Подвойская Леонида. Предтечи Зверя. Книга третья. Тьма

   – Да, конечно… А кого тот отряд здесь искал?
   – Это уже мирская суета, брат мой.
   После ужина его пригласил к себе отец-настоятель. Но беседы не получилось.
   Максим не считал нужным что-либо тому рассказывать. Только и договорились, что Макс – это " брат Максим", а настоятель – "отец Аввакум". Ох и не понравился этот Аввакум брату максиму! По настойчивой просьбе юноши, его провели к отцу Афанасию. Видимо, заряд бодрости, подаренный священнику, уже начинал иссякать и он выглядел действительно уставшим и больным.
   – Не вовремя вы всё это затеяли, – упрекнул старика " брат Максим". Ещё бы денёк – два подлечились, а потом – пожалуйста.
   – Не я это, сын мой. Мы все заложники промысла Божьего. Как я понял, именно в это время привезли в больницу того, смертельно раненного. Которого и оперировали вместо тебя.
   – Но зачем!!!?
   – Ты нужен церкви. Так решил Патриарх. А власть светская тебя бы ни за что не отпустила из своих… объятий. Теперь ты умер. И можешь спокойно заниматься своим великим делом.
   – Великим делом? Каким?
   – Не обольщаюсь. Не моё исцеление – твой подвиг. Но я знаю… И пока не увидел тебя, не понимал, в чём же смысл моих дальнейших страданий, почему Господь не освободит меня от них. Так вот слушай. Я был уже болен. Неизлечимо. Но меня всё -таки привезли в нашу больницу. Нашу. Мы оплачиваем лучших врачей и там лечатся наиболее выдающиеся сыны нашей Церкви.
   – А не выдающиеся?
   – Не перебивай. Время дорого. Я ведь и согласился на этот переезд, чтобы тебе помочь. Так вот. Привозили сюда одну чудотворницу. А сюда без благословения Патриарха… Поэтому и обуял грех любопытства сестёр – монахинь.
   – Прежде всего, сестры – Ольги? – улыбнулся Максим.
   – Да, она больше подвержена такому искушению, – тоже улыбнулся монах. – Но ради Бога, не перебивай. У меня… мне… – начал запинаться старик.
   – Эээ, нет. Так не пойдёт. Всё это захватывающе, но давайте пока продолжим лечение. Вы уже вон, никакой от боли. Пора.
   – Подожди… Эта… чудотворница… она же и… Меч Господень. Явила много чудес исцеления, а затем… Затем… Как дланью небесной уничтожила она посланца дьявола, но и сама потеряв все силы, обратилась в… мумию.
   – Но… отец Афанасий… но…, – ошалело присел на койку возле монаха Максим, собираясь с мыслями.
   – А почему…? Нет, всё. Позже. А сейчас, – юноша протянул руки и сосредоточился на борьбе с болезнью. А монах с благоговением всматривался в исходящие от целителя лучи, чувствовал, как превознемогает тот боль, исходящую от терзавшей его тёмной силы. Помощниц – сиделок сюда, естественно, не допустили, а монахов отец Афанасий попросил сегодня его не навещать – устал мол. Поэтому Максим сам подошёл к узкому, как бойница, окну и прислонясь к стене, стал впитывать лунное серебро.
   – Благодарю тебя, сын мой. И слушай дальше.
   – Может, потом? – попросил Максим, накапливая живительную силу.
   – "Потом" может не быть. Тот, кто всё это устроил… Не для того, чтобы меня излечить.
   – Тогда тем более. Сейчас продолжим.
   – Выслушай же ради Бога! Заклятье на ней. И властительница её теперь – Тьма.
   – А Тьма, это…
   – Нет. Не он, не к ночи будет помянут. С тем…, ты знаешь, о ком я говорю, не тебе бороться. Нет. Не так. Не тебе победить – точнее. А вот со слугами его, даже с самыми могущественными… Тьма – одна из них. Вырви деву из её власти и вы сможете… впрочем, мне не открылось, что вы ещё сможете…
   – Да я бы… знаете, мне самому надо бы… но… а как вырвать?
   – Крест и ожерелье должны справиться со змеем.
