Страница:
сущности, практически издательства, поглощенные текущей работой, и не могут
справиться с этой огромной задачей художественного воспитания народа без
помощи глубоко заинтересованной критики, без участия наших писателей и
ученых. Редкие и случайные рецензии в печати, календарные обсуждения в
секции переводчиков и на редсоветах не заменяют пристальной и
систематической критики, которая умеет вовремя отличать все лучшее и
передовое в этой области от неполноценного и отсталого.
Да и в самом Союзе писателей еще далеко не всем ясно значение и
существо художественного перевода. Еще недавно мы слышали на наших собраниях
и читали в газетах высказывания о том, что переводчиков стихов и прозы
следовало бы выделить в особую организацию, чуть ли не объединив их с
переводчиками "Интуриста". Главная ошибка тут заключается в непонимании
того, что по-настоящему переводить художественные произведения может только
писатель. И в самом деле, для того чтобы роман, поэму, драму воссоздать на
другом языке, сохранив поэтические достоинства подлинника - его пафос и
внутреннюю жизнь, - переводчик должен обладать поэтическим воображением,
опытом чувств, владеть предельно выразительной и образной речью, то есть
быть талантливым писателем. Мало того, от него требуется - в не меньшей
степени, чем от других писателей - острое чувство современности, целостное
мировоззрение, умение зорко наблюдать жизнь и вслушиваться в живую народную
речь. Без всего этого перевод будет только плохой копией оригинала.
Не только по оригинальным произведениям Жуковского, но и по его
переводам вы можете составить себе представление о его мировоззрении. Бунин
никогда бы не создал своего замечательного перевода "Песни о Гайавате", если
бы у него не было непосредственного чувства природы и чувства слова.
Нам нужны не кабинетные переводчики, а поэты, живущие жизнью своего
народа и умеющие смотреть на мир с вышки нашего времени.
Есть ли такие переводчики у нас? Разумеется, есть, но мы еще не сумели
полностью разглядеть и оценить всю ту крупную, монументальную работу,
которую проделали лучшие из них на протяжении сорока с лишним лет, не сумели
обнаружить с достаточной очевидностью и те наслоения ремесленничества, а
подчас и "торговой спекуляции" (по выражению Пушкина), которые, нечего греха
таить, живы в нашей переводной литературе еще и до сих пор.
Я хочу верить, что это совещание не явится случайным и рядовым
"мероприятием" секретариата, а за ним последует длительная и систематическая
работа по привлечению внимания печати, издательств и всех писателей к
благородному делу всемирной творческой связи, каким является художественный
перевод.
С. Маршак
Печатается по тексту "Литературной газеты", 1960, Э 122, 13 октября,
где письмо было опубликовано под заглавием "Смотреть на мир глазами нашего
времени". Письмо было зачитано на расширенном заседании секретариата
правления Союза писателей СССР, посвященном проблемам перевода.
Москва, 21 октября 1960 г.
Уважаемый Леонид Петрович,
Я не возражаю против использования Вами моего текста в качестве
либретто для оперы и буду рад, если опера окажется удачной.
Однако внесенные Вами в текст реплики мне кажутся сомнительными. Хоть я
и очень занят, я постарался наскоро заменить их другими.
Варианты реплик Вы найдете на отдельном листе.
От души желаю Вам успеха в работе.
С искренним приветом
С. Маршак
В письме от 12 октября 1960 г. Л. П. Филашинов (Иркутск), преподаватель
музыки в средней школе, рассказал о своей работе над оперой "Кошкин дом" по
пьесе С. Я. Маршака; предлагал свои изменения в тексте пьесы, вызванные
спецификой оперного либретто.
К ответному письму С. Я. Маршак приложил варианты реплик для либретто
Л. П. Филашинова:
(Во время вальса.)
Кошка (Коту Василию - тихо).
Смотри, ни другу, ни врагу
Ты о котятах ни гугу.
Веди себя прилично.
Кот. Попробую...
Кошка. Отлично.
Дуэт Кошки и Петуха
Кошка. Мяу-мяу, ночь спустилась.
Блещет первая звезда.
Петух. Ах, куда ты удалилась?
Кукареку, куд-куда?
Кошка. Ты поешь, мой милый Петя,
Много лучше соловья.
Петух. Всех прекраснее на свете
Ты, красавица моя!
(После второго появления котят.)
Кошка. Василий! Нищих прогони!
Кот. Опять мяукают они?
Кошка (тихо). Молчи ты, старый дуралей!
(Гостям.)
Друзья, танцуйте веселей!
А я уйду на пять минут.
Дела всегда хозяйку ждут.
(Уходит.)
Петух (Козлу). Слыхал?
Козел. Слыхал.
Петух. Видал?
Козел. Видал.
Петух. Какой неслыханный скандал!
Там у ворот ее родня...
Козел. А мне-то что? Оставь меня!
Петух. Осел ты брат.
Козел. Ты сам осел,
А я порядочный козел.
Я занимаю важный пост.
Есть у меня рога и хвост.
Ты предо мною мелюзга!
Петух. А кто сломал тебе рога?
Козел. Ах ты, невежа и нахал!
Ну, повтори, что ты сказал!
Курица (Петуху).
Нет, ты несносен, как всегда.
Куда ты лезешь? Куд-куда?
Хоть зол
Козел,
Но злей коза.
Она нам выклюет глаза.
Петух. Нет, за себя я постою,
Я сам обоих заклюю!
(Входит Кошка.)
Москва, <26 октября 1960 г.>
Мой дорогой, старый друг Владимир Васильевич,
Письмо Ваше получил в больнице, а вчера мне рассказывала о Вас
навестившая меня Сарра Дмитриевна [2]. Очень хочу, чтобы Вы скорее
поправились. Уверен, что запаса жизненных сил хватит у Вас надолго, если Вы
сумеете по-настоящему беречь себя и преодолевать всякие недуги бодростью и
сознанием того, что Вам выпала на долю судьба замечательного художника.
После больницы, где мне удалось избежать трудной операции, я вернулся
домой, порядком измученный всякими медицинскими исследованиями, а сейчас еду
в Крым, чтобы избежать нового воспаления легких, которое почти всегда у меня
бывает в сырую погоду.
По возвращении хочу непременно повидать Вас, если не в Москве, то в
Ленинграде.
Милый друг, если Вы можете написать или продиктовать кому-нибудь хоть
несколько строк о том, какой осталась в Вашей памяти Тамара Григорьевна, -
сделайте это [3].
Ведь не только в рисунке, но и в словах Вы умеете передать то, что
ускользает от многих других. А она была человеком редкого достоинства,
доброты и душевной независимости, человеком ярким и чутким. Но, конечно, я
не хочу ни в какой мере обязывать Вас этой просьбой.
