Страница:
Втягивая в пространство своего исторического бытия проблемы и противоречия иных цивилизаций и культур, СССР отягощал не только груз своей исторической ответственности, но и решение собственных проблем исторического бытия и развития. Вненациональная идея мировой социальной революции и вытекающая из нее идея поддержки мирового общественного прогресса входили в противоречия с собственными национальными интересами России-СССР, деформируя их реализацию в истории и в той самой мере, в какой подчиняли национальное вненациональным ценностям и целям бытия в истории, в какой национальное становилось средством для вненациональных форм существования в истории.
Незаметно для себя Россия-СССР стала пленником своего мессианского комплекса, навязанного идеей мировой социальной революции. Ее ценностные стандарты вырабатывались на основе исторического опыта конца XIX и начала XX вв., то есть в индустриальную эпоху развития капитализма. Но после начала современной научно-технической революции и особенно тогда, когда начали действовать ее основные социальные последствия, изменилась сама историческая реальность, система ее основных противоречий, которая стала иметь иное социальное происхождение, иную природу и характеризовать иную историческую реальность - постиндустриальную, с иными классовыми силами и действующими противоречиями.
Но, несмотря на все это, руководство СССР продолжало исходить и действовать из ложных представлений: если мир и изменился со времен Октября 1917-го, то не в своей сущности, а лишь в формах ее проявления. Отсюда и маниакальное упорство в отстаивании во внешней политике принципов, навязанных идеей социальной революции. Ее ценностные стандарты продолжали активно навязываться не только самому советскому обществу, которое, правда, без них перестало бы быть советским, но и другим цивилизациям и культурам, некоторые из которых не то что не могли их взять в качестве основания для руководства к исторически направленному действию, но и просто в них разобраться. Несмотря на все это, ставилась задача распространить опыт коммунизации России - российский опыт слома основ российской цивилизации на все человечество: загнать в прокрустово ложе универсальной человеческой цивилизации, построенной на принципах классовой идентичности и исключительности, все человечество.
Именно с этой, отнюдь не русской идеей мировой социальной революции, именно с этими задачами, отнюдь не российского происхождения была связана геополитическая и идеологическая экспансия России-СССР. Она воспринималась как экспансия России и русского национального начала, на самом деле не имея к ним ровным счетом никакого отношения. Подлинно русское национальное начало истории было подавлено еще на полях гражданской войны. Это была экспансия не исторической и национальной России, а обезумившей от революционного угара эпохи экспансия ее революционной составляющей, которая, как революционная, не имеет Родины, а имеет только ее комплексы. На основе революционной геополитической и идеологической экспансии Россия-СССР всерьез и надолго вошла в противоречие со своими собственными национальными интересами. Все XX столетие стало столетием противоречий, и порой кричащих, между национальным и интернациональным во внешней политике России-СССР. Но существуя на их острие, мы, естественно, нашли себе геополитических и идеологических противников по всему периметру современного мира, и прежде всего среди тех цивилизаций и культур, которые отказывались денационализироваться по коммунистическим рецептам.
И этот отказ закономерен, так как у коммунистического проекта, как цивилизационного, есть еще один и принципиально непреодолимый недостаток он противоречит законам истории в той их части, с которой связано становление и развитие локальных цивилизаций, самой цивилизационной исторической реальности и логики истории. В конечном счете, это противоречие обусловлено тем, что коммунистический цивилизационный проект, строго говоря, не является цивилизационным. Он формационный и лишь претендующий на то, чтобы стать цивилизационным через придание цивилизационного характера и масштаба формационным качествам общества, которые, в отличие от цивилизационных, легко поддаются унификации и универсализации.
Именно на их основе формируются предельно универсалистские представления о цивилизационной исторической реальности, как только всечеловеческой, призванной объединить всех и каждого на единых, общих для всех цивилизационных основаниях, под которыми, однако, понимаются основания истории в их формационном воплощении - власть и собственность, а не в цивилизационном - культура и дух, что в принципе не поддается унификации и универсализации, ибо живет своей неповторимостью и логикой индивидуализации в истории.
Именно поэтому в коммунистическом цивилизационном проекте никак не учитывается неизбежность многообразия локального воплощения цивилизационной исторической реальности. А она не учитывается еще и потому, что при становлении и развитии цивилизационной исторической реальности в расчет берется только классовый, а не этнокультурный субъект истории. Отсюда почти патологическое стремление не просто не считаться, а именно преодолеть национальное начало истории как главное препятствие на пути осуществления коммунистического исторического проекта как цивилизационного. И это понятно, реализация его предельно универсалистских и объединительных идей не может происходить на этнокультурной субъектной основе истории, а только на социально-классовой.
Все это делает труднореализуемой в научнообозримой исторической перспективе становление единой всечеловеческой цивилизации, объединяющей все локальные на основе единого генетического кода истории, единых архетипов социальности, культуры, духовности, единого способа их проживания в истории. При всех современных интеграционных процессах в мировой истории, она останется историческим пространством, в котором цивилизационное единство человечества всякий раз будет реализовываться в многообразии цивилизационных форм - оно будет единством многообразного, а не единством однообразного, хотя бы потому, что ни история, ни культура, ни духовность не склонны ходить единым строем, склонны к взаимодействию и взаимовлиянию, но не к унификации. А потому всякая попытка навязать человечеству единые цивилизационные стандарты и формы существования ничем, кроме как насилием над историей, над самой цивилизационной логикой истории завершиться не может.
