Страница:
В-третьих, и это, пожалуй, самое главное: концепция "Второй Европы" напрочь игнорирует фактическую сторону истории. Если подходить к ней конкретно исторически, то сразу же обнаруживается, что не только Россия, но и Европа, и прежде всего Европа в конце ХIХ - начале ХХ в., стояла перед искушением коммунистическим проектом переустройства всего человечества и его истории. Не случайно в связи с этим, что именно Европа породила марксизм как теоретическое выражение и обоснование существа этого проекта. Уже только это ставит под сомнение справедливость оценки коммунизма исключительно как модернизационной идеологии стран второго эшелона европейского развития, как только средства преодоления их исторической отсталости. Идеология не создается там, где в ней нет потребности, где нет самих условий для ее возникновения. Она создается не для других, а для себя. И Европа, и Россия по-разному, но стояли перед одной и той же необходимостью - исторической модернизации, и прежде всего капиталистических форм формационного бытия в истории, их социализации. С высоты нашего времени хорошо просматриваются два исторических варианта такой модернизации, при всем их различии связанных между собой идеей и программой социализации капитализма.
Первый, революционно-коммунистический. Здесь цели и задачи коммунистического исторического проекта и как цивилизационного, и как формационного не просто объединяются, а происходит переподчинение решения проблем формационного прогресса целям и задачам цивилизационного переворота. Цели и задачи становления общечеловеческой цивилизации определяют сам революционный характер, масштаб и скорость преодоления капитализма. В качестве закономерной стадии всемирно-исторического развития, он не преобразуется в новые формационные формы бытия в истории. Ставится задача начать историю чуть ли не с чистого листа, заново, не за счет саморазвития новых формационных свойств и качеств из самого капитализма, а за счет уничтожения капитализма как системы и строительства принципиально новых форм социальности вне существенной связи преемственности с им предшествующими. Ставится задача ускоренного, резкого перехода и в новую формацию, на новую стадию исторического развития, и в новую цивилизацию, на новый тип самого исторического развития, с новым генетическим кодом истории - общечеловеческим, предполагающим слом всех форм идентичности - цивилизационной, национальной, исторической. При этом, подчеркнем еще раз, переход в новую формацию, стадию исторического развития оказывается лишь средством для перехода в новую цивилизацию, в новый тип самого исторического развития.
Второй вариант менее радикальный, более эволюционный, но от этого не лишенный социалистичности. И это обстоятельство стоит подчеркнуть особо, так как исторический опыт ХХ столетия свидетельствует, что и Европа, и Россия разными путями, но развивались в одном направлении - социализации капитализма. Ведь что такое социализм? Это новая ступень в историческом развитии человечества, связанная с преодолением отчуждения человека от собственности, власти и культуры. И, следовательно, социализма больше там, где человек меньше отчужден от собственности, власти и культуры. И если сравнивать по этим показателям Россию и Европу в итогах их исторического развития за ХХ столетие, то обнаруживается: во - первых, что социализация капитализма - это главный формационный итог исторического развития за ХХ столетие и, во-вторых, по результатам такого развития Европа преуспела больше, чем Россия. Европа сумела значительно дальше, чем Россия, продвинуться по пути социализации капитализма, преодоления базовых форм отчуждения человека в истории. И это удалось достичь за счет как раз специфики второго варианта исторической модернизации. Она может быть сведена к двум базовым составляющим.
Первая. Европа решала проблемы исторической модернизации капитализма за счет использования модернизационного потенциала самого капитализма. Она эволюционировала через изменения сложившихся исторических реальностей, а не через их слом, не через попытку выхода к каким-то новым формам социальности, минуя исторически сложившиеся, а через их саморазвитие. Более конкретно это выражалось в более полном использовании потенциала развития частной собственности, ее социализации. Вместо уничтожения частной собственности была преодолена ее монополизация. Демократизация собственности, достигнутая посредством подключения к собственности массы людей, позволила выйти на процессы ее социализации, ближайшим социально-классовым результатом которого стал феномен средних слоев массовый слой собственников, через различные механизмы подключенный к отношениям владения и распоряжения собственностью. Это имело далеко идущие социальные и политические последствия. Прежде всего, удалось преодолеть антагонизм классовых отношений, характерный для классического капитализма. Не преодолевая классов, удалось снять их борьбу, а отношения между ними ввести в русло социально-классового партнерства.
В этой связи и на этой основе изменилась и политическая суть государства. Из аппарата господства одного класса над другим оно превратилось в аппарат согласования классовых интересов. Государство из инструмента только формационного развития общества превратилось еще и в инструмент цивилизационного. И главное, все эти процессы получили новые стимулы к развитию и закреплению в истории в процессах и в первых итогах современной научно-технической революции. Она, как революция в производительных силах общества, осуществляемая при опережающей роли развития науки, создала материальные гарантии в самом уровне и характере развития производительных сил для продолжения и закрепления всех процессов исторической модернизации капитализма. При этом на острие процессов своей социализации капитализм не только вписался в современную НТР, но сумел использовать ее научный, технический и производственный потенциал в целях и задачах своей собственной социализации.
Вторая составляющая второго варианта исторической модернизации капитализма заключается в отказе от совмещения в одном историческом пространстве и времени целей и задач формационного перехода с целями и задачами цивилизационного переворота. И это произошло не за счет отказа от переподчинения решения проблем формационного прогресса истории целям и задачам цивилизационного переворота, а за счет отказа от самой идеи цивилизационного переворота, от целей и задач строительства новой всечеловеческой цивилизации - коммунистической. Ведь коммунистический проект преобразования человека и его истории содержит цивилизационную составляющую, предполагает слом национальной идентичности вплоть до цивилизационной. Это многое предопределяет в самой логике его осуществления - как раз и требует перехода на революционно-коммунистический вариант исторической модернизации капитализма, предполагающего преодоление его формационных качеств в истории в связи и на основе цивилизационного переворота.
