МакРоберт Стюарт. Полые холмы

же, хочешь вынудить Утера кончить молчанку? Думаешь, Утер его примет?
- Уверен. Утеру сейчас очень важно объявить его наследником. Думаю,
когда мы приедем, окажется, что он уже послал за мальчиком. Поезжай-ка
теперь скорее, Ральф. Будет время поговорить потом. Ты, разумеется,
поедешь с нами.
- А ты думал, я допущу, чтобы меня оставили здесь? - Он сказал это
шутливо, но я видел, что он испытывает сожаление и в то же время
облегчение; он понимал, что долгие годы неусыпной службы подошли к концу,
и теперь Артура возьмут из-под его надзора и передадут заботам моим и
короля. Но была в его сердце и радость, что теперь он скоро окажется в
гуще событий, будет нести открыто честную службу и с мечом в руке
сражаться против врагов отечества. Он улыбнулся, приветственно махнул мне,
повернул коня и поскакал вниз по горной тропе в направлении Галавы.
Стук копыт замер за деревьями. Солнце заливало сиянием поляну.
Последние капли влаги высохли на сосновых ветвях, пахло смолой. Где-то
запел зяблик. В траве пестрели поздние колокольчики, над белым ежевичным
цветом порхали маленькие голубые мотыльки. Под стропилами часовни было
гнездо диких пчел, и теперь их гудение наполнило воздух тихим напевом
уходящего лета.
На нашем жизненном пути расставлены верстовые столбы, знаменующие
наиболее важные события, которые мы помним до смертного часа. Видит бог, у
меня есть немало ярких воспоминаний, больше, чем у иных людей: как жили и
умирали короли, приходили новые боги и уходили старые, как создавались и
гибли королевства. Но в памяти иногда остаются и не великие дела; сейчас,
в моей последней тьме, мне особенно живо вспоминаются мелочи, мирные,
заурядные, минуты, которые охотно пережил бы снова, а не огненные
мгновения власти. Я вижу словно сейчас - и как отчетливо! - то золото
послеполуденного солнца. Журчит источник, переливчато звенит песня
зяблика, гудят дикие пчелы, белый пес вдруг принимается вычесывать блох из
своей лохматой шубы; у костра стоит на коленях Артур и упоенно
переворачивает форель на ореховом прутике, лицо у него торжественное,
сосредоточенное, спокойное, высвеченное изнутри тем светом, что
проблескивает только на лицах вот таких людей. Сегодня - его начало, и он
об этом знает.
Он почти ни о чем меня не спрашивал, хотя с губ его, наверное,
рвались сотни вопросов. Я думаю, он знал, сам не сознавая откуда, что мы
на пороге событий, слишком важных для слов. Не все можно выразить словами.
Слова искажают смысл своими слишком четкими значениями, своими
множественными связями с миром обыденного.
Мы поели в молчании. Я размышлял о том, как сказать ему, не нарушая
слова, данного Утеру, что я собираюсь взять его с собою к королю. На мой
взгляд, Ральф ошибался: мальчик отнюдь ни о чем не догадывался; но должен
же он как-то заинтересоваться событиями этого дня - не только мечом, но и
беседой, которая состоялась между мной и Кадором, и его обращением с
Ральфом. Но он молчал, не спросил даже, почему Ральф уехал и оставил его
со мной одного. С него словно было довольно того, что есть. А та стычка на
берегу как будто бы никогда и не существовала.
Мы ели под открытым небом, и, когда кончили, Артур, ни слова не
говоря, убрал посуду и принес в миске воды мне умыться. Потом он
примостился у моих ног на ступенях часовни, сплетя пальцы на одном колене.
Зяблик все еще распевал. Окутанные синей тенью, туманные, задумчивые горы
расселись вокруг, поджав колени. Я чувствовал, как тайные силы обступают
меня со всех сторон.
- Этот меч, - проговорил Артур. - Ты ведь, конечно, знал, что он там.
- Да, знал.
