Страница:
В самом деле, идеология - неустранимый феномен сознания. Отражая всю гамму общественных явлений и процессов, идеология дает им оценку с определенных субъектных позиций - национальных, государственных, социально-классовых в целях их направленного изменения в интересах всегда определенных субъектных сил истории. Идеология всегда центрирована не просто на понимание общества и его противоречий, но и на их оценку и, следовательно, на интересы, на их отражение и выражение не только в логике понятий, но, в еще большей степени, и в логике ценностей, целей и идеалов, смыслов и символов веры. А потому идеология завершается системой ценностей и ценностных ориентаций общества, их утверждением в обществе. Она есть ценностная сфера общественного и индивидуального сознания с многообразными и в принципе незаменимыми функциями, особенно, в сфере политике. "Любой субъект политики нуждается в идеологии как средстве духовного сплочения и руководства, которое направляет поведение людей в сфере политических отношений, формирует волю, стремление к политическому действию, мобилизует их активность, способствует социальной интеграции групп, вовлеченных в политическое действие или готовящихся к нему"1.
При таком понимании идеологии и ее места в обществе общество просто не может быть вне идеологии, ибо оно не может быть вне интересов и ценностей, вне процессов их осознания, неизбежным результатом которого и становится идеология. Именно в идеологии, ее рефлексивных формах происходит преодоление основных противоречий общественной жизни. И не только в сознании, в теоретической форме. Все многообразие проблем и аспектов бытия действующих субъектов истории посредством идеологии сводится в целостную программу и на этой основе в систему поведения, направленную на реализацию их коренных интересов. Идеология оказывается тем механизмом, "рычагом" в человеческом сознании, благодаря которому политическое сознание приводится в соответствие с политическим действием, а то и другое с определенными политическими интересами. В итоге вне идеологии не может оказаться прежде всего сама власть, выступая необходимым компонентом любого механизма власти и в той самой мере, в какой способна осуществлять ориентацию и программирование направлений деятельности массы людей, в конце концов, функцию легитимации самого института власти - обеспечение ее массовой поддержки населением.
Вот почему идея тотальной деидеологизации - очередная иллюзия, так как на самом деле процессы, которые навязываются такой идеей, завершаются либо тотальной хаотизацией, либо банальностями переидеологизации общества и его сознания. Сознание человека вообще не терпит пустоты, так как всякое умаление одной системы ценностей неизбежно будет приводить и приводит к усилению другой, иной идеологии. И весь вопрос в этой связи заключается лишь в том, какая идеология заполнит эту пустоту, образовавшуюся после краха вненациональных идеологем.
С учетом трагических итогов векового искушения ценностями национально анонимного и безосновного бытия в истории есть все основания рассчитывать на то, что образовавшуюся духовную и аксиологическую пустоту заполнит идеология национального возрождения России и, следовательно, идеология национальной и исторической России. Она должна стать базой, надстраивающей над собой и форматирующей под себя любые другие идеологические проявления и процессы в обществе - любые, начиная от крайне левых и кончая крайне правыми идеологемами. Ибо в этой жизни все проходит, но Россия историческая и национальная Россия должна оставаться, неизменной сохраняя свою локально цивилизационную суть - национальную, культурную, духовную.
Но на этом пути обретения национальной идеологии для идеологического и духовного обеспечения национального возрождения есть серьезные препятствия. И главное из них сводится к отсутствию в России достаточно благоприятных условий для становления полноценной национальной идеологии. Для своей реальности в истории она нуждается как минимум в реальности субъекта-носителя такой идеологии - нации, ибо развитая национальная идеология - плод развитых наций. В истории укореняется и получает развитие только то, что укореняется и получает развитие в человеческом сознании, усваивается общностью людей и превращается в основу бытия их сознания и вслед за этим в основу их бытия в самой истории. Русские же в России больше напоминают население, пока еще населяющее эту страну, чем нацию, осознанно творящую свою историю как национальную. Ибо в итоге всех экспериментов над национальными основами бытия русских в России и России в мире нация оказалась отчужденной от ценностей национальной идентичности в масштабах, чрезвычайно опасных для самих основ национального бытия в истории.
И вместе с тем, если у России еще есть свои национальные и государственные интересы, то они неизбежно должны осмысливаться в национально-государственных формах. Если таких интересов нет, уже нет или вообще нет, то нет необходимости и в национально-государственной идеологии. Но в том-то и дело, что они, национально-государственные интересы, пока еще есть, так как пока еще есть Россия. Уникальность переживаемой исторической ситуации в том и заключается, что после Августа 1991-го у власти в России оказалась власть, лишенная внятных идеологических приоритетов, если не сказать точнее - идеологии вообще. Власть, лишенная идеологии, идеологического обеспечения собственной власти - это противоречие в определении, это власть, никого и ничего не представляющая, кроме собственных претензий на власть.
В этом суть идеологической трагедии Августа 1991-го: если коммунистическая власть, ее идеологическая трагедия состояла в излишней заидеологизированности власти, то трагедия новой власти заключается в другой крайности - в излишней деидеологизации. Ее проявления достаточно многообразны, а последствия не столь безобидны, как может показаться на первый взгляд. Ведь произошло нечто из разряда явно несуразного: государство и власть на целое десятилетие полностью или почти полностью устранились от формулирования каких бы то ни было национально и социально значимых приоритетов развития помимо тех, которые навязывались шокирующей приватизацией, устранились от внятного проявления своей позиции по главным жизнеопределяющим вопросам бытия, от расстановки каких бы то ни было акцентов и в первую очередь нравственных. Государство и власть вообще нравственно устранились из истории, просто ушли из нее в качестве субъектов нравственного бытия истории.
