Страница:
спирыв Аресте (а это непременно бы оказалось известно всему городу уже на следующий день), было для Пилата-Копьеносца прямо-таки подарком, замечательным материалом для размышления: а так ли уж внутренне благородна его супруга и не врала ли она — как обычно! — когда приказала передать, что видела благостный сон об Иисусе. Сообщая о сновидении, говорила ли она правду или им манипулировала, будучи активнейшим проводником зла?
Ради одного этого осмысления ночная вылазка спиры уже должна была быть Пилату Провидением предоставлена.
А ради нашего понимания описана — для чего владеющим основами теории стаидостаточно всего одного слова: спира.
А ведь всего несколькими стихами ниже спирыясно написано:
Тогда воины и тысяченачальники служители Иудейские взяли Иисуса и связали Его, и отвели Его сперва к Анне, ибо он был тесть Каиафе, который был на тот год первосвященником…
Иоан. 18:12, 13
Настойчиво, ух, и настойчиво евангелист Иоанн старается донести до читателя, что в аресте принимали участие римские легионеры, причём вся когорта. В самом деле, с «отрядом воинов» был не десятский, не сотник, а сам командир Иерусалимского гарнизона, командир когорты — тысяченачальник!
Но почему Иоанн настолько настойчив, что даже дублирует указание на присутствие римского батальона, несмотря на то, что для полноты описания формирования Безотказного Исполнителя вполне достаточно всего одного слова — спира?
И ещё: авторы сокращённых переложений Протоевангелия (субъевангелий), в противоположность Иоанну, хором:
— почему-то избегают прямого упоминания об участии в аресте римской когорты;
— почему-то избегают упоминать то, что Иуда был главным авторитетом среди будущих апостолов (об этом напрямую мы узнаём только от того же Иоанна — в эпизоде осуждения учениками женщины, совершившей помазание Иисуса перед Его казнью — см. Иоан. 12:4);
— почему-то избегают упоминать то, что авторитетом — наследником Иуды стал Пётр;
— почему-то избегают прямоты при описании активной роли Петра в Аресте (покушение на обезглавливание Малха — помощь Иуде и первосвященникам).
Отчего все эти умолчания и недомолвки?
Богословы-пилатоненавистники, всячески избегающие темы несовершенства апостолов, пытаются их всех выдать за своеобразных неземных «херувимов», а себя, соответственно, как их наследников, — за беспорочных, потому пастве надлежит безотказно им повиноваться.
Но если от этого антиевангельского подхода пилатоненавистников освободиться, попытаться выяснить реальное положение вещей и решиться на нелицеприятный взгляд на некоторых апостолов при Аресте и впоследствии, то открываются новые мощные возможности для продвижения в Истине.
Пётр даже после дня Пятидесятницы, когда собравшиеся вокруг него верующие получили необходимый для ускоренного распространения Вести дар иностранных языков (все ли? Пётр, упорно сидевший в Иерусалиме, получил ли? свидетельствовал ли этот дар о готовности этих совместимых с Петром людей принять талант?), отличился в более чем странном для истинного христианина неблагочестии — в еврейском национализме (проявлявшемся, по меньшей мере, в том, что он разделял христиан на «полноценных» и «неполноценных»).
Когда же Пётр пришёл в Антиохию, то я лично противостал ему, потому что он подвергался нареканию.
Ибо, до прибытия некоторых от Иакова, ел вместе с язычниками; а когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных.
Вместе с ним лицемерили и прочие Иудеи, так что даже Варнава был увлечён их лицемерием.
Но когда я увидел, что они не прямо поступают по истине Евангельской, то сказал Петру при всех: если ты, будучи Иудеем, живёшь по-язычески, а не по-Иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-Иудейски?
апостол Павел (Гал. 2:11–14)
Как мы видим, когда Пётр проявил свою сущность в явной форме, все остальные из его свиты-иерархии, изъясняясь туманным церковным языком, не дерзнули сказать слово обличения вышестоящему духовному иерарху и, проявив должное смирение, ему повиновались, а выражаясь спонтанной «психоаналитической» терминологией русских правдолюбцев, засунули языки себе в задницу и под начальника подстелились.
Надо полагать, что и в прочих ситуациях свита всегда уподоблялась Великому Кормчему.
Например, материально зависимые от церкви, в конечном счёте от Петра (об этом чуть позже), три субъевангелиста некоторые обстоятельства из земной части служения Иисуса если не отрицали, то замалчивали. Например, затушёвывали факт иерархичности мышления учеников, вследствие чего в авторитете у них были Иуда и Пётр. Эпизод с рассечением уха зависимыми субъевангелистами подан так, что при желании можно вообразить присутствие в бессознательном рубщика благородных намерений. Имя Петра замалчивается.
У Иоанна же весьма важные детали обнажают истинные психоэнергетические корни авторитета Петра (соучастие в Преступлении, авторитетность же суть способность к подавлению).
Рассмотрим эпизод Ареста поподробнее, обращая особое внимание на детали, которые ввёл настойчивый Иоанн (единственный из субъевангелистов, кто, работая над субъевангелием, был от Петра материально независим —об этом чуть ниже; наиболее заискивающий из зависимых — Матфей).
Любая из упомянутых Иоанном деталей для нас весьма важна.Здесь содержится (для мыслящего, конечно!) весьма важная информация, которую субъевангелист более отчётливо высказать не мог (опасность со смертью самого Петра полностью не исчезла, остались его духовные наследники).
Иоанн нам сообщает следующие важнейшие детали:
— « правоеухо»;
— пострадавший от меча Петра—«раб первосвященника»;
— имя его — Малх.
От Луки о Малхе (хотя имя его опущено!) узнаём: Иисус раба первосвященникова исцелил, уха лишь коснувшись, то есть ухо не понадобилось поднимать с земли и долго обдувать от пыли и грязи (оно не было отрублено до конца).
Характеристика Малха, что и говорить, обширная — по объёму сравнима разве что с жизнеописанием Симона Киринеянина, весьма важного в Евангелии персонажа. В «КАТАРСИСе-2» уже было показано, что умело подобранной информации в пять-шесть слов вполне достаточно, чтобы в общих чертах восстановить всю биографию человека. Приготовьтесь к тому, что и в случае с Малхом это тоже легко достижимо.