Именно с такого рода аномалией в своем историческом развитии столкнулась Россия после Октября 1917-го, когда приступила к уничтожению основ локальности своей национальной цивилизации на основе реализации предельно универсалистских ценностей и стандартов исторического бытия коммунистического цивилизационного проекта переустройства всего человечества. В этом один из парадоксов этого цивилизационного проекта: он касался цивилизационного переустройства России лишь только постольку, поскольку касался цивилизационной перестройки всего человечества. Конечной целью была не Россия, а все человечество. Хуже того, для того, чтобы на цивилизационных принципах коммунизма объединить все человечество, предварительно необходимо было преодолеть все, что препятствовало такому объединению-единению. А таким препятствием неизбежно становилась историческая и национальная Россия, ее цивилизационная специфика. Так на основе всемирности коммунистического исторического проекта, как цивилизационного, разрушалась и хаотизировалась собственная цивилизационная специфика России, сама цивилизационная логика ее исторического бытия и развития.
Именно в этой связи и на этой основе коммунистический исторический проект, как цивилизационный, вошел в противоречие с самим собой как формационным: социально-экономическое освобождение России от капитализма, как общественно-экономической формации, стало осуществляться в связи и на основе освобождения ее от самой себя как России, от локальной специфики России как цивилизации. И это стало основным в содержании основного исторического противоречия России в XX столетии. В коммунистическом цивилизационном проекте идее Великой России уготовлена печальная участь: в идее мировой социальной революции идея Великой России не возрождается, а умирает, ибо уничтожению подлежит сама логика ее становления и развития и как Великой, и как России.
Итак, Октябрь 1917-го с цивилизационной точки зрения стал для России событием, положившим начало процессам ее преодоления в истории как России, источником полномасштабной цивилизационной катастрофы, затронувшей все, что было Россией и что было в России и, прежде всего, основы ее локальной цивилизации - генетический код истории, субъектную базу и саму цивилизационную логику истории. В итоге все это привело к формированию принципиально новой исторической реальности, нового субъекта, новых тенденций развития, много объясняющих в исторических парадоксах России XX века. Основной источник их происхождения - цивилизационный цивилизационная катастрофа России, потеря русскими и Россией основ своей исторической и национальной идентичности, их радикальная хаотизация.
3. ФЕНОМЕН РОССИИ XX ВЕКА:
ИСТОКИ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАРАДОКСАЛЬНОСТИ
Парадоксальность истории России в XX веке - это исторический факт, но, несмотря на это, факт, поражающий своей парадоксальностью. В самом деле, нет ничего удивительного в том, что XX столетие началось для России с полномасштабного системного кризиса, с радикальных формационных изменений общества. Это было и в истории иных стран. Но разве не парадоксально, что полномасштабным системным кризисом, радикальными формационными преобразованиями общества ознаменовано и окончание столетия. В конце концов, цивилизационные перевороты и потрясения были и в истории других народов, крайне редко, но были. Но разве не парадоксально, что на протяжении одного столетия будущее России уже дважды связывалось с цивилизационными проектами ее осчастливливания в истории совершенно разной цивилизационной направленности - в начале века коммунистической, в конце банально эпигонской, западной, преимущественно англосаксонской.
Разве не парадоксально, что организатором и идейным вдохновителем всех исторических потрясений России и в начале века, и в его конце, в конечном счете, оказывалась собственная властная и духовная элита, хуже того, собственное государство, которое вело себя по отношению к собственному народу, как в завоеванной стране. Разве не парадоксально, что управление страной строится так, что всякий раз заканчивается вбрасыванием и страны, и нации в режим чрезвычайщины, в процесс исторического существования, основанного на принципах мобилизационной экономики, политики и идеологии. Парадоксальным является уже то, что в России чуть ли не всякое стремление к ее формационной модернизации, заканчивается стремлением преодолеть ее как Россию, попытками изменить сам тип ее цивилизации. Это уже грань исторического абсурда, граничащего если не с историческим преступлением, то, несомненно, исторической шизофренией. Это все равно, как если бы любая попытка личности овладеть новыми для себя личностными свойствами, всякий раз заканчивалась для нее радикальным и необратимым сломом основ ее идентичности, попыткой стать просто другой личностью.
Много, слишком много парадоксального в нашей истории XX столетия. Но она, несмотря на всю свою парадоксальность, имеет свою логику - логику своей парадоксальности. Ее суть определяется тем, что в России после Октября 1917-го произошло совпадение формационных изменений в ее истории с цивилизационными изменениями самой истории. Поиск новых формационных качеств общества был совмещен с поиском принципиально новых цивилизационных форм бытия в истории, с попыткой преодоления самой истории как истории России, с отказом от основ русско-российской цивилизационной идентичности, от основ национальной идентичности вообще.
России были навязаны принципиально вненациональные формы самоопределения в истории. То, с чем она впредь должна была себя идентифицировать - коммунистический цивилизационный проект,- принадлежало всему человечеству. А потому Россия, русский народ и союзные ему нации впредь должны были базировать свое историческое бытие не на основе саморазвития собственных русско-российских цивилизационных основ и специфики, не на базе собственной цивилизационной логики истории, а на общечеловеческой. В этом проекте сознание собственной самоценности, первичности собственных национальных интересов, исторических целей и смыслов бытия в истории должно было уступить место общечеловеческим в масштабах, разрушительных для основ национального бытия в истории.
