Страница:
Умом впечатлительным Пилат в контексте символа веры воспринимается как
источникстрадания, хотя отболтаться можно, что это всего-навсего обозначение времени события. Впечатлительных тысячекратно больше мыслящих.
Злой умысел, как показывает источниковедение, может воплощаться в разных формах — в виде уничтожения положительных о Понтии Пилате свидетельств в письменных источниках (ведь уничтожены же все до одной копии Протоевангелия), и напротив, в виде создания легенд и других «исторических памятников».
Но были исправления и без злого умысла (осмысленного).
Во все времена и во всех культурах даже без настояния начальства переписчики именаисправляли на более понятные. Например, — рассуждаем по-скифски — встретив упоминание о пятом прокураторе Иудеи под каким-либо непривычнымдля читателя Евангелия именем (Пилат???), переписчик его, из самых лучших, разумеется, побуждений, изменял — на евангельское и Никейско-Константинопольское. (Здесь я ничего не пытаюсь доказать, а только обрисовать гипотетическую возможность того, что «Понтийство» Пилата могло быть тайной для жителей подвластной ему и его жене провинции. За исключением разве что его друзей, скажем, того же евангелиста Луки — он, кстати, единственный называет его Понтийцем, все остальные — просто Пилатом. А вот монахи-переписчики, взяв прозвище Пилата из Евангелия и внеся его в рукопись Флавия, тем изменили смысл одной из важнейших деталей евангельского образа — и Евангелие исказили.)
Ещё одно направление внесённых монахами искажений выявляется при сравнении психологических портретов евангельского Пилата и Пилата из прошедших госрелигиозную цензуру «исторических источников». Те из современных читателей, которые способны к анализу, удивляются: в «исторических документах» Пилат — злобный убийца, почти маньяк (неуправляемый!), а в Евангелиях всё наоборот: на Пилата, не стесняясь, давят первосвященники, но он Иисуса защищает и даже на кресте заставляет написать, что Он — Царь (Истина). Но дальше восклицания «Странно!» размышления не идут.
А ведь из этой странностиследует, что один из образов — фальсификация, более поздняя вставка.
В шестидесятые годы XX века археологами найден камень, на котором выбито, что Пилат — префект.
А ещё у Иосифа Флавия о Пилате в одном месте говорится, что он — прокуратор (Иуд. война. II, 9, 2), а в другом, что он — пропретор (Иуд. древности. XVIII, 3, 1). Это разные должности. Ранг пропретораполагался назначаемому императором наместнику-легату провинции Сирия — Иудея входила в состав Сирии как одна из составных частей, но наместник-префект Иудеи также назначался лично императором. Прокуратор(как бы недонаместник) — это должность финансовая, он ответственен перед Римом за сбор налогов; а вот наместник-префект —это наместник настоящий, полновластный правитель, и даже не столько правитель, сколько особо уполномоченный от императора наблюдатель-стукач за другими назначенцами Рима. Но ведь и в Евангелии сказано, что Пилат не простой чиновник по налогам (прокуратор), а человек, принимающий решения казнить и миловать, — правитель.
Вплоть до 60-х годов иерархобогословы учили, что «пропретор, префект» — это ошибка, а вот «прокуратор» — это верно, истина, да и аминь, последняя инстанция истины. Дескать, и предшественники, и наследники Пилата при наместнике провинции Сирия были лишь прокураторами. Только прокуратор! прокуратор!! прокуратор!!!
Ну а как мне быть с моим ощущением, что Пилат был именно настоящим наместником, правителем, даже б`ольшим, чем просто префект, не говоря уже о прокураторе? В каком-то очень важном смысле?
Оговорюсь сразу: хотя ниже я приведу некоторые соображения в пользу того, что Пилат был наместником, правителем сразу в несколькихсмыслах, но для «Понтия Пилата» и для представляемых в романе духовно-психологических идей то, как официальноназывалась должность Пилата, совершенно безразлично — для исследуемых проблем важно только самоощущение Пилата.
Итак, обратимся к окружающей нас жизни — единственно достоверному материалу, который, собственно, и есть единственно верный источник познания прошлого. Всегда и везде, где возникает двойственная ситуация, где должность человека можно назвать двояко, занимающий её делает для себя выбор в пользу должности более высокой. К примеру, в советское время человек без диплома, назначенный на должность «инженер», себя называл не иначе как инженером, и всячески это подчёркивал. Так же и лейтенант на майорской должности никогда не забывал сообщить, что должность его майорская, и вёл себя соответственно, по-майорски, повсюду. Даже к капитанам обращался свысока. Так и всякий карьерист, окажись он в Иерусалиме в то время, когда наместник провинции отсутствует, будет ощущать себя правителем.
В самом деле, наместник-легат провинции Сирия, частью которой были подвластные Пилату-префекту Иудея, Самария и Идумея, к месту службы так и не прибыл, и, соответственно, префект превращался, в отсутствие пропретора, по сути, как раз именно в исполняющего перед Римом обязанности пропретора —в том числе чинил суд и расправу, что, вообще говоря, было прерогативой полновластного наместника.
Как называлась должность Пилата в документах — неважно, все вокруг и так понимали, что полномочия у Пилата пропреторские, наместнические.
Наместник в префекте (прокураторе) — это в романе указание на несчастную устремлённость души вверх по карьерной лестнице.
И уж тем более должна была считать Пилата наместником его жена — из-за её комплекса неполноценности.
Ну вот, добрались и до неё.
В кои-то веки традиция мне помогла! Была возможность — впрочем, весьма вероятная — что, исказив в угоду стайной психологии образ Пилата, онине догадаются исказить и образ его жены, — и онине догадались!! А по жене восстановить психологически достоверный образ мужа понимающему — пара пустяков.
Помните, жену Пилата, согласно Евсевию, звали Клавдией Прокулой и была она — ни много ни мало! — внучкой первого императора Империи Августа и незаконной дочерью Клавдии, третьей жены императора Тиберия!!!
О, если это достоверно — а это психологически достоверно, — то эти сведения сами по себе ключ к мировой истории вообще и «Понтию Пилату» в частности!
И бабушка, и мать префектессы были женщинами, которые возвели своих мужчин в наивысшее в Империи положение, а бабушка и вовсе основала в Риме империю. Иными словами, Уна была «генетически» закреплённой, если можно так выразиться, «возводительницей в императоры».