Крепко обнимаю Вас, желаю здоровья и бодрости. Передайте мой привет Аде
Сергеевне [4], с которой мне так и не удалось увидеться в Москве.
С. Маршак
1 Письмо В. В. Лебедева не сохранилось.
2 С. Д. Лебедева, скульптор.
3 С. Я. Маршак хотел подготовить сборник памяти Тамары Григорьевны
Габбе. Замысел остался неосуществленным.
4 А. С. Лазо, жена художника В. В. Лебедева.
Крым. Ялта. Санаторий "Нижняя Ореанда". Главный корпус,
8 ноября 1960 г.
Дорогая Ирина Владимировна,
Ваше письмо [1] ко дню моего рождения тронуло и порадовало меня ничуть
не меньше, чем торт, который Вы подарили мне в 44-м или в 45-м году.
У Вас благодарная память. Она сохранила даже то немногое, что мне
удалось сделать для Вас полтора десятка лет тому назад.
Это всегда признак душевного благородства.
Необыкновенно благодарным человеком была Тамара Григорьевна. Щедрая,
готовая помочь каждому по мере сил, она помнила самую незначительную услугу
или помощь, оказанную ей. Я так и называл ее - "благодарное дитя".
Будем же и мы помнить ее с любовью и благодарностью.
А вот некоторые грустные мысли, выраженные в Вашем письме, мне хотелось
бы развеять. Не думайте, что Ваша щедрость, проявленная по отношению к
другим, останется безответной. Если мы сохраним в себе живую душу, она
всегда привлечет к нам хороших людей и не останется без отклика.
Помните это - и не давайте воли грустным размышлениям. Пока мы видим,
слышим, работаем, не прикованы к постели и нас не терзает нестерпимая боль,
- мы все еще счастливы. А Тамара Григорьевна доказала нам, что даже за два
дня до смерти, в муках тяжелейшего недуга, можно еще улыбаться людям и
думать о них.
Не теряйте же бодрости. На этом свете надо быть мужественным.
Желаю Вам здоровья и радости.
Ваш С. Маршак
1 В письме от 30 октября 1960 года И. В. Филатова (Москва), знакомая С.
Маршака, поздравляла его с днем рождения; вспоминала о материальной и
духовной помощи, оказанной ей поэтом во время Отечественной войны.
"Нижняя Ореанда", 12 ноября 1960 г.
Дорогая Екатерина Павловна,
По телефону было очень плохо слышно. Я так и не разобрал, почему Вы
ложитесь в больницу на исследование. Если не трудно, напишите хоть несколько
слов.
В Ялте с большой нежностью вспоминаю годы, проведенные с Вами и у Вас.
Побывал и на даче Ширяева, и на даче Ярцева, и на Дарсане [1]. Заглянул даже
в квартиру, где жил очень хороший человек - инженер Демьяненко, который
готовил кефир для продажи и очень любил поэзию.
Сейчас здесь никого из старых знакомых, никого из моих гимназических
товарищей нет. И даже дом Чехова кажется чужим - с тех пор как там не стало
Марии Павловны.
Думаю, что пробуду здесь до 22-го, а может быть, останусь еще на пять
дней.
Чувствую себя значительно лучше, но все еще слаб и двигаюсь с трудом.
Зато сын мой совершает пешие походы верст по 20-30 в день. А мне странно
вспомнить, как я когда-то, в старину, шел пешком - через Яйлу - из Ялты в
Севастополь.
Непременно напишите мне, дорогая Екатерина Павловна. А если писать
трудно, пошлите мне телеграмму о своем здоровье.
Крепко жму руку.
Ваш С. Маршак
1 С. Я. Маршак вспоминает о времени, проведенном им в семье А. М.
Горького в 1904-1906 годах на даче Ширяева, а затем на даче Ярцева на горе
Дарсан.
МОСКОВСКОЙ и ЛЕНИНГРАДСКОЙ ПИСАТЕЛЬСКИХ
ОРГАНИЗАЦИЙ
<"Нижняя Ореанда, 5 декабря 1960 г.>
Мне очень хотелось бы помочь вам, товарищи, в успешном проведении
пленума, поделиться с вами своим опытом и мыслями, которые накопились за
многие годы.
Пленумы, посвященные литературе для детей, бывают у нас редко, и очень
хотелось бы, чтобы предстоящий пленум трех правлений принес вполне реальную
и существенную пользу этому большому делу.
Мне писали, что обсуждение коснется книг, вышедших За последние два
года. Правильно ли это? Каждый из нас что-то сделал за эти годы. Но
двухлетний срок был бы слишком мал для того, чтобы судить о литературном
урожае даже в том случае, если бы речь шла обо всей советской литературе в
целом, а не только об одном из ее участков. Не следует ли поставить вопрос
шире: о путях нашей - еще довольно молодой - детской литературы за более
значительный период?
А главное следовало бы, мне кажется, поставить вопрос так: детская
литература не может быть делом и заботой одних только детских писателей. О
ней всегда серьезно думали и заботились крупнейшие люди века - Белинский,
Лев Толстой, Горький. Когда же она становилась вотчиной специально детских
писательниц и писателей, она мельчала, теряла большое дыхание и масштабы.
В свое время в Ленинграде мы привлекли к работе не только таких детских
писателей, как Борис Житков, М. Ильин, Виталий Бианки, Л. Пантелеев (кстати,
все они стали и писателями для взрослых), но и М. Пришвина, Алексея
Толстого, Николая Тихонова (прозу свою он начал именно с повестей и
рассказов для детей), М. Зощенко, Б. Лавренева и многих других. А наряду с
ними были привлечены и солидные ученые - физики, астрономы, историки.
Это было не так легко. Надо было рассеять весьма распространенное
предубеждение, которое заключалось в том, что детская книга будто бы не
допускает серьезных, сложных мыслей и подлинных чувств.
Мы не кормим детей худшими продуктами, оставляя лучшие для взрослых.
Нельзя кормить детей и неполноценной литературой.
Конечно, "взрослый" писатель, если он пишет для детей, должен учиться
быть детским писателем, как учился этому Лев Толстой, приступая к своим
"Русским книгам для чтения".
Но даже если иные писатели для взрослых и не окажутся в состоянии
писать для детей, они должны были бы, по крайней мере, дарить детской
литературе свое внимание, пристально следить за ней не в меньшей степени,
чем Горький, который так много думал и писал о детской книге - особенно в
последние годы своей жизни.
А к детским писателям мы должны предъявлять не меньшие требования, чем
к писателям для взрослых. Поэты, пишущие для детей, должны быть настоящими
поэтами - такими, каких можно поставить в один ряд с лучшими мастерами
поэзии нашей страны. Не должно быть скидок и на художественную прозу (часто
детские рассказы можно назвать рассказами о том, как ничего не случилось), и
на научно-популярную, и научно-художественную книгу, особенно важную в наш
научный век.
