Подвойская Леонида. Предтечи Зверя. Книга третья. Тьма

   – Вот и молодец. Плохо не будет. У меня рука лёгкая, – улыбнулась яркими губами девушка.
 

Глава 7

 
   Утром, на дорожке из гостевого домика в оранжерею его перехватила гадалка.
   – Ты почему не вышел? – прошептала она.
   – Выпил вчера лишку. Разморило с отвычки. Уснул, как ко дну пошёл. И всю ночь проспал. Вы уж меня извините.
   Это оправдание он придумал ещё утром. И хотя буквально каждое слово здесь было ложью, ему лично такая версия показалась наиболее убедительной.
   – Даже так? – заглянула цыганка в его глаза. – Что же, – вздохнула она. – Каждый добрый поступок должен быть вознаграждён. И моя семья теперь в расчёте?
   – О чём вы? – даже сквозь ожёг начал краснеть Максим.
   – Мы оба знаем. Но разговор остался. И поверь, яхонтовый мой, тебе он тоже поможет вернуться.
   – Куда? Куда вернуться? – воскликнул Максим.
   – Это сам знаешь. Так что сегодня… не пей, пожалуйста. И я тоже постараюсь, чтобы тебе… не наливали.
   Цыганка развернулась и пошла прочь.
   – Догадалась. Обо всём догадалась. А, ну и пусть. После бессонной ночи было трудно собираться с мужеством терпеть. А что будет очень больно, Максим не сомневался.
   – Мне рассказывали, что Рому ты вылечил прямо в переходе. Но если что надо – говори, – взялся за дело барон после нескольких фраз о том, как отдыхалось.
   – Да, вот в этих креслах и попытаемся, – согласился Максим. Давайте ваших детишек. Только… больше одного раза я за день… наверное, не смогу. Правда, как пойдёт… – начал было предупреждать о трудностях целитель.
   – Дорогой, о чём ты говоришь! Сколько надо, столько и занимайся. Вот доченька моя, – представил барон первого пациента.
   Максим тихонько ахнул. Вот так ребёночек! Ослепительной красоты девушка, заботливо поддерживаемая всё той же гадалкой, неловко прошла к креслу напротив Макса. И пока барон говорил ей на своём языке что – то ободряющее, юноша рассматривал это чудо. И тотчас поблекла в его памяти "младшенькая". Нет, конечно, Аза – восхитительная девушка, но эта…
   – За мою принцессу согласен на любые условия, – подтвердил барон вчерашнее обещание.
   – Не на любые, – поправила его принцесса.
   Барон вновь разразился монологом на родном языке, а принцесса ответила своим гортанным голосом.
   – Что ещё сейчас тебе нужно? – махнув рукой в перстнях, поинтересовался барон.
   – Оставьте нас одних.
   – Но вчера…
   – Вчера я эээ занимался с ребёнком. Я сегодня… взрослый… человек, – нашёл Максим нейтральные фразы.
   Слепая что-то ещё сказала отцу, тот вновь махнул рукой и они с гадалкой вышли.
   – Я сказала ему, чтобы за меня не боялся. Могу за себя постоять и такая.
   – Не сомневаюсь. Но чего ему бояться в собственном доме? – протянул к вискам девушки руки Максим.
   – Он вообще за меня боится. А теперь – в особенности.
   Почувствовав прикосновение рук, цыганка вздрогнула, схватила Максима за кисти своими мягкими теплыми, словно подушечки на лапках котёнка ладонями.
   – Так надо.
   – Меня ещё не касался ни один мужчина! Нельзя!
   – Ай, ну я сейчас не мужчина. Я как врач.
   – Конечно, мужчиной станешь ночью? Имей в виду, а тебе не Аза и такие условия не принимаю. Лучше слепой буду!
   – Что? Что вы сказали? – обмер Максим, опуская руки. – Плата? Аза так расплачивалась? Но за что?
   – За брата, конечно. Ты думаешь, цыганская девушка в первый же вечер в тебя влюбилась так, что с тобой тут же переночевала? Да ещё с русским?
   – Думал, – невольно признался Максим, понуро сгорбившись в кресле.
