Подвойская Леонида. Предтечи Зверя. Книга третья. Тьма

   – Берёшь командование на себя, – пытался привести в чувство Леонид своего коллегу. Тот было, согласно кивнул, но тотчас опять закрыл глаза.
   – Ничего. Я… – прошептала женщина. – А вы?
   – Мне надо остаться.
   – Без СА? Зачем?
   – Не спорьте. Выполняйте. Там, на Земле… передайте Светлане, что… я люблю её.
   Пусть присматривает за Настюшей. Я… я постараюсь вернуться.
   Леонид поочерёдно обнял обоих, убедился, что отважная француженка могла запереть люк спускаемого аппарата изнутри, закрыл остальные люки, включил программу аварийного приземления. Всё. Теперь успеют. Успеть бы и ему. Набравшись мужества, офицер уже было рванулся навстречу Тьме, но остановился, вспомнив слова сына о том, в каком виде можно оказаться. Нет. А вдруг потом, когда-нибудь обнаружат его голое, замёрзшее тело. Или разорвёт от декомпрессии – тоже неаппетитное зрелище. Хотя… Ладно. Немного времени есть. Во время этих размышлений он отработанными долгими тренировками движениями уже перевёл работу станции в автоматический режим. На секунду задумавшись, включил камеры внешнего обзора и нырнул в дежурный скафандр. Не дождавшись полного стравления воздуха из шлюзовой камеры, Леонид открыл выходной люк и его выбросило в открытый космос. За полёт у него уже было два выхода, поэтому теперь космонавт ориентировался более уверенно.
   Включив движки ранцевой системы, он сориентировался и направился прочь от станции – в сторону надвигающейся Тьме. Это было что-то первобытно-свирепое, мрачное и невообразимо мощное. Белый-старший понимал, что сможет лишь тормознуть движение этого неизвестного врага, но чувствовал, что именно в этом – его судьба.
   И вот – удар! И не стало Героя, офицера, отца и мужа. Не стало? Да вон же он!
   Это скафандр разлетелся в мелкие клочья. А вот эта яркая новая звезда – это он.
   Но его сейчас нельзя отвлекать – он сгорает, удерживая Тьму, спасая миллионы людей.
   – Он сгорает, удерживая Тьму, – прошептал Максим, вытирая слёзы, а я здесь этих идиотов уговариваю!
   – Ничего, Максимка, ничего. Я его потом, там, как тебя…
   – Па удержит. Он у меня ещё тот… Но что с этими-то делать… Слушай! Я в одной деревне крыс гонял. Ты ведь рассказывала, что тоже? Давай и здесь, только вдвоём?
   – Но Максим, не до них.
   – Людей, как тех крыс. Только аккуратнее, а? Чтобы не задавились.
   – Давай ты, я буду только помогать.
   – Типа усиления сигнала? Пробуем.
   Максим прошёлся мысленным лучом по ближайшей окраине. И вскочили с кресел люди, оторвались – кто от экранов, кто от дисплеев, кто от ужина, кто от пива, кто от секса. Тревога и мрачное предчувствие заставляло их хватать документы, деньги и ценности, одевать детей и запирать квартиры. Очень скоро поток автомобилей увеличился. А когда юноша своим лучом добрался до центра, казалось, что вся столица в ночной темноте расползается в разные стороны. Но бардак пока не наступал – армия, милиция и спецслужбы действовали чётко и оперативно. Хотя, порой и предельно жёстко к желающим спасти свою шкуру побыстрее. Все были обуяны единым непреодолимым желанием покинуть город, поэтому силовикам можно было не отвлекаться на всевозможные криминальные проявления. Ну, почти не отвлекаться.
   Почти не было сейчас ни краж, ни грабежей, ни разбоев, ни мародёрства. Весь криминалитет рвал когти.
   – Вот так! – сел на землю, кутаясь в свою рясу, Максим. Столь мощный волевой импульс сжёг большое количество энергии и у парня просто подкашивались ноги.
   – Они теперь не остановятся! – констатировала Алёна, присаживаясь рядом. – Как ты думаешь, теперь успеют?
   – Я не знаю… – посмотрел вверх юноша. Там ярко освещая ночную землю всё ёще ровным светом сияла новая звезда. Сверхновая.
