Страница:
Разговор не вязался. Доун называла голые полы и грубо сколоченные окна «потрясающими». Саншайн собрала на коленях груду чумазых медведей и металлических машинок и показывала их гостье по одному, представляя: «Это медведь. А это машина». Можно было подумать, что гостья приехала из страны, где не было ни машин, ни медведей.
Наконец тетушка выставила на стол перед Куойлом ароматный пирог.
— Давай, племянник, разрезай.
Она зажгла свечи, но пламя осталось невидимым на фоне широкого солнечного луча, протянувшегося через весь стол. О них напоминал лишь запах воска. На столе появились тарелки с горохом, луком и салатом.
Куойл проткнул пирог алюминиевым приспособлением. Банни воткнула свою вилку в пламя свечи.
— Не надо этого делать, — сказала тетушка сердитым тоном. Кусочек омара выпал из дымящегося пирога и съехал на тарелку Доун.
— О, это омар? — сказала Доун.
— Точно, — сказала тетушка. — Это пирог с омаром. Сладкий, как орех.
Доун проникновенно сказала тетушке: «Я просто поем салата, Агнис. Я не люблю омаров, еще со школы. Нас заставляли брать с собой бутерброды с омаром. А мы выбрасывали их в канаву. И крабов тоже. Они похожи на больших пауков!»
И она попыталась рассмеяться.
Банни посмотрела на запекшуюся корочку и оранжевое мясо на своей тарелке. Куойл приготовился к истерике, но ее не последовало. Банни стала демонстративно жевать и сказала:
— А я обожаю мясо красных пауков!
Доун обратилась к Куойлу, как бы по секрету. Все, что она говорила, казалось каким-то излишним.
— Как ужасно поступили эти люди с Агнис. — На самом деле ее это нисколько не волновало.
— Какие люди? — спросил Куойл с рукой у подбородка.
— Ну, эти люди, с гитлеровской яхты. Они же просто сбежали.
— В чем дело? — спросил Куойл, глядя на тетушку.
— Ну, похоже, меня надули, — сказала она. Волна гнева охватила ее до самых корней волос. — Мы обили заново мягкую мебель на яхте. Сделали все, за исключением двух стульев. И они просто исчезли. Яхта исчезла. Они снялись с якоря, пока было темно.
— Разве нельзя их разыскать по регистрационной информации? Это судно трудно спрятать.
— Я решила немного подождать, — сказала тетушка. — Подождать и послушать. Может быть, у них были основания для такого стремительного отъезда. Например, болезнь или бизнес. Они связаны с нефтяным бизнесом. Вернее, это она с ним связана. Все деньги у нее. Или вдруг она вспомнила о том, что у нее назначена встреча с парикмахером в Нью-Йорке. С такими людьми это бывает. Поэтому я не стала ничего тебе об этом говорить.
— Ты же делала для них какую-то работу еще в Штатах? У тебя ведь должен был остаться их адрес?
— Да, несколько лет назад я перетягивала им мягкую мебель. Но все документы еще находятся в Лонг-Айленде, на складе.
— Я думал, ты все отправила сюда, — сказал Куойл, снова обращая внимание на пустоту в комнатах. У них не хватало мебели. Она действительно сказала, что вся ее мебель отправлена сюда морем. Но с того времени прошло уже два месяца.
Доун заметила, что у него блестят губы от масла из пирога.
— На все нужно время, — сказала тетушка. — Рим тоже не сразу строился.
За окнами в проводах гудел ветер. Банни смотрела в окно.
— Кто хочет сыграть в карты? — спросила тетушка, потирая и разминая руки, как заправский карточный игрок.
— А вы умеете играть в четверки? — спросила Доун.
— Девочка, — сказала тетушка, — как хорошо, что умеешь играть ты.
Она бросила быстрый взгляд на дверцу, за которой хранила виски. Сейчас она была готова оторвать горлышко у бутылки зубами.
19 Прощай, «Дружище»
Иногда Терт Карт доводил всех до того, что люди предпочитали спасаться бегством. Был жаркий безветренный полдень, осторожное затишье между двумя воюющими погодными фронтами. Они все втиснулись в грузовичок Билли и поехали в «Удачу Рыбака», чтобы поесть рыбы и чипсов. Они бежали от Терта Карда, который безостановочно чесался обеими руками. У него была чесотка под мышками.
Они сидели на пристани, ели из пластмассовых коробочек и млели от жары. Куойл дышал ртом и жмурился, глядя на свет. Правда, Билли Притти предостерегающе показывал им на северо-восточную часть горизонта, где фиолетовые облака напоминали шелковый шарф, продетый через обручальное кольцо. На юго-западе виднелось соперничающее небесное воинство: облака таких фантастических форм и размеров, будто с ними поработал какой-то неистовый художник, закручивая причудливые вихри и невероятные фонтаны.
