МакРоберт Стюарт. Полые холмы

десять лет, и я, который знает его, как никто, говорю вам, что этот принц,
достойный встать во главе нас, и не когда-нибудь, "когда он повзрослеет",
а теперь. Даже не окажись здесь меня, чтобы свидетельствовать перед вами
его происхождение, вам достаточно взглянуть на него и вспомнить его на
вчерашнем поле боя, чтобы увериться: перед нами, волею судеб и милостью
божией, истинный и законный король. И это не подлежит ни обсуждению, ни
спору. Взгляните на него, милорды, и вспомните вчерашнюю битву! Кто лучше
его сможет объединить королей со всех концов Британии? Кто лучше его
сможет владеть мечом его отца?
Послышались крики: "Верно! Верно!" и "Ясное дело - он Пендрагон и,
стало быть, наш король!" - и слитный гул голосов, еще более громких, чем
раньше. Мельком мне припомнились советы при моем отце, мирные и
торжественные собрания. И снова я увидел, что Утер дрожит, сидя в своем
кресле, и в лице его нет ни кровинки. Да, времена переменились: для него
не было иной возможности утвердить свою волю, кроме как через признание
совета лордов.
Но, прежде чем он успел сказать слово. Лот уже снова был на ногах.
Теперь он не кричал, а говорил рассудительно и веско, учтиво обращаясь к
Эктору:
- Я оспаривал не рождение принца, а лишь способность молодого и
неопытного человека возглавить нас в эти трудные дни. Мы знаем, что
вчерашняя битва была всего лишь предварением, лишь первым шагом в войне,
более долгой и жестокой, чем даже те, что вел Амброзии, в борьбе, какой мы
не видели со времен Максима. И нам нужен полководец, выказавший талант в
испытаниях более серьезных, чем одна удачная схватка. Нам нужен не
заместитель недужного короля, а человек, облеченный всей властью и божьим
благословением настоящего помазанного монарха. Если юный принц
действительно способен удержать в руке отцовский меч, может быть, его отец
пойдет на то, чтобы прямо сейчас, при всех нас, вручить его ему?
Снова тишина. Трижды ударили сердца. Каждый присутствующий в зале
знал, что означает для короля публично отдать королевский меч. Это -
отречение. Один только я из всех, кто там был, не считая, может быть,
Ульфина, понимал, что, отречется сейчас Утер или нет, не имеет значения:
Артур все равно будет королем еще до наступления ночи. Но Утер этого не
знал, а достанет ли ему силы духа, при всей его немощи, отречься от
власти, в которой была для него вся жизнь, - этого не мог бы сейчас
сказать даже я. Он сидел очень прямо, по виду совершенно спокойно, только
мне, находившемуся совсем близко от него, было заметно, как дрожь время от
времени сотрясала его с головы до ног, так что блики света плясали в венце
червонного золота, стягивавшем его лоб, и вспыхивали в перстнях на
пальцах. Я молча поднялся, подошел и встал от него по левую руку. Артур,
хмурясь, вопрошающе взглянул на меня. Я покачал головой.
Король в нерешительности облизнул губы. Лотова внезапная перемена
тона озадачила его, как озадачила и других в зале. Правда, из колеблющихся
многие вздохнули с облегчением: они страшились мятежей, и разумная речь
Лота, его почтительность к верховному королю успокоила их опасения.
Послышался ропот одобрения. Лот раскинул руки, как бы обнимая всех, кто
находится в зале, и сказал, сохраняя прежний рассудительный тон и
обращаясь ко всем:
- Милорды, если мы убедимся, что король собственными руками передает
избранному наследнику свой королевский меч, нам только и останется, что
признать его. А потом уже будет время обсудить, как нам лучше
подготовиться к грядущим войнам.
Артур слегка повернул голову, словно охотничий пес, почуявший в
воздухе новый запах. Эктор тоже озирался на Лота, удивленно и недоверчиво
слушая его уступчивые речи, молчаливый Кадор в дальнем конце залы смотрел
на Лота во все глаза, словно хотел высмотреть его сокрытую душу.
