Страница:
ареста, директор посоветовал мне взять из гимназии бумаги и покинуть Ялту
возможно скорее - да при этом не на пароходе, с которого полиция часто
снимала "неблагонадежных" пассажиров, а омнибусом. На рассвете я покинул
город. Вернее всего, немилость генерала Думбадзе была вызвана моей близостью
к семье Горького, которая незадолго до этого уехала из Ялты.
В советское время я был в Ялте два раза - насколько я помню, в 1932 и в
1938 году. В первый раз я жил в гостинице "Ореанда", второй раз - в Доме
отдыха Литературного Фонда.
Ялту я очень люблю и надеюсь еще побывать в ней.
Желаю Вам успеха в работе. Шлю искренний привет.
С. Маршак
Печатается по машинописной копии.
1 В письме от 22 февраля 1950 года А. А. Антонов (Ялта) рассказал о
своей работе по установлению памятных мест в Ялте; его интересовало, где
жили в городе писатели, художники, композиторы.
Москва, 22 марта 1950 г.
Уважаемая Ариадна Петровна,
Простите, что отвечаю Вам с некоторым опозданием. Я недавно вернулся из
санатории и на первых порах был очень занят.
Меня очень тронуло Ваше письмо [1], и я жалею, что нам с Вами не
пришлось увидеться лично. Гораздо легче рассказать о себе и о своей работе в
устной беседе, чем в коротком письме. Полагаю, что такая беседа могла бы
быть очень полезна для Вашей работы. Постараюсь ответить Вам вкратце.
Родился я в Воронеже в 1887 году. Отец работал на заводе. Он был
химик-практик, изобретатель. Писать я начал очень рано, а печататься стал
примерно с 1907-1908 года. Стихи мои помещались в Журиалах ("Северные
записки", "Русская мысль", "Сатирикон" и др.). Моими "крестными отцами" в
литературе были Владимир Васильевич Стасов и А. М. Горький. С первым я
встретился в 1902 году, со вторымв 1904 ом. Стасов был знаток русского
народного творчества и научил меня любить сказки и былины. Но особенно
большое значение в моей жизни имела встреча с Горьким. В то время ему было
36 лет, а мне 16. Из петербургской гимназии, где я тогда учился, он перевел
меня в Ялтинскую и поселил в семье Пешковых. Ялту я должен был покинуть в
1906 году, когда все, кто был близок к семье Пешковых, считался
"неблагонадежным". Меня вызвал директор гимназии и по секрету посоветовал
уехать из Ялты во избежание ареста и высылки. Это положение лишало меня
возможности продолжать учиться в России, и через несколько лет я уехал за
границу, в Англию, где поступил в университет. Вернулся я на родину в 1914
году.
Во время первой мировой войны я много работал по устройству
детей-беженцев, и это особенно подружило меня с той аудиторией, для которой
я пишу и сейчас.
В первые годы революции я работал по организации детских домов и
колоний и был одним из основателей театра для детей. Впоследствии я сочетал
свою литературную работу с редакционной. Это были времена, когда советская
литература для детей только создавалась.
На этой работе я еще больше сблизился с Алексеем Максимовичем Горьким.
Вы, вероятно, знаете, какую роль он сыграл в воспитании нового советского
человека и в создании нашей детской литературы. Посмотрите в "Правде" статьи
Горького, его письмо к детям-читателям и мою статью о детских письмах,
полученных Горьким перед съездом писателей, а также мой содоклад по детской
литературе на этом съезде.
Очень трудно в двух словах рассказать о моей редакторской работе. Скажу
только, что мне пришлось работать со многими писателями - с Житковым,
Гайдаром, Ильиным, Бианки, Чарушиным, Пантелеевым, Михалковым и другими.
С Маяковским я встретился в те времена, когда шла острая борьба за
новую, политическую, идейную детскую книгу и за высокое поэтическое
мастерство в этой области. В этой борьбе мы оказались с ним
единомышленниками, а наши нечастые встречи (я жил тогда в Ленинграде, а он -
в Москве) всегда были для меня большой радостью.
О том, как я работал над книжками, о которых Вы спрашиваете, могу
сейчас рассказать только очень бегло.
"Двенадцать месяцев" я писал в суровой, затемненной, военной Москве - в
часы отдыха от работы в газете и "Окнах ТАСС". Мне хотелось написать
жизнерадостную сказку для тех ребят, которые вновь наполнят наши театры
после победы, завоеванной их отцами.
Тему "Военной почты" мне подсказали на фронте бойцы, которым я читал
первую свою "Почту". Почти все, что я написал в этих стихах, мне рассказали
фронтовые почтальоны.
"Ледяной остров" я начал писать, прочитав газетное сообщение о
враче-герое, о его прыжке с парашютом на один из Новосибирских островов, а
кончил книжку только после встречи с человеком, совершившим этот подвиг, - с
капитаном медицинской службы Бурениным.
Вот Вам несколько фактов из моей жизни. Повторяю, в устном разговоре я
мог бы рассказать Вам гораздо больше и полнее о сущности той работы, которую
проделали писатели моего поколения. Я думаю, что для Вашей темы нужен не
сухой перечень дат и внешних событий. Гораздо важнее показать хотя бы на
примере одного писателя, какой путь прошла наша советская литература для
детей, какие задачи она ставила перед собой и ставит сейчас. Это - главное.
Желаю Вам успеха в работе.
Сердечный привет.
С. Маршак
1 В письме от 23 февраля 1950 года А. П. Бегучева (Саратов), студентка
пятого курса филологического факультета университета, рассказала о своей
дипломной работе, посвященной творчеству поэта; задала ряд вопросов по
биографии поэта.
Москва, 22 марта 1950 г.
Уважаемый Лев Захарович!
Моя длительная болезнь и накопившиеся за это время невыполненные
обязательства помешали мне ответить Вам своевременно [1]. Я и сейчас не
совсем здоров и не по силам перегружен текущей работой. Но все же я
внимательно прочел Вашу поэму "Белое золото" и переслал ее для ознакомления
в Детгиз и в редакцию журнала "Пионер" со своим отзывом. Передам я поэму и в
жюри конкурса на детскую книгу (при Министерстве просвещения).
Посылаю Вам копию моей рецензии [2] и надеюсь, что высказанные в ней
мысли и замечания будут Вам понятны.
Могу только добавить следующее. Я в одинаковой мере приемлю и
классический и свободный стих. Однако классический стих в применении к
современной теме требует некоторого преображения. Иначе он кажется сшитым не
по мерке, словно костюм, взятый напрокат. Конечно, это мое сравнение отнюдь
не относится к Вам и к Вашей поэме. У Вас нет столь явственного расхождения
содержания с формой. Но и Вам следует обратить внимание на выбор
стихотворного ритма и размера, наиболее соответствующего Вашему замыслу и
материалу. Ведь и классический стих допускает большое разнообразие интонации
и ритма. Как различно звучит один и тот же хорей или ямб у Пушкина, Майкова
и, скажем, у Твардовского.
