МакРоберт Стюарт. Полые холмы

его будет удовлетворено. - Я улыбнулся. - Он просто хотел этим подкупить
меня, но мы заставим его исполнить королевское слово.
Она принялась было благодарить меня, но я ее остановил.
- Нет, нет, повремени с благодарностью. Я еще, может статься, ничего
от короля не добьюсь; ты ведь знаешь, что любви он ко мне не питает. Ты
правильно поступила, что пригласила меня тайно, и поступишь еще
правильнее, если утаишь от него наш разговор.
- От меня он ничего не узнает.
Я кивнул.
- А теперь ради собственного спокойствия и благополучия ребенка
забудь страхи. Предоставь все мне. Даже если нам не удастся убедить
короля, клянусь, что, куда бы ни отдали мальчика, я всегда буду наблюдать
за ним. Он вырастет в безопасности и получит воспитание, какое надлежит
королевскому сыну. Это тебя удовлетворит?
- Да, если не будет иного выхода.
Только теперь она облегченно перевела дух и поднялась с кресла,
двигаясь с изяществом, несмотря на грузную фигуру, прошла в конец длинной
комнаты и встала там у окна. Я не последовал за ней. Постояв спиной ко мне
несколько мгновений, она обернулась. На лице у нее была улыбка. Она жестом
пригласила меня подойти. Я повиновался.
- Ответь теперь на один мой вопрос, Мерлин.
- Если сумею.
- В Лондоне, когда мы беседовали с тобой и ты обещал, что привезешь
ко мне в Тинтагель короля, ты вел речи о короне и о мече, на алтаре
стоящем, подобно кресту. Я все время об этом думаю. Чья это была корона,
явленная в твоем видении? Моя? Или это означало, что мой сын, этот
ребенок, доставшийся такой дорогой ценой, будет королем?
Мне следовало ответить ей так: "Не знаю, Игрейна. Если мое видение
истинно, если я настоящий прорицатель, то быть ему королем. Но
провидческий дар покинул меня, я больше не слышу голосов в ночи и в игре
огня, я опустошен. Я могу теперь только, как ты, делать свое дело, и
положиться на время. Все равно пути назад нет. Бог не допустит, чтобы
столько смертей было принято впустую".
Но она смотрела на меня страдальческими глазами матери, и я сказал:
- Он будет королем.
Она склонила голову и так постояла несколько мгновений, разглядывая
солнечные квадраты на полу и словно бы не размышляя, а прислушиваясь к
тому, что свершается в ее теле. Потом опять посмотрела мне в лицо.
- А меч на алтаре?
Я покачал головой.
- Я не знаю, госпожа. Это еще не сбылось. Если мне дано будет знать,
я узнаю, когда настанет время.
Она протянула руку.
- Еще одно... - По ее голосу я угадал, что этот вопрос для нее самый
важный. И на всякий случай приготовился солгать. Она проговорила: - Если
этого сына мне суждено лишиться... Будут ли у меня другие, Мерлин?
- Это уже три вопроса, а не один, Игрейна.
- Ты не хочешь ответить?
Я сказал это, просто чтобы выиграть время, но в глазах ее выразилось
столько тревоги и опасения, что я с облегчением признался:
- Рад бы ответить, госпожа, но я не знаю.
- Как это? - резко спросила она.
Я пожал плечами.
- Опять-таки не могу тебе ответить. Дальше, чем этот мальчик,
которого ты носишь, мне ничего не открылось. Но можно заключить, раз ему
суждено стать королем, что других сыновей у тебя не будет. Дочери - может
быть, тебе в утешение.
- Я буду молиться об этом, - просто сказала она, повела меня обратно
в башню и жестом пригласила сесть. - Не выпьешь ли теперь со мной кубок
вина перед уходом? Боюсь, я оказала тебе дурной прием, а ведь ты проделал
ради меня такой трудный путь. Но я места себе не могла найти, пока не
поговорила с тобой. Посиди теперь со мной немного и расскажи, что у вас
слышно.
