Подвойская Леонида. Предтечи Зверя. Книга третья. Тьма

   – Да-а, Луна, – проследил взгляд Максима хозяин. – Знаешь, какая она на самом деле? Я тебе потом расскажу. Это я теперь отсюда на неё поглядываю, а когда-то…
   За столом сидели втроём. Кузьма, хоть и считался членом семьи, чинно восседал у ног хозяйки, ожидая своей доли. Конечно, на запахи откуда-то появился и кот – тот самый, который боялся крыс. Долго фыркал, обнюхивая гостя. Видимо, смущал запах хозяйских вещей на пришельце. Но затем успокоился и тоже принял позу радостного ожидания.
   Всё было без изысков. Не у шейха. Но шейх или там рестораны были для нашего героя исключением из общего правила. Поэтому он, как и двое не допущенных к столу, с удовольствием высмотрел и яичницу с салом, и крепкие солёные огурчики, и квашенную капусту, и солёные грибки и, конечно, источающую неповторимый аромат приготовленную в печи, в чугунке, картошку.
   – Чем богаты, тем и рады. Так неожиданно всё… Чуть бы раньше, кроля бы забили.
   Ну, ничего, завтра…
   – Что Вы, что Вы, зачем… И так всего хватает, – горячо отверг эту мысль Максим, вспомнив пушистых зверьков. Одно дело есть какого – то абстрактного кролика, и другое – из увиденных глазастых длинноухих прелестных созданий. Они в большинстве своём добрые и ласковые – эти кролики. Хоть и с острыми зубками.
   – Гм… – подал голос старик. – Как говорил Паша Эмилькевич, такую капусту грех есть помимо водки… Ты как? – обратился он к Максиму.
   – Чтоб твой этот Паша той капустой подавился! Ну, житья от него, Максим, нет!
   Мой, как капусту не увидит, так этого Пашу проклятущего и цитирует.
   Тем не менее, хозяйка начала разливать по гранёным стограммовым стаканчикам что-то спиртное.
   – Вот, попробуйте моё. Я ещё, правда, не волшебник, я только учусь.
   Из рюмки ударял жуткий запах сивухи.
   – Ну, за знакомство! – произнёс тост хозяин.
   Максиму пришлось пригубить. Гадость, конечно. Но вот капуста, она, действительно.
   А грибы, что за грибы!
   – Знал бы ты, сколько их у нас! Такие годы были! Лишь бы в лес зайти. И ещё потом домой приволочь! – похвалился старик. Ну, между первой и второй пуля не должна пролететь!
   – Да вы офицером были?
   – Офицером, сынок "не были". Ими остаются навсегда. А которые "были", это не офицеры.
   – А что же… вот так?
   – Долгая история… Может, потом. Да ты не пьёшь совсем?
   – Нельзя мне… много.
   – А да. Конечно-конечно, – закивал он головой, скользнув взглядом по обожжённому лицу и, чтобы сглазить неловкость, стал угощать незастольных участников ужина.
   – Вот смотри, – положил он на пол кусочек картошки, обмакнутой в жир со сковородки. – Вот, Кузя. Тебе дадим, а Ваське не дадим. Он у нас лентяй, да?
   Старик хитро подмигнул Максу, смотри, мол, за спектаклем. Кузьма, внимательно выслушав хозяина, глядя на того ясным взглядом карих глазок, взял этот дар и унёс в дальний угол – якобы насладиться в одиночестве.
   – Смотри, но не подавай виду, что видишь. Два хитреца.
   И действительно, рыжий хитрец дождался, когда к нему пришёл обделённый хозяином "лентяй". Тот в свою очередь подхватил угощение и уволок куда-то за занавески. А Кузьма, виляя пушистым хвостом, прибыл за добавкой.
   – Может, он просто не ест картошки?
   – Не ест? Сейчас увидишь!
   И действительно, вторую пайку Кузьма съел здесь же. Так, "не отходя от кассы".