— На этой неделе у меня больше историй о сексуальном насилии, чем когда бы то ни было, — сказал Натбим. — Джек должен быть счастлив. Целых семь. Обычные истории о мерзавцах папашах, развращающих собственных детей; одна про проповедника, растлившего мальчика из хора, про славного доброго соседского дядюшку, который подвозил девочек в воскресную школу и угощал сладостями тех. Кто снимал для него трусики. Есть одна не совсем обычная, так сказать, раскрывающая темные стороны ньюфаундлендского характера. Про вышибалу из одного бара в бухте Миски, который пытался вышвырнуть какого-то пьянчугу. Пьянчуга обиделся, пошел к своему грузовику, достал замороженного морского окуня из багажника и вернулся в бар. А дальше было так: он завалил этого вышибалу, содрал с него штаны и совершил над ним акт сексуального насилия посредством пресловутого окуня. — Натбим не смеялся.
— А что такое «морской окунь»? — спросил Куойл.
Билли откинулся назад и зевнул.
— Да такая небольшая рыбешка. Ее можно солить, жарить… В общем, что бы ты с ней ни делал — это рыба.
Они молча смотрели на надвигающиеся облака. Открытое голубое пространство постепенно покрывалось белыми завитками.
— Странное сейчас время. Странная погода. Помните, в понедельник был желтый день? Небо было мерзкого желтого цвета, как старая моча. А вчера — голубая дымка и густой туман. Теперь младший сын сестры позвонил из Сент-Джонса и сказал, что у них на улицах с неба падали замерзшие утки. Целых восемь штук. С перьями и закрытыми глазами, будто они спят. Но все твердые, как лед. Когда происходят такие вещи — жди беды. Как та история, которую я вчера услышал по телефону. Дело было там же, где случилось происшествие с окунем, в бухте Миски. Нет, над этой бухтой сейчас точно бродит что-то астральное. Не удивлюсь, если у них тоже начнут с неба падать утки.
— Рассказывай, что за история, — сказал Натбим, кашляя в трубку.
— Да, в общем, ничего особенного. Просто она еще раз доказывает, что с бухтой Миски происходит что-то неладное. Мне рассказали это в береговой охране. Женщина, мать троих детей, взяла металлический держатель для полотенца и пошла к своей бабке. Избила ее, потом подожгла дом. Потом-то ее вытащили, но бедная старуха выглядела, как тюлень, с которого содрали кожу, да и обгорела она сильно. А на кухне пожарные нашли настоящий клад: в ведре под раковиной было спрятано на триста долларов церковных ценностей, украденных из Уолворта в течение прошлого года. Обе валят вину друг на друга.
— А у меня на этой неделе нет автомобильных аварий, — сказал Куойл, по-прежнему не в силах забыть ту, единственную. Легкий бриз пронесся над водой и затих.
— Ну да, — сказал Натбим. — Где густо, а где пусто. У меня вот собралась целая куча этих мерзких историй про изнасилование, зато появилась одна из лучших тем по зарубежным новостям: закончился суд над лесбиянкой-вампиршей. Только сегодня утром передали.
— Вот и хорошо, — сказал Куойл. — Может быть, ради этой новости Джек откажется от аварий. А фотографии есть?
— Знаешь, по радио их получить довольно трудно, — сказал Натбим. — И я очень сомневаюсь, что Джек отдаст место автокатастроф ради какой-то австралийской истории. Это такой порядок: в газете должна быть история про аварию и фотография на первой странице. Если никто никуда не врежется до пяти часов вечера, тебе придется поискать что-нибудь в кладовой Терта Карда. А у тебя готовы корабельные истории? — В этом был весь Натбим.
— Да. — Куойл слизнул кетчуп с крышки коробочки и свернул узлом салфетку. — История о лодке, взорвавшейся в бухте Погибели во вторник.
Билли потянулся и зевнул. Его сморщенная шея какое-то время оставалась вытянутой.
— Я чувствую, как меняется время года, — сказал он. — Как надвигается другая погода. Это значит, что пришел конец жаре. Пора мне собираться на Пристальный остров и привести в порядок могилу моего бедного отца. Три года я уже этого не делал. — В его словах сквозила грусть. Билли был чем-то похож на конверт: иногда кармашек приоткрывался и его сущность чуть выглядывала наружу.
— Какой жаре? — переспросил Куойл. — Сегодня первый день, когда стало теплее четырех градусов по Цельсию! Дождь все время на грани превращения в снег. А где находится Пристальный остров?
— А ты не знаешь? — Билли усмехнулся и взглянул своими пронзительными голубыми глазами. — Миль пятнадцать к северо-востоку от узкой части пролива. Когда-то вокруг него ходили киты, так что кто-то зовет его Китовым. Но для меня он всегда был Пристальным островом. Хотя в самом начале каких только имен ему не давали. Красивое место. Даже достопримечательность, Куойл. — Последние слова были почти дразнящими.
— Я бы хотел его увидеть, — сказал Куойл, который только что нашел коробку с салатом. — Я никогда не был на острове.
— Не говори глупостей. Ты сейчас на острове, посмотри на карту. Если хочешь, можешь поехать со мной. Тебе надо знать Пристальный остров. Это важно. В субботу, утром. Если погода будет нормальной, я поеду туда в субботу.
— Я поеду, если смогу, — сказал Куойл. — Если тетушка не запланировала для меня никаких подвигов. — Он продолжал вглядываться в залив, будто бы ждал какой-то корабль. — Тут вчера должен был дрейфовать грузовой корабль, перевозящий газеты. Я собирался о нем написать. — С появлением облаков становилось все темнее.
— Я его видел. Говорят, там что-то случилось.