- Он сказал... он назвал тебя колдуном? - В его тоне прозвучал еле
слышный вопрос. На меня он не смотрел. Он сидел на ступеньку ниже меня,
опустив голову и разглядывая пальцы, сплетенные на колене.
- Ты же знаешь. Ты сам видел, как я колдую.
- Да. В первый раз, когда я сюда приехал, ты показал мне меч на
каменном алтаре, и он был прямо как настоящий... - Он осекся, поднял
голову, словно вдруг сделал открытие. Голос у него зазвенел: - Он и был
настоящий! Вот этот самый меч, верно? Его изображение в камне! Верно ведь?
Верно?
- Верно.
- Что же это за меч, Мирддин?
- Помнишь, я рассказывал тебе и Бедуиру про Максена Вледига?
- Да, отлично помню. Ты еще сказал, что это его меч высечен на
алтаре. - И снова открытие: - Так этот он самый и есть? Его меч?
- Да.
- Как же он попал на остров?
Я ответил:
- Я положил его там. Несколько лет назад. Я привез его сюда из одного
места, где он был спрятан.
Тут он совсем ко мне обернулся и заглянул мне в лицо долгим взглядом.
- То есть ты его нашел? Значит, это твой меч?
- Этого я не сказал.
- Ты нашел его с помощью колдовства? Где же?
- Я не могу открыть этого, Эмрис. Когда-нибудь тебе, быть может,
самому придется искать это место.
- Зачем?
- Не знаю. Но первая потребность мужчины - меч. Чтобы воевать с
жизнью и одолеть ее. Потом, когда он одолеет и станет старше, тогда он
испытывает другую потребность - в пище для духа...
Немного спустя я услышал его тихий вопрос:
- Что ты сейчас видишь, Мирддин?
- Я видел процветающую страну, тучные хлеба по долинам, мирных
пахарей за работой, как в старые римские времена. Я видел меч, праздный и
скучающий, и долгие дни мира, сменившиеся постепенно днями драк и
раздоров, и нужду в подвиге для праздных мечей и несытого духа. Вот зачем,
наверное, бог отнял у меня Грааль и копье и спрятал под землю - чтобы в
один прекрасный день ты мог отправиться на розыски остальных сокровищ
Максена. То есть нет, не ты, а Бедуир... это его дух, а не твой возалчет и
возжаждет и устремится за утолением к ложным источникам...
Словно издалека я услышал, как голос мой замер и наступила тишина.
Зяблик улетел, пчелы затихли. Я увидел, что мальчик стоит и смотрит на
меня широко раскрытыми глазами.
Он спросил со всей силой своего простодушия:
- Кто ты?
- Мое имя Мирддин Эмрис, но я известен как маг Мерлин.
- Мерлин?! Но тогда, значит, ты... ты и есть... - Он осекся и
сглотнул.
- Мерлин Амброзий, сын Амброзия, верховного короля... Да.
Он долго молчал. Я видел, как мысль его пробирается назад,
вспоминает, прикидывает. Но про себя он по-прежнему не догадывался - он
слишком сжился со своей ролью Экторова безымянного выкормыша. И, как все в
королевстве, твердо верил, что принц воспитывается в пышности где-то на
заморском дворе.
Наконец он прервал молчание, и в тихом голосе его прозвучала такая
внутренняя сила и радость, что непонятно было, как он может все это
вместить. Но то, что он сказал, изумило меня:
- Значит, меч этот - твой. Ты нашел его, а не я. Мне было только
назначено доставить его тебе. Он твой. Сейчас я тебе его принесу.
- Нет, Эмрис, погоди...
Но он уже ушел. И тут же возвратился бегом и протянул мне меч.
- Вот. Возьми. - Он задохнулся. - Я должен был догадаться, кто ты...
Не за морем, в Бретани, рядом с принцем, как утверждали некоторые, а
здесь, в своей стране, ждешь, когда надо будет оказать поддержку
верховному королю. Ты - Амброзиево семя. И найти этот меч мог только ты. Я
же обнаружил его только потому, что ты меня туда послал. Он принадлежит
тебе. Возьми его.