   – Мне отец рассказывал. Про деда. Они тогда в партизанах были. А кошка с ними не пошла. Точнее, он её вроде потащил, но она сбежала. Так он домой прибегал её покормить. Самому – голодуха, а что-то припрятывал. А потом, когда вернулись, уже она. Поймает там мышь или крысу – ему волочёт. Её ещё и котята сосут, а она – всё равно. Сама аж дрожит, а ждёт. Только когда он её погладит, скажет там: "Спасибо, бери себе", – набрасывается.
   – Ну, наш Васька, он как у Крылова, только слушает да ест, – вмешалась хозяйка.
   Да спит. И ещё по ночам с другими воюет. О! Новости! Но как всё- таки видно! Что картинка!
   Они прервали разговор, вникая в итоги прошедшего дня. И сразу же, ещё в анонсе " Аномально разбушевавшейся стихией значительно повреждён храм…" – Господи, да это же у нас! – ахнула старая женщина. То-то я в той стороне сполохи видела!
   В напряжённом молчании они ожидали подробностей. Но вначале всё касалось большой, средней и малой политики. У хозяина, видимо, внимание несколько отвлеклось, и он втихаря наполнил стаканчики.
   И вот, началось. Жуткие, оплавленные руины, контрастирующие с нетронутой церковью. Потерянно сидящие на опушке леса монахи. Интервью с почему-то потрясённым отцом Афанасием.
   – Мы не знаем, рука это Господа, или козни врага рода человеческого. Если это расплата за грех, взращённый за этими стенами, то пока необъяснима казнь наших безгрешных братьев. Правда, пути Господни неисповедимы…
   – О чём это он? – захрипел вдруг Максим, вставая.
   Это сейчас же объяснилось. Уже репортёр, стоявший у оцепления, рассказал, что настоятель был подвержен содомскому греху и "взращивал" в монастыре эту самую содомию. Он, правда, уцелел – оказался в эти мгновенья в церкви. Уцелел и его неотлучный келейник. Но вот трое монахов погибли. Были ли они грешны или нет, Бог весть.
   – Что с Вами, Максим! Да на Вас лица нет! – встревожилась хозяйка.
   – Ай, на мне давно лица нет! Но он же должен был… Он же обещал… Как же это…
   Иван Васильевич, как бы мне туда туда… а?
   – А что, может родственники какие? С утра, конечно. А сейчас – темно, да и выпили уже… – отпирался разморившийся в тепле старик.
   – Родственники? – помотал головой, собираясь с мыслями, юноша. – Где? Там? Нет, хуже. Надо мне туда. Прямо сейчас надо. Васильевич, проводи. – Спасибо, хозяйка, за угощение.
   – Да вы с ума сошли! Тут километров семьдесят! – возмутилась хозяйка. Иван, нука, выкатывай свой агрегат! Вы мотоциклом управляете? Отлично, вот за рулём и поедете. А ты, старый лентяй, в коляске отоспишься, проветришься и поутру – домой.
   " Агрегат" оказался допотопным "Уралом" с коляской. Который, тем не менее, при первой же нажатии ногой на рукоятку стартера ожил и серьёзно " дук- дук-дук" заворчал на низких оборотах. Ну куда, куда до него нынешним легкомысленно – визгливым потомкам. И Максим был бы восхищён знакомством с ветераном, если бы не был так потрясён новостями.
   – Вот, надень, – накинула ему на плечи телогрейку хозяйка. – Ночи – то холодные.
   Прощай, бедный мальчик, – она вдруг перекрестила его. – И если нужен будет приют, приезжай. Мы всегда будем рады.
   Это было трогательно – неосознанное сочувствие старой женщины. Поняла, почувствовала беду этого незваного гостя. И, наверняка, не в блохах и не в крысах дело. Вон, и Кузьма с Василием рядом к ногам жмутся, прощаются. Эх, не до вас всех сейчас! Максим вскочил в старинное просторное сидение и, примеряясь, газанул. "У-у- ду-ду-ду" – отозвался ветеран. Его хозяин уже открыл ворота и умастился в коляске. И Максим, поцеловав вдруг на прощание морщинистую щёку хозяйки, рванулся в освещаемую мощной фарой темноту.
   Хозяин этой реликвии несколько раз жестами показывал, куда сворачивать, затем жестами показал, что надо остановиться.