Утер склонил голову, и эта поза самоотречения пристала ему, как
никакая другая за всю жизнь.
- Я готов.
Пробежал один из распорядителей. Утер откинулся на спинку своего
массивного кресла и отрицательно покачал головой, когда Ульфин опять
протянул ему кубок. Я незаметно опустил руку и взялся за его запястье.
Пульс был слабый, как кузнечик, запястье - прежде туго свитые нервы и жилы
- стало хрупким и сухим. Губы у него пересохли, он то и дело облизывал их.
Он негромко проговорил:
- Тут какая-то хитрость, но я не могу ее разгадать. А ты?
- Пока нет.
- За ним ведь почти никто не стоит. Даже среди солдат, после
вчерашнего. Но теперь... может быть, тебе самому придется с ними
разбираться. Доказательствами и посулами их не проймешь. Ты ведь знаешь
их, им нужно знамение. Ты бы не мог дать им знамение?
- Не знаю. Пока нет. Боги являются, когда являются.
Артур услышал, что мы шепчемся. Он стоял весь натянутый, как тетива в
луке. И вдруг при взгляде на конец залы лицо его утратило прежнее
напряженное выражение. Я проследил, куда он смотрит, и увидел Бедуира.
Его, пунцового от негодования, удерживала на месте отцовская тяжелая рука.
Иначе, я думаю, он бы уже бросился на Лота с кулаками.
Пробежал обратно распорядитель, держа на поднятых ладонях боевой меч
Утера в ножнах. Зловеще рдели рубины на рукояти. Ножны были серебряные,
золоченые, изукрашенные тонкой чеканкой и драгоценными каменьями. Все, кто
был в зале, сотни раз видели этот меч у короля на поясе.
Лорд-распорядитель положил его перед Утером на стол. Исхудалая королевская
рука протянулась к рукояти, и пальцы сами привычно сомкнулись под щитком,
скорее лаская, чем сжимая, - настоящая хватка искусного воина. Артур
смотрел, и я увидел, как брови его недоуменно сдвинулись к переносице.
Верно, он вспомнил меч в Диком лесу и не понимал, какая роль предназначена
тому мечу в церемонии отречения.
Я же, щурясь от огненного сияния огромных рубинов, понял наконец
предначертание богов. Оно было ясно с самого начала: огонь, и летучая
звезда, и меч в камне. И открылось оно не в двусмысленной улыбке божества
сквозь завесу дыма - а отчетливо и ясно, как красный огонь рубинов. Утеров
меч не выдержит, как не выдержал сам король Утер. Выдержит другой. Он
явился по воде и по суше и теперь лежит наготове, чтобы завоевать Артуру
королевство, сохранить и защитить его, а потом навсегда исчезнуть с глаз
людских...
Король решительно взялся за ножны и выдернул меч.
- Я, Утер Пендрагон, сим отдаю сыну моему Артуру...
Послышался общий вздох, потом невнятный слитный говор, кто-то крикнул
в страхе: "Знамение! Знамение!", кто-то еще отозвался: "Смерть! Это
предвещает смерть!", и шепот, стихший было перед лицом победы, стал
пробуждаться опять: "На что же можем надеяться мы, опустошенная земля, и
увечный король, и отрок без меча?" Выдернув меч из ножен. Утер тяжело
поднялся на ноги. Он держал его криво, не подняв, и глядел на него,
почернев лицом и приоткрыв рот, словно пораженный немотой. Меч был сломан.
В одной пяди от острого конца клинок обломился, и рваный разлом черно
поблескивал в факельном, свете.
Король попытался было что-то сказать, но только промычал - слова
застряли у него в горле. Меч вывалился из ослабшей руки и со звоном упал
на пол. Ноги у короля подкосились, мы с Ульфином похватали его под руки и
осторожно опустили обратно в кресло. Артур, быстрый, как рысь, подскочил и
склонился над ним.