В сюжете Вам следовало бы, на мой взгляд, больше проявить, определить
линию центральных фигур поэмы.
Очень трудно говорить о деталях художественного произведения в кратком
письме или рецензии. Если побываете в Москве, буду рад повидать Вас.
От души желаю Вам удачи в Вашей поэтической работе.
Мне было бы интересно узнать, кто Вы, сколько Вам лет, чем занимаетесь
[3].
С. Маршак
Печатается по машинописной копии.
1 В мае 1949 года редакция "Пионерской правды" передала С. Я. Маршаку
для отзыва поэму Л. З. Добкина (псевд.- Рощин) "Белое золото".
2 Автограф рецензии хранится в архиве поэта.
3 Л. З. Добкин - в то время финансовый работник в г. Ленинске
(Андижанская обл. Узбекской ССР); ему было 37 лет.
Москва, 28 марта 1950 г.
Уважаемый товарищ,
Простите, что отвечаю Вам с большим опозданием [1]. Я долго болел, а за
время болезни у меня накопилось множество рукописей.
Вашу сказку прочел внимательно. Очевидно, Вы не лишены литературных
способностей и воображения.
Однако то, что Вы пока делаете, еще очень наивно и по-любительски
расплывчато. У Вас была благородная задача - показать победу добра над злом,
но все это до такой степени абстрактно, что сказку легко можно принять за
рукопись, найденную 50 лет тому назад. Самая фантастическая сказка должна
быть основана на реальности, заключать в себе черты нашего времени, ратовать
за наши идеи. Волшебные сказки Андерсена, Гауфа, русские народные сказки
дают представление о той эпохе, в которую они были сочинены.
Дело не столько в быте, сколько в идеях, пронизывающих сказку. У Вас же
основные идеи слишком общи и туманны.
Трудно разговаривать с человеком, не зная его возраста и профессии.
Могу только посоветовать пробовать свои силы в литературе, если у Вас есть к
ней влечение, но каждый раз ставить перед собой более конкретную и строгую
задачу. Есть ли у Вас в городе опытные литературные консультанты, которые
могли бы Вам помочь? Если нет, свяжитесь с Областной Комиссией Союза
Советских писателей (Москва, ул. Воровского, 52).
Простите, если мое письмо покажется Вам несколько резким. Но в оценке
художественных произведений нужна полная откровенность.
Желаю Вам успеха в работе.
С. Маршак
1 В письме от 25 февраля 1950 года А. Е. Шапшал (Саратов), студентка
филологического факультета университета, напоминала С. Я. Маршаку, что год
тому назад прислала ему для отзыва свою пьесу "Сказка".
Москва, 28 марта 1950 г.
Дорогой Леопольд Леонидович,
Я долго болел, был в санатории, поэтому отвечаю на Ваше письмо [1] с
некоторым опозданием.
Вы жалуетесь на то, что стихи Вам не даются. Пусть это Вас не печалит.
Дело не в том, чтобы овладеть техникой стихосложения. Постарайтесь прежде
всего стать хорошим читателем стихов, то есть научиться понимать, чем
настоящая поэзия отличается от механического стихоплетства, иногда даже
очень гладкого. Многие читают стихи бегло, поверхностно, не вдумываясь в
образ и не вслушиваясь в музыку стиха. Если Вы научитесь этому искусству
сами, Вы многому научите ребят.
К сожалению, я не могу Вам рекомендовать никаких руководств к писанию
стихов. Эти "руководства", как Вы и сами знаете из опыта, ничего Вам не
дадут. Лучше всего читать поэтов и учиться у них. Внимательно прочитанные
Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Тютчев, Фет, Блок, Маяковский и лучшие из
современных поэтов покажут Вам, как разнообразен стих, как много мыслей,
чувств, образов он может передать.
Теперь скажу несколько слов о моей "Были-небылице". Ваш пионер
спрашивает, почему мой второй маляр так немногословен [2]. Он и должен был
быть таким по моему замыслу. Беседу ведет старик с пионерами, а добродушные,
но не слишком разговорчивые маляры только изредка подкрепляют слова старика
своими замечаниями. Я представлял себе второго маляра человеком
рассудительным, но зря слов не теряющим. Впрочем, у обоих маляров роль в
поэме небольшая. Это, так сказать, "аккомпанемент".
По Вашему письму видно, что Вы хороший, вдумчивый вожатый.
Желаю Вам успеха в работе.
С. Маршак
1 В письме от 7 января 1950 года Л. Л. Нейкен (Петрозаводск), старший
пионервожатый, спрашивал, "как научиться писать стихи".
2 В своем письме Л. Л. Нейкен привел недоуменный вопрос одного
пионера-семиклассника, почему второму маляру в повести в стихах
"Быль-небылица" отводится так мало места.
Москва, 17 апреля 1950 г.
Дорогой гвардии капитан,
Исполняю Вашу просьбу - посылаю Вам книгу сонетов, но отнюдь не советую
рассматривать ее, как "ценное пособие". Стихи есть стихи.
Кстати, о стихах. Не нужно Вам писать стихи по-английски [1]. Даже на
родном языке не так-то легко писать хорошо. А уж на языке, который Вы
изучаете в институте, писать и вовсе трудно.
Желаю Вам успеха в Вашей литературной работе [2]. Вы, очевидно, человек
способный. Только никогда не превращайте писание стихов в литературное
упражнение, которому предаются иной раз стихотворцы и переводчики стихов.
Писать надо каждый раз от всего сердца и во весь голос. То же откосится и к
переводам. Вы согласны со мной?
Будьте здоровы и счастливы.
С. Маршак
1 В письме от 21 марта 1950 года капитан Б. А. Эпельфельд прислал свое
стихотворение на английском языке (он учился заочно в институте иностранных
языков).
2 Б. А. Эпельфельд работал в редакции газеты воинской части.
(Москва), 5 июня 1950 г.
Дорогой Сергей Сергеевич,
Очень рад весточкам от Вас. Понемногу продолжаю работать над текстом.
Вместо -
И стали Волги берега
Захватчику могилой [2],
лучше читать так:
И стали Волги берега
Могильщику - могилой.
Это крепче
"Колыбельная", как мне кажется, должна быть после "Голубей". Другого
места для нее я не нахожу.
XI главка теперь начинается так:
Растет и крепнет дружный хор
Во всех краях земного шара.
Но с ним ведут упорный спор
Те, кто спешит разжечь костер,
Огонь всемирного пожара.
