Страница:
Куойл едва разбирал слова монолога, который грозил стать бесконечным.
— В молодости мой отец жил на Лабрадоре… Тогда его звали Кард Левша, потому что он все делал левой рукой, все над ним смеялись. Так вот, он рассказывал, что однажды почувствовал рядом с собой под снегом ДЫРУ. Надо было ступать осторожно… или ты мог кубарем провалиться туда. Он шел очень осторожно… было так страшно. Однажды он встречается со своим дружком, Альфонсом, и они отправляются в охотничий домик. Альфонс говорит, мол, плохо дело, не нравится мне тут, я возвращаюсь домой. А отец его все уговаривает остаться. Погоди, говорит, пока развиднеется, и ложится спать. Встает утром, а Альфонса уже нет. Ушел, значит. Отец вышел и видит: его следы уходят прямо, вперед. Идут, идут, а потом просто исчезают. И все. Вокруг только чистый снег.
К Куойлу протиснулся мужчина с мясистым лицом, напоминавшим формой знатный кусок ветчины. Мужчина кричал, но его голос доносился откуда-то издалека.
— Привет, Куойл. Я Адонис Коллард, пишу для гастрономической колонки. Подошел поздороваться. Я не часто бываю в Якорной Лапе. Мы больше бываем в заливе Миски, сам понимаешь. Там почти все рестораны.
Толпа качнулась, и Куойл оказался возле бочонка с пивом. Аудиосистема Натбима пронизывала воздух ужасающе низкими звуками, похожими на храп и визг пилы одновременно. Потом снова появился Терт Кард с торчащим изо рта куском ветчины.
— Так вот, отец взял ШЕСТ. И стал прощупывать снег там, где обрывались следы. Вдруг раздается ТРЕСК… и открывается глубокий голубой колодец… такой полированный стальной ЦИЛИНДР. Отец бросил в него шест, а оттуда свист!
Между ними кто-то протиснулся, и Куойл попытался пробраться к выходу, работая локтями как веслами. Но Кард снова оказался перед ним.
— Тут вдруг что-то как прыгнет позади него! ЛОХМАТЫЙ ДЬЯВОЛ прыгнул в эту дыру, как хоккейная шайба… такой, с КРАСНЫМИ ГЛАЗАМИ. И говорит моему отцу: «Я ВЕРНУСЬ за тобой… вот только вымою свои кастрюли». Так мой отец пробежал больше пятидесяти километров.
— А у меня жена умерла, — выдал Куойл.
— А, я знаю, — сказал Терт Кард. — Это уже не новости.
К десяти часам Куойл был пьян. Народу набралось тьма. В трейлере было так тесно, что Натбим не мог пробиться к туалету и не придумал ничего другого, как помочиться на остатки картофельных чипсов в голубой бочке. Этот пример был принят на ура. Оглушающая музыка, казалось, сеяла безумие. Во дворе произошло две драки, и обагренный Диди Шавел выбросил велосипед Натбима в залив. Силач оглянулся в поисках балки, на которой мог бы подтянуться на пальце. Появился Деннис, ругаясь и пошатываясь, с бутылкой рома в руках. Человек с угрюмым лицом, которого Куойл никогда не видел, скинул штаны и принялся танцевать в грязи. Рывок и двадцать распевающих мужчин приподняли край трейлера и отбросили в сторону подпорки. Джек, обнявший Денниса и пьющий с ним из одной бутылки. Грузовик случайно бьет другую машину. По земле разлетаются осколки стекла. Билли Притти лежит на ступенях, горланя беззвучные песни и мешая всем пройти. Шатание, крики и ругань, смешивающиеся с рокочущим ритмом, зловещие хрипы и ярость. Акцент становился все сильнее, пока спорящие не перешли на чистейшее местное наречие, и Куойл перестал их понимать.
Худощавый черноволосый мужчина, на тридцать сантиметров выше местных жителей, которые внешне были похожи друг на друга: огромные челюсти, отсутствие шеи, светлые волосы и бочкообразная грудь, забрался на крыльцо.
— Ага! — заорал он. — Он хочет бросить нас и уехать, да? А мы оставим его здесь. Пошли, ребята, разобьем его лодку! У тебя пила с собой, Ниди?
Натбим завопил:
— Нет! Нет! Мать вашу, не трогайте ее! Не троньте, чтоб вас всех!
С возбужденными криками и рычанием дюжина человек последовала за черноволосым. Куойл не понимал, что происходит. Он только увидел, что его бросили, забыли. Все веселье переместилось в какое-то другое место, но без него. Так было всегда. Куойла никуда не брали. Ничего не изменилось. В порыве обиды он побрел в сторону дороги. Зачем? Надо же было что-то делать.