И это, разумеется, не случайно, так как с самого начала реформ власть начала дистанцироваться от главных центров идеологического самоопределения в истории России - от центров исторической и национальной России, от ценностей цивилизационной, исторической и национальной идентичности России и в ней русской нации. И это закономерно, так как у власти в России в очередной раз оказалась вненациональная Россия, которая вновь начала искать ценности идентичности и источники идеологического самоопределения в истории по ту сторону национального и исторического бытия России - в абстракциях от общечеловеческого в истории или в идеологемах иных цивилизаций и культур, а в ряде случаев не делая даже и этого, ошибочно полагая, что власть сама по себе уже есть идеология.
Но это если и идеология, то идеология либо "хапка", либо идеологического обеспечения возможности любых форм исторического творчества в России, с любой их направленностью, вплоть до идеологического обеспечения разрушения России. И это не должно удивлять, так как вненациональная идеология, или идеология, не сочетающая себя с национальной,- это всегда форма утопического, а потому разрушительного сознания, формирующегося вне поля ценностей подлинной идентичности.
Безнациональность, как осуществляемое начало общественной жизни, есть неосуществимое начало, это царство не жизни, а смерти, царство абстракций, оторванных от реальной жизни, то, чем традиционно страдает русское интеллигенствующее мировоззрение - доведенным до конца отвлеченным построением жизни. Оно лежит и в основах русского коммунизма, и русского либерализма - если не полное, то близкое к нему отрицание и отвержение действительности совершающегося, большинства ценностей, выстраданных собственной историей, конкретностью собственной национальной жизни.
А ведь истинные ценности не могут быть вне конкретной истории, культуры, духовности, вне национальной субъектности и национальной среды. Они не могут не быть подчинены императивам национального, а значит, и локально цивилизационного бытия в истории. Тем поразительнее, что именно сама власть в России выступила главным инициатором всех основных хаосогенных процессов в стране, включая сюда и идеологические, и в той самой мере, в какой намеренно игнорировала ценности исторической и национальной России, на этой основе став источником хаотизации исторически сложившихся центров идеологической консолидации нации и страны. Однако при всем при этом сказанное не отменяет очевидного: реальным центром действенной идеологической консолидации современной России может и должна стать прежде всего власть. Но для этого она должна перестать быть властью в России и над Россией, а стать властью России и для России, для чего она должна стать самой Россией, властным, государственным олицетворением идеи Великой России, идеологическим выражением интересов и ценностей исторической и национальной России.
Таким образом, итогом идеологических блужданий России после Августа 1991-го стала насущная потребность возвращения России к самой себе как России, к пониманию своих подлинных национальных интересов, к идеологическому самоопределению в истории на принципах национально ориентированной идеологии. Она есть всего лишь навсего отражение национально центрированной системы ценностей России, единственно адекватное средство их осознания и реализации в практике исторического творчества. В этом смысле претензии России на национальную идеологию - это естественное право России на идеологическое обеспечение основ своего бытия в истории в качестве исторической и национальной России.
В конце концов, если мы с Россией и Россия с нами, то кто против нас? Чьи и какие национальные интересы отстаиваются воззрениями, отрицающими за Россией право на национальную идеологию? Не идет ли в этом случае речь о самом неприглядном - о сознательном намерении раз и навсегда отлучить Россию от ее национальных интересов, окончательно запутать их понимание как национальных и на этой основе лишить возможности их защиты и реализации в истории в качестве национальных интересов? Вот часть тех вопросов, стоящих перед российским обществом, идущим по пути обретения новых идеологических альтернатив и центров идеологической консолидации страны и нации. При этом ни в каком смысле речь не идет о крайностях по-новому заидеологизированного общества. Но стремление избежать их не должно стать основанием для другой крайности: якобы в обществе вообще не может быть никаких идеологических приоритетов и, соответственно, центров идеологической консолидации.
В конечном счете, общество всегда в той или иной мере или форме, но оказывается идеологически центрированным. Прежде всего, это неизбежно в условиях и по причине государственного объединения людей. У государства не может не быть идеологических приоритетов. Оно точно должно знать, кому, чему и как должно служить. И такое знание должно пронизывать все государственные институты. Нельзя же считать за норму существование армии, лишенной идеологии, элементарного сознания того, армией кого и для чего, для защиты каких ценностей она является. Армия без идеологии - это стадо, и очень опасное стадо, вооруженных людей, а не армия, как и государство уже не государство, а хунта. В этой связи есть все основания рассчитывать на то, что российское государство должно служить России и, следовательно, основу его идеологии, как государства российского, образует национальная идеология. Кроме того, нельзя объединить людей в принципе, не объединяя их идеологически. Центров такого объединения людей в условиях идеологической плюральности может быть немало, но среди них неизбежно есть такой, который должен объединить если не всех, то почти всех тех, кто за, а не против России. И этот центр есть сама Россия, ее национальная система ценностей, выверенная и выстраданная всей ее противоречивой историей.
