Страница:
Эта необычайная слитность личности, нации, общества и государства в России неизбежно завершается тем, что в случае кризиса государства он тотчас же превращается в кризис общества, нации, личности, а развал государства становится развалом самой России и всего, что есть в России. Вполне закономерно поэтому, что навязанный государству российскому слом основ его идентичности, как российского - России-государство - стал кризисом идентичности именно России-государства, то есть и государства, и России одновременно и вслед за этим и на этой основе общества, нации и личности в их национальном и государственном измерениях. Ведь что такое кризис идентичности государства? Самоубийство государства, одним из главных проявлений которого становится развязывание всех процессов отчуждения от государства личности, нации, общества - самой России.
Ведь если я не идентифицирую себя со своим государством, если я рассматриваю его не как силу, находящуюся во мне и для меня существующую, то я отчуждаюсь от этого государства в той мере и так, как и в какой я не идентифицирую себя с этим государством. Если поставлена задача создания класса "новых русских" и превращения именно его и только его в социальную базу государства, то, что тогда такое "старые русские" в этом государстве, что они для государства и что государство для них? Тем самым целые классы и слои общества в этом обществе и от этого общества и этого государства отчуждаются. Они не идентифицируют себя с ним, для них государство превращается в "это" государство, в силу, стоящую и господствующими над ними в их повседневной жизни. Так создается социальная база не государства, и тем более российского, а только политического режима.
Как нации относиться к собственному государству, которое во внешней политике руководствуется не национальными, а "общечеловеческими" интересами, исходит или пытается исходить из примата общечеловеческих ценностей над национальными, противопоставляет их национальным, в форме и масштабе, разрушительных для самих основ их существования в качестве национальных интересов? Как нации относиться к собственному государству, которое теряет свою идентичность как государства российского, утверждает себя в мире в качестве государства с непонятными основами национально-государственной идентичности, с невнятными, не проявленными целями, ценностями и смыслами пребывания в истории? Как нации относиться к собственному государству, из которого вытравливается его российская, национально-государственная суть, которое перестает выражать в себе и через себя всю гамму национально-государственных интересов России, перестает быть адекватным им и на этой основе становится главным хаотизатором в стране, организатором и вдохновителем всех процессов слома всех форм идентичности, вплоть до цивилизационной, культурной и духовной? Как нации относиться к государству, которое не только по экономическим, социальным, но и по ряду существенных национальных составляющих перестает быть просто национальным, которое ненависть к прежнему коммунистическому режиму доводит до ненависти к государству российскому, а ненависть к государству российскому, его русско-российской сути до ненависти к России? Как нации относиться к государству, которое в качестве чуть ли не главной цели собственного реформирования ставит перед собой весьма странную задачу разгосударствления русской нации и России, радикального слома всех государственных архетипов в национальном сознании, в результате чего Россия теряет в себе, а потому и для себя государство, государство в себе Россию, ибо сама нация теряет в себе все, что связано и определяется в ней самой идеей государства и даже самой России? Вполне очевидно, что в такой исторической и ментальной ситуации нация просто перестает себя идентифицировать с этим и таким государством. Но там, где государство начинает умирать в нации, начинает умирать не только государство, но и вслед за ним сама нация, а вместе с ней и Великая Россия.
Август 1991-го ворвался в современную историю России, проломив казавшийся неприступным идеологический панцирь коммунистического режима, стальными обручами сковавшего душу нации "единственно верным учением", которое чуть было не похоронило историческую и национальную Россию. Идеологическим однообразием и диктатом общество было доведено до крайней степени аксиологического оскудения. Общество было беременно идеологическим плюрализмом, и оно разродилось им. Таранным оружием, прорвавшим моноидеологический диктат, стала идея деидеологизации российского общества. Общество нуждалось и в этом, не только в идеологическом плюрализме, но и в преодолении непомерной зависимости от идеологии, любой идеологии, но отнюдь не в том, чтобы оказаться вообще вне идеологии. В принципе идеологический плюрализм, его допущение в заидеологизированном обществе уже само по себе решает эту проблему, проблему идеологического диктата, которая суть проблема моноидеологического общества. Поэтому дайте обществу жить в пространстве идеологического плюрализма, и вы дадите ему возможность избавиться от идеологического диктата.
Но кому-то этого показалось недостаточно. А потому процессам деидеологизации придали совершенно оголтелый масштаб и характер, превративший идеологическое пространство России в идеологическую пустыню, а там, где это не удалось сделать, а по большей части этого нельзя сделать нигде, так как общество не может жить вне идеологии, системы ценностной ориентации, пространство России превратилось в пространство идеологического хаоса. Идеологический плюрализм перерос в идеологический хаос, а деидеологизация в идеологическом пространстве России выродилась в идеологический беспредел. В России стало все возможно, вплоть до идеологического погрома самой России, растления идеологических устоев существования исторической и национальной России.