— Пожар в машинном отделении. Причины неизвестны. Диди Шавел говорит, что пять лет назад он ни за что не стал бы сюда заходить. Тогда боялись мятежей и голода. А теперь здесь есть доки для ремонтных работ, склады, грузовые терминалы, поэтому они стали сюда заходить. Верфи планируется расширить еще больше.
— Да, только так было не всегда, — сказал Билли Притти. — Якорная Лапа состояла из пары настилов для рыбы да двадцати домов. Самым большим портом, до самого окончания Второй мировой, было это самое гадкое место — бухта Миски. И там было жарко: большие боевые корабли, танкеры, грузовые суда, военный транспорт и все такое. После той войны там тишь да мутная вода. И тут появляется Якорная Лапа, и все сразу меняется. Давайте спросите меня, почему.
— Почему?
— Из-за оружия. Во время войны бухта Миски была местом, где перегружали оружие. Сколько тонн упало за борт — одному богу известно, только с тех пор никто не рискует бросить якорь в этой бухте. Там дно все в оружии и кабеле. Под водой столько телефонного и телеграфного кабеля, что можно подумать, что там свила гнездо какая-то огромная подводная птица.
— И то правда. Наверное, когда бухта Миски стала умирать, она и была проклята. Знаешь, а ведь из этой истории может получиться хорошая статья: «Проклятье бухты Миски по-прежнему разрушает человеческие жизни».
Садилось солнце, разбрасывая по воде световые блики. Поднялся ветер.
— Вы только посмотрите! — Билли показывал на буксир, тянущий за собой обгоревший остов какого-то судна. — Не знаю, что они собираются с этим делать. Это, наверное, из твоей статьи про бухту Погибели, Куойл. Что там случилось?
До них донесся запах гари.
— Она у меня с собой, — он полез в карман. — Правда, это еще черновик.
На самом деле он провел два дня в разговорах с родственниками пострадавших и свидетелями события, береговой охраной и торговцев газовым топливом. Он стал читать вслух.
— Неплохо, — сказал Натбим. — Джеку понравится. Кровь, корабли и взрывы. — Он посмотрел на часы. Они поднялись. Лист бумаги вырвался и улетел сначала на пристань, а потом в воду залива.
Билли прищурился.
— Утром в субботу, — сказал он Куойлу.
Его глаза были похожи на голубые осколки неба. Облака над их головами становились все тяжелее, превращаясь в четкие спирали, похожие на отметины, которые прилив оставляет на песке.
Билли и Натбим ушли, а Куойл задержался и еще немного постоял на потрескавшейся дороге. Длинная линия горизонта и беспокойное, подвижное море были похожи на двери, которые то распахивались, то закрывались снова.
20 Остров Пристальный
Куойл сидел в ялике Билли Притти. Старик проворно вскочил в свою лодку, положил под сиденье полиэтиленовый пакет и дернул за шнур. Мотор загудел как труба: «Та-а-а-а!» За ними остался широкий след на воде. Билли нагнулся над деревянным ящиком и извлек оттуда хитроумное пластмассовое приспособление, поставил его в угол и оперся о него спиной.
— Ох. Это «Лучший друг поясницы» — поддерживает позвоночник.
Куойлу нечего было сказать. Горизонт был в тумане. Сквозь перламутровое небо сочился желтоватый свет. Ветер забирался Куойлу в рот, ерошил и трепал его волосы.
— Вон Баран и Ягненок, — сказал Билли, показывая на два камня, стоявших сразу за узкой частью пролива. Волна время от времени перехлестывала через них, полностью скрывая под водой.
— Мне нравится, что здесь у камней есть имена, — сказал Куойл. — На мысе Куойлов тоже есть один…
— А это, как его, Расческа.
— Точно. Зазубренный, с торчащими кверху верхушками.
— На этом камне должно быть двенадцать верхушек. Во всяком случае, было двенадцать. Его так назвали из-за сходства со спичками, которые раньше выпускали пластинками, в форме расчесок. Одна шла по низу, а двенадцать стояли на ней, как зубья у расчески. Когда нужна была спичка — ее отламывали. Они жутко воняли серой, поэтому их еще называли вонючками или расческой-вонючкой. На мысе Куойлов довольно много известных камней, потопивших не одну лодку. Там есть такие Булочки: на круглом пятаке дна, как на тарелке, стоят невысокие камни, чуть меньше метра от поверхности. Это к северу от Расчески, а на самом краю мыса есть Упряжной Пес. Когда подходишь к нему, он похож на большого ездового пса, который сел на воду и осматривается. Старики говорят, что он ждет, пока какое-нибудь судно не пойдет ко дну. Тогда он оживает и плывет к месту крушения, чтобы проглотить несчастных, оказавшихся в воде.
Куойл подумал, что этот камень он ни за что не станет показывать Банни.
Билли натянул шапку сильнее, чтобы солнце не светило в глаза.
— Ну как, ты уже встречался с Ноланом?
— Нет, но по-моему я как-то видел его. Он плыл один в старой моторной лодке.
— Это он. Странный человек. Все делает по старинке. Не приходит за своим пособием по безработице. Он хороший рыбак, но живет очень бедно. К тому же он нелюдим. По-моему, он не умеет ни читать, ни писать. Он твой дальний родственник, настоящий обломок прошлого. Надо тебе сходить к нему, в его избушку, познакомиться.