Не это ли, в сущности, я утверждал, описывая в «Понтии Пилате» предполагаемых предков Уны?! Написано: они знали, что такое триумфы. А это — уделвысших в иерархии людей. А раз предки Уны давали потомство, то истинными вождями в клане были их женщины!
Да, в романе я не называл имён «Август» и «Клавдия», не хватило силы родовой памяти — но это и не важно. Исправлять не буду. Почему? Чисто интуитивно. Почему-то напрашиваются слова Пилата: «Что написал, то написал!» Сдаётся мне, так даже лучше: у современного читателя есть определённые ассоциации, связанные со словом «император», все они уже современного происхождения, — но корни предопределённости чувств, предпочтений и желаний Уны намного более древние, чем Римская империя.
А вообще-то пусть читатель поломает голову, достоверно или не достоверно, что Уна — патрицианка. Понятьмного важнее, чем знать.
История, посредством Евсевия сохранив имя «Клавдия Прокула», не сохранила её домашнее имя, а оно непременно было. Жену Пилата, действительно, могли звать Уной, так как дочерей во времена Римской империи называли порядковыми номерами: Первая (Уна), Вторая, Третья и т. п. Судя по тому, что Клавдия Прокула была незаконной дочерью, а незаконный, как правило, в абсолютном большинстве случаев — первый ребёнок, то Уна — действительно Уна!
И ещё: Уна не могла не считать себя не просто Первой, но Единственной, хотя бы потому, что она единственная родилась, как ей казалось, в любви, все же остальные дети её матери были плодом мерзости, ведь брак для абсолютного большинства женщин — не более чем одна из форм проституции.
Итак, наследственная императрица — и замужем за ничтожным всадником-прокуратором??!!..
Это страннодаже не в квадрате, и даже не в кубе, а в какой-то очень высокой степени.
Также более чем странно то, что Уна сопровождала Пилата в Иудею. Странно это потому, что, согласно римским законам, жена чиновника следовать за мужем на удалённое место службы была отнюдь не обязана. Место высокопоставленной дамы было в Риме — и это с точки зрения теории стаидля государства явно целесообразно: не ослабляется сила некрополя столицы. Но потомственная императрица за своим «майором» последовала. В глухую провинцию. За нелюбимым мужем.
Как-то это не характерно для потомственных императриц.
Страстная любовь?
Но она долго не пылает, а Пилат был на должности десять лет.
Может, он был гораздо выше, чем простой прокуратор? Или на Уну было оказано особенное воздействие?
Странно —если, конечно, отказать себе в предположении, что силы зла имели какие-то особенные — долговременные! — насчёт неё цели; странно —если, конечно, отогнать знание о том, что женщина власти не в состоянии не обращаться к предсказателям, один из которых, очевидно, и дал такой оракул, обязательно двусмысленный, что Уна, не сомневаясь, отправилась в захолустье. Без подобного оракула Уна-«императрица» не то что не отправилась бы в Иудею, но даже и не оказалась бы женой такого ничтожества, как сын предпринимателя в военной форме. А вот ехать «довоспитывать» — пожалуйста.
К тому же сомнительно, что в кулуарах императорского дворца вообще произносилось слово «прокуратор» — кто-то ведь должен был наблюдать за деятельностью тетрархов, подобных Ироду Антипе. Эта должность уже — префект, их опасались даже более высокопоставленные чиновники.
«Наместник» в «Понтии Пилате» — это отражение как минимум кулуарных договорённостей, уникальность положения Пилата. Напоминание о положении его жены — прежде всего в психоэнергетической иерархии.Уникальное положение Пилата допущено Провидением несомненно для далеко идущих целей — не просто ради его спасения. Ради спасения он мог быть простым офицером в легионе и встретить Христа при других обстоятельствах. Но нет, он обладал властью призывать к себе любого в провинции человека для расспросов о ком угодно, в том числе и о сыне плотника из Назарета.
«Наместник» в «Понтии Пилате» — это ещё и указание на истинное положение Пилата как мужа своей жены, — ведь он от унизительного для психически здорового мужчины положения не бежал. Желание отсечь голову у зарезанного любовника его жены — это у Пилата тоже от наместника.
Согласно историческим свидетельствам, Пилат оставался при должности десять лет — с 27 (26? 28? справочники в этом не согласны) года по 36 (37?) год (Христос был распят в 30-м или 31-м). Истинная причина снятия с должности 43–46-летнего правителя, могла, разумеется, быть только одной — прекращение поддержки «императрицы». А это или её смерть, или с ней развод.
Если бы Уна умерла, то в Иерусалиме стоял бы над её могилой храм (она — святая греческой церкви, её день—27 октября), народ ходил бы и исцелялся, как он исцелялся по недоразумению над могилой Констанции, оставшейся в истории только за одно — за свою половую разнузданность. Но храма нет.
Следовательно?..
А по какой причине наследственная «возводительница в императоры», положившая столько лет на «доделывание» своего «недоделанного» мужа, могла отказаться от плодов своего труда? Только по одной: когда стало ясно, что «пределов власти» (в её понимании) Пилат не достигнет.
Итак, для «возводительницы в императоры» характерен только развод с правдолюбцем. Остальные её шаги, вроде сопровождения нелюбимого мужа в глухую провинцию, требуют специального объяснения — на просторах теории стаи.
Роман и есть — искомое объяснение.
Вообще-то, чем дальше, тем больше мой роман мне же и преподносит сюрпризы — и я, распознавая в нём всё б`ольшие глубины, начинаю его любить всё больше и больше. Какое счастье, что я написал его и даже отшлифовал, ничего ещё не зная —ни малейших исторических свидетельств об Уне, ни даже пяти смыслов имени «Пилат» (небольшой эпизод с Уной, костерящей своего супруга «членоносцем», я ввёл в последнюю, десятую редакцию), ни о speculator'е — ничего!
А зачем они, эти «исторические свидетельства», как правило, отцензурированные? И так всё ясно: «императрица» могла выйти замуж только за стоящего лишь в шаге от высшего в Риме седалища (M), и потому только наместник-пропретор(префект, фактически ощущающий себя пропретором) мог торжественной поступью выйти на последнюю линию колоннады Иродова дворца-крепости. Зачем они, эти «исторические свидетельства», если и так понятно, чтожену его звали Уной, и любовник её был патрицием, и притом, как и она, незаконнорождённым. Это же — ясно !