Европа не пошла на этот вариант исторического развития. И это несмотря на то, что именно она, Европа, породила марксизм как теоретическое обоснование идеи коммунизма. Но именно она, Европа и не пустила на практике в свое историческое и геополитическое пространство коммунизм, она не стала взламывать генетический код своей истории, основы локальности своей цивилизации, она пошла иным путем - путем использования формационного потенциала модернизации капитализма на базе саморазвития основ локальности собственной цивилизации.
В этой связи ответ на вопрос, почему Европа, в отличие от России, оказалась менее восприимчива к цивилизационной составляющей коммунистического проекта преобразования человека и его истории и связанного с ним более радикального проекта формационных преобразований капитализма, лежит в несколько иной плоскости, чем тот, на который сориентирована концепция "Второй Европы". Для нее все, что происходит на евразийских просторах России, есть отражение лишь эпигонствующих, более или менее успешных попыток дотянуться до цивилизационных, исторических, культурных и духовных стандартов Европы, попыток догнать и стать Европой. А потому феномен коммунизма предстает в качестве эпифеномена пресловутой исторической отсталости России, средством преодоления ее отсталости.
С этим можно было бы согласиться, если бы не одно и в данном случае принципиально важное обстоятельство: большая восприимчивость России к коммунизму оказалась большей восприимчивостью именно к слому своей цивилизационной идентичности, а потому, если быть точнее, к коммунизму не только как к модернизационному проекту догнать и стать Европой, но и как к историческому проекту, не то что вместе с Европой, но и со всем миром вместе войти и в новую формацию, и в новую цивилизацию, одновременно и в новую стадию, и в сам новый тип исторического бытия и развития. Все-таки надо считаться с тем, что в коммунизме содержится идея слома цивилизационной идентичности любой локальной цивилизации, что уже только поэтому не позволяет его полностью идентифицировать с модернизационной идеологией только стран второго эшелона развития.
Эта идеология претендовала на нечто принципиально большее - на историческое (и формационное, и цивилизационное) "осчастливливание" всего человечества - на всемирность. Это дает несколько иное идейное направление объяснению причин, по которым Европа оказалась менее восприимчива к коммунизму, чем Россия,- не просто в плоскости исторической отсталости России, а ее специфической отсталости, отсталости в развитии своего национального начала и, следовательно, основ локальности своей цивилизации.
Дело в том, что в Европе, как локальной цивилизации в более полном объеме и с большей глубиной пережившей стадию капиталистического формационного развития, более развитым оказалось и национальное начало истории. А поскольку коммунизм предполагал его слом, то именно оно и не позволило Европе воспользоваться радикальным революционно-коммунистическим вариантом исторической модернизации. Он вошел в противоречие с цивилизационной и национальной идентичностью Европы, с уровнем развития ее национального начала, ставшим главным препятствием на пути распространения коммунизма в Европе. Рожденный в Европе ее формационными противоречиями, коммунизм был побежден в Европе европейским национализмом, высоким уровнем развития национального начала Европы.
В этой связи нельзя не видеть, что идея коммунизма вошла в противоречие с цивилизационной и национальной идентичностью и самой России. Отражением остроты этого противоречия стала острота гражданской войны в России 1918-1922 гг., которая была войной не только классовой, формационной - бедных и богатых, но и цивилизационной - войной нацинальной и исторической России с вненациональной. Именно она и победила в гражданской войне, и не в последнюю очередь в силу, во-первых, многонациональности России, всякий раз провоцирующей ее на вненациональные проекты исторического развития и, во-вторых, общей неразвитости русско-российских национальных начал России.
Последнее обстоятельство многое объясняет в истоках исторического радикализма России ХХ века. Он обусловлен неразвитостью национального начала России, ее национальной маргинальностью, наличием в России массового вненационального исторического субъекта, не идентифицирующего себя с исторической и национальной Россией, а потому всеми основными формами своей исторической активности нацеленного на преодоление России как России. Именно он и стал носителем идеи коммунизма в России, впустил ее в Россию и в самом радикальном варианте - и как идею формационного перехода, и как идею цивилизационного переворота, обернувшуюся для России цивилизационной катастрофой.
И последний смысловой оттенок, который необходимо отметить, характеризуя коммунизм как глубоко европейский феномен, порожденный Европой для решения проблем собственного исторического развития. С широкой цивилизационной точки зрения коммунизм - это не единственная цивилизационная реакция Европы на противоречия своей истории, на европейскую логику бытия в истории, на сами устои европейской цивилизации. Был еще и фашизм. Разумеется, это совершенно иная идеология и иной цивилизационный проект преобразования человечества и его истории, опирающийся на совершенно иные субъектные силы истории и иное понимание ее логики. Но вместе с тем между ними есть и общие черты.
Во-первых, оба проекта европейского происхождения. Во-вторых, оба проекта претендуют на универсальность, на строительство основ единой и единственной цивилизации для всего человечества, а потому на основе слома национального многообразия истории. И коммунизм, и фашизм в этом смысле есть своеобразное восстание против национального и цивилизационного многообразия мира. В-третьих, и это в данном случае самое главное, оба проекта крайне нигилистически настроены по отношению к цивилизационным основам самой Европы, нацелены на радикальный разрыв со всей европейской традицией цивилизационного развития, на преодоление основ локальности ее цивилизации.