   – Видишь, па пока держит. Потом будем держать мы. Сколько сможем. А сейчас поспи.
   Надо набираться сил.
   – Разве сейчас можно уснуть? Перед смертью? Мы ведь умрём, да? – девушка осторожно придвинулась к Максиму, положила голову ему на плечо. А тот продолжал смотреть вверх, не вытирая слёз. Так, молча и неподвижно они просидели оставшуюся часть ночи, каждый думая о своём. А когда, с восходом солнца звезда начала пульсируя, уменьшаться и блекнуть, Макс, вскочил – Всё! Уходи, а? Дальше я! Уходи! Чёрт с ними всеми, па, уходи! И ты! И ты уходи!
   Я сам! Уходи! Нельзя тебе… Ещё сколько здесь надо…! Да чёрт же с ними!
   Но тех, "чёрт с которыми", всё ещё двигались, двигались и двигались из города. И, конечно, не так был воспитан офицер Белый-старший, чтобы теперь бежать.
   – Максим, и я с вами! – оторвала от страшного для юноши зрелища гибели отца появившаяся Антонина.
   – Ты зачем? – застонал юноша вновь отрывая взгляд от звезды. – Я же сказал…
   – Сказал! Плевать мне! Ты понял?
   – Алёна, уйми её и отправляйтесь обе отсюда.
   – Уйми? Ах ты, гадёныш! Девочка, только попробуй!
   – Тоня, это, вон там, его отец… погибает.
   – Отец? Погибает? Но вы же маги! Вы же бессмертны! Максимка, он же как и ты? Или нет?
   – Да, но…
   – И никаких "но"! Потом встретитесь. Ну, в других прикидах. Ничего ужасного. Я вон какого тебя полюбила. Да и другие, как я поняла…
   – Тоня, ну не болтай, – уже более миролюбиво попросил Максим. У него немного отлегло от сердца. Может, и правда? Тьма… Ну и пусть себе Тьма. Отец Афанасий говорил, что победить невозможно, а вот… что, подчинить? Какое там " подчинить" – отогнать бы. Ладно. Он оторвался от созерцания гаснущей звезды, взглянул на Антонину.
   – Ты права. Мы… выживем. А вот ты, если с нами – погибнешь!
   – Я умру с тобой!
   – Но я же не умираю! Мы же договорились! Поэтому – дуй вооон туда, там кинооператоры. Заодно скажи, чтобы приготовилась. Скоро начнётся. А после всего давай встретимся в Питере. На главпочтамте.
   – У седьмого окна, – улыбнулась Алёна.
   – Он и тебе назначал? – тут же повернулась к ней Антонина.
   – Только как… соратнице, – уже заступился за Алёну юноша.
   – Ну, смотрите у меня. И ты уж… постарайся потом не превращаться в какого урода… Нет, я, конечно, тебя не разлюблю… но такого всё равно… целовать приятнее.
   Она прильнула к губам Максима, затем повернулась и побежала в указанную юношей сторону.
   – Успеет? – заволновалась Алёна.
   – Не успеет. Алёна, возьми её и, как мы можем, прыжками, туда. Я один. Вон, па ещё держится. И если я столько же, то всё будет нормально.
   – Счастливый, – позавидовала девушка.
   – Кто? Па?
   – Да нет. Ты. Вон как тебя любят.
   – Взбалмошная девчонка.
   – Да ладно тебе. Баловень судьбы. А меня – всё носом в грязь да в подлость. За что? Даже Дикки – и тот… – всхлипнула девушка.
   – Я думаю… это всё… враньё. Крокодил напоследок ударил.
   – Даже Дик меня использовал, понимаешь?
   – Это ты так себя настроила. Он ведь погиб, да?
   – Да… я даже почувствовала это заранее… Я и ему сказала…
   – А он пошёл за тобой на смерть. Видишь! А ты – " использовал".
   – Ты сейчас мне такого навешаешь, что и умирать расхочется.
   – А тебе хочется?
   – Как и Тоньке – только с тобой.
   – Ну и шуточки у тебя!
   – А если серьёзно, а? А если – не шуточки?