Следующая (XII) главка начинается так:
Суда с оружьем на борту
Заходят в порт французский.
Но не найдут они в порту
Рабочих для разгрузки.
Хоть грузы грузчику нужны,
Но не полезет в трюм он
Таскать снаряды для войны,
Что затевает Трумэн!
Решенье приняли одно
Бельгийцы и французы:
Для безопасности на дно
Отправить эти грузы!
Следующая главка - "У дела мира есть свои // Надежные солдаты" и т. д.
Мне хотелось, чтобы ответ "Хору зачинщиков войны" был поострее. Не
знаю, удалось ли. Кстати, не думаете ли Вы, дорогой Сергей Сергеевич, что
некоторые строфы (как, например, рассказ о мальчике в подвале во время
"воздушной тревоги" и другие отрывки беллетристического характера) следует
дать не в пении, а в чтении? Выбрасывать эти отрывки было бы жалко, а
подходят ли они для пения или для речитатива, - не знаю.
Вы правильно называете все это произведение "Ораторией".
Все изменения и поправки, которые я вношу в текст, непременно буду
посылать Вам, если будет оказия. На пригородную почту я не слишком надеюсь,
- письма идут очень медленно.
Я болею, но ехать в санаторию не могу - очень много забот. Если мне
удастся в ближайшее воскресенье навестить на Николиной Горе брата [3],
который заболел костным туберкулезом, побываю у Вас.
Обнимаю Вас и желаю Вам здоровья, бодрости. Моя жена и я шлем сердечный
привет Мире Александровне [4].
Ваш С. Маршак
Автографы писем С. Я. Маршака к С. С. Прокофьеву хранятся в ЦГАЛИ (фонд
1929). Переписка между композитором и поэтом в период работы над ораторией
"На страже мира" (лето 1950 г.) частично опубликована в журнале "Советская
музыка", 1962, Э3, в статье М. Прокофьевой-Мендельсон "Как создавалась
оратория "На страже мира". Эта работа была начата по инициативе А. А.
Фадеева.
1 Выдающийся советский композитор С. С. Прокофьев (1891-1953) - летом
1950 года жил у себя на даче на Николиной Горе (под Звенигородом).
2 Все стихотворные тексты, приводимые в письмах С. Я. Маршака, являются
вариантами, не вошедшими в окончательную редакцию.
3 И. Я. Маршак (М. Ильин).
4 М. А. Прокофьева-Мендельсон, жена композитора.
Москва, 7 июня 1950 г.
Дорогой Сергей Сергеевич,
Посылаю Вам сокращенный (и, надо сказать, довольно значительно
сокращенный) текст. На всякий случай я помечаю красным, карандашом те места,
которые можно - при надобности - еще сократить, если от этого не пострадает
разнообразие ритма и содержательность текста.
Я продолжаю работать над стихами и, может быть, внесу некоторые
изменения во вторую половину текста и особенно в последнюю его часть.
Было бы хорошо, если бы Вы держали меня в курсе того, что Вы делаете.
Не можете ли позвонить ко мне по телефону или написать мне, когда это
потребуется? В ближайшее время я буду еще в Москве. Большую часть дня
провожу дома - особенно утром до 12-ти и вечером после восьми.
Желаю Вам здоровья, шлю Вам и Мире Александровне сердечный привет.
С. Маршак
(Москва), 3 июля 1950 г.
Дорогой Сергей Сергеевич,
Александр Александрович до сих пор ко мне не звонил [1]. Я даже не
знаю, на даче ли он сейчас. Если его там нет, как бы не затерялся в его
отсутствие текст. Посоветоваться с ним было бы лучше при встрече.
Повидаться с ним не мешало бы, тем более, что журналы настойчиво
добиваются печатания текста, который им так нужен будет ко времени
завершения сбора подписей [2]. Особенно настойчиво торопит Твардовский,
редактор "Нового мира".
На всякий случай я передал через невестку Александра Александровича
просьбу о том, чтобы он позвонил ко мне. Ближайшую неделю я, вероятно, еще
проведу в Москве, хотя чувствую себя с каждым днем хуже. Отекают руки, плохо
сплю.
Посылаю Вам третье четверостишие от самого начала. Вот оно:
И эта глиняная печь
Свое проклятье шлет
Тому, кто дом крестьянский сжечь
Отправил самолет.
Это ли четверостишие Вам нужно? [3]
На всякий случай вот Вам и другое опущенное четверостишие (второе от
начала третьей главки):
Пропали в сумраке дома,
Исчезли фонари.
На сотни верст сплошная тьма
До утренней зари.
Если еще что-нибудь понадобится, сообщите.
Ответили ли Вы Антону Шварцу по поводу предложения Ленинградской
филармонии? [4] Он несколько раз звонил ко мне. Как Ваше здоровье? От всей
души желаю Вам бодрости. Привет Мире Александровне.
Ваш С. Маршак
1 В письме от 28 июня 1950 года С. С. Прокофьев писал С. Я. Маршаку:
"Дорогой Самуил Яковлевич. Во время нашей последней встречи мы говорили о
том, что надо бы посоветоваться насчет нового текста с А. А. Фадеевым.
Исходя из этого, я направил текст Александру Александровичу и теперь жду,
что он свяжется с Вами, со мною или с нами обоими. Не звонил ли он Вам?"
2 Сбор подписей под Стокгольмским воззванием.
3 "Мне очень нужно для работы, - писал С. С. Прокофьев, - третье
четверостишие от самого начала, которое было одно время Вами купировано и
которое Вы в последний раз обещали восстановить".
4 Речь идет о первом исполнении оратории в Ленинграде. А. И. Шварц
(1896-1954) - мастер художественного слова.
Москва, 11 июля 1950 г.
Дорогой Сергей Сергеевич,
Как мы условились [1], посылаю Вам текст оратории с некоторыми
изменениями и сокращениями. Это - более или менее окончательный текст. Может
быть, если это не помешает Вашей работе, я внесу еще некоторые небольшие
поправки. Кажется, теперь все становится на место. Что Вы думаете о названии
оратории - "Слава миру"? Если Вам или мне придет в голову что-нибудь еще
более подходящее, успеем заменить.
Очень удачна мысль о введении чтеца. Это придаст оратории действенность
и еще более оправдает название "оратория", а также даст нам возможность
избежать чрезмерных сокращений текста. Кстати, роль чтеца согласен взять на
себя при исполнении для радио Ираклий Андроников. Он прекрасно читает и
великолепно чувствует и понимает музыку, - следовательно, чтение не будет
противоречить музыкальному строю оратории.
Прочтите, пожалуйста, текст, который я Вам посылаю, и напишите мне,
что, по-Вашему, будет исполняться чтецом.