Кстати, о незаконнорождённости. Оказывается, достоверность и этой детали подтверждается сохранившимися сведениями об Уне. Она была незаконнорождённой, и потому эта тема была для неё болезненной. Да что уж там, она была просто помешана на доказательствах, что незаконнорождённые — это лучшее, что только может быть на земле.
Отсюда, из всех возможных претендентов её возлюбленным должен был стать именно незаконнорождённый.
Даже придумывая имидж своему мужу (всадник — это позорно! а ведь он будущий император!), она не могла не возвести Пилата в сан незаконнорождённого.
О Пилате бытует множество легенд, почти все глупейшие (вроде той, что, когда Пилат покончил с собой, то народ Рима бросил его тело в Тибр, а возмущённая этим река на год вышла из берегов и отомстила жестоким людям многими бедствиями). Даже иерархобогословы — и те уважают только две из них. В обеих Пилат — незаконнорождённыйсын царя. Уна могла бы придумать, что он царь без царства, законнорождённый, но, скажем, из дворца выкраденный, — очень популярный сюжет, думается, не только средневековья, — но для Уны-имиджмейкера похищенность не моглаказаться красивой. Только — незаконнорождённый!
Наместник, пропретор — это ещё и указание на комплекс неполноценности Уны, усиленный её незаконнорождённостью.
Модификации легенд о Пилате, очевидно, сводятся к одной. Для начала Пилат — незаконнорождённый сын царя Ата и красавицы-шлюхи П`илы (Пила + Ат = Пилат). Пила отдалась незнакомому мужчине по первому его требованию.
Конечно, Уна не могла не учитывать, что здравствуют многие сослуживцы Пилата, которые помнили, что Пилат говорил им, что он — Понтиец. Отсюда не могла не быть придумана некая деталь легенды, объясняющая эти его признания. И она была придумана — и иерархобогословами сохранена. Дескать, совсем молодым человеком римлянин Понтий совершил убийство, и был вынужден бежать — в бывшее Понтийское царство! Где он долго и прожил, естественно, приобретя манеры урождённого понтийца — в молодости это происходит легко. В интересах безопасности он и в дальнейшем выдавал себя за Понтийца. А поскольку главное имя у её мужа римское — Понтий, то оно и трансформировалось в того же Понтия, но с другим (географическим) смыслом. На самом же деле Пилат вовсе не Пилат, а Понтий-римлянин.
(Кстати, такое объяснение попутно давало «императрице»-имиджмейкерше возможность оправдаться, почему у неё столь скверные взаимоотношения с мужем: дескать, и опростился он в Понте, и садист-убийца он, и несдержанный, и не поговорить с ним ни о чём возвышенном, не повосхищаться Европой…)
Приведённая легенда о Пилате-уроде должна была особенно прийтись по сердцу монахам-«внешникам» с неуравновешенной психикой, хотя и не всегда наголо бритым, но с тонзурой.
Действительно, традиция (читай: больное подсознание католических монахов) гласит, что Пилат — убийца, туповатый злодей, римлянин ( Рональд Браунригг. Кто есть кто в Новом завете. Словарь. М., Внешсигма, 1998). И имя у него вовсе не Понтий Пилат, а Пилат Понтий, а называть его для краткости надо — Понтий. Ведь именно так у римлян. А в Евангелиях что-то опять напутано. Как и в случае со спирой.
Словом, если доверять созданной цензурой традиции и «историческим свидетельствам», то Евангелие во всём надо подправлять. Во всём! Чем уроды в рясах всегда и занимались. И занимаются*.
* Автор тоже подправляет — но не оригинал, а иерархоперевод субъевангелий. (Примеч. ред.)
Вот такая битва происходит вокруг пятого прокуратора Иудеи — наместника, префекта, пропретора . По самоощущению, по разговорам в кулуарах, по восприятию населения и т. п. — ибо таковым до времени воспринимала его «императрица».
Каюсь: в моей первой книге «При попытке к бегству» (Тула, ХАСО, 1994) Пилат назван прокуратором.
Оправдываюсь: никак иначе Пилат в доступных мне изданиях не упоминался.
Есть у меня обыкновение: когда ем, включаю радио. И надо же, во время одного из таких включений выступал некий профессор православной духовной академии, который утверждал, что Пилат вовсе не прокуратор, а — наместник, префект. Аргументацию его я не помню, — да и какая может быть аргументация во время суматошного радиовыступления? — но мне хватило.
Прокуратор ли, префект ли, пропретор ли — знание не Бог весть какое, но взволновало оно меня чрезвычайно.
Я бы сказал — неадекватно.
Как, наверно, взволновали бы слова того, который бы мне сказал: пятый прокуратор Иудеи, одетый, как и положено пропретору , в белоснежную тогу с широкой пурпурной полосой, вышел на последнюю линию колоннады Иродова дворца — навстречу лучам закатного солнца, и простёр к нему руку — ладонью вперёд…
Примечание редактора к месту, отмеченному зн` акомm. Поразительно! Когда я первый раз редактировал рукопись, эти слова: «…могла выйти замуж только за стоящего лишь в шагеот высшего в Риме седалища» мне показались совершенно неприемлемыми. Автор (хотя для него было важно в этом вопросе другое — субъективное самоощущение Уны) обосновывал (логически) этот «шаг от высшего седалища» тем, что Пилат, дескать, был наместникомИудеи, а наместники-де — ближайшие к императорскому трону иерархи. Я ему возражал в том смысле, что, не говоря даже о туче облизывающихся на трон иерархов-патрициев в самом Риме, наместники в Римской империи тоже бывали всякие. Иудея — это не самостоятельная «большая» провинция (во главе которых обычно стояли действительно высокопоставленные патриции-проконсулы), а всего лишь маленькая область, входящая в «большую» императорскую провинцию Сирия; по этой причине такую незначительную территорию и доверили всаднику, и т. п. То есть, говорил я, наместник наместнику рознь, точно так же, как мэр Москвы и мэр, ну скажем, Мухосранска хотя и называются одинаково, но от «седалища» обитают явно на разном расстоянии. И если всаднику Пилату и удалось бы когда-нибудь приблизиться к императорскому креслу, то, как казалось на время того обсуждения, ой как нескоро (хотя, в принципе, возможно: императоров из сословий даже низших, чем всадники, Рим если не в I веке, а позднее, всё-таки увидит). Тогда автор вынужден был согласиться с этой аргументацией (ничего возразить на уровне логики не смог) и исправил это место в тексте следующим образом: «…могла выйти замуж только за некрофила-карьериста, способного „подниматься” по иерархической лестнице вплоть до высшего в Риме седалища». И в таком, более мягком, виде (в общем-то, тоже верном — с точки зрения обычнойлогики) текст и был бы опубликован, если бы уже на завершающей стадии вычитки чернового макета мне не открылась самым потрясающим образом правота меняйловской интуиции! Да-да, именно интуиции, чутья, поскольку его логика в данном случае явно не справилась с объяснением того, что он, по его словам, чувствовал, видел, ощущал.