Широкий обзор нашей литературы за более или менее значительный период
помог бы нам понять, далеко ли мы продвинулись на разных ее участках (а их
так много!), что у нас передовое и что отсталое.
Очень бы хотелось, чтобы пленум поднял достоинство детской литературы.
Как известно, Горький на Первом съезде писателей предложил, чтобы доклад о
литературе для детей поставили вторым - непосредственно после его основного
доклада, подчеркнув таким образом важность этой литературы. Хорошо, если бы
пленум по-настоящему воодушевил писателей, работающих над книгами для детей,
привлек к этому делу новые силы и поставил перед авторами и редакторами
высокие требования.
От состояния и уровня детской литературы зависят в значительной степени
и школьные учебники. Первым книгам для чтения и хрестоматиям не хватает
коротких рассказов современных писателей. Да, в сущности, географию,
историю, естествознание в младших классах следовало бы давать в рассказах,
если бы таковые у нас были.
Дела у детской литературы по горло. Хватило бы сил.
У нас есть при Союзе писателей Совет по детской и юношеской литературе.
Надо, чтобы он стал мыслью литературы для детей, чтобы в него входили лучшие
писатели, видные ученые, инженеры - то есть такие люди, которые могли бы
подсказать практическому издательству интересные и нужные темы. Планировать
популярную научно-техническую литературу легче, чем беллетристику и поэзию.
Такой совет не должен быть слишком громоздким по своему составу, должен
быть достаточно мобильным, чтобы участники его могли легко собираться и
обсуждать книги и темы так, как это делали мы, старики, собиравшиеся
когда-то в квартире или на даче у Алексея Максимовича Горького. Эти
разговоры рождали в свое время интереснейшие книги.
Я наскоро набросал здесь некоторые свои мысли, зная, что они далеко не
исчерпывают наших задач. Но у меня было искреннее желание со всей
серьезностью откликнуться на вашу просьбу помочь вам в проведении пленума.
Не знаю, в какой степени мне это удалось. Я постарался выразить в этом
письме хоть немногое из того, что сказал бы, если бы мне удалось быть на
пленуме.
С. Маршак
Печатается (с исправлениями по автографу) по тексту газеты "Литература
и жизнь", 1960, Э 145, 7 декабря, где письмо было опубликовано под названием
"Быть настоящими художниками! Письмо С. Маршака". На заседании пленума
обсуждался вопрос: "Коммунистическое воспитание и литература для детей и
юношества".
"Нижняя Ореанда", 8 декабря 1960 г.
Мой дорогой Корней Иванович.
Меня очень тронуло Ваше доброе письмо [1]. По возвращении в Москву
непременно побываю у Вас в библиотеке.
Рад, что Лидину книгу [2] заметили. Книга умная и убедительная. Не
знаю, научит ли она чему-нибудь редакторов (...), но читателям она будет
интересна и полезна. Жаль только, что тираж так мал. Перед моим отъездом в
"Литер(атурной) газете" говорили, что собираются дать рецензию [3] (...).
Дорогой друг, собираетесь ли Вы писать что-нибудь о Тамаре Григорьевне
- о ее сказках, о ней самой? Со слов Лиды знаю, что Вы читаете сказки [4].
Я немного поправился здесь (хотя не в том смысле, в каком этот глагол
сейчас употребляется, - то есть веса прибавил мало), но все еще очень слаб и
устаю от работы, которою должен во что бы то ни стало кончить к сроку.
А дни стоят здесь чудесные. Сегодня утром было жарко, точно летом, и я
работал на балконе.
Хотелось бы вернуться в Москву, когда там установится зима.
Если будете писать Ротстейну [5], передайте ему мой теплый привет. Ну,
до скорой встречи!
Обнимаю Вас.
Ваш С. Маршак
1 Письмо К. И. Чуковского от 3 декабря 1960 года.
2 Лидия Чуковская, В лаборатории редактора, "Искусство", М. 1960.
3 В "Литературной газете" рецензия на книгу Лидии Чуковской не
появилась.
4 К. И. Чуковский читал рукопись книги Т. Габбе "Быль и небыль" -
сборник сказок для взрослых. Книга издана Западно-сибирским книжным
издательством в 1967 году.
5 Эндрью Ротстейн - английский коммунист, историк, публицист, автор
книг о Советском Союзе, друг С. Я. Маршака и К. И. Чуковского.
"Нижняя Ореанда", 8 декабря 1960 г. Милая Лидочка,
Простите, что только сейчас удосужился Вам написать [1]. Но, сказать по
совести, мне очень надоел самый процесс писания. Пишу я целые дни - даже
тогда, когда светит солнце и блещет море. У меня очень мало сил, а мне так
нужно кончить статью об Ильине [2], которая дается мне трудно, - очень уж
разнообразны темы его книг. Для того чтобы писать кратко, нужна энергия, а у
меня ее нет. И при этом я всегда усложняю свою задачу. В этой статье мне
хочется показать, чем отличается поэтическая книга о науке от лекторской и
популяризаторской.
Сегодня получил письмо от Корнея Ивановича [3] - такое милое, что оно
заставило меня отложить работу и взяться за письма.
Он пишет, что Ваша книга "буквально гремит", хотя в печати пока еще
отзывов нет. (...)
Когда будет ее обсуждение? Еще раз поздравляю Люшу [4] и Вас за нее. Вы
обе - молодцы.
Что с Шурочкой? [5] Лучше ли ей? Когда она собирается в Москву?
Я задержался здесь еще на некоторое время. Во-первых, был немного
простужен (о чем не говорите Леле [6]), во-вторых, здесь стоит великолепная
погода, а в-третьих, мне очень бы хотелось закончить до отъезда работу. Не
знаю, удастся ли.
Союз писателей всячески просил меня, если я не могу быть на пленуме,
прислать мое "выступление" в письменном виде. Я что-то написал, но не знаю,
хорошо ли и то ли, что полезно и нужно [7].
До скорого свидания, Лидочка. Целую Вас и кланяюсь Люше.
Ваш С. Маршак
1 Ответ на письмо Л. К. Чуковской от 26 ноября 1960 года.
2 Предисловие к трехтомнику М. Ильина, вышедшему в Гослитиздате в 1962
году. Статью С. Я. Маршака "Поэзия науки" см. в т. 7 наст. изд.
3 Письмо К. И. Чуковского от 3 декабря 1960 года. Ответ С. Я. Маршака -
см. письмо Э 306.
4 Е. Ц. Чуковская - дочь Л. К. Чуковской.
