МакРоберт Стюарт. Полые холмы

сказать, что ее не примут, так она ему ногтями всю щеку разодрала.
- Смотрите, как бы не было заражения, - заметил я, при этих моих
словах Ульфин взглянул на меня, удивленно вздернув бровь. Я кивнул. - Да,
да, это я ее выпроводил. Она уехала не по своей воле. Когда-нибудь ты
узнаешь, в чем тут дело. А пока, надеюсь, ты заглядываешь время от времени
к королю? Беседа не слишком его утомила?
- Наоборот, ему сейчас лучше, чем было все последнее время. Прямо не
мальчик - родник целебной воды. Король глаз с него не сводит, и сила его
час от часу прибывает. Они и полдничать будут вместе.
- Ага, так значит, его пищу сначала отведают? Я как раз об этом и
пришел спросить.
- Разумеется. Можешь ничего не опасаться, господин мой. Принц у нас в
безопасности.
- Но король должен отдохнуть перед началом пира.
Ульфин кивнул:
- Я уговорил его поспать после трапезы, до вечера.
- Тогда, может быть - что много труднее, - ты и принца склонишь к
тому же? Или если не поспать, то хотя бы вернуться прямо к себе и никуда
не выходить, пока не начнется пиршество?
Ульфин поглядел на меня с сомнением.
- Но согласится ли он?
- Да, если ты объяснишь, что этот приказ - или, лучше сказать,
просьба к нему - от меня.
- Хорошо, господин.
- Я буду в лазарете. Пошлешь за мной, если я понадоблюсь королю. И во
всяком случае, пошли мне сказать, как только принц отсюда выйдет.
Было уже далеко за полдень, когда белокурый паж принес мне известие,
что король почивает, а принц отправился к себе. Когда Ульфин передал
принцу, что от него требуется, тот разозлился, нахмурился и резко сказал
(эту часть поручения паж передал, стыдливо потупясь, дословно), что
провалиться ему, если он будет до ночи кваситься в четырех стенах, однако,
узнав, что просьба исходит от принца Мерлина, остановился на пороге, пожал
плечами и пошел к себе, не добавив более ни слова.
- В таком случае, пора и мне, - сказал я, - но сначала, мальчик, дай
мне осмотреть твою расцарапанную щеку.
Я смазал ему царапину, и он стремглав убежал обратно к Ульфину, а я
забитыми пуще прежнего коридорами пробрался в свои комнаты.
Артур стоял у окна. Услышав меня, обернулся.
- Бедуир здесь, ты знал? Я его видел, но не смог к нему протолкаться.
Я послал к нему сказать, что ближе к вечеру мы с ним поедем покататься. А
теперь оказывается, что мне нельзя.
- Мне очень жаль. Но у тебя еще будет много случаев поболтать с
Бедуиром, более благоприятных, чем сегодня.
- Да, уж хуже, чем сегодня, быть не может, клянусь небом и землею! Я
здесь просто задыхаюсь! Чего им всем от меня нужно, этой своре там, за
дверью?
- Чего большинству людей нужно от своего принца и будущего короля?
Тебе придется привыкнуть к этому.
- Похоже, что так. Вон даже за окном стражник.
- Знаю. Это я его там поставил. - И в ответ на его взгляд: - У тебя
есть враги, Артур. Разве я не доказал тебе?
- Неужели мне всегда так жить, в окружении? Прямо как пленник.
- Станешь признанным королем, будешь сам распоряжаться, как тебе
лучше. А до той поры ты должен находиться под охраной. Помни, что здесь мы
в военном лагере; по возвращении в столицу или в один из неприступных
королевских замков ты сможешь окружить себя приближенными по собственному
выбору. И будешь проводить сколько твоей душе угодно времени в обществе
Бедуира, или Кея, или кого ни пожелаешь. Обретешь свободу - до некоторой
степени, а большее уже невозможно. Ни тебе, ни мне нет дороги обратно в
Дикий лес, Эмрис. Та жизнь не вернется.