— Я и не знал, что у нас здесь еще остались родственники. Тетушка говорила, что они все умерли.
— В этом она не права. Нолан не просто жив: я слышал, что он считает этот дом Куойлов своим.
— Какой дом? Наш? Тетушкин дом на мысе?
— Именно.
— Самое время об этом узнать, — пробормотал Куойл. — Нам никто и слова не сказал. Он же мог приехать, поговорить, ну, сам понимаешь.
— Нет, он так не будет делать. Ты смотри, внимательнее с ним. Он из старых Куойлов, которым привычнее все решать под покровом ночи. Говорят, от него воняет мертвечиной. Говорят, он спал со своей женой уже после того, как она умерла, и от него до сих пор несет смертью и разложением. Ни одна женщина больше не ляжет с ним. Ни единая.
— Боже, — содрогнулся Куойл. — А что ты имеешь в виду под «старыми Куойлами»? Я ничего об этом не знаю.
— Вот и хорошо. Залив Бакланов был так назван в честь Куойлов. Полоумные они были. Дикие, сумасшедшие убийцы. Половина была не в себе. Слышал бы ты, как Джек разговаривал по телефону, когда он получил письмо о твоем желании работать в «Болтушке». Он позвонил человеку, который давал тебе рекомендацию, тому, с птичьим именем. А тот сказал Джеку, что ты золото, а не человек, не буян и не убийца.
— Партридж 6, — сказал Куойл.
— Мы места себе не находили, пока ждали твоего приезда. Кто это будет? Думали, увидим здоровенного громилу. Ну, в общем, ты и правда не маленький. Знаешь, на самом деле Куойлы жили на мысе не больше ста лет. Они ушли туда в 1880-х или 1890-х, таща по льду свой зеленый дом. Весь клан Куойлов, человек пятьдесят мужчин и остальная хитрая родня, волок его на веревках многие мили. Они сделали большие полозья из еловых стволов, и получились огромные волокуши.
Они вышли из бухты, и Билли направил лодку в море. Куойл снова забыл кепку и его волосы лохматил ветер. Ялик взрезал морскую рябь. Куойл испытывал необъяснимое удовольствие, которое может доставить только ясный солнечный день на воде.
— Ага. — сказал Билли, перекрикивая рев мотора и плеск воды о корпус лодки. — Вот мы говорили о камнях, парень, так у нас, их видимо-невидимо. Тысячи миль покрыты каменными отмелями и валунами, скрытыми под водой. Сам Ньюфаундленд — это большой камень на морском лоне, и острова вокруг него каменные. Самые известные среди них это Цепной Камень и Блин в Сент-Джонсе. Оба они отвесно стоят над водой. Ходят старинные слухи-страшилки, что эти камни взрываются. Как Мерлин и Рубин возле Сент-Джонса взорвались сто или больше лет назад. На северном побережье стоит Длинный Гарри. А еще есть бешеные камни с водорослями. Помнится, на мысе Бонависта есть камень Старый Гарри. Он лежит на глубине трех с половиной метров от уровня моря и тянется почти три мили по дну, заканчиваясь коварным выступом, который называется Молодой Гарри. В бухте Северного Русла есть Косматый камень и Адский камень. Косматым у нас называют такого черного гуся, вонючую тварь, которая вьет свои гнезда из дохлой рыбы. Этим же именем называют человека, если он приехал с Большого Берега. А если из Фортуны, то чучелом. — Билли задрал голову и запел скрипучим, но мелодичным тенором:
Наконец тетушка выставила на стол перед Куойлом ароматный пирог.
— Давай, племянник, разрезай.
Она зажгла свечи, но пламя осталось невидимым на фоне широкого солнечного луча, протянувшегося через весь стол. О них напоминал лишь запах воска. На столе появились тарелки с горохом, луком и салатом.
Куойл проткнул пирог алюминиевым приспособлением. Банни воткнула свою вилку в пламя свечи.
— Не надо этого делать, — сказала тетушка сердитым тоном. Кусочек омара выпал из дымящегося пирога и съехал на тарелку Доун.
— О, это омар? — сказала Доун.
— Точно, — сказала тетушка. — Это пирог с омаром. Сладкий, как орех.
Доун проникновенно сказала тетушке: «Я просто поем салата, Агнис. Я не люблю омаров, еще со школы. Нас заставляли брать с собой бутерброды с омаром. А мы выбрасывали их в канаву. И крабов тоже. Они похожи на больших пауков!»
И она попыталась рассмеяться.
Банни посмотрела на запекшуюся корочку и оранжевое мясо на своей тарелке. Куойл приготовился к истерике, но ее не последовало. Банни стала демонстративно жевать и сказала:
— А я обожаю мясо красных пауков!
Доун обратилась к Куойлу, как бы по секрету. Все, что она говорила, казалось каким-то излишним.
— Как ужасно поступили эти люди с Агнис. — На самом деле ее это нисколько не волновало.
— Какие люди? — спросил Куойл с рукой у подбородка.
— Ну, эти люди, с гитлеровской яхты. Они же просто сбежали.
— В чем дело? — спросил Куойл, глядя на тетушку.