И это несмотря на то, что общечеловеческие интересы, цели и смыслы бытия в истории, сама общечеловеческая логика истории - это только абстракция от реально существующей истории, ее действительного многообразия, от того общего, что в ней существует, но существует в богатстве многообразия своего конкретного воплощения, так, как оно, как общее, реально существовать не может. Есть принципиальное различие между общим в голове и его же реальностью в истории. В голове оно существует как абстракция, "в чистом виде", в самой истории - только как основание своего конкретного воплощения и бытия в истории и, следовательно, только в многообразии и через многообразие конкретного, которое превращает любое общечеловеческое начало в национально обусловленное бытие. И иным оно не может быть, коль скоро оно хочет быть объективно-реальным бытием, а не бытием только нашего сознания, ибо общее не существует само по себе вне отдельного, вне форм своего конкретного воплощения. Только в них, только через отдельное всякое общее обретает статус объективно-реального бытия.
В этом смысле общечеловеческие ценности и смыслы бытия в истории, сама общечеловеческая логика истории - это абстракция, реально существующая, но абстракция, на основе которой жить точно так же трудно, как трудно питаться абстракцией плода вместо реально существующего многообразия плодов - яблок, вишни, груш... Поэтому тот, кто попытается положить в основание своего исторического бытия, и тем более цивилизационного, общечеловеческие ценности, смыслы и логику истории, тот неизбежно обрекает себя на нечто странное, в высшей степени неожиданное в истории. На то, чтобы жить в исторической абстракции и исторической абстракцией, а в итоге - в режиме постоянных исторических потрясений, провоцируемых противоречиями между абстрактным и конкретным, общечеловеческим и тем, как оно реально существует в национальных формах своего воплощения, в которых и посредством которых оно только и может обрести свою реальность в качестве нечто общего всем формам своего национального бытия. Иных форм для своего реального существования общечеловеческое в истории обрести не может, ибо не может существовать помимо форм своего национального бытия в истории.
В своей действительности всякая попытка жить по общечеловеческой логике истории оборачивается банальной, но от этого не менее разрушительной попыткой жить просто иной национальной логикой, логикой иных цивилизаций и культур. По этой причине тот, кто пытается заменить логику национального бытия в истории на общечеловеческую, ничем, кроме как хаотизацией и преодолением своего бытия, как национального, реально закончить не может. Это и подтвердила история России после Октября 1917-го, которая стала историей тягчайшей борьбы общечеловеческих начал с национальными, интернациональных с русскими. Классовая борьба за социальную справедливость была доведена до борьбы с цивилизационными основами России, до пределов исторического абсурда - была превращена в борьбу с национальной почвой России, с основами идентичности русских как русских, России как России.
Начиная с Октября 1917-го, произошло нечто большее, чем совпадение формационных изменений с цивилизационными. Необходимость формационных изменений в России была превращена в цивилизационные изменения самой России, логика формационной модернизации была не просто совмещена с логикой цивилизационной модернизации, а превращена в логику самого радикального за всю историю человечества цивилизационного переворота. И суть дела в данном случае не в том, что есть принципиальные различия между тем, чтобы перейти от одной общественно-экономической формации к другой - это одна проблема исторического развития, и тем, чтобы выйти из одной локальной цивилизации и войти в другую. Хотя и в этом тоже, так как это уже совершенно иная историческая проблема - проблема гибели одной локальной цивилизации и зарождения новой и другой, с другим генетическим кодом истории.
Суть дела все-таки заключается в ином: формационные изменения в России были подчинены не столько собственной логике исторического развития, в частности, осуществлялись не столько по логике формационной и цивилизационной преемственности в связи и на основе развития России, сколько в связи и на основе ее преодоления как России. Все изменения в отношениях собственности и власти были центрированы на цивилизационные изменения, подчинены им как цивилизационным, то есть строительству новой цивилизации - общечеловеческой. Это многое объясняет в парадоксах истории России после Октября 1917-го. Она стала заложницей цивилизационного проекта преодоления России.
Именно здесь конечный источник, постоянно подпитывавший хронические сложности социально-экономического развития страны. В самом деле, где конечный источник непомерной идеологизации экономики? Откуда вообще происходит практика связывания экономических процессов с внеэкономическими в масштабах, разрушительных для самих основ экономической целесообразности? В частности, откуда безудержная политизация экономики? Это ведь не просто следствие безудержной политизации общества. И то и другое, в свою очередь, сами стали ценой, которую заплатило общество за попытку слома основ цивилизационного бытия России в истории. Экономика стала жертвой политики, а политика - жертвой коммунистического цивилизационного проекта разрушения исторической и национальной России. Без него невозможно было бы придать такой масштаб преодолению экономики в экономике. Оно просто не имело бы никакого смысла.
Смысловые компоненты, постоянно дестабилизировавшие социально-экономическое развитие страны, но оправдывавшие хронические трудности и проблемы их переходным, временным характером, задачами достижения высших социально-экономических ценностей новой цивилизации, имеют больше цивилизационное, чем формационное происхождение. В конечном счете, именно задача осуществления коммунизма как цивилизационного исторического проекта, превратила экономику страны в вечно переходную - в переходную от одного переходного состояния к другому, вновь переходному, в этих переходах окончательно запутывая экономическое развитие страны.