   – Теперь всё время прямо. Скоро шоссе пойдёт влево, в райцентр, а ты всё равно прямо. Там на развилке иногда наши менты стоят, но меня они знают. Вот, одевай, – протянул он из коляски шлем. А я так. Увидят, что я, не остановят. Теперь вперёд.
   Ещё до развилки старик уснул. Максим некоторое время прислушивался к каким-то странным звукам, врывающимся в ровное рычание двигателя. Убрав газ, прислушался.
   Улыбнулся такому богатырскому храпу хозяина мотоцикла и рванул дальше. Никого на перекрёстке не было, и Макс беспрепятственно помчался по узкой, выбитой годами и непогодой древней пустынной дорожке. В другое время он полюбовался бы проплывающей ночной красотой. Но не сейчас.
   " Как же так? Он же должен был вывести всех… Должен… За рясу не потянешь.
   Но ему же верили? Значит, не во всём. Трое! И… и ведь не шевельнулось ничего!
   Может, такие же? Но я… я не хотел убивать и таких. Нельзя убивать и таких! Или этот удар… Да нет, это уже потом, когда я вырубал… Может, эти репортёры опять всё переврали?" Уцепившись за эту спасительную мысль, Максим до отказа довернул рукоятку газа, акселератора, то есть.
   При всей прыткости ветерана, ночная дорога заняла часа полтора. Выскочив из леса, мотоцикл запрыгал по кочкам уже грунтовки. Макс снизил скорость и медленно подкатывал к монастырю. Потрясал вид нетронутой церкви. В лучах прожекторов она, светлая, с золотым куполом, радом с чёрными оплавленными развалинами, словно молодая мать стояла над своими детьми. Мёртвыми детьми. Максу даже показалось, что она протягивает руки к луне. "Какие руки" – потряс головой Максим, останавливая мотоцикл.
   – Приехали, Иван Васильевич! – потряс он за плечо хозяина мотоцикла.
   – Отлично. Я сейчас! – пробормотал тот, удобнее устраиваясь в коляске. Что поделаешь! Старость менее любопытна и менее восприимчива к чужим несчастьям. Нет, сопереживание или там, посильная помощь, – конечно. Но на всё своё время.
   Пожав плечами, Максим оставил славного старика и рванулся к оцеплению. Отца Афанасия ему удалось отыскать минут через сорок. Тот прятался сейчас от журналистов и репортёров в заброшенной келье какого – то отшельника.
   – Вовремя, – сухо поприветствовал юношу монах. – Вот-вот тела будут выносить.
   Посмотришь на деяние своё. Пойдём! Нет, подожди. Так не пустят. Вот, одевай – он достал из большой сумки ворох монашеской одежды. – Скорее, ради Бога! Что ты?
   – Моё "деяние"? – глухо переспросил Максим, глядя на монаха страшным взглядом своих чёрных глаз. – Я же предупреждал! И вы… по большому счёту, вы дали добро, благословили, по-вашему, нет?
   – Но я не знал! Я даже и представить не мог, что… Ладно, Максим. Одевайся и пойдём. Посмотрим на деяние наше.
   Видимо, и репортёры ждали именно этого момента. Блицы мелькали, словно на пресс-конференции какого президента. Действительно, спасатели вынесли три накрытые простынями тела.
   Загрузили и отправили.
   – Поиски, конечно, будут продолжены утром, – сообщил руководитель. – Но это – на всякий случай. Судя по… ээээ… списочному составу, больше в монастыре никого не было. Не должно было быть.
   Отец Афанасий потянул Максима с собой и в морг. На опознание. Настоятель всё ещё находился в прострации и на такие дела был непригоден.
   – Ну вот теперь и поговорим, сын мой, – уже утром, вернувшись в келью, предложил отец Афанасий.
   Максим промолчал. О чём говорить-то? Перед глазами стояли обугленные, одинаково скрученные в " позе боксёра" тела. У двоих не обгорели лица, и Максиму казалось, что он слышит жуткий крик боли, вырывающийся из открытых ртов.
   – Вот за что ты их? За содомский грех? Они не все были грешны. Да если бы и были.
   Ты кто, чтобы их вот так!