— Ну, похоже, меня надули, — сказала она. Волна гнева охватила ее до самых корней волос. — Мы обили заново мягкую мебель на яхте. Сделали все, за исключением двух стульев. И они просто исчезли. Яхта исчезла. Они снялись с якоря, пока было темно.
— Разве нельзя их разыскать по регистрационной информации? Это судно трудно спрятать.
— Я решила немного подождать, — сказала тетушка. — Подождать и послушать. Может быть, у них были основания для такого стремительного отъезда. Например, болезнь или бизнес. Они связаны с нефтяным бизнесом. Вернее, это она с ним связана. Все деньги у нее. Или вдруг она вспомнила о том, что у нее назначена встреча с парикмахером в Нью-Йорке. С такими людьми это бывает. Поэтому я не стала ничего тебе об этом говорить.
— Ты же делала для них какую-то работу еще в Штатах? У тебя ведь должен был остаться их адрес?
— Да, несколько лет назад я перетягивала им мягкую мебель. Но все документы еще находятся в Лонг-Айленде, на складе.
— Я думал, ты все отправила сюда, — сказал Куойл, снова обращая внимание на пустоту в комнатах. У них не хватало мебели. Она действительно сказала, что вся ее мебель отправлена сюда морем. Но с того времени прошло уже два месяца.
Доун заметила, что у него блестят губы от масла из пирога.
— На все нужно время, — сказала тетушка. — Рим тоже не сразу строился.
За окнами в проводах гудел ветер. Банни смотрела в окно.
— Кто хочет сыграть в карты? — спросила тетушка, потирая и разминая руки, как заправский карточный игрок.
— А вы умеете играть в четверки? — спросила Доун.
— Девочка, — сказала тетушка, — как хорошо, что умеешь играть ты.
Она бросила быстрый взгляд на дверцу, за которой хранила виски. Сейчас она была готова оторвать горлышко у бутылки зубами.
19 Прощай, «Дружище»
Русский побег. Заключенного… привязывают к охраннику… Для того чтобы освободиться, он трет ладони одна о другую до тех пор, пока край веревки не попадает ему между рук. Потом ему остается лишь стянуть эту веревку ниже, чтобы ухватить ее пальцами одной руки и просунуть под нее пальцы другой. Потом заключенный делает рывок, и… веревка соскальзывает с его рук.
«КНИГА ЭШЛИ ОБ УЗЛАХ»
Иногда Терт Карт доводил всех до того, что люди предпочитали спасаться бегством. Был жаркий безветренный полдень, осторожное затишье между двумя воюющими погодными фронтами. Они все втиснулись в грузовичок Билли и поехали в «Удачу Рыбака», чтобы поесть рыбы и чипсов. Они бежали от Терта Карда, который безостановочно чесался обеими руками. У него была чесотка под мышками.
Они сидели на пристани, ели из пластмассовых коробочек и млели от жары. Куойл дышал ртом и жмурился, глядя на свет. Правда, Билли Притти предостерегающе показывал им на северо-восточную часть горизонта, где фиолетовые облака напоминали шелковый шарф, продетый через обручальное кольцо. На юго-западе виднелось соперничающее небесное воинство: облака таких фантастических форм и размеров, будто с ними поработал какой-то неистовый художник, закручивая причудливые вихри и невероятные фонтаны.
— На этой неделе у меня больше историй о сексуальном насилии, чем когда бы то ни было, — сказал Натбим. — Джек должен быть счастлив. Целых семь. Обычные истории о мерзавцах папашах, развращающих собственных детей; одна про проповедника, растлившего мальчика из хора, про славного доброго соседского дядюшку, который подвозил девочек в воскресную школу и угощал сладостями тех. Кто снимал для него трусики. Есть одна не совсем обычная, так сказать, раскрывающая темные стороны ньюфаундлендского характера. Про вышибалу из одного бара в бухте Миски, который пытался вышвырнуть какого-то пьянчугу. Пьянчуга обиделся, пошел к своему грузовику, достал замороженного морского окуня из багажника и вернулся в бар. А дальше было так: он завалил этого вышибалу, содрал с него штаны и совершил над ним акт сексуального насилия посредством пресловутого окуня. — Натбим не смеялся.
— А что такое «морской окунь»? — спросил Куойл.
Билли откинулся назад и зевнул.
— Да такая небольшая рыбешка. Ее можно солить, жарить… В общем, что бы ты с ней ни делал — это рыба.
Они молча смотрели на надвигающиеся облака. Открытое голубое пространство постепенно покрывалось белыми завитками.
— Странное сейчас время. Странная погода. Помните, в понедельник был желтый день? Небо было мерзкого желтого цвета, как старая моча. А вчера — голубая дымка и густой туман. Теперь младший сын сестры позвонил из Сент-Джонса и сказал, что у них на улицах с неба падали замерзшие утки. Целых восемь штук. С перьями и закрытыми глазами, будто они спят. Но все твердые, как лед. Когда происходят такие вещи — жди беды. Как та история, которую я вчера услышал по телефону. Дело было там же, где случилось происшествие с окунем, в бухте Миски. Нет, над этой бухтой сейчас точно бродит что-то астральное. Не удивлюсь, если у них тоже начнут с неба падать утки.
— Рассказывай, что за история, — сказал Натбим, кашляя в трубку.