Больше того, в условиях колоссальной идеологической хаотизации российского общества вопрос о национально центрированной идеологии - это не просто вопрос о ценностных основаниях бытия современной России, но и о необходимых условиях ее духовного выживания в истории. Опыт истории убеждает: в истории выживает лишь тот этнос, который является носителем духовной системы ценностей, адекватно отражающих его коренные интересы, а потому способных стать центром его консолидации. Только такой этнос выживает в истории, который сохраняет и развивает себя на основе сохранения и развития ценностей своей этнокультурной, исторической и цивилизационной идентичности.
С учетом сказанного нельзя не видеть, что современная Россия поставлена в специфические условия борьбы за выживание своего национального начала в истории, в которых именно поэтому только национальная идеология может взять на себя функции сохранения и развития ценностей идентичности, идеологической консолидации российского общества вокруг этих ценностей. Они являются высшими ценностями всякого бытия в истории, ибо есть не только начало и предел, но и само основание исторического в истории. Именно они канализируют сам процесс исторического развития, превращая его из истории вообще в историю определенной локальной цивилизации, культуры, духовности, определенной этнокультурной общности, ее развития к новым формам бытия в истории, адекватным ценностям своей идентичности. В этом смысле национальная идеология должна стать идеологией новых исторических рубежей России, выхода к ним в качестве России, а не в качестве нечто другого.
Соответственно, она должна стать идеологией не власти над Россией, а идеологией служения власти идее Великой России, величие которой определяется не только величием ее державной ипостаси, но и тем, до какой степени она становится условием и средством достижения счастья и благополучия каждого ее гражданина, условием и средством превращения исторического пространства России в пространство реализации личных свобод, в свободное пространство свободного развития свободной индивидуальности. В такой своей формулировке национальная идеология не может быть раз и навсегда монополизирована ни одной формой власти в России, приватизирована ни одной партией. Вечное и неисчерпаемое не может стать частью конечного и преходящего. Национальная идеология - это идеология не партии и не власти в России, это идеология самой России, которая становится идеологией и партии, и власти в России лишь в той связи и мере, в какой они растворяют себя в России и Россию в себе - в какой они и есть сама Великая Россия, идеал, не достижимый ни одной партией, ни одной формой власти в России.
Итак, в содержании национальной идеи России хорошо просматриваются два глубоко взаимосвязанных уровня ее бытия, каждый из которых по-своему связан и выражает в себе ценности цивилизационной, исторической и национальной идентичности России и в ней русской нации.
Первый, наиболее фундаментальный, является носителем системы архетипов социальности, культуры, духовности, способа их объективации в истории и самой истории - самых глубоких основ национальной идентичности. Он включает в себя и коллективное бессознательное, пришедшее к нам из глубины веков нашей истории и определяющее и наше понимание, и наше отношение к миру, человеку, России, истории, добру, злу, прекрасному, трагическому, падшему, святому.... Именно здесь концентрируется духовный опыт поколений, тайна русской души, самих феноменов русскости и российскости, наши высшие символы Веры. Здесь духовные основы локальности русско-российской цивилизации. Они наиболее стабильны, по сути, неразрушимы, ибо с их падением падет и сама Россия, духовные основы истории в душе каждого, кто идентифицирует себя с Россией.
Второй, более подвижный и изменчивый уровень. Он находится в большой зависимости от конъюнктуры исторической ситуации, а потому нацелен на ее понимание, на отражение и оценку всей гаммы интересов переживаемого момента истории. Здесь пространство бытия национальной идеологии, здесь духовная родина самой идеологии реформ современной России, которую власть так и не смогла сформулировать и предложить России, особенно социальные и национальные смыслы реформ. В идеологическом отношении они оказались неподготовленными и пустыми, что необычайно осложнило их осуществление. Огромный духовный потенциал нации оказался невостребованным, и он не мог быть востребован, так как реформы полностью проигнорировали национальное начало России, а по ряду моментов развязали самую настоящую войну против него.
В итоге Россия начала проигрывать историческую модернизацию и как ее составную часть - конкурентную борьбу за лидерство в мировой истории, и не потому, что она - Россия, а потому, что ей не дают стать Россией, исповедовать ценности собственной национальной идентичности, развиваться на базе саморазвития основ локальности собственной цивилизации, генетического кода собственной истории. Идеология реформ не может базироваться на предательстве основ собственной цивилизационной, исторической и национальной идентичности. На этой основе она превращается в идеологию исторического погрома и поражения России в истории.
Таким образом, перед современной Россией стоит задача первостепенной исторической важности - соединить все процессы реформирования России с ее национальной и исторической почвой, локально цивилизационной спецификой. Только так и на такой основе Россия может войти в процессы исторической модернизации в экономике, политике, социальности, в самих основах своей национальной культуры и души. Победить в модернизационных процессах можно только оставаясь Россией. А это невозможно сделать в принципе без опоры на национальную идею России, без мобилизации национального потенциала развития в истории, без опоры на национальную духовность, национальные святыни и символы Веры. Следовательно, реформы, направленные на историческую модернизацию России, неизбежно должны стать частью национальной идеи России, поднять себя до ее уровня, как духовного основания и идеологического обоснования целей, средств и конечных смыслов реформ. И только так и на такой основе они смогут стать средством национального возрождения - возрождения Великой России.