Потом он медленно выпрямился и посмотрел на меня. Мне не было нужды
говорить ему то, что мог видеть всякий, находившийся в пиршественном зале.
Утер был мертв.

9

Мертвый Утер сумел сделать то, что не удалось Утеру умирающему:
суматоха в зале стихла. Все, кто там был, стоя, в молчании наблюдали, как
мы медленно опускаем его в кресло. Среди тишины пламя факелов
потрескивало, как шуршащий шелк, и кубок, оброненный Ульфином, со звоном
прокатился полукругом по полу туда и обратно. Я склонился над умершим
королем и закрыл ему глаза.
И тут вновь раздался зычный и настойчивый голос Лота:
- Воистину это знамение! Мертвый король и сломанный меч! Ты и теперь
будешь говорить, Эктор, что бог предназначил этого отрока вести нас на
саксонского врага? Да уж воистину увечная земля, а преграда саксонской
угрозе лишь отрок со сломанным мечом!
Опять поднялся гомон. Люди кричали, обращаясь друг к другу или
озираясь вокруг в испуге и смятении. Краем сознания я заметил, что для
Лота происшедшее не было неожиданностью. Артур с горящими глазами на
совершенно бескровном от потрясения лице выпрямился над телом отца и резко
обернулся к орущим, но я проговорил торопливо: "Нет, подожди!", и он
послушался. Только рука опустилась на пояс и сжала до поведения рукоятку
кинжала. Едва ли он сознавал это, а если б и осознал, то все равно не смог
бы сдержаться. Рев изумления и страха бился в каменные стены, как
штормовой прибой.
Сквозь весь этот оглушительный шум вновь прозвучал голос
потрясенного, но мужественного Эктора, прозвучал так же твердо и деловито,
как и раньше, разгоняя клочья суеверного страха, подобно метле,
смахивающей паутину.
- Милорды! Пристойно ли это? Наш верховный король умер сейчас у нас
на глазах. Неужто мы осмелимся перечить его воле, едва успели его глаза
закрыться вечным сном? Мы все видели, что послужило причиной его смерти:
вид королевского меча, вчера еще бывшего целым, а ныне сломавшегося в
ножнах. Неужто же мы, как малые дети, устрашимся такой случайности, - он
веско уронил это слово в чуткую тишину, - и из-за нее не выполним то, что,
бесспорно, должны? Если же вам нужно знамение, то вот оно! - Он указал на
Артура, прямого, как сосенка, подле кресла с мертвым королем. - Один
король пал, а уже на его место готов встать другой. Он послан нам ныне
богом. И мы должны его признать.
Он смолк. Люди тихо переговаривались, переглядывались. Иные кивали и
выкрикивали свое согласие, но были и такие, кто по-прежнему смотрел с
сомнением, и слышались голоса:
- Но меч? Как же сломанный меч?
Эктор бестрепетно отвечал:
- Король Лот сказал, что сломанный меч - знамение. Но что он
знаменует? Я вам скажу - предательство! Меч сломался не в руке у
верховного короля и не в руке его сына.
- Это правда, - подхватил другой властный голос. Отец Бедуира, король
Бенойка, встал со своего места. - Мы все видели его целым во время битвы.
И видели его в деле, клянусь богом!
- А после этого? Как было потом? - послышались вопросы со всех
сторон. - Разве король послал бы за ним, если бы знал, что он сломан? - Но
кто-то неразличимый в дальнем конце зала заметил: - А согласился бы король
уступить его мальчику, если бы он был целый? - И еще чей-то голос, мне
показалось, что Уриена, произнес: - Король знал, что умирает. Он оставил
увечную землю и сломанный меч. Теперь королевская власть должна перейти к
сильнейшему.
Эктор, густо покраснев, крикнул в ответ:
- Я правильно говорил о предательстве! Хорошо, что верховный король
успел представить нам своего наследника, не то бы Британия и впрямь
оказалась изувечена и разодрана на куски псами-изменниками, вроде тебя,
Уриен Горский!
