Робинзон. А кто, собственно, дал тебе право называть меня по имени? И о
каких это изменениях ты говоришь?
Лейтмотив смешивается с праздничной музыкой и голосами из
репродукторов, все это длится какое-то мгновение.
Пятница(серьезным, внушительным тоном). А как ты думаешь, Робинзон,
почему остров называется Хуан-Фернандес?
Робинзон. Ну, потому, что один мореплаватель в… это был год…
Пятница. А тебе не пришло в голову, что остров получил это название
совершенно случайно, по воле каких-то мореплавателей? А может, и более того
— в этом названии нет ничего случайного, Робинзон?
Робинзон. По правде говоря, я не вижу смысла в…
Пятница. А вот я — вижу. И думаю, что это название может объяснить
все, что сейчас с тобой происходит.
Робинзон. Может объяснить?
Пятница. Да, подумай немного. Что Хуан — самое распространенное имя,
что Фернандес — самая обычная фамилия. Хуан и Фернандес — самое привычное
сочетание, какое можно встретить в испанском языке. Ну как Джон Смит в твоей
стране или как Жак Дюпон во Франции и Ганс Шмидт в Германии. Нет в этом
сочетании индивидуального, личностного, им обозначено нечто множественное,
допустим — uomo cualunque или Jedermann…[*]
Гул народного гулянья, праздничной толпы.
Робинзон. Да, пожалуй, это так, но…
Пятница. И это вполне объясняет то, что с тобой творится, бедный
Робинзон Крузо. Надо же было приехать снова на этот остров со мной, чтобы
обнаружить, что среди миллионов мужчин и женщин ты так же одинок, как и
тогда, когда попал сюда после кораблекрушения и хотя бы понимал, в чем
причина твоего одиночества…
Робинзон. Н-да, я это почувствовал, пока беседовал с Норой в отеле,
что-то вдруг заставило меня подумать о том, каким ты был в тот день, когда я
спас тебя, — совершенно голый, совершенно невежественный, да и вообще —
каннибал, но в то же время — такой молодой, такой новый, без пятен истории.
Ты был куда ближе меня звездам, воздуху, другим людям…
Пятница. Не забывай, Робинзон, что мы поедали друг друга.
Робинзон(сурово). Пусть так! Но все равно вы были ближе друг к другу
Есть немало видов каннибализма, теперь-то я это понимаю очень и очень
хорошо.
Пятница(ласково). Ну и ну, Робинзон! Понять все это лишь под конец
жизни, да еще на своем бывшем острове! Вот теперь ты понял, что утерял
способность общения с Хуаном Фернандесом. С Гансом Шмидтом, с Джоном
Смитом…
Робинзон(патетически). Пятница, ты свидетель, я хотел выйти на улицу,
слиться с толпой людей, которые…
Пятница. Тебе мало что дало бы знакомство с такими людьми, как Банан и
его приятели, они бы вежливо улыбались, и на этом — все. Власти захотели
изолировать тебя от местных жителей, и на это у них были свои
государственные соображения, однако могли бы и не слишком стараться, и ты
прекрасно знаешь это сам.
Робинзон(медленно и с горечью). Зачем надо было снова приезжать на
этот остров, где я знал совсем иное одиночество? Стоило ли возвращаться,
если я здесь был еще более одиноким, чем тогда, и вдобавок выслушивать от
собственного слуги, что я сам во всем виноват?
Пятница. Твой слуга — ни при чем, Робинзон! Ты сам чувствуешь себя
виноватым. Лично и полностью виноватым!
Голос из репродуктора. Внимание, заканчивается посадка пассажиров на
самолет, вылетающий в Лондон. Просим иметь в руках справку о прививках…
Робинзон. Знаешь, мне вдруг захотелось остаться. Быть может…
Пятница. Боюсь, это слишком поздно для тебя. На острове Хуан-Фернандес
нет места ни для тебя, ни для таких, как ты, бедный Робинзон Крузо, бедный
Александр Селькирк, бедный Дэниэл Дефо, нет места для потерпевших
кораблекрушение на волнах истории, для хозяев Праха, для наследников Ничего.
Робинзон. А ты, Пятница?
Пятница. Мое настоящее имя вовсе не Пятница, хоть ты никогда и не
озаботился спросить это. Я предпочел бы, чтобы и меня звали Хуан Фернандес,
как миллионы и миллионы островитян, которые сразу узнают друг друга, как
узнали друг друга мы с Бананом, и уже идут по жизни общей дорогой.
Робинзон. Но куда, Пятница?
Пятница. Пока неясно куда, Робинзон. Ничего еще не ясно, поверь, ну,
скажем, идут к земной тверди, скажем, что хотят навсегда покинуть острова
Робинзонов, эти одинокие осколки твоего мира. Что до нас двоих (со смехом),
мы полетим в Лондон на этом самолете, посадка заканчивается, и самолет не
будет нас ждать. (Смеясь.) Скорее, скорее! Самолеты никого не ждут,
Робинзон, самолеты не ждут!
[Пер. Э.Брагинской]
надеюсь, и вам будет полезно узнать, что мы уже давно не даем разрешение на
въезд иностранным гражданам. Для вас мы, конечно, сделали исключение! И я
полагаю, что вы, как почетный гость нашего острова, отнесетесь с пониманием
к тому, что мы возьмем вас под свое покровительство и будем входить во все
ваши заботы.