Все это актуализирует вопрос о том, что есть национальная идея России в ее архетипическом измерении, со стороны тех духовных святынь и символов Веры, с которыми, как с необходимостью, должно будет считаться любое реформирование России. Это, прежде всего, наша Вера: в социальную справедливость, в саму возможность Правды на земле; в абсолютный примат духовного над материальным, как божественного над земным, вечного над тленным; в то, что все вещи в труде, любви и добре, и что человек до тех пор человек, пока он любит; в то, что, только живя для других, можно жить для Бога и что Бог не в силе, а в добре и правде жизни; во всепроникающее братство и единство всех людей; в то, что в человеке человека всегда больше, чем зверя и, если в человеке нет человека, то все возможно; в то, что все должно иметь нравственное измерение и, если такового нет, то все теряет смысл и ценность; в то, что государство российское должно стать институализированным воплощением идеи Великой России...
Вот перечень главного, но далеко не всего из того, что было, есть и будет в национальной идее России, что образует ее архетипические основы, пришедшие к нам из глубины веков нашей истории, выстраданное и сохраненное нашим народом - то духовное начало нашей жизни, помогавшее нам жить, бороться и побеждать. Здесь почти ничего не надо изобретать, оно уже создано всей нашей историей. Это духовное завещание наших предков и нашей истории, без которого нет и не будет России, ее духовного сердца. Именно в нем гнездится еще и наша вера в Россию, и беззаветная любовь к России, в то, что идея России никому и ничему не должна уступать, даже идеям Человека и Человечества, ибо любить Россию - это и значит желать полного и исчерпывающего воплощения в ней идеи Человека и Человечества, общечеловеческих ценностей и идеалов. А потому служение не только себе, но и своему Отечеству - больше чем святой долг, это служение высшим целям и смыслам человеческого бытия в его специфически русском воплощении, которое становится русским как раз в той самой мере, в какой становится не просто бытием в России, но и Россией, для России и во имя Великой России. И русские имеют на все это исторические права, которые, собственно, и делают их русскими, ибо быть русским - это и значит быть Россией. Вот почему всякое отчуждение русских от России, а России от русских превращается в источник кризиса и России, и русской нации.
Величайшая духовная трагедия переживаемого момента истории в том и заключается, что нации, испокон века жившей не просто в России, но и Россией, стали внушать комплекс цивилизационной, исторической и духовной неполноценности России: якобы больше нет такого феномена, как Россия, а если что-то и осталось, то в этом и трагедия России, что от нее еще что-то осталось, но в любом случае в качестве нечто такого, которое ни в какой мере и ни в каком смысле не достойно ни веры, ни надежды, ни любви. А раз так, то нет никаких оснований жить нечто превосходящим то, что находится по ту сторону личного бытия, что превосходит частный интерес частного бытия. Была поставлена задача упростить, а в ряде случаев и того хуже - оскотинить условия жизни человека настолько, чтобы он не мог думать ни о чем большем, как только о выживании и, прежде всего, отлучить от России, от самой идеи России.
Тем самым из сердца и сознания нации вырывались как раз те самые духовные скрепы, которые организовывали ее в нацию, подчиняли ее бытие особым смыслам и ценностям, таким, из которых и слагается история, которые вносят в частную жизнь сознание того, что она есть нечто большее, чем просто частная жизнь, а часть особого целого - Великой России и, следовательно, обретающая тем больший смысл, чем больше есть жизнь в пространстве высших исторических, культурных и духовных смыслов России, во имя этих смыслов. Только в единстве с ними всякое бытие в России становится еще и бытием России, освещает себя ее особыми смыслами, которые и придают ему характер не только исторически, но и экзистенциально осмысленного бытия. На этой основе оно и обретает свои конечные смыслы, цели и ценности, успокаивает и гармонизирует себя ими как конечными смыслами, целями и ценностями своего бытия.
Вот почему в России недостаточно идеи только одного персоналистического счастья. Оно само по себе разумеющееся начало жизни, но никак не общественный идеал, на который может претендовать лишь такое счастье, которое может принадлежать еще и другим. Здесь один из источников российского коллективизма, отличительной черты российской духовности, проистекающей не от некой недоразвитости персоналистических начал российской цивилизации и культуры, а совершенно из другого источника - из сознания того, что чужого горя не бывает. Эта нравственная основа, как никакая другая, духовно сплачивает людей в мир России, строящийся на принципах человеческого единения ценностей высшей справедливости, таких, которые не позволяют строить личное счастье в отрыве от счастья и благополучия всего социального целого, на безразличии к несчастью других.
Вот почему мир русской духовности устроен таким своеобразным образом, что истинно русскому человеку недостаточно жить хорошо, для него еще чрезвычайно важно, чтобы и душа его была спокойна, что предполагает жизнь в пространстве духовности, прежде всего, в постоянной соотнесенности с идеалами жизни, превосходящими ценности повседневности всякого профанного бытия. В ряду прочего, что делает ее таковой, превращая бытие в России в бытие России, в русское бытие,- это идея самой России, той Великой России, достойной и веры, и надежды, и любви, любой жертвы, самой жизни и именно потому, что всегда превосходит все смыслы всякого частного бытия и частного интереса, ибо принадлежит к цели всех целей, к ценности всех ценностей, к предмету высших жизненных упований.