И это не может быть случайностью, чтобы сразу два цивилизационных проекта преобразования Европы, основ ее цивилизационного бытия в истории, так агрессивно были бы настроены по отношению к основам локальности ее цивилизации. Так не бывает в истории. Такое допустимо только при одном условии: если в основах локальности ее цивилизации действительно зародились такие противоречия, разрешение которых провоцировало выход за эти основы. В этом смысле и коммунизм, и фашизм с цивилизационной точки зрения свидетельство только одного - радикальной исторической проблематичности самой европейской логики бытия и развития в истории, основ локальности Европы-цивилизации, ее способности давать адекватные цивилизационные ответы на новые вызовы формационного прогресса истории, на потребности своей собственной цивилизационной модернизации.
Не подвергая сомнению исторический и цивилизационный потенциал Европы в принципе, особенно с учетом итогов ее исторического развития в последней четверти ХХ века, вместе с тем нельзя не констатировать, что именно в Европе и именно коммунизм и фашизм поставили под сомнение самоценность основ локальности ее цивилизации, всего европейского опыта исторического развития как для самой Европы, так и для всего человечества. Европейский нигилизм, в том числе и по отношению к основам собственной цивилизации,это чисто европейский феномен, ответ Европы на противоречия собственного исторического развития.
Таким образом, евроцентристский проект цивилизационной идентичности России, в частности, в такой своей разновидности, как концепция "Вторая Европа", не справляется с объяснением ряда фундаментальных феноменов истории ХХ века. Во-первых, с объяснением исторической сущности коммунизма как воистину прометеевского проекта преобразования всего человечества, а не какой-то его локальной части, всей всемирной истории, самого типа ее развития, проекта, не только совмещающего формационные изменения в истории с цивилизационными изменениями самой истории, но и подчиняющего первые вторым. Во-вторых, с объяснением тех действительных причин, обусловивших то разное место и ту разную роль, которую он сыграл в истории Европы и России ХХ столетия.
Это ставит под сомнение адекватность всего евроцентристского проекта цивилизационной идентичности России ее действительной цивилизационной сущности и специфике. Все это требует с большим вниманием отнестись к цивилизационной и выражающей ее национальной специфике России и, прежде всего для того, чтобы разобраться в более глубоких основаниях цивилизационной самодостаточности России, в исторических причинах этой самодостаточности, того, что Россия - это не Европа, это центр локальности иной цивилизации - русско-российской. Что же подтверждает ее реальность, какие особенности отличают ее от Европы?
К тем, о которых уже говорилось выше, необходимо добавить еще одну это принципиальное несовпадение этапов-стадий цивилизационного развития и, соответственно, их результатов в истории России и Европы. Россия и Европа развивались, если не в совершенно, то во многом разных, не совпадающих цивилизационных ритмах истории. При всей национальной специфике форм воплощения локальности европейской цивилизации, при всех стадиальных различиях в их развитии и разной степени вовлеченности в те или иные этапы цивилизационного развития Европы, все европейские нации прошли приблизительно через одни и те же этапы цивилизационного развития, общие для всей Европы, начиная от принятия христианства, Возрождения и Реформации, колониальной экспансии и кончая современным объединением Европы.
К слову сказать, оно не является первым в истории Европы. На протяжении последней тысячи лет в Европе не один раз создавалась объединяющая континент империя. На эту сторону проблемы впервые обратил внимание В.В. Кожинов, как и на особую роль во всех этих объединительных процессах германской нации. Во всяком случае, она не только положила начало этим процессам, но и на протяжении тысячелетия мощно устремлялась к первенству в Европе, которое определяло путь германской нации вплоть до нацистской катастрофы 1933 - 1945 гг.
В самом деле, ведь именно германские племена создали объединившую основное пространство Европы империю Карла Великого, на фундаменте которой позже, в X-XI вв. сложилась "Священная Римская империя германской нации". Именно она тысячу лет назад создала то, что сейчас называется "Европой" или "Западом" и именно она впервые начала натиск Европы на Восток. К концу Средневековья Священная Римская империя утратила свое верховное значение, и Европа предстала как совокупность отдельных, более или менее замкнутых в себе и на себя земель-государств. Но это не исчерпало объединительного потенциала Европы. После потери германской нацией ее верховной имперской роли эта роль перешла к Испании, которая в 1519 г. заново, в той или иной мере, объединяет Европу. Ее король Карл I становится императором Священной Римской империи Карлом V. В "испанский" период европейская империя осуществляет мощную колониальную экспансию на другие континенты, а с конца XVI века первенство переходит к Великобритании.
Далее, на рубеже XVIII - XIX веков Европа (кроме опять-таки Великобритании) превращается в Наполеоновскую империю, также устремленную и на другие континенты. Но затем начинается упорное соперничество Франции и заново объединяющейся Германии за доминирование в Европе и за лидерство в объединении Европы. "К концу XIX века внимательным наблюдателям стало ясно, что Германия неотвратимо стремится (и имеет серьезные основания стремиться) к первенству в Европе. Это явилось исходной причиной и Первой, и Второй мировых войн, притом уже в самом начале Второй Германия смогла действительно - и почти невероятно быстро - осуществить (пусть и ненадолго) свое устремление"1. Это было бы невозможно, если Европа в определенном смысле была бы не готова к этому, если она до этого не единожды проходила через интеграционные процессы. И то, что в первой половине ХХ века такой идеологией объединения Европы стал фашизм, это тщательно скрываемый факт, но это факт. Ведь не только Германия была фашистской, фашистские режимы были и в Италии, и в Испании, и в Венгрии, и в Хорватии, и в Словакии. Фашизацией была затронута существенная часть Европы. Даже в Англии был свой фашизм - Мосли.
