Козин Н.. Постижение России; Опыт историософского анализа

   Подобно тому, как персоналистическая идентификация связывает человека с его внутренним Я, так социальная идентификация связывает его с внешним Я, с его социальной, культурной и духовной сущностью, находящейся в нем лишь только постольку, поскольку она до этого была сущностью того общества, той истории и той культуры, с которой он себя идентифицирует. Разрушить эту социальную идентичность человека значит разрушить в нем все. Вот почему ценности идентичности находятся в самом основании всей иерархии ценностей человека, они нетленны суть.
   В этой связи понятно, почему всякое посягательство на саму идею иерархичности ценностей, на неизбежное доминирование среди них одной системы ценностей над другой превращается в посягательство на ценности идентичности, на их особое место в иерархии ценностей, на неизбежность их доминирования в обществе, а в итоге и на нечто принципиально большее - на основы основ существования общества и истории. Ибо и общество, и история есть то, что они есть лишь до тех пор, пока у них есть ценности идентичности, и не просто есть, а есть в совершенно особом качестве - в качестве национальных святынь. Низвержение их с этого статуса смерти подобно, так как низвергает всю иерархию ценностей, базирующуюся на основе ценностей идентичности, а это именно вся иерархия ценностей. Цена всему этому - духовное опустошение общества, идущего след в след со сломом базовых структур идентичности в обществе и истории, в данном случае тех, которые связывают русских с их русскостью и Россией, а Россию с ее российскостью. Так страна и нация втягиваются в коллапс идентичности, вслед за которым наступает коллапс самой истории.
   Что из всего этого следует? А то, что свобода, в частности, свобода выбора не может быть доведена до абсурда - до признания ее в качестве нечто такого, что не может быть ограничено никакой иерархией ценностей. Но свобода всегда зависима, хотя бы от того, что делает ее свободой. А делает ее свободой, прежде всего, ее зависимость от ценностей, их иерархии. Независимость свободы от ценностей, в данном случае ценностей национальной и исторической идентичности России и в ней русской нации, и превращает ее в нечто независимое от самой России, а в итоге в свободу не за, а против России. Так понятая свобода лишает Россию основ идентичности и связанных с ней приоритетов - геополитических, исторических, политических, экономических, социальных, духовных, превращая пространство России в пространство возможности абсолютно всего, включая сюда и то, что Россией не может являться в принципе и даже, сверх того, что разрушает ее как Россию.
   Равным образом и в пространстве плюральности не все ценности равны, они подчиняются закону иерархичности всего сущего, тому, что все сущее имеет в себе свою собственную меру и на этой основе свое, неравное всему остальному в мире место. Все, имея свою ценность, и в этом смысле известную самоценность, однако, определяет ее только в системе ценностей, через их иерархизацию. В противном случае в пространстве равноценности и равнозначности всех ценностей растворяется их иерархическая природа, неравноценность и неравнозначность подлинных ценностей по отношению к преходящим и не подлинным, псевдоценностям вообще. Именно в этом случае плюрализм доводится до абсурда - до терпимости по отношению к тому, что в принципе является нетерпимым. Он превращается не в способ существования свободы и свободного духа, а в идеологическое обеспечение реальности любых идей, вплоть до самых деструктивных и связанных с ними технологий манипулирования обществом и его сознанием, направленных на разрешение России, ее базовых идентификационных основ бытия в истории.
   В самом деле, где нет ценностных абсолютов, там все возможно, но именно поэтому ничего не возможно, кроме нарастания исторической энтропии. Плюрализм, начинающий с преодоления ценностных абсолютов, с разрушения самой иерархии ценностей, завершается разрушением всех ценностей, становится носителем даже антиценностей. Он превращает поле плюральности в кромешный хаос - в пространство, в котором гибнут любые формы единства и факторы консолидации общества, все, что способно хоть как-то объединить людей, и прежде всего абсолютная самоценность ценностей идентичности. Если их нет, то нет и объединяющих ценностей и идей, а есть лишь плюрализм, разрушающий единство сознания и самосознания нации, делающей ее свободной от своих исторических, культурных и духовных святынь, а в итоге и от самой себя как нации. И весь вопрос в этой связи сводится к банальному - доколе? Доколе свобода в России будет реализовываться как свобода от России, а плюрализм за счет России как свобода от ценностей национальной и исторической идентичности России, за счет их преодоления.