Вот почему за многие века истории все, что хотело победить Россию, было побеждено идеей Великой России и в той самой мере, в какой она всякий раз превосходила интересы и смыслы всякого частного бытия. А она превосходила их еще и постольку, поскольку на протяжении большей части своей истории была поставлена в такие исторические условия существования, при которых только через сохранение Великой России мог сохраниться каждый каждый сохранял себя только через сохранение Великой России. Так жизнь во имя Великой России стала главным условием и средством ее бытия и выживания в истории. Так персоналистическое начало нашей истории самой историей было накрепко повязано с идеей Великой России.
При таком понимании идеологии и ее места в обществе общество просто не может быть вне идеологии, ибо оно не может быть вне интересов и ценностей, вне процессов их осознания, неизбежным результатом которого и становится идеология. Именно в идеологии, ее рефлексивных формах происходит преодоление основных противоречий общественной жизни. И не только в сознании, в теоретической форме. Все многообразие проблем и аспектов бытия действующих субъектов истории посредством идеологии сводится в целостную программу и на этой основе в систему поведения, направленную на реализацию их коренных интересов. Идеология оказывается тем механизмом, "рычагом" в человеческом сознании, благодаря которому политическое сознание приводится в соответствие с политическим действием, а то и другое с определенными политическими интересами. В итоге вне идеологии не может оказаться прежде всего сама власть, выступая необходимым компонентом любого механизма власти и в той самой мере, в какой способна осуществлять ориентацию и программирование направлений деятельности массы людей, в конце концов, функцию легитимации самого института власти - обеспечение ее массовой поддержки населением.
Вот почему идея тотальной деидеологизации - очередная иллюзия, так как на самом деле процессы, которые навязываются такой идеей, завершаются либо тотальной хаотизацией, либо банальностями переидеологизации общества и его сознания. Сознание человека вообще не терпит пустоты, так как всякое умаление одной системы ценностей неизбежно будет приводить и приводит к усилению другой, иной идеологии. И весь вопрос в этой связи заключается лишь в том, какая идеология заполнит эту пустоту, образовавшуюся после краха вненациональных идеологем.
С учетом трагических итогов векового искушения ценностями национально анонимного и безосновного бытия в истории есть все основания рассчитывать на то, что образовавшуюся духовную и аксиологическую пустоту заполнит идеология национального возрождения России и, следовательно, идеология национальной и исторической России. Она должна стать базой, надстраивающей над собой и форматирующей под себя любые другие идеологические проявления и процессы в обществе - любые, начиная от крайне левых и кончая крайне правыми идеологемами. Ибо в этой жизни все проходит, но Россия историческая и национальная Россия должна оставаться, неизменной сохраняя свою локально цивилизационную суть - национальную, культурную, духовную.
Но на этом пути обретения национальной идеологии для идеологического и духовного обеспечения национального возрождения есть серьезные препятствия. И главное из них сводится к отсутствию в России достаточно благоприятных условий для становления полноценной национальной идеологии. Для своей реальности в истории она нуждается как минимум в реальности субъекта-носителя такой идеологии - нации, ибо развитая национальная идеология - плод развитых наций. В истории укореняется и получает развитие только то, что укореняется и получает развитие в человеческом сознании, усваивается общностью людей и превращается в основу бытия их сознания и вслед за этим в основу их бытия в самой истории. Русские же в России больше напоминают население, пока еще населяющее эту страну, чем нацию, осознанно творящую свою историю как национальную. Ибо в итоге всех экспериментов над национальными основами бытия русских в России и России в мире нация оказалась отчужденной от ценностей национальной идентичности в масштабах, чрезвычайно опасных для самих основ национального бытия в истории.
И вместе с тем, если у России еще есть свои национальные и государственные интересы, то они неизбежно должны осмысливаться в национально-государственных формах. Если таких интересов нет, уже нет или вообще нет, то нет необходимости и в национально-государственной идеологии. Но в том-то и дело, что они, национально-государственные интересы, пока еще есть, так как пока еще есть Россия. Уникальность переживаемой исторической ситуации в том и заключается, что после Августа 1991-го у власти в России оказалась власть, лишенная внятных идеологических приоритетов, если не сказать точнее - идеологии вообще. Власть, лишенная идеологии, идеологического обеспечения собственной власти - это противоречие в определении, это власть, никого и ничего не представляющая, кроме собственных претензий на власть.
В этом суть идеологической трагедии Августа 1991-го: если коммунистическая власть, ее идеологическая трагедия состояла в излишней заидеологизированности власти, то трагедия новой власти заключается в другой крайности - в излишней деидеологизации. Ее проявления достаточно многообразны, а последствия не столь безобидны, как может показаться на первый взгляд. Ведь произошло нечто из разряда явно несуразного: государство и власть на целое десятилетие полностью или почти полностью устранились от формулирования каких бы то ни было национально и социально значимых приоритетов развития помимо тех, которые навязывались шокирующей приватизацией, устранились от внятного проявления своей позиции по главным жизнеопределяющим вопросам бытия, от расстановки каких бы то ни было акцентов и в первую очередь нравственных. Государство и власть вообще нравственно устранились из истории, просто ушли из нее в качестве субъектов нравственного бытия истории.