Вчера с Ан. К. Тарасенковым [2] мы внимательно прочитали текст и
обсудили со всех точек зрения. Кажется, все на месте. А сейчас ко мне
неожиданно позвонил А. А. Фадеев, и я ему прочел всю ораторию. Он очень
доволен, - говорит, что вещь стала гораздо сильнее после того, как почти все
декларативные места я заменил более конкретными. Замечаний у него нет, кроме
одного: ему кажется, что "сверчок" в "Колыбельной" придает этой песне
несколько традиционный характер. Сейчас, он думает, сверчок - явление
довольно редкое. Попробую чем-нибудь заменить сверчка, хоть это трудно.
Название "Слава миру" кажется ему не вполне соответствующим положению вещей
в мире, где еще идет борьба за мир. Я назвал бы ораторию "Война за мир",
если бы не было романа Панферова "Борьба за мир". А. К. Тарасенков
предлагает назвать: "Слово о мире". Что Вы думаете по этому поводу? Не знаю,
что делать со "сверчком". Не опустить ли всю "Колыбельную"?
А. А. Фадеев просит передать Вам самый теплый привет. Он очень жалеет,
что не может заехать к Вам. Крепко обнимаю Вас и шлю сердечный привет Мире
Александровне.
Ваш С. Маршак
1 Текст оратории, в том числе "Колыбельной", еще раз перерабатывался С.
Я. Маршаком в 1955 и 1963 годах (см. т. 5 наст. изд.).
2 А. К. Тарасенков (1909-1952), литературный критик, член редакционной
коллегии журнала "Новый мир". Текст оратории "На страже мира" был намечен к
публикации в журнале.
Москва, 14 июля 1950 г.
Дорогой Сергей Сергеевич,
Пишу Вам в редакции [1].
Сейчас переписали на машинке тот текст, который идет в печать. Новые
поправки внесены после разговора с А. А. Фадеевым и обсуждения стихов в
редакции.
Кажется, теперь текст дошел до большей стройности, четкости и легкости.
Посылаю его Вам. Замените им прежние.
Обнимаю Вас и желаю Вам бодрости. Мой сердечный привет Мире
Александровне.
Ваш С. Маршак
1 В редакции журнала "Новый мир". Здесь готовился к публикации текст
оратории "На страже мира" ("Новый мир", 1950, Э8).
Москва, 18 ноября 1950 г.
Дорогой товарищ Аалы Токомбаев,
Простите меня, что отвечаю Вам с некоторым опозданием. Я болею и
завален работой.
Все, что Вы пишете об отношении к переводам, я считаю совершенно
правильным [1]. Без известной свободы в обращении с текстом подлинника
невозможен поэтический перевод. Что же касается детской книги, где нужна
особенная живость, простота и ясность, то там поэт-переводчик имеет еще
большие права. Вы поступили правильно, добавив яблони, груши и ореховые
деревья к числу деревьев, упомянутых в моей книге. А уж о верблюде Вы
несомненно можете рассказать больше и лучше меня.
Желаю Вам здоровья и новых успехов в Вашей работе над стихами и
переводами стихов.
Шлю Вам искренний привет и крепко жму Вашу руку.
С. Маршак
1 В письме от 12 октября 1950 года из Фрунзе народный поэт Киргизской
ССР А. Токомбаев (р. 1904 г.) рассказал о своей работе над переводом
стихотворений С. Я. Маршака для детей: "Для того чтобы стихи были понятны
киргизским детям, - писал он, - я сделал некоторые изменения: пересказ
куплетов, некоторые дополнения куплетов... в "Праздник леса" я добавил
яблоки, груши и ореховые деревья, ибо дети Средней Азии прежде всего...
сажают фруктовые деревья. Я полагаю, что такие отклонения не противоречат
Вашим мыслям... В четверостишии "Верблюд" я прибавил куплет и т. д.".
Москва, 8 января 1951 г.
Глубокоуважаемый Владислав Евгеньевич,
Меня глубоко тронул Ваш привет и лестная оценка моей статьи [1]. Мне
было особенно приятно услышать дружеское слово из уст замечательного
исследователя и ценителя некрасовской поэзии.
Очень хотел бы получить весточку о состоянии Вашего здоровья. От всей
души желаю Вам бодрости и сил.
Я с радостью согласился бы на Ваше предложение - прочесть доклад о
мастерстве Некрасова [2], - но лишен возможности побывать в Ленинграде в
ближайшее время. После года непрерывной и напряженной работы я уезжаю
лечиться в подмосковный санаторий и вернусь не раньше февраля.
Приветствуйте от моего имени "черноглазое дитя" - Клару Бикбулатову
[3]. Жена моя и я отлично помним ее и желаем ей успеха в работе.
Крепко жму Вашу руку.
Преданный Вам
С. Маршак
1 В письме от 18 декабря 1950 года из Ленинграда известный некрасовед
В. Е. Евгеньев-Максимов (1883-1955) высоко оценил "Заметки о мастерстве" С.
Я. Маршака ("Новый мир", 1950, Э 12), особенно замечания поэта о
художественных приемах Н. А. Некрасова.
2 В. Е. Евгеньев-Максимов приглашал С. Я. Маршака сделать доклад о
мастерстве Некрасова на II Всесоюзной конференции некрасоведов в середине
января в Ленинграде.
3 Студентка пятого курса; во время войны жила в Алма-Ате в одном доме с
семьей С. Я. Маршака.
Москва, 2 июня 1951 г.
Мой дорогой Владимир Васильевич,
От всей души поздравляю Вас с двойным юбилеем [1] и желаю Вам многих
лет счастливого труда.
Очень жалею, что моя болезнь помешала мне и Софье Михайловне
отпраздновать вместе с Вами этот день.
Крепко жму руку.
Ваш С. Маршак
Вот Вам восемь строчек стихов на память. Когда поправлюсь, напишу
больше.
Любому ребенку известно,
Что в нашей работе совместной
Мы были не Лебедь и Рак,
А Лебедев и Маршак.
Мы с вами над книжкою детской
Еще потрудиться должны
Во имя великой Советской,
Лелеющей детство, страны!
1 Двойной юбилей художника В. В. Лебедева - 60 лет со дня рождения и 40
лет его творческой деятельности.
Москва, 8 декабря 1951 г.
Уважаемый Федор Иванович,
С весны до сего времени я почти непрерывно болею, дважды перенес
воспаление легких, дважды лежал в больнице. Да и сейчас еще не совсем
поправился и с трудом отвечаю на письма моих - довольно многочисленных -
корреспондентов. Поэтому Вы не должны сетовать на меня за то, что отвечаю
Вам с таким опозданием [1]. По моей просьбе помощница моя писала Вам о тех
обстоятельствах, которые помешали мне ответить Вам своевременно.