   – Алёнушка, милая… Ну, пожалуйста. Спасай Тоньку.
   Девушка прильнула, было, к Максу, а уже через секунду была возле Антонины.
   – Всё… вот и всё… До свидания, па, – вновь поднял глаза Максим на сжимающуюся и часто пульсирующую звёздочку. – Ничего, па.
   "Если случится со мною беда
   Грустную землю не меряй шагами.
   Знай, что сердце моё ты отыщешь всегда
   Там, за облаками,
   Там за облаками…" Я скоро за тобой, па. Сейчас начнётся и здесь.
   Внезапно засверкал, обжигая кожу, крест. Вспыхнул и камень на перстне. Начала светиться кожа. А затем наступила тьма. Огромное, во весь город вязкое отвратительное пятно закрыло солнечный свет. Оно не клубилось, как облако и не блестело металлом, словно какая тарелка пришельцев. Оно пузырилось чёрным варящимся в котле асфальтом и стремительно опускалось всё ниже и ниже, злобно воя. И из города раздался ответный вой. Ещё более страшный – одновременное завывание ужаса миллиона человек. Хвала отважным безумцам – в небо взвились ракеты ПВО. И повторился вой ужаса людей, увидевших, как сминает, завязывает узлами, разрывает их в клочья быстро приближающаяся Тьма.
   – Успела, – услышал Максим голос Алёны.
   – Но…
   – Я спасла твою Тоньку. А умру с тобой я. Я!
   – Ты могла бы потом…
   – Я думаю, будет кому " потом", а? И Настя твоя, и…
   Девушка охнула схватившись за шею, – с бусами произошло тоже, что и с их коллегами по триаде.
   В это же время вспыхнуло и сгорело церковное облачение наших ребят. И в небо поднялись два сверкающих столба. Нет, кто имел мужество остановиться и всмотреться – две гигантских фигуры юноши и девушки с поднятыми вверх, к самой Тьме руками. Секунда, две – и они столкнулись – Свет и Тьма. И вспыхнули фигуры нестерпимо яркими звёздами. И Тьма, злобно воя, остановила своё движение, пытаясь разорвать и поглотить двух новых врагов.
   Для смертных, всеми способами ускоряющих свой бег из-под Тьмы, казалось, что противоположности застыли. Разве что порой раздавался и обрывал нервы злобный вой, или чудился время от времени девичий крик боли. Или юношеский стон. Но что только не почудится в таком состоянии!
   Уже на дорогах показались военные и милиция, покидавшие город последними. Но и их колонны казались нескончаемыми. Вот звёзды начали пульсировать, словно надорванные непосильной нагрузкой сердца. Но бились, сражались. Держали. Из последних нечеловеческих сил. И только когда последняя машина с маршалом (кто бы мог подумать!) промчалась по страшному своей пустотой шоссе, эти два чудесных сердца одновременно остановились, и Тьма начала опускаться ниже и ниже, руша высотные здания. Но, видимо, и её силы были на исходе. Коснувшись земли и уничтожив всё оставшееся живое, жутко взвыв, порождение вселенского зла поднялось и исчезло.
   И вновь вдруг засветило солнце на безоблачном небе. А тёплый почти летний ветерок начал раздувать столбы первых пожаров на месте руин. Заискрила проводка.
   Рванули фонтаны повреждённых трубопроводов. Невиданный ранее объем забот моментально затмил, отодвинул на второй план осознание прошедшего. Было – прошло?
   Нет, конечно нет! Разберёмся. Но потом, потом, потом. Спасать, спасать, спасать всё, что ещё уцелело. И, оказывается, тех, кто остался и уцелел. Новости, репортажи, интервью – всё сейчас, сейчас, сейчас! И только одна из камер при сильнейшем увеличении продолжала показывать два неподвижно лежащих тела. Максим, казалось, продолжал уже остекленевшим взглядом искать отца "там за облаками". А девушка словно отвернулась от этого ненавистного мира, кишащего злобными предтечами Зверя. Лишь тот самый ветерок потихоньку, словно умоляя проснуться, теребил один из её локонов.