Таким образом, разрушив ту идеологическую идентичность, которая стала господствующей в России после Октября 1917-го, Август 1991-го не предложил взамен ее никакой новой, адекватной России. Идей идеологической плюральности и, тем более, деидеологизации оказалось явно недостаточно: достаточно для борьбы с коммунистической идеологией, но недостаточно для поиска основ новой идеологической идентичности. Общество оказалось без центров идеологической консолидации, а власть без средств идеологического контроля, воздействия и, главное, управления обществом. Власть оказалась не связанной с душой нации, со всей системой ее ценностных ориентаций. А без нее, без ее отражения в идеологии власти власть может быть властью над Россией, но не для России. Она просто не будет понимать властью кого и для чего она является - властью России, для России и ради Великой России. В лучшем случае она будет просто властью для самой себя. А такая власть долго не сможет быть властью в России. Для того чтобы быть властью в России, необходимо стать властью для России, а для того, чтобы стать властью для России, необходима идеология, адекватно отражающая всю ценностную вертикаль России как исторической и национальной России. Всякая иная вертикаль не будет аутентичной России, она будет выражением каких угодно интересов, ценностей и смыслов, но только не тех, которые выстраданы самой Россией.
На последнее обстоятельство следует обратить особое внимание, так как суть идеологической трагедии Августа 1991-го, в конечном счете, заключается не в том, что он взломал идеологическую идентичность, созданную Октябрем 1917-го. Хотя это, как показали последующие события, само по себе оказалось весьма болезненным процессом. Трагедия даже не в том, что Август 1991-го оказался в идеологическом отношении пустым и бесплодным, погрузив страну в царство новых абстракций, в большинстве случаев оторванных от реальных противоречий реальной жизни. Идеологическая трагедия Августа 1991-го более глубокого смыслового залегания: он вновь, как и Октябрь 1917-го, замахнулся на разрушение основ идеологической идентичности, определявших и до, и после 1917 года самые глубинные основы бытия исторической и национальной России.
В этом смысле Август 1991-го стал своеобразным повторением в новых исторических условиях Октября 1917-го с той лишь разницей, что погром национальной составляющей системы ценностей России и русской нации был учинен не с позиций исключительности системы ценностей пролетариата, классовых ценностей и классовой исключительности, а с позиций исключительности системы ценностей западной цивилизации, иных национальных ценностей и иной национальной исключительности. Вот почему, собственно, идеологический плюрализм превратился в идеологический хаос, а деидеологизация - в идеологический беспредел, в открытую агрессию против аксиологических основ существования России и в ней русской нации. И то и другое стало оружием этой агрессии.
В итоге в идеологическом пространстве России столкнулись ценности российского и не российского, западного происхождения, именно столкнулись, а не вступили во взаимодействие, ибо изначально была поставлена задача преодоления национальной составляющей во всей ценностной вертикали русско-российских ценностей, самой этой вертикали, дабы разрушить саму иерархичность ценностей, размыть сами представления о первичном и вторичном, вечном и преходящем, родном и вселенском, абсолютном и относительном в их национальном воплощении и бытии. Была поставлена задача радикально, с инонациональных позиций изменить ценностный код России, ее символы Веры, национальный характер ценностей, их иерархию - все то, что лежит в духовных основах русско-российской цивилизации. Всякое национальное в идеологическом пространстве России преодолевалось или радикально зауживалось с позиций западных идеологем. Как следствие всего этого, евразийские просторы России стали превращаться в пространство слома основ идеологической идентичности в ее самом святом и фундаментальном проявлении - национальном. Тем самым из сознания выбивается базовая точка его опоры, та, которая определяется национальной составляющей идеологии. Во что превращается после этого нация? В этнографический материал - в нечто близкое к историческому ничто. Это ближайшее следствие слома всякой идентичности, и тем более национально-идеологической.
Таким образом, навязывая России идею нового цивилизационного переворота, Август 1991-го не мог пройти спокойно мимо основ национальной идентичности без того, чтобы не предпринять попыток изменить их русско-российскую суть. Это поразительно, но это именно так: в России на протяжении всего XX столетия ее национальное, русско-российское начало постоянно мешало то мировой революции и диктатуре пролетариата, то дружбе народов и единству СССР, то социалистическому и коммунистическому строительству, то демократическим реформам, то "вхождению в цивилизацию", то общечеловеческим ценностям, то самореализации личности и правам человека? Мешало! И это не случайно, а закономерно, убийственно извращенно, но закономерно, так как на протяжении всего XX столетия именно Россия стала местом исторически преступных попыток изменения типа ее цивилизации.
Первый раз, в начале века Россия стала средством реализации коммунистического цивилизационного проекта становления основ новой всечеловеческой цивилизации, построенной на принципах классовой идентичности и исключительности. Как следствие этого, русско-российские национальные архетипы вошли в противоречие с предельно универсалистским и самым радикальным проектом цивилизационного переустройства всего человечества. Они стали основным препятствием на пути его осуществления. Именно их национальная составляющая вошла в противоречие с вненациональной логикой коммунистического переустройства всего человечества - национальное вошло в противоречие с вненациональным, классовым. Отсюда и задача преодоления всякого национального начала истории, как главного препятствия на пути общечеловеческого братства. Отсюда и попытка тотальной дерусификации, до неузнаваемости измордовавшая национальные архетипы русской нации и России, так и настолько, что к концу XX столетия именно русская нация подошла с самым разрушенным национальным самосознанием, с настолько вытравленным и затравленным, что в современной России до сих пор, если не боятся, то уж точно стыдятся самого словосочетания "русская нация", всякий раз опасливо озираясь по сторонам с безотчетным чувством, а не оскорблен ли кто-либо самим фактом его произношения.