— Куойл, сукин ты сын, вернись и помоги мне ее спасти! — Но вопль Натбима растворился в какофонии звуков.
Скромная лодка, починенная и готовая к отплытию, укомплектованная провиантом и с заполненными баками пресной воды, с новенькими линями и полированными частями обшивки, спокойно стояла у причала. Натбим метался вдоль дороги, плача и смеясь, пока дикая толпа крушила его лодку. Черноволосый мужчина поднял топор и обрушил его на палубу. Бензопила вонзалась в ее корпус. Раздавались жуткие звуки разрушения и всплески воды, когда части «Борогова» падали за борт. Черноволосый быстро прорубил палубу и за считанные минуты — днище.
— Каждый сам за себя, — проорал он и спрыгнул на пристань.
Через десять минут лодка Натбима была под водой. В воздухе осталась лишь крыша каюты, как затопленный спасательный плот.
Он пошел вдоль дороги нетвердыми шагами, углубляясь в тишину. Черт бы побрал этого Натбима. У него есть свои дела. Куойл прошел мимо домов на крутых улицах Якорной Лапы. В голове у него постепенно прояснялось. Он не знал, куда направляется, но продолжал подниматься все выше. Вот он на холме, возвышавшемся над городом. По этой дороге он каждый день ездил на работу. Внизу он видел портовые огни и медленно приближающийся большой корабль. Луч света с маяка мазнул по поверхности моря. Куойл пошел дальше. Ему казалось, что он может дойти хоть до Австралии. Вниз по склону холма, мимо темных окон «Болтушки». В доме Баггитов смотрели телевизор. Миссис Баггит была одна в окружении белоснежных салфеточек. Посмотрел в сторону противоположного берега, где в густой ночи угадывались очертания мыса Куойлов. Лунный свет сделал очертания земли четче, бросил сверкающую полосу на воду.
Он стоял у окна ее кухни. Изнутри доносились искаженные звуки музыки. Он встал на колени возле окна. Жесткий неоновый свет от круглой люстры на потолке. Звон и топот. Он смотрел на Уэйви, сидящую на кухонном стуле, с широко расставленными ногами, держащую на подоле юбки, как на гамаке, красный аккордеон. Ее ступня двигалась вверх и вниз, когда она отбивала ритм, который казался каким-то грустным из-за своей четкой размеренности. На пустой сцене, покрытой линолеумом, прямо перед плитой, танцевал Герри. Он прыгал, старательно вытанцовывая джигу. На его пухлом лице была напряженная улыбка человека, полностью погруженного в свое занятие.
Куойл снова выбрался на дорогу. Отражение луны врезалось в ровную поверхность воды, образовав в ней отверстие, напоминающее ледяной колодец, в котором лохматый дьявол отца Терта Карда мыл свои кастрюли. Со двора отца Уэйви на него внимательно смотрели разноцветные деревянные собаки. Свет мерцал на их пробочных ошейниках, будто они проглотили кусочек луны. Куойл пошел обратно в Якорную Лапу. В гостиницу, где снимет комнату. Он уже забыл о доме Бити и Денниса и о своей койке в подвале.
33 Кузен
В десять утра в номер Куойла постучалась горничная. Потом она приоткрыла дверь, просунула в нее голову и сказала:
— Я иду прибрать в комнате, дорогой!
— Подождите, — сказал Куойл. — Еще полчаса. — Выцветший, полуживой голос.
— Похоже, ты был на той вечеринке, где утопили лодку! Гарриет говорит, что на кухне уже готовы сворачиваться с завтраком, чтобы подготовиться к обеду. Сказать ей, чтобы оставила тебе порцию яиц с чаем?
Куойл стоял на коленях перед туалетом, тужась в попытке вызвать рвоту. Его тошнило, ему было плохо. Он ненавидел себя. Ее голос казался ему докучливым жужжанием осы, попавшей в банку. В конце концов ему удалось включить душ и встать под его горячие колючие струи, лицом прямо напротив распылителя. Головная боль немного отступила. Болели ноги.
Воздух в спальне после горячего душа показался ему ледяным. Когда он натягивал одежду, она царапала его, будто была сделана из железа. Когда он наклонился, чтобы завязать шнурки на ботинках, головная боль вернулась, заболели глаза и судорожно сжался желудок.
Грязно-серое небо за окном, ветер кружил песок по улицам. Мимо проехало несколько грузовиков. Выхлопные газы поднимались вверх спиралевидными нитями. Холодно. Рукав куртки оказался изорванным от плеча до манжеты.