В редакциях наших издательств я не состою и потому не могу оказать Вам
возможно скорее - да при этом не на пароходе, с которого полиция часто
снимала "неблагонадежных" пассажиров, а омнибусом. На рассвете я покинул
город. Вернее всего, немилость генерала Думбадзе была вызвана моей близостью
к семье Горького, которая незадолго до этого уехала из Ялты.
В советское время я был в Ялте два раза - насколько я помню, в 1932 и в
1938 году. В первый раз я жил в гостинице "Ореанда", второй раз - в Доме
отдыха Литературного Фонда.
Ялту я очень люблю и надеюсь еще побывать в ней.
Желаю Вам успеха в работе. Шлю искренний привет.
С. Маршак
Печатается по машинописной копии.
1 В письме от 22 февраля 1950 года А. А. Антонов (Ялта) рассказал о
своей работе по установлению памятных мест в Ялте; его интересовало, где
жили в городе писатели, художники, композиторы.
Москва, 22 марта 1950 г.
Уважаемая Ариадна Петровна,
Простите, что отвечаю Вам с некоторым опозданием. Я недавно вернулся из
санатории и на первых порах был очень занят.
Меня очень тронуло Ваше письмо [1], и я жалею, что нам с Вами не
пришлось увидеться лично. Гораздо легче рассказать о себе и о своей работе в
устной беседе, чем в коротком письме. Полагаю, что такая беседа могла бы
быть очень полезна для Вашей работы. Постараюсь ответить Вам вкратце.
Родился я в Воронеже в 1887 году. Отец работал на заводе. Он был
химик-практик, изобретатель. Писать я начал очень рано, а печататься стал
примерно с 1907-1908 года. Стихи мои помещались в Журиалах ("Северные
записки", "Русская мысль", "Сатирикон" и др.). Моими "крестными отцами" в
литературе были Владимир Васильевич Стасов и А. М. Горький. С первым я
встретился в 1902 году, со вторымв 1904 ом. Стасов был знаток русского
народного творчества и научил меня любить сказки и былины. Но особенно
большое значение в моей жизни имела встреча с Горьким. В то время ему было
36 лет, а мне 16. Из петербургской гимназии, где я тогда учился, он перевел
меня в Ялтинскую и поселил в семье Пешковых. Ялту я должен был покинуть в
1906 году, когда все, кто был близок к семье Пешковых, считался
"неблагонадежным". Меня вызвал директор гимназии и по секрету посоветовал
уехать из Ялты во избежание ареста и высылки. Это положение лишало меня
возможности продолжать учиться в России, и через несколько лет я уехал за
границу, в Англию, где поступил в университет. Вернулся я на родину в 1914
году.
Во время первой мировой войны я много работал по устройству
детей-беженцев, и это особенно подружило меня с той аудиторией, для которой
я пишу и сейчас.
В первые годы революции я работал по организации детских домов и
колоний и был одним из основателей театра для детей. Впоследствии я сочетал
свою литературную работу с редакционной. Это были времена, когда советская
литература для детей только создавалась.
На этой работе я еще больше сблизился с Алексеем Максимовичем Горьким.
Вы, вероятно, знаете, какую роль он сыграл в воспитании нового советского
человека и в создании нашей детской литературы. Посмотрите в "Правде" статьи
Горького, его письмо к детям-читателям и мою статью о детских письмах,
полученных Горьким перед съездом писателей, а также мой содоклад по детской
литературе на этом съезде.
Очень трудно в двух словах рассказать о моей редакторской работе. Скажу
только, что мне пришлось работать со многими писателями - с Житковым,
Гайдаром, Ильиным, Бианки, Чарушиным, Пантелеевым, Михалковым и другими.
С Маяковским я встретился в те времена, когда шла острая борьба за
новую, политическую, идейную детскую книгу и за высокое поэтическое
мастерство в этой области. В этой борьбе мы оказались с ним
единомышленниками, а наши нечастые встречи (я жил тогда в Ленинграде, а он -
в Москве) всегда были для меня большой радостью.
О том, как я работал над книжками, о которых Вы спрашиваете, могу
сейчас рассказать только очень бегло.
"Двенадцать месяцев" я писал в суровой, затемненной, военной Москве - в
часы отдыха от работы в газете и "Окнах ТАСС". Мне хотелось написать
жизнерадостную сказку для тех ребят, которые вновь наполнят наши театры
после победы, завоеванной их отцами.
Тему "Военной почты" мне подсказали на фронте бойцы, которым я читал
первую свою "Почту". Почти все, что я написал в этих стихах, мне рассказали
фронтовые почтальоны.
"Ледяной остров" я начал писать, прочитав газетное сообщение о
враче-герое, о его прыжке с парашютом на один из Новосибирских островов, а
кончил книжку только после встречи с человеком, совершившим этот подвиг, - с
капитаном медицинской службы Бурениным.
Вот Вам несколько фактов из моей жизни. Повторяю, в устном разговоре я
мог бы рассказать Вам гораздо больше и полнее о сущности той работы, которую
проделали писатели моего поколения. Я думаю, что для Вашей темы нужен не
сухой перечень дат и внешних событий. Гораздо важнее показать хотя бы на
примере одного писателя, какой путь прошла наша советская литература для
детей, какие задачи она ставила перед собой и ставит сейчас. Это - главное.
Желаю Вам успеха в работе.
Сердечный привет.
С. Маршак
1 В письме от 23 февраля 1950 года А. П. Бегучева (Саратов), студентка
пятого курса филологического факультета университета, рассказала о своей
дипломной работе, посвященной творчеству поэта; задала ряд вопросов по
биографии поэта.
Москва, 22 марта 1950 г.
Уважаемый Лев Захарович!
Моя длительная болезнь и накопившиеся за это время невыполненные
обязательства помешали мне ответить Вам своевременно [1]. Я и сейчас не
совсем здоров и не по силам перегружен текущей работой. Но все же я
внимательно прочел Вашу поэму "Белое золото" и переслал ее для ознакомления
в Детгиз и в редакцию журнала "Пионер" со своим отзывом. Передам я поэму и в
жюри конкурса на детскую книгу (при Министерстве просвещения).
Посылаю Вам копию моей рецензии [2] и надеюсь, что высказанные в ней
мысли и замечания будут Вам понятны.
Могу только добавить следующее. Я в одинаковой мере приемлю и
классический и свободный стих. Однако классический стих в применении к
современной теме требует некоторого преображения. Иначе он кажется сшитым не
по мерке, словно костюм, взятый напрокат. Конечно, это мое сравнение отнюдь
не относится к Вам и к Вашей поэме. У Вас нет столь явственного расхождения
содержания с формой. Но и Вам следует обратить внимание на выбор
стихотворного ритма и размера, наиболее соответствующего Вашему замыслу и
материалу. Ведь и классический стих допускает большое разнообразие интонации
и ритма. Как различно звучит один и тот же хорей или ямб у Пушкина, Майкова
и, скажем, у Твардовского.