— Да, в общем, ничего особенного. Просто она еще раз доказывает, что с бухтой Миски происходит что-то неладное. Мне рассказали это в береговой охране. Женщина, мать троих детей, взяла металлический держатель для полотенца и пошла к своей бабке. Избила ее, потом подожгла дом. Потом-то ее вытащили, но бедная старуха выглядела, как тюлень, с которого содрали кожу, да и обгорела она сильно. А на кухне пожарные нашли настоящий клад: в ведре под раковиной было спрятано на триста долларов церковных ценностей, украденных из Уолворта в течение прошлого года. Обе валят вину друг на друга.
— А у меня на этой неделе нет автомобильных аварий, — сказал Куойл, по-прежнему не в силах забыть ту, единственную. Легкий бриз пронесся над водой и затих.
— Ну да, — сказал Натбим. — Где густо, а где пусто. У меня вот собралась целая куча этих мерзких историй про изнасилование, зато появилась одна из лучших тем по зарубежным новостям: закончился суд над лесбиянкой-вампиршей. Только сегодня утром передали.
— Вот и хорошо, — сказал Куойл. — Может быть, ради этой новости Джек откажется от аварий. А фотографии есть?
— Знаешь, по радио их получить довольно трудно, — сказал Натбим. — И я очень сомневаюсь, что Джек отдаст место автокатастроф ради какой-то австралийской истории. Это такой порядок: в газете должна быть история про аварию и фотография на первой странице. Если никто никуда не врежется до пяти часов вечера, тебе придется поискать что-нибудь в кладовой Терта Карда. А у тебя готовы корабельные истории? — В этом был весь Натбим.
— Да. — Куойл слизнул кетчуп с крышки коробочки и свернул узлом салфетку. — История о лодке, взорвавшейся в бухте Погибели во вторник.
Билли потянулся и зевнул. Его сморщенная шея какое-то время оставалась вытянутой.
— Я чувствую, как меняется время года, — сказал он. — Как надвигается другая погода. Это значит, что пришел конец жаре. Пора мне собираться на Пристальный остров и привести в порядок могилу моего бедного отца. Три года я уже этого не делал. — В его словах сквозила грусть. Билли был чем-то похож на конверт: иногда кармашек приоткрывался и его сущность чуть выглядывала наружу.
— Какой жаре? — переспросил Куойл. — Сегодня первый день, когда стало теплее четырех градусов по Цельсию! Дождь все время на грани превращения в снег. А где находится Пристальный остров?
— А ты не знаешь? — Билли усмехнулся и взглянул своими пронзительными голубыми глазами. — Миль пятнадцать к северо-востоку от узкой части пролива. Когда-то вокруг него ходили киты, так что кто-то зовет его Китовым. Но для меня он всегда был Пристальным островом. Хотя в самом начале каких только имен ему не давали. Красивое место. Даже достопримечательность, Куойл. — Последние слова были почти дразнящими.
— Я бы хотел его увидеть, — сказал Куойл, который только что нашел коробку с салатом. — Я никогда не был на острове.
— Не говори глупостей. Ты сейчас на острове, посмотри на карту. Если хочешь, можешь поехать со мной. Тебе надо знать Пристальный остров. Это важно. В субботу, утром. Если погода будет нормальной, я поеду туда в субботу.
— Я поеду, если смогу, — сказал Куойл. — Если тетушка не запланировала для меня никаких подвигов. — Он продолжал вглядываться в залив, будто бы ждал какой-то корабль. — Тут вчера должен был дрейфовать грузовой корабль, перевозящий газеты. Я собирался о нем написать. — С появлением облаков становилось все темнее.
— Я его видел. Говорят, там что-то случилось.
— Пожар в машинном отделении. Причины неизвестны. Диди Шавел говорит, что пять лет назад он ни за что не стал бы сюда заходить. Тогда боялись мятежей и голода. А теперь здесь есть доки для ремонтных работ, склады, грузовые терминалы, поэтому они стали сюда заходить. Верфи планируется расширить еще больше.
— Да, только так было не всегда, — сказал Билли Притти. — Якорная Лапа состояла из пары настилов для рыбы да двадцати домов. Самым большим портом, до самого окончания Второй мировой, было это самое гадкое место — бухта Миски. И там было жарко: большие боевые корабли, танкеры, грузовые суда, военный транспорт и все такое. После той войны там тишь да мутная вода. И тут появляется Якорная Лапа, и все сразу меняется. Давайте спросите меня, почему.
— Почему?
— Из-за оружия. Во время войны бухта Миски была местом, где перегружали оружие. Сколько тонн упало за борт — одному богу известно, только с тех пор никто не рискует бросить якорь в этой бухте. Там дно все в оружии и кабеле. Под водой столько телефонного и телеграфного кабеля, что можно подумать, что там свила гнездо какая-то огромная подводная птица.
— И то правда. Наверное, когда бухта Миски стала умирать, она и была проклята. Знаешь, а ведь из этой истории может получиться хорошая статья: «Проклятье бухты Миски по-прежнему разрушает человеческие жизни».
Садилось солнце, разбрасывая по воде световые блики. Поднялся ветер.
— Вы только посмотрите! — Билли показывал на буксир, тянущий за собой обгоревший остов какого-то судна. — Не знаю, что они собираются с этим делать. Это, наверное, из твоей статьи про бухту Погибели, Куойл. Что там случилось?