Внизу Гарриет ухмыльнулась, увидев Куойла.
— Говорят, вечеринка удалась, — сказала она.
Куойл кивнул.
— Тебе надо бы выпить чашку чаю. Хорошего, крепкого горячего чаю.
— Я дома попью, — сказал он. — Мне сегодня надо съездить на мыс, кое-что забрать. — Кое-что — это ботинки Саншайн, детские варежки, его рубашки, библиотечные книги, которые он должен был сдать несколько недель назад, инструменты. После обеда он должен быть у Элвина Ярка. У него остались смутные воспоминания о разгромленном трейлере Натбима. Выходит, они не смогут в нем жить? Он попытался позвонить Натбиму опустив несколько монет в прорезь телефона-автомата. Никто не ответил.
— Говорят, сегодня вечером будет снег, — сказала Гарриет и зашелестела бумагами. — Что слышно от Агнис? Ей нравится в Сент-Джонсе? Я знаю, что Доун в восторге от Сент-Джонса. Она моя кузина, самая младшая из детей Арки. По-моему, она считает, что сбылась ее мечта. Она говорит, что сюда больше не вернется.
— Наверное, у нее все в порядке, — сказал Куойл. Его трясло.
Он вышел на улицу и не смог найти свою машину. Он силился вспомнить о том, что происходило перед вечеринкой и во время ее, но его сознание вернуло его в тот момент, когда он шел к дому Уэйви. Чтобы посмотреть в ее окно. Должно быть, машина все еще стоит возле трейлера Натбима. Или он разбил ее, съехав с дороги либо свалившись в море? Он не знал. Ему пришлось дойти до портовой конторы такси, чтобы нанять машину. Он попросил отвезти его к трейлеру. Меньше всего на свете ему хотелось возвращаться к этому месту.
— Так вот, оказывается, где было веселье, — сказал водитель. — Я и не знал. Правда, я видал гулянки на два, три дня. Сейчас так не гуляют. Эх, прошли хорошие времена. — И с этими словами он уехал.
Его «универсал» стоял перед трейлером. На двери машины была вмятина. На заднем сиденье валялось семь или восемь банок пива. К крылу приклеились съежившиеся кружочки ветчины. Трейлер накренился на одну сторону. Вся земля вокруг была усыпана осколками бутылочного стекла. Ни Натбима, ни его велосипеда не было видно. Лодки на пристани тоже не было. Неужели он уплыл вдребезги пьяный, даже не попрощавшись? Должно быть, он сейчас где-то в открытом океане мучается от головной боли.
Куойл подумал о бочонке с мочой и остатками чипсов, о крохотных алюминиевых комнатках. Ему почему-то не хотелось жить в этом трейлере.
— Я ночевал в гостинице, — сказал он. — Как вы, наверное, догадались.
— А по тебе не скажешь. Ты выглядишь так, будто спал в собачьей конуре. Я не думала, что ты на это способен.
— Я тоже, — сказал он. Обжигающий чай с двоиной порцией сахара и молока постепенно возвращал ему силы. — Деннис уже встал?
— Да. Можно сказать, что он и не ложился. Пришел уже засветло с беднягой Натбимом взять какие-то инструменты. Сейчас он ищет всех остальных, кто топил лодку. Бедный, бедный мистер Натбим.
— Топили лодку? Я этого не видел. Похоже, я ушел до этого момента. Ничего не видел. Сейчас там ничего и никого нет. Совсем.
— Они уехали за краном. Деннис говорит, что вчера они все разошлись. Вот и решили подшутить: оставить бедного Натбима на берегу, разбив его лодку. А теперь они должны будут ее починить.
— Боже мой, — сказал Куойл. — А я думал, что Натбим отплыл вчера вечером.
— Да он бы и дорогу перейти не смог.
— Пап, знаешь что? Пап, я заболела. И Банни тоже заболела. И Марти.
— В дверях стояла Саншайн в мятой пижаме. У нее текли сопли. Она держала в руках лист бумаги.
— Бедная девочка, — сказал Куойл, поднимая ее на руки и окуная в чай кусочек тоста для нее.
— Они все простудились, — сказала Бити.
— А я собирался взять их с собой в дом. Они были с тобой всю неделю, Бити. Тебе обязательно нужно передохнуть.
— Они для меня как родные, — ответила она. — Но, может быть, ты присмотришь за ними завтра после полудня? Здесь будет Винни, но мне бы хотелось, чтобы в доме все-таки был взрослый. Мы с Деннисом хотим навестить его мать и отца. Они пригласили нас на вечернюю службу и ужин. Мы бы взяли с собой детей, но они все чихают и кашляют.