Разъяренный Уриен с криком схватился за кинжал. Но Лот под шумок
что-то резко сказал ему, и тот присмирел. Лот улыбался, щелки-глаза его
смотрели настороженно, а голос прозвучал вкрадчиво:
- Мы все знаем, как выгодно графу Эктору провозгласить королем своего
приемыша.
Сразу снова стало тихо. Я увидел, что Эктор озирается, словно бы ища
несуществующее оружие. Пальцы Артура еще крепче сжали рукоять кинжала на
поясе. Но тут у правой стены люди задвигались и вперед выступил Кадор.
Белый вепрь Корнуолла то горбился, то пластался на его рукаве. Кадор
оглянулся, выжидая тишины. Все смолкли. Лот с опаской оглянулся: он, как
видно, не знал, чего можно ждать от герцога Корнуолла. Эктор сдержался и
сел, все еще кипя. Повсюду вокруг я видел, что перепуганные, колеблющиеся,
не имеющие собственного мнения люди смотрят на Кадора так, словно ждут от
него руководства в минуту опасности.
Голос Кадора прозвучал отчетливо и совершенно бесстрастно:
- То, что сказал Эктор, - правда. Я сам видел меч верховного короля
после битвы, когда он принял его обратно из рук сына. Клинок был цел и
незапятнан ничем, кроме вражьей крови.
- Но как же он оказался сломан? Здесь предательство? Кто его сломал?
- В самом деле, кто? - повторил Кадор. - Не боги, уж конечно, что бы
ни утверждал король Лот. Боги не ломают мечи королей, которым ниспосылают
победу. Они им дарят мечи, и притом целые.
- Но если Артуру быть нашим королем, - выкрикнул кто-то, - где же
меч, который подарили ему боги?
Кадор вопросительно посмотрел в сторону королевского возвышения, было
ясно, что он ждет, чтобы заговорил я. Но я молчал. Я стоял за спиной
Артура рядом с королевским крестом. Здесь было мое место, и пора, чтобы
люди это знали. Они выжидающе притихли, все головы повернулись туда, где я
стоял черной тенью позади серебряно-белого Артура. Слышался невнятный
говор многих голосов. Здесь были такие, кто испытал на себе мою силу, и не
было ни одного, кто бы поставил ее под сомнение. Даже Лот. Он
вопросительно скосился на меня, так что сверкнули белки глаз. Однако я
безмолвствовал, и тогда здесь и там на лицах появились насмешливые улыбки.
Мне видно было, как напряглись плечи Артура, и беззвучно, одною волею,
мысленно, я сказал ему: "Погоди, Артур. Еще немного. Сейчас не пора".
Он молча взял в руки сломанный меч и осторожно засовывал его обратно
в ножны. Вот клинок сверкнул последний раз и скрылся.
- Видите? - обратился Кадор к собравшимся. - Утерова меча больше нет,
как нет и его самого. Но у Артура есть свой меч, и он куда прекраснее
этого королевского меча, который сломала человеческая рука. Тот меч ему
подарили боги. Я сам видел его у Артура в руке.
- Когда? Где? - раздались вопросы. - Какие боги? Что за меч?
Кадор с улыбкой подождал, пока утихнут голоса спрашивающих. Он стоял
в непринужденной позе, статный и могучий, исполненный, как всегда,
сдержанной, но действенной силы. Лот кусал губу и хмурился. На лбу у него
проступил пот, глаза тревожно обводили залу, подсчитывая сторонников. Как
видно, он надеялся, что Кадор будет против Артура.
Кадор в его сторону и не посмотрел.
- Не так давно я видел принца у Мерлина, - объяснил он собравшимся, -
это было в Диком лесу, и в руке он держал меч, столь прекрасный, что я в
жизни такого не видывал, весь выложенный драгоценными каменьями, точно
императорский, и клинок его сиял, как луч света, так что больно было
смотреть.
Лот откашлялся.
- Обман зрения. Колдовство. Ты же сам говоришь, при этом был Мерлин.
Мы все знаем, что означает его присутствие. Если Мерлин - наставник
Артура...