В сюжете Вам следовало бы, на мой взгляд, больше проявить, определить
линию центральных фигур поэмы.
Очень трудно говорить о деталях художественного произведения в кратком
письме или рецензии. Если побываете в Москве, буду рад повидать Вас.
От души желаю Вам удачи в Вашей поэтической работе.
Мне было бы интересно узнать, кто Вы, сколько Вам лет, чем занимаетесь
[3].
С. Маршак
Печатается по машинописной копии.
1 В мае 1949 года редакция "Пионерской правды" передала С. Я. Маршаку
для отзыва поэму Л. З. Добкина (псевд.- Рощин) "Белое золото".
2 Автограф рецензии хранится в архиве поэта.
3 Л. З. Добкин - в то время финансовый работник в г. Ленинске
(Андижанская обл. Узбекской ССР); ему было 37 лет.
Москва, 28 марта 1950 г.
Уважаемый товарищ,
Простите, что отвечаю Вам с большим опозданием [1]. Я долго болел, а за
время болезни у меня накопилось множество рукописей.
Вашу сказку прочел внимательно. Очевидно, Вы не лишены литературных
способностей и воображения.
Однако то, что Вы пока делаете, еще очень наивно и по-любительски
расплывчато. У Вас была благородная задача - показать победу добра над злом,
но все это до такой степени абстрактно, что сказку легко можно принять за
рукопись, найденную 50 лет тому назад. Самая фантастическая сказка должна
быть основана на реальности, заключать в себе черты нашего времени, ратовать
за наши идеи. Волшебные сказки Андерсена, Гауфа, русские народные сказки
дают представление о той эпохе, в которую они были сочинены.
Дело не столько в быте, сколько в идеях, пронизывающих сказку. У Вас же
основные идеи слишком общи и туманны.
Трудно разговаривать с человеком, не зная его возраста и профессии.
Могу только посоветовать пробовать свои силы в литературе, если у Вас есть к
ней влечение, но каждый раз ставить перед собой более конкретную и строгую
задачу. Есть ли у Вас в городе опытные литературные консультанты, которые
могли бы Вам помочь? Если нет, свяжитесь с Областной Комиссией Союза
Советских писателей (Москва, ул. Воровского, 52).
Простите, если мое письмо покажется Вам несколько резким. Но в оценке
художественных произведений нужна полная откровенность.
Желаю Вам успеха в работе.
С. Маршак
1 В письме от 25 февраля 1950 года А. Е. Шапшал (Саратов), студентка
филологического факультета университета, напоминала С. Я. Маршаку, что год
тому назад прислала ему для отзыва свою пьесу "Сказка".
Москва, 28 марта 1950 г.
Дорогой Леопольд Леонидович,
Я долго болел, был в санатории, поэтому отвечаю на Ваше письмо [1] с
некоторым опозданием.
Вы жалуетесь на то, что стихи Вам не даются. Пусть это Вас не печалит.
Дело не в том, чтобы овладеть техникой стихосложения. Постарайтесь прежде
всего стать хорошим читателем стихов, то есть научиться понимать, чем
настоящая поэзия отличается от механического стихоплетства, иногда даже
очень гладкого. Многие читают стихи бегло, поверхностно, не вдумываясь в
образ и не вслушиваясь в музыку стиха. Если Вы научитесь этому искусству
сами, Вы многому научите ребят.
К сожалению, я не могу Вам рекомендовать никаких руководств к писанию
стихов. Эти "руководства", как Вы и сами знаете из опыта, ничего Вам не
дадут. Лучше всего читать поэтов и учиться у них. Внимательно прочитанные
Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Тютчев, Фет, Блок, Маяковский и лучшие из
современных поэтов покажут Вам, как разнообразен стих, как много мыслей,
чувств, образов он может передать.
Теперь скажу несколько слов о моей "Были-небылице". Ваш пионер
спрашивает, почему мой второй маляр так немногословен [2]. Он и должен был
быть таким по моему замыслу. Беседу ведет старик с пионерами, а добродушные,
но не слишком разговорчивые маляры только изредка подкрепляют слова старика
своими замечаниями. Я представлял себе второго маляра человеком
рассудительным, но зря слов не теряющим. Впрочем, у обоих маляров роль в
поэме небольшая. Это, так сказать, "аккомпанемент".
По Вашему письму видно, что Вы хороший, вдумчивый вожатый.
Желаю Вам успеха в работе.
С. Маршак
1 В письме от 7 января 1950 года Л. Л. Нейкен (Петрозаводск), старший
пионервожатый, спрашивал, "как научиться писать стихи".
2 В своем письме Л. Л. Нейкен привел недоуменный вопрос одного
пионера-семиклассника, почему второму маляру в повести в стихах
"Быль-небылица" отводится так мало места.
Москва, 17 апреля 1950 г.
Дорогой гвардии капитан,
Исполняю Вашу просьбу - посылаю Вам книгу сонетов, но отнюдь не советую
рассматривать ее, как "ценное пособие". Стихи есть стихи.
Кстати, о стихах. Не нужно Вам писать стихи по-английски [1]. Даже на
родном языке не так-то легко писать хорошо. А уж на языке, который Вы
изучаете в институте, писать и вовсе трудно.
Желаю Вам успеха в Вашей литературной работе [2]. Вы, очевидно, человек
способный. Только никогда не превращайте писание стихов в литературное
упражнение, которому предаются иной раз стихотворцы и переводчики стихов.
Писать надо каждый раз от всего сердца и во весь голос. То же откосится и к
переводам. Вы согласны со мной?
Будьте здоровы и счастливы.
С. Маршак
1 В письме от 21 марта 1950 года капитан Б. А. Эпельфельд прислал свое
стихотворение на английском языке (он учился заочно в институте иностранных
языков).
2 Б. А. Эпельфельд работал в редакции газеты воинской части.
(Москва), 5 июня 1950 г.
Дорогой Сергей Сергеевич,
Очень рад весточкам от Вас. Понемногу продолжаю работать над текстом.
Вместо -
И стали Волги берега
Захватчику могилой [2],
лучше читать так:
И стали Волги берега
Могильщику - могилой.
Это крепче
"Колыбельная", как мне кажется, должна быть после "Голубей". Другого
места для нее я не нахожу.
XI главка теперь начинается так:
Растет и крепнет дружный хор
Во всех краях земного шара.
Но с ним ведут упорный спор
Те, кто спешит разжечь костер,
Огонь всемирного пожара.
Следующая (XII) главка начинается так:
Суда с оружьем на борту
Заходят в порт французский.