- Там было лучше, - сказал он, ласково посмотрел на меня и улыбнулся.
- Мерлин.
- Что?
Он хотел было сказать что-то, но передумал, только тряхнул головой и
другим тоном, отрывисто спросил:
- А сегодня на пиру? Ты будешь вблизи меня?
- В этом можешь не сомневаться.
- Король рассказал, как он будет представлять меня знати. Тебе
известно, что произойдет потом? Эти враги, о которых ты говорил...
- ...постараются помешать тому, чтобы собрание лордов признало тебя
наследником Утера.
Он подумал минуту. Спросил:
- Туда разрешается приходить вооруженным?
- Нет. Они попробуют прибегнуть к другому средству.
- Ты знаешь какому?
Я сказал:
- Отрицать отцовство короля в присутствии самого короля они не могут,
точно так же как не могут заявить в присутствии меня и Эктора, что принца
подменили. Значит, им остается посеять к тебе недоверие, сомневающихся
укрепить в их сомнениях и склонить на свою сторону армию. Твоим недругам
не повезло, что пиршество затеяно прямо на месте сражения, где на одного
лорда приходится три солдата, - а после вчерашнего армию не так-то легко
будет убедить, что ты не годишься в короли. Нет, я полагаю, они разыграют
какой-нибудь спектакль, постараются вызвать растерянность, подорвать
доверие к тебе и даже к Утеру.
- А к тебе, Мерлин?
Я улыбнулся.
- Это одно и то же. Прости, но дальше я ничего не вижу. Я вижу смерть
и тьму, но не для тебя.
- Для короля? - отрывисто спросил он.
Я не ответил. Он минуту молчал, глядя мне в лицо, потом кивнул, будто
получил ответ, и спросил:
- Кто же они, мои враги?
- Их возглавляет король Лотиана.
- А-а, - задумчиво протянул он, и я понял, что его острый ум не
бездействовал в течение прошедшего безумного дня. Он видел и слышал,
сопоставлял и соображал. - И еще Уриен, его приспешник, и Тудваль и
Динпелидра, и... чей это зеленый значок с росомахой?
- Агвизеля. Король что-нибудь говорил тебе о них?
Он покачал головой.
- Мы беседовали все больше о прошлом. Он, конечно, за эти годы
получал обо мне известия от тебя и от Эктора, а я... - Он засмеялся. -
Едва ли еще какой-нибудь сын знает так много о своем отце и об отце своего
отца, как я. Ты мне столько рассказывал... Но одно дело - рассказы, а
другое... Пришлось еще многое узнавать.
И он подробно рассказал мне о часах, проведенных с королем, без
всякого сожаления по невозместимому прошлому, а с той спокойной
рассудительностью, которая, как я убедился, была неотъемлемой чертой его
натуры. Это, думал я, у него не от Утера: такое свойство я замечал за
Амброзием и за самим собой - люди называют его холодностью. Артур оказался
способен подняться над переживаниями своего отрочества, все продумать и
взвесить с той четкостью мысли, какой отмечены истинные короли, исключить
все чувства и добраться до существа. Даже заговорив о матери, он сумел
взглянуть на события с ее точки зрения и выказал ту же бестрепетную
проницательность, что и королева Игрейна.
- Если б я знал, что моя мать жива и так охотно со мной рассталась,
мне, ребенку, было бы, наверно, больно. Но вы с Эктором избавили меня в
детстве от ненужных страданий, изобразив дело так, будто она умерла: ну а
теперь я и сам все понимаю, как, по твоим словам, понимала моя мать: что
быть принцем - значит всегда подчиняться необходимости. Она не просто так
отдала меня. - Он улыбался, но говорил серьезно. - То, что я сказал тебе
раньше, правда. Мне гораздо лучше было жить в Диком лесу, считая себя
внебрачным сыном умершей матери и твоим, чем если бы я рос при дворе отца
с мыслью, что королева раньше или позже родит другого сына, который займет
мое место.