И я остался у нее еще на некоторое время и, изложив ей свои скудные
новости, поинтересовался, куда направился Утер со своим войском. Она
рассказала мне, что он держит путь не в столицу свою Винчестер, как думал
я, а на север, в Вирокониум, куда он созвал на совет вождей и малых
властителей севера и северо-востока. Вирокониум - старинный римский город
на границе Уэльса, защищенный горами Гвинедда от немирного Ирландского
берега. В те времена он еще оставался торговым центром и дороги, к нему
ведущие, поддерживались в хорошем состоянии. Оставив позади Думнонию и
перейдя Глевумский мост. Утер мог довольно быстро передвигаться к северу.
Если погода удержится и в пути будет все спокойно, он еще, глядишь, и
вернется к королевиным родинам. На Саксонском берегу, по словам королевы,
было сейчас тихо; после победы Утера под Виндокладией незваные гости
отступили и принуждены были пользоваться гостеприимством своих
соплеменников - союзных саксов. А с севера вести приходили сбивчивые, но
король опасался к весне совместных наступательных действий со стороны
пиктов Стрэтклайда и заморских пришельцев-англов; совет в Вирокониуме и
был назначен с целью выработать какой-нибудь общий план обороны.
- А герцог Кадор? - спросил я. - Он что же, остается здесь в
Корнуолле или двинется в Виндокладию сторожить Саксонский берег?
Ее ответ удивил меня:
- Он идет на север вместе с королем и примет участие в совете.
- Вот как? В таком случае мне надо остерегаться. - Она вскинула на
меня глаза, и я кивнул: - Да, я без промедления еду к королю. Время
дорого, и хорошо, что он движется именно на север. Ему придется переводить
войско по Глевумскому мосту, а мы с Ральфом воспользуемся лодочной
переправой и попадем на тот берег раньше его. Ну а уж если я встречу его
за Северном, откуда ему знать, что я покидал пределы Уэльса?
Вскоре вслед за тем я простился с Игрейной. Я ушел, а она осталась
стоять у окна, и ветер моря раздувал темные волосы на ее высоко поднятой
голове. И я уверился, что, когда настанет час, младенца отдаст мне не
убитая горем слабодушная женщина, но Королева, которая смирилась с
необходимостью предоставить сына его судьбе.


Иное дело - Марсия. Она ждала меня в передних покоях, распираемая
вопросами, охами и обидами на короля, которые она с трудом прикрывала
соблюдением этикета. Я, как мог, успокоил ее, поклявшись ей каждым
божеством в каждом святилище и в каждой пещере на британской земле, что
сделаю все возможное, чтобы младенец достался мне и был жив и невредим, и,
лишь когда она стала требовать от меня заговоров для благополучного
разрешения и советов насчет кормилиц, устремился к дверям.
Она, совсем забывшись от волнения, бросилась следом и ухватила меня
за рукав.
- А про врача я говорила тебе? Король назначил к моей госпоже своего
личного лекаря - на него-де можно положиться, он сохранит от всех в тайне,
куда будет отдан на воспитание бедный крошка! Как будто здоровье и
благополучие госпожи не стоят на первом месте! Любому лекарю можно дать
золота, и он тебе за это родной матерью поклянется в чем угодно, это все
хорошо знают.
- Бесспорно, - ответил я. - Но я хорошо знаю Гандара: нет врача
искуснее, чем он. Королева будет в надежных руках.
- Он же войсковой лекарь! Что он понимает в родах?
Я засмеялся.
- Он много лет состоял при войске моего отца в Бретани. Где ратники,
там и их жены. Мой отец держал в Бретани пятнадцатитысячный гарнизон.
Поверь, у Гандара богатый опыт.
Этим ей пришлось удовлетвориться. Она опять завела речь о кормилицах,
и я удалился.