Разумеется, все это комплексы, но их накопилось слишком много и не где-нибудь, а именно в сфере русского национального сознания и самосознания. При этом их происхождение, существование и сохранение носит отнюдь не случайный, а направленный, а потому культивируемый и, самое главное, небезобидный характер, с одной стороны, подпитывая процессы национальной деградации, а с другой - препятствуя процессам национального возрождения, национального самоопределения и самоидентификации русской нации в принципиально новых условиях современной истории. Все это оставляет нацию беззащитной уже на уровне ее национального сознания перед новыми вызовами истории, и многое объясняет в самом феномене Августа 1991-го, в его цивилизационной составляющей, принявшей выраженный антинациональный характер, который стал возможен только благодаря Октябрю 1917-го, подготовившему субъектную базу для нового цивилизационного переворота, для новых процессов слома основ национальной идентичности, но уже с новых цивилизационных позиций.
В этой связи вновь подчеркнем и напомним: в России существует массовый субъект, не идентичный исторической и национальной России и ставящий своей главной целью изменить сам генетический код истории России, сломать основы ее цивилизационной, культурной и духовной идентичности, превратить Россию в НЕ-Россию, а русских - в НЕ-русских, связать Россию и русскую нацию не с модернизационными процессами в истории, а с цивилизационным переворотом, с отказом от основ своей национальной идентичности. Именно этот субъект в Августе 1991-го навязал России цивилизационный проект ее западнизации, вхождения в так называемую "цивилизацию", под которой, однако, понимаются этнокультурные и духовные основы только западной цивилизации. Был навязан погром собственных цивилизационных основ, преодоление русско-российской национальной идентичности. Вполне закономерно поэтому, что русско-российские национальные архетипы вошли в противоречие с инонациональными, западными. Национальное вновь стало препятствием на пути проекта радикального цивилизационного переустройства России и национального русской нации. Национальное вновь вошло в противоречие, но на этот раз с инонациональным.
Отсюда и повторение задач по преодолению основ русско-российской национальной идентичности, как главного препятствия на пути "вхождения в цивилизацию". Отсюда и политика масштабной русофобии, своим главным острием вновь направленная на тотальную дерусификацию, на преодоление архетипических основ бытия русской нации в России и России в современном мире. Здесь источник и новой актуализации мифа о недоцивилизованной нации и России, которых, если они сопротивляются, можно и нужно силой загонять "в светлое будущее всего человечества", на этот раз ассоциируемого не с коммунистической, а западной цивилизацией. Русская нация и Россия со своими архетипическими основами бытия в истории вновь стали на пути их "осчастливливания" "сверху" группой всегда "прогрессивно мыслящих товарищей". Для них русское и российское было, есть и остается синонимом только косного и отсталого, а потому подлежащего немедленному и безжалостному уничтожению. Оно вновь мешает, вновь лишнее. Но может быть как раз наоборот: лишние те, для которых Россия "лишняя страна", и не мешают ли России те, кто мешает России быть и оставаться Россией, кто взламывает основы ее идентичности, отказываясь от "уз связующих времен" естественноисторической преемственности, от необходимости превращения своего исторического развития в саморазвитие собственных цивилизационных основ.
В конце концов, все мы приходим и уходим и в этом процессе вечного прехождения поколений вечно сохраняться должно вечное - Великая Россия. Всякое изменение в России неизменным должно оставлять Россию, систему ее архетипов - основу ее цивилизационной и национальной идентичности. Именно она, национальная и цивилизационная идентичность должна лежать в основе и определять всякую иную, в частности, политическую идентичность, так как прежде чем определиться политически, необходимо определиться цивилизационно и, следовательно, национально. Необходимо совершить акт идентификации себя с определенной цивилизацией, культурой, духовностью, с определенной историей и в итоге с определенными национальными архетипами для того, чтобы просто знать, какую историю, какой нации, какой цивилизации и культуры ты политически представляешь. Без всего этого просто нечего делать в политике, так как всякому политическому акту должно предшествовать понимание того, дальше чего нельзя идти, не разрушая основ существования нации и страны дальше генетического кода истории, системы архетипов социальности, культуры, духовности - дальше основ национальной идентичности.
Политический хаос России конца XX столетия в конечном счете имеет цивилизационное происхождение, определяется сломом национальной идентичности русской нации, тем, что в стране масса цивилизационно и национально маргинализированного населения, никак не центрированного по базовым основаниям бытия в истории - цивилизационным и национальным. А потому при всякой, даже малейшей исторической качке легко уподобляется никак не закрепленному грузу на корабле, который бросает из стороны в сторону, грозя разнести в щепки весь корабль. И, что уже абсолютно недопустимо, такого "населения" немало и среди политиков, которые свою неидентичность исторической и национальной России превращают в основу всех форм своей политической активности, становясь главными хаотизаторами России, в тех лидеров, для которых Россия - это "эта" страна и для которых именно поэтому "в этой" стране все возможно, вплоть до организации нового исторического погрома России. Для таких политиков нет никаких цивилизационных, а потому и национальных тормозов в истории, нет никакой особой национальной и исторической России - вообще никаких ограничений, обусловленных феноменом России и ее историей.