Восстановление биографии Малха для неугодниковнеобходимо и важно — что следует хотя бы из того, что только по смерти Петра Иоанн решился упомянуть это имя. Но есть и более важные причины: этот человек был связан с Пилатом.
Есть несколько подходов к постижению характера Малха, результат их всех один: Малх стал истинным неиерархичным христианином.
Два из этих подходов приведём прямо сейчас, ещё два — чуть ниже.
Первый подход. Иоанн написал своё субъевангелие спустя примерно семь десятилетий после событий в Гефсимании. Скажите, кто-нибудь вспомнит имена нынешних высокопоставленных министров-воров по прошествии лет хотя бы пяти после их низвержения? Правильно, никто вспомнить просто не сможет. А уж через десять лет они вообще полное ничто. А Иоанн писал на рубеже первого и второго веков, когда упомянутый Малх давно упокоился, возможно, уже не первое десятилетие. Тогда получается, что Малх стал известен величием духа. И знание его судьбы,по мнению автора евангелия, для нас, ищущих высот и глубин, просто необходимо.
Второй подход. Случай с исцелением расслабленного при купальне Вифезда (Иоан. 5; анализ в «КАТАРСИСе-1») особо ярко показывает, что Иисус Исцелял (с большой буквы), да и мог по-настоящему Исцелить только тех, кто хотел именно Исцеления. Это народные целители «исцеляют» всех гипнабельных, у Иисуса же всё по-другому. Малх Иисусом был именно Исцелён. Следовательно, Малх — человек вечности.
А что это вообще за деталь такая—«раб первосвященников»?
Может, это юридическое понятие — пропил всё, задолжал, не смог вернуть долг, вот, согласно закону Моисееву, и оказался в рабах? Первосвященник, понятно, не мог не реализовывать свои пороки в ростовщичестве, но не в столь же мелочных операциях, как возня с алкашом!
А может быть, речь идёт о духовном рабстве — эдакий холуй? Но, согласитесь, это не выделяющая человека характеристика: холуёв при Храме было предостаточно.
Что ж, читаем:
Аврам сказал: Владыка Господи! чт`о Ты дашь мне? я остаюсь бездетным; распорядитель в доме моём этот Елиезер из Дамаска.
Быт. 15:2
И сказал Авраам рабу своему, старшему в доме его, управлявшему всем, что у него было: положи руку твою под стегно моё, и клянись мне Господом Богом неба и Богом земли…
Быт. 24:2, 3
Оказывается «раб» — распорядитель, управляющий, он же человек в доме, которому можно доверить имущество. Отсюда, «рабы» могут быть двух типов — честные люди (иногда даже при хозяине-воре) и любители покомандовать, эдакие «вице-президенты», они же холуи. Что до Елиезера, то он холуём не был — потому что Аврам-Авраам не был вождём.
Таким образом, в коллективе вокруг Храма, в котором, как и в нынешних сектах, принято было даже острить с использованием цитат из Писания, доверенное лицо — единственное! — никак не могли назвать вице-первосвященником, управляющим, или ещё как-нибудь, а только «рабом первосвященническим».
Пойдём дальше. Попытаемся увидеть гефсиманскую ситуацию глазами Петра. Ладонь его страстно хватается за рукоять меча, в его случае — символа гордости, тщеславия, чуждости Христу…
Непосредственно перед Петром из толпы малоинтересных исполнителей с палками могут выделяться лишь трое:
— Иуда, — первосвященник (точнее, самый главныйиз пришедших в Гефсиманию первосвященников), — единственный будущий истинный христианин (его духовное состояние уже вполне распознаётся подсознанием окружающих; немногие считают его приятным, остальные — напротив, плохим-плохим).
Цепь легионеров угадывается чуть поодаль. (Только идиот или намеренный самоубийца дерзнул бы обнажить меч в непосредственной близости от римского легионера, только уже из одного этого следует, что они были на почтительном расстоянии.)
Итак, перед Петром три объекта, не считая фона — мелкой шушеры. Над кем занесёт меч неугодник, а над кем авторитет? Правильно, неугодниквыберет предателя или главаря нападающих. А авторитет, напротив, подсознательно почувствует ненависть к истинному христианину.
И «благородный» Пётр заносит руку не на кого-нибудь, а именно на Малха…
То, что христианство Малха было уже отчётливо распознаваемо, позволяет разрешить ещё одну недоступную иерархомыслящему уму загадку: почему Петра не попытались привлечь к ответственности за уголовное преступление, к тому же против «правой руки» первосвященника?Легионерам, понятно, всё равно, режут евреи друг друга, ну и ладно (как в случае с убийством Стефана), а вот евреи привлечь Петра должны были — казалось бы…
Разве только за него вступился один из первосвященниковили даже все вместе. Им удалось ничего не заметить? А «не заметить» или вступиться за Петра они могли по одной единственной причине: поскольку были его действиями довольны.
Да, авторитет-исполнитель Пётр исполнил исключительно важную часть работы в Казни Иисуса, если не сказать важнейшую: покушение на убийство. Брызнувшая во все стороны кровь, во-первых, дала мощный всплеск некрофилических эмоций у всех присутствовавших некрофилов, возбудила у них желание большей крови, даже Убийства, — это и сплотило разнородную толпу и довело её до состояния Безотказного Исполнителя. Во-вторых, Пётр предоставил Безотказному Исполнителю морально-логическое основание для наложения на Иисуса рук и оков: дескать, подозревали мы, что эта банда вокруг Назарянина ищет вовсе не духовного, они — обычные бандиты, вот, пожалуйста, и доказательство: дело дошло до мечей, даже еврей на еврея руку поднял! За всё это первосвященники, безусловно, должны были быть Петру признательны. Ох, как признательны.
Чувство удовлетворения действиями авторитета-исполнителя Петра могло быть перечёркнуто только в том случае, если бы Пётр обидел любимогоМалха — если, конечно, Малх первосвященнику был люб (был ему свой).
Итак, третий уровень важной услуги, которую Пётр оказал первосвященникам, заключался как раз в том, что Пётр, введя Малха в состояние шока, помог устранению из коллективного Безотказного Исполнителя единственного ненадёжного элемента, индуцирующего сомнение. Той самой личности, из-за которой предприятие могло сорваться. Да за это иерархия награждать должна! Причём суммой стократно, тысячекратно большей, чем тридцать сребреников!