Робинзон(как бы самому себе). Да, конечно, но я приехал, чтобы…
Служащая(почти сухо). В конце концов, у вас было очень мало
возможностей для завязывания каких-то контактов в тот раз, когда вы попали
сюда впервые. Вам достаточно освежить кое-что в памяти, и тогда все с вами
будет хорошо. (Голос ее теплеет.) Я понимаю, что мои слова вас мало радуют,
сеньор Крузо, но поверьте, если у меня появится хоть малейшая возможность
что-то изменить в положении вещей, я это сделаю.
Робинзон. Хоть малейшая возможность? О, прошу вас, мне бы так хотелось
поговорить с вами, получше узнать вас… Я с трудом воспринимаю всю эту
ситуацию… Не знаю, не знаю, но чутье подсказывает, что вы понимаете меня.
И за порогом ваших официальных обязанностей…
Служащая. Да! Конечно понимаю. И если представится случай, я с
удовольствием встречусь с вами еще раз и мы поговорим. Меня зовут Нора. Мой
муж — заместитель начальника городской полиции.
Робинзон. А-а!
Служащая. Само собой, я читала вашу книгу. На острове ее читали все до
единого. И порой я задаюсь вопросом — почему? Ведь теперь Хуан-Фернандес
совсем другой остров!.. Но пожалуй что…
Робинзон. Пожалуй что… не такая уж разница?
Служащая(официальным тоном). Оставим этот разговор до другого раза,
сеньор Крузо. Вот этот сеньор уже давно готов проводить вас в зал выдачи
багажа, где вас заждался ваш… секретарь. Всего доброго. Желаю вам приятно
провести время на острове Хуан-Фернандес.
Робинзон(самому себе). Пожалуй что не такая уж разница! Или, может…
Но нет, не может… Такой небоскреб, где прежде была моя хижина, такие
замечательные дороги… А эти яхты в заливе — с ума сойти!
Служащая. С вашего позволения, сеньор Крузо, пожалуйте сюда…
Шум в коридоре, голоса из репродукторов, передающие сообщения.
Робинзон. Пятница!
Пятница. Ну вот, хозяин (смешок), зря тревожился. Твои чемоданы давно в
машине, и Банан нас ждет.
Робинзон. Что еще за Банан?
Пятница. Ну да! Хочешь не хочешь, а его так зовут. Это наш шофер, и мы
уже успели стать друзьями.
Робинзон(с любопытством). Друзьями? С этим Бананом?
Пятница. Ну да! Я, собственно, не представляю никакого интереса для
официальных лиц. А мы с Бананом, как выяснилось, родом из одного племени. У
нас у обоих длинные мизинцы, и своих мы всегда признавали по этим мизинцам.
Пошли, хозяин, вот сюда, пожалуйста…
Уличный шум, оживленные голоса людей, машины, громкая отупляющая музыка
из репродукторов, время от времени ее перебивает дурацкий текст коммерческой
рекламы.
Хозяин, можешь говорить все, что тебе вздумается. Банан не понимает
язык Шекспира… Похоже, ты чем-то огорчен, хозяин?
Робинзон. Нет, не огорчен, а… Ты только посмотри на эту улицу!
Пятница. Да, достаточно широкая. Ты прав.
Робинзон. А какие замечательные здания! И на улицах столько людей,
Пятница, столько людей!
Пятница. А что тут такого особенного? Можно подумать, что ты покинул
Лондон лет двадцать тому назад. Такой же город, как все остальные. Банан мне
уже рассказал, что здесь к чему… Если вечером я тебе не нужен, он зайдет
за мной и мы сходим куда-нибудь — развлечемся. Он говорит, что женщины тут
предпочитают длинные мизинцы… н-да, поглядим-посмотрим!
Робинзон. Пятница, я тебе дал такое блестящее образование! Это
недопустимо, чтобы джентльмен… А впрочем, может, твой Банан возьмет нас
обоих, как ты считаешь?
Пятница(грустно). Нет, хозяин, не возьмет. Банан говорил со мной
откровенно. Насколько возможно, разумеется, ведь он состоит на службе и
должен делать, что приказано.
Робинзон. Как Нора… как администратор отеля… Нет, посмотри, какая
улочка, сколько тут магазинчиков, а какие яркие платья на девушках и как
освещены витрины в дневной час!..
Пятница. Точно так же в Лас-Вегасе, в Сингапуре или в Сан-Паулу[408],
хозяин. Ничем не отличается от Нью-Йорка, вот, может, рынки или девушки не
совсем как везде…
Робинзон(самому себе). А что мне делать одному в отеле?
Банан произносит какую-то длинную фразу на непонятном языке, обращаясь
к Пятнице, который, рассмеявшись, отвечает на том же языке.
Пятница. Бедняга, он, оказывается, все понимает, а я-то думал, что он
не знает английского… О, вы ловко все устроили, хозяин, по-английски
говорят даже тюлени в Арктике.
Робинзон. А что он тебе сказал?