   – Дитё! – рассмеялась принцесса. – Наивное дитё! Сколько тебе годиков, врач?
   – Да ну тебя. "Принцесса". Ходи слепой, – ещё больше обиделся Максим.
   – Вот видишь! А говоришь " Я врач! Я не мужчина"! А когда гонор прищемили, так сразу – " Ну тебя"!
   – А чего издеваешься? " Дитё"!
   – Ладно. Убедилась в твоей безвредности. Лечи, давай. Меня слепую никто замуж не возьмёт.
   – Такую язву и зрячую не больно-то…
   – Всё. В расчёте. Начинай. Больно будет?
   – Будет, но не смертельно, – вздохнул Макс, вновь ложа руки на виски, прикрытые черными шёлковистыми локонами.
   Здесь было тоже самое. Только больше – целая колония, расползающаяся по зрительным нервам в сторону мозга. И если ударить одной волной, это надо сильный импульс. Конечно, быстро погибающая зараза не сможет ответить со всей силы. Но уж слишком сильный импульс. Можно навредить. Вздохнув и приготовившись терпеть, целитель послал вдоль проводков нервов голубой лучик, который постепенно выжигал чёрную колонию. Ответная боль была невыносимой, но в данном случае адресной – чернота отвечала врагу, а не организму, в котором обосновалась.
   – И не больно. Только чешется где-то внутри глаз.
   – Терпите – просипел Максим, пытаясь вытереть пот об рукав.
   – Конечно, потерплю. Чего это Рома орал? Или у него что другое было?
   – Помолчи, а? – уже простонал Максим. Через некоторое время он обессилено откинулся на спинку кресла.
   – Всё? Но я ничего не вижу. Что, не удалось? – забеспокоилась девушка.
   – Антракт. Отдохните.
   – Но я не устала! Я могла бы ещё…
   – Хорошо – хорошо. Скоро будет ещё. А тебе чего? – обратился он к попугаю, плюхнувшемуся к нему не плечо.
   – Кто здесь ещё? – тут же поинтересовалась девушка.
   – Да ара ваш. Ай, перестань! – хихикнул он, когда птица взялась теребить мочку его уха.
   – Он что, за ухо…? – поинтересовалась цыганка.
   – Ну да… Не больно, правда.
   – Странно. Он вообще-то других… – она позвала птицу на своём цыганском и та перепорхнула к девушке, где занялась той же процедурой с ней.
   – Ну вот. А я пока выйду.
   Во дворе Макс сел на скамейку – качели и уставился на осеннее солнце, черпая новые силы. Он, конечно, справится. Ещё за раз. Но Аза, Аза… Как это " берёт, но натурой"? Взял. А что ты думал на самом деле? Поиграл урод на гитаре, и девушка растаяла? Правильно говорит принцесса (кстати, имя-то спросить можно было?) – дитё. На душе было гадко – наверное, как у каждого после первого опыта продажной любви. Ай, скажи прямо – продажного секса. Любовь… Тебя и в то время никто не любил по – настоящему. А тем более – теперь. Забудь. Точнее – помни, какой ты – продолжил самобичевание юноша. Конечно, он был не прав о "том времени", но сейчас искренне так полагал. Затем, под влиянием новых сил, мысли пошли по другому пути. Цыгане где-то подхватили эту странную заразу. Судя по копошащимся точкам, это что-то микробное. Злобное – микробное. Надо бы поузнавать где это они бывали. Вряд ли принцесса и Рома общаются между собой.
   Хотя, вон, гадалка вхожа в дом к барону. Гадалка! Ладно, сегодня ночью переговорим и об этом.
   Когда Макс вернулся, в оранжерее стоял хохот. Такое он видел в "Забавных животных", но наяву… Попугай сидел на плече у девушки распушив свой гребень, а та заливалась смехом. Когда она умолкала, начинал смеяться ара. Её же голосом.
   Но настолько уморительно, что хозяйка не выдерживала, и начинала вновь. Теперь замолкал попка, внимательно прислушиваясь, не фальшивит ли кто из них. Смотреть на этот дует без смеха было невозможно и Максим даже пожалел, когда девушка на цыганском языке что-то высказала своему напарнику. Тот кукарекнул в ответ, снялся и взлетел на свою жёрдочку под крышей, откуда и наблюдал за происходящим далее.