В субъевангелиях ни одно «странное» слово не может быть лишним (если, конечно, оно не внесено чуждой рукой и духом) — каждое из них несёт громадную смысловую нагрузку.
К примеру, «правое ухо»(Лук. 22:50; Иоан. 18:10).
Кто-нибудь задумывался над тем, почему упомянуто, что ухо именно правое?
Какое сокровенное знание хотел сообщить Иоанн?!
Пойдём изведанным путём — через «вживание» в ситуацию.
Каким движением Пётр достал мечом до уха Малха?
Для начала вспомним, что ухо не было «отсечено», как то нам сообщают синодальные переводчики. Ухо не подобрали, не обдували долго от пыли, не приставили его и оно приросло — а просто Он к уху «прикоснулся» и Малх исцелился. Следовательно, ухо или висело на коже или, скорее всего, было лишь перерублено — поперёк.
Каким же, для достижения этого результата, должно было быть направление удара? Сверху вниз? Но римский меч отнюдь не шпажонка придворного дворянина средневековья, которой можно было только колоть, но не рубить. Хотя в популярной литературе римский меч принято называть «небольшим», «коротким», но это сравнительно с двуручным мечом германцев, который, будучи поставлен на землю остриём, рукоятью мог достигать подбородка воина этого высокорослого по тем временам народа. Римский же меч был размером с руку, от плеча до кончиков пальцев (средний рост римлянина той эпохи—160 сантиметров), к тому же достаточно широкий, и потому слишком тяжёл, чтобы рубящий удар сверху вниз можно было остановить на полпути.
Итак, поскольку удар сверху вниз усилен немалым весом самого меча, то при таком ударе не только бы ухо отскочило, но и была бы перерублена ключица и, кто знает, не развалил бы рыбак, в прошлом, скорее всего, гребец-наёмник на галерах, этого Малха и вовсе сверху донизу. Однако пострадало одно только ухо, да и то от головы не отделилось. Следовательно, удар был не вертикальный, а горизонтальный.
Более того, удар Петра был направлен слева направо — ведь пострадало именно правое ухо. Если Пётр был, как и большинство людей, правшой, то удар слева направо говорит о том, что в него вкладывалась вся сила — на поражение. (Представьте, представьте римский меч! Почувствуйте его вес. Желательно при этом разъяриться. И одуреть, как водится, — в присутствии всего высшего начальства провинции.)
Если бы Малх стоял истуканом, то Пётр снёс бы ему полчерепа и все присутствующие оказались бы забрызганными кровью и мозгом Малха. Но и этого не произошло. А не произошло по той строго закономерной причине, что защищающийся человек, когда в его сторону летит смертоносное лезвие меча, пытается увернуться: чуть приседает и отстраняется назад, причём одновременно разворачивается, непроизвольноотворачивая лицо и зажмуриваясь. В сторону нападающего оказывается обращённым именно правое ухо, и, если человек успел отступить достаточно далеко, то остриё меча до черепа не достанет, а только рассечёт ухо, которое останется на своём месте, хотя потоки крови могут создать видимость его отсутствия. Пётр владел мечом не профессионально, то есть движения его были сравнительно медленны, следовательно, у Малха могло быть время увернуться, что он, по всей видимости, и сделал.
С большой степенью вероятности только этой последовательностью движений и можно объяснить причину повреждения только уха, причём правого.
А вот куда Пётр направлял остриё меча?
Малх отстранился… развернулся… чуть присел…
Чуть присел?!
Удар апостола был направлен будущему христианину в шею?
Явный «внешник» Пётр покусился на обезглавливание?
«Внешник»?
Авторитет-исполнитель?
В данный момент психоэнергетически управляемый?!!
Как не начать из-за спины Петра выискивать взглядом закутанную в тёмное покрывало фигуру женщины, судя по осанке, отнюдь не простолюдинки.
Но за пределами группы захвата — хуже, чем просто ночная темень: слепят факелы.
Факелы?..
Слепят?..
Кой черт они вообще там понадобились?
Действовать в ночное время лучше без них: света луны более чем достаточно, тем более, что луна почти полная — Арест происходил накануне Пасхи, а еврейская Пасха приходится на полнолуние; кроме того, в это время года небо в Иудее всегда безоблачное. Ходить по ночам с факелом — всё равно что из ярко освещённой комнаты попытаться разглядеть что-нибудь на ночной улице. Из одного этого видно, что факелы — странность.
И ещё: представляете, выдвигается группа захвата, как им сообщили, хитроумного злодея, неожиданность — её главный козырь, но если она несёт факелы, то преступник, заметив их, может сбежать. Факел в таком случае — осведомитель ожидающего ареста.
Итак, в интересах ареста надо идти скрытно, да и без огня передвигаться легче, привыкшие к лунному освещению глаза различают под ногами всё. Ан нет — зачем-то взяли факелы…
Для чего?
Для солидности?
В данном случае при чуть ли не стократном, если не тысячекратном численном перевесе, — смешно.
Для устрашения?
Ещё смешнее.
А может, всё много проще? Может не «для чего?», а «почему?»?..
Итак, факелы в Гефсимании означают, что выдвигалась не группа захвата, а шествовала Дама (или боится темноты, или ходить в сопровождении факелоносцев привыкла в соответствии со своим социальным положением).
Вовсе необязательно полагать, что зажечь факелы был отдан устный приказ: Дамы обычно настолько сильные гипнотизёры-некрофилы, что их желания-представления воспринимаются окружающими, прежде всего начальниками, как внутренне осознанная необходимость.
И ещё небольшой обертон: слепящий свет факелов скрывал всякого, кто, желая остаться незамеченным, делал всего несколько шагов в тень олив Гефсиманских садов.
Дама не могла не присутствовать при наисложнейшем первом шаге Преступления.
При формировании первого Безотказного Исполнителя, антихриста.
Это был величайший день и её жизни, и её рода вообще: она родила здесь не просто «сына», но сына единородного! «Прародителя» Антихриста! Впрочем, об этом в главе «Зверь был, и нет его, и явится».
Вообще, присутствие «святой сновидицы» в тенях олив Гефсиманского сада столь же строго закономерно, как и «непонятное» присутствие при Аресте первосвященников и тысяченачальника.
Было бы наивно полагать, что предать Христа может только «внутренник» (Иуда Искариот). «Внешники» не лучше. Они в сущности такие же, иной лишь тип актуализированного невроза и, соответственно, невротического происхождения «ценности».