Его прервал низкорослый темноволосый и краснолицый человек, в котором
я узнал Гвила с западного побережья, где в горах до сих пор собираются
друиды:
- А если и колдовство, что с того? Да за королем, владеющим магией,
всякий пойдет!
Это вызвало крики одобрения. Застучали по столам кулаки. Многие гости
были кельты из горных областей, и такая речь пришлась им по душе.
- Правда, правда! Сила - вещь хорошая, но какой от нее прок без
удачи? А у нашего короля, хоть он и молод, есть и то, и другое.
Справедливо говорил Утер о доброй выучке и добром совете. А лучший
советчик, чем Мерлин, может ли быть у молодого короля?
- А добрая выучка, - подхватил звонкий молодой голос, - состоит не в
том, чтобы выжидать, не вступая в бой, покуда чуть вовсе не опоздал!
Это крикнул, забывшись, Бедуир. Отец для острастки отпустил ему
затрещину, но удар пришелся сбоку и не сильный, а карающая рука
задержалась и потрепала мальчика по затылку. На них смотрели с улыбкой.
Жар спадал. Кипение страстей, вызванное приступом суеверного страха,
утихло, люди пришли в себя и были готовы слушать и взвешивать услышанное.
Кое-кто из склонявшихся на сторону Лота и его приспешников стал от него
отходить. Раздались голоса: "Почему молчит Мерлин? Мерлин знает, как
надобно поступить. Пусть он нам скажет!" И другие подхватили: "Мерлин!
Мерлин! Пусть Мерлин говорит!"
Я дал им немного покричать. А потом, когда они уже готовы были стены
разнести от нетерпения, заговорил. Я не повысил голоса и не сдвинулся с
места, а остался, как стоял, между мертвым королем и живым; но люди
притихли и стали слушать.
- Я должен сказать вам две вещи, - начал я. - Во-первых, король
Лотиана ошибся: я не наставник Артура, а его слуга. А второе - то, что уже
говорил вам герцог Корнуолл: что от Саксонской угрозы нас оградит король,
юный и здравствующий, и в руке у него - меч, данный ему богом.
Лот увидел, что удача от него ускользает. И крикнул, обводя взглядом
своих сторонников:
- Да, меч - любо-дорого смотреть! Появляется в руке как видение и
исчезает во время битвы!
- Вздор говоришь, - оборвал его граф Эктор. - Тот меч, что был выбит
у него из рук, одолжил ему я. И не сокрушаюсь о нем, не из лучших был
клинок.
Кто-то засмеялся. Здесь и там блеснули улыбки, и теперь в голосе Лота
слышалась лишь ярость поражения:
- Так где же он добыл тот чудо-меч и куда он теперь подевался?
Я ответил:
- Он один отправился на Каэр Банног и достал меч, хранившийся на дне
озера.
Стало тихо. Среди собравшихся не было никого, кто бы не знал, о чем
идет речь. Я увидел, как люди осеняют себя знаком, охраняющим от чар.
Кадор нарушил тишину. Он сказал:
- Это правда. Я видал своими глазами, как Артур возвратился с Каэр
Баннога и привез его с собой в старых-старых ножнах, словно он пролежал
там, спрятанный, добрую сотню лет.
- Так оно и было, - подтвердил я. - Послушайте, милорды, я поведаю
вам, что это за меч. Этот меч взял с собою в Рим Максен Вледиг, а потом
его соратники привезли этот меч обратно в Британию и спрятали здесь до
того времени, покуда боги не надумают указать сыну короля к нему дорогу.
Нужно ли напоминать вам пророчество? Оно произнесено не мною: меня тогда
еще не было на свете. Оно гласит, что меч явится по воде и по суше и будет
покоиться, сокрытый во тьме и заключенный в камне, покуда не явится тот,
кто рожден быть законным королем всей Британии, и не достанет его из
укрытия. Вот он и лежал на Каэр Банноге в чертоге Билиса, пока,
препровождаемый божественными знамениями, Артур не нашел его там и не
освободил из каменного плена.