В этом смысле фашизм стал нечто большим, чем только выражением формационных противоречий Европы после I Мировой войны, претензий Германии, ее элитных слоев на мировое господство, не только реакцией на разраставшуюся угрозу коммунизма, но и отражением более глубоких цивилизационных процессов, чрезвычайно противоречивых, но цивилизационных, существенной своей частью направленных на объединение Европы и на этой основе на цивилизационную войну против СССР - всей российской Евразии. И расовая теория нацизма стала одним из идеологических обоснований всех этих процессов, и прежде всего особой роли германской расы во всех этих процессах, что и придает всем им выраженный цивилизационный оттенок.
В самом деле, война на Западе и война на Востоке носила совершенно разный цивилизационный характер. Отсюда и странности этой "странной войны" на Западе. Вот куда более выразительное сопоставление: согласно данным, приводимым известным демографом Б.Ц. Урланисом, за пять лет во французском движении Сопротивления погибло 20 тысяч (из 40 миллионов) французов, однако за то же время погибли от 40 до 50 тысяч (то есть в 2-2,5 раза больше) французов, воевавших на стороне Германии. По данным того же Б.Ц. Урланиса, в ходе югославского Сопротивления погибло уже 300 тысяч человек (из примерно 16 миллионов населения страны)2. Все окончательно становится на свои места, когда сопоставляется национальный состав плененных военнослужащих. Из их общего количества 3 770 290 основную массу составляли, разумеется, германцы (немцы и австрийцы) - 2 546 242 человек; 766 901 человек принадлежали к другим объявившим войну СССР нациям (итальянцы, румыны, венгры, финны, испанцы и т.д.), но еще 464 147 военнопленных - это французы, бельгийцы, чехи и представители других как бы не воевавших с СССР европейских наций. Однако против нас воевали и эстонские, и латышские, и западноукраинские фашисты. Литовский легион почти полностью был уничтожен под Сталинградом.
Все эти факты дают полное основание согласиться с обобщающим выводом В.В. Кожинова, специально исследовавшим этот вопрос: "Геополитические цели войны 1941 - 1945 годов, фактически осуществляли не 70 млн. немцев, а более 300 млн. европейцев, объединенных на различных основаниях - от вынужденного подчинения до желанного содружества, - но так или иначе действовавших в одном направлении... Никак нельзя не учитывать, что только благодаря опоре на всю континентальную Европу стала возможной мобилизация почти четверти всех немцев... Силу - и с "количественной", и с "качественной" точек зрения - армии, вторгшейся в 1941-м в СССР-Россию, обеспечивали десятки миллионов высококвалифицированных работников всей Европы. И, не учитывая и не осмысляя эту сторону дела, нельзя понять истинную суть войны 1941-1945 годов... нельзя понять ни мощь германского нападения, ни глубокий объективно-исторический смысл этого нападения"1.
А он заключается даже не в том, что Россия-СССР воевала с объединенной силой почти всей Европы, и это уже не в первый раз в своей истории, что свидетельствует о существовании цивилизационной составляющей во всех отношениях России с Европой - цивилизационных противоречий, доходящих до цивилизационной несовместимости. Конечный объективно-исторический смысл нападения Германии на Россию-СССР заключается в том, что последняя Мировая война стала для нее цивилизационной войной. Вот почему совершенно разными оказались цели и жертвы войны на Западе и Востоке. Если на Западе речь шла об объединении Европы на базе фашистской идеологии и под эгидой Германии, то на Востоке речь шла не просто о борьбе с коммунизмом, а о разгроме русских как нации, о ее уничтожении как нации, о ликвидации России и как геополитического, и как цивилизационного феномена. Отсюда и несопоставимость жертв Запада и Востока во II Мировой войне.
Таким образом, цивилизационный подход к истории Европы и к истории российско-европейских отношений позволяет увидеть в них нечто иное и большее, чем это видится через призму простых формационных противоречий и формационного подхода к истории. В частности, он позволяет констатировать, что современное объединение Европы, это уже пятое по счету в ее истории и, главное, судя по всему, оно проходит с извлечением глубоких уроков из истории объединительных процессов в Европе. Во-первых, оно осуществляется на добровольных началах - строго не насильственно; во-вторых, с сохранением национального своеобразия воплощения общих цивилизационных констант и ценностей идентичности - без их национальной нивелировки; в-третьих, без выраженного доминирования в интеграционных процессах тех или иных государств и наций - с сохранением строгого равенства всех сторон; в-четвертых, через всестороннюю подготовку исчерпывающих социально-экономических и политических условий объединения.
И в любом случае успехи современного объединения Европы были бы невозможны, если оно не было бы подготовлено всей историей Европы, логикой, результатами, опытом предшествующих объединений Европы, включая сюда и трагический. Что касается России, то она не участвовала в объединительных процессах Европы - ни в прошлых, ни в современных. И это еще одно свидетельство цивилизационной особенности России по отношению к Европе. Ее не следует преувеличивать, но не следует и преуменьшать. Она такова, что заслуживает констатации: Россия - это не Европа, иначе она бы давно стала частью интегративных процессов Европы. Но это не значит, что Россия ни в каком смысле не имела отношения к истории Европы, в частности, к интегративным процессам в геополитических пределах Европы.