Да и было бы весьма странно, если бы в число учеников, в интересах распространения вести о Голгофе, был допущен только авторитет-«внутренник», а авторитет-«внешник» — нет.
А почему вообще Христос допустил к Себе в спутники безнадёжно закаменевших некрофилов, вроде Иуды и Петра?
В начале Пути неугодникутрудно, он всё ещё хочет успеха в мирском понимании этого слова — иными словами, число прислушивающихся к проповеди его Учителя для него весьма значимо. Мечи на поясе увеличивали число слушателей. Функция у Иуды и Петра была та же, что и у мечей. Но если бы среди учеников источником некрополя был бы один Иуда, то к Иисусу, кроме редких неугодников,прислушивались бы одни лишь сидельцы меняльных лавок, банкиры да ещё жулики с рыночной площади. А вкупе с авторитетом-«внешником» прислушивались представители уже всех категорий населения…
Присутствие «внешника»-бессребреника в руководстве религиозной организации существенно более опасно, чем «внутренника». Приглядитесь к реальной жизни любой деноминации: вора-служителя, позарившегося на церковные кассу или имущество прихожан, могут застать на месте преступления, хотя бы ненароком, и по этой причине изгнать — однако, изгнав, иерарховерующие обычно не в состоянии сделать никаких выводов относительно самих себя: почему это они столь долго считали вора если не святым, то хотя бы просто хорошим человеком и повиновались ему?
А вот «внешник» (а в дальнейшем и «когорта» с «сынами») подобным контингентом и вовсе может быть приравнен разве что не к «равноапостольному». Даже после его смерти и прекращения психоэнергетического подавления, ведь с точки зрения суверенитизма он не совершает вообще никаких преступлений. Командовать любит? Ну так это, скажут, от высокого религиозного рвения. Неугодниковпреследует и выживает? Во-первых, скажут, заслоняя грудью авторитета: «не судите, да не судимы будете». А во-вторых, скажут, это от желания, чтобы в церкви было единомыслие и порядок — по Писанию. Ради Бога старается. Ради детей. Дескать, ради этих маленьких умилительных чад. Людям служит и т. п. Дескать, не всем повезло с воспитанием — у «командарма», да, предки-солдафоны, да и сам он свойв казарме (на скамье для гребцов галеры), но ведь не ворует же и тридцати сребреников не выторговывает, притом аскет, своего не ищет, всё только ради дела.
Даже в откровенно «внутреннических» религиозных организациях начальство допускает в свой круг «внешников»-бессребреников (точнее, «когорту», об этом в главе «Зверь был, и нет его, и явится») — допускает в качестве ширмы-вывески, дескать, вот оно, ходячее доказательство благого действия Святого Духа.
Новый завет не был бы сколь-нибудь честной книгой, если бы не были описаны безобразия в первоапостольской церкви, прежде всего триумфальное шествие авторитета-«внешника» (вернее, до Преступления «внешника», а после—«сына»; см. главу «Зверь…»).
Тем более триумфальное, что Иуда был разоблачён отнюдь не учениками. При жизни Иуды ни один из учеников не смог достичь такого духовно-интеллектуального уровня, чтобы быть с предателем несовместимым.
Отсюда следствие: холуйская преданность части спутников Иисуса авторитету-«внутреннику» должна была воспроизвестись и с авторитетом-«сыном».
И в Евангелии (включая «Деяния апостолов» и Послания) это триумфальное шествие авторитета-«сына» зафиксировано.
Очень отчётливо.
Думается, Павел был не единственным неугодником, кто пытался обличить Петра.
Пётр, вождь-некрофил, понятно, не был способен согласиться на низвержение до прежнего состояния бригадира рыбаков. Не мог он и не противостоять попыткам его разоблачить.
Действительно, Пётр в своей роли «воодушевлённое благородство» оказался в уязвимом положении. У сколь-нибудь думающего человека не мог не возникнуть ряд вопросов:
— что это вдруг Петра первосвященники за преступное кровопускание в Гефсиманских садах не преследовали?
— что это вдруг Пётр взялся за меч (и вообще его носил)?
— что это вдруг Пётр, видя перед собой Иуду и первосвященников, выбрал для удара Малха, человека, по всей видимости, порядочного и впоследствии уверовавшего во Христа?
И так далее.
Пётр, безусловно, защищался — потоком лжи.
Вожди обычно не сильно логичны, но убедительны.
А манера защиты у них всегда одна — нападение.
Всякий свидетель опасен лишь пока он зрим. Малх тоже был опасен до тех только пор, пока мог показывать всем своё разрубленное и исцелённое ухо. Но стоит «ухоносца» изгнать, и всё успокаивается. Поди докажи ты, задающий вопросы, кто он, этот Малх. Нет уха — нет проблемы.
Нет, поносить Малха не умно, ругань тоже реклама — Малха лучше всего было просто замолчать. Не упоминать вовсе.
Странное дело! Обращаешься к церковной традиции: обо всех упомянутых в Евангелии персонажах сведения о дальнейшей их жизни есть, пусть того же неприемлемого качества, как и сведения о множественных казнях и самоубийствах Пилата, но всё-таки есть. А вот о Малхе — молчок.
И ещё. Кто не знает, что лучшее место для сокрытия трупов — это гора трупов. Следовательно, Пётр-«сын» должен был посвятить существенную часть своего времени выпячиванию вины невольныхучастников казни Иисуса — вторичных её этапов.
Объекты для подобной отвлекающей травли очевидны: Симон Киринеянин да Понтий Пилат с Малхом.
Но что бы ни говорили об Истине и талантеПилат с Малхом, главный авторитет Пётр всё равно был более всех убедителен…
Подобное — к подобному. Схожие обстоятельства всегда сближают: Малха, р`авно как и Пилата, не принимали ни иудейская община, ни секта апостола Петра, ни, понятно, римская иерархия. И потому у Пилата с Малхом, как у людей общей участии судьбы, не могла не возникнуть взаимная симпатия. Вообще говоря, не удивлюсь, если в вечности узн`аю, что Малх из собеседников Пилата стал и его спутником — и они ушли на Волгу вместе. Занятная парочка: сформировавшийся антисионист и человек, которому, наверно, понадобится не один год, чтобы выветрился впитавшийся в Храме сионизм «внутреннического» оттенка. Малх готов был простить Пилату многое, если не почти всё—кроме нееврейского взгляда на иерархию евреев (даже после исхода из этого народа
Ради одного этого осмысления ночная вылазка спиры уже должна была быть Пилату Провидением предоставлена.