5 А. И. Любарская.
6 Л. Я. Прейс (Елена Ильина) - сестра С. Я. Маршака.
7 См. письмо Э 305.
"Нижняя Ореанда", 11 декабря 1960 г.
Мой милый друг, моя дорогая Шурочка,
Я много раз пытался поговорить с Вами по телефону, но безуспешно: в
последнее время Ялту с Ленинградом не соединяют. Думаю я о Вас постоянно,
тревожусь о Вашем здоровье и душевном состоянии, а не писал Вам только
потому, что мне, писателю, надоело писать. Да, да, просто невмоготу стадо
водить пером по бумаге, так как заниматься этим делом мне приходится по
целым дням - с самого приезда в Крым. Я пишу: очень трудную вступительную
статью к трехтомнику Ильина в Гослитиздате; кончаю (и не могу кончить) давно
начатую статью о Твардовском, которая должна войти в сборник Гослитиздата;
[1] должен написать воспоминания о моем старом друге, актере Д. Н. Орлове
(тоже срочно - для сборника) [2]. И наконец (...) - берусь за предисловие к
пьесам нашей Тусеньки [3].
А тут еще пришлось писать "выступление" для пленума Союза писателей.
За полтора месяца (первый раз в жизни) у меня не появилось ни одной
строчки стихов. Да и отдохнул я неважно. Почему-то я никогда не могу
отделаться от литературных долгов. Другой бы давно вышел на пенсию и лежал
бы на печке, как дедушка Федот, а у меня это не выходит.
Милая моя Шурочка, я и сказать Вам не могу, как я рад, что мой толстяк
- четвертый том [4] доставил Вам хоть немного хороших минут. Я очень верю
Вашему уму и сердцу, и доброе Ваше слово рассеяло многие сомнения, которые у
меня всегда следуют за выходом новой книги. От этих сомнений умела меня
лечить Туся.
Сейчас я больше всего тревожился о том, нет ли в статьях повторений,
так как в них есть мои любимые мысли, к которым я часто возвращаюсь.
Мне очень дорог этот том, потому что, перелистывая его, я тоже вижу
Тусеньку, которая сидит по другую сторону моего стола.
Помните, когда-то Ленч написал в юбилейной статье о "хорошенькой музе
Маршака". И Туся с самым серьезным видом уверяла, что она-то и есть эта
"хорошенькая муза Маршака" и что Ленч именно ее имел в виду.
А в сущности, так оно и было, хотя эпитет, выбранный автором статьи,
недостаточно определяет мою, нашу Тусю.
На будущей неделе я уже думаю быть в Москве. Надо окончательно
договориться о сборнике, посвященном Тусеньке, и начать его готовить. Мне
так хочется, чтобы люди знали, сколько ума, доброты, приветливости,
веселости и внутренней строгости может быть в одном человеке. Людям Это
очень нужно знать.
Шурочка, милая, мне так хотелось порадовать Вас чем-нибудь, но боюсь,
что моим письмом я только нагнал на Вас тоску. Будьте, дорогой друг, бодры.
Думайте, как о радости, что у нас с Вами была Туся. И пусть хоть немножечко
согревает Вас в эти декабрьские дни сознание того, что Вы очень дороги мне.
Шекспир писал:
Старайся же себя оберегать
Не для себя, - хранишь ты сердце друга [5].
Как только приеду в Москву, сейчас же Вам позвоню. Нежно Вас целую.
Ваш С. М.
А строфу Пушкина исправили в "бюро проверки" на основании каких-то
новых изданий [6].
1 Работа С. Я. Маршака "Ради жизни на земле" была напечатана в журнале
"Знамя", 1961, Э 5 и 6, и одновременно издана отдельной книгой в
издательстве "Советский писатель".
2 Воспоминания "Народный актер" предназначались для сборника памяти
народного артиста РСФСР Д. Н. Орлова.
3 Предисловие ("Сколько лет сказке?") к изданию пьес-сказок Т. Г.
Габбе. Книга вышла в следующем году: Т. Габбе, Город Мастеров, Детгиз, М.
1961.
4 Четвертый том Сочинений С. Я. Маршака (Гослитиздат, М. 1960).
5 Из 22-го сонета В. Шекспира в переводе С. Я. Маршака.
6 В четвертом томе Сочинений С. Я. Маршака все цитаты из стихотворений
А. С. Пушкина были даны по тексту Академического издания произведений поэта
(тт. 1-17, Изд-во АН СССР, 1937-1949, М.-Л.).
Москва, 23 декабря 1960 г.
Моя дорогая девочка,
Рассеянный с улицы Бассейной так рассеян, что прислал мне свой адрес,
по которому я никак не могу понять, где он живет [1]. Адрес такой:
Кавказ
Первый перепереулок
Дом Кошкина
Квартирира 200 000.
Конечно, по этому адресу найти его невозможно.
Если я узнаю, где он находится, я непременно тебе сообщу.
А пока можешь писать ему по моему адресу.
Поздравляю тебя, дорогая Ирочка, с Новым годом и желаю тебе здоровья и
счастья. Посылаю тебе на память свою книжку.
Твой С. Маршак
1 Ира Царева (ст. Жихарево Ленинградской обл.) прислала письмо,
написанное большими печатными буквами: "Дорогой дядя Маршак! Где живет
человек - рассеянный? Ира Царева".
Москва, (между 23 и 29 декабря 1960 г.)
Мой дорогой и великодушный друг Настенька,
Пишу Вам в три часа ночи. Вот и все, что у меня остается для себя
самого и для близких мне людей. В Крыму я - несмотря на все мои недомогания
- работал с утра до вечера. По возвращении сюда совершенно утонул в срочной
работе. И вся эта работа - долг совести и чести. Я пишу либо вступительные
статьи к собраниям сочинений моих друзей, которых уже нет в живых (а без
этих статей книги не выйдут), либо воспоминания, которые войдут в сборники,
посвященные другим моим друзьям, тоже умершим. А к тому же отвечаю на многие
десятки писем. На жизнь, на стихи, на встречи с людьми времени не остается.
Вероятно, я очень нелепо устроен, но этому уже на 74-м году не
поможешь, то есть этого не исправишь.
Я очень хотел бы сказать свое слово о моем друге и великом художнике
Михоэлсе [1]. Но для этого мне необходимо раздобыть его книгу [2], которой у
меня, как это ни странно, нет. Я так много болел в этом году, что не мог
вовремя ее раздобыть.
Пока еще я из дому не выхожу - с самого приезда из Крыма. У меня
бронхит, а погода - самая противопоказанная для моих легких.
А Ваше сравнение своего сердца с тряпочкой, с тряпицей весьма неудачно.