И это, разумеется, не случайно, так как с самого начала реформ власть начала дистанцироваться от главных центров идеологического самоопределения в истории России - от центров исторической и национальной России, от ценностей цивилизационной, исторической и национальной идентичности России и в ней русской нации. И это закономерно, так как у власти в России в очередной раз оказалась вненациональная Россия, которая вновь начала искать ценности идентичности и источники идеологического самоопределения в истории по ту сторону национального и исторического бытия России - в абстракциях от общечеловеческого в истории или в идеологемах иных цивилизаций и культур, а в ряде случаев не делая даже и этого, ошибочно полагая, что власть сама по себе уже есть идеология.
Но это если и идеология, то идеология либо "хапка", либо идеологического обеспечения возможности любых форм исторического творчества в России, с любой их направленностью, вплоть до идеологического обеспечения разрушения России. И это не должно удивлять, так как вненациональная идеология, или идеология, не сочетающая себя с национальной,- это всегда форма утопического, а потому разрушительного сознания, формирующегося вне поля ценностей подлинной идентичности.
Безнациональность, как осуществляемое начало общественной жизни, есть неосуществимое начало, это царство не жизни, а смерти, царство абстракций, оторванных от реальной жизни, то, чем традиционно страдает русское интеллигенствующее мировоззрение - доведенным до конца отвлеченным построением жизни. Оно лежит и в основах русского коммунизма, и русского либерализма - если не полное, то близкое к нему отрицание и отвержение действительности совершающегося, большинства ценностей, выстраданных собственной историей, конкретностью собственной национальной жизни.
А ведь истинные ценности не могут быть вне конкретной истории, культуры, духовности, вне национальной субъектности и национальной среды. Они не могут не быть подчинены императивам национального, а значит, и локально цивилизационного бытия в истории. Тем поразительнее, что именно сама власть в России выступила главным инициатором всех основных хаосогенных процессов в стране, включая сюда и идеологические, и в той самой мере, в какой намеренно игнорировала ценности исторической и национальной России, на этой основе став источником хаотизации исторически сложившихся центров идеологической консолидации нации и страны. Однако при всем при этом сказанное не отменяет очевидного: реальным центром действенной идеологической консолидации современной России может и должна стать прежде всего власть. Но для этого она должна перестать быть властью в России и над Россией, а стать властью России и для России, для чего она должна стать самой Россией, властным, государственным олицетворением идеи Великой России, идеологическим выражением интересов и ценностей исторической и национальной России.
Таким образом, итогом идеологических блужданий России после Августа 1991-го стала насущная потребность возвращения России к самой себе как России, к пониманию своих подлинных национальных интересов, к идеологическому самоопределению в истории на принципах национально ориентированной идеологии. Она есть всего лишь навсего отражение национально центрированной системы ценностей России, единственно адекватное средство их осознания и реализации в практике исторического творчества. В этом смысле претензии России на национальную идеологию - это естественное право России на идеологическое обеспечение основ своего бытия в истории в качестве исторической и национальной России.
В конце концов, если мы с Россией и Россия с нами, то кто против нас? Чьи и какие национальные интересы отстаиваются воззрениями, отрицающими за Россией право на национальную идеологию? Не идет ли в этом случае речь о самом неприглядном - о сознательном намерении раз и навсегда отлучить Россию от ее национальных интересов, окончательно запутать их понимание как национальных и на этой основе лишить возможности их защиты и реализации в истории в качестве национальных интересов? Вот часть тех вопросов, стоящих перед российским обществом, идущим по пути обретения новых идеологических альтернатив и центров идеологической консолидации страны и нации. При этом ни в каком смысле речь не идет о крайностях по-новому заидеологизированного общества. Но стремление избежать их не должно стать основанием для другой крайности: якобы в обществе вообще не может быть никаких идеологических приоритетов и, соответственно, центров идеологической консолидации.
В конечном счете, общество всегда в той или иной мере или форме, но оказывается идеологически центрированным. Прежде всего, это неизбежно в условиях и по причине государственного объединения людей. У государства не может не быть идеологических приоритетов. Оно точно должно знать, кому, чему и как должно служить. И такое знание должно пронизывать все государственные институты. Нельзя же считать за норму существование армии, лишенной идеологии, элементарного сознания того, армией кого и для чего, для защиты каких ценностей она является. Армия без идеологии - это стадо, и очень опасное стадо, вооруженных людей, а не армия, как и государство уже не государство, а хунта. В этой связи есть все основания рассчитывать на то, что российское государство должно служить России и, следовательно, основу его идеологии, как государства российского, образует национальная идеология. Кроме того, нельзя объединить людей в принципе, не объединяя их идеологически. Центров такого объединения людей в условиях идеологической плюральности может быть немало, но среди них неизбежно есть такой, который должен объединить если не всех, то почти всех тех, кто за, а не против России. И этот центр есть сама Россия, ее национальная система ценностей, выверенная и выстраданная всей ее противоречивой историей.
Больше того, в условиях колоссальной идеологической хаотизации российского общества вопрос о национально центрированной идеологии - это не просто вопрос о ценностных основаниях бытия современной России, но и о необходимых условиях ее духовного выживания в истории. Опыт истории убеждает: в истории выживает лишь тот этнос, который является носителем духовной системы ценностей, адекватно отражающих его коренные интересы, а потому способных стать центром его консолидации. Только такой этнос выживает в истории, который сохраняет и развивает себя на основе сохранения и развития ценностей своей этнокультурной, исторической и цивилизационной идентичности.