Где источник, доводящий до маниакального постоянства практику исторического творчества не считающейся со сложившимися формационными реальностями России, завышенных представлений о потенциале изменчивости самой социально-экономической ткани социума, с которым именно поэтому можно делать почти все, что заблагорассудится? Откуда стремление к постоянному ускорению социально-экономического развития, желание уже сегодня жить проблемами не завтрашнего, а послезавтрашнего дня? В чем причина навязывания обществу схем социально-экономического развития, которые не имеют серьезных оснований либо в социально-экономической и цивилизационной специфике России, либо в уровне их развития, а потому всякий раз взламывающих сложившуюся социально-экономическую и цивилизационную идентичность общества? Откуда вообще необузданная тяга к социальному экспериментированию, легкость перехода к непродуманному реформированию общества, отказа от одних и освоения новых социально-экономических тенденций и технологий развития? Откуда постоянное стремление начать жить как бы заново, предварительно измордовав экспериментами социально-экономическую реальность? Откуда неуважение к ней как к реальности, стремление преодолеть ее сразу и всю без остатка, отношение к ней как главному препятствию, которое подлежит уничтожению на пути к светлому будущему? Наконец, почему само это светлое будущее не окрашено в русско-российские тона, почему оно национально и цивилизационно безлико? Почему оно должно принадлежать России лишь в той связи и мере, в какой принадлежит всем? Почему Россия как Россия так отчуждаема от "светлого будущего" всего человечества, и является ли оно в этой связи будущим и России, если в нем она умирает как Россия? И так ли оно необходимо России, если в нем не будет места для самой России?
Все это вопросы, ответы на которые восходят к ценностным архетипам цивилизационного проекта преодоления России. Все, что есть Россия, уже только поэтому не стоит уважения и сохранения в истории. Все это подлежит тотальной дискредитации уже в сознании и на этой основе преодолению в истории, ибо то, что исчезает в сознании, после этого и на этой основе неизбежно исчезает и из самой истории. Есть прямая зависимость между дискредитацией сложившейся социально-экономической реальности как российской и самим масштабом и характером ее преодоления и как социально-экономической, и как российской. Чем меньше уважение к ней как к российской, тем меньше уважение к ней как к социально-экономической, тем больше желание преодолеть ее сразу и без каких-либо исторических остатков и уже только на том основании, что она является российской.
Максимализм исторического действия на евразийских просторах России обусловлен постоянно воспроизводимым в России чрезвычайно разрушительным комплексом представлений о ее непреоборимой то ли исторической отсталости, то ли, что еще хуже, принципиальной неполноценности, но, бесспорно, такой инаковости цивилизационных основ ее бытия, которые настолько извращают саму ткань социально-экономической реальности социума, что делают ее принципиально не реформируемой без радикального отрицания.
Поэтому преодоление, тотальное преодоление, не считающееся ни с какими издержками, всякий раз становится лозунгом исторического момента, как только Россия входит в режим исторического реформирования и модернизации. Возникающие противоречия воспринимаются не как нечто вполне закономерное, как необходимое следствие естественноисторического развития России, а как проявление принципиальной исторической ущербности России, самих цивилизационных основ ее бытия в истории. Так открывается пространство для свободы любого отношения к сложившимся социально-экономическим реальностям, для любых способов их реформирования и модернизации, для действий, взламывающих основы сложившейся социально-экономической и цивилизационной идентичности, их соответствия друг другу. Так предельно хаотизируется историческое пространство посредством превращения его в пространство новых цивилизационных экспериментов. В них убивается главное - наиболее органичные способы и пути реформирования и модернизации общества, выстраданные всей национальной почвой национальной цивилизации.
И, наконец, последнее. Если мы не самые глупые на планете, то почему, несмотря на это, мы чуть ли не самые бедные? И это еще при наших природных ресурсах, далеко не самых скудных на Земле. До 40% разведанных мировых минеральных ресурсов находится на территории России. А кто сказал, что они по-настоящему работали на Россию? И вообще, кто сказал, что мы по-настоящему работали на Россию, а значит, на самих себя? Ведь все социально-экономические изменения были центрированы на осуществление нового цивилизационного проекта - на изменение типа российской цивилизации, на ее преодоление. Вся пассионарная энергия поиска и освоения новых социально-экономических форм и качеств общества была превращена в энергию изменения типа российской цивилизации, то есть направлена на достижение вненациональных целей, на решение вненациональных задач, а в ряде случаев и просто антинациональных. А это все очень дорого стоит.
Сам по себе исторический проект слома основ локальности собственной цивилизации и связанных с ними ценностей национальной идентичности - это крайне затратный, очень дорогой проект, а главное, исторически бессмысленный и контрпродуктивный, ибо ничем, кроме как распылением национальных ресурсов и пассионарной энергии нации закончиться не может. А ведь ему еще сопутствовали мессианские комплексы, порожденные целями и задачами социального освобождения всего человечества. В итоге социально-экономическое развитие России-СССР превратилось в заложницу еще и мессианских комплексов, окончательно истощивших и, что оказалось не менее разрушительным, дезориентировавших историческое развитие России.
Таким образом, все имеет свои причины и многие парадоксы социально-экономического развития России за XX столетие своими корнями уходят в самую глубокую часть ткани социальности - цивилизационную, в ее деформацию как цивилизационной в частности, в процесс превращения формационного развития России в подчиненный не собственным целям и задачам, в конце концов, не саморазвитию основ цивилизационной локальности России, а их преодолению в истории. Это больше, чем историческая парадоксальность, это парадоксальность на грани исторического суицида, а потому и исторического безумия. Его продолжением стал цивилизационный раскол субъектной базы России на вненациональную и национальную Россию. А это вообще за гранью всякого рационального начала в истории, ибо суть цивилизационного раскола в истории в том и заключается, что в рамках локальной цивилизации возникает субъект, который находится в оппозиции к ее основам - к системе архетипов социальности, культуры, духовности, к самому способу их объективации в истории и самой истории. Больше и хуже того, ставит главной целью своей исторической активности их преодоление, преодоление самой истории как истории данной локальной цивилизации.