Я знаю, что пережило это сердце, но по степени "сердечности" оно может
справиться с этой огромной задачей художественного воспитания народа без
помощи глубоко заинтересованной критики, без участия наших писателей и
ученых. Редкие и случайные рецензии в печати, календарные обсуждения в
секции переводчиков и на редсоветах не заменяют пристальной и
систематической критики, которая умеет вовремя отличать все лучшее и
передовое в этой области от неполноценного и отсталого.
Да и в самом Союзе писателей еще далеко не всем ясно значение и
существо художественного перевода. Еще недавно мы слышали на наших собраниях
и читали в газетах высказывания о том, что переводчиков стихов и прозы
следовало бы выделить в особую организацию, чуть ли не объединив их с
переводчиками "Интуриста". Главная ошибка тут заключается в непонимании
того, что по-настоящему переводить художественные произведения может только
писатель. И в самом деле, для того чтобы роман, поэму, драму воссоздать на
другом языке, сохранив поэтические достоинства подлинника - его пафос и
внутреннюю жизнь, - переводчик должен обладать поэтическим воображением,
опытом чувств, владеть предельно выразительной и образной речью, то есть
быть талантливым писателем. Мало того, от него требуется - в не меньшей
степени, чем от других писателей - острое чувство современности, целостное
мировоззрение, умение зорко наблюдать жизнь и вслушиваться в живую народную
речь. Без всего этого перевод будет только плохой копией оригинала.
Не только по оригинальным произведениям Жуковского, но и по его
переводам вы можете составить себе представление о его мировоззрении. Бунин
никогда бы не создал своего замечательного перевода "Песни о Гайавате", если
бы у него не было непосредственного чувства природы и чувства слова.
Нам нужны не кабинетные переводчики, а поэты, живущие жизнью своего
народа и умеющие смотреть на мир с вышки нашего времени.
Есть ли такие переводчики у нас? Разумеется, есть, но мы еще не сумели
полностью разглядеть и оценить всю ту крупную, монументальную работу,
которую проделали лучшие из них на протяжении сорока с лишним лет, не сумели
обнаружить с достаточной очевидностью и те наслоения ремесленничества, а
подчас и "торговой спекуляции" (по выражению Пушкина), которые, нечего греха
таить, живы в нашей переводной литературе еще и до сих пор.
Я хочу верить, что это совещание не явится случайным и рядовым
"мероприятием" секретариата, а за ним последует длительная и систематическая
работа по привлечению внимания печати, издательств и всех писателей к
благородному делу всемирной творческой связи, каким является художественный
перевод.
С. Маршак
Печатается по тексту "Литературной газеты", 1960, Э 122, 13 октября,
где письмо было опубликовано под заглавием "Смотреть на мир глазами нашего
времени". Письмо было зачитано на расширенном заседании секретариата
правления Союза писателей СССР, посвященном проблемам перевода.
Москва, 21 октября 1960 г.
Уважаемый Леонид Петрович,
Я не возражаю против использования Вами моего текста в качестве
либретто для оперы и буду рад, если опера окажется удачной.
Однако внесенные Вами в текст реплики мне кажутся сомнительными. Хоть я
и очень занят, я постарался наскоро заменить их другими.
Варианты реплик Вы найдете на отдельном листе.
От души желаю Вам успеха в работе.
С искренним приветом
С. Маршак
В письме от 12 октября 1960 г. Л. П. Филашинов (Иркутск), преподаватель
музыки в средней школе, рассказал о своей работе над оперой "Кошкин дом" по
пьесе С. Я. Маршака; предлагал свои изменения в тексте пьесы, вызванные
спецификой оперного либретто.
К ответному письму С. Я. Маршак приложил варианты реплик для либретто
Л. П. Филашинова:
(Во время вальса.)
Кошка (Коту Василию - тихо).
Смотри, ни другу, ни врагу
Ты о котятах ни гугу.
Веди себя прилично.
Кот. Попробую...
Кошка. Отлично.
Дуэт Кошки и Петуха
Кошка. Мяу-мяу, ночь спустилась.
Блещет первая звезда.
Петух. Ах, куда ты удалилась?
Кукареку, куд-куда?
Кошка. Ты поешь, мой милый Петя,
Много лучше соловья.
Петух. Всех прекраснее на свете
Ты, красавица моя!
(После второго появления котят.)
Кошка. Василий! Нищих прогони!
Кот. Опять мяукают они?
Кошка (тихо). Молчи ты, старый дуралей!
(Гостям.)
Друзья, танцуйте веселей!
А я уйду на пять минут.
Дела всегда хозяйку ждут.
(Уходит.)
Петух (Козлу). Слыхал?
Козел. Слыхал.
Петух. Видал?
Козел. Видал.
Петух. Какой неслыханный скандал!
Там у ворот ее родня...
Козел. А мне-то что? Оставь меня!
Петух. Осел ты брат.
Козел. Ты сам осел,
А я порядочный козел.
Я занимаю важный пост.
Есть у меня рога и хвост.
Ты предо мною мелюзга!
Петух. А кто сломал тебе рога?
Козел. Ах ты, невежа и нахал!
Ну, повтори, что ты сказал!
Курица (Петуху).
Нет, ты несносен, как всегда.
Куда ты лезешь? Куд-куда?
Хоть зол
Козел,
Но злей коза.
Она нам выклюет глаза.
Петух. Нет, за себя я постою,
Я сам обоих заклюю!
(Входит Кошка.)
Москва, <26 октября 1960 г.>
Мой дорогой, старый друг Владимир Васильевич,
Письмо Ваше получил в больнице, а вчера мне рассказывала о Вас
навестившая меня Сарра Дмитриевна [2]. Очень хочу, чтобы Вы скорее
поправились. Уверен, что запаса жизненных сил хватит у Вас надолго, если Вы
сумеете по-настоящему беречь себя и преодолевать всякие недуги бодростью и
сознанием того, что Вам выпала на долю судьба замечательного художника.
После больницы, где мне удалось избежать трудной операции, я вернулся
домой, порядком измученный всякими медицинскими исследованиями, а сейчас еду
в Крым, чтобы избежать нового воспаления легких, которое почти всегда у меня
бывает в сырую погоду.
По возвращении хочу непременно повидать Вас, если не в Москве, то в
Ленинграде.
Милый друг, если Вы можете написать или продиктовать кому-нибудь хоть
несколько строк о том, какой осталась в Вашей памяти Тамара Григорьевна, -
сделайте это [3].
Ведь не только в рисунке, но и в словах Вы умеете передать то, что
ускользает от многих других. А она была человеком редкого достоинства,
доброты и душевной независимости, человеком ярким и чутким. Но, конечно, я
не хочу ни в какой мере обязывать Вас этой просьбой.