До них донесся запах гари.
— Она у меня с собой, — он полез в карман. — Правда, это еще черновик.
На самом деле он провел два дня в разговорах с родственниками пострадавших и свидетелями события, береговой охраной и торговцев газовым топливом. Он стал читать вслух.
Прощай, «Дружище»Вот жалость, — сказал Билли.
Никто в бухте Погибели не забудет утро этого вторника. Когда первые лучи солнца осветили корму судна под названием «Дружище», многие еще спали.
На палубу поднялся его хозяин, Сэм Ноли, держа в руке новую лампочку. Он собирался заменить старую, которая перегорела. До того, как солнечные лучи коснулись рулевой рубки, Сэм Ноли был уже мертв, а «Дружище» превратился в груду дымящейся щепы, дрейфующей по направлению к порту.
Мощный взрыв выбил почти все окна в домах в бухте Погибели. Его слышали даже в бухте Миски. Экипаж рыболовецкого судна, находившегося в тот момент почти в открытом море, доложил о том, что наблюдал над водой светящийся клубок света, над которым нависало дымовое облако.
Следователи считают, что причиной взрыва стала утечка газа, который за ночь собрался до критического количества и взорвался в тот момент, когда Сэм Ноли вкручивал новую лампочку.
С момента постройки судна прошло не больше двух недель. Оно было спущено на воду в день венчания Сэма и Хелен (Боддер) Ноли.
— Неплохо, — сказал Натбим. — Джеку понравится. Кровь, корабли и взрывы. — Он посмотрел на часы. Они поднялись. Лист бумаги вырвался и улетел сначала на пристань, а потом в воду залива.
Билли прищурился.
— Утром в субботу, — сказал он Куойлу.
Его глаза были похожи на голубые осколки неба. Облака над их головами становились все тяжелее, превращаясь в четкие спирали, похожие на отметины, которые прилив оставляет на песке.
Билли и Натбим ушли, а Куойл задержался и еще немного постоял на потрескавшейся дороге. Длинная линия горизонта и беспокойное, подвижное море были похожи на двери, которые то распахивались, то закрывались снова.
20 Остров Пристальный
Пират, у которого не хватает на судне места для всех его пленников, сажает их в лодку, которую берет на буксир. У пленников забирают ножи, а лодку привязывают к судну двойным линем. К концу линя привязывают кольцо, которое крепится на кормовой рым-болт. Вокруг каждой банки навязываются выбленочные узлы, и получается так, что линь идет от рым-болта через всю лодку и на палубу основного судна. Пленникам говорят, что никто не будет мешать их побегу. Но как им бежать?
«КНИГА ЭШЛИ ОБ УЗЛАХ»
Куойл сидел в ялике Билли Притти. Старик проворно вскочил в свою лодку, положил под сиденье полиэтиленовый пакет и дернул за шнур. Мотор загудел как труба: «Та-а-а-а!» За ними остался широкий след на воде. Билли нагнулся над деревянным ящиком и извлек оттуда хитроумное пластмассовое приспособление, поставил его в угол и оперся о него спиной.
— Ох. Это «Лучший друг поясницы» — поддерживает позвоночник.
Куойлу нечего было сказать. Горизонт был в тумане. Сквозь перламутровое небо сочился желтоватый свет. Ветер забирался Куойлу в рот, ерошил и трепал его волосы.
— Вон Баран и Ягненок, — сказал Билли, показывая на два камня, стоявших сразу за узкой частью пролива. Волна время от времени перехлестывала через них, полностью скрывая под водой.
— Мне нравится, что здесь у камней есть имена, — сказал Куойл. — На мысе Куойлов тоже есть один…
— А это, как его, Расческа.
— Точно. Зазубренный, с торчащими кверху верхушками.
— На этом камне должно быть двенадцать верхушек. Во всяком случае, было двенадцать. Его так назвали из-за сходства со спичками, которые раньше выпускали пластинками, в форме расчесок. Одна шла по низу, а двенадцать стояли на ней, как зубья у расчески. Когда нужна была спичка — ее отламывали. Они жутко воняли серой, поэтому их еще называли вонючками или расческой-вонючкой. На мысе Куойлов довольно много известных камней, потопивших не одну лодку. Там есть такие Булочки: на круглом пятаке дна, как на тарелке, стоят невысокие камни, чуть меньше метра от поверхности. Это к северу от Расчески, а на самом краю мыса есть Упряжной Пес. Когда подходишь к нему, он похож на большого ездового пса, который сел на воду и осматривается. Старики говорят, что он ждет, пока какое-нибудь судно не пойдет ко дну. Тогда он оживает и плывет к месту крушения, чтобы проглотить несчастных, оказавшихся в воде.
Куойл подумал, что этот камень он ни за что не станет показывать Банни.
Билли натянул шапку сильнее, чтобы солнце не светило в глаза.
— Ну как, ты уже встречался с Ноланом?
— Нет, но по-моему я как-то видел его. Он плыл один в старой моторной лодке.
— Это он. Странный человек. Все делает по старинке. Не приходит за своим пособием по безработице. Он хороший рыбак, но живет очень бедно. К тому же он нелюдим. По-моему, он не умеет ни читать, ни писать. Он твой дальний родственник, настоящий обломок прошлого. Надо тебе сходить к нему, в его избушку, познакомиться.