Незаметно для себя Россия-СССР стала пленником своего мессианского комплекса, навязанного идеей мировой социальной революции. Ее ценностные стандарты вырабатывались на основе исторического опыта конца XIX и начала XX вв., то есть в индустриальную эпоху развития капитализма. Но после начала современной научно-технической революции и особенно тогда, когда начали действовать ее основные социальные последствия, изменилась сама историческая реальность, система ее основных противоречий, которая стала иметь иное социальное происхождение, иную природу и характеризовать иную историческую реальность - постиндустриальную, с иными классовыми силами и действующими противоречиями.
Но, несмотря на все это, руководство СССР продолжало исходить и действовать из ложных представлений: если мир и изменился со времен Октября 1917-го, то не в своей сущности, а лишь в формах ее проявления. Отсюда и маниакальное упорство в отстаивании во внешней политике принципов, навязанных идеей социальной революции. Ее ценностные стандарты продолжали активно навязываться не только самому советскому обществу, которое, правда, без них перестало бы быть советским, но и другим цивилизациям и культурам, некоторые из которых не то что не могли их взять в качестве основания для руководства к исторически направленному действию, но и просто в них разобраться. Несмотря на все это, ставилась задача распространить опыт коммунизации России - российский опыт слома основ российской цивилизации на все человечество: загнать в прокрустово ложе универсальной человеческой цивилизации, построенной на принципах классовой идентичности и исключительности, все человечество.
Именно с этой, отнюдь не русской идеей мировой социальной революции, именно с этими задачами, отнюдь не российского происхождения была связана геополитическая и идеологическая экспансия России-СССР. Она воспринималась как экспансия России и русского национального начала, на самом деле не имея к ним ровным счетом никакого отношения. Подлинно русское национальное начало истории было подавлено еще на полях гражданской войны. Это была экспансия не исторической и национальной России, а обезумившей от революционного угара эпохи экспансия ее революционной составляющей, которая, как революционная, не имеет Родины, а имеет только ее комплексы. На основе революционной геополитической и идеологической экспансии Россия-СССР всерьез и надолго вошла в противоречие со своими собственными национальными интересами. Все XX столетие стало столетием противоречий, и порой кричащих, между национальным и интернациональным во внешней политике России-СССР. Но существуя на их острие, мы, естественно, нашли себе геополитических и идеологических противников по всему периметру современного мира, и прежде всего среди тех цивилизаций и культур, которые отказывались денационализироваться по коммунистическим рецептам.
И этот отказ закономерен, так как у коммунистического проекта, как цивилизационного, есть еще один и принципиально непреодолимый недостаток он противоречит законам истории в той их части, с которой связано становление и развитие локальных цивилизаций, самой цивилизационной исторической реальности и логики истории. В конечном счете, это противоречие обусловлено тем, что коммунистический цивилизационный проект, строго говоря, не является цивилизационным. Он формационный и лишь претендующий на то, чтобы стать цивилизационным через придание цивилизационного характера и масштаба формационным качествам общества, которые, в отличие от цивилизационных, легко поддаются унификации и универсализации.
Именно на их основе формируются предельно универсалистские представления о цивилизационной исторической реальности, как только всечеловеческой, призванной объединить всех и каждого на единых, общих для всех цивилизационных основаниях, под которыми, однако, понимаются основания истории в их формационном воплощении - власть и собственность, а не в цивилизационном - культура и дух, что в принципе не поддается унификации и универсализации, ибо живет своей неповторимостью и логикой индивидуализации в истории.
Именно поэтому в коммунистическом цивилизационном проекте никак не учитывается неизбежность многообразия локального воплощения цивилизационной исторической реальности. А она не учитывается еще и потому, что при становлении и развитии цивилизационной исторической реальности в расчет берется только классовый, а не этнокультурный субъект истории. Отсюда почти патологическое стремление не просто не считаться, а именно преодолеть национальное начало истории как главное препятствие на пути осуществления коммунистического исторического проекта как цивилизационного. И это понятно, реализация его предельно универсалистских и объединительных идей не может происходить на этнокультурной субъектной основе истории, а только на социально-классовой.
Все это делает труднореализуемой в научнообозримой исторической перспективе становление единой всечеловеческой цивилизации, объединяющей все локальные на основе единого генетического кода истории, единых архетипов социальности, культуры, духовности, единого способа их проживания в истории. При всех современных интеграционных процессах в мировой истории, она останется историческим пространством, в котором цивилизационное единство человечества всякий раз будет реализовываться в многообразии цивилизационных форм - оно будет единством многообразного, а не единством однообразного, хотя бы потому, что ни история, ни культура, ни духовность не склонны ходить единым строем, склонны к взаимодействию и взаимовлиянию, но не к унификации. А потому всякая попытка навязать человечеству единые цивилизационные стандарты и формы существования ничем, кроме как насилием над историей, над самой цивилизационной логикой истории завершиться не может.