С учетом сказанного нельзя не видеть, что современная Россия поставлена в специфические условия борьбы за выживание своего национального начала в истории, в которых именно поэтому только национальная идеология может взять на себя функции сохранения и развития ценностей идентичности, идеологической консолидации российского общества вокруг этих ценностей. Они являются высшими ценностями всякого бытия в истории, ибо есть не только начало и предел, но и само основание исторического в истории. Именно они канализируют сам процесс исторического развития, превращая его из истории вообще в историю определенной локальной цивилизации, культуры, духовности, определенной этнокультурной общности, ее развития к новым формам бытия в истории, адекватным ценностям своей идентичности. В этом смысле национальная идеология должна стать идеологией новых исторических рубежей России, выхода к ним в качестве России, а не в качестве нечто другого.
Соответственно, она должна стать идеологией не власти над Россией, а идеологией служения власти идее Великой России, величие которой определяется не только величием ее державной ипостаси, но и тем, до какой степени она становится условием и средством достижения счастья и благополучия каждого ее гражданина, условием и средством превращения исторического пространства России в пространство реализации личных свобод, в свободное пространство свободного развития свободной индивидуальности. В такой своей формулировке национальная идеология не может быть раз и навсегда монополизирована ни одной формой власти в России, приватизирована ни одной партией. Вечное и неисчерпаемое не может стать частью конечного и преходящего. Национальная идеология - это идеология не партии и не власти в России, это идеология самой России, которая становится идеологией и партии, и власти в России лишь в той связи и мере, в какой они растворяют себя в России и Россию в себе - в какой они и есть сама Великая Россия, идеал, не достижимый ни одной партией, ни одной формой власти в России.
Итак, в содержании национальной идеи России хорошо просматриваются два глубоко взаимосвязанных уровня ее бытия, каждый из которых по-своему связан и выражает в себе ценности цивилизационной, исторической и национальной идентичности России и в ней русской нации.
Первый, наиболее фундаментальный, является носителем системы архетипов социальности, культуры, духовности, способа их объективации в истории и самой истории - самых глубоких основ национальной идентичности. Он включает в себя и коллективное бессознательное, пришедшее к нам из глубины веков нашей истории и определяющее и наше понимание, и наше отношение к миру, человеку, России, истории, добру, злу, прекрасному, трагическому, падшему, святому.... Именно здесь концентрируется духовный опыт поколений, тайна русской души, самих феноменов русскости и российскости, наши высшие символы Веры. Здесь духовные основы локальности русско-российской цивилизации. Они наиболее стабильны, по сути, неразрушимы, ибо с их падением падет и сама Россия, духовные основы истории в душе каждого, кто идентифицирует себя с Россией.
Второй, более подвижный и изменчивый уровень. Он находится в большой зависимости от конъюнктуры исторической ситуации, а потому нацелен на ее понимание, на отражение и оценку всей гаммы интересов переживаемого момента истории. Здесь пространство бытия национальной идеологии, здесь духовная родина самой идеологии реформ современной России, которую власть так и не смогла сформулировать и предложить России, особенно социальные и национальные смыслы реформ. В идеологическом отношении они оказались неподготовленными и пустыми, что необычайно осложнило их осуществление. Огромный духовный потенциал нации оказался невостребованным, и он не мог быть востребован, так как реформы полностью проигнорировали национальное начало России, а по ряду моментов развязали самую настоящую войну против него.
В итоге Россия начала проигрывать историческую модернизацию и как ее составную часть - конкурентную борьбу за лидерство в мировой истории, и не потому, что она - Россия, а потому, что ей не дают стать Россией, исповедовать ценности собственной национальной идентичности, развиваться на базе саморазвития основ локальности собственной цивилизации, генетического кода собственной истории. Идеология реформ не может базироваться на предательстве основ собственной цивилизационной, исторической и национальной идентичности. На этой основе она превращается в идеологию исторического погрома и поражения России в истории.
Таким образом, перед современной Россией стоит задача первостепенной исторической важности - соединить все процессы реформирования России с ее национальной и исторической почвой, локально цивилизационной спецификой. Только так и на такой основе Россия может войти в процессы исторической модернизации в экономике, политике, социальности, в самих основах своей национальной культуры и души. Победить в модернизационных процессах можно только оставаясь Россией. А это невозможно сделать в принципе без опоры на национальную идею России, без мобилизации национального потенциала развития в истории, без опоры на национальную духовность, национальные святыни и символы Веры. Следовательно, реформы, направленные на историческую модернизацию России, неизбежно должны стать частью национальной идеи России, поднять себя до ее уровня, как духовного основания и идеологического обоснования целей, средств и конечных смыслов реформ. И только так и на такой основе они смогут стать средством национального возрождения - возрождения Великой России.
Все это актуализирует вопрос о том, что есть национальная идея России в ее архетипическом измерении, со стороны тех духовных святынь и символов Веры, с которыми, как с необходимостью, должно будет считаться любое реформирование России. Это, прежде всего, наша Вера: в социальную справедливость, в саму возможность Правды на земле; в абсолютный примат духовного над материальным, как божественного над земным, вечного над тленным; в то, что все вещи в труде, любви и добре, и что человек до тех пор человек, пока он любит; в то, что, только живя для других, можно жить для Бога и что Бог не в силе, а в добре и правде жизни; во всепроникающее братство и единство всех людей; в то, что в человеке человека всегда больше, чем зверя и, если в человеке нет человека, то все возможно; в то, что все должно иметь нравственное измерение и, если такового нет, то все теряет смысл и ценность; в то, что государство российское должно стать институализированным воплощением идеи Великой России...