   – Ну вот, ещё и змей. Горыныч?
   – Ты извини, что говорю витиевато. Так открылось. Стараюсь ничего не упустить.
   Видел… Видел и воительницу с седой прядью, и воителя, вначале обожженного, да-да, тебя, а потом и – юного, прекрасного…
   – Ну, уж и прекрасного… Вы опять сбиваетесь на какие-то… Ладно, продолжим.
   А… где искать? – задал Максим главный вопрос.
   – Её от кого-то спешили схоронить. Спрятать. Думаю, что те, кому ты нужен сейчас, это знают.
   – Они что, тоже слуги Тьмы?
   – Нет. Просто, они по-своему понимают добро. А может и… не знаю…
   И затем, полагая всё важное сказанным, отец Афанасий в перерывах между целительными сеансами излагал Максиму христианское видение добра и зла. На уточняющие вопросы Макса о Тьме, девушке, змее, отвечал, что сказал всё, ему открывшееся.
   "Крест и ожерелье". Вот почему эта тварь растерзала Хому. За крест. И вой…
   Тогда… И потом, когда эти бусы… Ну что же. Ты у меня ещё повоешь, улыбался Максим, встречая рассвет. Исцелённый монах уже крепко спал. Юноша одарил своего пациента золотыми лучами и побрёл в свою келью. Как удачно получилось! За одну ночь! Нет, вообще-то он ещё днём начал. Но всё равно. Видимо, и в чудесах большую роль играет практика! Он завалился на узкую койку под распятием, хотел, было обдумать всё, сказанное старым монахом, но блаженно уснул.
   Когда Макс проснулся от осторожных толчков в плечо какого-то опять же довольно упитанного монаха, было уже далеко за полдень.
   – Отец настоятель приглашает к себе, – объяснил своё вторжение монах.
   – Хорошо. Только где у вас…ну эти… умыться там и прочее?
   Помещение, занимаемое настоятелем, как-то не ассоциировалось с кельей. Нет, что здесь жил священник – сразу чувствовалось. Но по размерам! Да и сам настоятель…
   Но почему с незапамятных времён попов так разносит? Максим и ранее, глядя на трансляции всяческих торжественных богослужений с улыбкой подмечал это. Вот, очередной горластый талант. Гренадёр! А через год – уже брюшцо. А ещё через годик – и ряха, как у всех. Бородой не припрячешь. Так и здесь. "Рядовые" монахи, или подвижники, типа отца Афанасия – пример аскетизма. А вот настоятели, их прихлебатели – вон, как поотъедались! На постах столько жирку не нагуляешь! Ну да ладно. Если сама их эээ паства не видит этого безобразия, то чего уж нам…
   – Садись – садись, сын мой, – сделал неопределённый жест рукой, словно подвигая её для поцелуя, настоятель. – Продолжим нашу беседу. Ты из какого прихода?
   – Я вообще-то не из прихода. И не из монастыря.
   – Мирянин? И обрядился в одежды священнослужителя?
   – Не сам. Там, в больнице вашей предложили.
   – Большой грех, – вздохнул настоятель. – А веры ты хоть какой?
   – Вообще- то…
   – Ну, крещёный по православному обряду?
   – Это да. Родители…
   – А исповедовался когда?
   – Никогда, – вздохнул Максим.
   – Надо сын мой. Вижу по тебе, что уже это крайне необходимо для души твоей.
   Много уже нагрешил, поди?
   – Наверное, много, хотя… Но святой отец, я здесь не для этого.
   – Знаю. Уведомлен. Но, почему бы… Это сам Господь привёл тебя. Исповедуйся!
   Такая настойчивость крайне не понравилась Максиму. Да и сам отец- настоятель тоже. Было в нём что-то скользкое, что-то… " Не может быть!" – отмахнулся, было Макс от своей догадки. Затем внимательно посмотрел на пристроившегося здесь же монаха, келейника что-ли.
   – Скажите, а отец Афанасий здесь в этом монастыре эээ живёт?
   – Нет, – улыбнулся настоятель. – Святой отец несёт свой обет в отдельном ските.
   Это он к нам был привезен в связи с болезнью. К нам, а затем – и в больницу.