Итак, 11 февраля 2002 года читаю себе спокойненько макет, глава уж не помню какая, но к вопросу о «седалище» явно никакого отношения не имеющая, время 22:10. И вдруг как осенило: где-то за неделю до того у Иосифа Флавия в «Древностях» (XVIII, 6, 6) мельком заметил, что римский сенатор Сеян был, оказывается, не просто сенатором (как я раньше думал), но начальником преторианской гвардии, во время отсутствия в Риме Тиберия государством управлял именно он, а в 36 году и вовсе решил стать императором, замыслив убить престарелого Тиберия, однако заговор был раскрыт, Сеян казнён и т. п. Тогда на это место у Флавия я как-то внимания не обратил… Но ведь именно с Сеяном обычно и связывают внешние событиявокруг назначения Понтия Пилата на должность в Иудее!!! А затем именно с казнью Сеяна и связывают снятие Пилата, потерявшего «волосатую руку» в Риме, с должности! И что? Причём тут «один шаг до высшего седалища»? Да очень же просто! Сеян был не кем-нибудь, а начальником преторианской гвардии, т. е. Главным Начальником Охранывсей Римской империи. Помните главу «Её начальник охраны»? Если помните, то непременно подумаете об императрице, которая сделала Сеяна speculator'ом (только не говорите, что тут могло обойтись без императрицы!). А если эту императрицузвали Клавдия, была она третьей женой Тиберия, и была у этой Клавдии незаконная первая (prima, или una—единственная настоящая) дочь по имени Клавдия Пр`окула, вышедшая замуж за некоего Понтия Пилата?.. Тогда все разрозненные звенья цепочки сливаются в единую и мощную цепь. Тогда становятся понятными и отправка дочери из блистающего Рима в захолустье (обе потомственные императрицы и без лишних слов знали, чт`о делать в продвижении к пределам власти), и дальнейшие достоверные события в том случае, если бы заговор Сеяна против Тиберия увенчался успехом. «Безвременно от нас ушедшего в самом расцвете сил» 78-летнего Тиберия с почестями хоронят, Сеян становится императором, для скрепления преемственности династий женится на Клавдии (если она ещё жива), её настоящуюдочь (вместе с мужем, естественно) возвращают в Рим, Пилата вводят в сенат (ещё со времён Августа всадники там не были «белыми воронами», да и потом — кто из патрициев бы дерзнул шептаться по углам, что новый фаворит всего лишь презренный всадник? а вот император уверен, что Пилат — царских кровей и род его древний, но до временион вынужден был эту тайну скрывать… вы же понимаете…), через некоторое время избирают консулом, затем под влиянием либо Клавдии, либо Уны Сеян обречён усыновить Пилата (в Риме это было уже традицией, именно так стали императорами и Август, и Тиберий, и большинство последующих), а дальше—…
Так что механизм стремительного восшествия на престолочень даже реален, и Уна нисколько не заблуждалась… если бы Пилат действительно был к власти хоть как-то предрасположен. Но Провидение видело для Пилата другое предназначение, и его миновала чаша сей участи. Сеян был казнён, Пилата сняли с должности (в основном, конечно, за то, что он и так уже доказал, что для власти не рождён) и вызвали в Рим… чем бы это могло окончиться — кто знает, но Провидение распорядилось так, что Тиберий умер ещё до того, как Пилат в Рим прибыл…
Разумеется, такой вариант развития событий — лишь гипотетический. Однако, для нас важно не то, развивались ли бы события именно таким образом (если бы Сеяну удалось совершить задуманное; если императрица —именно та самая мать Уны; и т. п.), а то, что это было в принципевозможно.
И такой — быстрый — путь Пилата к вершинам власти — гораздо более достоверен (и для Уны — императрицы, дочери императрицы, внучки императрицы — только и приемлем), чем долгое «продвижение некрофила-карьериста по иерархической лестнице».
Всё, с Меняйловым больше не спорю. Некоторое время… (Л.Б.)
глава двадцатая
Злой умысел, как показывает источниковедение, может воплощаться в разных формах — в виде уничтожения положительных о Понтии Пилате свидетельств в письменных источниках (ведь уничтожены же все до одной копии Протоевангелия), и напротив, в виде создания легенд и других «исторических памятников».
Но были исправления и без злого умысла (осмысленного).
Во все времена и во всех культурах даже без настояния начальства переписчики именаисправляли на более понятные. Например, — рассуждаем по-скифски — встретив упоминание о пятом прокураторе Иудеи под каким-либо непривычнымдля читателя Евангелия именем (Пилат???), переписчик его, из самых лучших, разумеется, побуждений, изменял — на евангельское и Никейско-Константинопольское. (Здесь я ничего не пытаюсь доказать, а только обрисовать гипотетическую возможность того, что «Понтийство» Пилата могло быть тайной для жителей подвластной ему и его жене провинции. За исключением разве что его друзей, скажем, того же евангелиста Луки — он, кстати, единственный называет его Понтийцем, все остальные — просто Пилатом. А вот монахи-переписчики, взяв прозвище Пилата из Евангелия и внеся его в рукопись Флавия, тем изменили смысл одной из важнейших деталей евангельского образа — и Евангелие исказили.)
Ещё одно направление внесённых монахами искажений выявляется при сравнении психологических портретов евангельского Пилата и Пилата из прошедших госрелигиозную цензуру «исторических источников». Те из современных читателей, которые способны к анализу, удивляются: в «исторических документах» Пилат — злобный убийца, почти маньяк (неуправляемый!), а в Евангелиях всё наоборот: на Пилата, не стесняясь, давят первосвященники, но он Иисуса защищает и даже на кресте заставляет написать, что Он — Царь (Истина). Но дальше восклицания «Странно!» размышления не идут.