- Покажи нам! - закричали все. - Покажи!
- Я покажу вам этот меч. Он остался лежать на алтаре часовни, что в
Диком лесу. Там я его положил, и там он пролежит до тех пор, пока Артур не
подымет его в присутствии вас всех.
Лот заметно струсил: все теперь были против него, а он открыто
выказал себя противником Артура. Но до сих пор я говорил негромко и
спокойно, и Лот еще питал надежду на успех. Его поддерживало природное
упрямство и тупая жажда власти.
- Видел я этот меч, меч в алтаре Зеленой часовни. И многие из вас его
видели! Это меч Максена, спору нет, да только он вырезан в камне.
Тут я сделал шаг вперед и высоко вскинул руки. В открытые окна,
неведомо откуда, ворвался ветер, зашевелились пестрые знамена, алый дракон
у Артура за спиной словно полез кверху по золотому полю, а моя тень,
колеблясь, выросла на стене, также подобная дракону с распростертыми
крыльями-руками. Сила моя была при мне. Она прозвучала и в моем голосе:
- Но из камня он поднял его и подымет опять в присутствии вас всех.
Часовня же отныне будет именоваться Гиблой часовней, ибо если кто, не
будучи по праву королем, только прикоснется к тому мечу, клинок вспыхнет в
его руке, как гибельная стрела небес.
Кто-то из гостей веско произнес:
- Если он вправду владеет мечом Максена, то, значит, получил его в
дар от бога, а если еще и Мерлин с ним, то, клянусь, каким бы он ни
поклонялся богам, я пойду за ним!
- И я, - сказал Кадор.
- И я! И я! - раздались еще голоса. - Отправимся смотреть этот
волшебный меч и этот погибельный алтарь!
Все повскакали с мест. Громкие крики неслись отовсюду и отдавались
под сводами крыши:
- Артур! Артур!
Я опустил руки. Ну вот, Артур, теперь пора.
Он ни разу не оглянулся на меня, но услыхал мою мысль, и я
почувствовал, как моя сила исходит от меня и перетекает к нему. Она
окружила его, и это почувствовали все, кто был в зале. Он поднял руку. Все
замерли. Прозвучал его голос, ясный и твердый, голос воителя, проведшего
два первых решающих боя в жизни - на поле брани и здесь, в пиршественной
зале.
- Милорды. Вы видели, как судьба распорядилась, чтобы я явился к отцу
без меча, как то и надлежало. Однако предательством было сломано оружие,
которое он должен был мне вручить, и предательством у меня пытались отнять
мое наследственное право, объявленное и подтвержденное прилюдно отцом
моим, верховным королем. Но, как сказал вам Мерлин, бог уже вложил мне в
руку другое, славное оружие, и теперь я готов поднять его у вас на глазах,
как только мы все прибудем в Гиблую часовню.
Он замолчал. Нелегко говорить после того, как сказали свое слово
боги. Он закончил негромко - прохладная вода после пламени. Свет факелов
рдел все тусклее, моя тень укоротилась и сползла со стены. Штандарт с
драконом безжизненно обвис.
- Милорды, мы отправимся туда утром. А сейчас нам подобает обратить
наши заботы к верховному королю, распорядиться, чтобы тело его было
по-королевски обряжено и установлено в траурной зале, окруженное стражей,
прежде чем оно будет отвезено к месту вечного упокоения. А уж тоща пусть
желающие захватят с собой мечи и копья, и мы отправимся в путь.
Артур кончил. К нему через всю залу решительными шагами подошел
Кадор, за ним Эктор, и Гвил, и отец Бедуира - король Бан, и еще десятка
два рыцарей. Я неслышно отступил к стене, оставив его в окружении
королевской стражи. По моему знаку слуга подняли и понесли кресло, в
котором все это время лежало и цепенело тело короля, забытое всеми, кроме
одного только плачущего Ульфина.