Крепко обнимаю Вас, желаю здоровья и бодрости. Передайте мой привет Аде
Сергеевне [4], с которой мне так и не удалось увидеться в Москве.
С. Маршак
1 Письмо В. В. Лебедева не сохранилось.
2 С. Д. Лебедева, скульптор.
3 С. Я. Маршак хотел подготовить сборник памяти Тамары Григорьевны
Габбе. Замысел остался неосуществленным.
4 А. С. Лазо, жена художника В. В. Лебедева.
Крым. Ялта. Санаторий "Нижняя Ореанда". Главный корпус,
8 ноября 1960 г.
Дорогая Ирина Владимировна,
Ваше письмо [1] ко дню моего рождения тронуло и порадовало меня ничуть
не меньше, чем торт, который Вы подарили мне в 44-м или в 45-м году.
У Вас благодарная память. Она сохранила даже то немногое, что мне
удалось сделать для Вас полтора десятка лет тому назад.
Это всегда признак душевного благородства.
Необыкновенно благодарным человеком была Тамара Григорьевна. Щедрая,
готовая помочь каждому по мере сил, она помнила самую незначительную услугу
или помощь, оказанную ей. Я так и называл ее - "благодарное дитя".
Будем же и мы помнить ее с любовью и благодарностью.
А вот некоторые грустные мысли, выраженные в Вашем письме, мне хотелось
бы развеять. Не думайте, что Ваша щедрость, проявленная по отношению к
другим, останется безответной. Если мы сохраним в себе живую душу, она
всегда привлечет к нам хороших людей и не останется без отклика.
Помните это - и не давайте воли грустным размышлениям. Пока мы видим,
слышим, работаем, не прикованы к постели и нас не терзает нестерпимая боль,
- мы все еще счастливы. А Тамара Григорьевна доказала нам, что даже за два
дня до смерти, в муках тяжелейшего недуга, можно еще улыбаться людям и
думать о них.
Не теряйте же бодрости. На этом свете надо быть мужественным.
Желаю Вам здоровья и радости.
Ваш С. Маршак
1 В письме от 30 октября 1960 года И. В. Филатова (Москва), знакомая С.
Маршака, поздравляла его с днем рождения; вспоминала о материальной и
духовной помощи, оказанной ей поэтом во время Отечественной войны.
"Нижняя Ореанда", 12 ноября 1960 г.
Дорогая Екатерина Павловна,
По телефону было очень плохо слышно. Я так и не разобрал, почему Вы
ложитесь в больницу на исследование. Если не трудно, напишите хоть несколько
слов.
В Ялте с большой нежностью вспоминаю годы, проведенные с Вами и у Вас.
Побывал и на даче Ширяева, и на даче Ярцева, и на Дарсане [1]. Заглянул даже
в квартиру, где жил очень хороший человек - инженер Демьяненко, который
готовил кефир для продажи и очень любил поэзию.
Сейчас здесь никого из старых знакомых, никого из моих гимназических
товарищей нет. И даже дом Чехова кажется чужим - с тех пор как там не стало
Марии Павловны.
Думаю, что пробуду здесь до 22-го, а может быть, останусь еще на пять
дней.
Чувствую себя значительно лучше, но все еще слаб и двигаюсь с трудом.
Зато сын мой совершает пешие походы верст по 20-30 в день. А мне странно
вспомнить, как я когда-то, в старину, шел пешком - через Яйлу - из Ялты в
Севастополь.
Непременно напишите мне, дорогая Екатерина Павловна. А если писать
трудно, пошлите мне телеграмму о своем здоровье.
Крепко жму руку.
Ваш С. Маршак
1 С. Я. Маршак вспоминает о времени, проведенном им в семье А. М.
Горького в 1904-1906 годах на даче Ширяева, а затем на даче Ярцева на горе
Дарсан.
МОСКОВСКОЙ и ЛЕНИНГРАДСКОЙ ПИСАТЕЛЬСКИХ
ОРГАНИЗАЦИЙ
<"Нижняя Ореанда, 5 декабря 1960 г.>
Мне очень хотелось бы помочь вам, товарищи, в успешном проведении
пленума, поделиться с вами своим опытом и мыслями, которые накопились за
многие годы.
Пленумы, посвященные литературе для детей, бывают у нас редко, и очень
хотелось бы, чтобы предстоящий пленум трех правлений принес вполне реальную
и существенную пользу этому большому делу.
Мне писали, что обсуждение коснется книг, вышедших За последние два
года. Правильно ли это? Каждый из нас что-то сделал за эти годы. Но
двухлетний срок был бы слишком мал для того, чтобы судить о литературном
урожае даже в том случае, если бы речь шла обо всей советской литературе в
целом, а не только об одном из ее участков. Не следует ли поставить вопрос
шире: о путях нашей - еще довольно молодой - детской литературы за более
значительный период?
А главное следовало бы, мне кажется, поставить вопрос так: детская
литература не может быть делом и заботой одних только детских писателей. О
ней всегда серьезно думали и заботились крупнейшие люди века - Белинский,
Лев Толстой, Горький. Когда же она становилась вотчиной специально детских
писательниц и писателей, она мельчала, теряла большое дыхание и масштабы.
В свое время в Ленинграде мы привлекли к работе не только таких детских
писателей, как Борис Житков, М. Ильин, Виталий Бианки, Л. Пантелеев (кстати,
все они стали и писателями для взрослых), но и М. Пришвина, Алексея
Толстого, Николая Тихонова (прозу свою он начал именно с повестей и
рассказов для детей), М. Зощенко, Б. Лавренева и многих других. А наряду с
ними были привлечены и солидные ученые - физики, астрономы, историки.
Это было не так легко. Надо было рассеять весьма распространенное
предубеждение, которое заключалось в том, что детская книга будто бы не
допускает серьезных, сложных мыслей и подлинных чувств.
Мы не кормим детей худшими продуктами, оставляя лучшие для взрослых.
Нельзя кормить детей и неполноценной литературой.
Конечно, "взрослый" писатель, если он пишет для детей, должен учиться
быть детским писателем, как учился этому Лев Толстой, приступая к своим
"Русским книгам для чтения".
Но даже если иные писатели для взрослых и не окажутся в состоянии
писать для детей, они должны были бы, по крайней мере, дарить детской
литературе свое внимание, пристально следить за ней не в меньшей степени,
чем Горький, который так много думал и писал о детской книге - особенно в
последние годы своей жизни.
А к детским писателям мы должны предъявлять не меньшие требования, чем
к писателям для взрослых. Поэты, пишущие для детей, должны быть настоящими
поэтами - такими, каких можно поставить в один ряд с лучшими мастерами
поэзии нашей страны. Не должно быть скидок и на художественную прозу (часто
детские рассказы можно назвать рассказами о том, как ничего не случилось), и
на научно-популярную, и научно-художественную книгу, особенно важную в наш
научный век.