- Нет. Не мне. Не побочному отпрыску.
- Разве это так важно?
- Да, - мягко сказал я.
Он молчал. Меч у него под боком скрыла тень. Я неправильно истолковал
тогда его молчание: помню, я только обрадовался, что кончился этот
неприятный разговор.
Я встал на ступени.
- Поди отнеси его в часовню. Пусть лежит, как назначено, на божьем
алтаре. И бог, который властвует в этом месте, посторожит его. Ему
предназначено лежать здесь до той поры, покуда перед лицом всех людей за
ним не явится законный наследник престола.
- Ах, так. Ты потому и послал меня? Чтобы я принес меч для
наследника?
- Да. Придет срок, и меч достанется ему.
К моему удивлению, Артур улыбнулся, вполне довольный. И кивнул. Мы
вместе внесли меч в часовню. Он положил его на алтарь прямо над его
высеченным в камне изображением. Это был один и тот же меч. Артур,
помедлив, разжал рукоять, отступил от алтаря и встал рядом со мною.
- Ну а теперь, - начал я, - мне нужно тебе кое-что сообщить. Герцог
Корнуолл принес известие...
Договорить мне не пришлось. Из лесу донесся приближающийся стук
копыт, Кабаль вскочил, ощетинившись, и зарычал, Артур резко обернулся.
Голос его прозвучал встревоженно:
- Слышишь? Это Корнуолл возвращается со своими ратниками? Что-то,
должно быть, случилось... Ты уверен, что они не замышляют против тебя зла?
Я положил ладонь ему на плечо, и он замолчал, потом, видя волнение в
моем лице, спросил:
- Тогда в чем же дело? Ты этого ждал?
- Нет. Да. Сам не знаю. Повремени еще немного, Эмрис. Да, да, это
должно было произойти. Я так и думал. День еще не кончен, Эмрис!
- Что это все значит?..
Я покачал головой.
- Идем со мной им навстречу.
Конники, на полном скаку выехавшие на поляну, были не корнуолльцы.
Красный на золоте рдел дракон. Люди короля. Командир остановил отряд и
выехал вперед. Его взгляд обвел поляну, замшелую часовню, мои простые
одежды; он скользнул по отроку, стоявшему рядом со мною, скользнул совсем
мельком и остановился на моем лице. Приветствуя меня, офицер низко склонил
голову.
Он произнес слова формального приветствия от имени короля. Затем
последовали известия, которые я уже слышал от Кадора: король с войском
идет на север и намеревается стать под Лугуваллиумом, дабы встретить лицом
к лицу силы Колгрима. Далее командир с тревожным видом сообщил мне, что в
последнее время недуг короля заметно усилился, случаются дни, когда он
совсем не может держаться в седле, но готов в случае нужды ехать на бой,
лежа в повозке.
- И вот что мне поручено сказать тебе, мой господин. Верховный
король, памятуя о той помощи и подмоге, что ты оказывал войску его брата
Аврелия Амброзия, просит тебя теперь покинуть здешнее убежище и приехать к
нему туда, где он поджидает врагов. - Все это произнесено было единым
духом, на память. В заключение же он произнес: - Сударь, еще я должен
сказать тебе, что это - призыв, которого ты дожидаешься.
Я склонил голову.
- Да, я ждал его. Я уже и сам послал предупредить короля, что еду к
нему, и Эмрис из Галавы - со мною. Тебе поручено сопровождать нас? В таком
случае ты, конечно, будешь столь любезен, что повременишь, покуда мы
соберемся. Эмрис, - обратился он к Артуру, стоявшему подле меня в
оцепенении восторга, - идем.
Он вошел вслед за мной в часовню. И лишь только мы остались одни,
ухватил меня за рукав.
- Ты возьмешь меня с собой? Это не шутка? И если дойдет до боя, то
я...
- То ты будешь сражаться.
- Но мой отец граф Эктор... Что, если он запретит?