 

Эпилог

 
   Прорваться к ним не удавалось. Ни на машинах, ни пешком. Ни на танке, присланным генералом Юрием. Невидимая преграда останавливала всё в радиусе метров двадцати от умерших. Поглощённые другими заботами люди лишь иногда посматривали на кадры, в которых так и лежали несчастные юноша и девушка.
   – Ничего, завтра всё изменится, – сообщил на исходе второго дня Николай.
   – Что-то там вычитал? – кивнула зарёванная сестричка в сторону зажатой в руках брата библии.
   – Думаю, да… Сейчас звякну журналистке и всем нашим.
   У Синички сейчас была горячая пора. В работе она пыталась утопить горе по сестре, по ужасной её кончине. СМИ старались, повторяя раз за разом происшедшее и показывая эту жуть с разных ракурсов. А потом – заявление нового И.О.
   Самоназначение маршала пока не вызывало каких бы то ни было возражений – всё же последним покинул столицу. А кто-то подсуетился – и пошли кадры рвущихся на депутатских автомобилях слуг народных. Дрожащие от страха щёки и повизгивание: "Никаких комментариев". Поэтому пока – как мыши под веником. И всё-таки комментарии, комментарии, комментарии. Растерянных, постоянно пожимающих плечами учёных. И радостно протягивающих руки к небу всевозможных сатанистов. И политических деятелей.
   – Скажу тебе по секрету, там будет что опять снимать.
   – Опять? – ахнула Синичка.
   – Нет. Совсем другое. Можешь поверить.
   Журналистка поверила и не прогадала. Их компания через сутки весь день проторчала на удобном для съёмок месте, направив камеры на всё так же лежащие неподвижные тела. И брошенный танк неподалёку – от греха подальше эвакуацию машины отложили. Место это уже огородили колючей проволокой и выставили охрану.
   – Но неужели ничего нельзя сделать? Это скотство какое-то! – возмущалась Антонина. – Словно никому и дела нет! Уже окрутили колючей проволокой как… как скотомогильник какой! В конце концов, люди знают, кто их спас, или нет? Нет?
   Тогда я сейчас пойду на ваше гнилое ТВ и буду весь день кричать в эфир, что случилось на самом деле!
   – Кричат, девочка, весь мир кричит, и каждый своё!
   – Но вы же можете показать всё – от начала до конца!
   – Увы! Вы, ребята, не знаете, что такое авторское право. Вот те ребята, которые здесь были, только они всё и засняли от начала и до финала. А теперь требуют солидную мзду.
   – Ничего, вы им тоже кое – что предложите. Баш на баш, – пообещал Николай.
   – Но Коль, может не сегодня? Вон, темнеет.
   – Думаю, недолго уже… Да вот же… Смотрите! То есть снимайте же!
   В наступающих сумерках было видно, как тела начали мерцать бледно-голубым светом.
   Словно вновь забились два сердца – более редко юношеское и почаще – девичье.
   Затем фигуры зашевелились и встали, застыли. Мерцание плавно переходило во всё более и более яркое свечение. Конкретные черты начали размываться и лучи двумя огромными, всё увеличивающимися в диаметре столбами потянулись к небу. Выше, выше, выше. Вот исполинские лучистые фигуры на мгновение замерли, вспыхнули ещё ярче и, оторвавшись от земли, ушли в небо, казалось – к уже появившимся звёздам.
   Не стартовали, не рванулись, не вонзились, а именно – ушли.
   Оставшимся всё стало ясно. Тихонько молился Николай. Плакала, шепча имя любимого, Антонина, опустила камеру Синичка, торжественно отдавали честь генералы.
   Николай, закончив молитву, открыла Библию и прочёл:
   "И дам двум свидетелям Моим, и они будут проповедовать тысячу двести шестьдесят дней, будучи облечены во вретище…
   И если кто захочет их обидеть, то огонь выйдет из их уст и пожрёт врагов их; если кто захочет их обидеть, то тому надлежит быть убиту…
   И когда кончат они свидетельство своё, Зверь, выходящий из бездны, сразится с ними, и победит их, и убьёт их.
   Но после трёх дней с половиною вошёл в них дух жизни от Бога, и стали они на ноги свои; и великий страх напал на тех, которые смотрели на них… И услышали они с неба громкий голос, говоривший им: взойдите сюда. И они взошли на небо на облаке…" Откровение святого Иоанна Богослова.