Именно с такого рода аномалией в своем историческом развитии столкнулась Россия после Октября 1917-го, когда приступила к уничтожению основ локальности своей национальной цивилизации на основе реализации предельно универсалистских ценностей и стандартов исторического бытия коммунистического цивилизационного проекта переустройства всего человечества. В этом один из парадоксов этого цивилизационного проекта: он касался цивилизационного переустройства России лишь только постольку, поскольку касался цивилизационной перестройки всего человечества. Конечной целью была не Россия, а все человечество. Хуже того, для того, чтобы на цивилизационных принципах коммунизма объединить все человечество, предварительно необходимо было преодолеть все, что препятствовало такому объединению-единению. А таким препятствием неизбежно становилась историческая и национальная Россия, ее цивилизационная специфика. Так на основе всемирности коммунистического исторического проекта, как цивилизационного, разрушалась и хаотизировалась собственная цивилизационная специфика России, сама цивилизационная логика ее исторического бытия и развития.
Именно в этой связи и на этой основе коммунистический исторический проект, как цивилизационный, вошел в противоречие с самим собой как формационным: социально-экономическое освобождение России от капитализма, как общественно-экономической формации, стало осуществляться в связи и на основе освобождения ее от самой себя как России, от локальной специфики России как цивилизации. И это стало основным в содержании основного исторического противоречия России в XX столетии. В коммунистическом цивилизационном проекте идее Великой России уготовлена печальная участь: в идее мировой социальной революции идея Великой России не возрождается, а умирает, ибо уничтожению подлежит сама логика ее становления и развития и как Великой, и как России.
Итак, Октябрь 1917-го с цивилизационной точки зрения стал для России событием, положившим начало процессам ее преодоления в истории как России, источником полномасштабной цивилизационной катастрофы, затронувшей все, что было Россией и что было в России и, прежде всего, основы ее локальной цивилизации - генетический код истории, субъектную базу и саму цивилизационную логику истории. В итоге все это привело к формированию принципиально новой исторической реальности, нового субъекта, новых тенденций развития, много объясняющих в исторических парадоксах России XX века. Основной источник их происхождения - цивилизационный цивилизационная катастрофа России, потеря русскими и Россией основ своей исторической и национальной идентичности, их радикальная хаотизация.
3. ФЕНОМЕН РОССИИ XX ВЕКА:
ИСТОКИ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАРАДОКСАЛЬНОСТИ
Парадоксальность истории России в XX веке - это исторический факт, но, несмотря на это, факт, поражающий своей парадоксальностью. В самом деле, нет ничего удивительного в том, что XX столетие началось для России с полномасштабного системного кризиса, с радикальных формационных изменений общества. Это было и в истории иных стран. Но разве не парадоксально, что полномасштабным системным кризисом, радикальными формационными преобразованиями общества ознаменовано и окончание столетия. В конце концов, цивилизационные перевороты и потрясения были и в истории других народов, крайне редко, но были. Но разве не парадоксально, что на протяжении одного столетия будущее России уже дважды связывалось с цивилизационными проектами ее осчастливливания в истории совершенно разной цивилизационной направленности - в начале века коммунистической, в конце банально эпигонской, западной, преимущественно англосаксонской.
Разве не парадоксально, что организатором и идейным вдохновителем всех исторических потрясений России и в начале века, и в его конце, в конечном счете, оказывалась собственная властная и духовная элита, хуже того, собственное государство, которое вело себя по отношению к собственному народу, как в завоеванной стране. Разве не парадоксально, что управление страной строится так, что всякий раз заканчивается вбрасыванием и страны, и нации в режим чрезвычайщины, в процесс исторического существования, основанного на принципах мобилизационной экономики, политики и идеологии. Парадоксальным является уже то, что в России чуть ли не всякое стремление к ее формационной модернизации, заканчивается стремлением преодолеть ее как Россию, попытками изменить сам тип ее цивилизации. Это уже грань исторического абсурда, граничащего если не с историческим преступлением, то, несомненно, исторической шизофренией. Это все равно, как если бы любая попытка личности овладеть новыми для себя личностными свойствами, всякий раз заканчивалась для нее радикальным и необратимым сломом основ ее идентичности, попыткой стать просто другой личностью.
Много, слишком много парадоксального в нашей истории XX столетия. Но она, несмотря на всю свою парадоксальность, имеет свою логику - логику своей парадоксальности. Ее суть определяется тем, что в России после Октября 1917-го произошло совпадение формационных изменений в ее истории с цивилизационными изменениями самой истории. Поиск новых формационных качеств общества был совмещен с поиском принципиально новых цивилизационных форм бытия в истории, с попыткой преодоления самой истории как истории России, с отказом от основ русско-российской цивилизационной идентичности, от основ национальной идентичности вообще.
России были навязаны принципиально вненациональные формы самоопределения в истории. То, с чем она впредь должна была себя идентифицировать - коммунистический цивилизационный проект,- принадлежало всему человечеству. А потому Россия, русский народ и союзные ему нации впредь должны были базировать свое историческое бытие не на основе саморазвития собственных русско-российских цивилизационных основ и специфики, не на базе собственной цивилизационной логики истории, а на общечеловеческой. В этом проекте сознание собственной самоценности, первичности собственных национальных интересов, исторических целей и смыслов бытия в истории должно было уступить место общечеловеческим в масштабах, разрушительных для основ национального бытия в истории.