— Я с удовольствием присмотрю за ними, Бити. Ты и так нам очень помогаешь. Вчера я видел Джека и Денниса вместе. У них обоих был очень довольный вид. Так что, я думаю, отношения налаживаются.
— Да это все сплетни. Они никогда не портились. Ну, были натянутыми какое-то время, иногда они ругались, но это уже давно позади. А раздули из этого целую историю.
Саншайн показалась Куойлу горячей. Он посмотрел на ее рисунок. Фигура с ушами, похожими на кактус, и спиралевидным хвостом. Ноги тянулись до самого края листа.
— Это обезьяна с длинными ногами, — сказала Саншайн.
Куойл поцеловал горячий висок, снова вспомнив о тайных силах, заставлявших ее рисовать деревья из брокколи с коричневыми стволами.
— Трейлер Натбима сегодня выглядел плачевно. Его сняли с подпорок с одной стороны. Я думаю, что лучше будет, если я перевезу детей не в трейлер, а в настоящий дом. Если смогу найти что-нибудь подходящее. Ты не знаешь, кто согласился бы сдавать жилье на короткое время?
— А ты не говорил с Берками? Они сейчас во Флориде. У них хороший дом. Раньше они хотели его продать, но сейчас, может быть, согласятся сдавать его. Говорят, они ни в какую не хотели его сдавать, но за все это время у них не нашлось подходящего покупателя. Дом стоит по дороге в бухту Мучной Мешок. Ты проезжаешь его по два раза на день. Такой серый, с надписью «Продается» на фасаде.
— Вокруг него такая черно-белая ограда?
— Точно, это он.
Он видел этот дом. Аккуратный дом с голубой отделкой. Высокий. Настоящий идеал жены моряка.
— Попробую разузнать об этом в понедельник. Может быть, он окажется как раз тем, что нам нужно. Только я не могу его купить. Я вложил слишком много денег в тот старый дом на мысе. Осталось всего ничего. А деньги девочек отложены на потом, для их собственных нужд. Ладно, вот какой у нас будет план, — сказал он одновременно и для Бити, и для Саншайн. — Я сейчас поеду в зеленый дом, чтобы забрать наши вещи. Потом заеду к Элвину Ярку, чтобы помочь ему с лодкой. Потом я загляну к Натбиму, узнаю, что случилось с еголодкой. Если они достанут ее, смогут починить. Если Деннис решит на денек передохнуть от работы, я привезу пиццу и фильм из проката. Как ты к этому отнесешься, Бити? Тебе какие фильмы нравятся? Про любовь?
— Да ну! Брось ты эти глупости! Давай лучше посмотрим комедию. Та, австралийская, которую ты прошлый раз привозил, была довольно приличная.
Куойл подумал, что историю про австралийских вампирш-лесбиянок тоже уже могли превратить в кинофильм.
Там царила тишина запустения. Спертый воздух. Все, как в первый раз. Будто они никогда в нем не жили. Голос и энергия тетушки не оставили на нем следа.
Дом принимал его тяжело. Прошлое наполняло комнаты, как бесцветный газ. Далеко внизу дышало море. Этот дом много значил для тетушки. Достаточно ли этого было для того, чтобы привязать к нему и Куойла? Ему очень нравился берег возле дома, но сам дом был каким-то неправильным. Он всегда был таким. Его тащили по льду долгие мили, упираясь, дергая за веревки, крича проклятия и ругательства в адрес боголюбивой толпы. Поднимали на эту скалу. Он стонал, как связанный заключенный, стремящийся обрести свободу. Гудели кабели, их вибрация передавалась дому, делала его живым. В этом и было все дело: находясь в этом доме, он чувствовал себя внутри связанного животного. Не разумного, но остро чувствующего. Казалось, его проглатывало само прошлое.
Он поднялся по лестнице. Кто-то положил куски завязанной странными узлами бечевы на порог каждой комнаты. Грязные обрывки при входе в комнату, где спали его дети! Куойл почувствовал ярость и стал хлопать дверями.
Он подумал о дыме, который видел, подъезжая к бухте Опрокинутой, и о том, что Билли Притти рассказывал о его кузене, живущем где-то в тех местах. Так вот кто завязывал эти чертовы узлы! Куойл сорвал свои рубашки с вешалок, висевших на двери, нашел ботинки Банни. У детей не оказалось запасных варежек. Он выскочил из дома, запихивая на ходу в карман куски веревки с узлами.