В этой связи весьма показательным является процесс оборачивания, превращения современных либералов западников в нечто совершенно неожиданное - в либерал-большевиков и на этой основе их окончательный разрыв со всей традицией русского западничества в России, с его пониманием и отношением к России. Русские либералы-западники обращали свой взор на Запад, привлекаемые достигнутым там, прежде всего уровнем политических свобод, народного просвещения и бытовой культуры. Они шли на Запад как Россия и ради России, а не для того, чтобы стать Западом. Они стали западниками, не переставая быть ни русскими, ни россиянами. Для них Россия была и оставалась абсолютным максимумом истории, страной с особым цивилизационным, культурным и духовным укладом, со свои местом и своим предназначением в мировой истории. Она была для них все и всем, то, чем нельзя жертвовать ни при каких исторических обстоятельствах, для достижения каких бы то ни было целей, будь то "мировая революция" или "вхождение в цивилизацию", "реализация примата общечеловеческих ценностей над национальными" или "вхождение в рынок"? Россия была для них в статусе непреходящей социокультурной самоценности и самоцели всех форм исторического творчества.
Что же касается современных либералов-западников, то они оказались готовы пожертвовать всем в России и даже самой Россией ради превращения ее в элемент западной цивилизации. Что это, если не цивилизационное предательство России и национальное русской нации. Все это ставит вопрос о завершении истории русского западничества в идейно-теоретической истории России, о его окончательном национальном вырождении. Полное и вульгарное эпигонство, к которому в итоге свелось его идейное развитие, недвусмысленно свидетельствует об исчерпании духовного потенциала русского западничества. А его беспощадное отношение к России и в ней к русской нации, к самому национальному началу России свидетельствует еще и о нравственном вырождении. Нельзя, предавая нацию, ее историю, ценности идентичности, одновременно с этим претендовать на какое-то место в национальной истории и культуре.
Перед угрозой если не потери, то радикального слома и хаотизации основ цивилизационной идентичности России и национальной русской нации, пора осознать, по крайней мере, три вещи. Первое. Мы другая нация, с другим генетическим кодом истории, с другой историей, которая протекала по-другому, в других географических условиях и при другом цивилизационном, культурном и духовном окружении и влиянии. Пора осознать не только то, что мы иные, но и то, что все это другое и иное - все это НАШЕ, хорошее или плохое, оно наше, только нам принадлежащее, нас специфицирующее и составляющее нашу суть, отказ от которого именно поэтому равносилен предательству собственной национальной сущности, собственных основ существования в истории и самой истории.
Пора прекратить собственное национальное своеобразие превращать в наш главный недостаток, в источник всех наших трагедий и бед. Именно исторический опыт XX столетия окончательно доказал, что источник всех наших бед другого происхождения, диаметрально противоположного - в бегстве русских от своей русскости, в забвении своих национальных основ бытия в истории, в предательстве их русско-российской сущности.
Второе. Пора развеять очередную русофобскую мифологему: будто истинная цивилизация географически может располагаться где угодно, но только не там, где находилась и находится Россия, которой, надо полагать, не остается ничего другого, как только войти в цивилизацию. Эта мифологема ложна по нескольким основаниям. Прежде всего, можно подумать, что Россия до сих пор была вне цивилизационных потоков истории, вообще не была цивилизацией, никак не отягощена цивилизационным развитием или, что еще хуже, была враждебна цивилизации и постольку, поскольку принадлежала "не той" цивилизации. Такого рода представления по меньшей мере смешны, так как искажают хрестоматийные представления и о феномене цивилизации, и о феномене России в мировых цивилизационных процессах, а по сути своей являются разрушительными по отношению к России. Ибо острием своим направлены на разрушение основ ее цивилизационного бытия в истории, основ цивилизационной идентичности России. Кроме того, когда говорят о вхождении России в цивилизацию, то явным образом путаются локально цивилизационные представления о цивилизации со стадиальными и культурологическими. В стадиальном и культурологическом смыслах слова мы давно находимся в цивилизации, нам незачем куда-то входить и откуда-то выходить.
При этом в стадиальном аспекте мы имеем отношение к цивилизации уже с неолитических времен, в культурологическом - еще до принятия христианства, а в локально цивилизационном стали определяться, начиная с принятия христианства. Поэтому в представлениях о необходимости вхождения России в цивилизацию речь может идти, собственно, не о "вхождении в цивилизацию", а именно о выходе России из одной, своей локальной цивилизации и вхождении ее в другую. Для России это оборачивается кризисом идентичности исторической, культурной, духовной, отказом от основ собственной цивилизационной локальности. И если все это проводить последовательно и до "победного конца", то это неизбежно будет сопровождаться тотальным насилием и в итоге завершится цивилизационной катастрофой России. Справедливость сказанного была подтверждена историческим опытом большевизации России и вновь подтверждается опытом ее западнизации.
Второй раз за XX столетие подтверждается уже очевидное: нельзя безнаказанно издеваться над генетическим кодом истории, над основами локально цивилизационного бытия в истории. Они - абсолютный максимум истории, а потому в истории умирают последними, а вместе с ними умирает все в истории и сама история. Всякое произвольное, не обусловленное естественноисторическими потребностями вторжение в генетический код истории не проходит бесследно для истории, она деградирует как история, а вместе с ней и на ее основе деградирует субъектный носитель генетического кода истории - нация. Она просто перестает ею быть, денационализируется и это становится субъектной причиной цивилизационного мутирования и хаотизации самой локальной цивилизации. И она перестает ею быть - цивилизацией. А это и есть исторический коллапс.