В тот же вечер она прискакала в харчевню, по-мужски сидя на лошади, с
головой закутанная в плащ с капюшоном. Маэва привела ее в дом, выгнала на
улицу всех, кто еще не спал, включая Кау, а потом пригласила Ральфа для
беседы с бабкой. Я улегся спать, не дождавшись конца их беседы.
На следующее утро мы с Ральфом выехали в обратную дорогу, прихватив с
собою для бодрости две бутыли тернового вина. К моему удивлению, Ральф
ехал такой же радостный, как и на пути сюда: наверно, после краткой
побывки в краях, где прошло его детство, служба у меня уже не была ему в
тягость. Бабушка пересказала ему все новости, по пути он поделился ими со
мною; это было главным образом все то же, что мне говорила королева, с
небольшой добавкой придворных сплетен, занятных, но малоинтересных, за
исключением, пожалуй, неизбежных пересудов о намерении Утера отказаться от
ребенка.
Ральф теперь, совсем как его бабка, очень беспокоился о том, как
сделать, чтобы опека над ребенком досталась мне. Мне смешно было это
видеть.
- А если король откажет, что тогда?
- Поедем в Бретань, сговоримся с королем Будеком.
- Ты думаешь, он позволит тебе остаться при младенце?
- Будек ведь мне тоже родич, не забывай.
- Да, но не побоится ли он прогневить Утера? Отважится ли действовать
втайне от него?
- Этого я не могу сказать с уверенностью, - ответил я. - Будь это не
Будек, а Хоэль, сын его, тут все было бы ясно. Они с Утером всегда
грызлись, как два кобеля за одну суку.
Я не стал добавлять, что сравнение это хоть и неприличное, но самое
верное. Ральф кивнул, жуя (мы остановились перекусить на солнечном
пригорке), и потянулся за бутылью.
- Не хочешь отхлебнуть? - предложил он мне тернового вина.
- Бог зеленого винограда да упасет меня от этого, мальчик! Оно должно
еще год созревать, прежде чем станет пригодным для питья. Подожди до
будущей жатвы, а тогда уж раскупоривай.
Но он не послушался меня и выдернул пробку. Запах был весьма
странный, а вкус, он сам признал, и того страннее. Когда же я безжалостно
заметил, что Маэва по недосмотру, должно быть, налила ему вместо вина
снадобье от поносов, он выплюнул на траву все, что успел набрать в рот, и
натянуто осведомился, над чем это я так смеюсь.
- Не над тобой, Ральф. Дай-ка я тоже попробую глоток... Ну вот, тут
все намешано как надо, просто я, видно, по рассеянности забыл предупредить
о выдержке. Смеялся же я над собой. Столько месяцев, даже столько лет
ломиться в двери небес и получить - что? Младенца с кормилицей. Если ты
намерен и дальше оставаться со мною, Ральф, нам предстоит освоить много
нового в ближайшие годы.
Он только кивнул; сейчас ему хватало забот насущных.
- А если придется переехать в Бретань, мы что же, и там будем жить
вот под этим обличьем? Несколько лет? - Он презрительно щелкнул пальцем по
грубошерстному плащу.
- Видно будет. Надеюсь, что не совсем уж в этом. Не шпорь коня,
покуда не нашел переправы, Ральф.
На его лице я прочел разочарование: разве так должны говорить маги?
Маги сами наводят переправы или же перелетают с берега на берег по
воздуху.
- То есть посмотрим, что скажет король? А может, не обязательно его и
спрашивать? Моя бабка говорит, надо объявить, что ребенок мертворожденный,
и тогда можно передать его тебе тайно, король ничего и не узнает.
- Ты забываешь. Люди должны знать, что родился принц. А иначе что их
заставит признать его после смерти Утера?
- В таком случае как же нам быть?
Я только покачал головой. Он принял мое молчание за отказ отвечать и
покорно перестал задавать вопросы. Что до меня, то мне еще надо было
изрядно поломать голову, пока что я еще не видел, как нам "переправиться".