10

Выйдя незаметно из залы, я сразу же спешно послал слугу с наказом
седлать для меня самого резвого коня. Другой слуга вынес мой плащ и меч, и
скоро, не привлекая ничьего внимания, я прошел людными коридорами и
выскользнул во двор.
Оседланный конь уже дожидался меня там. Мне показалось, я узнаю его,
и действительно по сбруе я убедился, что это каурый Ральфа. Сам Ральф
держал удила, и лицо у него было озабоченное, взволнованное. А за высокими
стенами город гудел, как потревоженный улей, и повсюду горели костры.
- В чем дело? - спросил я. - Разве я не ясно передал: я еду один.
- Мне так и сказали. Конь - для тебя. Он резвее твоего и крепче на
ноту, и ему знакомы лесные тропы. А встретится опасность... - Ральф не
договорил, но я его понял. Этот конь был обучен в бою и в случае
столкновения был бы не хуже третьей руки.
- Спасибо. - Я принял у него поводья и вскочил в седло. - Привратники
предупреждены?
- Да. Мерлин. - Он все еще не выпускал поводья. - Позволь мне поехать
вместе с тобой. Не тоже тебе пускаться в путь одному. У тебя есть злейший
враг, и он не остановится ни перед чем.
- Знаю. Ты больше поможешь мне, если останешься здесь и проследишь,
чтобы никто не выехал по моим следам. Ворота на запоре?
- Да. Я позаботился запереть их. Ни один всадник, кроме тебя, не
выедет из этих ворот до той минуты, пока их не распахнут перед Артуром и
остальными. Но мне доложили, что два человека успели выскользнуть вон,
пока гости еще не вышли из залы.
Я нахмурился.
- Лотовы люди?
- Непонятно. Назвались гонцами, посланными на юг с известием о смерти
короля.
- Никаких гонцов отсюда не отправляли, - решительно возразил я. Об
этом я сам распорядился. Весть о смерти верховного короля, способная
породить только страх и неуверенность, не должна была выйти за пределы
этих стен до того, как к ней не прибавится другая - о новом короле и новой
коронации.
Ральф кивнул.
- Знаю. Те двое улизнули как раз перед поступлением приказа. Может
быть, кто-то - из пажей, например, - хочет получить награду, первым
доставив на юг важную новость. Однако само собой, это могут быть и люди
Лота. Но что у него на уме? Сломать меч Максена, как он сломал Утеров?
- Думаешь, это ему под силу?
- Н-нет. Но если он не сможет причинить вреда, зачем же ты сейчас
туда скачешь? Почему не подождешь и не поедешь вместе с принцем?
- Потому что Лот сейчас и вправду не остановится ни перед чем, чтобы
опровергнуть Артуровы права. Им руководит хуже, чем жажда власти, - страх.
Он готов на все, только бы бросить тень на меня и подорвать веру людей в
то, что меч - дар бога. Вот из-за чего я должен ехать. Бог сам за себя не
заступится. Для того мы и здесь, чтобы сражаться за него.
- Ты хочешь сказать... Понимаю. Они могут осквернить часовню,
разрушить алтарь... Если сумеют, то помешают тебе встретить там короля...
И убьют сторожа, которого ты оставил блюсти святилище. Я прав?
- Да.
Он так дернул каурого за узду, что конь захрапел.
- Тогда неужто ты думаешь, что Лот не решится тебя убить?
- Думаю, решится. Но не сможет. А теперь пусти меня, Ральф. Я
останусь цел.
- Ага. - В его голосе прозвучало облегчение. - Значит, звезды больше
не сулят нам на сегодня смертей?
- Будет еще одна смерть. Но не моя. Однако с собой я не беру никого,
чтобы не рисковать. Вот почему ты останешься здесь, Ральф.
- Господи, да если в этом все дело...
Я опустил поводья каурому на шею, и конь встрепенулся, перебрал
ногами.
- У нас уже один раз был такой спор, Ральф, в тогда я уступил. Но
сегодня - нет. Я не моту принудить тебя к повиновению, ты теперь не мой
слуга. Но ты слуга Артура, я твой долг - быть с ним и доставить его в