А ради нашего понимания описана — для чего владеющим основами теории стаидостаточно всего одного слова: спира.
* * *
И как я только раньше не замечал!А ведь всего несколькими стихами ниже спирыясно написано:
Тогда воины и тысяченачальники служители Иудейские взяли Иисуса и связали Его, и отвели Его сперва к Анне, ибо он был тесть Каиафе, который был на тот год первосвященником…
Иоан. 18:12, 13
Настойчиво, ух, и настойчиво евангелист Иоанн старается донести до читателя, что в аресте принимали участие римские легионеры, причём вся когорта. В самом деле, с «отрядом воинов» был не десятский, не сотник, а сам командир Иерусалимского гарнизона, командир когорты — тысяченачальник!
Но почему Иоанн настолько настойчив, что даже дублирует указание на присутствие римского батальона, несмотря на то, что для полноты описания формирования Безотказного Исполнителя вполне достаточно всего одного слова — спира?
И ещё: авторы сокращённых переложений Протоевангелия (субъевангелий), в противоположность Иоанну, хором:
— почему-то избегают прямого упоминания об участии в аресте римской когорты;
— почему-то избегают упоминать то, что Иуда был главным авторитетом среди будущих апостолов (об этом напрямую мы узнаём только от того же Иоанна — в эпизоде осуждения учениками женщины, совершившей помазание Иисуса перед Его казнью — см. Иоан. 12:4);
— почему-то избегают упоминать то, что авторитетом — наследником Иуды стал Пётр;
— почему-то избегают прямоты при описании активной роли Петра в Аресте (покушение на обезглавливание Малха — помощь Иуде и первосвященникам).
Отчего все эти умолчания и недомолвки?
Богословы-пилатоненавистники, всячески избегающие темы несовершенства апостолов, пытаются их всех выдать за своеобразных неземных «херувимов», а себя, соответственно, как их наследников, — за беспорочных, потому пастве надлежит безотказно им повиноваться.
Но если от этого антиевангельского подхода пилатоненавистников освободиться, попытаться выяснить реальное положение вещей и решиться на нелицеприятный взгляд на некоторых апостолов при Аресте и впоследствии, то открываются новые мощные возможности для продвижения в Истине.
Пётр даже после дня Пятидесятницы, когда собравшиеся вокруг него верующие получили необходимый для ускоренного распространения Вести дар иностранных языков (все ли? Пётр, упорно сидевший в Иерусалиме, получил ли? свидетельствовал ли этот дар о готовности этих совместимых с Петром людей принять талант?), отличился в более чем странном для истинного христианина неблагочестии — в еврейском национализме (проявлявшемся, по меньшей мере, в том, что он разделял христиан на «полноценных» и «неполноценных»).
Когда же Пётр пришёл в Антиохию, то я лично противостал ему, потому что он подвергался нареканию.
Ибо, до прибытия некоторых от Иакова, ел вместе с язычниками; а когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных.
Вместе с ним лицемерили и прочие Иудеи, так что даже Варнава был увлечён их лицемерием.
Но когда я увидел, что они не прямо поступают по истине Евангельской, то сказал Петру при всех: если ты, будучи Иудеем, живёшь по-язычески, а не по-Иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-Иудейски?
апостол Павел (Гал. 2:11–14)
Как мы видим, когда Пётр проявил свою сущность в явной форме, все остальные из его свиты-иерархии, изъясняясь туманным церковным языком, не дерзнули сказать слово обличения вышестоящему духовному иерарху и, проявив должное смирение, ему повиновались, а выражаясь спонтанной «психоаналитической» терминологией русских правдолюбцев, засунули языки себе в задницу и под начальника подстелились.
Надо полагать, что и в прочих ситуациях свита всегда уподоблялась Великому Кормчему.
Например, материально зависимые от церкви, в конечном счёте от Петра (об этом чуть позже), три субъевангелиста некоторые обстоятельства из земной части служения Иисуса если не отрицали, то замалчивали. Например, затушёвывали факт иерархичности мышления учеников, вследствие чего в авторитете у них были Иуда и Пётр. Эпизод с рассечением уха зависимыми субъевангелистами подан так, что при желании можно вообразить присутствие в бессознательном рубщика благородных намерений. Имя Петра замалчивается.
У Иоанна же весьма важные детали обнажают истинные психоэнергетические корни авторитета Петра (соучастие в Преступлении, авторитетность же суть способность к подавлению).
Рассмотрим эпизод Ареста поподробнее, обращая особое внимание на детали, которые ввёл настойчивый Иоанн (единственный из субъевангелистов, кто, работая над субъевангелием, был от Петра материально независим —об этом чуть ниже; наиболее заискивающий из зависимых — Матфей).
Любая из упомянутых Иоанном деталей для нас весьма важна.Здесь содержится (для мыслящего, конечно!) весьма важная информация, которую субъевангелист более отчётливо высказать не мог (опасность со смертью самого Петра полностью не исчезла, остались его духовные наследники).
Иоанн нам сообщает следующие важнейшие детали:
— « правоеухо»;
— пострадавший от меча Петра—«раб первосвященника»;
— имя его — Малх.
От Луки о Малхе (хотя имя его опущено!) узнаём: Иисус раба первосвященникова исцелил, уха лишь коснувшись, то есть ухо не понадобилось поднимать с земли и долго обдувать от пыли и грязи (оно не было отрублено до конца).
Характеристика Малха, что и говорить, обширная — по объёму сравнима разве что с жизнеописанием Симона Киринеянина, весьма важного в Евангелии персонажа. В «КАТАРСИСе-2» уже было показано, что умело подобранной информации в пять-шесть слов вполне достаточно, чтобы в общих чертах восстановить всю биографию человека. Приготовьтесь к тому, что и в случае с Малхом это тоже легко достижимо.
Восстановление биографии Малха для неугодниковнеобходимо и важно — что следует хотя бы из того, что только по смерти Петра Иоанн решился упомянуть это имя. Но есть и более важные причины: этот человек был связан с Пилатом.