   – И это всё? Неужели всё? – плакала Антонина.
   – Ну, почему же? – возразил генерал Анатолий. – Макс не тот парень, чтобы там на облаке восседать. Не утерпит. Да и девчонка эта, как я понял…
   – Нет, это всё. Всё! Сердцем чую.
   Больше с ней никто не спорил. Ведь влюблённое девичье сердце – самый верный вещун.
   Послесловие На сто тридцать восьмой ступеньке меня поприветствовал незнакомый мужчина. В принципе, у нас здесь почти деревня. Ну, не буду огорчать соседей – дачный посёлок. Поэтому и делим всех на "знакомый – незнакомый". Была пора, говорят – всё незнакомцами кишело. Сейчас подзаглохло. Не тот сервис. А какой вообще должен быть сервис на военно-морской базе? Ну, музеи – да. Военно-морские парады – тоже. А море… Нет, места конечно, есть. И всё равно с тем, что было раньше не сравнить. Поэтому и не рвутся уже туристы в наш частный сектор. А этот и не турист, как я поняла.
   – Ирина Сергеевна, добрый день!
   – Добрый, – остановилась я.
   – Евгений Николаевич. Журналист. У меня к вам дело, – представился незнакомец, протягивая корочки весьма солидного СМИ. Я сверила фотографию с оригиналом.
   Похоже. И даже не очень плохо. В смысле оригинала. Тридцати ещё нет. Высокий.
   Жиреть ещё не начал. Скуластый. Глаза… вот, очки тёмные снял – глаза голубые.
   Симпатичный в общем. Вот только причёха. Ну, не нравятся мне эти хвостики у мужиков. Ну, ладно бы, у пацана. А то… Хотя, какое мне дело?
   – И какое у вас дело?
   – Понимаете… дайте, я вам помогу. Тяжело же, – потянулся он за сумками.
   Я не возражала. Всё-таки эти триста шестьдесят ступенек, оно и правда тяжеловато.
   Хотя, говорят, привыкаешь.
   – Я к Вам от Максима, – начав подниматься, сообщил журналист.
   – Какого… Максима? – остановилась я. И хотя, замершее сердце уже дало ответ на этот вопрос, я задохнулась, когда новый знакомый произнёс знакомую фамилию.
   – От Макса. Максима Белого. Да Вам плохо?
   – Нет – нет. Ничего. Пойдёмте. Давайте поднимемся по этой чёртовой лестнице, а потом расскажете.
   В нетерпении я совсем забыла, что загрузила журналиста двумя сумками своих покупок. Я почти бегом мчалась наверх, а мужчина, отдуваясь, пытался не отставать. Поэтому, когда мы устроились на лавочке у памятника – танка, Евгений Николаевич некоторое время тяжело дышал и вытирал обильный пот.
   – Зарядочка… – пробормотал он. – А этот танк – к чему здесь? На такой вышине…
   – Я как-нибудь потом расскажу, хорошо? Вы сказали, что от Максима. Но как я поняла со всех, в том числе и ваших, репортажей, он…
   – Да они ушли. Уже чуть больше года. Но три дня назад он… эээ… связался со мной…
   – Он, значит, жив?
   – Можно сказать и так. В общем, он ещё до… тех событий обещал мне интервью.
   Вот и сказал, что готов. Только с условием – у вас. Вы же не против?
   – Господи, конечно нет! Только когда?
   – Да уже. Сегодня вечером!
   – Но я не успею… нет, я просто не успею… я же не успею ничего… – запаниковала я. Действительно, ни дом в порядок привести, ни себя, ни…
   – Но Ирина Сергеевна! Это же не официальный визит. И даже не приезд гостей. Это, так сказать, рабочая встреча.
   – Это для вас, "так сказать, рабочая встреча". Пойдёмте тогда быстрее, может что и успею. В каком часу?
   – Он сказал "вечером".
   Я успела многое, и всё же, конечно, не всё. И когда в калитку вошёл этот, уже взрослый юноша, я чуть не расплакалась – не успела, конечно главного – привести себя в порядок. Кинулась к нему навстречу, какая была – в маечке и шортиках, без лица. В смысле "боевой раскраски". Даже свисток накрасить не накрасила. Ну, какие глупости на уме в такой момент!