Королева - за нас, это значит, что половина - и самая трудная половина -
игры уже выиграна. Но теперь надо еще решить, как одолеть короля: открыто
ли просить его согласия или сначала сговориться с Будеком. И все же
сейчас, во время нашего обеда, мои мысли не так уж были заняты Бретанью,
королями, даже младенцем; я сладко нежился на солнце и не жалел убегающего
времени. В Тинтагеле все сошло удачно само собой, без моих ухищрений. Дело
двигалось; напоенный солнцем воздух дышал, божественный ветер проносился у
меня над головой, невидимый в сиянии дня. Даже люди, не наделенные даром
видеть или слышать богов, все равно как-то ощущают их присутствие, и я был
тоже человек. Мне все еще недоставало дерзости - или мужества - испытать
мою волшебную силу, но я радовался надежде, как радуется рубищу в зимнюю
стужу нагой человек.

8

Погода все держалась, и мы ехали не спеша, следя за тем, чтобы не
наступать на пятки Утеровой рати; если нас обнаружат западнее Укзельских
болот, да и вообще к югу от Северна, будет совершенно ясно, откуда мы
держим путь. Утер имел обыкновение передвигаться быстро, и в этом
спокойном краю его нечему было задержать, так что мы ехали беззаботно,
выжидая только, когда его войско минует лодочный перевоз через Северн.
Если с переправой все сложится удачно и если, переехав на ту сторону, мы
поспешим, то успеем (словно для того только и прибыли из Маридунума)
встретить королевское войско у границ Уэльса и побеседовать там с королем.
На пути сюда мы избегали главной дороги и ехали по тропам, которые
тянутся вдоль берега моря, иногда углубляясь в долины и вновь выбегая к
воде. Теперь, чтобы не отстать слишком далеко от Утера, мы старались
двигаться прямым путем вдоль горной гряды, но на мощеную дорогу не
выезжали, опасаясь военных заслонов. При этом мы соблюдали величайшую
осторожность. Покинув гостеприимный кров Маэвы, мы больше не заезжали в
харчевни и гостиницы. Да их и не было на нашем пути; нам приходилось
ночевать где придется: в хижинах лесорубов, в овечьих загонах, случалось
даже, на груде срезанных папоротников - и благодарить судьбу за теплую
погоду. Путь наш лежал по дикой местности. Там на возвышенных пустошах меж
гранитных скал растет хрупкий лиловый вереск, пригодный в пищу лишь овцам
да диким оленям; а чуть пониже сразу начинается лес. Вверху деревья,
истязаемые ветром, растут редко, уже теперь, в начале осени, наполовину
утратив лиственный убор. Но ниже, по склонам, в долинах и оврагах, заросли
густые, огромные стволы стоят стеной в дебрях непроходимого подлеска,
частого, как рыбачья сеть. То и дело попадаются каменные глыбы и валуны,
скрытые от глаз кустарником и обвитые хмелем, - как грозные волчьи ямы,
они, затаясь, поджидают ничего не подозревающего путника. Еще того грознее
болотные топи, где отблескивающие черной жижей, а где скрывающиеся под
невинной зеленью лужка - на таком лужке конь со всадником утонут с
головой, как ложка в миске с кашей. Через эти места ведут надежные тропы,
но они известны лишь дикому зверю да лесному человеку, путники же
стараются обходить их стороной. Ночью здесь по земле перебегают болотные
огоньки и танцуют загадочные язычки пламени - души умерших, по местным
поверьям.