За все годы я ни разу не взглянул на его положение так. Я был
ослеплен высшими целями, занят заботами о его безопасности, о будущем
страны, о воле богов. Живой мальчик Эмрис, пока он однажды утром не
ворвался в мою лесную жизнь, был для меня только символом, как бы новым
воплощением моего отца и моим собственным орудием. А потом, когда я узнал
и полюбил его, я сознавал только, каким лишениям мы его подвергаем: ведь
он такой горячий, такой честолюбивый, так стремится во всем быть лучшим и
первым и сердце у него такое щедрое и привязчивое. Напрасно бы я стал
говорить себе, что если бы не я, никогда бы не видеть ему своего
наследника; меня угнетало неотступное чувство вины за все, что было у него
отнято.
Бесспорно, он сознавал свои лишения и страдал. Но и сейчас, в миг
полного самообретения, он умел ясно представить себе, каково ему было бы
расти принцем при дворе. И я понимал, что он прав. Даже не считая
постоянного риска, самая жизнь у короля была бы для него безрадостной, а
многие его хорошие качества, не получая выхода и развития, со временем
изжили бы себя. Но чтобы облегчить мою душу, слова об этом должны были
исходить от него. И теперь, когда я их услышал, они развеяли мое чувство
вины, как свежий ветерок разгоняет болотные туманы.
А он опять заговорил об отце.
- Он мне понравился, - сказал он. - Он был хорошим королем в меру
своих сил. Живя от него в стороне, я имел возможность слушать, что люди
говорят, и вынести свое суждение. Но как отец... Сумели бы мы с ним
поладить под одним кровом - это другой разговор. А знакомство с матерью
мне еще предстоит. Ей, я полагаю, скоро понадобятся утешения.
Про Моргаузу он помянул только один раз, мельком.
- Говорят, она уехала?
- Да, отбыла нынче утром, пока ты находился у короля.
- Ты говорил с ней? Как она приняла твои слова?
- Убиваться не стала, - ответил я, нисколько не погрешив против
правды. - Можешь за нее не беспокоиться.
- Это ты велел ей уехать?
- Посоветовал. Как тебе советую не думать об этом впредь. Сейчас пока
ничего больше сделать нельзя. Единственное только я предполагаю: поспать.
Сегодня был трудный день, и прежде чем он кончится, и тебе, и мне придется
еще труднее. А потому, если сможешь, забудь толпу, осаждающую двери, и
стражника, стоящего под окном, и давай оба поспим до заката.
И тут он вдруг зевнул, широко, как молодая кошка, и засмеялся:
- Ты не навел на меня чары - для верности? Я вдруг так спать захотел,
кажется неделю бы проспал... Ладно, сделаю, как ты велишь, но можно мне
послать слугу к Бедуиру?
О Моргаузе он больше не говорил и, я думаю, за сборами и последними
приготовлениями к пиру и впрямь забыл о ней. Во всяком случае, давешнее
сокрушенное выражение окончательно исчезло с его лица, ничто не омрачало
более его душу, угрызения и дурные предчувствия отскочили от его юного
деятельного существа, словно капли воды от раскаленного металла. Даже если
бы он и догадывался, как я, о том, какое будущее его ждет - еще более
великое, чем он мог себе представить, и под конец более ужасное, - все
равно едва ли от этого потускнела бы его радость. Четырнадцатилетнему
смерть в сорок лет представляется бесконечно далекой.
Час спустя после захода солнца нас пришли пригласить в пиршественную
залу.

8

В зале собралось множество гостей. А в коридорах если и раньше было
людно, то теперь, после того как трубы провозгласили начало пиршества,
началась настоящая давка; казалось, еще немного - и даже эти прочные,
римской постройки стены выпучатся и рухнут под нажимом возбужденной толпы.