Пятница. Он ответил на твой вопрос об отеле. Ты найдешь у себя в номере
программу твоего пребывания на острове, где будет расписание и все
остальное. А тебя будут только увозить и привозить в отель. Словом, музеи и
все такое…
Робинзон(в ярости). К чертям собачьим все эти музеи! Я хочу лично…
Пятница. Мы уже приехали, хозяин, выходи с этой стороны.
Он со смехом что-то сказал Банану, который хохочет и что-то говорит в
ответ. Приглушенный шум большого отеля. Бархатный женский голос в
репродукторе просит подойти одного из гостей к администратору. Тихая музыка.
Диктор(перекрывая общий гул). Чуть позже…
Робинзон. Побудь со мной немного, Пятница. Знаешь, мы закажем виски и
выпьем вместе. Надеюсь, у тебя тоже хорошая комната, как и моя?
Пятница. Да нет, хозяин. У меня номер очень маленький, для обслуги, а
окно выходит на вентиляционную трубу.
Робинзон. Безобразие! Я буду протестовать, сейчас же позвоню
администратору и…
Пятница. Нет, хозяин, не стоит. Зачем мне хорошая комната? Я останусь в
той, какую дали. Да и у меня есть свои преимущества, мне подсказал это Банан. Дело в том, что
я могу пользоваться служебной лестницей и, если ночью приду не один, этого
никто не заметит.
Робинзон. А как же я, Пятница? Их программа — сплошная скука. В нее
затолкали что ни попадя, да и на что она мне сдалась! Получается, у меня не
будет ни минуты свободного времени… спасибо, что отвели часы на сон! Хоть
бы по крайней мере… Словом, ты меня понимаешь, дело не в том, что мне
подавай как можно скорее…
Пятница. Я-то понимаю, хозяин, еще бы не понимать. Знаешь, если ты не
обидишься, вернее, если они согласятся, я зайду за тобой вечером и уступлю
тебе мою комнату, а может, мы там и оба устроимся…
Робинзон. Да как ты смеешь?
Пятница(со смешком). Прости меня, хозяин.
Телефонный звонок.
Робинзон. Да, Крузо. Да, да, я узнал вас! Через полчаса? Да, конечно, я
вас буду ждать внизу. А-а, другой сотрудник? Понимаю, понимаю. Нора,
однако… Да, могу предположить. Значит, в другой раз. Да, я тоже очень
надеюсь. Благодарю.
Пятница. Ты чем-то расстроен, хозяин?
Робинзон. Да не лезь ты с расспросами. Я и не думаю расстраиваться.
(Пауза.) Но если честно, я несколько разочарован. И прости меня за невольную
грубость.
Пятница. А ты можешь мне сказать, кто эта Нора, хозяин?
Робинзон. Я с ней едва знаком. Она меня встречала в аэропорту. Сказала,
что сейчас за мной заедут. Ну я подумал, что она… Словом, меня потащат в
Музей антропологии.
Пятница. А почему ты не попросил ее поехать с тобой, хозяин?
Робинзон. Потому, что она ясно сказала, что приедет сам хранитель
музея. Может, завтра… Да, быть может, завтра она сумеет… (Повторяет эти
слова себе самому.)
Пауза. Затихают звуки лейтмотива.
Пятница. Ну ладно, если я тебе больше не нужен…
Робинзон. Ты встречаешься с Бананом?
Пятница(с радостным смехом). Как ты догадался, хозяин?
Дверь закрывается. Тишина. Едва слышен лейтмотив. Резкие шаги.
Телефонный звонок.
Диктор(поверх общего гула). В тот же день, вечером…
Робинзон. Администратора, пожалуйста. (Короткая пауза.) Да, Крузо. Я
познакомился с программой. Безусловно замечательная. Но мне бы хотелось,
чтобы в программу включили некоторые вещи, да… Вот, к примеру, я бы желал
видеть тот небоскреб, который построили на том месте, где когда-то стояла
моя хижина. Разумеется, если можно, согласуйте это сейчас. Уже ждут? Я
тотчас спущусь.
Лейтмотив. Слышны попеременно заученные фразы экскурсоводов, которые
рассказывают о достопримечательностях острова, слова благодарности
Робинзона, следом врывается громкая и пронзительная народная музыка, чьи-то
веселые голоса, затем голос и смех Пятницы и Банана на уличном празднике,
громкие поцелуи, женский смех и пение. Нарастают звуки грустного лейтмотива,
слышны протокольные фразы, тосты, экскурсовод расписывает какой-то памятник,
короткие замечания Робинзона.
Диктор(сквозь общий шум). Немного позже в отеле…
Пятница. Добрый день, хозяин. Ты хорошо отдохнул? Глядя на тебя, не
скажешь — лицо совсем сонное.
Робинзон. Так оно и есть. Я плохо спал после самой последней поездки.
Пятница. А в те времена, насколько я помню, ты спал в хижине так же
хорошо, как и я, а я сплю как убитый, и однажды ты сказал, что никогда не
видишь сны.
Робинзон. Да, верно… Почти никогда не видел. Вокруг был такой
покой…
Пятница. Но одиночество тебя угнетало, хозяин. Ты сказал тогда, что мое
появление тебя спасло от тоски…
Робинзон. Да, очень было трудно жить в то время на острове, Пятница. Я
никак не мог смириться со своей участью, однако начинаю думать, что
существует другой вид одиночества и он куда хуже, чем та жизнь в полном
безлюдье. Дай мне немного кофе, Пятница. Знаешь, вчера вечером меня повезли
смотреть небоскреб.