Вот перечень главного, но далеко не всего из того, что было, есть и будет в национальной идее России, что образует ее архетипические основы, пришедшие к нам из глубины веков нашей истории, выстраданное и сохраненное нашим народом - то духовное начало нашей жизни, помогавшее нам жить, бороться и побеждать. Здесь почти ничего не надо изобретать, оно уже создано всей нашей историей. Это духовное завещание наших предков и нашей истории, без которого нет и не будет России, ее духовного сердца. Именно в нем гнездится еще и наша вера в Россию, и беззаветная любовь к России, в то, что идея России никому и ничему не должна уступать, даже идеям Человека и Человечества, ибо любить Россию - это и значит желать полного и исчерпывающего воплощения в ней идеи Человека и Человечества, общечеловеческих ценностей и идеалов. А потому служение не только себе, но и своему Отечеству - больше чем святой долг, это служение высшим целям и смыслам человеческого бытия в его специфически русском воплощении, которое становится русским как раз в той самой мере, в какой становится не просто бытием в России, но и Россией, для России и во имя Великой России. И русские имеют на все это исторические права, которые, собственно, и делают их русскими, ибо быть русским - это и значит быть Россией. Вот почему всякое отчуждение русских от России, а России от русских превращается в источник кризиса и России, и русской нации.
Величайшая духовная трагедия переживаемого момента истории в том и заключается, что нации, испокон века жившей не просто в России, но и Россией, стали внушать комплекс цивилизационной, исторической и духовной неполноценности России: якобы больше нет такого феномена, как Россия, а если что-то и осталось, то в этом и трагедия России, что от нее еще что-то осталось, но в любом случае в качестве нечто такого, которое ни в какой мере и ни в каком смысле не достойно ни веры, ни надежды, ни любви. А раз так, то нет никаких оснований жить нечто превосходящим то, что находится по ту сторону личного бытия, что превосходит частный интерес частного бытия. Была поставлена задача упростить, а в ряде случаев и того хуже - оскотинить условия жизни человека настолько, чтобы он не мог думать ни о чем большем, как только о выживании и, прежде всего, отлучить от России, от самой идеи России.
Тем самым из сердца и сознания нации вырывались как раз те самые духовные скрепы, которые организовывали ее в нацию, подчиняли ее бытие особым смыслам и ценностям, таким, из которых и слагается история, которые вносят в частную жизнь сознание того, что она есть нечто большее, чем просто частная жизнь, а часть особого целого - Великой России и, следовательно, обретающая тем больший смысл, чем больше есть жизнь в пространстве высших исторических, культурных и духовных смыслов России, во имя этих смыслов. Только в единстве с ними всякое бытие в России становится еще и бытием России, освещает себя ее особыми смыслами, которые и придают ему характер не только исторически, но и экзистенциально осмысленного бытия. На этой основе оно и обретает свои конечные смыслы, цели и ценности, успокаивает и гармонизирует себя ими как конечными смыслами, целями и ценностями своего бытия.
Вот почему в России недостаточно идеи только одного персоналистического счастья. Оно само по себе разумеющееся начало жизни, но никак не общественный идеал, на который может претендовать лишь такое счастье, которое может принадлежать еще и другим. Здесь один из источников российского коллективизма, отличительной черты российской духовности, проистекающей не от некой недоразвитости персоналистических начал российской цивилизации и культуры, а совершенно из другого источника - из сознания того, что чужого горя не бывает. Эта нравственная основа, как никакая другая, духовно сплачивает людей в мир России, строящийся на принципах человеческого единения ценностей высшей справедливости, таких, которые не позволяют строить личное счастье в отрыве от счастья и благополучия всего социального целого, на безразличии к несчастью других.
Вот почему мир русской духовности устроен таким своеобразным образом, что истинно русскому человеку недостаточно жить хорошо, для него еще чрезвычайно важно, чтобы и душа его была спокойна, что предполагает жизнь в пространстве духовности, прежде всего, в постоянной соотнесенности с идеалами жизни, превосходящими ценности повседневности всякого профанного бытия. В ряду прочего, что делает ее таковой, превращая бытие в России в бытие России, в русское бытие,- это идея самой России, той Великой России, достойной и веры, и надежды, и любви, любой жертвы, самой жизни и именно потому, что всегда превосходит все смыслы всякого частного бытия и частного интереса, ибо принадлежит к цели всех целей, к ценности всех ценностей, к предмету высших жизненных упований.
Вот почему за многие века истории все, что хотело победить Россию, было побеждено идеей Великой России и в той самой мере, в какой она всякий раз превосходила интересы и смыслы всякого частного бытия. А она превосходила их еще и постольку, поскольку на протяжении большей части своей истории была поставлена в такие исторические условия существования, при которых только через сохранение Великой России мог сохраниться каждый каждый сохранял себя только через сохранение Великой России. Так жизнь во имя Великой России стала главным условием и средством ее бытия и выживания в истории. Так персоналистическое начало нашей истории самой историей было накрепко повязано с идеей Великой России.