   – Я просил оставить нас одних, а тут всё- же остался соглядатай.
   – И защитник тоже. Он никому не даёт ко мне прикоснуться. Ревнует. Набрасывается и своей дюбой может палец отхватить. Не понимаю, почему тебе…
   – Чует доброго человека, – улыбнулся Максим. Но вновь возлагая руки на виски девушки, опасливо покосился на ревнивца. Не то, чтобы страшно, но… Впрочем, попугай, склонив голову набок, проявлял только искреннюю заинтересованность. И Максим продолжил.
   Приблизительно через пол-часа он, вновь покрытый потом, опять откинулся на спинку кресла. Затем посмотрел на свет через очки. Тьма. Водрузил девушке назад.
   – У Вас это давно?
   – Около года. Возили везде. Из-за бугра врачей вызывали. И наши знахари пытались.
   – А у Ромы?
   – Месяца три. А что? Не удалось?
   – Год не видели света. Может быть больно. С отвычки. Поэтому… – он встал и взял девушку за руку. Где у вас это… ну… ванная хотя – бы или… ну, в общем, ближайшая тёмная комната.
   – Туалет здесь есть. А ванная в доме. Тоже придумал – ванная в оранжерее!
   – Ванная к слову. Позовите кого-нибудь. Пусть отведут Вас в тёмную комнату, там Вы снимете эти заслонки и потихоньку откроете глаза…
   – Задрал со своими вывертами. Получилось? – она сорвала очки – заслонки и открыла глаза. Взвизгнула, зажмурившись, но тотчас открыла снова.
   – Ничего, я потерплю. Получилось! Но ведь получилось же! Спасибо, великий колдун!
   Она кинулась к сидевшему в кресле целителю, рассмотрев отшатнулась.
   – Вот ты какой, колдун. Я вообще-то тебя другим представляла… – Но сосредоточиться на чём-нибудь она не могла.
   – Ты посиди пока. Отдохни, – и крича по-цыгански, девушка рванулась к выходу из оранжереи.
   – Хоть на солнце немного прищурь глаза, – вдогонку крикнул ей Максим. Оставшись один, он отдыхал, улыбаясь результатам своего целительства. Вернуть к полноценной жизни такую красавицу. Интересно, как дела у той исцелённой красавицы? Обожженной когда-то кислотой? Тоже, наверное, жизнь теперь полной чашей. А сам… Почему я не могу исцелить самого себя? Чтобы девушки вот так не шарахались?
   Но грустные мысли были прерваны ворвавшимся бароном, пожилой цыганкой, наверняка – его женой, всё той же гадалкой и какими-то ещё галдящими цыганами, окружающими ослепительно улыбающуюся принцессу.
   – Это чудо. Это просто чудо! Ты вернул моей принцессе свет! – кинулся к поднимающемуся с кресла юноше барон. – Не верил! Даже после Ромы – не верил! А теперь! Ты увидишь, какими благодарными могут быть цыгане.
   – Спасибо, меня уже отблагодарили! – прервал барона Максим. Последняя фраза барона была уже неискренней, так, на малочисленную, но публику.
   – Это кто же? – изумился барон.
   – Нет, это так, к слову. Я вас попрошу, – Макса вдруг повело от слабости. – Я пойду отдыхать. Сегодня больше не смогу.
   – Конечно – конечно. Как скажешь. Отдыхай. Всё, что есть, всё, что душе угодно – твоё.
   Максим вернулся в свою комнату, более похожую на шикарный гостиничный номер.
   Видимо, непростых гостей принимает барон. Юноша завалился на уже кем-то застеленную кровать. Подушка всё ещё хранила тонкий аромат духов ночной гостьи, и Максу вновь стало тоскливо. Да, в таком виде – какая там любовь… Но с другой стороны, спохватился вдруг Максим, зачем мне она "в таком виде"? Что, "Аленький цветочек" вспомнил? Или как там его, " Финист – ясный сокол"? Если полюбит тебя девушка такого…" Похоже, сбиваюсь на это. Глупости. Встряхнись и думай о себе.