Пятница. Ты ездил с Норой, хозяин?
Робинзон. Нет, с инженером-строителем. Он сказал, что это
непревзойденное здание по своим архитектурным и техническим качествам. Я
готов верить, но, по мне, оно ничем не отличается от небоскребов Лондона,
такое же, как все современные здания. Люди входят и выходят, не сказав ни
единого слова, точно чужие друг другу, а в лифтах или в коридорах едва
здороваются…
Пятница. А почему ты ждал чего-то другого, хозяин? Ты сам говоришь, что
здесь все так же, как в Лондоне и в Риме. Остров по-прежнему пустынный, если
можно так сказать…
Робинзон(после паузы). Остров по-прежнему пустынный… Возможно, ты
прав. Мой остров по-прежнему пустынный, еще более необитаемый, чем в те
времена, когда волны выбросили меня на его берег…
Пятница. Такое трудно себе представить, хозяин. Банан сказал, что на
острове живут более двух с половиной миллионов человек и правительство
задумывается уже о контроле над рождаемостью населения.
Робинзон(с иронией). Само собой, все кончается этим. Единственное
решение, на которое способны правители. А меж тем два с половиной миллиона
мужчин и женщин живут, не зная друг друга, а семьи — точно такие же
острова. Точь-в-точь как в Лондоне, что и говорить… (Пауза.) Не знаю,
наверно, тут могло быть устроено все иначе?
Пятница. Почему, хозяин? Почему здесь, а не в Лондоне или в Риме?
Робинзон. Не знаю, Пятница. Во мне жила смутная надежда, когда я решил
вернуться сюда вопреки всему, что говорили. Теперь-то мне ясно: я — глупец,
думал, что место моего былого одиночества может стать чем-то таким, где
будет все устроено иначе, что здесь свершится великое чудо, когда люди
сблизятся, будут улыбаться, разговаривать друг с другом с доверием, делать
все сообща… Я надеялся, что моя книга послужит чему-то, покажет людям, как
ужасно одиночество и как прекрасно общение, содружество… Знаешь ли ты, что
эту книгу читали почти так же, как «Дон Кихота» и «Трех мушкетеров». У меня,
собственно, были основания строить какие-то иллюзии, но, как видишь…
Стук в дверь.
Голос служащего отеля. Сеньор Крузо, вас ожидает внизу госпожа Джон.
Робинзон. Нора! (Пауза.) Скажи ей, что я сейчас же спущусь вниз.
(Пауза.) Дай мне серый костюм, Пятница. Синий галстук. Живей, милый!
Посмотри, начищены ли мои черные туфли.
Пятница(со смешком). Да, хозяин.
Тихая музыка в холле. Звяканье льда в бокалах.
Нора. Это совершенно неофициальный визит, Робинзон. И у меня только
пятнадцать минут, потому что мое рабочее время, полагаю, как и ваше, строго
нормировано.
Робинзон. Не знаю, как и благодарить вас, Нора. Как вы и подозревали…
Нора. Подозревала?
Робинзон. Да, именно, я совсем не того ждал от своего приезда на
Хуан-Фернандес.
Нора. Вы здесь временно в качестве гостя, а я должна тут жить.
Робинзон. Так почему вы все это принимаете? Почему двое людей, почему
все мы в конечном счете принимаем это?
Нора. Не знаю, да и начнем с того, что я не знаю толком, с чем мы,
собственно, соглашаемся. Хуан-Фернандес — чудесный остров, и наш народ, вы
это видели… ну отчасти видели… замечательный народ. А климат…
Робинзон. Умоляю, не разговаривайте со мной как супруга заместителя
начальника полиции. Я знаю, почему вы оказали мне такую любезность и пришли
сюда поговорить со мной. Бы пришли не только потому, что заметили, как я
опечален, как разочарован, но и потому, что сами испытываете разочарование и
тоску.
Нора(после паузы). Это верно, но ничего нельзя сделать, нельзя
изменить.
Робинзон. Да, боюсь, что для нас, для таких людей, как я и вы, уже
поздно. Однако есть совсем другие, и они…
Нора. Другие?
Робинзон. Не смейтесь, но я думал о моем слуге, Пятнице, о его новом
друге — Банане, о тех людях, которых, как мы считаем, можно воспитывать,
держать под властью, я уповаю на наших приемных, впитавших западную культуру
детей, если можно так выразиться…
Нора(официальным тоном). О нет! Эти люди мыслят и чувствуют иначе. У
них совсем иные взгляды и заботы, они никогда не смогут понять нас.
Робинзон. Или, наоборот, мы — их. Не знаю, не знаю. Я уже не в
состоянии разобраться во всем этом, после того как вернулся на свой остров.
Раньше мне все было ясно, Нора. Все для меня было просто. Вы читали мою
книгу, правда? Ведь там на каждой странице можно найти слова благодарности
Провидению, мудрому порядку, который создал Великий Часовщик[409], безупречной
логике существования живых существ и вещей.
Нора. А мне больше всего понравилась глава, в которой вы спасаете жизнь
Пятнице и постепенно, ценой больших усилий, подымаете этого отвратительного
каннибала до уровня цивилизованного человека.