А ведь из этой странностиследует, что один из образов — фальсификация, более поздняя вставка.
В шестидесятые годы XX века археологами найден камень, на котором выбито, что Пилат — префект.
А ещё у Иосифа Флавия о Пилате в одном месте говорится, что он — прокуратор (Иуд. война. II, 9, 2), а в другом, что он — пропретор (Иуд. древности. XVIII, 3, 1). Это разные должности. Ранг пропретораполагался назначаемому императором наместнику-легату провинции Сирия — Иудея входила в состав Сирии как одна из составных частей, но наместник-префект Иудеи также назначался лично императором. Прокуратор(как бы недонаместник) — это должность финансовая, он ответственен перед Римом за сбор налогов; а вот наместник-префект —это наместник настоящий, полновластный правитель, и даже не столько правитель, сколько особо уполномоченный от императора наблюдатель-стукач за другими назначенцами Рима. Но ведь и в Евангелии сказано, что Пилат не простой чиновник по налогам (прокуратор), а человек, принимающий решения казнить и миловать, — правитель.
Вплоть до 60-х годов иерархобогословы учили, что «пропретор, префект» — это ошибка, а вот «прокуратор» — это верно, истина, да и аминь, последняя инстанция истины. Дескать, и предшественники, и наследники Пилата при наместнике провинции Сирия были лишь прокураторами. Только прокуратор! прокуратор!! прокуратор!!!
Ну а как мне быть с моим ощущением, что Пилат был именно настоящим наместником, правителем, даже б`ольшим, чем просто префект, не говоря уже о прокураторе? В каком-то очень важном смысле?
Оговорюсь сразу: хотя ниже я приведу некоторые соображения в пользу того, что Пилат был наместником, правителем сразу в несколькихсмыслах, но для «Понтия Пилата» и для представляемых в романе духовно-психологических идей то, как официальноназывалась должность Пилата, совершенно безразлично — для исследуемых проблем важно только самоощущение Пилата.
Итак, обратимся к окружающей нас жизни — единственно достоверному материалу, который, собственно, и есть единственно верный источник познания прошлого. Всегда и везде, где возникает двойственная ситуация, где должность человека можно назвать двояко, занимающий её делает для себя выбор в пользу должности более высокой. К примеру, в советское время человек без диплома, назначенный на должность «инженер», себя называл не иначе как инженером, и всячески это подчёркивал. Так же и лейтенант на майорской должности никогда не забывал сообщить, что должность его майорская, и вёл себя соответственно, по-майорски, повсюду. Даже к капитанам обращался свысока. Так и всякий карьерист, окажись он в Иерусалиме в то время, когда наместник провинции отсутствует, будет ощущать себя правителем.
В самом деле, наместник-легат провинции Сирия, частью которой были подвластные Пилату-префекту Иудея, Самария и Идумея, к месту службы так и не прибыл, и, соответственно, префект превращался, в отсутствие пропретора, по сути, как раз именно в исполняющего перед Римом обязанности пропретора —в том числе чинил суд и расправу, что, вообще говоря, было прерогативой полновластного наместника.
Как называлась должность Пилата в документах — неважно, все вокруг и так понимали, что полномочия у Пилата пропреторские, наместнические.
Наместник в префекте (прокураторе) — это в романе указание на несчастную устремлённость души вверх по карьерной лестнице.
И уж тем более должна была считать Пилата наместником его жена — из-за её комплекса неполноценности.
Ну вот, добрались и до неё.
В кои-то веки традиция мне помогла! Была возможность — впрочем, весьма вероятная — что, исказив в угоду стайной психологии образ Пилата, онине догадаются исказить и образ его жены, — и онине догадались!! А по жене восстановить психологически достоверный образ мужа понимающему — пара пустяков.
Помните, жену Пилата, согласно Евсевию, звали Клавдией Прокулой и была она — ни много ни мало! — внучкой первого императора Империи Августа и незаконной дочерью Клавдии, третьей жены императора Тиберия!!!
О, если это достоверно — а это психологически достоверно, — то эти сведения сами по себе ключ к мировой истории вообще и «Понтию Пилату» в частности!
И бабушка, и мать префектессы были женщинами, которые возвели своих мужчин в наивысшее в Империи положение, а бабушка и вовсе основала в Риме империю. Иными словами, Уна была «генетически» закреплённой, если можно так выразиться, «возводительницей в императоры».
Не это ли, в сущности, я утверждал, описывая в «Понтии Пилате» предполагаемых предков Уны?! Написано: они знали, что такое триумфы. А это — уделвысших в иерархии людей. А раз предки Уны давали потомство, то истинными вождями в клане были их женщины!
Да, в романе я не называл имён «Август» и «Клавдия», не хватило силы родовой памяти — но это и не важно. Исправлять не буду. Почему? Чисто интуитивно. Почему-то напрашиваются слова Пилата: «Что написал, то написал!» Сдаётся мне, так даже лучше: у современного читателя есть определённые ассоциации, связанные со словом «император», все они уже современного происхождения, — но корни предопределённости чувств, предпочтений и желаний Уны намного более древние, чем Римская империя.
А вообще-то пусть читатель поломает голову, достоверно или не достоверно, что Уна — патрицианка. Понятьмного важнее, чем знать.
История, посредством Евсевия сохранив имя «Клавдия Прокула», не сохранила её домашнее имя, а оно непременно было. Жену Пилата, действительно, могли звать Уной, так как дочерей во времена Римской империи называли порядковыми номерами: Первая (Уна), Вторая, Третья и т. п. Судя по тому, что Клавдия Прокула была незаконной дочерью, а незаконный, как правило, в абсолютном большинстве случаев — первый ребёнок, то Уна — действительно Уна!
И ещё: Уна не могла не считать себя не просто Первой, но Единственной, хотя бы потому, что она единственная родилась, как ей казалось, в любви, все же остальные дети её матери были плодом мерзости, ведь брак для абсолютного большинства женщин — не более чем одна из форм проституции.
Итак, наследственная императрица — и замужем за ничтожным всадником-прокуратором??!!..