   Сказанное много объясняет в тех сложностях, с которыми сталкивается освоение и развитие либерально-демократических ценностей и потенциалов исторического развития в России. Дело не только в объективных ограничениях, связанных с неразвитостью формационной исторической реальности, адекватной либерально-демократической ментальности. Ведь для того, чтобы восторжествовали либеральные ценности, необходимо торжество либеральной реальности. А она определяется торжеством структур гражданского общества, развитой самостоятельностью населения, которая невозможна без развитых отношений собственности, прежде всего частной, массового слоя собственников, без плюрализма форм собственности и форм власти, больше того, без того, и это главное, чтобы все это еще получило и социально ориентированный смысл и направленность.
   Все это так и всего этого действительно недостает России. Но в России на пути реализации либерально-демократической парадигмы исторического развития есть ограничения цивилизационного происхождения и порядка, связанные с формами исторической активности такого специфического, чисто российского цивилизационного субъекта, продукта раскола локальности ее цивилизации, как вненациональная Россия.
   Именно этот субъект уже не единожды за одно столетие всякой новой формационной парадигме исторического развития России стремится придать цивилизационный масштаб и характер, превратить ее в новый проект цивилизационного бытия для России вместо национального, русско-российского. Исключением не стала и либерально-демократическая. Противоречия ее реализации в России заключаются не в том,что она либерально-демократическая, а в том, что она, как и марксистская, была призвана заменить собой национальную, русско-российскую цивилизационную парадигму бытия и развития в истории. Вненациональная Россия и на этот раз, как и в случае с марксизмом, начала с расшатывания и разрушения основ бытия исторической и национальной России, со слома основ локальности ее цивилизации, с того, что отказала России и в ней русской нации в праве на основы своей русско-российской идентичности.
   Вненациональная Россия в очередной раз попыталась подменить национальные и исторические основы идентичности на вненациональные и внеисторические. Либерально-демократические ценности должны были восторжествовать вместо национальных. В то время, когда речь должна была идти об их синтезе, о том, чтобы либерально-демократические ценности приняли форму и сущность национальных, стали национальными суть базировались на принципах исторической и национальной России, работали не против, а на Россию. Но вненациональная Россия начала с другого - с противопоставления либерально-демократических ценностей национальным, абсолютным ценностям исторической и национальной России, с преодоления их и как ценностей, и как национальных, и тем более как абсолютных. И это спровоцировало кризис идентичности, его главную, аксиологическую составляющую.
   В этом отношении более чем показательным является то основное напряжение, которое было придано внедрению принципов "открытого общества" в России, по существу превратившееся в преодоление базовых структур ее идентичности. А ведь "открытое общество" - это не только открытость "вовне", в неисчерпаемость Мира вне национальной культуры и цивилизации, но и открытость "вовнутрь себя", в неисчерпаемость собственной национальной культуры и цивилизации, их всемерного развития как национальных. Открытость не следует понимать односторонне, как обязательное преодоление и умаление своей цивилизационной и культурной индивидуальности и самодостаточности. Открытость общества - это диалог и взаимообогащение культур, но на базе сохранения структур собственной национальной идентичности.
   Концепция "открытого общества" несет мощный и справедливый заряд борьбы против тоталитаризма. Она выраженная антитоталитарная концепция. Но в условиях России и благодаря вненациональной России борьба с тоталитаризмом в России на идейной базе этой концепции была превращена в борьбу с самой Россией. А это не одно и то же. Все это множится на поразительное доверие к заемным идеям и заемному опыту без даже тени критического отношения к ним.
   Так, базовое значение в концепции "открытого общества" имеют представления о критериях, отличающих открытое общество от закрытого. Согласно К. Попперу "магическое, племенное или коллективистское общество мы будем именовать закрытым обществом, а общество, в котором индивидуумы вынуждены принимать личные решения - открытым обществом"66. Здесь, безусловно, присутствует момент истины, ибо чем больше пространство личных свобод для принятия личных решений, чем больше суверенитет личности, тем, действительно, более открытым является общество. Оно открыто в той мере, в какой делает личность независимой от диктата общественных структур, превращающих ее в винтик механизма общественной жизни, контролирующих если не каждый вздох, то уж точно каждый выдох каждой личности.