Но не найдут они в порту
Рабочих для разгрузки.
Хоть грузы грузчику нужны,
Но не полезет в трюм он
Таскать снаряды для войны,
Что затевает Трумэн!
Решенье приняли одно
Бельгийцы и французы:
Для безопасности на дно
Отправить эти грузы!
Следующая главка - "У дела мира есть свои // Надежные солдаты" и т. д.
Мне хотелось, чтобы ответ "Хору зачинщиков войны" был поострее. Не
знаю, удалось ли. Кстати, не думаете ли Вы, дорогой Сергей Сергеевич, что
некоторые строфы (как, например, рассказ о мальчике в подвале во время
"воздушной тревоги" и другие отрывки беллетристического характера) следует
дать не в пении, а в чтении? Выбрасывать эти отрывки было бы жалко, а
подходят ли они для пения или для речитатива, - не знаю.
Вы правильно называете все это произведение "Ораторией".
Все изменения и поправки, которые я вношу в текст, непременно буду
посылать Вам, если будет оказия. На пригородную почту я не слишком надеюсь,
- письма идут очень медленно.
Я болею, но ехать в санаторию не могу - очень много забот. Если мне
удастся в ближайшее воскресенье навестить на Николиной Горе брата [3],
который заболел костным туберкулезом, побываю у Вас.
Обнимаю Вас и желаю Вам здоровья, бодрости. Моя жена и я шлем сердечный
привет Мире Александровне [4].
Ваш С. Маршак
Автографы писем С. Я. Маршака к С. С. Прокофьеву хранятся в ЦГАЛИ (фонд
1929). Переписка между композитором и поэтом в период работы над ораторией
"На страже мира" (лето 1950 г.) частично опубликована в журнале "Советская
музыка", 1962, Э3, в статье М. Прокофьевой-Мендельсон "Как создавалась
оратория "На страже мира". Эта работа была начата по инициативе А. А.
Фадеева.
1 Выдающийся советский композитор С. С. Прокофьев (1891-1953) - летом
1950 года жил у себя на даче на Николиной Горе (под Звенигородом).
2 Все стихотворные тексты, приводимые в письмах С. Я. Маршака, являются
вариантами, не вошедшими в окончательную редакцию.
3 И. Я. Маршак (М. Ильин).
4 М. А. Прокофьева-Мендельсон, жена композитора.
Москва, 7 июня 1950 г.
Дорогой Сергей Сергеевич,
Посылаю Вам сокращенный (и, надо сказать, довольно значительно
сокращенный) текст. На всякий случай я помечаю красным, карандашом те места,
которые можно - при надобности - еще сократить, если от этого не пострадает
разнообразие ритма и содержательность текста.
Я продолжаю работать над стихами и, может быть, внесу некоторые
изменения во вторую половину текста и особенно в последнюю его часть.
Было бы хорошо, если бы Вы держали меня в курсе того, что Вы делаете.
Не можете ли позвонить ко мне по телефону или написать мне, когда это
потребуется? В ближайшее время я буду еще в Москве. Большую часть дня
провожу дома - особенно утром до 12-ти и вечером после восьми.
Желаю Вам здоровья, шлю Вам и Мире Александровне сердечный привет.
С. Маршак
(Москва), 3 июля 1950 г.
Дорогой Сергей Сергеевич,
Александр Александрович до сих пор ко мне не звонил [1]. Я даже не
знаю, на даче ли он сейчас. Если его там нет, как бы не затерялся в его
отсутствие текст. Посоветоваться с ним было бы лучше при встрече.
Повидаться с ним не мешало бы, тем более, что журналы настойчиво
добиваются печатания текста, который им так нужен будет ко времени
завершения сбора подписей [2]. Особенно настойчиво торопит Твардовский,
редактор "Нового мира".
На всякий случай я передал через невестку Александра Александровича
просьбу о том, чтобы он позвонил ко мне. Ближайшую неделю я, вероятно, еще
проведу в Москве, хотя чувствую себя с каждым днем хуже. Отекают руки, плохо
сплю.
Посылаю Вам третье четверостишие от самого начала. Вот оно:
И эта глиняная печь
Свое проклятье шлет
Тому, кто дом крестьянский сжечь
Отправил самолет.
Это ли четверостишие Вам нужно? [3]
На всякий случай вот Вам и другое опущенное четверостишие (второе от
начала третьей главки):
Пропали в сумраке дома,
Исчезли фонари.
На сотни верст сплошная тьма
До утренней зари.
Если еще что-нибудь понадобится, сообщите.
Ответили ли Вы Антону Шварцу по поводу предложения Ленинградской
филармонии? [4] Он несколько раз звонил ко мне. Как Ваше здоровье? От всей
души желаю Вам бодрости. Привет Мире Александровне.
Ваш С. Маршак
1 В письме от 28 июня 1950 года С. С. Прокофьев писал С. Я. Маршаку:
"Дорогой Самуил Яковлевич. Во время нашей последней встречи мы говорили о
том, что надо бы посоветоваться насчет нового текста с А. А. Фадеевым.
Исходя из этого, я направил текст Александру Александровичу и теперь жду,
что он свяжется с Вами, со мною или с нами обоими. Не звонил ли он Вам?"
2 Сбор подписей под Стокгольмским воззванием.
3 "Мне очень нужно для работы, - писал С. С. Прокофьев, - третье
четверостишие от самого начала, которое было одно время Вами купировано и
которое Вы в последний раз обещали восстановить".
4 Речь идет о первом исполнении оратории в Ленинграде. А. И. Шварц
(1896-1954) - мастер художественного слова.
Москва, 11 июля 1950 г.
Дорогой Сергей Сергеевич,
Как мы условились [1], посылаю Вам текст оратории с некоторыми
изменениями и сокращениями. Это - более или менее окончательный текст. Может
быть, если это не помешает Вашей работе, я внесу еще некоторые небольшие
поправки. Кажется, теперь все становится на место. Что Вы думаете о названии
оратории - "Слава миру"? Если Вам или мне придет в голову что-нибудь еще
более подходящее, успеем заменить.
Очень удачна мысль о введении чтеца. Это придаст оратории действенность
и еще более оправдает название "оратория", а также даст нам возможность
избежать чрезмерных сокращений текста. Кстати, роль чтеца согласен взять на
себя при исполнении для радио Ираклий Андроников. Он прекрасно читает и
великолепно чувствует и понимает музыку, - следовательно, чтение не будет
противоречить музыкальному строю оратории.
Прочтите, пожалуйста, текст, который я Вам посылаю, и напишите мне,
что, по-Вашему, будет исполняться чтецом.