   А он изменился – это я сразу увидела, когда Максим смущаясь, неловко обнял меня и ткнулся губами в щёку. Видимо, не определился, как себя вести. Ах, мальчик, мальчик! Впрочем, внешне уже юноша. Пощекотали мне щёку пушистые всходы усиков.
   И на цыпочки ему привставать не пришлось, чтобы меня поцеловать. Вытянулся. Но нескладным не стал. А вот глаза – уже не мальчишеские. Внимательный взгляд умудрённого, нет не опытом, а каким-то великим знанием человека. Где же я видела такой взгляд? Вот такой же контраст между внешностью и взглядом. Ну конечно – "Богородица с младенцем". Такой же контраст у Христа – ребёнка. Или такое сравнение – чересчур?
   – Здравствуйте, Ирина Сергеевна!
   Тот же голос – и разом прошла вся эта мистика. Мальчишка! Любимый мой мальчик, а не Христос и иже с ним. Хотя, и в Христе было много человеческого, правда? И в него, говорят, влюблялись. Или богохульствую? Ай, ладно.
   – Здравствуй, Белый, здравствуй!
   Максим разжал свои объятия и начал испуганно озираться.
   – Ты что?
   – Ищу доску.
   – Какую ещё…
   – Ну, школьную. Сейчас скажете: "Белый, к доске!" Только… Ирина Сергеевна… дневник я дома забыл!
   – Ладно тебе, остряк, – шутя потрепала я его по шевелюре. Какие волосы, Господи!
   Наверное, у жеребёнка грива вот такая же шелковистая. Стоп, стоп, стоп. Не в коня корм.
   – Идём за стол. Проголодался, наверное? Издалека?
   – Да. Знаете, издалека.
   – Там уже журналист твой ждёт. Зачем…?
   – Я всё объясню.
   По причине жары мы всегда ужинаем во дворе, под деревьями. Уже начали скрипеть цикады, взошла здоровенная, как всегда на юге луна. Стол я накрыла на троих.
   Мама по причине слабого здоровья, выйти не смогла, да я и не настаивала.
   – Ну, мужчины, наливайте. Помнишь, Максим, то самое… Ты тогда мне ещё один фокус показал. Можешь повторить?
   – А-а-а, – улыбнулся юноша и, не притрагиваясь руками, передвинул бокалы, а затем и бутылку вина к журналисту. Видимо, даже к таким мелким чудесам надо привыкать, потому что тот испуганно вскочил. Правда, тут же исправил положение – типа поднялся для того, чтобы разлить вино.
   – Ну, давай, Макс, тостуй!
   – Но почему я?
   – Но ты же у нас сегодня главный гость. Долгожданный! – проболталась вдруг я и прикусила язык. Какое ему дело?
   – Хорошо. Тогда сейчас и весь вечер – за Вас!
   – Коротко и ясно. Присоединяюсь! – тоже встал журналист.
   Ужин прошёл в воспоминаниях. И оказалось, всё было не так уж и плохо.
   – Лучше ли здесь? Знаешь, Макс, наверное, лучше. Спокойнее. Чем занимаюсь? Держу ларёк. Да, не по специальности. Но зато свободнее. Живу вот здесь. Мама в доме.
   Мы… я, – во времянке. Да я тебе всё завтра днём покажу. Ты ведь останешься?
   – Ну, это как справимся, – туманно ответил Максим. – Спасибо, всё было очень вкусно.
   – Ай, всё на скорую руку. Сейчас ещё чай- кофе. Я…
   – Пойдём пока в эту твою времянку. На пару слов. Вы, Евгений Николаевич, не обижайтесь, это личное.
   – Не сейчас! – возразила я.
   – Нет. Именно – сейчас! – твёрдо настоял Макс и я поняла – знает.
   Он действительно знал, потому, что молча, без вопросов наклонился над кроваткой, где спал мой Максим Максимович.
   – Ты знал? – шёпотом спросила я.
   – Узнал, – также тихо ответил Макс – старший. – Спасибо.
   – Это тебе спасибо, – решила пошутить я.
   – Подожди. Вот, смотри.