Так сложилось исторически, что за последнюю тысячу лет евразийской истории, именно в России не один раз на весах мировой истории лежали интересы и судьбы всемирной истории. Она становилась местом и средством разрешения мировых проблем. В частности, Европа в России и с помощью России разрешала те проблемы, которые она без России самостоятельно решить не могла. Это и претензии на мировое господство наполеоновской Франции и фашистской Германии; это и борьба против революций середины XIX столетия, ставшая источником известных русофобских высказываний классиков марксизма; это и освобождение Балкан от османского ига и Европы от османской проблемы в целом; это и почти столетнее экспериментирование с коммунизмом... Европа выплескивала свои противоречия в Россию и с помощью России, ее ума, крови и пота находила способы их разрешения в истории.
Первый, революционно-коммунистический. Здесь цели и задачи коммунистического исторического проекта и как цивилизационного, и как формационного не просто объединяются, а происходит переподчинение решения проблем формационного прогресса целям и задачам цивилизационного переворота. Цели и задачи становления общечеловеческой цивилизации определяют сам революционный характер, масштаб и скорость преодоления капитализма. В качестве закономерной стадии всемирно-исторического развития, он не преобразуется в новые формационные формы бытия в истории. Ставится задача начать историю чуть ли не с чистого листа, заново, не за счет саморазвития новых формационных свойств и качеств из самого капитализма, а за счет уничтожения капитализма как системы и строительства принципиально новых форм социальности вне существенной связи преемственности с им предшествующими. Ставится задача ускоренного, резкого перехода и в новую формацию, на новую стадию исторического развития, и в новую цивилизацию, на новый тип самого исторического развития, с новым генетическим кодом истории - общечеловеческим, предполагающим слом всех форм идентичности - цивилизационной, национальной, исторической. При этом, подчеркнем еще раз, переход в новую формацию, стадию исторического развития оказывается лишь средством для перехода в новую цивилизацию, в новый тип самого исторического развития.
Второй вариант менее радикальный, более эволюционный, но от этого не лишенный социалистичности. И это обстоятельство стоит подчеркнуть особо, так как исторический опыт ХХ столетия свидетельствует, что и Европа, и Россия разными путями, но развивались в одном направлении - социализации капитализма. Ведь что такое социализм? Это новая ступень в историческом развитии человечества, связанная с преодолением отчуждения человека от собственности, власти и культуры. И, следовательно, социализма больше там, где человек меньше отчужден от собственности, власти и культуры. И если сравнивать по этим показателям Россию и Европу в итогах их исторического развития за ХХ столетие, то обнаруживается: во - первых, что социализация капитализма - это главный формационный итог исторического развития за ХХ столетие и, во-вторых, по результатам такого развития Европа преуспела больше, чем Россия. Европа сумела значительно дальше, чем Россия, продвинуться по пути социализации капитализма, преодоления базовых форм отчуждения человека в истории. И это удалось достичь за счет как раз специфики второго варианта исторической модернизации. Она может быть сведена к двум базовым составляющим.
Первая. Европа решала проблемы исторической модернизации капитализма за счет использования модернизационного потенциала самого капитализма. Она эволюционировала через изменения сложившихся исторических реальностей, а не через их слом, не через попытку выхода к каким-то новым формам социальности, минуя исторически сложившиеся, а через их саморазвитие. Более конкретно это выражалось в более полном использовании потенциала развития частной собственности, ее социализации. Вместо уничтожения частной собственности была преодолена ее монополизация. Демократизация собственности, достигнутая посредством подключения к собственности массы людей, позволила выйти на процессы ее социализации, ближайшим социально-классовым результатом которого стал феномен средних слоев массовый слой собственников, через различные механизмы подключенный к отношениям владения и распоряжения собственностью. Это имело далеко идущие социальные и политические последствия. Прежде всего, удалось преодолеть антагонизм классовых отношений, характерный для классического капитализма. Не преодолевая классов, удалось снять их борьбу, а отношения между ними ввести в русло социально-классового партнерства.
В этой связи и на этой основе изменилась и политическая суть государства. Из аппарата господства одного класса над другим оно превратилось в аппарат согласования классовых интересов. Государство из инструмента только формационного развития общества превратилось еще и в инструмент цивилизационного. И главное, все эти процессы получили новые стимулы к развитию и закреплению в истории в процессах и в первых итогах современной научно-технической революции. Она, как революция в производительных силах общества, осуществляемая при опережающей роли развития науки, создала материальные гарантии в самом уровне и характере развития производительных сил для продолжения и закрепления всех процессов исторической модернизации капитализма. При этом на острие процессов своей социализации капитализм не только вписался в современную НТР, но сумел использовать ее научный, технический и производственный потенциал в целях и задачах своей собственной социализации.
Вторая составляющая второго варианта исторической модернизации капитализма заключается в отказе от совмещения в одном историческом пространстве и времени целей и задач формационного перехода с целями и задачами цивилизационного переворота. И это произошло не за счет отказа от переподчинения решения проблем формационного прогресса истории целям и задачам цивилизационного переворота, а за счет отказа от самой идеи цивилизационного переворота, от целей и задач строительства новой всечеловеческой цивилизации - коммунистической. Ведь коммунистический проект преобразования человека и его истории содержит цивилизационную составляющую, предполагает слом национальной идентичности вплоть до цивилизационной. Это многое предопределяет в самой логике его осуществления - как раз и требует перехода на революционно-коммунистический вариант исторической модернизации капитализма, предполагающего преодоление его формационных качеств в истории в связи и на основе цивилизационного переворота.
Европа не пошла на этот вариант исторического развития. И это несмотря на то, что именно она, Европа, породила марксизм как теоретическое обоснование идеи коммунизма. Но именно она, Европа и не пустила на практике в свое историческое и геополитическое пространство коммунизм, она не стала взламывать генетический код своей истории, основы локальности своей цивилизации, она пошла иным путем - путем использования формационного потенциала модернизации капитализма на базе саморазвития основ локальности собственной цивилизации.