   О себе. Надо искать… Он вскочил и устроился возле компа. Как говорила эта ведущая? Во всех газетах было? К его радости, выход в интернет был, и Макс занялся поиском. Часа через два оказалось, что уже есть о чём подумать. Кое-что выстраивалось в логическую цепочку. Но многое оставалось непонятным. Информации всё-же не хватало. Да, страшная сила – вспомнил Максим энергетический удар той девушки. Такая симпатичная, и вдруг – на тебе. Но за что? Братики… Кроме братвы других " братиков" не трогал. А вот тогда… там… чёрное поле – это тоже она? А светлое – это я. Так кто я?
   Размышляя таким образом Максим вновь улёгся на кровать и дойдя до этой мысли, как всегда, уснул.
 

Глава 8

 
   У костра холод осенней ночи не чувствовался. Старая гадалка закурила трубку, привезший их сюда золотозубый остался в машине.
   – Садись – садись поудобнее. Долгий разговор будет, – начала вступление цыганка.
   – Только договоримся – сначала о нас, потом – о тебе.
   – А что обо мне? – поинтересовался Макс.
   – Договоримся, что "потом"?
   – Ну, хорошо.
   – Тогда слушай, – пыхнула гадалка ароматным дымом. – В нашем таборе беда не только у детей барона. Ещё пятеро совсем слепых и у шестерых это начинается.
   Беда пришла, большая беда.
   – И вы хотите…
   – Да, хотим. Мы не сможем заплатить, как барон, но…
   – Заплатить, как барон? – воскликнул поражённый Максим.
   – Да. А что? – она взглянула в глаза Максиму. – Вот даже как, – вздохнула она. – Но дела это не меняет. Договоримся – ты помогаешь нам, мы помогаем тебе.
   – Кто болеет?
   – Дети. Только дети.
   – Такие, как у барона?
   – Нет, такие, как Рома.
   – А у барона почему?
   – Не знаю. Не знаю, откуда это и у детей.
   – Но должно же быть что – то общее! Или пища, или место, не знаю. Но это какой-то вирус.
   – Место… Поспрашиваю. Но ты возьмёшься? Возьмёшься?
   – А что вы про меня…
   – Товар лицом хочешь? Но ты обещаешь?
   – Поймите… Я сам попал в большую беду. Не знаю, как выбраться. А вместо этого всё время трачу на других. И больно это. Очень больно.
   – Знаю.
   – Это откуда же? Принцесса рассказала?
   – "Принцесса". Роза со мной особенно не разговаривает. Хотя я ей и тётка и почти мать.
   " Сестра барона. Вот откуда у неё такая свобода в баронском доме", – понял Максим.
   – Но тогда кто…?
   – Давай потом об этих мелочах. Ты поможешь табору?
   – Какому табору? – машинально оглянулся Макс, ожидая увидеть шатры, кибитки, лошадей…
   – Нашему табору. Семье нашей.
   – Значит, барону дело только до своих деток?
   – Всё не так. Без его ведома я бы тебя сюда не увезла. И разговора бы не было.
   – Тогда зачем эта вся романтика? Пришли бы в номер и попросили, – начал горячиться Максим.
   – Ты хочешь отказаться и ищешь повод, – вздохнула цыганка. – Но ради наших детей я готова всё тебе объяснить. Но… просто поверь, это всё не унижает тебя.
   – Ну хорошо. Что вы обещали рассказать обо мне?
   – Так ты согласен?
   – Но что тут поделаешь. Согласен. Дети же.
   – А если бы это были взрослые? – заглянула вдруг цыганка в самое дно глаз юноши.
   – Ты бы отказался?
   – Нннет. Но… пусть бы подождали, пока не решу свою проблему. А что, не дети всё- таки?
   – Дети, золотой мой, дети. Просто, хотелось узнать… – недоговорила баронова сестра и вновь затянулась трубкой.
   – Ну а теперь о тебе. Ты знаешь, откуда пришёл наш народ?
   – Вообще-то откуда-то из Индии.
   – Да, и мы сохранили некоторые возможности наших предков.