Из трубы хижины, стоящей ближе всего к берегу, шел дым. Куойл оглянулся в поисках собаки и заметил вытащенную на берег лодку, покрытую мешковиной. Она была привалена камнями. Сети и поплавки, ведро и дорожка, ведущая от дома к строению, которое служило туалетом. Чешуя трески, подставки для кальмаров. Три овцы в загоне не больше носового платка. Поленница с дровами, красная морская звезда из полиэтиленового мешка, вымытого на берег волной.
Когда Куойл подошел ближе, овцы метнулись от него, звеня колокольчиками. Собаки не было видно. Он постучал. Ему не ответили. Но он знал, что старый кузен был дома.
Он позвал его: «Мистер Куойл, мистер Куойл», и ему показалось, что он зовет самого себя. Ему по-прежнему не отвечали.
Он толкнул дверь и вошел. Куча поленьев и мусора, сильная вонь. Зарычала собака. Он увидел ее в углу, возле печки: белая собака с матовыми глазами. Лежавшая в другом углу куча тряпья зашевелилась, и из нее показался человек.
Даже при тусклом освещении, несмотря на древний возраст этого человека, Куойл узнал в нем знакомые черты. Непослушные тетушкины волосы, безгубый рот отца, фамильные глубоко посаженные глаза, жесткие брови, посадка головы брата. И его, Куойла, чудовищный подбородок, теперь кажущийся каким-то маленьким, напоминающий костяной клиф, покрытый белым мхом.
В этом домишке, в нищете и вековой дряхлости Куойл увидел тень своего прародителя. Этот человек был безумен. Ясность ума давно покинула его, и вся его жизнь переместилась из огромного мира в маленькое пространство его головы. Он сошел с ума от одиночества, или отсутствия любви, или из-за какого-то генетического дефекта. Или от ощущения, что его предали, неизбежного спутника всех затворников. Под его ногами лежали мотки лесы, спутанные клубки, спрессованные до камней, древесная труха, песок, морская сырость, грязь, трава и водоросли, клочья шерсти, обглоданные бараньи ребра, хвоя, рыбья чешуя и кости, плавательные пузыри, потроха тюленей, хрящи кальмаров, битое стекло, рваная одежда, собачья шерсть, обломки ногтей, кожа и кровь.
Куойл вытащил из кармана завязанные узлами веревки и бросил их на пол. Странный человек метнулся вперед, схватил их негнущимися пальцами и бросил в печь.
— Все, теперь узлы не развязать! Их взял огонь.
Куойл не мог на него кричать, даже за колдовские узлы на пороге комнаты его детей и за белую собаку, которая так напугала Банни. Он только сказал: «Вам не нужно этого делать». Что это означало, он и сам не знал. Потом он ушел.
— В молодости мой отец жил на Лабрадоре… Тогда его звали Кард Левша, потому что он все делал левой рукой, все над ним смеялись. Так вот, он рассказывал, что однажды почувствовал рядом с собой под снегом ДЫРУ. Надо было ступать осторожно… или ты мог кубарем провалиться туда. Он шел очень осторожно… было так страшно. Однажды он встречается со своим дружком, Альфонсом, и они отправляются в охотничий домик. Альфонс говорит, мол, плохо дело, не нравится мне тут, я возвращаюсь домой. А отец его все уговаривает остаться. Погоди, говорит, пока развиднеется, и ложится спать. Встает утром, а Альфонса уже нет. Ушел, значит. Отец вышел и видит: его следы уходят прямо, вперед. Идут, идут, а потом просто исчезают. И все. Вокруг только чистый снег.
К Куойлу протиснулся мужчина с мясистым лицом, напоминавшим формой знатный кусок ветчины. Мужчина кричал, но его голос доносился откуда-то издалека.
— Привет, Куойл. Я Адонис Коллард, пишу для гастрономической колонки. Подошел поздороваться. Я не часто бываю в Якорной Лапе. Мы больше бываем в заливе Миски, сам понимаешь. Там почти все рестораны.
Толпа качнулась, и Куойл оказался возле бочонка с пивом. Аудиосистема Натбима пронизывала воздух ужасающе низкими звуками, похожими на храп и визг пилы одновременно. Потом снова появился Терт Кард с торчащим изо рта куском ветчины.
— Так вот, отец взял ШЕСТ. И стал прощупывать снег там, где обрывались следы. Вдруг раздается ТРЕСК… и открывается глубокий голубой колодец… такой полированный стальной ЦИЛИНДР. Отец бросил в него шест, а оттуда свист!
Между ними кто-то протиснулся, и Куойл попытался пробраться к выходу, работая локтями как веслами. Но Кард снова оказался перед ним.