Третье. В представлениях о необходимости "вхождения России в цивилизацию", ее превращения в эпигонский элемент западной сквозит не просто умаление собственной цивилизационной и культурной индивидуальности и неповторимости, но и исторической самодостаточности - способности к самостоятельному историческому творчеству на базе собственных цивилизационных и культурных основ. В данном случае происходит трагическая концептуальная аберрация: модернизационные процессы в истории и преимущественно формационного, социально-экономического и политического плана путаются с цивилизационными и, сверх того, доводятся до идеи цивилизационного переворота.
Ведь если я не идентифицирую себя со своим государством, если я рассматриваю его не как силу, находящуюся во мне и для меня существующую, то я отчуждаюсь от этого государства в той мере и так, как и в какой я не идентифицирую себя с этим государством. Если поставлена задача создания класса "новых русских" и превращения именно его и только его в социальную базу государства, то, что тогда такое "старые русские" в этом государстве, что они для государства и что государство для них? Тем самым целые классы и слои общества в этом обществе и от этого общества и этого государства отчуждаются. Они не идентифицируют себя с ним, для них государство превращается в "это" государство, в силу, стоящую и господствующими над ними в их повседневной жизни. Так создается социальная база не государства, и тем более российского, а только политического режима.
Как нации относиться к собственному государству, которое во внешней политике руководствуется не национальными, а "общечеловеческими" интересами, исходит или пытается исходить из примата общечеловеческих ценностей над национальными, противопоставляет их национальным, в форме и масштабе, разрушительных для самих основ их существования в качестве национальных интересов? Как нации относиться к собственному государству, которое теряет свою идентичность как государства российского, утверждает себя в мире в качестве государства с непонятными основами национально-государственной идентичности, с невнятными, не проявленными целями, ценностями и смыслами пребывания в истории? Как нации относиться к собственному государству, из которого вытравливается его российская, национально-государственная суть, которое перестает выражать в себе и через себя всю гамму национально-государственных интересов России, перестает быть адекватным им и на этой основе становится главным хаотизатором в стране, организатором и вдохновителем всех процессов слома всех форм идентичности, вплоть до цивилизационной, культурной и духовной? Как нации относиться к государству, которое не только по экономическим, социальным, но и по ряду существенных национальных составляющих перестает быть просто национальным, которое ненависть к прежнему коммунистическому режиму доводит до ненависти к государству российскому, а ненависть к государству российскому, его русско-российской сути до ненависти к России? Как нации относиться к государству, которое в качестве чуть ли не главной цели собственного реформирования ставит перед собой весьма странную задачу разгосударствления русской нации и России, радикального слома всех государственных архетипов в национальном сознании, в результате чего Россия теряет в себе, а потому и для себя государство, государство в себе Россию, ибо сама нация теряет в себе все, что связано и определяется в ней самой идеей государства и даже самой России? Вполне очевидно, что в такой исторической и ментальной ситуации нация просто перестает себя идентифицировать с этим и таким государством. Но там, где государство начинает умирать в нации, начинает умирать не только государство, но и вслед за ним сама нация, а вместе с ней и Великая Россия.
Август 1991-го ворвался в современную историю России, проломив казавшийся неприступным идеологический панцирь коммунистического режима, стальными обручами сковавшего душу нации "единственно верным учением", которое чуть было не похоронило историческую и национальную Россию. Идеологическим однообразием и диктатом общество было доведено до крайней степени аксиологического оскудения. Общество было беременно идеологическим плюрализмом, и оно разродилось им. Таранным оружием, прорвавшим моноидеологический диктат, стала идея деидеологизации российского общества. Общество нуждалось и в этом, не только в идеологическом плюрализме, но и в преодолении непомерной зависимости от идеологии, любой идеологии, но отнюдь не в том, чтобы оказаться вообще вне идеологии. В принципе идеологический плюрализм, его допущение в заидеологизированном обществе уже само по себе решает эту проблему, проблему идеологического диктата, которая суть проблема моноидеологического общества. Поэтому дайте обществу жить в пространстве идеологического плюрализма, и вы дадите ему возможность избавиться от идеологического диктата.
Но кому-то этого показалось недостаточно. А потому процессам деидеологизации придали совершенно оголтелый масштаб и характер, превративший идеологическое пространство России в идеологическую пустыню, а там, где это не удалось сделать, а по большей части этого нельзя сделать нигде, так как общество не может жить вне идеологии, системы ценностной ориентации, пространство России превратилось в пространство идеологического хаоса. Идеологический плюрализм перерос в идеологический хаос, а деидеологизация в идеологическом пространстве России выродилась в идеологический беспредел. В России стало все возможно, вплоть до идеологического погрома самой России, растления идеологических устоев существования исторической и национальной России.
Таким образом, разрушив ту идеологическую идентичность, которая стала господствующей в России после Октября 1917-го, Август 1991-го не предложил взамен ее никакой новой, адекватной России. Идей идеологической плюральности и, тем более, деидеологизации оказалось явно недостаточно: достаточно для борьбы с коммунистической идеологией, но недостаточно для поиска основ новой идеологической идентичности. Общество оказалось без центров идеологической консолидации, а власть без средств идеологического контроля, воздействия и, главное, управления обществом. Власть оказалась не связанной с душой нации, со всей системой ее ценностных ориентаций. А без нее, без ее отражения в идеологии власти власть может быть властью над Россией, но не для России. Она просто не будет понимать властью кого и для чего она является - властью России, для России и ради Великой России. В лучшем случае она будет просто властью для самой себя. А такая власть долго не сможет быть властью в России. Для того чтобы быть властью в России, необходимо стать властью для России, а для того, чтобы стать властью для России, необходима идеология, адекватно отражающая всю ценностную вертикаль России как исторической и национальной России. Всякая иная вертикаль не будет аутентичной России, она будет выражением каких угодно интересов, ценностей и смыслов, но только не тех, которые выстраданы самой Россией.