   – Ай, в большинстве своём…
   – Да, в большинстве. Потому, что настоящее чудо даётся с болью. Ты же это сам знаешь. И далеко не каждой из моих сестёр. Поэтому, как ты правильно сказал в большинстве своём это действительно "ай". Но не я. Ещё вчера поруке и по картам мне открылось… Но лучше всё и сразу. Теперь сиди смирно и не мешай. Для этого мы сюда приехали, для этого.
   Цыганка выбила из трубки табак и насыпала туда крупных семян. Бросила какой – то сухой травы в костёр и она вспыхнула странным зелёным огнём. У Максима некоторые целительные лучи получались такого же цвета. Прикурив от уголька, гадалка несколько раз обошла костёр, пристально вглядываясь в пламя. Затем вновь села возле Максима, схватила обеими руками его правую ладонь и уставилась неподвижным взглядом в пламя.
   От нечего делать Максим тоже начал смотреть в огонь. Он не знал, что там видит цыганка, но он впервые смотрел на огонь костра, как на короткую жизнь маленького плазмоида. Как человек смотрит на короткую, нелепую с его точки зрения, жизнь какой- нибудь однодневки. А ведь самые проницательные люди догадывались, что и это – жизнь, только другой формы. "Огненные саламандры". О Господи, так что, и я тоже? Но… Я же вот он… Да, сейчас "вот он". А тогда, там, наверху? А девушка тогда кто? Он вдруг отчётливо вспомнил её. И что потом с ней случилось.
   И с ним. Что теперь делать? Как там отец? Он вспомнил вдруг Белого-старшего, когда тот приехал его проведать – с новенькими майорскими погонами и Звездой героя. А потом, как объявил о своей женитьбе. Надо ехать. Куда? Или наплевать на всё и действительно только исцелять этих несчастных деток? – он вспомнил и ужас детского дома инвалидов, и захватывающее чувство счастья, когда исцелил последнего обитателя этого приюта скорби. Может, ради этого стоит жить? Но как же тогда… зачем тогда… не-е-ет, не для этого. А для чего? Убивать? И тотчас проплыла в памяти вся вереница расправ над свевозможной мерзостью. И что? И вот…
   В чужом теле сижу у костра. У костра?
   Максим пришёл в себя. "И сама обкурилась и меня обкурила" – решил он с удивлением глядя на догорающий в предрассветном тумане костёр. Покосившись на остекленевший взгляд цыганки, он осторожно вытянул руку из ёё ладоней.
   – Да, пора, – согласилась, приходя в себя, цыганка.
   – И что скажете?
   – Я не могу ничего сказать. Можешь уйти, не исцелять наших детей, но не могу.
   Мне открываются только пути простых смертных…
   – А я, значит, не простой?
   – Не лукавь со мной. Ты знаешь сам. И я знала. Чувствовала. Догадывалась. Но не смела.
   – Неужели это так страшно? – вздрогнул Максим, глядя на удивительно – торжественное выражение лица цыганки.
   – Не тебе, конечно, не тебе. Для тех, смертных, кто пойдёт за тобой.
   – Но что… Что я с ними сделаю? Я же не чудовище какое. Это я только внешне. Да и то…
   – Знаю. Всё теперь знаю. Не ты. Тьма.
   – Тьма? Это… это…
   – Тот, кто дал тебе оберег, знает…
   – Но его не спросишь! – вздрогнул Максим, вспомнив жутко растерзанное тело Хомы.
   – Поэтому и не спросишь.
   – Это Тьма его? Хорошо, как до неё добраться?
   – Тьма – порождение Самого.
   – Постойте, Сама что-ли?
   – Нет, какого ещё Сама? Я же сказала: "Самого".
   – Ладно. И что?
   – Не знаю. Если Тьма вновь в этом мире, значит смертным надо готовиться к страшному. Если только…
   – Да?
   – Если только её не остановят.
   – Это я, что ли?
   – Ты… А может и ты. Не знаю… Не открылось.
   – А что? Что открылось?
   – Поле открылось. И церковь ваша. И огонь с серой над монахами. А ещё бусы. И свет от них. И девушку, девушку надо тебе найти.
   – Сам догадываюсь, что надо. Но где она сейчас?
   – Не знаю. Страх её чувствовала, тоску её чувствовала, а где – не знаю. Словно умерла. Но… не умерла. Не знаю. Всё. Всё сказала.