Это страннодаже не в квадрате, и даже не в кубе, а в какой-то очень высокой степени.
Также более чем странно то, что Уна сопровождала Пилата в Иудею. Странно это потому, что, согласно римским законам, жена чиновника следовать за мужем на удалённое место службы была отнюдь не обязана. Место высокопоставленной дамы было в Риме — и это с точки зрения теории стаидля государства явно целесообразно: не ослабляется сила некрополя столицы. Но потомственная императрица за своим «майором» последовала. В глухую провинцию. За нелюбимым мужем.
Как-то это не характерно для потомственных императриц.
Страстная любовь?
Но она долго не пылает, а Пилат был на должности десять лет.
Может, он был гораздо выше, чем простой прокуратор? Или на Уну было оказано особенное воздействие?
Странно —если, конечно, отказать себе в предположении, что силы зла имели какие-то особенные — долговременные! — насчёт неё цели; странно —если, конечно, отогнать знание о том, что женщина власти не в состоянии не обращаться к предсказателям, один из которых, очевидно, и дал такой оракул, обязательно двусмысленный, что Уна, не сомневаясь, отправилась в захолустье. Без подобного оракула Уна-«императрица» не то что не отправилась бы в Иудею, но даже и не оказалась бы женой такого ничтожества, как сын предпринимателя в военной форме. А вот ехать «довоспитывать» — пожалуйста.
К тому же сомнительно, что в кулуарах императорского дворца вообще произносилось слово «прокуратор» — кто-то ведь должен был наблюдать за деятельностью тетрархов, подобных Ироду Антипе. Эта должность уже — префект, их опасались даже более высокопоставленные чиновники.
«Наместник» в «Понтии Пилате» — это отражение как минимум кулуарных договорённостей, уникальность положения Пилата. Напоминание о положении его жены — прежде всего в психоэнергетической иерархии.Уникальное положение Пилата допущено Провидением несомненно для далеко идущих целей — не просто ради его спасения. Ради спасения он мог быть простым офицером в легионе и встретить Христа при других обстоятельствах. Но нет, он обладал властью призывать к себе любого в провинции человека для расспросов о ком угодно, в том числе и о сыне плотника из Назарета.
«Наместник» в «Понтии Пилате» — это ещё и указание на истинное положение Пилата как мужа своей жены, — ведь он от унизительного для психически здорового мужчины положения не бежал. Желание отсечь голову у зарезанного любовника его жены — это у Пилата тоже от наместника.
Согласно историческим свидетельствам, Пилат оставался при должности десять лет — с 27 (26? 28? справочники в этом не согласны) года по 36 (37?) год (Христос был распят в 30-м или 31-м). Истинная причина снятия с должности 43–46-летнего правителя, могла, разумеется, быть только одной — прекращение поддержки «императрицы». А это или её смерть, или с ней развод.
Если бы Уна умерла, то в Иерусалиме стоял бы над её могилой храм (она — святая греческой церкви, её день—27 октября), народ ходил бы и исцелялся, как он исцелялся по недоразумению над могилой Констанции, оставшейся в истории только за одно — за свою половую разнузданность. Но храма нет.
Следовательно?..
А по какой причине наследственная «возводительница в императоры», положившая столько лет на «доделывание» своего «недоделанного» мужа, могла отказаться от плодов своего труда? Только по одной: когда стало ясно, что «пределов власти» (в её понимании) Пилат не достигнет.
Итак, для «возводительницы в императоры» характерен только развод с правдолюбцем. Остальные её шаги, вроде сопровождения нелюбимого мужа в глухую провинцию, требуют специального объяснения — на просторах теории стаи.
Роман и есть — искомое объяснение.
Вообще-то, чем дальше, тем больше мой роман мне же и преподносит сюрпризы — и я, распознавая в нём всё б`ольшие глубины, начинаю его любить всё больше и больше. Какое счастье, что я написал его и даже отшлифовал, ничего ещё не зная —ни малейших исторических свидетельств об Уне, ни даже пяти смыслов имени «Пилат» (небольшой эпизод с Уной, костерящей своего супруга «членоносцем», я ввёл в последнюю, десятую редакцию), ни о speculator'е — ничего!
А зачем они, эти «исторические свидетельства», как правило, отцензурированные? И так всё ясно: «императрица» могла выйти замуж только за стоящего лишь в шаге от высшего в Риме седалища (M), и потому только наместник-пропретор(префект, фактически ощущающий себя пропретором) мог торжественной поступью выйти на последнюю линию колоннады Иродова дворца-крепости. Зачем они, эти «исторические свидетельства», если и так понятно, чтожену его звали Уной, и любовник её был патрицием, и притом, как и она, незаконнорождённым. Это же — ясно !
Кстати, о незаконнорождённости. Оказывается, достоверность и этой детали подтверждается сохранившимися сведениями об Уне. Она была незаконнорождённой, и потому эта тема была для неё болезненной. Да что уж там, она была просто помешана на доказательствах, что незаконнорождённые — это лучшее, что только может быть на земле.
Отсюда, из всех возможных претендентов её возлюбленным должен был стать именно незаконнорождённый.
Даже придумывая имидж своему мужу (всадник — это позорно! а ведь он будущий император!), она не могла не возвести Пилата в сан незаконнорождённого.
О Пилате бытует множество легенд, почти все глупейшие (вроде той, что, когда Пилат покончил с собой, то народ Рима бросил его тело в Тибр, а возмущённая этим река на год вышла из берегов и отомстила жестоким людям многими бедствиями). Даже иерархобогословы — и те уважают только две из них. В обеих Пилат — незаконнорождённыйсын царя. Уна могла бы придумать, что он царь без царства, законнорождённый, но, скажем, из дворца выкраденный, — очень популярный сюжет, думается, не только средневековья, — но для Уны-имиджмейкера похищенность не моглаказаться красивой. Только — незаконнорождённый!
Наместник, пропретор — это ещё и указание на комплекс неполноценности Уны, усиленный её незаконнорождённостью.
Модификации легенд о Пилате, очевидно, сводятся к одной. Для начала Пилат — незаконнорождённый сын царя Ата и красавицы-шлюхи П`илы (Пила + Ат = Пилат). Пила отдалась незнакомому мужчине по первому его требованию.