- Тебе предстоит сражаться не при графе Экторе. Ведь это люди короля,
и ты едешь со мною. Тебе предстоит сражаться при короле.
- Я знал! - весело воскликнул Артур. - Знал, что сегодня день чудес!
Сначала я думал, белый олень привел меня к мечу и меч этот - для меня. Но
теперь я понимаю: это был просто знак, что сегодня - мой первый бой... Но
что это ты делаешь?
- Смотри, - ответил я. - Я сказал тебе, что мы оставим меч под
охраной бога. Он слишком долго пролежал во тьме. Оставим же его теперь
залитым светом.
Я вытянул руки. Из воздуха возникло белое пламя и пробежало по
клинку, задрожала, задымилась в огне неразборчивая руническая вязь. Пламя
разрослось, охватило алтарь и, вспыхнув ярким факелом, опало - осталась
одна светлая каменная плита, и на ней - ничего, только выпуклое
изображение меча.
Артур никогда прежде не видел, как я занимаюсь магией, он стоял с
разинутым ртом, глядя на вспыхнувшее в воздухе пламя, от которого занялся
камень. Потрясенный, даже слегка испуганный, он сделал шаг назад, и слабый
отсвет огня упал на его бледное, без кровинки на щеках, лицо.
Все было кончено. Он молча облизнул губы. Я улыбнулся ему.
- Ну что ты? Ты же и прежде видал мое искусство.
- Да. Но не такие вещи... Все это время, что мы с Бедуиром ездили к
тебе, ты даже не намекнул мне, что ты за человек на самом деле... Такой
могущественный. Я и понятия не имел. Ты нам ничего не говорил.
- Нечего было и говорить. Мне не было нужды прибегать к
могущественным чарам, а научить этому вас с Бедуиром я все равно бы не
мог. В вашем распоряжении другие искусства. А понадобится тебе это, я
всегда буду к твоим услугам.
- Правда? Всегда-всегда? Хорошо бы.
- Так и будет.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю, - ответил я.
Он еще минуту разглядывал мое лицо, и в его взгляде я увидел целый
мир неуверенности, смятения и тревоги. Это был взгляд мальчика, незрелого,
растерянного, но он тут же исчез за броней его неизменной блистательной
отваги. Артур улыбнулся, и все сделалось как раньше.
- Смотри, как бы тебе не пожалеть потом! Ведь Бедуир - единственный
человек на свете, способный меня долго выносить!
Я рассмеялся.
- Уж я постараюсь. А теперь, если можешь, ступай скажи, чтобы
подавали наших лошадей.
Потом я собрался и вышел на порог часовни. Артур вопреки моему
ожиданию не топтался на коне, исходя нетерпением, - он ждал, держа под
уздцы мою лошадь кротко, как слуга. При виде меня глаза у него
округлились: я облачился в лучшие мои одежды, и моя черная мантия,
подбитая пурпуром, была сколота на плече фибулой с королевским драконом.
Он увидел мою усмешку, понял, что я разгадал его мысли, и улыбнулся мне в
ответ, вскакивая на спину своему белому жеребцу. Я же постарался скрыть от
него мелькнувшую у меня в эту минуту мысль: что юноша в простом плаще, но
с гордым, ясным взглядом не нуждается в королевском значке - и без того
видно, что он - из рода Пендрагонов. Но он скромно направил белого жеребца
следом за моей чалой кобылой, и все глаза были устремлены на меня.
Так мы оставили Зеленую часовню на попечение того божества, которому
она была посвящена, и поехали вниз к Галаве.

* КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ. КОРОЛЬ *

1

Опасность со стороны саксов была еще серьезнее, чем можно было понять
из рассказов Кадора. Колгрим быстро продвинулся в глубь страны. Когда мы с
Артуром в сопровождении нашего эскорта достигли Лугуваллиума, войска
короля и Кадора вместе с регедскими ратниками занимали позиции у
юго-восточной окраины города фронтом к противнику, уже накопившему
несчетные силы для предстоящего сражения.