   – Да, нагадали.
   – Не гадала. Что видела, то и сказала. Что дальше – тебе решать. Никто держать не будет. Можешь уходить.
   – Ну вот. Второй раз. Гоните? Я же пообещал. Только вот что… не знаю. Потом поможете… ну, это у брата вашего.
   – Да что всё-таки?
   – В столицу мне надо. А без документов тормознут… как бы мне…
   – Он сделает паспорт. Сегодня же, перед лечением и скажи. Вчера бы сказал, завтра уже бы сделали. Поехали.
   По тому, как изменилось поведение барона, можно было понять – гадалка рассказала ему что-то из увиденного. Что-то невероятное, чему тот до конца не верил. И не знал теперь, как держаться. Правда, пришёл уже не в халате, а в каком-то парадном цыганском прикиде. И незамедлительно перешёл на Вы.
   – Мне сказала Рада о вашей проблеме. И о вашем согласии на дальнейшую… помощь нашему табору. Это… великодушно с вашей стороны и это… большая честь для нас. А паспорт… Какую фамилию указать?
   – Черный. Максим Леонидович Чёрный.
   – Завтра… нет, послезавтра получите. Вы ведь не успеете… решить нашу проблему? А теперь, если вы готовы, может… моего сыночка?
   Исцелять сыночка не хотелось. Не понравился он Максу. Этакий хлыщ, да ещё на цыганско-баронский манер. Преемничек. Лет семнадцати. Смуглая кожа. Глаза на выкате. Мохнатые, не широкие, а именно – мохнатые брови. Широкие цыганские губы и цыганские же чёрные волосы. Его сестре эти фамильные черты придавали своеобразную пронзительную красоту. А этому "принцу" – что-то неприятное, гадостное.
   – Давно это у тебя? – поинтересовался Максим, чтобы завязать хоть какой разговор.
   – Давай, лечи, если подрядился – выдавил, как выплюнул пациент.
   – Ну, по большому счёту не подряжался, – тут же окрысился Макс.
   – Ты давай, занимайся делом. Не зли. Или…
   – Или? Что "или", хотелось бы знать? – перешёл на такой же жёсткий тон юноша, вставая со своего кресла.
   Слепой, не отвечая, что-то закричал на своём языке. И тотчас явились всё те же – барон, гадалка, Роза и золотозубый. Слепой что-то надрывно кричал, его отец властным тоном пытался его переубедить, а женщины помогали барону своими визгливыми восклицаниями. В конце концов они его убедили. " Наследный принц" хмуро кивнул головой.
   – Вы извините нас за это недоразумение. Продолжайте. Он больше не будет, – мило улыбнулась Роза. Остальные согласно покивали, и вся компания вновь исчезла.
   – Извини. Не знал. Все эти врачи, экстрасенсы, целители… Достали понимаешь?
   – Но я же твою сестру…
   – Тем более… Думал, теперь права качать будешь, цену набивать.
   – Теперь не думаешь?
   – Они сказали, кто ты… можешь быть.
   – И кто?
   – Но я же сказал "прости". Что ты ещё хочешь? Чтобы на колени стал? Лучше слепым буду! – вскочил цыган. Но глубоко вздохнув, опустился в своё кресло.
   – Прости. Видишь, как срываюсь? Тьма, тьма пол-года. Невеста уже с другим тайком – он скрипнул ослепительно белыми зубами. Пацаны от рук отбились. Отец уже о моей замене подумывает. А мне – милостыню просить?
   – Пол-года? А у Розы – год? Но отчего?
   – Не знаю. Никто не знает. Ты всё- таки будешь меня лечить?
   " А было бы невредно тебе милостыню попросить, гордыню немного поломать" – со вздохом подумал Макс, касаясь висков пациента. Болезнь была не так задавнена, как у девушки. И возиться, терпеть длительную боль ради этого пацана не хотелось.
   Мужик. Выдержит. Одним ударом, как с мальчишкой, не получится. Но если двумя.
   – Будет больно. Раз. Потом ещё раз.
   – Потерплю, – усмехнулся парень.