Вчера с Ан. К. Тарасенковым [2] мы внимательно прочитали текст и
обсудили со всех точек зрения. Кажется, все на месте. А сейчас ко мне
неожиданно позвонил А. А. Фадеев, и я ему прочел всю ораторию. Он очень
доволен, - говорит, что вещь стала гораздо сильнее после того, как почти все
декларативные места я заменил более конкретными. Замечаний у него нет, кроме
одного: ему кажется, что "сверчок" в "Колыбельной" придает этой песне
несколько традиционный характер. Сейчас, он думает, сверчок - явление
довольно редкое. Попробую чем-нибудь заменить сверчка, хоть это трудно.
Название "Слава миру" кажется ему не вполне соответствующим положению вещей
в мире, где еще идет борьба за мир. Я назвал бы ораторию "Война за мир",
если бы не было романа Панферова "Борьба за мир". А. К. Тарасенков
предлагает назвать: "Слово о мире". Что Вы думаете по этому поводу? Не знаю,
что делать со "сверчком". Не опустить ли всю "Колыбельную"?
А. А. Фадеев просит передать Вам самый теплый привет. Он очень жалеет,
что не может заехать к Вам. Крепко обнимаю Вас и шлю сердечный привет Мире
Александровне.
Ваш С. Маршак
1 Текст оратории, в том числе "Колыбельной", еще раз перерабатывался С.
Я. Маршаком в 1955 и 1963 годах (см. т. 5 наст. изд.).
2 А. К. Тарасенков (1909-1952), литературный критик, член редакционной
коллегии журнала "Новый мир". Текст оратории "На страже мира" был намечен к
публикации в журнале.
Москва, 14 июля 1950 г.
Дорогой Сергей Сергеевич,
Пишу Вам в редакции [1].
Сейчас переписали на машинке тот текст, который идет в печать. Новые
поправки внесены после разговора с А. А. Фадеевым и обсуждения стихов в
редакции.
Кажется, теперь текст дошел до большей стройности, четкости и легкости.
Посылаю его Вам. Замените им прежние.
Обнимаю Вас и желаю Вам бодрости. Мой сердечный привет Мире
Александровне.
Ваш С. Маршак
1 В редакции журнала "Новый мир". Здесь готовился к публикации текст
оратории "На страже мира" ("Новый мир", 1950, Э8).
Москва, 18 ноября 1950 г.
Дорогой товарищ Аалы Токомбаев,
Простите меня, что отвечаю Вам с некоторым опозданием. Я болею и
завален работой.
Все, что Вы пишете об отношении к переводам, я считаю совершенно
правильным [1]. Без известной свободы в обращении с текстом подлинника
невозможен поэтический перевод. Что же касается детской книги, где нужна
особенная живость, простота и ясность, то там поэт-переводчик имеет еще
большие права. Вы поступили правильно, добавив яблони, груши и ореховые
деревья к числу деревьев, упомянутых в моей книге. А уж о верблюде Вы
несомненно можете рассказать больше и лучше меня.
Желаю Вам здоровья и новых успехов в Вашей работе над стихами и
переводами стихов.
Шлю Вам искренний привет и крепко жму Вашу руку.
С. Маршак
1 В письме от 12 октября 1950 года из Фрунзе народный поэт Киргизской
ССР А. Токомбаев (р. 1904 г.) рассказал о своей работе над переводом
стихотворений С. Я. Маршака для детей: "Для того чтобы стихи были понятны
киргизским детям, - писал он, - я сделал некоторые изменения: пересказ
куплетов, некоторые дополнения куплетов... в "Праздник леса" я добавил
яблоки, груши и ореховые деревья, ибо дети Средней Азии прежде всего...
сажают фруктовые деревья. Я полагаю, что такие отклонения не противоречат
Вашим мыслям... В четверостишии "Верблюд" я прибавил куплет и т. д.".
Москва, 8 января 1951 г.
Глубокоуважаемый Владислав Евгеньевич,
Меня глубоко тронул Ваш привет и лестная оценка моей статьи [1]. Мне
было особенно приятно услышать дружеское слово из уст замечательного
исследователя и ценителя некрасовской поэзии.
Очень хотел бы получить весточку о состоянии Вашего здоровья. От всей
души желаю Вам бодрости и сил.
Я с радостью согласился бы на Ваше предложение - прочесть доклад о
мастерстве Некрасова [2], - но лишен возможности побывать в Ленинграде в
ближайшее время. После года непрерывной и напряженной работы я уезжаю
лечиться в подмосковный санаторий и вернусь не раньше февраля.
Приветствуйте от моего имени "черноглазое дитя" - Клару Бикбулатову
[3]. Жена моя и я отлично помним ее и желаем ей успеха в работе.
Крепко жму Вашу руку.
Преданный Вам
С. Маршак
1 В письме от 18 декабря 1950 года из Ленинграда известный некрасовед
В. Е. Евгеньев-Максимов (1883-1955) высоко оценил "Заметки о мастерстве" С.
Я. Маршака ("Новый мир", 1950, Э 12), особенно замечания поэта о
художественных приемах Н. А. Некрасова.
2 В. Е. Евгеньев-Максимов приглашал С. Я. Маршака сделать доклад о
мастерстве Некрасова на II Всесоюзной конференции некрасоведов в середине
января в Ленинграде.
3 Студентка пятого курса; во время войны жила в Алма-Ате в одном доме с
семьей С. Я. Маршака.
Москва, 2 июня 1951 г.
Мой дорогой Владимир Васильевич,
От всей души поздравляю Вас с двойным юбилеем [1] и желаю Вам многих
лет счастливого труда.
Очень жалею, что моя болезнь помешала мне и Софье Михайловне
отпраздновать вместе с Вами этот день.
Крепко жму руку.
Ваш С. Маршак
Вот Вам восемь строчек стихов на память. Когда поправлюсь, напишу
больше.
Любому ребенку известно,
Что в нашей работе совместной
Мы были не Лебедь и Рак,
А Лебедев и Маршак.
Мы с вами над книжкою детской
Еще потрудиться должны
Во имя великой Советской,
Лелеющей детство, страны!
1 Двойной юбилей художника В. В. Лебедева - 60 лет со дня рождения и 40
лет его творческой деятельности.
Москва, 8 декабря 1951 г.
Уважаемый Федор Иванович,
С весны до сего времени я почти непрерывно болею, дважды перенес
воспаление легких, дважды лежал в больнице. Да и сейчас еще не совсем
поправился и с трудом отвечаю на письма моих - довольно многочисленных -
корреспондентов. Поэтому Вы не должны сетовать на меня за то, что отвечаю
Вам с таким опозданием [1]. По моей просьбе помощница моя писала Вам о тех
обстоятельствах, которые помешали мне ответить Вам своевременно.
В редакциях наших издательств я не состою и потому не могу оказать Вам