Есть несколько подходов к постижению характера Малха, результат их всех один: Малх стал истинным неиерархичным христианином.
Два из этих подходов приведём прямо сейчас, ещё два — чуть ниже.
Первый подход. Иоанн написал своё субъевангелие спустя примерно семь десятилетий после событий в Гефсимании. Скажите, кто-нибудь вспомнит имена нынешних высокопоставленных министров-воров по прошествии лет хотя бы пяти после их низвержения? Правильно, никто вспомнить просто не сможет. А уж через десять лет они вообще полное ничто. А Иоанн писал на рубеже первого и второго веков, когда упомянутый Малх давно упокоился, возможно, уже не первое десятилетие. Тогда получается, что Малх стал известен величием духа. И знание его судьбы,по мнению автора евангелия, для нас, ищущих высот и глубин, просто необходимо.
Второй подход. Случай с исцелением расслабленного при купальне Вифезда (Иоан. 5; анализ в «КАТАРСИСе-1») особо ярко показывает, что Иисус Исцелял (с большой буквы), да и мог по-настоящему Исцелить только тех, кто хотел именно Исцеления. Это народные целители «исцеляют» всех гипнабельных, у Иисуса же всё по-другому. Малх Иисусом был именно Исцелён. Следовательно, Малх — человек вечности.
А что это вообще за деталь такая—«раб первосвященников»?
Может, это юридическое понятие — пропил всё, задолжал, не смог вернуть долг, вот, согласно закону Моисееву, и оказался в рабах? Первосвященник, понятно, не мог не реализовывать свои пороки в ростовщичестве, но не в столь же мелочных операциях, как возня с алкашом!
А может быть, речь идёт о духовном рабстве — эдакий холуй? Но, согласитесь, это не выделяющая человека характеристика: холуёв при Храме было предостаточно.
Что ж, читаем:
Аврам сказал: Владыка Господи! чт`о Ты дашь мне? я остаюсь бездетным; распорядитель в доме моём этот Елиезер из Дамаска.
Быт. 15:2
И сказал Авраам рабу своему, старшему в доме его, управлявшему всем, что у него было: положи руку твою под стегно моё, и клянись мне Господом Богом неба и Богом земли…
Быт. 24:2, 3
Оказывается «раб» — распорядитель, управляющий, он же человек в доме, которому можно доверить имущество. Отсюда, «рабы» могут быть двух типов — честные люди (иногда даже при хозяине-воре) и любители покомандовать, эдакие «вице-президенты», они же холуи. Что до Елиезера, то он холуём не был — потому что Аврам-Авраам не был вождём.
Таким образом, в коллективе вокруг Храма, в котором, как и в нынешних сектах, принято было даже острить с использованием цитат из Писания, доверенное лицо — единственное! — никак не могли назвать вице-первосвященником, управляющим, или ещё как-нибудь, а только «рабом первосвященническим».
Пойдём дальше. Попытаемся увидеть гефсиманскую ситуацию глазами Петра. Ладонь его страстно хватается за рукоять меча, в его случае — символа гордости, тщеславия, чуждости Христу…
Непосредственно перед Петром из толпы малоинтересных исполнителей с палками могут выделяться лишь трое:
— Иуда, — первосвященник (точнее, самый главныйиз пришедших в Гефсиманию первосвященников), — единственный будущий истинный христианин (его духовное состояние уже вполне распознаётся подсознанием окружающих; немногие считают его приятным, остальные — напротив, плохим-плохим).
Цепь легионеров угадывается чуть поодаль. (Только идиот или намеренный самоубийца дерзнул бы обнажить меч в непосредственной близости от римского легионера, только уже из одного этого следует, что они были на почтительном расстоянии.)
Итак, перед Петром три объекта, не считая фона — мелкой шушеры. Над кем занесёт меч неугодник, а над кем авторитет? Правильно, неугодниквыберет предателя или главаря нападающих. А авторитет, напротив, подсознательно почувствует ненависть к истинному христианину.
И «благородный» Пётр заносит руку не на кого-нибудь, а именно на Малха…
То, что христианство Малха было уже отчётливо распознаваемо, позволяет разрешить ещё одну недоступную иерархомыслящему уму загадку: почему Петра не попытались привлечь к ответственности за уголовное преступление, к тому же против «правой руки» первосвященника?Легионерам, понятно, всё равно, режут евреи друг друга, ну и ладно (как в случае с убийством Стефана), а вот евреи привлечь Петра должны были — казалось бы…
Разве только за него вступился один из первосвященниковили даже все вместе. Им удалось ничего не заметить? А «не заметить» или вступиться за Петра они могли по одной единственной причине: поскольку были его действиями довольны.
Да, авторитет-исполнитель Пётр исполнил исключительно важную часть работы в Казни Иисуса, если не сказать важнейшую: покушение на убийство. Брызнувшая во все стороны кровь, во-первых, дала мощный всплеск некрофилических эмоций у всех присутствовавших некрофилов, возбудила у них желание большей крови, даже Убийства, — это и сплотило разнородную толпу и довело её до состояния Безотказного Исполнителя. Во-вторых, Пётр предоставил Безотказному Исполнителю морально-логическое основание для наложения на Иисуса рук и оков: дескать, подозревали мы, что эта банда вокруг Назарянина ищет вовсе не духовного, они — обычные бандиты, вот, пожалуйста, и доказательство: дело дошло до мечей, даже еврей на еврея руку поднял! За всё это первосвященники, безусловно, должны были быть Петру признательны. Ох, как признательны.
Чувство удовлетворения действиями авторитета-исполнителя Петра могло быть перечёркнуто только в том случае, если бы Пётр обидел любимогоМалха — если, конечно, Малх первосвященнику был люб (был ему свой).
Итак, третий уровень важной услуги, которую Пётр оказал первосвященникам, заключался как раз в том, что Пётр, введя Малха в состояние шока, помог устранению из коллективного Безотказного Исполнителя единственного ненадёжного элемента, индуцирующего сомнение. Той самой личности, из-за которой предприятие могло сорваться. Да за это иерархия награждать должна! Причём суммой стократно, тысячекратно большей, чем тридцать сребреников!
В субъевангелиях ни одно «странное» слово не может быть лишним (если, конечно, оно не внесено чуждой рукой и духом) — каждое из них несёт громадную смысловую нагрузку.