   – Но я не хотел! Чем поклясться, что не хотел? Вы же должны были…
   – Моя вина, что не остановил. Не знал о пределах твоих сил. Но должен был догадываться… Буду молить их о прощении.
   – Их? Идите сюда!
   Юноша схватил монаха за руку, и упал на колени. Сосредоточился в своём отчаянии и вскоре почувствовал…
   – Говорите. Это они… Уходят… Но ещё слышат… Ну же…!
   Почувствовал и потрясённый монах. Поверив, он обратился к уходящим с мольбой о прощении. К каждому. А затем, отпустив руку юноши, повернулся к иконе, обращаясь теперь к Богу. Лишь теперь набрался отваги обратиться к погибшим (каким ещё погибшим? Убитым!) и Максим.
   – Вы поняли? Нет, вы поняли? – прервал он через некоторое время моление монаха.
   – Что я должен понять?
   – Но они же спали. Все они спали. Днём! Это в монастыре в порядке вещей, что ли?
   Надо немедленно… Отец Афанасий, придите же в себя. Здесь не я виноват. Ну, не я один.
   – Если тебе так будет легче жить…
   – Да не в том же дело! Надо обязательно сказать тем, кто будет эээ вскрывать, чтобы анализы провели. Кто-то им какую-то мерзость подсыпал.
   – Нет!
   – Что "нет"?
   – Мы уже с тобой ославили монастырь. Если ещё найдётся отравитель…
   – Я найду!
   – Даже если ты не заблуждаешься. Не надо всё это мирянам на потеху.
   – Понял. Тогда я…
   – А ты пойдёшь замаливать свою вину.
   – Замаливать?
   – Иди и исцеляй.
   – А как же мой, моё…
   – Ты узнаешь, когда наступит пора. Тогда, даст Бог, и поговорим. А сейчас – уходи. Мне тоже надо замаливать свою вину.
   – А эти… которые должны были за мной приехать?
   – "Эти"! Нет уже " этих". Всё иди. Постой. Вот твой паспорт. И… с Богом!
   Совсем павший духом Максим вернулся и разыскал возле мотоцикла нового знакомого.
   – Ну что, возвращаемся? – с надеждой спросил тот. – С этими страстями Господними и без нас разберутся. Знаешь, какой тут шепоток ходит?
   – Подбросите меня до райцентра? Мне бы на поезд…
   – Ну что же, – вздохнул старик – вольному воля.
   – Если бы вольному и если бы воля… – в свою очередь вздохнул Максим.
   Теперь за рулём ехал хозяин. В райцентр всё-таки. Могут и правами незнакомца поинтересоваться. На привокзальной стоянке – тесноватой, занятой несколькими добитыми "моторами", они остановились.
   – Вот и вокзал. Он у нас – достопримечательность. Ещё немцы пленные строили.
   Кстати, -спохватился Иван Васильевич. – Ты как без денег-то?
   – Да зайцем, как-нибудь.
   – Но у нас тут только дальнего следования притормаживают. Да товарняки. Вот, на, подкожные. Да бери, не жалко. Извини, не знаю, хватит ли, но…
   – Да что вы, спасибо…
   – Бери, сказал! Старших слушаться надо. Ну, бывай. Жаль, что не остаёшься. Запал ты мне на сердце сразу. Прощай!
   Славный старик газанул и быстро уехал.
   В общий вагон денег хватило до ближайшего краевого центра. Всё это время юноша, тупо глядя на мелькающие в окне деревья, пытался нанизать события и мысли на какой-то единый стержень. Но мысль об убийстве выжигала все остальные соображения. Он сейчас убегал? Зачем? Кто же их? Кто им? Но я? Я то зачем это сделал? Постой-постой. Показать, что "Господь не терпит"? Откуда я-то знаю? И погибли-то не геи. Что я доказал? Зря уехал. Надо бы узнать, кто. Хотя, может, и сами докопаются. А куда я теперь? "Иди и исцеляй". Как там: "Врачу, исцелися сам?" Сам. Через Сама – к девушке? Почему через Сама? Чем ты сейчас занимаешься вообще? По течению событий? Глупость сморозил – и опять по течению. "Глупость".