   Все это так и вместе с тем, зачем противопоставлять общество и личность и выводить их отношение друг к другу за пределы границ их неизбежного сосуществования? Зачем противопоставлять "личные решения" коллективным, тем более что ни в одном обществе решения не принимаются только как личные или только как коллективные. Они всегда сопряжены друг с другом и во всяком личном решении всегда присутствует коллективное начало. В противном случае оно лишается социального, а вслед за ним, следовательно, и личного начала и смысла. Бесспорно, тоталитаризм паразитирует на примате общего начала истории над индивидуальным, и прежде всего на гипостазировании и даже обожествлении роли государства по отношению к личности, своим гражданам. И в этом суть закрытого общества. Открытое общество, напротив, утверждает примат индивидуального начала истории над общим. Государство в этой системе отношений строит свои отношения с личностью на договорных принципах, ограниченных законом, который тем ближе к идеалу открытого общества, чем больше предоставляет личности быть самой собой, руководствоваться личным интересом, который, конечно же, и в этом случае не может противостоять целиком и полностью общественному.
   В сущности, дихотомия личности и общества, личного и коллективного это вечная дихотомия. Но в ней опасно не только абсолютизировать примат общего над личным, ведущий к тоталитаризму общества, но и примат личного над общим, ведущий к своеобразному тоталитаризму личности, а в социальном измерении к диктату меньшинства в обществе и над обществом. Демократия, разумеется, это защита прав меньшинства. Но это только одна сторона демократии. Другая определяется тем, что она есть еще и воля большинства, и значит, в определенной системе и ее диктат, ибо воля, которая ничего не диктует, не есть воля. Сочетание прав меньшинства с правами и волей большинства - это всегда очень напряженное и противоречивое сочетание и, в конечном счете, есть конвенциальная проблема, а значит, и проблема культуры. Но в любом случае права меньшинства не могут превратиться в их волю и, следовательно, в диктат меньшинства в обществе. В сущности, именно в этом и заключается социальная суть всякого тоталитаризма в обществе: когда посредством диктата государственных структур, в обществе начинают господствовать права, интересы, воля меньшинства этого общества. Конечная сущность тоталитаризма не просто в господстве общего над индивидуальным в истории, а в господстве индивидуального посредством общего над общим в истории.
   Ведь сама потребность в тоталитаризме чаще возникает не в том обществе, где целое и общее доминируют над частью и индивидуальностью, сколько в том обществе, где часть и индивидуальное пытаются господствовать над всем в обществе. Надо чувствовать несоизмеримость проблем: защиты прав меньшинства от большинства и защиты интересов большинства от диктата меньшинства, особенно такого, у которого не остается других способов навязать всему обществу свои интересы в качестве господствующих, как только через тоталитарные социально-политические структуры. Но это не снимает проблемы автономности личности в обществе, ее прав на свою индивидуальность, на реализацию своей индивидуальности и нетипичности, на свободу быть личностью в обществе, а значит, в известном смысле и в определенной мере и от самого общества. Это не снимает проблемы тоталитарности, источником которой служит не часть, а целое, не индивидуальное, а общее, не меньшинство, а большинство. Это не снимает проблемы конечной сущности тоталитаризма, которая находится не просто в государстве, а в определенном режиме его использования - и его аппарата, и его функций.
   Но главное в данном случае заключается в другом: концепция "открытого общества" именно через утверждение примата индивидуального над общим в истории содержит в себе идейную компоненту, которая в определенных условиях чревата социальной атомизацией общества. И этим условием является доведение права на индивидуальность, на его примат над общим до разрушения всех связей и отношений, связывающих личность с обществом и со всем в обществе до абсолютно свободной личности, ни с чем себя не идентифицирующей и свободной именно в той мере, в какой ни с чем себя не связывает и не идентифицирует. Полная автономность личности от того общества, в котором она живет, возможна только при условии разрушения всех форм единства в обществе, только после преодоления личностью в себе всех структур идентичности, связывающих ее с тем, с чем она себя идентифицирует. Все, что связывает человека с человеком, с чем-то в самом обществе, что дает почувствовать себя частью чего-то, что связывает личность с коллективным решением, объявляется источником тоталитаризма, его самым глубоким источником. Все, что сцепляет души людей хоть каким-то единством, есть посягательство на целостность и самоценность внутреннего мира личности, на ее свободу быть только в себе и для себя, ибо только так, в свободе от всего она и может быть подлинно свободной.