В этой связи ответ на вопрос, почему Европа, в отличие от России, оказалась менее восприимчива к цивилизационной составляющей коммунистического проекта преобразования человека и его истории и связанного с ним более радикального проекта формационных преобразований капитализма, лежит в несколько иной плоскости, чем тот, на который сориентирована концепция "Второй Европы". Для нее все, что происходит на евразийских просторах России, есть отражение лишь эпигонствующих, более или менее успешных попыток дотянуться до цивилизационных, исторических, культурных и духовных стандартов Европы, попыток догнать и стать Европой. А потому феномен коммунизма предстает в качестве эпифеномена пресловутой исторической отсталости России, средством преодоления ее отсталости.
С этим можно было бы согласиться, если бы не одно и в данном случае принципиально важное обстоятельство: большая восприимчивость России к коммунизму оказалась большей восприимчивостью именно к слому своей цивилизационной идентичности, а потому, если быть точнее, к коммунизму не только как к модернизационному проекту догнать и стать Европой, но и как к историческому проекту, не то что вместе с Европой, но и со всем миром вместе войти и в новую формацию, и в новую цивилизацию, одновременно и в новую стадию, и в сам новый тип исторического бытия и развития. Все-таки надо считаться с тем, что в коммунизме содержится идея слома цивилизационной идентичности любой локальной цивилизации, что уже только поэтому не позволяет его полностью идентифицировать с модернизационной идеологией только стран второго эшелона развития.
Эта идеология претендовала на нечто принципиально большее - на историческое (и формационное, и цивилизационное) "осчастливливание" всего человечества - на всемирность. Это дает несколько иное идейное направление объяснению причин, по которым Европа оказалась менее восприимчива к коммунизму, чем Россия,- не просто в плоскости исторической отсталости России, а ее специфической отсталости, отсталости в развитии своего национального начала и, следовательно, основ локальности своей цивилизации.
Дело в том, что в Европе, как локальной цивилизации в более полном объеме и с большей глубиной пережившей стадию капиталистического формационного развития, более развитым оказалось и национальное начало истории. А поскольку коммунизм предполагал его слом, то именно оно и не позволило Европе воспользоваться радикальным революционно-коммунистическим вариантом исторической модернизации. Он вошел в противоречие с цивилизационной и национальной идентичностью Европы, с уровнем развития ее национального начала, ставшим главным препятствием на пути распространения коммунизма в Европе. Рожденный в Европе ее формационными противоречиями, коммунизм был побежден в Европе европейским национализмом, высоким уровнем развития национального начала Европы.
В этой связи нельзя не видеть, что идея коммунизма вошла в противоречие с цивилизационной и национальной идентичностью и самой России. Отражением остроты этого противоречия стала острота гражданской войны в России 1918-1922 гг., которая была войной не только классовой, формационной - бедных и богатых, но и цивилизационной - войной нацинальной и исторической России с вненациональной. Именно она и победила в гражданской войне, и не в последнюю очередь в силу, во-первых, многонациональности России, всякий раз провоцирующей ее на вненациональные проекты исторического развития и, во-вторых, общей неразвитости русско-российских национальных начал России.
Последнее обстоятельство многое объясняет в истоках исторического радикализма России ХХ века. Он обусловлен неразвитостью национального начала России, ее национальной маргинальностью, наличием в России массового вненационального исторического субъекта, не идентифицирующего себя с исторической и национальной Россией, а потому всеми основными формами своей исторической активности нацеленного на преодоление России как России. Именно он и стал носителем идеи коммунизма в России, впустил ее в Россию и в самом радикальном варианте - и как идею формационного перехода, и как идею цивилизационного переворота, обернувшуюся для России цивилизационной катастрофой.
И последний смысловой оттенок, который необходимо отметить, характеризуя коммунизм как глубоко европейский феномен, порожденный Европой для решения проблем собственного исторического развития. С широкой цивилизационной точки зрения коммунизм - это не единственная цивилизационная реакция Европы на противоречия своей истории, на европейскую логику бытия в истории, на сами устои европейской цивилизации. Был еще и фашизм. Разумеется, это совершенно иная идеология и иной цивилизационный проект преобразования человечества и его истории, опирающийся на совершенно иные субъектные силы истории и иное понимание ее логики. Но вместе с тем между ними есть и общие черты.
Во-первых, оба проекта европейского происхождения. Во-вторых, оба проекта претендуют на универсальность, на строительство основ единой и единственной цивилизации для всего человечества, а потому на основе слома национального многообразия истории. И коммунизм, и фашизм в этом смысле есть своеобразное восстание против национального и цивилизационного многообразия мира. В-третьих, и это в данном случае самое главное, оба проекта крайне нигилистически настроены по отношению к цивилизационным основам самой Европы, нацелены на радикальный разрыв со всей европейской традицией цивилизационного развития, на преодоление основ локальности ее цивилизации.
И это не может быть случайностью, чтобы сразу два цивилизационных проекта преобразования Европы, основ ее цивилизационного бытия в истории, так агрессивно были бы настроены по отношению к основам локальности ее цивилизации. Так не бывает в истории. Такое допустимо только при одном условии: если в основах локальности ее цивилизации действительно зародились такие противоречия, разрешение которых провоцировало выход за эти основы. В этом смысле и коммунизм, и фашизм с цивилизационной точки зрения свидетельство только одного - радикальной исторической проблематичности самой европейской логики бытия и развития в истории, основ локальности Европы-цивилизации, ее способности давать адекватные цивилизационные ответы на новые вызовы формационного прогресса истории, на потребности своей собственной цивилизационной модернизации.