   – Понятно. А…
   – Сын мой, у нас мало времени. Я бы лично принял твою исповедь!
   – А ваш эээ вот этот тоже лично вам исповедуется? – спросил Максим, показывая на келейника.
   – Ааа, да, конечно.
   – Ну ещё бы, даже при тайне исповеди о его содомский грех лучше отпускать лично вам, а?
   – Да как ты смеешь? – поднялся в негодовании настоятель.
   – Да вот, посмел.
   – Не по годам дерзок!
   – Не почину грешны!
   – Убирайся из дома Божьего!
   – Содом никогда не был домом Божьим! И оставаться здесь сам не намерен! – поднялся Максим. Он выскочил из покоев и рванулся по коридору к келье старого Афанасия. Тот, уже сидя на ложе, что-то рассказывал монахам.
   – Отец Афанасий, можно вас на минутку?
   Тот легко поднялся и вышел вместе с юношей.
   – Исцелил! Боле того, омолодил! Лет, наверное, тридцать так легко себя не чувствовал! А ясность мысли! Чем я могу тебя отблагодарить, кроме молитвы?
   – Отец Афанасий, этот настоятель… Он… только честно, голубой?
   – Есть такой грех, – сразу помрачнел монах. – И приблизил таких же.
   – Так как же вы…
   – Бог терпит. Вон, в европах уже и браки такие регистрируют…
   – Но это же… Это же…, – не мог найти слов Максим.
   – Нельзя быть таким нетерпимым. Нетерпимей Самого.
   – Тогда скажи братии, что больше Он не потерпит. Сегодня же этот… этот… вертеп при храме будет уничтожен.
   – Не много ли на себя берёшь? – заглянул в дикие сейчас чёрные глаза старый монах.
   – Если Господь не захочет этого, он…
   – Сынок, когда сбросили первую атомную бомбу, пилоты думали тоже самое.
   – Я не буду никого убивать! Я же попросил – предупредите! Вам же здесь верят! И… и не надо на меня так смотреть. Я… да вопрос не в том, что я лично их ненавижу.
   Даже не ненавижу… Как можно ненавидеть к примеру, прокажённого? Но когда всё это выпячивается, лезет на сцену, вылазит на площади, на стадионы! А теперь вот, и в монастырях? Бог терпит? Пусть убедятся – больше не потерпит.
   – Ладно, сын мой. Но всё равно… По… помилосердней, прошу тебя.
   Было видно, что монах поверил Максиму. А тот вышел за ворота и скрылся в лесу.
   Несмотря на поднимающееся солнце, лес уже притих – почувствовал зиму. Кое-где выглядывали поздние грибы. Максим вздохнул. Как они с отцом ходили за рыжиками!
   Да какое там "ходили" – добирались. Через речку по подвесному мосту, а потом через гору. Не горочку – настоящую гору. И только в ложбине между двумя горами, в молоденьком соснячке росли эти удивительные грибы. Ну, это зимой удивительные – из бочонка и с картошкой. А тогда, пока доберёшься… Можно было бы и здесь насолить – вон какие грузди! А вверху – вон, да вон там – мелькает хвостом озабоченная белка. Дятел стучит. Если прислушаться, то можно ещё какую – то возню услышать или почувствовать. Но куда там до весеннего или летнего леса. Или, даже, ранней осени. Тоска. Максим сел на поваленное толи бурей, толи старостью дерево. Вот. Куда теперь? К тем, кто это организовал? Э, нет! Не "к тем", а "за теми". И поспрашивать их потом наедине. Ладно. А что с этим настоятелем делать?
   Пообещал! Ладно. Выйдя на опушку, он увидел чернорясную братию, собравшуюся на прилегающей к монастырю пустоши. Монахи слушали отца Афанасия, который грозился в сторону монастыря каким- то посохом. Ну что же. Такого он ещё не устраивал.