Широкий обзор нашей литературы за более или менее значительный период
помог бы нам понять, далеко ли мы продвинулись на разных ее участках (а их
так много!), что у нас передовое и что отсталое.
Очень бы хотелось, чтобы пленум поднял достоинство детской литературы.
Как известно, Горький на Первом съезде писателей предложил, чтобы доклад о
литературе для детей поставили вторым - непосредственно после его основного
доклада, подчеркнув таким образом важность этой литературы. Хорошо, если бы
пленум по-настоящему воодушевил писателей, работающих над книгами для детей,
привлек к этому делу новые силы и поставил перед авторами и редакторами
высокие требования.
От состояния и уровня детской литературы зависят в значительной степени
и школьные учебники. Первым книгам для чтения и хрестоматиям не хватает
коротких рассказов современных писателей. Да, в сущности, географию,
историю, естествознание в младших классах следовало бы давать в рассказах,
если бы таковые у нас были.
Дела у детской литературы по горло. Хватило бы сил.
У нас есть при Союзе писателей Совет по детской и юношеской литературе.
Надо, чтобы он стал мыслью литературы для детей, чтобы в него входили лучшие
писатели, видные ученые, инженеры - то есть такие люди, которые могли бы
подсказать практическому издательству интересные и нужные темы. Планировать
популярную научно-техническую литературу легче, чем беллетристику и поэзию.
Такой совет не должен быть слишком громоздким по своему составу, должен
быть достаточно мобильным, чтобы участники его могли легко собираться и
обсуждать книги и темы так, как это делали мы, старики, собиравшиеся
когда-то в квартире или на даче у Алексея Максимовича Горького. Эти
разговоры рождали в свое время интереснейшие книги.
Я наскоро набросал здесь некоторые свои мысли, зная, что они далеко не
исчерпывают наших задач. Но у меня было искреннее желание со всей
серьезностью откликнуться на вашу просьбу помочь вам в проведении пленума.
Не знаю, в какой степени мне это удалось. Я постарался выразить в этом
письме хоть немногое из того, что сказал бы, если бы мне удалось быть на
пленуме.
С. Маршак
Печатается (с исправлениями по автографу) по тексту газеты "Литература
и жизнь", 1960, Э 145, 7 декабря, где письмо было опубликовано под названием
"Быть настоящими художниками! Письмо С. Маршака". На заседании пленума
обсуждался вопрос: "Коммунистическое воспитание и литература для детей и
юношества".
"Нижняя Ореанда", 8 декабря 1960 г.
Мой дорогой Корней Иванович.
Меня очень тронуло Ваше доброе письмо [1]. По возвращении в Москву
непременно побываю у Вас в библиотеке.
Рад, что Лидину книгу [2] заметили. Книга умная и убедительная. Не
знаю, научит ли она чему-нибудь редакторов (...), но читателям она будет
интересна и полезна. Жаль только, что тираж так мал. Перед моим отъездом в
"Литер(атурной) газете" говорили, что собираются дать рецензию [3] (...).
Дорогой друг, собираетесь ли Вы писать что-нибудь о Тамаре Григорьевне
- о ее сказках, о ней самой? Со слов Лиды знаю, что Вы читаете сказки [4].
Я немного поправился здесь (хотя не в том смысле, в каком этот глагол
сейчас употребляется, - то есть веса прибавил мало), но все еще очень слаб и
устаю от работы, которою должен во что бы то ни стало кончить к сроку.
А дни стоят здесь чудесные. Сегодня утром было жарко, точно летом, и я
работал на балконе.
Хотелось бы вернуться в Москву, когда там установится зима.
Если будете писать Ротстейну [5], передайте ему мой теплый привет. Ну,
до скорой встречи!
Обнимаю Вас.
Ваш С. Маршак
1 Письмо К. И. Чуковского от 3 декабря 1960 года.
2 Лидия Чуковская, В лаборатории редактора, "Искусство", М. 1960.
3 В "Литературной газете" рецензия на книгу Лидии Чуковской не
появилась.
4 К. И. Чуковский читал рукопись книги Т. Габбе "Быль и небыль" -
сборник сказок для взрослых. Книга издана Западно-сибирским книжным
издательством в 1967 году.
5 Эндрью Ротстейн - английский коммунист, историк, публицист, автор
книг о Советском Союзе, друг С. Я. Маршака и К. И. Чуковского.
"Нижняя Ореанда", 8 декабря 1960 г. Милая Лидочка,
Простите, что только сейчас удосужился Вам написать [1]. Но, сказать по
совести, мне очень надоел самый процесс писания. Пишу я целые дни - даже
тогда, когда светит солнце и блещет море. У меня очень мало сил, а мне так
нужно кончить статью об Ильине [2], которая дается мне трудно, - очень уж
разнообразны темы его книг. Для того чтобы писать кратко, нужна энергия, а у
меня ее нет. И при этом я всегда усложняю свою задачу. В этой статье мне
хочется показать, чем отличается поэтическая книга о науке от лекторской и
популяризаторской.
Сегодня получил письмо от Корнея Ивановича [3] - такое милое, что оно
заставило меня отложить работу и взяться за письма.
Он пишет, что Ваша книга "буквально гремит", хотя в печати пока еще
отзывов нет. (...)
Когда будет ее обсуждение? Еще раз поздравляю Люшу [4] и Вас за нее. Вы
обе - молодцы.
Что с Шурочкой? [5] Лучше ли ей? Когда она собирается в Москву?
Я задержался здесь еще на некоторое время. Во-первых, был немного
простужен (о чем не говорите Леле [6]), во-вторых, здесь стоит великолепная
погода, а в-третьих, мне очень бы хотелось закончить до отъезда работу. Не
знаю, удастся ли.
Союз писателей всячески просил меня, если я не могу быть на пленуме,
прислать мое "выступление" в письменном виде. Я что-то написал, но не знаю,
хорошо ли и то ли, что полезно и нужно [7].
До скорого свидания, Лидочка. Целую Вас и кланяюсь Люше.
Ваш С. Маршак
1 Ответ на письмо Л. К. Чуковской от 26 ноября 1960 года.
2 Предисловие к трехтомнику М. Ильина, вышедшему в Гослитиздате в 1962
году. Статью С. Я. Маршака "Поэзия науки" см. в т. 7 наст. изд.
3 Письмо К. И. Чуковского от 3 декабря 1960 года. Ответ С. Я. Маршака -
см. письмо Э 306.
4 Е. Ц. Чуковская - дочь Л. К. Чуковской.
5 А. И. Любарская.