— Тут вдруг что-то как прыгнет позади него! ЛОХМАТЫЙ ДЬЯВОЛ прыгнул в эту дыру, как хоккейная шайба… такой, с КРАСНЫМИ ГЛАЗАМИ. И говорит моему отцу: «Я ВЕРНУСЬ за тобой… вот только вымою свои кастрюли». Так мой отец пробежал больше пятидесяти километров.
— А у меня жена умерла, — выдал Куойл.
— А, я знаю, — сказал Терт Кард. — Это уже не новости.
К десяти часам Куойл был пьян. Народу набралось тьма. В трейлере было так тесно, что Натбим не мог пробиться к туалету и не придумал ничего другого, как помочиться на остатки картофельных чипсов в голубой бочке. Этот пример был принят на ура. Оглушающая музыка, казалось, сеяла безумие. Во дворе произошло две драки, и обагренный Диди Шавел выбросил велосипед Натбима в залив. Силач оглянулся в поисках балки, на которой мог бы подтянуться на пальце. Появился Деннис, ругаясь и пошатываясь, с бутылкой рома в руках. Человек с угрюмым лицом, которого Куойл никогда не видел, скинул штаны и принялся танцевать в грязи. Рывок и двадцать распевающих мужчин приподняли край трейлера и отбросили в сторону подпорки. Джек, обнявший Денниса и пьющий с ним из одной бутылки. Грузовик случайно бьет другую машину. По земле разлетаются осколки стекла. Билли Притти лежит на ступенях, горланя беззвучные песни и мешая всем пройти. Шатание, крики и ругань, смешивающиеся с рокочущим ритмом, зловещие хрипы и ярость. Акцент становился все сильнее, пока спорящие не перешли на чистейшее местное наречие, и Куойл перестал их понимать.
Худощавый черноволосый мужчина, на тридцать сантиметров выше местных жителей, которые внешне были похожи друг на друга: огромные челюсти, отсутствие шеи, светлые волосы и бочкообразная грудь, забрался на крыльцо.
— Ага! — заорал он. — Он хочет бросить нас и уехать, да? А мы оставим его здесь. Пошли, ребята, разобьем его лодку! У тебя пила с собой, Ниди?
Натбим завопил:
— Нет! Нет! Мать вашу, не трогайте ее! Не троньте, чтоб вас всех!
С возбужденными криками и рычанием дюжина человек последовала за черноволосым. Куойл не понимал, что происходит. Он только увидел, что его бросили, забыли. Все веселье переместилось в какое-то другое место, но без него. Так было всегда. Куойла никуда не брали. Ничего не изменилось. В порыве обиды он побрел в сторону дороги. Зачем? Надо же было что-то делать.
— Куойл, сукин ты сын, вернись и помоги мне ее спасти! — Но вопль Натбима растворился в какофонии звуков.
***
Вечеринка переместилась к причалу, возле которого стоял пришвартованный «Ворогов». Кто-то из гостей прихватил из багажников своих пикапов бензопилы, а кто-то просто взял в руки камни и палки. Черноволосый мужчина шел впереди и вопил: «Мы любим сукина сына Натбима!»Скромная лодка, починенная и готовая к отплытию, укомплектованная провиантом и с заполненными баками пресной воды, с новенькими линями и полированными частями обшивки, спокойно стояла у причала. Натбим метался вдоль дороги, плача и смеясь, пока дикая толпа крушила его лодку. Черноволосый мужчина поднял топор и обрушил его на палубу. Бензопила вонзалась в ее корпус. Раздавались жуткие звуки разрушения и всплески воды, когда части «Борогова» падали за борт. Черноволосый быстро прорубил палубу и за считанные минуты — днище.
— Каждый сам за себя, — проорал он и спрыгнул на пристань.
Через десять минут лодка Натбима была под водой. В воздухе осталась лишь крыша каюты, как затопленный спасательный плот.