К примеру, «правое ухо»(Лук. 22:50; Иоан. 18:10).
Кто-нибудь задумывался над тем, почему упомянуто, что ухо именно правое?
Какое сокровенное знание хотел сообщить Иоанн?!
Пойдём изведанным путём — через «вживание» в ситуацию.
Каким движением Пётр достал мечом до уха Малха?
Для начала вспомним, что ухо не было «отсечено», как то нам сообщают синодальные переводчики. Ухо не подобрали, не обдували долго от пыли, не приставили его и оно приросло — а просто Он к уху «прикоснулся» и Малх исцелился. Следовательно, ухо или висело на коже или, скорее всего, было лишь перерублено — поперёк.
Каким же, для достижения этого результата, должно было быть направление удара? Сверху вниз? Но римский меч отнюдь не шпажонка придворного дворянина средневековья, которой можно было только колоть, но не рубить. Хотя в популярной литературе римский меч принято называть «небольшим», «коротким», но это сравнительно с двуручным мечом германцев, который, будучи поставлен на землю остриём, рукоятью мог достигать подбородка воина этого высокорослого по тем временам народа. Римский же меч был размером с руку, от плеча до кончиков пальцев (средний рост римлянина той эпохи—160 сантиметров), к тому же достаточно широкий, и потому слишком тяжёл, чтобы рубящий удар сверху вниз можно было остановить на полпути.
Итак, поскольку удар сверху вниз усилен немалым весом самого меча, то при таком ударе не только бы ухо отскочило, но и была бы перерублена ключица и, кто знает, не развалил бы рыбак, в прошлом, скорее всего, гребец-наёмник на галерах, этого Малха и вовсе сверху донизу. Однако пострадало одно только ухо, да и то от головы не отделилось. Следовательно, удар был не вертикальный, а горизонтальный.
Более того, удар Петра был направлен слева направо — ведь пострадало именно правое ухо. Если Пётр был, как и большинство людей, правшой, то удар слева направо говорит о том, что в него вкладывалась вся сила — на поражение. (Представьте, представьте римский меч! Почувствуйте его вес. Желательно при этом разъяриться. И одуреть, как водится, — в присутствии всего высшего начальства провинции.)
Если бы Малх стоял истуканом, то Пётр снёс бы ему полчерепа и все присутствующие оказались бы забрызганными кровью и мозгом Малха. Но и этого не произошло. А не произошло по той строго закономерной причине, что защищающийся человек, когда в его сторону летит смертоносное лезвие меча, пытается увернуться: чуть приседает и отстраняется назад, причём одновременно разворачивается, непроизвольноотворачивая лицо и зажмуриваясь. В сторону нападающего оказывается обращённым именно правое ухо, и, если человек успел отступить достаточно далеко, то остриё меча до черепа не достанет, а только рассечёт ухо, которое останется на своём месте, хотя потоки крови могут создать видимость его отсутствия. Пётр владел мечом не профессионально, то есть движения его были сравнительно медленны, следовательно, у Малха могло быть время увернуться, что он, по всей видимости, и сделал.
С большой степенью вероятности только этой последовательностью движений и можно объяснить причину повреждения только уха, причём правого.
А вот куда Пётр направлял остриё меча?
Малх отстранился… развернулся… чуть присел…
Чуть присел?!
Удар апостола был направлен будущему христианину в шею?
Явный «внешник» Пётр покусился на обезглавливание?
«Внешник»?
Авторитет-исполнитель?
В данный момент психоэнергетически управляемый?!!
Как не начать из-за спины Петра выискивать взглядом закутанную в тёмное покрывало фигуру женщины, судя по осанке, отнюдь не простолюдинки.
Но за пределами группы захвата — хуже, чем просто ночная темень: слепят факелы.
Факелы?..
Слепят?..
Кой черт они вообще там понадобились?
Действовать в ночное время лучше без них: света луны более чем достаточно, тем более, что луна почти полная — Арест происходил накануне Пасхи, а еврейская Пасха приходится на полнолуние; кроме того, в это время года небо в Иудее всегда безоблачное. Ходить по ночам с факелом — всё равно что из ярко освещённой комнаты попытаться разглядеть что-нибудь на ночной улице. Из одного этого видно, что факелы — странность.
И ещё: представляете, выдвигается группа захвата, как им сообщили, хитроумного злодея, неожиданность — её главный козырь, но если она несёт факелы, то преступник, заметив их, может сбежать. Факел в таком случае — осведомитель ожидающего ареста.
Итак, в интересах ареста надо идти скрытно, да и без огня передвигаться легче, привыкшие к лунному освещению глаза различают под ногами всё. Ан нет — зачем-то взяли факелы…
Для чего?
Для солидности?
В данном случае при чуть ли не стократном, если не тысячекратном численном перевесе, — смешно.
Для устрашения?
Ещё смешнее.
А может, всё много проще? Может не «для чего?», а «почему?»?..
Итак, факелы в Гефсимании означают, что выдвигалась не группа захвата, а шествовала Дама (или боится темноты, или ходить в сопровождении факелоносцев привыкла в соответствии со своим социальным положением).
Вовсе необязательно полагать, что зажечь факелы был отдан устный приказ: Дамы обычно настолько сильные гипнотизёры-некрофилы, что их желания-представления воспринимаются окружающими, прежде всего начальниками, как внутренне осознанная необходимость.
И ещё небольшой обертон: слепящий свет факелов скрывал всякого, кто, желая остаться незамеченным, делал всего несколько шагов в тень олив Гефсиманских садов.
Дама не могла не присутствовать при наисложнейшем первом шаге Преступления.
При формировании первого Безотказного Исполнителя, антихриста.
Это был величайший день и её жизни, и её рода вообще: она родила здесь не просто «сына», но сына единородного! «Прародителя» Антихриста! Впрочем, об этом в главе «Зверь был, и нет его, и явится».
Вообще, присутствие «святой сновидицы» в тенях олив Гефсиманского сада столь же строго закономерно, как и «непонятное» присутствие при Аресте первосвященников и тысяченачальника.
Было бы наивно полагать, что предать Христа может только «внутренник» (Иуда Искариот). «Внешники» не лучше. Они в сущности такие же, иной лишь тип актуализированного невроза и, соответственно, невротического происхождения «ценности».
Да и было бы весьма странно, если бы в число учеников, в интересах распространения вести о Голгофе, был допущен только авторитет-«внутренник», а авторитет-«внешник» — нет.