   Юноша простёр руки над спящим мальчиком. Я видела эти золотые лучи раньше.
   Теперь они коснулись ребёнка и вдруг отозвались такой же лучистой волной.
   – Конечно. Спасибо тебе, – ещё раз повторил Макс, убирая руки.
   – Да ладно тебе. Я просто хотела, чтобы ты был рядом со мной. Всегда. А он так на тебя похож! Просто вылитый! И… и…? – вдруг дошло до меня происшедшее.
   – Да, и в нём тоже!
   – Нет! Нет!! Слышишь. Нет!!!
   – Тсс. Разбудишь же.
   Максим вышел из домика и направился назад к столу, а я, плача и повторяя "Нет, нет, нет" – за ним. Увидев озабоченный взгляд журналиста, попыталась взять себя в руки.
   – Но почему ты это так восприняла? Я что, чудовище какое?
   – Нет… просто… я не хочу, чтобы у него… была… такая же судьба.
   – Какая же это у меня судьба?
   – Несчастная, Максим. Несчастная. Ты ведь после того, как у тебя это проявилось, прости меня, шатался по городам и весям, разбираясь с бандюганами. Пока и сам не погиб на какой-то яхте. Прости, но так писали. Может я чего не знаю.
   – Но я… вскочил Максим… Я вылечил и спас… я даже не знаю сколько людей! Об этом разве не писали? Или ты специально, как раньше – побольнее уколоть?
   – Нет, что ты, Макс, – примирительно улыбнулась я. – От "Стервозы" уже ничего не осталось. – Я не права. Да, и лечил тоже. Но и убивал, правда? А я не хочу, чтобы мой хоть кого-нибудь, пусть даже по делу…
   – Грязь оставим выметать дворникам?
   – Да пусть даже и так!
   – Хорошо, поговорим и об этом. Позже. Какие вопросы интересуют вас, Евгений Николаевич?
   – А… о ком вы сейчас…? – поинтересовался журналист.
   – Это – в самом конце, хорошо?
   – Ладно. Меня интересует вся ваша жизнь, Максим. Я очень много знаю, много вычислил, но всё же…
   – Да, придётся. Судя по образу, который сложился вот… у рядовых читателей, ваша информация, ну не ваша лично, очень предвзята. Я расскажу по порядочку.
   Потом поймёте, почему.
   – Только, Максим, пожалуйста, подожди. Я матери лекарства…
   – Пойдём.
   – Но твоё время… и… ты разве ещё…
   – А почему нет? Пойдём.
   – А мне можно посмотреть? Чтобы более реально потом осветить?
   – Можно, – вздохнул Максим.
   Мама не спала. Её мучили боли. Она сильно сдала. Наши эскулапы всё же сообщили ей тогда мой диагноз. Потом трудно было переубедить её в том, что я здорова. А затем – вот это и без мужа. Для человека старой закалки – потрясение. Но мать – это мать. Примет своего детёнка с любой бедой. И согреет, и поможет. Я, правда, это бедой не считала, но разве маме докажешь? Вот помогла, подняла на ноги внучка, а теперь…
   – Это он! – привставая показала мама на Максима. – Совсем молодой щенок! Вылитый!
   Конечно, чего от такого следовало и ожидать? Да ты, оказывается, доча, сдетинела?
   Но хорош, гусь, хорош! Когда вспомнил!
   Максим стоял, неловко улыбался и очень мило краснел. Ничего, полезно.
   Действительно, позвонил бы хоть раз, вспомнил бы. Куда звонить? Нашёл бы с его способностями. Действительно, гусь. Милое доброе гусенё. Ладно.
   – Да ладно тебе мама! Ты о ком? Это совсем посторонний человек.
   – Ну да, посторонний! Не слышала я, как ты здесь сегодня металась!
   – Он знаменитый целитель! И хочет тебе помочь.
   – Да знаю я этих… Какая же ты всё-таки…
   Но Максим уже пришёл в себя и раскрыл ладони в сторону моей ворчуньи. Та, увидев лучи, замолчала. А целитель, сосредоточился, явно что-то разглядывая. Затем покачал головой. "Придётся", – прошептал он.
   – Что? – не поняла я.