Британские военачальники собрались в шатре у короля на совет. Шатер
его был разбит на вершине небольшого холма в дальнем конце поля,
предназначенного для сражения. Здесь в прошлом стояла возведенная кем-то
крепость, сохранились развалившиеся стены и обрушившаяся башня, а ниже по
склону виднелись груды камней и замуравевшие нивы - все, что осталось от
покинутой деревни. Здесь буйно разрослась ежевика и крапива, среди
поваленных камней возвышались старые развесистые яблони, в их листве
золотились спелые плоды. К подножию холма, скрипя колесами, сворачивали
обозы; а под прикрытием деревьев и полуобрушенных стен готовились
расположиться полевые лазареты. Кажущаяся неразбериха должна была скоро
кончиться; королевская армия все еще строилась по римскому образцу, как во
времена Амброзия. Разглядывая огромное войско врага, целое море копий,
топоров и конских грив, вздымаемых ветром, точно пена прибоя, я размышлял
о том, что в этой битве нам понадобится - до последней крупицы - вся наша
сила и отвага. Как-то покажет себя король?
Утеров шатер стоял на ровной площадке у подножия бывшей башни. Наш
маленький отряд пробирался туда через шумные порядки строящихся полков,
люди смотрели нам вслед, и даже сквозь крики команды и звон доспехов
слышно было, как солдаты передавали друг другу: "Это Мерлин. Мерлин. Маг
Мерлин приехал. Мерлин с нами". Они оборачивались, указывали на меня,
кричали, и глухое ликование распространилось по полю. Один здоровяк со
значком Дифеда крикнул мне на моем родном языке, когда я проезжал мимо:
- Ты, стало быть, нынче с нами, Мирддин Эмрис? Уж не увидел ли ты
нашу падучую звезду?
Я ответил ему громко и внятно, чтобы слышали и другие:
- Нынче наша звезда восходит! Глядите зорче и увидите, как она
взойдет над нашей победой!
Вместе с Артуром и Ральфом я спешился за холмом и пешком поднялся к
Утерову шатру, а у нас за спиной мое слово пробежало по полкам, точно
ветер по полю спелой ржи. Был ясный сентябрьский день, солнце сияло. У
входа в королевский шатер реял штандарт: алый по желтому дракон. Не
мешкая, я вошел, за мною - Артур. Он успел в Галаве облачиться в доспехи и
выглядел настоящим молодым воином. Я думал, что он явится с гербом графа
Эктора, но на нем не было никакого значка, а плащ и рубаха - из чистой
белой шерсти. "Это мой цвет, - сказал он мне в ответ на мой вопросительный
взгляд. - Белая лошадь, белый пес, и щит у меня тоже будет белый. У меня
нет имени, значит, я сам начертаю свое имя на щите. И герб у меня будет
свой, когда я заслужу его". В тот раз я ему ничего не сказал, но теперь,
когда он шел рядом со мной через большой королевский шатер, я подумал,
что, захоти он нарочно привлечь к себе все взоры на поле боя, он не мог бы
облачиться удачнее. Ослепительно белые одежды и сияющая, рвущаяся в дело
молодость выделялись в то утро среди всеобщей пестроты, как если бы
фанфары уже протрубили о его королевском достоинстве. И ту же мысль я
прочел в тревожном, ищущем взгляде Утера, устремленном на Артура.
Наружность короля меня поразила. Я удостоверился в справедливости
рассказов о том, что Утер "совсем сдал, словно хворь снедает его изнутри и
точит в нем последние силы". Он исхудал, стал бледен лицом и, как я
заметил, то и дело подносил руку к груди, будто ему трудно вздохнуть. Он
был в роскошном облачении - доспехи сверкали золотом и драгоценными
каменьями, мантия из золотой парчи вся расшита алыми драконами.
Величественно и прямо восседал он на большом королевском троне. В рыжей
его бороде уже засеребрилась седина, но глаза в глубоких глазницах горели
прежним живым огнем. Профиль заострился по-ястребиному, отчего лицо его
стало словно бы еще более царственным, чем раньше. Блеск золота и
драгоценностей и тяжелые складки мантии скрадывали худобу его тела, только
по костлявым кистям и запястьям было заметно, как высушила его долгая
болезнь.