Ибо распространился слух, быстрый, как лесной пожар, что это будет не
обычный пир по случаю победы, и в Лугуваллиум съехались люди за тридцать
миль в округе, желая присутствовать при великом событии.
В толпе нельзя было различить, кто сопровождает какого-то лорда из
числа приглашенных в главную залу, где пировал сам король. На пиршествах
такого рода оружие полагается оставлять при входе, и вскоре передняя
комната стала похожа на уголок Дикого леса - такая в ней образовалась чаща
из пик, копий и мечей, отнятых у входящих. Сверх этого стража ничего не
могла сделать и лишь обшаривала взглядами каждого прибывающего гостя,
чтобы удостовериться, что при нем не осталось иного оружия, кроме ножа или
кинжала, которым он будет резать пищу.
К тому времени, когда гости расселись у столов, небо за окнами
померкло и запылали факелы. Вечер был теплый, и от чадного факельного
огня, от еды, вина и шумных речей в зале скоро сделалось удушающе жарко, и
я с беспокойством поглядывал на короля. Он казался оживлен, но лицо
заливал нездоровый румянец, и кожа на скулах словно остекленела и
просвечивала, как случалось мне видеть и прежде у людей, чьи силы
исчерпаны до последнего предела. Однако он прекрасно держался, любезно и
весело разговаривал с Артуром, сидевшим от него по правую руку, и с
другими, кто окружал его за столом, и лишь по временам вдруг смолкал и
уносился мыслями куда-то, но, тут же встрепенувшись, вновь приходил в
себя. Раз он спросил меня - я сидел от него слева, - не знаю ли я, отчего
к нему сегодня не приходила Моргауза. Спросил без тревоги и даже без
особого интереса: ясно было, что о ее отъезде он ничего не слышал. Я
ответил, что ей захотелось съездить к сестре в Йорк, и, так как король был
занят, я сам дал ей разрешение покинуть двор и назначил ей провожатых. К
этому я поторопился добавить, что ему нет нужды беспокоиться о своем
здоровье, раз я нахожусь рядом и сам смогу за ним смотреть. Он кивнул и
поблагодарил, но так, словно в моей помощи уже не было больше нужды.
- У меня есть лучшие лекари в мире: победа и этот мальчик. - Он
положил Артуру на плечо ладонь и засмеялся. - Слышали, как называли меня
саксонские псы? Полумертвый король. Я слышал, как это кричали, когда меня
несли на носилках... Оно так и в самом деле было, но теперь мне дарована
победа, а заодно и жизнь.
Слова эти он произнес во весь голос, гости у стола смолкли,
прислушиваясь, и ропот одобрения пробежал по залу, когда король кончил
говорить и вернулся к еде. Мы с Ульфином оба предупреждали его, чтобы он
не усердствовал в еде и питье; но совет наш был излишним: король ел мало и
без охоты, а вино заботами Ульфина пил сильно разбавленное. Разбавленное
вино подавалось и Артуру. Он сидел подле отца, прямой как стрела и слегка
бледный от волнения. Кажется, вопреки своему обыкновению он даже не
замечал, что ест. Говорил он мало, только в ответ, и то очень
немногословно, лишь насколько того требовали приличия. А большей частью
молчал и с возвышения, на котором стоял королевский стол, смотрел вниз на
гостей. Я, хорошо его знавший, понимал, чем он занят: он перебирал по
лицам и гербам всех присутствующих и запоминал, кто где сидит. И кто как
выглядит. Это лицо враждебное, это дружеское, но нерешительное и готовое
поддаться на обещания власти или выгоды, там глупое или просто
любопытствующее. Мне они тоже были понятны, словно это не люди, а красные
и белые фигуры, расставленные для игры на доске, но чтобы отрок на
четырнадцатом году, да еще в такую ответственную минуту, мог быть
настолько собранным и наблюдательным - это просто диво. Годы спустя он все
еще мог с точностью перечислить тех, кто среди собравшихся был на его
стороне, а кто против в ту первую ночь, с которой началось его
царствование. Только дважды его холодный блуждающий взгляд просветлел и
задержался: на Экторе, который сидел неподалеку от нас, - верном,
прямодушном Экторе, не сводящем сияющих, чуть повлажневших глаз поверх
кубка с вином со своего приемыша в бело-серебряных драгоценных одеждах
одесную от короля. (Мне показалось, что взгляд Кея, пировавшего рядом с
отцом, не выражал особого восторга, но, впрочем, его узкое лицо с низким
лбом всегда имел немного недовольное выражение). В дальнем конце залы,
подле своего отца, короля Бана, сидел Бедуир, и доброе его разгоряченное
лицо, и открытый взгляд так и светились любовью. Взгляды мальчиков то и
дело встречались. Здесь протягивалась еще одна надежная связь, на которой
будет покоиться новое королевство.