   Попробуем. Макс сел у крайнего дерева, сосредоточился, и как когда-то в электрическую цепь, как в локатор, начал посылать волну в ближайшее облако. Отец рассказывал, какие силы бурлят в этих, казалось бы мягких пушистиках. Вот настроить их в резонанс. А теперь, как магнит для других. Нет, подожди… Не для облаков, для их полей. А если ещё добавить вон из той ЛЭП? Вот так. А теперь – начали! – пустил он маленький ручеёк на крышу осквернённого монастыря, прямо над апартаментами (кельей назвать – язык не поворачивается) грешного настоятеля.
   Удар был страшен своей неожиданностью и мощью. Крышу сорвало мгновенно. И тут же вспыхнул огонь. А молния била ещё, ещё и ещё. Горело, плавилось и обугливалось всё. Но только здесь в гнёздышке отца Аввакума. Больше Максим никуда не пустил разбушевавшуюся стихию, хотя и сдерживать её оказалось, сложнее, чем разбудить.
   С ужасом он наблюдал, как к этому облаку притягиваются всё новые и новые разряды, которые раз за разом срывались вниз. Теперь следовало быстрее уничтожить этот гигантский природный шокер. Макс вновь проник своим полем в центр облака.
   Поразительное зрелище светящихся волн, вращающихся в каком-то тёмно-фиолетовом вихре, в грозном водовороте, брызжущем во все стороны короткими неоновыми молниями, захватило его своей дикой красотой. Но когда центр этого огненного бурления вновь вспыхнул и огромным копьём ударил по руинам монастырского крыла, юноша ткнул своим полем в самую горловину вращающейся воронки.
   Сказать, что ответ был чудовищным – это ничего не сказать. Максим словно растворился в огненной стихии. Но, поднимаясь ввысь, видел, как останавливало своё страшное кружение его порождение слепой мести. Максим уже приготовился к встрече с тем странным, неизведанным миром Космоса, но… Видимо, там его пока не принимали. А возвращение оказалось ещё более мучительным. И в это же обгоревшее тело. И где-то совсем недалеко.
 

Глава 16

 
   Такие обороты событий уже не казались ему ни удивительными, ни захватывающими.
   Юноша сидел в позе мыслителя, действительно угрюмо задумавшись. Сорвался. И ещё как! Могущество в одном месте засвербело? Могущество. Чуть остановил потом. А если бы… Говорят, перед первым испытанием ядерного… тогда ещё устройства, учёные спорили, пойдёт ли реакция дальше. Вроде бы, была теория, что весь кислород может выгореть! Весь! Спорили, то есть, допускали, а всё равно рванули!
   Ну, те хоть спорили. А я? Какие это силы я вообще пробудил? И зачем? Нескольких геев напугать? Вот и поделом – опять голый урод, без кола, двора и вообще без ничего. Да проще было бы дождаться тех, кому я нужен и спокойно, терпеливо всё выведать. Но всё равно я круто там обошёлся! – мелькнула таки подспудная мальчишеская мысль. Так им и надо! По другому не понимают. Гонимые! Будете хоть немного побаиваться. Хотя бы гнева небес. Ладно, которые там действительно… больные. А то ведь половина просто моральных уродов! Алкоголики, или там, сифилитики – тоже больные, но не лезут почему-то на трибуны и не выставляют свои болячки напоказ! В общем, правильно я им! – успокоил себя юноша и встал, озираясь. На этот раз его занесло недалеко от людей – изредка был слышен гул автомобилей. Максим пошёл на звуки и вскоре вышел к шоссе. Правда, остановить кого в таком виде он даже и не пробовал. Просто пошёл вдоль шоссе наудачу. Удача, конечно, не подвела – вскоре он оказался на окраине тихой, страшной своим запустением деревни. Часть хат развалилось от старости и их бревенчатые стены, остовы крыш, словно скелеты гигантских динозавров проглядывались через какие- то дикие заросли. И до слёз, словно брошенные дети, трогали стоящие по краям заброшенной дороги яблоньки с поздними красными плодами на голых осенних ветках.
   Словно хотят показать ещё свою нужность… Бедные… Максим вдруг вспомнил, как купил отец живую утку. Ну, вроде как дешевле получается. Оставил в ванной до вечера. И та тоже доказала, что ещё полезна живой – снесла два яйца. Одно – нормальное, второе – в ещё мягкой не затвердевшей оболочке. И не смог отец. Ну, Максим подозревал, что не сможет он и так. А после этого… В общем, отдал Белый-старший эту несостоявшуюся жертву знакомым в соседней деревне. Слюнтяй? Не мужик? А ещё офицер? Ну, вы как себе знаете, а Максим полюбил отца ещё больше.