Не подвергая сомнению исторический и цивилизационный потенциал Европы в принципе, особенно с учетом итогов ее исторического развития в последней четверти ХХ века, вместе с тем нельзя не констатировать, что именно в Европе и именно коммунизм и фашизм поставили под сомнение самоценность основ локальности ее цивилизации, всего европейского опыта исторического развития как для самой Европы, так и для всего человечества. Европейский нигилизм, в том числе и по отношению к основам собственной цивилизации,это чисто европейский феномен, ответ Европы на противоречия собственного исторического развития.
Таким образом, евроцентристский проект цивилизационной идентичности России, в частности, в такой своей разновидности, как концепция "Вторая Европа", не справляется с объяснением ряда фундаментальных феноменов истории ХХ века. Во-первых, с объяснением исторической сущности коммунизма как воистину прометеевского проекта преобразования всего человечества, а не какой-то его локальной части, всей всемирной истории, самого типа ее развития, проекта, не только совмещающего формационные изменения в истории с цивилизационными изменениями самой истории, но и подчиняющего первые вторым. Во-вторых, с объяснением тех действительных причин, обусловивших то разное место и ту разную роль, которую он сыграл в истории Европы и России ХХ столетия.
Это ставит под сомнение адекватность всего евроцентристского проекта цивилизационной идентичности России ее действительной цивилизационной сущности и специфике. Все это требует с большим вниманием отнестись к цивилизационной и выражающей ее национальной специфике России и, прежде всего для того, чтобы разобраться в более глубоких основаниях цивилизационной самодостаточности России, в исторических причинах этой самодостаточности, того, что Россия - это не Европа, это центр локальности иной цивилизации - русско-российской. Что же подтверждает ее реальность, какие особенности отличают ее от Европы?
К тем, о которых уже говорилось выше, необходимо добавить еще одну это принципиальное несовпадение этапов-стадий цивилизационного развития и, соответственно, их результатов в истории России и Европы. Россия и Европа развивались, если не в совершенно, то во многом разных, не совпадающих цивилизационных ритмах истории. При всей национальной специфике форм воплощения локальности европейской цивилизации, при всех стадиальных различиях в их развитии и разной степени вовлеченности в те или иные этапы цивилизационного развития Европы, все европейские нации прошли приблизительно через одни и те же этапы цивилизационного развития, общие для всей Европы, начиная от принятия христианства, Возрождения и Реформации, колониальной экспансии и кончая современным объединением Европы.
К слову сказать, оно не является первым в истории Европы. На протяжении последней тысячи лет в Европе не один раз создавалась объединяющая континент империя. На эту сторону проблемы впервые обратил внимание В.В. Кожинов, как и на особую роль во всех этих объединительных процессах германской нации. Во всяком случае, она не только положила начало этим процессам, но и на протяжении тысячелетия мощно устремлялась к первенству в Европе, которое определяло путь германской нации вплоть до нацистской катастрофы 1933 - 1945 гг.
В самом деле, ведь именно германские племена создали объединившую основное пространство Европы империю Карла Великого, на фундаменте которой позже, в X-XI вв. сложилась "Священная Римская империя германской нации". Именно она тысячу лет назад создала то, что сейчас называется "Европой" или "Западом" и именно она впервые начала натиск Европы на Восток. К концу Средневековья Священная Римская империя утратила свое верховное значение, и Европа предстала как совокупность отдельных, более или менее замкнутых в себе и на себя земель-государств. Но это не исчерпало объединительного потенциала Европы. После потери германской нацией ее верховной имперской роли эта роль перешла к Испании, которая в 1519 г. заново, в той или иной мере, объединяет Европу. Ее король Карл I становится императором Священной Римской империи Карлом V. В "испанский" период европейская империя осуществляет мощную колониальную экспансию на другие континенты, а с конца XVI века первенство переходит к Великобритании.
Далее, на рубеже XVIII - XIX веков Европа (кроме опять-таки Великобритании) превращается в Наполеоновскую империю, также устремленную и на другие континенты. Но затем начинается упорное соперничество Франции и заново объединяющейся Германии за доминирование в Европе и за лидерство в объединении Европы. "К концу XIX века внимательным наблюдателям стало ясно, что Германия неотвратимо стремится (и имеет серьезные основания стремиться) к первенству в Европе. Это явилось исходной причиной и Первой, и Второй мировых войн, притом уже в самом начале Второй Германия смогла действительно - и почти невероятно быстро - осуществить (пусть и ненадолго) свое устремление"1. Это было бы невозможно, если Европа в определенном смысле была бы не готова к этому, если она до этого не единожды проходила через интеграционные процессы. И то, что в первой половине ХХ века такой идеологией объединения Европы стал фашизм, это тщательно скрываемый факт, но это факт. Ведь не только Германия была фашистской, фашистские режимы были и в Италии, и в Испании, и в Венгрии, и в Хорватии, и в Словакии. Фашизацией была затронута существенная часть Европы. Даже в Англии был свой фашизм - Мосли.
В этом смысле фашизм стал нечто большим, чем только выражением формационных противоречий Европы после I Мировой войны, претензий Германии, ее элитных слоев на мировое господство, не только реакцией на разраставшуюся угрозу коммунизма, но и отражением более глубоких цивилизационных процессов, чрезвычайно противоречивых, но цивилизационных, существенной своей частью направленных на объединение Европы и на этой основе на цивилизационную войну против СССР - всей российской Евразии. И расовая теория нацизма стала одним из идеологических обоснований всех этих процессов, и прежде всего особой роли германской расы во всех этих процессах, что и придает всем им выраженный цивилизационный оттенок.