   Хорошенькое словечко нашёл. Мякенькое такое.
   Он так и уснул, сидя – опершись локтями о столик.
   Утром на вокзале Максим рассматривал большую карту железнодорожных путей – искал кратчайший путь к намеченной цели. "Там собралось сейчас много несчастных. Там я нужен. И там узнаю, где ещё" – немного лукавил Максим. Просто от ставшего местом паломничества детского дома инвалидов было рукой подать и до столицы. До отца.
   Не было денег. Пришлось использовать свои гипнотические возможности.
   " Потом у неё из зарплаты высчитают. Да ещё в воровстве заподозрят" – вздохнул Максим, получая билет. Всё же каждое чудо должно быть оплачено. Не тобой, так другими. "Ладно, верну… или отработаю", – опять вздохнул юноша, выходя на привокзальную площадь – время до отправления поезда было вдоволь. Долго искать не пришлось – красномордый страж порядка тут же потребовал документы у обожженного урода в какой-то допотопной нищенской одежде. Уезжая, Максим опять переоделся в цивильное, чтобы не так бросаться в глаза.
   – Куда путь держим? – поинтересовался сержант, изучая паспорт.
   – В столицу. Точнее, рядом с ней.
   – Рядом, значит. А билет есть? Ага… Действительно, рядом. А не пройдём ли мы, поговорим?
   – Но мне надо…
   – Вопрос теперь только в том, что надо мне. Ну, двигайся.
   Дежурка была довольно просторная, но жутко прокуренная.
   – Так вот, дорогой…эээ Максим Леонидович! Никуда вы и не поедите, – заявил мент, усадив Максима за стол.- У нас тут целая серия краж, есть все основания подозревать… не вы ли? Всё из карманов на стол! – вдруг заорал он. – Что, глухой?
   – Да нет у меня ничего, господин сержант.
   – Издеваешься, чмо? "Господин сержант". Я для тебя здесь и сейчас "господин генерал, и господин маршал, и господин Господь бог!" – Но чего вы от меня хотите? Чего взъелись?
   – Ну, это другое дело, – вдруг успокоился сержант, наклоняясь через стол. – Особая примета у подозреваемого. Крестик золотой. Ну, один в один, как у тебя.
   Шикарный просто при таком прикиде, а? Тебе это надо? Оставь эту улику здесь и езжай себе восвояси.
   – А… Ну, это только с кожей.
   – Можно и с кожей. Тем более – такой. Но тогда уж, не взыщи.
   – Ну откуда, откуда вы берётесь такие? О! Горилла! Всё из карманов! Быстро! – прожёг Макс душонку сержанта своим взглядом. Тот послушно выгреб всё из карманов, а затем принял стать названной обезьяны.
   – Будешь теперь гориллой, пока человеком не станешь.
   – Ах ты, бля… – зарычал, было, мент.
   – И говорить будешь по – обезьяньи. Теперь сядь и до отхода Московского затихни.
   Максим рассмотрел добычу дежурного за эту смену. Несколько купюр лежало в бумажнике, но больше – поспешно смятых, явно засунутых в карман впопыхах. И ещё несколько крестиков на цепочках. Не только золотых. Толи хобби, толи мания.
   Максим взял на стоимость билета. Больше побрезговал. Посмотрел на гориллу сержанта, который сидел на лавке в углу дежурки. В его исподлобья взгляде горела такая ненависть, что Макс только покачал головой.
   – Боюсь, долго тебе оставаться обезьяной.
   В билетной кассе он положил деньги, заявив, что девушка передала ему лишние. Та, правда, спорить и уточнять не стала. Клиент всегда прав. Особенно в таких случаях. На вокзале народу было множество. Но Макса почти и не толкали.