Конечно, Уна не могла не учитывать, что здравствуют многие сослуживцы Пилата, которые помнили, что Пилат говорил им, что он — Понтиец. Отсюда не могла не быть придумана некая деталь легенды, объясняющая эти его признания. И она была придумана — и иерархобогословами сохранена. Дескать, совсем молодым человеком римлянин Понтий совершил убийство, и был вынужден бежать — в бывшее Понтийское царство! Где он долго и прожил, естественно, приобретя манеры урождённого понтийца — в молодости это происходит легко. В интересах безопасности он и в дальнейшем выдавал себя за Понтийца. А поскольку главное имя у её мужа римское — Понтий, то оно и трансформировалось в того же Понтия, но с другим (географическим) смыслом. На самом же деле Пилат вовсе не Пилат, а Понтий-римлянин.
(Кстати, такое объяснение попутно давало «императрице»-имиджмейкерше возможность оправдаться, почему у неё столь скверные взаимоотношения с мужем: дескать, и опростился он в Понте, и садист-убийца он, и несдержанный, и не поговорить с ним ни о чём возвышенном, не повосхищаться Европой…)
Приведённая легенда о Пилате-уроде должна была особенно прийтись по сердцу монахам-«внешникам» с неуравновешенной психикой, хотя и не всегда наголо бритым, но с тонзурой.
Действительно, традиция (читай: больное подсознание католических монахов) гласит, что Пилат — убийца, туповатый злодей, римлянин ( Рональд Браунригг. Кто есть кто в Новом завете. Словарь. М., Внешсигма, 1998). И имя у него вовсе не Понтий Пилат, а Пилат Понтий, а называть его для краткости надо — Понтий. Ведь именно так у римлян. А в Евангелиях что-то опять напутано. Как и в случае со спирой.
Словом, если доверять созданной цензурой традиции и «историческим свидетельствам», то Евангелие во всём надо подправлять. Во всём! Чем уроды в рясах всегда и занимались. И занимаются*.
* Автор тоже подправляет — но не оригинал, а иерархоперевод субъевангелий. (Примеч. ред.)
Вот такая битва происходит вокруг пятого прокуратора Иудеи — наместника, префекта, пропретора . По самоощущению, по разговорам в кулуарах, по восприятию населения и т. п. — ибо таковым до времени воспринимала его «императрица».
Каюсь: в моей первой книге «При попытке к бегству» (Тула, ХАСО, 1994) Пилат назван прокуратором.
Оправдываюсь: никак иначе Пилат в доступных мне изданиях не упоминался.
Есть у меня обыкновение: когда ем, включаю радио. И надо же, во время одного из таких включений выступал некий профессор православной духовной академии, который утверждал, что Пилат вовсе не прокуратор, а — наместник, префект. Аргументацию его я не помню, — да и какая может быть аргументация во время суматошного радиовыступления? — но мне хватило.
Прокуратор ли, префект ли, пропретор ли — знание не Бог весть какое, но взволновало оно меня чрезвычайно.
Я бы сказал — неадекватно.
Как, наверно, взволновали бы слова того, который бы мне сказал: пятый прокуратор Иудеи, одетый, как и положено пропретору , в белоснежную тогу с широкой пурпурной полосой, вышел на последнюю линию колоннады Иродова дворца — навстречу лучам закатного солнца, и простёр к нему руку — ладонью вперёд…
Примечание редактора к месту, отмеченному зн` акомm. Поразительно! Когда я первый раз редактировал рукопись, эти слова: «…могла выйти замуж только за стоящего лишь в шагеот высшего в Риме седалища» мне показались совершенно неприемлемыми. Автор (хотя для него было важно в этом вопросе другое — субъективное самоощущение Уны) обосновывал (логически) этот «шаг от высшего седалища» тем, что Пилат, дескать, был наместникомИудеи, а наместники-де — ближайшие к императорскому трону иерархи. Я ему возражал в том смысле, что, не говоря даже о туче облизывающихся на трон иерархов-патрициев в самом Риме, наместники в Римской империи тоже бывали всякие. Иудея — это не самостоятельная «большая» провинция (во главе которых обычно стояли действительно высокопоставленные патриции-проконсулы), а всего лишь маленькая область, входящая в «большую» императорскую провинцию Сирия; по этой причине такую незначительную территорию и доверили всаднику, и т. п. То есть, говорил я, наместник наместнику рознь, точно так же, как мэр Москвы и мэр, ну скажем, Мухосранска хотя и называются одинаково, но от «седалища» обитают явно на разном расстоянии. И если всаднику Пилату и удалось бы когда-нибудь приблизиться к императорскому креслу, то, как казалось на время того обсуждения, ой как нескоро (хотя, в принципе, возможно: императоров из сословий даже низших, чем всадники, Рим если не в I веке, а позднее, всё-таки увидит). Тогда автор вынужден был согласиться с этой аргументацией (ничего возразить на уровне логики не смог) и исправил это место в тексте следующим образом: «…могла выйти замуж только за некрофила-карьериста, способного „подниматься” по иерархической лестнице вплоть до высшего в Риме седалища». И в таком, более мягком, виде (в общем-то, тоже верном — с точки зрения обычнойлогики) текст и был бы опубликован, если бы уже на завершающей стадии вычитки чернового макета мне не открылась самым потрясающим образом правота меняйловской интуиции! Да-да, именно интуиции, чутья, поскольку его логика в данном случае явно не справилась с объяснением того, что он, по его словам, чувствовал, видел, ощущал.