***
Куойл не помнил, как ушел из эпицентра событий. В одну минуту он был там, потом как-то оказался руками и ногами в канаве, по другую сторону моста. Во рту все горело, и воздух казался густым, как вода. Или он все-таки упал в воду и теперь барахтался в ней под покровом ночи? Он встал, пошатываясь, оглянулся на трейлер. В темноте светящиеся окна накренившегося трейлера напоминали тонущий пассажирский корабль. Он еще подумал, что музыка из динамиков Натбима должна быть слышна на судах в радиусе пяти миль. К этому грохоту примешивалось завывание толпы.Он пошел вдоль дороги нетвердыми шагами, углубляясь в тишину. Черт бы побрал этого Натбима. У него есть свои дела. Куойл прошел мимо домов на крутых улицах Якорной Лапы. В голове у него постепенно прояснялось. Он не знал, куда направляется, но продолжал подниматься все выше. Вот он на холме, возвышавшемся над городом. По этой дороге он каждый день ездил на работу. Внизу он видел портовые огни и медленно приближающийся большой корабль. Луч света с маяка мазнул по поверхности моря. Куойл пошел дальше. Ему казалось, что он может дойти хоть до Австралии. Вниз по склону холма, мимо темных окон «Болтушки». В доме Баггитов смотрели телевизор. Миссис Баггит была одна в окружении белоснежных салфеточек. Посмотрел в сторону противоположного берега, где в густой ночи угадывались очертания мыса Куойлов. Лунный свет сделал очертания земли четче, бросил сверкающую полосу на воду.
Он стоял у окна ее кухни. Изнутри доносились искаженные звуки музыки. Он встал на колени возле окна. Жесткий неоновый свет от круглой люстры на потолке. Звон и топот. Он смотрел на Уэйви, сидящую на кухонном стуле, с широко расставленными ногами, держащую на подоле юбки, как на гамаке, красный аккордеон. Ее ступня двигалась вверх и вниз, когда она отбивала ритм, который казался каким-то грустным из-за своей четкой размеренности. На пустой сцене, покрытой линолеумом, прямо перед плитой, танцевал Герри. Он прыгал, старательно вытанцовывая джигу. На его пухлом лице была напряженная улыбка человека, полностью погруженного в свое занятие.
Куойл снова выбрался на дорогу. Отражение луны врезалось в ровную поверхность воды, образовав в ней отверстие, напоминающее ледяной колодец, в котором лохматый дьявол отца Терта Карда мыл свои кастрюли. Со двора отца Уэйви на него внимательно смотрели разноцветные деревянные собаки. Свет мерцал на их пробочных ошейниках, будто они проглотили кусочек луны. Куойл пошел обратно в Якорную Лапу. В гостиницу, где снимет комнату. Он уже забыл о доме Бити и Денниса и о своей койке в подвале.
33 Кузен
Волшебные сети, петли в некоторых случаях использовались и до сих пор используются в качестве смертоносного оружия.
«КОЛДОВСКИЕ УЗЛЫ»
В десять утра в номер Куойла постучалась горничная. Потом она приоткрыла дверь, просунула в нее голову и сказала:
— Я иду прибрать в комнате, дорогой!
— Подождите, — сказал Куойл. — Еще полчаса. — Выцветший, полуживой голос.
— Похоже, ты был на той вечеринке, где утопили лодку! Гарриет говорит, что на кухне уже готовы сворачиваться с завтраком, чтобы подготовиться к обеду. Сказать ей, чтобы оставила тебе порцию яиц с чаем?
Куойл стоял на коленях перед туалетом, тужась в попытке вызвать рвоту. Его тошнило, ему было плохо. Он ненавидел себя. Ее голос казался ему докучливым жужжанием осы, попавшей в банку. В конце концов ему удалось включить душ и встать под его горячие колючие струи, лицом прямо напротив распылителя. Головная боль немного отступила. Болели ноги.
Воздух в спальне после горячего душа показался ему ледяным. Когда он натягивал одежду, она царапала его, будто была сделана из железа. Когда он наклонился, чтобы завязать шнурки на ботинках, головная боль вернулась, заболели глаза и судорожно сжался желудок.
Грязно-серое небо за окном, ветер кружил песок по улицам. Мимо проехало несколько грузовиков. Выхлопные газы поднимались вверх спиралевидными нитями. Холодно. Рукав куртки оказался изорванным от плеча до манжеты.
Внизу Гарриет ухмыльнулась, увидев Куойла.
— Говорят, вечеринка удалась, — сказала она.
Куойл кивнул.
— Тебе надо бы выпить чашку чаю. Хорошего, крепкого горячего чаю.
— Я дома попью, — сказал он. — Мне сегодня надо съездить на мыс, кое-что забрать. — Кое-что — это ботинки Саншайн, детские варежки, его рубашки, библиотечные книги, которые он должен был сдать несколько недель назад, инструменты. После обеда он должен быть у Элвина Ярка. У него остались смутные воспоминания о разгромленном трейлере Натбима. Выходит, они не смогут в нем жить? Он попытался позвонить Натбиму опустив несколько монет в прорезь телефона-автомата. Никто не ответил.