— Я и не знал, что у нас здесь еще остались родственники. Тетушка говорила, что они все умерли.
— В этом она не права. Нолан не просто жив: я слышал, что он считает этот дом Куойлов своим.
— Какой дом? Наш? Тетушкин дом на мысе?
— Именно.
— Самое время об этом узнать, — пробормотал Куойл. — Нам никто и слова не сказал. Он же мог приехать, поговорить, ну, сам понимаешь.
— Нет, он так не будет делать. Ты смотри, внимательнее с ним. Он из старых Куойлов, которым привычнее все решать под покровом ночи. Говорят, от него воняет мертвечиной. Говорят, он спал со своей женой уже после того, как она умерла, и от него до сих пор несет смертью и разложением. Ни одна женщина больше не ляжет с ним. Ни единая.
— Боже, — содрогнулся Куойл. — А что ты имеешь в виду под «старыми Куойлами»? Я ничего об этом не знаю.
— Вот и хорошо. Залив Бакланов был так назван в честь Куойлов. Полоумные они были. Дикие, сумасшедшие убийцы. Половина была не в себе. Слышал бы ты, как Джек разговаривал по телефону, когда он получил письмо о твоем желании работать в «Болтушке». Он позвонил человеку, который давал тебе рекомендацию, тому, с птичьим именем. А тот сказал Джеку, что ты золото, а не человек, не буян и не убийца.
— Партридж 6, — сказал Куойл.
— Мы места себе не находили, пока ждали твоего приезда. Кто это будет? Думали, увидим здоровенного громилу. Ну, в общем, ты и правда не маленький. Знаешь, на самом деле Куойлы жили на мысе не больше ста лет. Они ушли туда в 1880-х или 1890-х, таща по льду свой зеленый дом. Весь клан Куойлов, человек пятьдесят мужчин и остальная хитрая родня, волок его на веревках многие мили. Они сделали большие полозья из еловых стволов, и получились огромные волокуши.
Они вышли из бухты, и Билли направил лодку в море. Куойл снова забыл кепку и его волосы лохматил ветер. Ялик взрезал морскую рябь. Куойл испытывал необъяснимое удовольствие, которое может доставить только ясный солнечный день на воде.
— Ага. — сказал Билли, перекрикивая рев мотора и плеск воды о корпус лодки. — Вот мы говорили о камнях, парень, так у нас, их видимо-невидимо. Тысячи миль покрыты каменными отмелями и валунами, скрытыми под водой. Сам Ньюфаундленд — это большой камень на морском лоне, и острова вокруг него каменные. Самые известные среди них это Цепной Камень и Блин в Сент-Джонсе. Оба они отвесно стоят над водой. Ходят старинные слухи-страшилки, что эти камни взрываются. Как Мерлин и Рубин возле Сент-Джонса взорвались сто или больше лет назад. На северном побережье стоит Длинный Гарри. А еще есть бешеные камни с водорослями. Помнится, на мысе Бонависта есть камень Старый Гарри. Он лежит на глубине трех с половиной метров от уровня моря и тянется почти три мили по дну, заканчиваясь коварным выступом, который называется Молодой Гарри. В бухте Северного Русла есть Косматый камень и Адский камень. Косматым у нас называют такого черного гуся, вонючую тварь, которая вьет свои гнезда из дохлой рыбы. Этим же именем называют человека, если он приехал с Большого Берега. А если из Фортуны, то чучелом. — Билли задрал голову и запел скрипучим, но мелодичным тенором:
— Слышал такую песню? Так вот, вернемся к нашим камням. Порт Спасительный славится своим широким камнем, который называется Каравай, а дальше у них есть Кухонный камень. Зловонные острова окружены плохой водой: там одни рифы да мелководья. Но и у них есть Клеопатра и Цап-камень. Возле островов Фого тоже опасно, потому что на их камнях разбилось много кораблей. Я тут родился и вырос, поэтому знаю здесь все вдоль и поперек. А из тех, которые выходит из воды, я знаю Танцора, Щербатого Старика, Ирландский Камень, Хибару и Инспектора, который норовит проинспектировать твое днище. Смотри, отсюда уже виден Пристальный остров. Я уже три года здесь не был. Я тут родился, вырос и жил, в смысле, в то время, когда был на суше, пока мне не исполнилось сорок лет. Я долго ходил на судах и нанимался на крупные транспортники. Потом побывал в двух штормах и решил, что третий я хочу пережить в родных водах. Под этой водой лежит много моей родни, так что она для меня уже стала родной. Вот я и перестал ходить в открытое море и стал рыбачить возле берега. Мы с Джеком Баггитом давно вместе, хотя он сам родом из Мучного Мешка. Его мать была двоюродной сестрой моей матери. По нам этого не скажешь, но мы с ним ровесники, только Джек стал крепче, а я съежился. Правительство переселило нас с Пристального в шестидесятых. Там, правда, все еще стоят наши дома, крепкие и ровные, несмотря на то что пустуют тридцать лет. Сам увидишь. Да, они выглядят крепкими.
Вот бы чучела с Фортуны
И космачей с Больших Берегов
В большие мешки засунуть
И завязать поверх голов.
А как мешок порвется,
Космач враз заплюется.