В самом деле, война на Западе и война на Востоке носила совершенно разный цивилизационный характер. Отсюда и странности этой "странной войны" на Западе. Вот куда более выразительное сопоставление: согласно данным, приводимым известным демографом Б.Ц. Урланисом, за пять лет во французском движении Сопротивления погибло 20 тысяч (из 40 миллионов) французов, однако за то же время погибли от 40 до 50 тысяч (то есть в 2-2,5 раза больше) французов, воевавших на стороне Германии. По данным того же Б.Ц. Урланиса, в ходе югославского Сопротивления погибло уже 300 тысяч человек (из примерно 16 миллионов населения страны)2. Все окончательно становится на свои места, когда сопоставляется национальный состав плененных военнослужащих. Из их общего количества 3 770 290 основную массу составляли, разумеется, германцы (немцы и австрийцы) - 2 546 242 человек; 766 901 человек принадлежали к другим объявившим войну СССР нациям (итальянцы, румыны, венгры, финны, испанцы и т.д.), но еще 464 147 военнопленных - это французы, бельгийцы, чехи и представители других как бы не воевавших с СССР европейских наций. Однако против нас воевали и эстонские, и латышские, и западноукраинские фашисты. Литовский легион почти полностью был уничтожен под Сталинградом.
Все эти факты дают полное основание согласиться с обобщающим выводом В.В. Кожинова, специально исследовавшим этот вопрос: "Геополитические цели войны 1941 - 1945 годов, фактически осуществляли не 70 млн. немцев, а более 300 млн. европейцев, объединенных на различных основаниях - от вынужденного подчинения до желанного содружества, - но так или иначе действовавших в одном направлении... Никак нельзя не учитывать, что только благодаря опоре на всю континентальную Европу стала возможной мобилизация почти четверти всех немцев... Силу - и с "количественной", и с "качественной" точек зрения - армии, вторгшейся в 1941-м в СССР-Россию, обеспечивали десятки миллионов высококвалифицированных работников всей Европы. И, не учитывая и не осмысляя эту сторону дела, нельзя понять истинную суть войны 1941-1945 годов... нельзя понять ни мощь германского нападения, ни глубокий объективно-исторический смысл этого нападения"1.
А он заключается даже не в том, что Россия-СССР воевала с объединенной силой почти всей Европы, и это уже не в первый раз в своей истории, что свидетельствует о существовании цивилизационной составляющей во всех отношениях России с Европой - цивилизационных противоречий, доходящих до цивилизационной несовместимости. Конечный объективно-исторический смысл нападения Германии на Россию-СССР заключается в том, что последняя Мировая война стала для нее цивилизационной войной. Вот почему совершенно разными оказались цели и жертвы войны на Западе и Востоке. Если на Западе речь шла об объединении Европы на базе фашистской идеологии и под эгидой Германии, то на Востоке речь шла не просто о борьбе с коммунизмом, а о разгроме русских как нации, о ее уничтожении как нации, о ликвидации России и как геополитического, и как цивилизационного феномена. Отсюда и несопоставимость жертв Запада и Востока во II Мировой войне.
Таким образом, цивилизационный подход к истории Европы и к истории российско-европейских отношений позволяет увидеть в них нечто иное и большее, чем это видится через призму простых формационных противоречий и формационного подхода к истории. В частности, он позволяет констатировать, что современное объединение Европы, это уже пятое по счету в ее истории и, главное, судя по всему, оно проходит с извлечением глубоких уроков из истории объединительных процессов в Европе. Во-первых, оно осуществляется на добровольных началах - строго не насильственно; во-вторых, с сохранением национального своеобразия воплощения общих цивилизационных констант и ценностей идентичности - без их национальной нивелировки; в-третьих, без выраженного доминирования в интеграционных процессах тех или иных государств и наций - с сохранением строгого равенства всех сторон; в-четвертых, через всестороннюю подготовку исчерпывающих социально-экономических и политических условий объединения.
И в любом случае успехи современного объединения Европы были бы невозможны, если оно не было бы подготовлено всей историей Европы, логикой, результатами, опытом предшествующих объединений Европы, включая сюда и трагический. Что касается России, то она не участвовала в объединительных процессах Европы - ни в прошлых, ни в современных. И это еще одно свидетельство цивилизационной особенности России по отношению к Европе. Ее не следует преувеличивать, но не следует и преуменьшать. Она такова, что заслуживает констатации: Россия - это не Европа, иначе она бы давно стала частью интегративных процессов Европы. Но это не значит, что Россия ни в каком смысле не имела отношения к истории Европы, в частности, к интегративным процессам в геополитических пределах Европы.
Так сложилось исторически, что за последнюю тысячу лет евразийской истории, именно в России не один раз на весах мировой истории лежали интересы и судьбы всемирной истории. Она становилась местом и средством разрешения мировых проблем. В частности, Европа в России и с помощью России разрешала те проблемы, которые она без России самостоятельно решить не могла. Это и претензии на мировое господство наполеоновской Франции и фашистской Германии; это и борьба против революций середины XIX столетия, ставшая источником известных русофобских высказываний классиков марксизма; это и освобождение Балкан от османского ига и Европы от османской проблемы в целом; это и почти столетнее экспериментирование с коммунизмом... Европа выплескивала свои противоречия в Россию и с помощью России, ее ума, крови и пота находила способы их разрешения в истории.