Робинзон. Еще неделю назад мне тоже очень нравилась эта глава, Нора.
Нора(удивленно). А почему вдруг вы изменили свое мнение?
Робинзон. Потому, что именно здесь я увидел, что все обернулось совсем
по-другому. Вы вот говорите, что я вызволил Пятницу из тьмы каннибализма и
поднял его до высот цивилизованного человека, то есть христианина, а я уже
целую неделю более всего ценю в Пятнице как раз то, что в нем еще осталось
от каннибала… О, не пугайтесь, я имею в виду мироощущение, этакое нутряное
дикарство.
Нора. Но это ужасно так думать!
Робинзон. Нет! Ужаснее задуматься над тем, кто есть мы: вы и я, вы —
супруга заместителя начальника полиции и я — заезжий гость Хуан-Фернандеса.
С той минуты, как мы прибыли сюда, Пятница на свой лад не устает показывать
мне, как много в нем еще осталось, чтобы не подчиняться порядкам,
установленным на острове, которым я вынужден следовать. Я даже уверен, что в
эти минуты нашей встречи, к моему великому сожалению слишком короткой, на
общем пространстве печали и крушения иллюзий Пятница со своим дружком
Бананом весело проводят время на улице, ухаживают за девушками и берут от
так называемого технологического прогресса лишь то, что им интересно, — ну,
скажем, Jukebox[*], баночное пиво и всяческие шоу нашего ТВ.
Веселая разноголосица и музыка большого народного гулянья.
Нора. Выходит, у вашей книги, так или иначе, совсем иной конец?
Робинзон. Да, Нора, совсем иной!
Нора. И получается, что этот верный и благодарный вам
Пятница, которого вы обучили, как надо одеваться, пользоваться столовыми
приборами, говорить по-английски, этот самый Пятница и должен был спасти
вас, Робинзона Крузо, от одиночества. И Робинзона, и, разумеется, меня, меня и
всех, кто сейчас собрался в холле отеля, чтобы пить без особой охоты и видеть
тоску в глазах друг друга.
Робинзон. Не знаю, Нора, мы не имеем права слишком преувеличивать… Я,
как человек цивилизованный, не могу допустить и мысли, что такие люди, как
Пятница и Банан, могут сделать что-то ради моего блага, разве что служить
мне… Однако…
Нора. Однако мы вот сейчас глядим друг на друга с какой-то ностальгией
в глазах. Я думаю, что мы всегда будем такие, на любом острове планеты.
(Резко.) Мне пора, мой муж ждет моего отчета.
Робинзон(горько). О нашей беседе, Нора?
Нора. О нет! Такую беседу с незапамятных времен люди уже вели миллионы
и миллионы раз, и она не представляет ни малейшего интереса для моего мужа.
А мой отчет будет на горячую тему — аборты и самоубийства на острове
Хуан-Фернандес. До свидания, Робинзон.
Робинзон(после паузы). И я так и не смогу погулять с вами по улицам
этого города, Нора?
Нора. Боюсь, нет, и это жаль! Ну а вы привыкайте ездить в машинах с
закрытыми окнами, видно вполне хорошо. Я уже почти привыкла. Для меня
Хуан-Фернандес — это, если хотите, какая-то цепь цветных изображений,
вставленных в раму машинного окна, или просмотр диапозитивов. Прощайте,
Робинзон!
Лейтмотив. Звяканье льда в бокале. Далекий шум города. Музыка народного
гулянья. Радостные возгласы людей. Постепенно нарастает шум машин и гул
самолетов.
Голос из репродуктора. Пассажиров, вылетающих в Лондон, просят пройти в
коридор с красными указателями и предъявить свои документы в окошках
соответственно их инициалам. Пассажиры, летящие в Вашингтон, должны
пройти…
Пятница(его звонкий и радостный голос заглушает голос из
репродуктора). Ты прав, хозяин. (Смешок.) Организация — лучше нельзя,
посмотри, как все продумано: красные стрелки непременно приведут нас к
окошечкам, сейчас ты подойдешь к окну с буквой К, а я — с буквой П. А потом
мы снова встретимся, хозяин, только не делай, пожалуйста, такое грустное
лицо, ты же сам расхваливал до небес этот аэропорт.
Робинзон. Я рад, что мы возвращаемся в Англию, Пятница. Рад, что уезжаю
отсюда. Это уже не мой остров. Да и похоже, никогда не был моим, потому что
тогда я не понял, что… Это все трудно объяснить словами, Пятница, к
примеру, не понимал, что по моей милости делалось с тобой…
Пятница. Со мной, хозяин? Но ты же совершил чудеса, вспомни, как ты
сшил мне штаны, чтобы я не ходил голым, как обучил меня первым английским
словам, слову «хозяин» (смешок), словам — «да» и «нет», слову «Бог», обо
всем этом так хорошо говорится в книге…
Робинзон. Ну что ты! Все это я обязан был сделать, чтобы вырвать тебя
из этой жизни дикарей. И ни в чем не раскаиваюсь. Но я не мог понять, как
это ты, ну, скажем, молодой карибец, встретившись лицом к лицу с таким
одряхлевшим европейцем…
Пятница(со смехом). Какой же ты был «дряхлый», хозяин?