На последнее обстоятельство следует обратить особое внимание, так как суть идеологической трагедии Августа 1991-го, в конечном счете, заключается не в том, что он взломал идеологическую идентичность, созданную Октябрем 1917-го. Хотя это, как показали последующие события, само по себе оказалось весьма болезненным процессом. Трагедия даже не в том, что Август 1991-го оказался в идеологическом отношении пустым и бесплодным, погрузив страну в царство новых абстракций, в большинстве случаев оторванных от реальных противоречий реальной жизни. Идеологическая трагедия Августа 1991-го более глубокого смыслового залегания: он вновь, как и Октябрь 1917-го, замахнулся на разрушение основ идеологической идентичности, определявших и до, и после 1917 года самые глубинные основы бытия исторической и национальной России.
В этом смысле Август 1991-го стал своеобразным повторением в новых исторических условиях Октября 1917-го с той лишь разницей, что погром национальной составляющей системы ценностей России и русской нации был учинен не с позиций исключительности системы ценностей пролетариата, классовых ценностей и классовой исключительности, а с позиций исключительности системы ценностей западной цивилизации, иных национальных ценностей и иной национальной исключительности. Вот почему, собственно, идеологический плюрализм превратился в идеологический хаос, а деидеологизация - в идеологический беспредел, в открытую агрессию против аксиологических основ существования России и в ней русской нации. И то и другое стало оружием этой агрессии.
В итоге в идеологическом пространстве России столкнулись ценности российского и не российского, западного происхождения, именно столкнулись, а не вступили во взаимодействие, ибо изначально была поставлена задача преодоления национальной составляющей во всей ценностной вертикали русско-российских ценностей, самой этой вертикали, дабы разрушить саму иерархичность ценностей, размыть сами представления о первичном и вторичном, вечном и преходящем, родном и вселенском, абсолютном и относительном в их национальном воплощении и бытии. Была поставлена задача радикально, с инонациональных позиций изменить ценностный код России, ее символы Веры, национальный характер ценностей, их иерархию - все то, что лежит в духовных основах русско-российской цивилизации. Всякое национальное в идеологическом пространстве России преодолевалось или радикально зауживалось с позиций западных идеологем. Как следствие всего этого, евразийские просторы России стали превращаться в пространство слома основ идеологической идентичности в ее самом святом и фундаментальном проявлении - национальном. Тем самым из сознания выбивается базовая точка его опоры, та, которая определяется национальной составляющей идеологии. Во что превращается после этого нация? В этнографический материал - в нечто близкое к историческому ничто. Это ближайшее следствие слома всякой идентичности, и тем более национально-идеологической.
Таким образом, навязывая России идею нового цивилизационного переворота, Август 1991-го не мог пройти спокойно мимо основ национальной идентичности без того, чтобы не предпринять попыток изменить их русско-российскую суть. Это поразительно, но это именно так: в России на протяжении всего XX столетия ее национальное, русско-российское начало постоянно мешало то мировой революции и диктатуре пролетариата, то дружбе народов и единству СССР, то социалистическому и коммунистическому строительству, то демократическим реформам, то "вхождению в цивилизацию", то общечеловеческим ценностям, то самореализации личности и правам человека? Мешало! И это не случайно, а закономерно, убийственно извращенно, но закономерно, так как на протяжении всего XX столетия именно Россия стала местом исторически преступных попыток изменения типа ее цивилизации.
Первый раз, в начале века Россия стала средством реализации коммунистического цивилизационного проекта становления основ новой всечеловеческой цивилизации, построенной на принципах классовой идентичности и исключительности. Как следствие этого, русско-российские национальные архетипы вошли в противоречие с предельно универсалистским и самым радикальным проектом цивилизационного переустройства всего человечества. Они стали основным препятствием на пути его осуществления. Именно их национальная составляющая вошла в противоречие с вненациональной логикой коммунистического переустройства всего человечества - национальное вошло в противоречие с вненациональным, классовым. Отсюда и задача преодоления всякого национального начала истории, как главного препятствия на пути общечеловеческого братства. Отсюда и попытка тотальной дерусификации, до неузнаваемости измордовавшая национальные архетипы русской нации и России, так и настолько, что к концу XX столетия именно русская нация подошла с самым разрушенным национальным самосознанием, с настолько вытравленным и затравленным, что в современной России до сих пор, если не боятся, то уж точно стыдятся самого словосочетания "русская нация", всякий раз опасливо озираясь по сторонам с безотчетным чувством, а не оскорблен ли кто-либо самим фактом его произношения.
Разумеется, все это комплексы, но их накопилось слишком много и не где-нибудь, а именно в сфере русского национального сознания и самосознания. При этом их происхождение, существование и сохранение носит отнюдь не случайный, а направленный, а потому культивируемый и, самое главное, небезобидный характер, с одной стороны, подпитывая процессы национальной деградации, а с другой - препятствуя процессам национального возрождения, национального самоопределения и самоидентификации русской нации в принципиально новых условиях современной истории. Все это оставляет нацию беззащитной уже на уровне ее национального сознания перед новыми вызовами истории, и многое объясняет в самом феномене Августа 1991-го, в его цивилизационной составляющей, принявшей выраженный антинациональный характер, который стал возможен только благодаря Октябрю 1917-го, подготовившему субъектную базу для нового цивилизационного переворота, для новых процессов слома основ национальной идентичности, но уже с новых цивилизационных позиций.