А пир продолжался. Я озабоченно поглядывал за Утером, гадая, достанет
ли у него сил досидеть до конца и добиться от лордов признания Артура
наследником трона. В противном случае мне надо было выбрать подходящую
минуту и вмешаться, или же дело придется решать силой оружия. Но Утер
превозмог слабость, он огляделся вокруг себя и поднял руку. Заиграли
трубы, требуя тишины. Гул речей смолк, все глаза устремились к
королевскому столу. Он был установлен на возвышении, ибо у короля
недостало бы силы обратиться к пирующим стоя. Но и сидя в своем тяжелом
кресле, прямой и властный, с горящими факелами и разноцветными знаменами
за спиной. Утер был ослепителен и величав, и в зале воцарилось послушное
молчание.
Положив ладони на резные подлокотники, он начал говорить. На губах у
него играла улыбка.
- Милорды, все вы знаете, по какому случаю мы здесь собрались.
Колгрим обращен в бегство и брат его Бадульф, и уже поступают известия,
что враг в беспорядке бежал к побережью, за дикие северные земли. - И он
продолжал говорить об одержанной накануне победе, такой же важной, по его
словам, как победа его брата при Каэрконане, и столь же знаменательной. -
Силы наших врагов, что накапливались и грозили нам столько лет, разбиты и
отброшены до поры до времени от наших рубежей. Мы завоевали себе
передышку. Но что еще того важнее, милорды, мы увидели, как это делается,
и убедились, сколь могущественно единство и какими бедами для нас чревато
его отсутствие. Порознь на что мы способны, короли севера и короли юга и
запада? Но заодно, держась и сражаясь вместе, под единым командованием, по
единому плану, мы еще не раз сможем вонзить меч Максена в сердце врага.
Он, конечно, говорил иносказательно, но я заметил, как вздрогнул
Артур при этом напоминании и бросил на меня быстрый взгляд, чтобы тут же
снова вернуться к внимательному разглядыванию гостей.
Король прервал свою речь. Ульфин шагнул было к нему с кубком вина, но
король отвел его руку и заговорил опять. Голос его окреп и звучал почти с
прежней силой.
- Ибо таков урок, преподанный нам событиями последних лет. У нас
должен быть один вождь, один могущественный верховный король, и чтобы ему
подчинялись не споря все королевства. Без этого мы снова окажемся там, где
были до прихода римлян. Будем разобщены и разбиты, как это было с галлами
и германцами, расколовшись на множество отдельных народов, точно волки,
грызущиеся друг с другом за пищу и землю, мы не выйдем вместе против
общего врага и постепенно превратимся в забытую богом провинцию Рима,
вместе с ним катящуюся навстречу гибели, а могли бы воспрянуть единым
новым королевством со своим народом, со своими богами. И так оно и будет,
я верю, если только во главе нас встанет достойный король. И может быть,
кто знает, дракон Британии еще вознесется если и не столь высоко, как орлы
Рима, зато с гордостью и мечтой, которые переживут века.