- Артур и Ральф остались ждать в некотором отдалении, я же прошел
вперед. Граф Эктор стоял подле короля, а также Коэль Регедский, Кадор и
еще с десяток военачальников Утера, чьи лица мне были знакомы. Я заметил,
как Эктор изумленно взглянул на Артура. Лота нигде не было видно.
Утер приветствовал меня с любезностью, плохо скрывавшей нетерпение.
Должно быть, он намеревался прямо сейчас представить полководцам своего
сына, однако не успел. Снаружи заиграли трубы. Утер поколебался мгновение,
потом сделал торопливый знак Эктору, и тот, выступив вперед, представил
Артура королю как своего приемного сына Эмриса. Артур по-взрослому
собранно и чинно опустился на колено и поцеловал руку короля. Я видел, как
Утер сжал его пальцы, и подумал, что вот сейчас он все объявит, но в это
время опять, еще громче и ближе, заиграли трубы, и двери шатра
распахнулись. Артур отошел в сторону. Утер с заметным усилием оторвал
взгляд от его лица и произнес слова команды. Военачальники, отдавая
приветствие, торопливо разошлись, чтобы вскочить на коней и скакать к
своим полкам. От топора копыт содрогнулась земля, воздух зазвенел от
возгласов и булатного звона. Вбежали четверо здоровых мужчин с шестами, и
я увидел, что трон Утера - на самом деле своего рода носилки, большое
кресло, в котором его понесут на поле боя. Слуга бегом поднес королевский
меч и вложил ему в руку, что-то шепнув при этом, четверо носильщиков
пригнулись к шестам в ожидании королевского слова.
Я шагнул в сторону. Если в эту минуту мне и вспомнился молодой
отважный воин, умело и мужественно сражавшийся бок о бок со своим братом в
начале войны, то жалости и сострадания я не почувствовал - так весело
вскинул голову король, так знакомо улыбнулся своей яростной улыбкой. Годы
словно слетели с него. Когда бы не носилки, я поклялся бы, что передо мной
здоровый человек. Даже румянец снова выступил у него на щеках, и весь он
словно загорелся.
- Мой слуга сообщил мне, что ты уже предрек нам победу? - Он
засмеялся молодым, звонким смехом. - В таком случае ты принес нам сегодня
все, чего можно было желать. Эй, мальчик!
Артур, разговаривавший с Эктором у входа, замолчал и оглянулся.
Король поманил его.
- Иди сюда. Будь со мной.
Артур бросил вопросительный взгляд на своего опекуна, потом на меня.
Я кивнул. Он пошел на зов короля, а Эктор сделал знак Ральфу, и тот, не
говоря ни слова, двинулся вслед за Артуром и встал с ним рядом слева от
королевского кресла. Эктор еще помедлил у входа в шатер, но Утер говорил
что-то своему сыну, и Артур был весь внимание. Граф закинул полу плаща
через плечо, второпях кивнул мне и вышел. Снова взыграли трубы, и короля
понесли навстречу солнцу и кликам туда, где его ждали, изготовившись к
бою, полки.
Я не последовал за носилками вниз по склону холма, а остался на
высоком месте перед входом в шатер и мог видеть, как внизу подо мною на
широком поле строятся войска. Вот носилки поставлены на землю, и король,
поднявшись, обращается с речью к своим солдатам. На расстоянии мне не было
слышно, что он говорит, но, когда он обернулся и указал туда, где я стоял
на виду у всей армии, опять раздался крик: "Мерлин!" - и затем
приветственные возгласы. В ответ донесся крик из вражеского стана, полный
вызова и насмешки, и тут же все потонуло в реве труб и в громе копыт, и
содрогнулись небеса.