   Сторонились. Действительно, в таком образе… Юноша вышел на мост через пути и там, на холодном ветру, глядя на перемещения маневрового тепловозика, дожидался подхода поезда. В своё время, ещё совсем ребёнком, он обожал вот так с отцом стоять на высоченном мосту в Залинейный район. Он с восхищением смотрел, как пускают с горки вагоны, как приволакивают уставшие работяги – тепловозы длиннющие товарные эшелоны. И как весело бегут тепловозы – франты с полутора десятками пассажирских вагончиков. Встревоженный блеском в глазах ребёнка отец принял меры. И однажды они остановились на шоссе, мимо которого заходили на посадку красавцы "бэкфайры". С распростёртыми, как у орлов крыльями. С выпущенными уже шасси. Даже шум двигателей показался ребёнку клёкотом этих же птиц, довольных возвращению в родное гнездо. Отец знал, что делал. Если бы он привёз мальчика сюда, когда приземлялись "медведи", мощь и рёв могли подавить детскую психику. А так – и мост и весь подвижный состав был забыт. И уже с третьего… нет, четвёртого класса он и ещё несколько таких же ребят после уроков ходили к аэродрому. Нет, за колючую проволоку они не перебирались. Но и так были видны грозные красавцы. А потом отец взял его с собой на аэродром. Был ПХД (парко – хозяйственный день). Тогда он увидел это чудо вблизи. Да-да, чудо.
   Просто мы уже привыкли к чудесам. Именно тогда он ощутил этот таинственный, неповторимый, восхитительный запах пилотской кабины.
   – А вот это моё место, сынок – усадил его в кресло отец. Вот он, заветный штурвал! Со всем известной, стремительной надписью "Ту". Неожиданно широкий обзор. Приборы, приборы, приборы. И даже – вентилятор, придающий ну… не знаю, какой-то уют, что ли.
   – А… а… – даже не знал, что спросить, мальчишка.
   – Если интересно, давай, всё расскажу.
   " Если интересно?!" Ах, папа, папа! Папа… – вернулся в настоящее Максим. От пронзительного гудка очередного тепловоза он тоскливо поморщился. Зачем ему всё это? Уже через год он мог бы начать летать. С семнадцати. И всё-всё было бы просто и правильно. Курсантские погоны… Да, сейчас уже немодно. Но в небо тянутся не из-за моды. В небо рвутся те, у кого не только обезьяньи гены. А больше…да, стрижиные, – птиц, которые живут в небе, в полёте. Уже подходя к поезду, Максим вспомнил, как на их балкон почему-то села эта чудесная птица. И не смогла взлететь. Отец взял её на ладонь и высоко поднял. И та рванулась в свою стихию.
   – Вот так, сынок. Не приспособлены они для земной жизни. И однажды вот так упав, подняться уже не могут. Без помощи.
   Отец говорил о чём-то своём, но Максим, как ребёнок, запомнил конкретику – прекрасная птица распрямляет крылья и устремляется в небо с ладони отца…
 

Глава 17

 
   В купе с Максимом ехала семейка: папа, мама и доча лет пятнадцати.
   Прехорошенькая, кстати. " Не в коня корм" – вспомнив про свою образину, отвёл глаза Максим. Чтобы не тяготить людей своим видом, он сразу же расстелился и влез на верхнюю полку. Судя по разговору снизу, семейство направлялось через столицу в Египет, благо, сейчас там тепло. Потом начались шуршания и какой-то шепот.
   – Молодой человек, можно вас потревожить, – возникла у полки ранняя лысина отца семейства. – Вы же не спите? Давайте с нами поужинайте.
   – Нет, что вы, спасибо, – засмущался Максим.
   – Никаких "что вы". Давайте – давайте, – буквально стащил его с полки попутчик.
   Столик был уже накрыт традиционными со времён Ильфа и Петрова курицей и варёными яйцами, бутербродами, какими-то солениями.
   – Вот, чем богаты, – разделал курицу угощающий.
   – Подвигайтесь – подвигайтесь, – поддержала его супруга. И берите руками. В дороге.
   – Ну, и за начало! – вытащил бутылку с коньяком хозяин. – Я Иван Павлович, это – моя супруга Людмила Александровна, это – дочка, Светлана.
   – Очень приятно. Максим, – смущённо представился юноша.
   – За знакомство, – протянул Максиму пластмассовый стаканчик Иван Павлович. Сам он с таким аппетитом выпил, так вкусно покривился и начал закусывать хрустящим огурцом, что Максим, мысленно махнув рукой, не стал отказом портить человеку праздника. Выпила и жена. Светлана не ела и не пила. Чего-то дулась.