В этой связи вновь подчеркнем и напомним: в России существует массовый субъект, не идентичный исторической и национальной России и ставящий своей главной целью изменить сам генетический код истории России, сломать основы ее цивилизационной, культурной и духовной идентичности, превратить Россию в НЕ-Россию, а русских - в НЕ-русских, связать Россию и русскую нацию не с модернизационными процессами в истории, а с цивилизационным переворотом, с отказом от основ своей национальной идентичности. Именно этот субъект в Августе 1991-го навязал России цивилизационный проект ее западнизации, вхождения в так называемую "цивилизацию", под которой, однако, понимаются этнокультурные и духовные основы только западной цивилизации. Был навязан погром собственных цивилизационных основ, преодоление русско-российской национальной идентичности. Вполне закономерно поэтому, что русско-российские национальные архетипы вошли в противоречие с инонациональными, западными. Национальное вновь стало препятствием на пути проекта радикального цивилизационного переустройства России и национального русской нации. Национальное вновь вошло в противоречие, но на этот раз с инонациональным.
Отсюда и повторение задач по преодолению основ русско-российской национальной идентичности, как главного препятствия на пути "вхождения в цивилизацию". Отсюда и политика масштабной русофобии, своим главным острием вновь направленная на тотальную дерусификацию, на преодоление архетипических основ бытия русской нации в России и России в современном мире. Здесь источник и новой актуализации мифа о недоцивилизованной нации и России, которых, если они сопротивляются, можно и нужно силой загонять "в светлое будущее всего человечества", на этот раз ассоциируемого не с коммунистической, а западной цивилизацией. Русская нация и Россия со своими архетипическими основами бытия в истории вновь стали на пути их "осчастливливания" "сверху" группой всегда "прогрессивно мыслящих товарищей". Для них русское и российское было, есть и остается синонимом только косного и отсталого, а потому подлежащего немедленному и безжалостному уничтожению. Оно вновь мешает, вновь лишнее. Но может быть как раз наоборот: лишние те, для которых Россия "лишняя страна", и не мешают ли России те, кто мешает России быть и оставаться Россией, кто взламывает основы ее идентичности, отказываясь от "уз связующих времен" естественноисторической преемственности, от необходимости превращения своего исторического развития в саморазвитие собственных цивилизационных основ.
В конце концов, все мы приходим и уходим и в этом процессе вечного прехождения поколений вечно сохраняться должно вечное - Великая Россия. Всякое изменение в России неизменным должно оставлять Россию, систему ее архетипов - основу ее цивилизационной и национальной идентичности. Именно она, национальная и цивилизационная идентичность должна лежать в основе и определять всякую иную, в частности, политическую идентичность, так как прежде чем определиться политически, необходимо определиться цивилизационно и, следовательно, национально. Необходимо совершить акт идентификации себя с определенной цивилизацией, культурой, духовностью, с определенной историей и в итоге с определенными национальными архетипами для того, чтобы просто знать, какую историю, какой нации, какой цивилизации и культуры ты политически представляешь. Без всего этого просто нечего делать в политике, так как всякому политическому акту должно предшествовать понимание того, дальше чего нельзя идти, не разрушая основ существования нации и страны дальше генетического кода истории, системы архетипов социальности, культуры, духовности - дальше основ национальной идентичности.
Политический хаос России конца XX столетия в конечном счете имеет цивилизационное происхождение, определяется сломом национальной идентичности русской нации, тем, что в стране масса цивилизационно и национально маргинализированного населения, никак не центрированного по базовым основаниям бытия в истории - цивилизационным и национальным. А потому при всякой, даже малейшей исторической качке легко уподобляется никак не закрепленному грузу на корабле, который бросает из стороны в сторону, грозя разнести в щепки весь корабль. И, что уже абсолютно недопустимо, такого "населения" немало и среди политиков, которые свою неидентичность исторической и национальной России превращают в основу всех форм своей политической активности, становясь главными хаотизаторами России, в тех лидеров, для которых Россия - это "эта" страна и для которых именно поэтому "в этой" стране все возможно, вплоть до организации нового исторического погрома России. Для таких политиков нет никаких цивилизационных, а потому и национальных тормозов в истории, нет никакой особой национальной и исторической России - вообще никаких ограничений, обусловленных феноменом России и ее историей.
В этой связи весьма показательным является процесс оборачивания, превращения современных либералов западников в нечто совершенно неожиданное - в либерал-большевиков и на этой основе их окончательный разрыв со всей традицией русского западничества в России, с его пониманием и отношением к России. Русские либералы-западники обращали свой взор на Запад, привлекаемые достигнутым там, прежде всего уровнем политических свобод, народного просвещения и бытовой культуры. Они шли на Запад как Россия и ради России, а не для того, чтобы стать Западом. Они стали западниками, не переставая быть ни русскими, ни россиянами. Для них Россия была и оставалась абсолютным максимумом истории, страной с особым цивилизационным, культурным и духовным укладом, со свои местом и своим предназначением в мировой истории. Она была для них все и всем, то, чем нельзя жертвовать ни при каких исторических обстоятельствах, для достижения каких бы то ни было целей, будь то "мировая революция" или "вхождение в цивилизацию", "реализация примата общечеловеческих ценностей над национальными" или "вхождение в рынок"? Россия была для них в статусе непреходящей социокультурной самоценности и самоцели всех форм исторического творчества.