И это несмотря на то, что общечеловеческие интересы, цели и смыслы бытия в истории, сама общечеловеческая логика истории - это только абстракция от реально существующей истории, ее действительного многообразия, от того общего, что в ней существует, но существует в богатстве многообразия своего конкретного воплощения, так, как оно, как общее, реально существовать не может. Есть принципиальное различие между общим в голове и его же реальностью в истории. В голове оно существует как абстракция, "в чистом виде", в самой истории - только как основание своего конкретного воплощения и бытия в истории и, следовательно, только в многообразии и через многообразие конкретного, которое превращает любое общечеловеческое начало в национально обусловленное бытие. И иным оно не может быть, коль скоро оно хочет быть объективно-реальным бытием, а не бытием только нашего сознания, ибо общее не существует само по себе вне отдельного, вне форм своего конкретного воплощения. Только в них, только через отдельное всякое общее обретает статус объективно-реального бытия.
В этом смысле общечеловеческие ценности и смыслы бытия в истории, сама общечеловеческая логика истории - это абстракция, реально существующая, но абстракция, на основе которой жить точно так же трудно, как трудно питаться абстракцией плода вместо реально существующего многообразия плодов - яблок, вишни, груш... Поэтому тот, кто попытается положить в основание своего исторического бытия, и тем более цивилизационного, общечеловеческие ценности, смыслы и логику истории, тот неизбежно обрекает себя на нечто странное, в высшей степени неожиданное в истории. На то, чтобы жить в исторической абстракции и исторической абстракцией, а в итоге - в режиме постоянных исторических потрясений, провоцируемых противоречиями между абстрактным и конкретным, общечеловеческим и тем, как оно реально существует в национальных формах своего воплощения, в которых и посредством которых оно только и может обрести свою реальность в качестве нечто общего всем формам своего национального бытия. Иных форм для своего реального существования общечеловеческое в истории обрести не может, ибо не может существовать помимо форм своего национального бытия в истории.
В своей действительности всякая попытка жить по общечеловеческой логике истории оборачивается банальной, но от этого не менее разрушительной попыткой жить просто иной национальной логикой, логикой иных цивилизаций и культур. По этой причине тот, кто пытается заменить логику национального бытия в истории на общечеловеческую, ничем, кроме как хаотизацией и преодолением своего бытия, как национального, реально закончить не может. Это и подтвердила история России после Октября 1917-го, которая стала историей тягчайшей борьбы общечеловеческих начал с национальными, интернациональных с русскими. Классовая борьба за социальную справедливость была доведена до борьбы с цивилизационными основами России, до пределов исторического абсурда - была превращена в борьбу с национальной почвой России, с основами идентичности русских как русских, России как России.
Начиная с Октября 1917-го, произошло нечто большее, чем совпадение формационных изменений с цивилизационными. Необходимость формационных изменений в России была превращена в цивилизационные изменения самой России, логика формационной модернизации была не просто совмещена с логикой цивилизационной модернизации, а превращена в логику самого радикального за всю историю человечества цивилизационного переворота. И суть дела в данном случае не в том, что есть принципиальные различия между тем, чтобы перейти от одной общественно-экономической формации к другой - это одна проблема исторического развития, и тем, чтобы выйти из одной локальной цивилизации и войти в другую. Хотя и в этом тоже, так как это уже совершенно иная историческая проблема - проблема гибели одной локальной цивилизации и зарождения новой и другой, с другим генетическим кодом истории.
Суть дела все-таки заключается в ином: формационные изменения в России были подчинены не столько собственной логике исторического развития, в частности, осуществлялись не столько по логике формационной и цивилизационной преемственности в связи и на основе развития России, сколько в связи и на основе ее преодоления как России. Все изменения в отношениях собственности и власти были центрированы на цивилизационные изменения, подчинены им как цивилизационным, то есть строительству новой цивилизации - общечеловеческой. Это многое объясняет в парадоксах истории России после Октября 1917-го. Она стала заложницей цивилизационного проекта преодоления России.
Именно здесь конечный источник, постоянно подпитывавший хронические сложности социально-экономического развития страны. В самом деле, где конечный источник непомерной идеологизации экономики? Откуда вообще происходит практика связывания экономических процессов с внеэкономическими в масштабах, разрушительных для самих основ экономической целесообразности? В частности, откуда безудержная политизация экономики? Это ведь не просто следствие безудержной политизации общества. И то и другое, в свою очередь, сами стали ценой, которую заплатило общество за попытку слома основ цивилизационного бытия России в истории. Экономика стала жертвой политики, а политика - жертвой коммунистического цивилизационного проекта разрушения исторической и национальной России. Без него невозможно было бы придать такой масштаб преодолению экономики в экономике. Оно просто не имело бы никакого смысла.
Смысловые компоненты, постоянно дестабилизировавшие социально-экономическое развитие страны, но оправдывавшие хронические трудности и проблемы их переходным, временным характером, задачами достижения высших социально-экономических ценностей новой цивилизации, имеют больше цивилизационное, чем формационное происхождение. В конечном счете, именно задача осуществления коммунизма как цивилизационного исторического проекта, превратила экономику страны в вечно переходную - в переходную от одного переходного состояния к другому, вновь переходному, в этих переходах окончательно запутывая экономическое развитие страны.