   Нет, не тот оборот – "ещё больше". Просто… Просто в сердечке ребёнка кроме любви всё больше места занимала нежность к этому родному человеку. Отец! Если бы ты знал, как я по тебе соскучился! Если бы ты знал, как мне тебя не хватает.
   Скорее бы в свой облик! Максим отогнал тоску, осмотрелся.
   Это была одна из "бесперспективных" деревенек. Когда умер здесь последний старик – бог весть. Вон, погост, тоже годами неухоженный. Деревня призраков. И сама – призрак. А через какую тысчонку лет вот так же будут чернеть повсюду остовы бывшего приюта человечества. И ветер будет вот так же хлопать дверями и оконными рамами. Пластиковыми. Вечными. Страшно. А в покинутых городах будет ещё страшнее.
   А в уничтоженных?
   – Эй, чудище, ты что тут потерял?
   Максим вздрогнул и остановился. Значит и через тысячу лет кто-то окликнет зеваку из других миров? И тот…
   – Я к кому обращаюсь, а, голяк? Не, вы только полюбуйтесь, до чего допёрли! Ты как, обкурился или этот, тьфу, не выговорить. Голые которые специально бродят.
   – Нет, я… я в беду попал… А с кем я…? – сиганул за полуразвалившийся забор Максим.
   – Да ты кто? Ну? У меня тут карабин. Сейчас пальну!
   – Я… я монах, – назвал свой последний статус Максим.
   – И что? Раздели?
   – Можно сказать и так… В общем, пропала ряса.
   Голос собеседника раздавался из чердака казавшегося довольно крепким дома. И принадлежал, похоже, довольно крепкому, хоть и пожилому мужичку.
   – Ладно, проходи во двор. Моей пока нет. Сейчас что поищем.
   Забор был старым, но не дряхлым. И дом, и хозяин – тоже. Широкое лицо с чуть навыкате глазами, больная верхняя губа, широкие брови, всё ещё сохранившаяся рыжеватая шевелюра в целом вызывали какую – то добродушную симпатию.
   – Заходи – заходи. Вот, одень пока, – протянул хозяин ворох одежды.
   – Так что случилось-то? – вновь поинтересовался хозяин, когда Максим оделся.
   – Кажется, спорол я большую глупость, – хмуро ответил гость.
   – Иван Васильевич, меня кличут. А тебя, мил человек, как величать?
   – Максим… Просто Максим. Можно и Макс.
   – Так вот, Максим батькович, вижу, человек ты… эээ… жизнью уже побитый, не хочешь говорить – не надо.
   – Скажите, а до монастыря далеко?
   – Смотря, чем мерять. Пешком – далековато, на транспорте – не очень. Только вот, не ходит отсюда транспорт. Вот, смотри лучше, какое я здесь хозяйство развёл!
   " Хозяйство" состояло в двух десятках клеток с кроликами и около сорока бестолковых кур.
   – Другую живность держать уже не по силам. А это наш Кузьма. Знаешь, по выходным вожу кроликов на базар в райцентр. Мне уже даже место там отвели. А потом уже можно и пивка, и ещё чего… иногда. Знаешь, мы с ним заходим в барчик. Я беру две кружки. Бармен уже знает – ставит мисочку и этот обормот так аккуратно, полный достоинства лакает пивко.
   "Весь в хозяина" – подумалось Максиму, когда он разглядывал рыжего пушистика с лихо закрученным хвостом. Плоская мордочка с близко посаженными глазами создавала иллюзию большого мыслителя. А по тому, что уж очень был похож пёс на хозяина, можно было догадаться – не первый год они живут вместе.
   – Вот удивительно, что он тебя не облаял. Этот чёрт на чужаков бросается, как бешенный. Меня вроде как охраняет. Нет, не кусается, но лает – в ушах звенит. А тебя, вишь… сразу вроде как за своего признал.