У себя в Корнуолле Ральф знал все тропы, но, когда мы оказались в
болотистых лесах, сквозь которые течет река Укзелла с притоками,
прокладывая себе путь к слиянию с Северном, двигаться пришлось с сугубой
осторожностью; мы спрашивали дорогу у лесных обитателей - угольщиков и
охотников, изредка натыкались на отшельников, святых старцев, и они
принимали нас на ночлег в своих пещерах, в лесных святилищах. Ральф только
радовался трудному пути и неприютным ночевкам, даже опасности, быть может
подстерегавшие нас в лесной чаще, и грозная близость королевской рати лишь
веселили его сердце. День ото дня мы с ним оба все больше дичали видом,
все больше походили на бедных странников, за которых себя выдавали. Здесь
это было, можно сказать, еще важнее, чем в Тинтагеле. Королевскому
вестнику или купцу несдобровать было бы в стороне от проезжей дороги, а
бедных здесь не обижают - бродяги и святые, от которых нечем поживиться, а
стало быть, и мы с Ральфом как странствующие лекари повсюду встречали
радушный прием. За медный грош и баночку мази мы везде могли получить пищу
и кров. Лесные жители, обитающие среди зловонных, топких болот, много
болеют, страдают от трясучей лихорадки и воспаления суставов, у них лекарю
всегда найдется работа. Жилища свои они строят прямо у заболоченных
озерец, на самом краю бездонной черной топи, а то и на сваях над тухлой
стоячей водой. Эти глиняные хижины постоянно растрескиваются, подмокают и
разваливаются, их надо каждую весну подмазывать и чинить, но зато весной и
осенью на озерцах появляются большие стаи перелетных птиц, летом воды
кишат рыбой, а леса - дичью, зимой же обитатели здешних селений разбивают
у берега лед и ждут в засаде, когда придут на водопой олени. И всегда
здесь орут лягушки; я не раз ел их в Бретани, это прекрасная пища. Так что
местные жители держатся за свои зловонные хижины, сытно едят, пьют стоячую
воду и мрут от лихорадки и поноса; не боятся они и блуждающих огней,
которые появляются на болоте ночью: ведь это души их близких.
Первые неприятности начались, когда до перевоза оставалось еще
двенадцать миль. Смеркалось. Позади остались темные дубравы, уступив место
березнякам и ольшаникам, так близко подступавшим к нашей тропе, что
приходилось ложиться на шею лошади, чтобы проехать под нависшими ветвями.
Дождей давно не было, но земля под копытами мягко поддавалась, а кое-где и
хлюпала черной грязью. Вскоре потянуло близким болотом, и вот уже сквозь
поредевшие стволы тускло блеснула стоячая вода болотных окон, отражая
гаснущий свет заката. Моя лошадь споткнулась, расплескала копытами
болотную жижу. Ральф, ехавший первым, натянул удила. Мы остановились. Он
указал вперед.
Там сумерки проницал другой свет - ровный желтый огонь тростниковой
свечи. Хижина лесного жителя. Мы поехали на огонек.
Хижина стояла на земле, а не над водой, но грязь кругом была
непролазная, а в непогоду еще, как видно, и вода разливалась, потому что
хижина стояла на сваях и к двери вела узкая гать из плотно уложенных
коротких бревен.
Залаяла собака. В двери черной тенью на желтом свету встал человек.
Он вглядывался в темноту. Я окликнул его. Жители болот говорят на своем
языке, но понимают кельтское наречие думнониев.
- Мое имя Эмрис. Я странствующий лекарь, и со мной мой слуга. Мы
держим путь к перевозу на Укзелле. Едем лесом, потому что на дороге -
королевское войско. Нам нужен ночлег. Мы заплатим.
Уж что-что, а необходимость держаться подальше от войска на марше
хорошо понятна бедным жителям здешних краев. Мы быстро сговорились о цене,
собаку кликнули в дом и привязали, и я пошел по скользким бревнам в
хижину, оставив Ральфа расседлывать и привязывать на ночь лошадей
где-нибудь, где посуше.