Итак, 11 февраля 2002 года читаю себе спокойненько макет, глава уж не помню какая, но к вопросу о «седалище» явно никакого отношения не имеющая, время 22:10. И вдруг как осенило: где-то за неделю до того у Иосифа Флавия в «Древностях» (XVIII, 6, 6) мельком заметил, что римский сенатор Сеян был, оказывается, не просто сенатором (как я раньше думал), но начальником преторианской гвардии, во время отсутствия в Риме Тиберия государством управлял именно он, а в 36 году и вовсе решил стать императором, замыслив убить престарелого Тиберия, однако заговор был раскрыт, Сеян казнён и т. п. Тогда на это место у Флавия я как-то внимания не обратил… Но ведь именно с Сеяном обычно и связывают внешние событиявокруг назначения Понтия Пилата на должность в Иудее!!! А затем именно с казнью Сеяна и связывают снятие Пилата, потерявшего «волосатую руку» в Риме, с должности! И что? Причём тут «один шаг до высшего седалища»? Да очень же просто! Сеян был не кем-нибудь, а начальником преторианской гвардии, т. е. Главным Начальником Охранывсей Римской империи. Помните главу «Её начальник охраны»? Если помните, то непременно подумаете об императрице, которая сделала Сеяна speculator'ом (только не говорите, что тут могло обойтись без императрицы!). А если эту императрицузвали Клавдия, была она третьей женой Тиберия, и была у этой Клавдии незаконная первая (prima, или una—единственная настоящая) дочь по имени Клавдия Пр`окула, вышедшая замуж за некоего Понтия Пилата?.. Тогда все разрозненные звенья цепочки сливаются в единую и мощную цепь. Тогда становятся понятными и отправка дочери из блистающего Рима в захолустье (обе потомственные императрицы и без лишних слов знали, чт`о делать в продвижении к пределам власти), и дальнейшие достоверные события в том случае, если бы заговор Сеяна против Тиберия увенчался успехом. «Безвременно от нас ушедшего в самом расцвете сил» 78-летнего Тиберия с почестями хоронят, Сеян становится императором, для скрепления преемственности династий женится на Клавдии (если она ещё жива), её настоящуюдочь (вместе с мужем, естественно) возвращают в Рим, Пилата вводят в сенат (ещё со времён Августа всадники там не были «белыми воронами», да и потом — кто из патрициев бы дерзнул шептаться по углам, что новый фаворит всего лишь презренный всадник? а вот император уверен, что Пилат — царских кровей и род его древний, но до временион вынужден был эту тайну скрывать… вы же понимаете…), через некоторое время избирают консулом, затем под влиянием либо Клавдии, либо Уны Сеян обречён усыновить Пилата (в Риме это было уже традицией, именно так стали императорами и Август, и Тиберий, и большинство последующих), а дальше—…
Так что механизм стремительного восшествия на престолочень даже реален, и Уна нисколько не заблуждалась… если бы Пилат действительно был к власти хоть как-то предрасположен. Но Провидение видело для Пилата другое предназначение, и его миновала чаша сей участи. Сеян был казнён, Пилата сняли с должности (в основном, конечно, за то, что он и так уже доказал, что для власти не рождён) и вызвали в Рим… чем бы это могло окончиться — кто знает, но Провидение распорядилось так, что Тиберий умер ещё до того, как Пилат в Рим прибыл…
Разумеется, такой вариант развития событий — лишь гипотетический. Однако, для нас важно не то, развивались ли бы события именно таким образом (если бы Сеяну удалось совершить задуманное; если императрица —именно та самая мать Уны; и т. п.), а то, что это было в принципевозможно.
И такой — быстрый — путь Пилата к вершинам власти — гораздо более достоверен (и для Уны — императрицы, дочери императрицы, внучки императрицы — только и приемлем), чем долгое «продвижение некрофила-карьериста по иерархической лестнице».
Всё, с Меняйловым больше не спорю. Некоторое время… (Л.Б.)
глава двадцатая
Прекраснейшая пришла!
Я иногда удивляюсь устройству своего сознания (мозга? сердца? ещё чего?): порой буквально на пустом месте меня начинают одолевать более чем необычные предположения, которые, как ни странно, приносят обильный урожай познания.
Повод бывает едва заметный.
К примеру, какая-нибудь часть стихотворения.
Да, я умру, узнав себя впервые, Не выдержав последнего луча.
Промчатся колесницы боевые, Колёсами палящими стуча.
Амон с Атоном встретятся в зените, И будет надпись о великом зле:
«Когда-нибудь и вы в любви сгорите, Любовь свою не встретив на земле».
В.Шали. Девятый монолог неизвестного юноши из Фив
Атон — бог вечернегосолнца?
Ну конечно же! Уна с Иродиадой должны же были откуда-то в веках прийти?!
Действительно, всё стало ясно: чтобы продвинуться в понимании «Пилата», надо изучить взаимоотношения фараона Аменхотепа IV (Эхнатона) с его женой!
Почему такой вывод?
А потому, что, как сообщают нам учебники, именно он был тем фараоном, который попытался ввести единобожие — поклонение богу Атону.
Не видите связи?
Что ж — и я тоже. Вот и удивляюсь. Результатам.
В начале знакомое: в доступной литературе по египтологии сообщается, что Эхнатон попытался осуществить религиозную реформу — приказал забыть традиционное египетское многобожие, в частности культ бога Солнца Амона-Ра, и ввёл единобожие — поклонение богу Солнца Атону. Для Единого бога была построена новая столица (ещё два города-филиала — один из них, заметьте, в Палестине), имя Амона стиралось с памятников, на их месте выбивались новые надписи с упоминанием через слово Атона, но… реформа не удалась — всё вернулось на круги своя.
Повод бывает едва заметный.
К примеру, какая-нибудь часть стихотворения.
Да, я умру, узнав себя впервые, Не выдержав последнего луча.
Промчатся колесницы боевые, Колёсами палящими стуча.
Амон с Атоном встретятся в зените, И будет надпись о великом зле:
«Когда-нибудь и вы в любви сгорите, Любовь свою не встретив на земле».
В.Шали. Девятый монолог неизвестного юноши из Фив
Атон — бог вечернегосолнца?
Ну конечно же! Уна с Иродиадой должны же были откуда-то в веках прийти?!
Действительно, всё стало ясно: чтобы продвинуться в понимании «Пилата», надо изучить взаимоотношения фараона Аменхотепа IV (Эхнатона) с его женой!
Почему такой вывод?
А потому, что, как сообщают нам учебники, именно он был тем фараоном, который попытался ввести единобожие — поклонение богу Атону.
Не видите связи?
Что ж — и я тоже. Вот и удивляюсь. Результатам.
В начале знакомое: в доступной литературе по египтологии сообщается, что Эхнатон попытался осуществить религиозную реформу — приказал забыть традиционное египетское многобожие, в частности культ бога Солнца Амона-Ра, и ввёл единобожие — поклонение богу Солнца Атону. Для Единого бога была построена новая столица (ещё два города-филиала — один из них, заметьте, в Палестине), имя Амона стиралось с памятников, на их месте выбивались новые надписи с упоминанием через слово Атона, но… реформа не удалась — всё вернулось на круги своя.