Где источник, доводящий до маниакального постоянства практику исторического творчества не считающейся со сложившимися формационными реальностями России, завышенных представлений о потенциале изменчивости самой социально-экономической ткани социума, с которым именно поэтому можно делать почти все, что заблагорассудится? Откуда стремление к постоянному ускорению социально-экономического развития, желание уже сегодня жить проблемами не завтрашнего, а послезавтрашнего дня? В чем причина навязывания обществу схем социально-экономического развития, которые не имеют серьезных оснований либо в социально-экономической и цивилизационной специфике России, либо в уровне их развития, а потому всякий раз взламывающих сложившуюся социально-экономическую и цивилизационную идентичность общества? Откуда вообще необузданная тяга к социальному экспериментированию, легкость перехода к непродуманному реформированию общества, отказа от одних и освоения новых социально-экономических тенденций и технологий развития? Откуда постоянное стремление начать жить как бы заново, предварительно измордовав экспериментами социально-экономическую реальность? Откуда неуважение к ней как к реальности, стремление преодолеть ее сразу и всю без остатка, отношение к ней как главному препятствию, которое подлежит уничтожению на пути к светлому будущему? Наконец, почему само это светлое будущее не окрашено в русско-российские тона, почему оно национально и цивилизационно безлико? Почему оно должно принадлежать России лишь в той связи и мере, в какой принадлежит всем? Почему Россия как Россия так отчуждаема от "светлого будущего" всего человечества, и является ли оно в этой связи будущим и России, если в нем она умирает как Россия? И так ли оно необходимо России, если в нем не будет места для самой России?
Все это вопросы, ответы на которые восходят к ценностным архетипам цивилизационного проекта преодоления России. Все, что есть Россия, уже только поэтому не стоит уважения и сохранения в истории. Все это подлежит тотальной дискредитации уже в сознании и на этой основе преодолению в истории, ибо то, что исчезает в сознании, после этого и на этой основе неизбежно исчезает и из самой истории. Есть прямая зависимость между дискредитацией сложившейся социально-экономической реальности как российской и самим масштабом и характером ее преодоления и как социально-экономической, и как российской. Чем меньше уважение к ней как к российской, тем меньше уважение к ней как к социально-экономической, тем больше желание преодолеть ее сразу и без каких-либо исторических остатков и уже только на том основании, что она является российской.
Максимализм исторического действия на евразийских просторах России обусловлен постоянно воспроизводимым в России чрезвычайно разрушительным комплексом представлений о ее непреоборимой то ли исторической отсталости, то ли, что еще хуже, принципиальной неполноценности, но, бесспорно, такой инаковости цивилизационных основ ее бытия, которые настолько извращают саму ткань социально-экономической реальности социума, что делают ее принципиально не реформируемой без радикального отрицания.
Поэтому преодоление, тотальное преодоление, не считающееся ни с какими издержками, всякий раз становится лозунгом исторического момента, как только Россия входит в режим исторического реформирования и модернизации. Возникающие противоречия воспринимаются не как нечто вполне закономерное, как необходимое следствие естественноисторического развития России, а как проявление принципиальной исторической ущербности России, самих цивилизационных основ ее бытия в истории. Так открывается пространство для свободы любого отношения к сложившимся социально-экономическим реальностям, для любых способов их реформирования и модернизации, для действий, взламывающих основы сложившейся социально-экономической и цивилизационной идентичности, их соответствия друг другу. Так предельно хаотизируется историческое пространство посредством превращения его в пространство новых цивилизационных экспериментов. В них убивается главное - наиболее органичные способы и пути реформирования и модернизации общества, выстраданные всей национальной почвой национальной цивилизации.
И, наконец, последнее. Если мы не самые глупые на планете, то почему, несмотря на это, мы чуть ли не самые бедные? И это еще при наших природных ресурсах, далеко не самых скудных на Земле. До 40% разведанных мировых минеральных ресурсов находится на территории России. А кто сказал, что они по-настоящему работали на Россию? И вообще, кто сказал, что мы по-настоящему работали на Россию, а значит, на самих себя? Ведь все социально-экономические изменения были центрированы на осуществление нового цивилизационного проекта - на изменение типа российской цивилизации, на ее преодоление. Вся пассионарная энергия поиска и освоения новых социально-экономических форм и качеств общества была превращена в энергию изменения типа российской цивилизации, то есть направлена на достижение вненациональных целей, на решение вненациональных задач, а в ряде случаев и просто антинациональных. А это все очень дорого стоит.
Сам по себе исторический проект слома основ локальности собственной цивилизации и связанных с ними ценностей национальной идентичности - это крайне затратный, очень дорогой проект, а главное, исторически бессмысленный и контрпродуктивный, ибо ничем, кроме как распылением национальных ресурсов и пассионарной энергии нации закончиться не может. А ведь ему еще сопутствовали мессианские комплексы, порожденные целями и задачами социального освобождения всего человечества. В итоге социально-экономическое развитие России-СССР превратилось в заложницу еще и мессианских комплексов, окончательно истощивших и, что оказалось не менее разрушительным, дезориентировавших историческое развитие России.
Таким образом, все имеет свои причины и многие парадоксы социально-экономического развития России за XX столетие своими корнями уходят в самую глубокую часть ткани социальности - цивилизационную, в ее деформацию как цивилизационной в частности, в процесс превращения формационного развития России в подчиненный не собственным целям и задачам, в конце концов, не саморазвитию основ цивилизационной локальности России, а их преодолению в истории. Это больше, чем историческая парадоксальность, это парадоксальность на грани исторического суицида, а потому и исторического безумия. Его продолжением стал цивилизационный раскол субъектной базы России на вненациональную и национальную Россию. А это вообще за гранью всякого рационального начала в истории, ибо суть цивилизационного раскола в истории в том и заключается, что в рамках локальной цивилизации возникает субъект, который находится в оппозиции к ее основам - к системе архетипов социальности, культуры, духовности, к самому способу их объективации в истории и самой истории. Больше и хуже того, ставит главной целью своей исторической активности их преодоление, преодоление самой истории как истории данной локальной цивилизации.