Подле башни росла старая яблоня, толстая, узловатая, кора вся в
зеленых пятнах лишайника, но сучья ее клонились под грузом золотистых
яблок. Перед яблоней была груда камней и среди них - некое подобие
пьедестала, быть может поддерживающего когда-то статую или алтарь. Я
взгромоздился на этот пьедестал и, прислонившись спиной к стволу яблони,
принялся наблюдать за ходом сражения.
Знамени Лота по-прежнему нигде не было видно. Я подозвал пробегавшего
мимо парня - это был подручный лекаря, он торопился в лазарет внизу под
горой - и задал ему вопрос:
- А что же Лот из Лотиана? Его полки не подошли?
- Пока нет, господин. Не знаю почему. Может быть, их держат в резерве
на правом фланге?
Я посмотрел туда, куда он указывал. Там, в правом конце поля,
посверкивала, извиваясь, речка в широких, шагов на пятьдесят, топких
берегах. Дальше подымался отлогий склон, поросший редким ивняком, ольхой и
молодыми дубами, а за ним начинался настоящий лес. Склон был неровный,
каменистый, но конница там прошла бы, а под покровом леса вполне могла бы
спрятаться целая армия. Мне показалось, что я вижу блеск копий сквозь
лесную чащу. Лот, подходя с северо-востока, должен был первым узнать о
приближении саксов и никак не мог бы опоздать к началу битвы. Не иначе как
он затаился в лесу, высматривал и выжидал. Но не как резерв, не по приказу
короля - в этом я был убежден. Перед Лотом сегодня действительно встал
выбор, о котором говорили мы с Кадором: если бой будет складываться в
пользу Утера, Лот успеет ввести свои полки и разделить с ним миг триумфа,
а впоследствии добычу и власть; если же побеждать будет Колгрим, то Лот
сможет перекинуться на сторону саксов, вовремя отвергнув брак с Моргианой,
и воспользоваться благами, которые дадут ему новые правители. Конечно, я,
может быть, возвожу на него напраслину, подумал я, но сдается мне, что так
оно все и есть. Жаль, я до начала битвы не узнал, что думает по этому
поводу Утер. Если Лот находится где-нибудь поблизости, уж он ни за что не
упустит открывшихся ему в этой битве возможностей. И он скоро заметит меня
или, во всяком, случае, прослышит о моем присутствии. А уж тогда он сразу
поймет, кто таков этот белый отрок на белом коне, сражающийся по левую
руку от короля.
Было ясно, что появление верховного короля, даже на носилках,
укрепило и взбодрило дух британцев. Правда, несомый в битву, он не мог,
как раньше, вести полки за собой, но его дракон развевался в самом центре
поля сражения, и, хотя приближенные обступили его плотным кольцом, не
подпуская врага к носилкам, самая яростная сеча пошла именно там, вокруг
королевского дракона, и время от времени мне видно было, как сверкала
золотая мантия и взблескивал собственный меч короля. Справа от него
рубился король Регеда, а рядом с ним Кау и трое из его сыновей. Там же
сражался и яростный, упорный Эктор, а слева - Кадор, с истинно кельтским
блеском и упоением. Артур от природы был одарен и упорством одного, и
вдохновеньем другого, но сейчас, я знал, он не ведал большего счастья, чем
сражаться, прикрывая слева своего короля. Ральф в свою очередь, чуть
отступя, прикрывал левое плечо Артура. Я видел, как его каурая кружится,
вьется и оседает на круп бок о бок с белым жеребцом.
А битва кипела, перекидываясь то туда, то сюда. Вон знамя покачнулось
и упало под яростным натиском врага; но британцы наседают снова, мелькают
боевые топоры, и пятятся перед ними воющие волны саксов. А через
заболоченную речную низину уже несколько раз промчался одинокий всадник -
гонец, как можно было понять, промчался и исчез среди деревьев на том
берегу. Теперь уж мне было совершенно ясно, что там укрываются и выжидают
полки Лота. И я знал, так же определенно, как если бы прочел его мысли,
что выжидает Лот не королевского приказа. Каких бы призывов о помощи ни