   С такой трактовкой свободы и источников тоталитаризма трудно согласиться. В самом деле, почему всякая общность обязательно подавляет индивидуальность, почему единство с чем-то, с какой-то общностью, осознание своей идентичности с ней непременно есть агрессия против личности и ее свобод? Почему ценности идентичности, связывающие человека с какой-то культурой, духовностью, историей,- это псевдоценности, хуже того, источники тоталитаризма? Почему единство человека, к примеру, с русской нацией или с Россией, высокая интенсивность переживания этого своего единства с историей, культурой и духовностью России и русской нации должно стать источником тоталитаризма и подавления личных свобод?
   Что угрожает его индивидуальности и индивидуальным решениям, если он идентифицирует себя с Россией, если, в конце концов, ценности его национально-русской идентичности приняли статус личных ценностей и их бытие в нем определяется его личным решением? И вообще, зачем противопоставлять ценности идентичности индивидуальным ценностям? Только для того, чтобы шизофренизировать индивида, сделать его свободным от самого себя, своего-другого в себе, только для того, чтобы разрушить само общество посредством выталкивания из него индивидов, никак и ничем с ним не связанных. Вполне очевидно, далеко не все, с чем себя человек идентифицирует вне себя, с чем себя связывает в том социуме, в котором он живет, способно стать источником тоталитарности, подавления личности и индивидуальных свобод.
   Как раз напротив, именно такая трактовка условий реальности "открытого общества" - как свобода от всяких форм зависимости и определяемости общими началами истории - может стать и становится источником тоталитаризма, правда, иного рода - тоталитаризма наоборот, ведущего к подавлению всего, что связывает человека с человеком, а через него и с общими святынями и ценностями идентичности. И такое становится реальностью в истории, если под видом защиты индивидуальности и индивидуальных начал истории решаются задачи по слому базовых структур идентичности в истории, преследуются цели достижения разрушения всего, что связывает личность с основами ее идентичности, и в первую очередь национальными. Таков набор минимально необходимых условий для того, чтобы можно было наиболее последовательно реализовать примат индивидуальных начал истории над общими, преодолеть источники тоталитаризма в обществе, которые в таком их понимании преодолеваются вместе с преодолением всех ценностей идентичности общества.
   Применительно к России реализация такой программы поведения в истории станет преодолением самой России. Ибо очевидно, жить в России и быть свободным от России, от общих объединяющих в Россию начал, может лишь то, что не является Россией, кто не идентифицирует себя с ней тем органичным образом, который и образует феномен России. Россия есть то, что объединяет всех в Россию, а потому нельзя обрести свободу в России посредством обретения свободы от России. Это станет бегством от России и от свободы в ней. В России нельзя дистанцироваться от того, что является необходимым условием бытия всего в России - самой России, ее русско-российской сущности.
   Так обретенная свобода станет свободой от того общества, в котором живет человек, от основ своей идентичности в этом обществе, свободой от всех ограничений, которые налагаются на любую личность в этом обществе именно доминирующими в нем базовыми структурами идентичности. Она, как свобода от общества, неизбежно превратится в свободу над обществом, в свободу поступать в нем и с ним как заблагорассудится, в свободу превращения пространства общества и общественной жизни в пространство вседозволенности. Однако в любом обществе не все, что возможно вообще, абстрактно, возможно конкретно и именно потому, что оно не общество вообще, а исторически конкретное общество с определенной национально доминирующей структурой идентичности в истории, культуре, социальности и духовности, от которой можно быть свободным только в акте преодоления ее в себе, а значит, и в том обществе, в котором она доминирует.
   А это и есть акт агрессии против основ идентичности общества и его истории, а это и есть стремление преодолеть саму историю и ее цивилизационнообразующий субъект - нацию, а это и есть геноцид против нации в истории и против истории в нации. При этом источником и субъектом такого геноцида оказывается как раз то критически мыслящее меньшинство, которое ни с чем себя не идентифицирует в обществе, которое свою свободу от основ идентичности общества хочет сделать нормой для доминирующего большинства общества, сделать способом бытия всего общества. Так свобода меньшинства превращается в основание его диктата в обществе, то есть в основание несвободы большинства и, самое главное, в самых фундаментальных и святых основах его бытия, в основах его исторической, цивилизационной и национальной идентичности.
   В конце концов, надо считаться и просто с очевидностью: человек не может быть как остров сам по себе. Он всегда есть часть чего-то и только благодаря этому он и есть человек, только благодаря тому, что он есть часть локальности своей цивилизации, национальной истории, культуры, духовности и соответствующих им общностей, и прежде всего национальной. Не только в себе, но и там, в формах своей социальности и социальной общности человек находит источники своей идентичности, ибо он не есть человек вообще, а всегда конкретный человек - человек определенной духовности, культуры, истории, частью которых можно стать, только став частью соответствующей национальной общности.