   – Я просто их очень люблю, – уже гладил Кузьму.
   – Ты бы поосторожнее. Блохи. Шерсть вон какая, не вычесать. Во, видишь!
   И действительно, рыжий Кузьма вдруг вгрызся зубами в свой правый бок.
   – Ну, это поправимо, – улыбнулся Максим. Он протянул руки над страдальцем, на секунду сосредоточился.
   – Отойдите! – попросил он.
   Да, это было ещё то зрелище. Из кузьмовой шерсти, словно брызги во все стороны замелькали мелкие насекомые. Максим не дал им разбежаться – блохи ещё на лету умирали, падая на землю малюсенькими прошедшими капельками жизни.
   – Ну вот и всё, – слегка поморщился Максим. Но неприятное чувство, вызванное этой расправой, было тут же нивелировано бурным проявлением благодарности Кузьмы.
   Видимо, эта команда здорово-таки его донимала. Пёс, закатив глаза, прислушивался к давно забытому ощущению комфорта. Затем обнюхал валявшихся рядом недругов.
   Связав это в логическую цепочку, с радостным визгом кинулся к Максиму лизаться.
   – Да ладно тебе, – улыбался Максим. – Не за что. Живи!
   – Как это ты…? – наконец вмешался в эти отношения хозяин.
   – Слово такое знаю, – всё ещё улыбался юноша.
   – Слушай, а кого побольше? Крыс, к примеру, а? Житья от них нет! Здоровенные такие пацуки! Житья от них нет! Летом ещё ничего, где-то на стороне промышляют.
   А вот сейчас, осенью и особенно зимой – просто беда. И кот не берёт. Только выглядывает на них из-за угла.
   Тут хозяин так наглядно продемонстрировал своей, действительно похожей на котиную физиономией, как испуганно выглядывает из-за угла кот, что Максим фыркнул. Да, действительно надо помочь. Пускай в брошенных домах мародёрствуют.
   – Ну вот и хозяйка. Слушай, мать, тут к нам путник заглянул. Вот, познакомься.
   В отличие от Ивана Васильевича и Кузьмы хозяйка ("Она у меня Нина Сергеевна") восприняла появление "путника" не так доверчиво. С удивлением рассмотрела на нежданном госте старую одежду своего мужа. На восторженный рассказ хозяина об избавлении Кузьмы от докучливых постояльцев только пожала плечами. Правда тот факт, что их верный любимец всё время жался к ногам гостя, её несколько успокоил.
   – Он ещё обещался крыс вывести. Правда, Максим?
   – Ну да. Смогу.
   – Ну что ж. Смоги, – согласилась пожилая женщина, пристально глядя на этого странного человека. – Пошли, – кивнула она в сторону дома.
   – Наверное, лучше здесь. Если вдоль забора границу проведём, нормально будет?
   – Нормально будет, – улыбнулась хозяйка. Было похоже, что она уже приняла Максима за какого-то ловкого мошенника. – Ты только учти, молодой человек, что денег у нас… Там яиц десяток или самогона бутылку…
   – Ну что вы! Мне бы вот хоть одежду отработать, – возразил Максим, уже сосредотачиваясь. Сказано это было так просто, что Нина Сергеевна только покачала головой.
   Имея некоторую практику, Макс быстро обнаружил и убежища серой компании, и их ходы. Не цацкаясь, полыхнул по ним воображаемым огнём. И вскоре взвизгнул, кинувшись на руки к хозяину Кузьма, а затем, не по годам прытко взвившись на лестницу, завизжала хозяйка. Не обращая ни на кого внимания, пацуки мчались вон со двора. Часть их них держала в зубах своих деток.
   – Бей их! – спохватился хозяин, опуская труса- Кузьму и хватая вилы. Но вот уже последний крысиный хвост мелькнул в щёли забора, и всё закончилось.
   Вдогонку Максим полыхнул им в сознание ужас перед этим двором. Теперь это чувство будет передаваться у них генетически – из поколения в поколение. Правда, где-то далеко есть и другие семьи. Но это ещё нескоро, и это уж извините.
   – Что это было, господи? – прошептала хозяйка, медленно, охая, слезая вниз.
   – Исход. Вы же просили.