Что же касается современных либералов-западников, то они оказались готовы пожертвовать всем в России и даже самой Россией ради превращения ее в элемент западной цивилизации. Что это, если не цивилизационное предательство России и национальное русской нации. Все это ставит вопрос о завершении истории русского западничества в идейно-теоретической истории России, о его окончательном национальном вырождении. Полное и вульгарное эпигонство, к которому в итоге свелось его идейное развитие, недвусмысленно свидетельствует об исчерпании духовного потенциала русского западничества. А его беспощадное отношение к России и в ней к русской нации, к самому национальному началу России свидетельствует еще и о нравственном вырождении. Нельзя, предавая нацию, ее историю, ценности идентичности, одновременно с этим претендовать на какое-то место в национальной истории и культуре.
Перед угрозой если не потери, то радикального слома и хаотизации основ цивилизационной идентичности России и национальной русской нации, пора осознать, по крайней мере, три вещи. Первое. Мы другая нация, с другим генетическим кодом истории, с другой историей, которая протекала по-другому, в других географических условиях и при другом цивилизационном, культурном и духовном окружении и влиянии. Пора осознать не только то, что мы иные, но и то, что все это другое и иное - все это НАШЕ, хорошее или плохое, оно наше, только нам принадлежащее, нас специфицирующее и составляющее нашу суть, отказ от которого именно поэтому равносилен предательству собственной национальной сущности, собственных основ существования в истории и самой истории.
Пора прекратить собственное национальное своеобразие превращать в наш главный недостаток, в источник всех наших трагедий и бед. Именно исторический опыт XX столетия окончательно доказал, что источник всех наших бед другого происхождения, диаметрально противоположного - в бегстве русских от своей русскости, в забвении своих национальных основ бытия в истории, в предательстве их русско-российской сущности.
Второе. Пора развеять очередную русофобскую мифологему: будто истинная цивилизация географически может располагаться где угодно, но только не там, где находилась и находится Россия, которой, надо полагать, не остается ничего другого, как только войти в цивилизацию. Эта мифологема ложна по нескольким основаниям. Прежде всего, можно подумать, что Россия до сих пор была вне цивилизационных потоков истории, вообще не была цивилизацией, никак не отягощена цивилизационным развитием или, что еще хуже, была враждебна цивилизации и постольку, поскольку принадлежала "не той" цивилизации. Такого рода представления по меньшей мере смешны, так как искажают хрестоматийные представления и о феномене цивилизации, и о феномене России в мировых цивилизационных процессах, а по сути своей являются разрушительными по отношению к России. Ибо острием своим направлены на разрушение основ ее цивилизационного бытия в истории, основ цивилизационной идентичности России. Кроме того, когда говорят о вхождении России в цивилизацию, то явным образом путаются локально цивилизационные представления о цивилизации со стадиальными и культурологическими. В стадиальном и культурологическом смыслах слова мы давно находимся в цивилизации, нам незачем куда-то входить и откуда-то выходить.
При этом в стадиальном аспекте мы имеем отношение к цивилизации уже с неолитических времен, в культурологическом - еще до принятия христианства, а в локально цивилизационном стали определяться, начиная с принятия христианства. Поэтому в представлениях о необходимости вхождения России в цивилизацию речь может идти, собственно, не о "вхождении в цивилизацию", а именно о выходе России из одной, своей локальной цивилизации и вхождении ее в другую. Для России это оборачивается кризисом идентичности исторической, культурной, духовной, отказом от основ собственной цивилизационной локальности. И если все это проводить последовательно и до "победного конца", то это неизбежно будет сопровождаться тотальным насилием и в итоге завершится цивилизационной катастрофой России. Справедливость сказанного была подтверждена историческим опытом большевизации России и вновь подтверждается опытом ее западнизации.
Второй раз за XX столетие подтверждается уже очевидное: нельзя безнаказанно издеваться над генетическим кодом истории, над основами локально цивилизационного бытия в истории. Они - абсолютный максимум истории, а потому в истории умирают последними, а вместе с ними умирает все в истории и сама история. Всякое произвольное, не обусловленное естественноисторическими потребностями вторжение в генетический код истории не проходит бесследно для истории, она деградирует как история, а вместе с ней и на ее основе деградирует субъектный носитель генетического кода истории - нация. Она просто перестает ею быть, денационализируется и это становится субъектной причиной цивилизационного мутирования и хаотизации самой локальной цивилизации. И она перестает ею быть - цивилизацией. А это и есть исторический коллапс.
Третье. В представлениях о необходимости "вхождения России в цивилизацию", ее превращения в эпигонский элемент западной сквозит не просто умаление собственной цивилизационной и культурной индивидуальности и неповторимости, но и исторической самодостаточности - способности к самостоятельному историческому творчеству на базе собственных цивилизационных и культурных основ. В данном случае происходит трагическая концептуальная аберрация: модернизационные процессы в истории и преимущественно формационного, социально-экономического и политического плана путаются с цивилизационными и, сверх того, доводятся до идеи цивилизационного переворота.