Нашего хозяина звали Нидд, был он низок ростом, быстр в движении и
черноволос, колючая поросль на лице тоже была черной. Плечи и руки прямо
исполинские, а одна нога хромая: когда-то она была сломана, вправлена
неумело и срослась криво. Жена хозяина, едва ли тридцати лет от роду,
совершенно седая и скрюченная ревматизмом, имела вид дряхлой старухи, от
запавшего, беззубого рта ее по лицу расходились резкие морщины. В хижине у
них было тесно, скверно пахло, я уже подумывал о том, чтобы устроиться
снаружи, но к ночи вдруг похолодало, и не хотелось лязгать до зари зубами
в здешнем сыром лесу. Поэтому, утолив голод похлебкой и черным хлебом, мы
с Ральфом завернулись в плащи и собрались улечься спать на полу в
предоставленном месте. Я заварил для хозяйки целебное питье, и она уже
спала у стены под грудой звериных шкур, но Нидд ложиться явно не
собирался. Он снова встал на пороге, всматриваясь в темноту, словно бы
поджидал кого-то. Ральф, вздернув брови, многозначительно посмотрел на
меня, рука его потянулась к кинжалу. Но я покачал головой. Я успел
расслышать быстрые, легкие шаги по бревнам. Собака не залаяла, но
застучала хвостом по полу. Грубо выделанную оленью кожу, завешивавшую
дверной проем, отдернули, и в хижину влетел мальчик с торжествующей
ухмылкой на чумазом лице. Увидев меня и Ральфа, он вздрогнул, но отец
сказал ему что-то на их языке, и мальчишка, то и дело стреляя в нас
любопытными глазами, свалил с плеча вязанку хвороста прямо на стол,
развязал веревку и, опасливо покосившись в мою сторону, вытащил из-под
хвороста битую птицу, несколько кусков соленой свинины, какой-то сверток,
оказавшийся в развернутом виде парой кожаных штанов, и добрый, наточенный
кинжал, какими вооружали королевских воинов.
Я приблизился к столу и протянул руку. Хозяин насторожился, но не
тронулся с места, и мальчишка, помявшись, передал мне кинжал. Я взвесил
кинжал на ладони, подумал немного и, усмехнувшись, скинул его острием в
стол. Он задрожал, вонзившись в дерево.
- Неплохо ты нынче поохотился, а? И не надо сидеть всю ночь в кустах,
дожидаться тяги на рассвете. Стало быть, королевское войско расположилось
где-то неподалеку? Где же именно?
Мальчишка не отвечал, только испуганно таращился на меня, но в конце
концов при поддержке папаши я все-таки узнал от него то, что хотел.
Сведения были тревожные. Оказывается, королевское войско стояло
лагерем всего в пяти милях отсюда. Мальчишка спрятался на дереве прямо у
опушки леса, выжидая удобной минуты, чтобы украсть съестное. Так он
просидел довольно долго и слышал обрывки разговоров между солдатами,
отходившими облегчиться. И если только он правильно понял услышанное,
выходило, что войско должно, разумеется, завтра же продолжить путь по
главной дороге, однако один отряд отделится и двинется в Каэрлеон, дабы
доставить коменданту крепости какой-то приказ. И пойдут они, конечно,
кратчайшим путем, то есть через перевоз. И все лодки на перевозе будут
реквизированы.
Я посмотрел на Ральфа. Он уже застегивал у горла плащ. Я кивнул и
обратился к Нидду:
- Мы, к сожалению, должны уходить. Нам надо поспеть к перевозу раньше
королевского отряда, а он поскачет туда с первым светом. Так что
приходится ехать. Твой сын может нас проводить?
Мальчишка за медный грош, который я ему дал, готов был сделать что
угодно, а все тропки через болото он знал как свои пять пальцев. Мы
поблагодарили хозяина, оставили ему плату и обещанные снадобья и пустились
в путь. Мальчишка - его звали Гер - вел под уздцы моего коня.
Вызвездило. Сквозь рваные клочья тумана выглядывала четверть луны. Я
едва различал впереди себя тропу, но мальчишка шел уверенно. Его глаза
видели даже в густой тени под деревьями. Звери лесные в чащобе ступали еле
слышно, он же двигался совершенно беззвучно.