В зале царила глубокая тишина. Так мог говорить сам Амброзии. Или
даже сам Максим, подумалось мне. Боги вещают нам, надо лишь запастись
терпением.
Утер снова прервал свою речь. Он сделал вид, будто это ораторская
пауза, предназначенная для вящего эффекта, но я заметил, как побелели его
руки, сжимающие подлокотники кресла, как он собирается с последними
силами. Наверно, я один это заметил, на Утера едва ли кто смотрел, взгляды
всех гостей были устремлены на сидящего с ним рядом юного Артура. Вернее,
всех, кроме короля Лотиана: этот алчно пожирал глазами верховного короля.
Ульфин, воспользовавшись паузой, опять подошел к королю с кубком, но,
встретившись со мной глазами, пригубил вино сначала сам, а уж затем дал
испить королю. Дрожь в руке, принявшей у него кубок, уже нельзя было
скрыть; не давая королю обнаружить свою слабость, Ульфин бережно взял
кубок у него из рук и поставил на стол. Все это, я увидел, не укрылось от
глаз Лота, жадно следившего за королем. Должно быть, он понимал, как болен
Утер, и ждал, что с минуты на минуту силы его оставят. Либо Моргауза ему
открыла, либо же он сам догадался о том, что и я знал наверняка. Утер не
доживет, не успеет в этой жизни надежно утвердить Артура на троне, а хаос
и безначалие, которые возникнут при молодом короле, сулят выгоду его
противникам.
Когда Утер заговорил снова, голос его звучал совсем слабо, во в зале
стояла полная тишина, и повышать голос ему не понадобилось. Даже те, кто
слишком много выпил, торжественно внимали речи короля о вчерашней битве, о
тех, кто отличился и прославился, и о тех, кто пал, и, наконец, о роли
Артура в победе, и затем о самом Артуре.
- Все эти годы вы слышали о том, что мой сын, рожденный королевой
Игрейной, воспитывается и обучается королевским искусствам в дальних
странах и находится в руках, увы, более крепких, чем мои после
приключившейся со мной болезни. Вы знали, что настанет срок, когда он
вырастет и будет под своим настоящим именем провозглашен моим наследником
и вашим новым королем. Да будет же ныне известно всем, где провел годы
детства ваш законный принц: сначала под защитой кузена нашего Хоэля в
Бретани, а затем в доме моего верного слуги и соратника графа Эктора в
Галаве. И все эти годы его охранял и учил мой родич Мерлин, называемый
также Амброзии, в чьи руки был он передан сразу после рождения, и никто не
оспорит, что лучшего опекуна и быть бы не могло. Не оспорит никто и
разумность моего решения отослать принца от себя до того времени, покуда
он не вырастет и сможет открыто объявиться перед вами. Таков обычай,
распространенный среди властителей мира сего: воспитывать детей при чужих
дворах, чтобы они вырастали чуждые высокомерия, не отравленные лестью и
огражденные от предательства и происков властолюбия. - Он смолк на
мгновение, чтобы перевести дух. Произнося последние слова, он смотрел
перед собою в стол и ни с кем не встречался взглядом, но кое-кто из гостей
зашевелился в смущении или переглянулся с соседом; и все это не укрылось
от внимательных глаз Артура. Король продолжал:
- Те же из вас, кто всегда считал, что обучать принца королевскому
искусству - значит с нежных лет посылать его в бой или в совет вместе с
отцом, пусть вспомнят вчерашнюю битву, и как легко он принял меч из рук
короля, и как повел полки к победе, будто он не принц, а сам верховный
король и бывалый воин.
Утер уже задыхался, лицо его стало землистым. Я заметил хищный взгляд
Лота и встревоженный - Ульфина. Увидел нахмуренные брови Кадора. И с
благодарностью припомнил мой с ним недавний разговор у озера. Кадор и Лот.