6 Л. Я. Прейс (Елена Ильина) - сестра С. Я. Маршака.
7 См. письмо Э 305.
"Нижняя Ореанда", 11 декабря 1960 г.
Мой милый друг, моя дорогая Шурочка,
Я много раз пытался поговорить с Вами по телефону, но безуспешно: в
последнее время Ялту с Ленинградом не соединяют. Думаю я о Вас постоянно,
тревожусь о Вашем здоровье и душевном состоянии, а не писал Вам только
потому, что мне, писателю, надоело писать. Да, да, просто невмоготу стадо
водить пером по бумаге, так как заниматься этим делом мне приходится по
целым дням - с самого приезда в Крым. Я пишу: очень трудную вступительную
статью к трехтомнику Ильина в Гослитиздате; кончаю (и не могу кончить) давно
начатую статью о Твардовском, которая должна войти в сборник Гослитиздата;
[1] должен написать воспоминания о моем старом друге, актере Д. Н. Орлове
(тоже срочно - для сборника) [2]. И наконец (...) - берусь за предисловие к
пьесам нашей Тусеньки [3].
А тут еще пришлось писать "выступление" для пленума Союза писателей.
За полтора месяца (первый раз в жизни) у меня не появилось ни одной
строчки стихов. Да и отдохнул я неважно. Почему-то я никогда не могу
отделаться от литературных долгов. Другой бы давно вышел на пенсию и лежал
бы на печке, как дедушка Федот, а у меня это не выходит.
Милая моя Шурочка, я и сказать Вам не могу, как я рад, что мой толстяк
- четвертый том [4] доставил Вам хоть немного хороших минут. Я очень верю
Вашему уму и сердцу, и доброе Ваше слово рассеяло многие сомнения, которые у
меня всегда следуют за выходом новой книги. От этих сомнений умела меня
лечить Туся.
Сейчас я больше всего тревожился о том, нет ли в статьях повторений,
так как в них есть мои любимые мысли, к которым я часто возвращаюсь.
Мне очень дорог этот том, потому что, перелистывая его, я тоже вижу
Тусеньку, которая сидит по другую сторону моего стола.
Помните, когда-то Ленч написал в юбилейной статье о "хорошенькой музе
Маршака". И Туся с самым серьезным видом уверяла, что она-то и есть эта
"хорошенькая муза Маршака" и что Ленч именно ее имел в виду.
А в сущности, так оно и было, хотя эпитет, выбранный автором статьи,
недостаточно определяет мою, нашу Тусю.
На будущей неделе я уже думаю быть в Москве. Надо окончательно
договориться о сборнике, посвященном Тусеньке, и начать его готовить. Мне
так хочется, чтобы люди знали, сколько ума, доброты, приветливости,
веселости и внутренней строгости может быть в одном человеке. Людям Это
очень нужно знать.
Шурочка, милая, мне так хотелось порадовать Вас чем-нибудь, но боюсь,
что моим письмом я только нагнал на Вас тоску. Будьте, дорогой друг, бодры.
Думайте, как о радости, что у нас с Вами была Туся. И пусть хоть немножечко
согревает Вас в эти декабрьские дни сознание того, что Вы очень дороги мне.
Шекспир писал:
Старайся же себя оберегать
Не для себя, - хранишь ты сердце друга [5].
Как только приеду в Москву, сейчас же Вам позвоню. Нежно Вас целую.
Ваш С. М.
А строфу Пушкина исправили в "бюро проверки" на основании каких-то
новых изданий [6].
1 Работа С. Я. Маршака "Ради жизни на земле" была напечатана в журнале
"Знамя", 1961, Э 5 и 6, и одновременно издана отдельной книгой в
издательстве "Советский писатель".
2 Воспоминания "Народный актер" предназначались для сборника памяти
народного артиста РСФСР Д. Н. Орлова.
3 Предисловие ("Сколько лет сказке?") к изданию пьес-сказок Т. Г.
Габбе. Книга вышла в следующем году: Т. Габбе, Город Мастеров, Детгиз, М.
1961.
4 Четвертый том Сочинений С. Я. Маршака (Гослитиздат, М. 1960).
5 Из 22-го сонета В. Шекспира в переводе С. Я. Маршака.
6 В четвертом томе Сочинений С. Я. Маршака все цитаты из стихотворений
А. С. Пушкина были даны по тексту Академического издания произведений поэта
(тт. 1-17, Изд-во АН СССР, 1937-1949, М.-Л.).
Москва, 23 декабря 1960 г.
Моя дорогая девочка,
Рассеянный с улицы Бассейной так рассеян, что прислал мне свой адрес,
по которому я никак не могу понять, где он живет [1]. Адрес такой:
Кавказ
Первый перепереулок
Дом Кошкина
Квартирира 200 000.
Конечно, по этому адресу найти его невозможно.
Если я узнаю, где он находится, я непременно тебе сообщу.
А пока можешь писать ему по моему адресу.
Поздравляю тебя, дорогая Ирочка, с Новым годом и желаю тебе здоровья и
счастья. Посылаю тебе на память свою книжку.
Твой С. Маршак
1 Ира Царева (ст. Жихарево Ленинградской обл.) прислала письмо,
написанное большими печатными буквами: "Дорогой дядя Маршак! Где живет
человек - рассеянный? Ира Царева".
Москва, (между 23 и 29 декабря 1960 г.)
Мой дорогой и великодушный друг Настенька,
Пишу Вам в три часа ночи. Вот и все, что у меня остается для себя
самого и для близких мне людей. В Крыму я - несмотря на все мои недомогания
- работал с утра до вечера. По возвращении сюда совершенно утонул в срочной
работе. И вся эта работа - долг совести и чести. Я пишу либо вступительные
статьи к собраниям сочинений моих друзей, которых уже нет в живых (а без
этих статей книги не выйдут), либо воспоминания, которые войдут в сборники,
посвященные другим моим друзьям, тоже умершим. А к тому же отвечаю на многие
десятки писем. На жизнь, на стихи, на встречи с людьми времени не остается.
Вероятно, я очень нелепо устроен, но этому уже на 74-м году не
поможешь, то есть этого не исправишь.
Я очень хотел бы сказать свое слово о моем друге и великом художнике
Михоэлсе [1]. Но для этого мне необходимо раздобыть его книгу [2], которой у
меня, как это ни странно, нет. Я так много болел в этом году, что не мог
вовремя ее раздобыть.
Пока еще я из дому не выхожу - с самого приезда из Крыма. У меня
бронхит, а погода - самая противопоказанная для моих легких.
А Ваше сравнение своего сердца с тряпочкой, с тряпицей весьма неудачно.
Я знаю, что пережило это сердце, но по степени "сердечности" оно может