Робинзон. Я говорю не о моем теле, а о моей истории, Пятница, и тут я
совершил ошибку, пытаясь вовлечь тебя в ход нашей истории, истории нашей
великой Европы, и прежде всего истории великого Альбиона и т. д. (Иронически
смеется.) И до сей поры — это самое ужасное! — мне казалось, что все —
прекрасно, ты полностью принял нашу модель жизни. Но стоило нам явиться сюда
— у тебя вдруг усилился этот нервный тик… По крайней мере, ты называешь
это так…
Пятница. Может, это у меня пройдет, хозяин. (Смешок.)
Робинзон. А я чувствую, что нет, уже не пройдет никогда. Но любопытно,
что этот тик усилился, едва мы прибыли на остров Хуан-Фернандес, когда ты
вдруг резко изменился, когда встретился с Бананом и когда…
Пятница. Верно, Робинзон. Многое изменилось с того момента. И это еще
пустяки в сравнении с тем, что изменится.
Робинзон. А кто, собственно, дал тебе право называть меня по имени? И о
каких это изменениях ты говоришь?
Лейтмотив смешивается с праздничной музыкой и голосами из
репродукторов, все это длится какое-то мгновение.
Пятница(серьезным, внушительным тоном). А как ты думаешь, Робинзон,
почему остров называется Хуан-Фернандес?
Робинзон. Ну, потому, что один мореплаватель в… это был год…
Пятница. А тебе не пришло в голову, что остров получил это название
совершенно случайно, по воле каких-то мореплавателей? А может, и более того
— в этом названии нет ничего случайного, Робинзон?
Робинзон. По правде говоря, я не вижу смысла в…
Пятница. А вот я — вижу. И думаю, что это название может объяснить
все, что сейчас с тобой происходит.
Робинзон. Может объяснить?
Пятница. Да, подумай немного. Что Хуан — самое распространенное имя,
что Фернандес — самая обычная фамилия. Хуан и Фернандес — самое привычное
сочетание, какое можно встретить в испанском языке. Ну как Джон Смит в твоей
стране или как Жак Дюпон во Франции и Ганс Шмидт в Германии. Нет в этом
сочетании индивидуального, личностного, им обозначено нечто множественное,
допустим — uomo cualunque или Jedermann…[*]
Гул народного гулянья, праздничной толпы.
Робинзон. Да, пожалуй, это так, но…
Пятница. И это вполне объясняет то, что с тобой творится, бедный
Робинзон Крузо. Надо же было приехать снова на этот остров со мной, чтобы
обнаружить, что среди миллионов мужчин и женщин ты так же одинок, как и
тогда, когда попал сюда после кораблекрушения и хотя бы понимал, в чем
причина твоего одиночества…
Робинзон. Н-да, я это почувствовал, пока беседовал с Норой в отеле,
что-то вдруг заставило меня подумать о том, каким ты был в тот день, когда я
спас тебя, — совершенно голый, совершенно невежественный, да и вообще —
каннибал, но в то же время — такой молодой, такой новый, без пятен истории.
Ты был куда ближе меня звездам, воздуху, другим людям…
Пятница. Не забывай, Робинзон, что мы поедали друг друга.
Робинзон(сурово). Пусть так! Но все равно вы были ближе друг к другу
Есть немало видов каннибализма, теперь-то я это понимаю очень и очень
хорошо.
Пятница(ласково). Ну и ну, Робинзон! Понять все это лишь под конец
жизни, да еще на своем бывшем острове! Вот теперь ты понял, что утерял
способность общения с Хуаном Фернандесом. С Гансом Шмидтом, с Джоном
Смитом…
Робинзон(патетически). Пятница, ты свидетель, я хотел выйти на улицу,
слиться с толпой людей, которые…
Пятница. Тебе мало что дало бы знакомство с такими людьми, как Банан и
его приятели, они бы вежливо улыбались, и на этом — все. Власти захотели
изолировать тебя от местных жителей, и на это у них были свои
государственные соображения, однако могли бы и не слишком стараться, и ты
прекрасно знаешь это сам.
Робинзон(медленно и с горечью). Зачем надо было снова приезжать на
этот остров, где я знал совсем иное одиночество? Стоило ли возвращаться,
если я здесь был еще более одиноким, чем тогда, и вдобавок выслушивать от
собственного слуги, что я сам во всем виноват?
Пятница. Твой слуга — ни при чем, Робинзон! Ты сам чувствуешь себя
виноватым. Лично и полностью виноватым!
Голос из репродуктора. Внимание, заканчивается посадка пассажиров на
самолет, вылетающий в Лондон. Просим иметь в руках справку о прививках…
Робинзон. Знаешь, мне вдруг захотелось остаться. Быть может…
Пятница. Боюсь, это слишком поздно для тебя. На острове Хуан-Фернандес
нет места ни для тебя, ни для таких, как ты, бедный Робинзон Крузо, бедный
Александр Селькирк, бедный Дэниэл Дефо, нет места для потерпевших
кораблекрушение на волнах истории, для хозяев Праха, для наследников Ничего.
Робинзон. А ты, Пятница?