Не будь Кадор настоящим сыном своего отца, они легко могли бы сейчас
разорвать между собой страну на куски, растащить север от юга, точно два
пса, раздирающих добычу, и оставить обездоленного щенка скулить от голода.
- Итак, - произнес верховный король, и в тишине с жуткой
отчетливостью раздалось его свистящее дыханье, - я представляю вам моего
законного и единственного сына Артура Пендрагона, который будет над вами
верховным королем после моей смерти и которому я отныне и навсегда передаю
мой боевой меч.
Он протянул Артуру руку, и мальчик поднялся, прямой и серьезный, и
приветственные возгласы и клики понеслись к задымленным стропилам крыши.
Шум поднялся такой, что, наверно, слышно было во всем городе. Когда
кричащие смолкли, чтобы перевести дух, это прокатилось по улицам, точно
пожар по стерне в погожий день. В этих возгласах было одобрение и радость,
что дело наконец решено, люди ликовали. Я видел, как Артур, невозмутимый,
словно облако, оценивал настроения гостей. Но мне также было видно, как
бьется жилка у него на щеке. Он стоял, как стоит воин с мечом, одержавший
одну победу, но готовый услышать новый вызов.
И вызов прозвучал. Отчетливо сквозь крики и стук кубков об стол
раздался голос Лота, грубый и зычный:
- Я оспариваю этот выбор, король Утер!
Словно каменная глыба упала в стремительный горный поток. Крик стих,
люди задвигались, переглядываясь, переговариваясь, озираясь по сторонам. И
вдруг оказалось, что поток раздвоился. Снова раздались возгласы в
поддержку Артура, но здесь и там послышалось "Лотиан! Лотиан!" - и поверх
всего этого гремел голос Лота:
- Неопытный мальчишка! Повидавший в своей жизни только одну битву!
Говорю вам, вы и оглянуться не успеете, как Колгрим вернется, и что же,
нас поведет в бой желторотый юнец? Если ты должен передать свой меч,
король Утер, передай его в руки бывалого и опытного полководца, пусть
орудует именем этого юнца, покуда он не повзрослеет!
При последних словах он что было силы грохнул кулаком об стол, и
вокруг снова раздались крики: "Лотиан! Лотиан!" - подхваченные в дальнем
конце залы и тут же заглушенные громкими возгласами "Пендрагон!", и
"Корнуолл!", и даже "Артур!" Шум нарастал, и становилось ясно, что, будь
сейчас люди при оружии, не обошлось бы дело одними оскорблениями. Слуги
жались к стенам, распорядители ходили между столами, пытаясь умиротворить
собравшихся. Король, мертвенно-бледный, вскинул было руку, но почти никто
не обращал на него внимания. Артур стоял безмолвно, недвижно и тоже был
бледен.
- Милорды! Милорды! - Утер весь трясся от ярости, а ярость, как я
хорошо знал, была дня него опаснее удара копьем. И Лот, как видно, тоже
это знал. Я положил ладонь Утеру на плечо.
- Все будет хорошо, - негромко произнес я. - Сядь пока, и пусть они
накричатся вволю. Гляди, Эктор собрался говорить.
- Господин мой король! - Голос Эктора звучал деловито, дружелюбно и
буднично, он подействовал на спорящих успокоительно. Эктор обращался
словно бы к одному королю. И сразу стало тише, люди старались расслышать,
что он говорит. - Господин мой король, король Лотиана сейчас оспорил твой
выбор. У него есть право говорить здесь, как и у всякого твоего подданного
есть право быть выслушанным тобою, но спорить и даже подвергнуть сомнению
то, что ты сказал сегодня, у него права нет. - Он немного повысил голос и
обратился к гостям. - Милорды, здесь речь идет не о выборе или
предпочтении. Наследник короля родится, а не назначается, и, коль скоро
обстоятельства привели к рождению законного наследника, о чем же спорить?
Взгляните на принца, представленного вам сегодня. Он прожил в моем доме