А почему вообще Христос допустил к Себе в спутники безнадёжно закаменевших некрофилов, вроде Иуды и Петра?
В начале Пути неугодникутрудно, он всё ещё хочет успеха в мирском понимании этого слова — иными словами, число прислушивающихся к проповеди его Учителя для него весьма значимо. Мечи на поясе увеличивали число слушателей. Функция у Иуды и Петра была та же, что и у мечей. Но если бы среди учеников источником некрополя был бы один Иуда, то к Иисусу, кроме редких неугодников,прислушивались бы одни лишь сидельцы меняльных лавок, банкиры да ещё жулики с рыночной площади. А вкупе с авторитетом-«внешником» прислушивались представители уже всех категорий населения…
Присутствие «внешника»-бессребреника в руководстве религиозной организации существенно более опасно, чем «внутренника». Приглядитесь к реальной жизни любой деноминации: вора-служителя, позарившегося на церковные кассу или имущество прихожан, могут застать на месте преступления, хотя бы ненароком, и по этой причине изгнать — однако, изгнав, иерарховерующие обычно не в состоянии сделать никаких выводов относительно самих себя: почему это они столь долго считали вора если не святым, то хотя бы просто хорошим человеком и повиновались ему?
А вот «внешник» (а в дальнейшем и «когорта» с «сынами») подобным контингентом и вовсе может быть приравнен разве что не к «равноапостольному». Даже после его смерти и прекращения психоэнергетического подавления, ведь с точки зрения суверенитизма он не совершает вообще никаких преступлений. Командовать любит? Ну так это, скажут, от высокого религиозного рвения. Неугодниковпреследует и выживает? Во-первых, скажут, заслоняя грудью авторитета: «не судите, да не судимы будете». А во-вторых, скажут, это от желания, чтобы в церкви было единомыслие и порядок — по Писанию. Ради Бога старается. Ради детей. Дескать, ради этих маленьких умилительных чад. Людям служит и т. п. Дескать, не всем повезло с воспитанием — у «командарма», да, предки-солдафоны, да и сам он свойв казарме (на скамье для гребцов галеры), но ведь не ворует же и тридцати сребреников не выторговывает, притом аскет, своего не ищет, всё только ради дела.
Даже в откровенно «внутреннических» религиозных организациях начальство допускает в свой круг «внешников»-бессребреников (точнее, «когорту», об этом в главе «Зверь был, и нет его, и явится») — допускает в качестве ширмы-вывески, дескать, вот оно, ходячее доказательство благого действия Святого Духа.
Новый завет не был бы сколь-нибудь честной книгой, если бы не были описаны безобразия в первоапостольской церкви, прежде всего триумфальное шествие авторитета-«внешника» (вернее, до Преступления «внешника», а после—«сына»; см. главу «Зверь…»).
Тем более триумфальное, что Иуда был разоблачён отнюдь не учениками. При жизни Иуды ни один из учеников не смог достичь такого духовно-интеллектуального уровня, чтобы быть с предателем несовместимым.
Отсюда следствие: холуйская преданность части спутников Иисуса авторитету-«внутреннику» должна была воспроизвестись и с авторитетом-«сыном».
И в Евангелии (включая «Деяния апостолов» и Послания) это триумфальное шествие авторитета-«сына» зафиксировано.
Очень отчётливо.
Думается, Павел был не единственным неугодником, кто пытался обличить Петра.
Пётр, вождь-некрофил, понятно, не был способен согласиться на низвержение до прежнего состояния бригадира рыбаков. Не мог он и не противостоять попыткам его разоблачить.
Действительно, Пётр в своей роли «воодушевлённое благородство» оказался в уязвимом положении. У сколь-нибудь думающего человека не мог не возникнуть ряд вопросов:
— что это вдруг Петра первосвященники за преступное кровопускание в Гефсиманских садах не преследовали?
— что это вдруг Пётр взялся за меч (и вообще его носил)?
— что это вдруг Пётр, видя перед собой Иуду и первосвященников, выбрал для удара Малха, человека, по всей видимости, порядочного и впоследствии уверовавшего во Христа?
И так далее.
Пётр, безусловно, защищался — потоком лжи.
Вожди обычно не сильно логичны, но убедительны.
А манера защиты у них всегда одна — нападение.
Всякий свидетель опасен лишь пока он зрим. Малх тоже был опасен до тех только пор, пока мог показывать всем своё разрубленное и исцелённое ухо. Но стоит «ухоносца» изгнать, и всё успокаивается. Поди докажи ты, задающий вопросы, кто он, этот Малх. Нет уха — нет проблемы.
Нет, поносить Малха не умно, ругань тоже реклама — Малха лучше всего было просто замолчать. Не упоминать вовсе.
Странное дело! Обращаешься к церковной традиции: обо всех упомянутых в Евангелии персонажах сведения о дальнейшей их жизни есть, пусть того же неприемлемого качества, как и сведения о множественных казнях и самоубийствах Пилата, но всё-таки есть. А вот о Малхе — молчок.
И ещё. Кто не знает, что лучшее место для сокрытия трупов — это гора трупов. Следовательно, Пётр-«сын» должен был посвятить существенную часть своего времени выпячиванию вины невольныхучастников казни Иисуса — вторичных её этапов.
Объекты для подобной отвлекающей травли очевидны: Симон Киринеянин да Понтий Пилат с Малхом.
Но что бы ни говорили об Истине и талантеПилат с Малхом, главный авторитет Пётр всё равно был более всех убедителен…
Подобное — к подобному. Схожие обстоятельства всегда сближают: Малха, р`авно как и Пилата, не принимали ни иудейская община, ни секта апостола Петра, ни, понятно, римская иерархия. И потому у Пилата с Малхом, как у людей общей участии судьбы, не могла не возникнуть взаимная симпатия. Вообще говоря, не удивлюсь, если в вечности узн`аю, что Малх из собеседников Пилата стал и его спутником — и они ушли на Волгу вместе. Занятная парочка: сформировавшийся антисионист и человек, которому, наверно, понадобится не один год, чтобы выветрился впитавшийся в Храме сионизм «внутреннического» оттенка. Малх готов был простить Пилату многое, если не почти всё—кроме нееврейского взгляда на иерархию евреев (даже после исхода из этого народа