Пятница. Мое настоящее имя вовсе не Пятница, хоть ты никогда и не
озаботился спросить это. Я предпочел бы, чтобы и меня звали Хуан Фернандес,
как миллионы и миллионы островитян, которые сразу узнают друг друга, как
узнали друг друга мы с Бананом, и уже идут по жизни общей дорогой.
Робинзон. Но куда, Пятница?
Пятница. Пока неясно куда, Робинзон. Ничего еще не ясно, поверь, ну,
скажем, идут к земной тверди, скажем, что хотят навсегда покинуть острова
Робинзонов, эти одинокие осколки твоего мира. Что до нас двоих (со смехом),
мы полетим в Лондон на этом самолете, посадка заканчивается, и самолет не
будет нас ждать. (Смеясь.) Скорее, скорее! Самолеты никого не ждут,
Робинзон, самолеты не ждут!
[Пер. Э.Брагинской]
Краткий словарь аргентинизмов, встречающихся в произведениях Кортасара
АГУАРИБАЙ (агуарайба) — аргентинская разновидность терпентинного
дерева.
АСАДО — специальным образом («по-креольски») жаренное мясо.
БАГУАЛА — музыкальный фольклорный жанр западных (андских) и северных
районов Аргентины.
БАТАТ (сладкий картофель) — корнеклубневое растение семейства
вьюнковых; древнейшее пищевое растение в Центральной и Южной Америке.
БОМБИЛЬЯ — трубочка для питья мате; так же иногда называют и саму
посуду для питья мате.
ВИНЧУКА — ночное кровососущее насекомое, распространенное в Аргентине.
ВИРОЛА — специальная (обычно посеребренная) посуда с трубочкой для
питья мате.
ВОСТОЧНЫЙ БЕРЕГ — так жители аргентинского побережья залива Ла-Плата
называют Уругвай. В колониальное время территория современного Уругвая
входила в вице-королевство Ла-Плата в качестве Восточной провинции
(Восточного берега).
ГАУЧО — пастухи и скотоводы в Аргентине и Уругвае; особая этническая
группа Латинской Америки. Романтически идеализированные гаучо — герои
многих произведений аргентинской литературы.
ГРАПА (граппа) — аргентинская виноградная водка.
ЙЕРБА-МАТЕ — невысокое дерево семейства падубовых. Растет в Аргентине
и других странах Ла-Платской зоны.
КАКУЙО — ночная птица отряда сов, обитающая в северных районах
Аргентины.
КАНЬЯ — вино (водка) из сахарного тростника.
КОКОЛИЧЕ — испано-итальянский жаргон (распространенный, в частности, в
Буэнос-Айресе).
КОПИУЭ — лазящее растение семейства лилейных. Растет в западных
(андских) районах Аргентины.
КРЕОЛ — в Аргентине креолами называют потомков иммигрантов, родившихся
уже на новой родине.
ЛИГА — мера длины, в Аргентине равная 5,2 км.
ЛУНФАРДО — буэнос-айресский жаргон (смесь языков на основе
испанского).
МАЛАМБО — народный танец, распространенный в среде гаучо; исполняется
мужчинами соло или вдвоем.
МАНИОКА — корнеклубневое растение семейства молочайных. Растет в
тропиках Южной Америки. Клубни маниоки по вкусу напоминают картофель.
МАТЕ (парагвайский чай) — тонизирующий напиток, популярный в
юго-восточных странах Латинской Америки. Приготовляется из высушенных и
измельченных листьев и стеблей йербы-мате. Пьют мате из специальной посуды,
которую чаще всего тоже называют мате.
МИЛОНГА — песенно-танцевальный жанр аргентинского городского фольклора
(прежде всего Буэнос-Айреса); стихотворение, песня этого жанра.
МИСИЯ — сеньора, госпожа (аргентинское просторечие).
ОМБУ (умбу) — дерево семейства лаконосных. Растет в Аргентине и других
странах Ла-Платской зоны.
ПАМПА — природная равнинная область в центральной и северной части
Аргентины (а также аргентинская провинция — Ла-Пампа).
ПАРРИЛЬЯ (букв.: решетка) — жаренное на решетке мясо; ресторанчик,
таверна, где такое мясо является основным блюдом.
ПЕЛОТА — игра в мяч, напоминающая бейсбол. Подобная игра была
чрезвычайно популярна у индейцев еще доколумбовой Америки.
ПЕОН — наемный работник, батрак, поденщик.
ПОЛЕНТА — каша из кукурузной (маисовой) муки.
ПОРТЕНЬО (от исп. puerto — порт) — коренной житель Буэнос-Айреса.
РАНЧЕРА — песенно-танцевальный жанр фольклора в Аргентине и ряде
других латиноамериканских стран.
РЕКА — так в Аргентине обычно называют залив Ла-Плата (Рио-де-ла-Плата
— букв.: Серебряная река), представляющий собой расширенный эстуарий
(устье) рек Парана и Уругвай.
СЕВЕР — северные районы Буэнос-Айреса; северные провинции Аргентины.
СИНАСИН — колючий кустарник, растущий в Аргентине.
СЬЕЛИТО — жанр аргентинского песенно-танцевального фольклора.
ТАПИОКА — грубая крахмальная мука из клубней маниоки (для
приготовления каши, похлебки и т. п.).
ТЕРО (терутеру) — аргентинская разновидность трясогузки.