   – Это мы впервые решили вырваться за рубежи, – объяснил глава семейства. Египет.
   Пирамиды. Вы не бывали? Да ешьте, ешьте.
   Максим отрицательно покачал головой, рассматривая попутчиков. Старики были довольно приятными людьми. Он – худой до гибкости, смуглый, с большим, но тонким изогнутым "дюбелем". Очень добрая улыбка. И взгляд добрый, открытый. Она – начавшая полнеть, но ещё не сдавшаяся, не обабившаяся. Миловидная. А взгляд…
   Ох, присматривать тебе надо за ней, Иван Павлович. Украдут арабы. Даже не за выкуп.
   К этому времени Иван Павлович уже налил по второй.
   – Мы много и не будем. Понимаю, дорога, – обратился он не то к Максиму, не то к жене. – А ты пополощи хоть. Тоже не вовремя как, – посоветовал он дочке. – Будем здоровы!
   – Я тебе всерьёз говорю. Помогает. Не знаю… Время в столице будет, может, к дежурному заскочим. Зуб у неё. И перед самым отъездом. Ночь перемучилась, вроде прошло. А из дому выбираться – опять. Вот не послушалась отца! – начал вдруг быстро пьянеть отец. Говорил же тебе – поехали! Нет! Никогда не послушает!
   – Ай, ну папа, успокойся.
   – Успокойся. Успокойся… как будто я за себя… я же любя. И тебя… и маму твою… Давайте за женщин. За моих прекрасных женщин!
   Он даже не заметил, что выпил теперь один. Потянулся за сигаретами.
   – Курите? Ну, тогда пойду один, подымлю.
   В наступившей тишине девушка начала постанывать. Пора было платить добром за добро. Максим резко повернулся к Светлане и положил руку на щёчку.
   – Ааах! – возмущённо выкрикнула девушка, но тут же замолчала.
   – Это недолго. Посидите тихонечко, – успокоил её Максим. Дело действительно было пустяковое. Для него, конечно. Короткий болезненный укол чужой боли. Потом целительный, растворяющий нарывчик и всякую гадость, луч. Потом… Ну, не удержался юноша и окутал молоденькую девушку золотым полем.
   – Теперь всё. Смело карабкайтесь на пирамиды! – улыбнулся он, отнимая руку.
   Девушка, глубоко, словно вынырнув, вдохнула. Выдохнула и вдохнула опять.
   Прислушалась к ощущениям.
   – Что это было? – низким грудным голосом спросила она.
   – Ну, вылечил.
   – Нет, что это было? – во все глаза смотрела она на Максима.
   – Сеанс полевой терапии, – улыбнулся Максим.
   – Что доченька, что? – всполошилась мамаша, приходя в себя после увиденного калейдоскопа световых волн.
   – Ничего мама, – спохватилась доченька. – Действительно, вылечил. Не болит.
   Спасибо. Просто… Очень необычные… ощущения.
   – А что вы ещё можете? Вы типа Кашперовского или там…
   – Да, "типа", – согласился Макс.
   – Тогда… послушайте. Вы бы не могли с моим…
   – Ну ма, не надо…
   – Он у меня хороший. Душа человек. Но вот… Старшую устроили в этом году в универ – и сорвался. И сам не понимает. До этого операцию перенёс – три года в рот не брал. А теперь – снова. Пропадёт же. И так на работе косятся… А он думает – всё в порядке. Не понимает…
   – Но без его согласия…
   – Он скоро уснёт. Ещё пару рюмок…
   С появлением мужа, заговорщица замолчала.
   – Ну как зубик? Я вот подумал…
   – Всё, па. Прошло.
   – Вижу. То-то глазки засветились! Знаете, мы её Светой назвали, потому, что у неё всё время глазки светятся. Вся в маму!
   – Ай, папа. Максим, можно вас на минутку? – потянула девушка нового знакомого из купе.
   – О, секреты уже… Ладно. А мы тут посидим по-стариковски, выпьем ещё по рюмочке.