Ехать было трудно, тропа петляла, ничего не видно, сколько проехали -
не угадаешь. Но вот стволы впереди расступились, заросли раздвинулись, и
мы выехали на открытое пространство. Луна поднялась, разливая сквозь белую
дымку облаков тусклый, неверный свет. Теперь я отчетливо видел, где мы
едем. Кругом по-прежнему тянулись болота, справа и слева поблескивали окна
воды, как острова, окруженные чернотой. Копыта лошадей, хлюпая, засасывала
жидкая грязь. Шелестели и трещали камыши в человеческий рост высотой. Со
всех сторон орали лягушки, и время от времени что-то шумно плюхалось в
воду. Один раз чуть не из-под самых копыт моего коня, захлопав крыльями, с
гоготом вылетела большая белая болотная птица, и, если бы не рука
мальчишки на узде, не миновать мне вылететь из седла. После этого мои конь
пошел еще пугливее, вздрагивая при каждом легком всплеске, а в
подступавших заводях что-то булькало и пузырилось и в клочьях тумана над
водой мелькали болотные огни. Там и сям черным остовом торчали из трясины
нагие, мертвые деревья.
Дикая, зловещая окрестность, ядовитые испарения в воздухе. По
молчанию Ральфа я чувствовал, что ему страшно. Но проводник наш бойко
пробирался вперед, не сворачивая ни перед бегучими туманами, ни перед
блуждающими огнями, душами его умерших предков. Замешкался он только у
развилки двух троп, где стояло толстое сухое дерево высотой в два
человеческих роста, а в нем зияло большое дупло, источавшее слабое
зеленоватое свечение. Выхваченная этим зеленым тлением и лунным лучом,
смутно угадывалась фигура: глаза, рот, грубо вырезанные груди - древняя
безымянная богиня перекрестков, из своего дупла взирающая на путников,
точно сова - посвященная ей птица. А у ног ее на земле в половинке
раковины лежало, светясь гнилостным зеленым светом, приношение - остатки
какой-то рыбы. Ральф звучно, судорожно вздохнул, вскинул руку в
оборонительном жесте. А мальчишка Гер, глазом в сторону не поведя,
вполголоса произнес магическое слово и тут же снова двинулся по тропе.
Через полчаса, поднявшись на невысокий пригорок, мы увидели впереди
под луной широкое зеркало реки, и в свежем, проветренном воздухе запахло
морской солью.


Внизу, у самой воды, где чернела маленькая пристань, рдел путеводный
огонек. К нему с холмистой гряды, залитая лунным светом, сходила прямая
дорога. Мы остановили коней и обернулись поблагодарить мальчишку, но он
уже исчез, растворился в темноте, словно угасший блуждающий огонь над
болотом. И мы направили усталых коней под гору, туда, где мерцал огонек.
Спустившись к переправе, мы обнаружили, что удача оставила нас так же
внезапно и бесповоротно, как и проводник. У воды на верхушке столба горел
факел - маяк, но лодки на галечной отмели не было. Напрягая слух, я как
будто расслышал сквозь журчанье воды плеск весел в отдалении, попробовал
крикнуть, но не получил ответа.
- Он, похоже, должен скоро вернуться, - сказал мне Ральф, заглянув в
хижину перевозчика. - В очаге горит огонь, и дверь осталась отворенной.
- Тогда подождем в хижине, - решил я. - Королевский отряд едва ли
подымется в путь до петухов. Не так уж, верно, важен приказ, который
должны доставить в Каэрлеон, иначе гонца отправили бы ночью. Позаботься о
конях и приходи, отдохнем немного.
Хижина перевозчика была пуста, но в кольце камней, очертивших на полу
место очага, еще тлели остатки огня. Рядом была сложена горка сухих щепок,
и вскоре ласковый язычок пламени выбился из дров и стал лизать ломти
торфа. Ральф сразу же задремал, пригревшись, а я сидел и сонно глядел в
огонь, поджидая, когда вернется перевозчик.