ТЕХУЭЛЬЧЕ — индейский народ, проживающий на юге Аргентины (в
Патагонии).
ЧЕ — характерное аргентинское словечко: междометие и обращение к
собеседнику.
ЭСТАНСИЯ — в Аргентине: большое скотоводческое поместье.
ЮГ — южные районы аргентинской столицы; южная часть провинции
Буэнос-Айрес; южные провинции Аргентины.
ЮККА (юка) — корнеклубневое растение семейства молочайных рода маниок.
дерева.
АСАДО — специальным образом («по-креольски») жаренное мясо.
БАГУАЛА — музыкальный фольклорный жанр западных (андских) и северных
районов Аргентины.
БАТАТ (сладкий картофель) — корнеклубневое растение семейства
вьюнковых; древнейшее пищевое растение в Центральной и Южной Америке.
БОМБИЛЬЯ — трубочка для питья мате; так же иногда называют и саму
посуду для питья мате.
ВИНЧУКА — ночное кровососущее насекомое, распространенное в Аргентине.
ВИРОЛА — специальная (обычно посеребренная) посуда с трубочкой для
питья мате.
ВОСТОЧНЫЙ БЕРЕГ — так жители аргентинского побережья залива Ла-Плата
называют Уругвай. В колониальное время территория современного Уругвая
входила в вице-королевство Ла-Плата в качестве Восточной провинции
(Восточного берега).
ГАУЧО — пастухи и скотоводы в Аргентине и Уругвае; особая этническая
группа Латинской Америки. Романтически идеализированные гаучо — герои
многих произведений аргентинской литературы.
ГРАПА (граппа) — аргентинская виноградная водка.
ЙЕРБА-МАТЕ — невысокое дерево семейства падубовых. Растет в Аргентине
и других странах Ла-Платской зоны.
КАКУЙО — ночная птица отряда сов, обитающая в северных районах
Аргентины.
КАНЬЯ — вино (водка) из сахарного тростника.
КОКОЛИЧЕ — испано-итальянский жаргон (распространенный, в частности, в
Буэнос-Айресе).
КОПИУЭ — лазящее растение семейства лилейных. Растет в западных
(андских) районах Аргентины.
КРЕОЛ — в Аргентине креолами называют потомков иммигрантов, родившихся
уже на новой родине.
ЛИГА — мера длины, в Аргентине равная 5,2 км.
ЛУНФАРДО — буэнос-айресский жаргон (смесь языков на основе
испанского).
МАЛАМБО — народный танец, распространенный в среде гаучо; исполняется
мужчинами соло или вдвоем.
МАНИОКА — корнеклубневое растение семейства молочайных. Растет в
тропиках Южной Америки. Клубни маниоки по вкусу напоминают картофель.
МАТЕ (парагвайский чай) — тонизирующий напиток, популярный в
юго-восточных странах Латинской Америки. Приготовляется из высушенных и
измельченных листьев и стеблей йербы-мате. Пьют мате из специальной посуды,
которую чаще всего тоже называют мате.
МИЛОНГА — песенно-танцевальный жанр аргентинского городского фольклора
(прежде всего Буэнос-Айреса); стихотворение, песня этого жанра.
МИСИЯ — сеньора, госпожа (аргентинское просторечие).
ОМБУ (умбу) — дерево семейства лаконосных. Растет в Аргентине и других
странах Ла-Платской зоны.
ПАМПА — природная равнинная область в центральной и северной части
Аргентины (а также аргентинская провинция — Ла-Пампа).
ПАРРИЛЬЯ (букв.: решетка) — жаренное на решетке мясо; ресторанчик,
таверна, где такое мясо является основным блюдом.
ПЕЛОТА — игра в мяч, напоминающая бейсбол. Подобная игра была
чрезвычайно популярна у индейцев еще доколумбовой Америки.
ПЕОН — наемный работник, батрак, поденщик.
ПОЛЕНТА — каша из кукурузной (маисовой) муки.
ПОРТЕНЬО (от исп. puerto — порт) — коренной житель Буэнос-Айреса.
РАНЧЕРА — песенно-танцевальный жанр фольклора в Аргентине и ряде
других латиноамериканских стран.
РЕКА — так в Аргентине обычно называют залив Ла-Плата (Рио-де-ла-Плата
— букв.: Серебряная река), представляющий собой расширенный эстуарий
(устье) рек Парана и Уругвай.
СЕВЕР — северные районы Буэнос-Айреса; северные провинции Аргентины.
СИНАСИН — колючий кустарник, растущий в Аргентине.
СЬЕЛИТО — жанр аргентинского песенно-танцевального фольклора.
ТАПИОКА — грубая крахмальная мука из клубней маниоки (для
приготовления каши, похлебки и т. п.).
ТЕРО (терутеру) — аргентинская разновидность трясогузки.
ТЕХУЭЛЬЧЕ — индейский народ, проживающий на юге Аргентины (в
Патагонии).
ЧЕ — характерное аргентинское словечко: междометие и обращение к
собеседнику.
ЭСТАНСИЯ — в Аргентине: большое скотоводческое поместье.
ЮГ — южные районы аргентинской столицы; южная часть провинции
Буэнос-Айрес; южные провинции Аргентины.
ЮККА (юка) — корнеклубневое растение семейства молочайных рода маниок.