   А стать ею можно, только сохраняя и культивируя все связи, связывающие человека с этой общностью, только сохраняя связи идентичности, ценности идентичности и, следовательно, основы идентичности. Их преодоление и есть начало процесса социальной атомизации всей ткани социальности на ничем и никак не связанных индивидов. Это и есть начало процесса распада всей ткани социальности, конечным источником и итогом которого становится самый трагический и самый тяжелый исторический кризис - кризис идентичности, тотальная шизофренизация сознания общества и, следовательно, образующих его индивидов.
   Это печально, но это уже факт: именно с вышерассмотренных идейно-теоретических позиций была предпринята попытка учинить погром всей иерархии ценностей национальной и исторической России, разрушить всю ценностную вертикаль русской нации, все, что связывает индивида с национальной общностью, все ценности идентичности, и прежде всего самые базовые среди них - национальные, заменив их на персоналистические. Произошла попытка новой большевизации России, в новом направлении, но с одних и тех же вненациональных идейно-теоретических позиций. Напомним, большевики довели все различия до классовых и их абсолютизировали. В результате все ценности идентичности были редуцированы до классовых, которые и должны были стать единственными ценностями и основами для идентичности. Радикал-либералы довели все различия в обществе до персоналистических и их абсолютизировали. В результате все ценности идентичности оказались редуцированы до персоналистических, которые и должны были стать единственными ценностями и основами для идентичности.
   И те, и другие ценности в их редуцированной и абсолютизированной форме превращаются в антиценности, в ценности слома базовых структур идентичности в обществе, восходящих к национальным и связывающих всякого индивида с архетипическими основами истории, с системой архетипов социальности, культуры и духовности. Их игнорирование в практике исторической модернизации России второй раз за одно столетие превращает существенную часть модернизационных процессов в России в крупномасштабную духовную агрессию против России и в ней против русской нации, основ ее идентичности в истории и, следовательно, против основ ее бытия в истории.
   И это происходит лишь постольку, поскольку России и в ней русской нации навязывают такие основы и ценности идентичности в истории, с которыми нация, если и может себя идентифицировать, то только разрушая себя как нацию. И это происходит не потому, что эти основы и ценности идентичности сами по себе плохие, а потому, что они просто не являются идентификационными ценностями и основами, претендуют на то место и роль в истории, которые принадлежат основам и ценностям только национальной идентичности - на то, чтобы именно собой заменить и эти ценности, и эти основы как идентификационные.
   В этом отношении весьма показательными являются те противоречия, которые породила реализация в практике общественной жизни современной России идея прав человека. Дело не только в тех парадоксах прав человека, когда надежно защищенными оказываются именно права человека, а беззащитным сам человек, и не в тех, когда защита и забота об отдельной личности одновременно с этим сочетаются с тем, что не замечаются страдания миллионов. Дело в другом, но от этого не менее противоречивом: когда пространство истории пытаются превратить в пространство только прав человека и ими заменить все остальные права. Само по себе это не плохо, если это было бы достаточно.
   Но в том то и дело, что права человека не могут заменить, к примеру, прав той же нации на свою историю, культуру, духовность как на национальные, на свое геополитическое пространство, хотя бы потому, что права человека включают в себя неотъемлемые от природы человека и его национальные права. Уже только поэтому права человека не могут иметь абсолютного значения перед правами наций, так как каждый человек - это еще и член какой-то нации и в качестве такового имеет специфические национальные права, в частности, на основы своей национальной идентичности и на их реализацию в формах своей исторической активности.
   Отношения между правами человека и правами нации не могут строиться по иерархическому принципу. Самое большее, в чем они нуждаются,- это в согласовании и гармонизации, в частности, и в том, чтобы оставить специфическое пространство друг для друга, и особенно в том случае, когда речь идет о геополитическом и культурно-историческом пространстве конкретной нации. В этом специфическом случае права человека не могут претендовать на то, чтобы превратить это пространство в пространство своего безраздельного господства. Это было бы возможно, если бы в современной истории не существовала такая этнокультурная общность, как нация, с ее особыми правами на землю, историю и культуру своих предков, на развитие своей истории и культуры на своей земле. Это не значит, что эта земля перестает быть местом для осуществления прав человека, это означает другое: что это особое место особых прав наций, хотя бы потому, что это единственное место, где они могут сохранить и развить себя в качестве наций.