   – И это столько их здесь здесь… у нас…
   – Ну, не только у вас. Просто здесь у них было эээ гнездо, а так они пасутся во всей вашей деревне.
   – Я теперь в хату боюсь зайти. Какое-то крысиное царство.
   – Да нет, всё. Теперь не вернуться, – успокаивал её Максим.
   – Ну, хорошо. Но пошли-ка в хату вместе. Вдруг кто из них остался!
   В дом они зашли все вместе. Старуха, видимо, уже поверила и только на всякий случай заглянула под печь. Подражая ей, обнюхал все закоулки и Кузьма. Фыркнул и запрыгнул на низкую, заваленную каким-то тёплым тряпьём лавку. Это была кухня или, точнее, столовая. Газовая плитка и все остальные кухонные причиндалы находились за печкой, в занавешенном пространстве. А здесь – стол, та самая лавка вдоль стены, старенький холодильник, пару стульев. И разные портреты на стенах.
   – Пусть мать хозяйничает, а мы пойдём покурим – потянул Максима назад на застеклённую веранду хозяин. Не куришь? Ну, молодец, тогда пойдём в зал. Там телевизор посмотрим. У нас правда, идут только два канала. Сын антенну привёз, а наладить вот не получается, – хитро покосился он на гостя.
   – Давайте посмотрим, – понял намёк юноша. – Я, правда, не спец, но помню, как отец настраивал.
   Максим вздохнул. Вспомнился длиннющий, высокий чердак ДОСа, под самые ноздри забитый запахами гнездящихся в нём голубей. Разлапистые антенны и голос отца: " Ещё… Ещё правее. Назад…" Отец. Максим не верил, что человек может вот так скучать по родителям. Особенно в его-то возрасте. Вроде вот так, когда ежедневно рядом, то и не замечаешь. И когда как сейчас, весь в заботах, вроде и не думаешь.
   А потом, как полоснёт – ну словно ножом… Нет, словно огнём. Такая вот боль.
   Говорят, что и в армии первые дни самое мучительное – разрыв с родственниками.
   Потом вроде притерпишься и всё равно, время от времени ш-ш-ш-ах пламенем по сердцу.
   Юноша взялся за кабель. Антенна была ни при чём. Заводской брак – закоротило.
   Проследив движение своей слабо пущенной волны, он нашёл это место и поправил – пережёг перемыкающий металлический волосок.
   – Наверное, всё. Включай, Иван Васильевич!
   Тот, удивлённо взглянув на такого мастера своими котиными глазами, включил.
   Посмотрел. Ахнул. Переключил несколько каналов. И с криком " Посмотри, что он сделал" кинулся к хозяйке.
   – Ну, ты волшебник, – расцвела та, глядя на экран.
   – Ну всё. Конец хозяйству, – шутя констатировал старик. – Она у меня до сериалов охоча. Когда плохо видно, у неё голова разбаливается, не смотрит больше. А теперь…
   – Теперь ты мне своими футболами душу достанешь! – улыбнулась любительница сериалов.
   Этот маленький фокус Максима ещё больше изменил планы хозяйки – накрывать она стала в зале. А пока хозяин выскочил – таки покурить, Максим успел оглядеться.
   Ничего особенного. Круглый стол по центру. Очень старинный диван у торцевой стены и такие же два шкафа. Совсем допотопная этажерка с журналами на медицинскую тему. Несколько книжек, за которые букинисты дали бы хорошую цену. И фотографии, на всех свободных стенах. Судя по всему – родственников. За занавесками, перегораживающими весь дом – несколько кроватей. Везде старенько, но чистенько. Бывает и хуже. Гораздо хуже. Максим вздохнул и присев на тоже старинный стул с высокой деревянной спинкой, посмотрел в телевизор. Но сериал, считающийся молодёжным, его не увлёк. Да и некогда стало – хозяйка начала накрывать стол. На вопрос о помощи, попросила, если уж есть такое желание, принести из колодца воды: " Мой, конечно, ещё справляется, но…" Во дворе уже было темно. Осень. И на улице тоже. Только здоровенная, по – Маяковскому "лунище" освещала этот умирающий мир.