   Собравшись с духом тоже " потерпеть", Максим ударил по чёрным точкам одним мощным импульсом. Не выдержал, застонал. Но пациент, разом покрывшись потом, не пикнул.
   – Молодец! – вырвалось у Макса.
   – Когда бьют кнутом – больнее, – сиплым голосом ответил цыган.
   – И такое бывает?
   – У нас остались свои… традиции.
   – Ясно. Подожди. Надо передохнуть.
   – Я и не спешил вроде. А ты стонал. Тоже больно?
   – Меня кнутом не били.
   – А ремнём?
   – Один раз. И то… так.
   Максим вышел во дворик. В памяти ярко вспыхнул тот день. Уставшая от весенней возни подростков на уроках, нелюбимая классная руководительница расписала красным цветом всю страницу дневника.
   – Покажешь отцу. Завтра принесёшь с его подписью.
   В тот вечер отец был выпивший, и, кажется, добрый.
   – Па, вот, почитай, – протянул он послание классухи.
   Отец читал, наливаясь краской. Затянулся неизменной сигаретой, перечитал опять.
   – Вот – протянул Максим ручку.
   – Зачем? Что я с этим должен делать?
   – Только прочитать и расписаться.
   – Только? Подожди- ка! – выскочил Белов – старший из комнаты.
   Такое поведение было странным. "Огорчился. Ничего, сейчас успокоится, подпишет", – решил Макс. Но жестоко ошибся. В комнату отец вернулся с офицерской портупеей.
   – Я сейчас распишусь, – пообещал он вскочившему сыну. И не здесь – он разорвал страницу дневника и шваркнул его об стену. – На твоей заднице распишусь – махнул он портупеей.
   На свою беду, ошеломлённый Максим попытался увернуться очень неловко и удар пришёлся по лицу. Всхлипнув от унижения – боли он и не почувствовал, Максим кинулся в комнату к Рыжику и упал на койку.
   "Бить? Сына бить? По лицу? Ремнём? Ладно. Пусть приходит и бьёт. Пусть убьёт совсем! Если заслужил!" – думал Максим, давясь слезами обиды. В глубине души он не верил, что "заслужил". Но отец не шёл, экзекуция откладывалась. Максим включил свой плеер, нашёл любимые записи и, вновь и вновь переживая происшедшее, тем не менее, потихоньку уснул.
   Утром отца уже не было дома. Служба. Возле ранца лежал дневник с аккуратно подклеенной страницей и подписью отца. Макс не знал почему, но именно это, а не ремень, потрясло его душу. И с тех пор во всех своих проделках в школе он не переступал грань, отделяющую устные замечания от записей в дневнике. Гораздо позже он узнал, как вымучился за ту ночь отец. Какие только жуткие последствия не представлял! Не хотел же он вот так – по лицу. Вообще это не по-людски. А если глаз! – в ужасе думал он. Или даже не глаз, а губа. Это же молодой парень!
   Среди ночи он не выдержал, вошёл в комнату к спящему сыну, и тихонько подсвечивая фонариком, осмотрел Максима. И счастливый вышел – склеивать порванную страницу. Вчитавшись в замечание, покачал головой, пробурчал что-то нехорошее в адрес автора записи. Вздохнув, расписался. А назавтра, ужиная на просторной для двоих кухне, долго молчали.
   – Прости, па. Больше никогда, слышишь, никогда…, – всхлипнул Максим.
   – Ладно тебе, сынуля, сгрёб в свои объятия его отец. – Я тоже… никогда… чтобы не случилось… – прижался к сыну почему-то мокрой щекой Белый-старший.
   Вспомнив об этом, Максим вытер набежавший слёзы. " Папуля! Как же я по тебе соскучился! Зачем мне всё это надо, а папуля? Когда же я тебя увижу! Нет… Не в таком виде!" Он вздохнул и пошёл долечивать баронова отпрыска.
   – Скажи, что ты хотел бы от меня? – уже зрячим взглядом изучал целителя наследник после второго сеанса. – Ты понимаешь? Не от отца. От меня. Лично.
   – Ай, – махнул рукой измученный болью Макс.
   – Не надо "Ай". У вас всех представление о цыганах, как о подлецах неблагодарных.