— Говорят, сегодня вечером будет снег, — сказала Гарриет и зашелестела бумагами. — Что слышно от Агнис? Ей нравится в Сент-Джонсе? Я знаю, что Доун в восторге от Сент-Джонса. Она моя кузина, самая младшая из детей Арки. По-моему, она считает, что сбылась ее мечта. Она говорит, что сюда больше не вернется.
— Наверное, у нее все в порядке, — сказал Куойл. Его трясло.
Он вышел на улицу и не смог найти свою машину. Он силился вспомнить о том, что происходило перед вечеринкой и во время ее, но его сознание вернуло его в тот момент, когда он шел к дому Уэйви. Чтобы посмотреть в ее окно. Должно быть, машина все еще стоит возле трейлера Натбима. Или он разбил ее, съехав с дороги либо свалившись в море? Он не знал. Ему пришлось дойти до портовой конторы такси, чтобы нанять машину. Он попросил отвезти его к трейлеру. Меньше всего на свете ему хотелось возвращаться к этому месту.
— Так вот, оказывается, где было веселье, — сказал водитель. — Я и не знал. Правда, я видал гулянки на два, три дня. Сейчас так не гуляют. Эх, прошли хорошие времена. — И с этими словами он уехал.
Его «универсал» стоял перед трейлером. На двери машины была вмятина. На заднем сиденье валялось семь или восемь банок пива. К крылу приклеились съежившиеся кружочки ветчины. Трейлер накренился на одну сторону. Вся земля вокруг была усыпана осколками бутылочного стекла. Ни Натбима, ни его велосипеда не было видно. Лодки на пристани тоже не было. Неужели он уплыл вдребезги пьяный, даже не попрощавшись? Должно быть, он сейчас где-то в открытом океане мучается от головной боли.
Куойл подумал о бочонке с мочой и остатками чипсов, о крохотных алюминиевых комнатках. Ему почему-то не хотелось жить в этом трейлере.
***
Бити встретила его холодным взглядом и чашкой горячего чая.— Я ночевал в гостинице, — сказал он. — Как вы, наверное, догадались.
— А по тебе не скажешь. Ты выглядишь так, будто спал в собачьей конуре. Я не думала, что ты на это способен.
— Я тоже, — сказал он. Обжигающий чай с двоиной порцией сахара и молока постепенно возвращал ему силы. — Деннис уже встал?
— Да. Можно сказать, что он и не ложился. Пришел уже засветло с беднягой Натбимом взять какие-то инструменты. Сейчас он ищет всех остальных, кто топил лодку. Бедный, бедный мистер Натбим.
— Топили лодку? Я этого не видел. Похоже, я ушел до этого момента. Ничего не видел. Сейчас там ничего и никого нет. Совсем.
— Они уехали за краном. Деннис говорит, что вчера они все разошлись. Вот и решили подшутить: оставить бедного Натбима на берегу, разбив его лодку. А теперь они должны будут ее починить.
— Боже мой, — сказал Куойл. — А я думал, что Натбим отплыл вчера вечером.
— Да он бы и дорогу перейти не смог.
— Пап, знаешь что? Пап, я заболела. И Банни тоже заболела. И Марти.
— В дверях стояла Саншайн в мятой пижаме. У нее текли сопли. Она держала в руках лист бумаги.
— Бедная девочка, — сказал Куойл, поднимая ее на руки и окуная в чай кусочек тоста для нее.
— Они все простудились, — сказала Бити.
— А я собирался взять их с собой в дом. Они были с тобой всю неделю, Бити. Тебе обязательно нужно передохнуть.
— Они для меня как родные, — ответила она. — Но, может быть, ты присмотришь за ними завтра после полудня? Здесь будет Винни, но мне бы хотелось, чтобы в доме все-таки был взрослый. Мы с Деннисом хотим навестить его мать и отца. Они пригласили нас на вечернюю службу и ужин. Мы бы взяли с собой детей, но они все чихают и кашляют.
— Я с удовольствием присмотрю за ними, Бити. Ты и так нам очень помогаешь. Вчера я видел Джека и Денниса вместе. У них обоих был очень довольный вид. Так что, я думаю, отношения налаживаются.
— Да это все сплетни. Они никогда не портились. Ну, были натянутыми какое-то время, иногда они ругались, но это уже давно позади. А раздули из этого целую историю.
Саншайн показалась Куойлу горячей. Он посмотрел на ее рисунок. Фигура с ушами, похожими на кактус, и спиралевидным хвостом. Ноги тянулись до самого края листа.
— Это обезьяна с длинными ногами, — сказала Саншайн.
Куойл поцеловал горячий висок, снова вспомнив о тайных силах, заставлявших ее рисовать деревья из брокколи с коричневыми стволами.
— Трейлер Натбима сегодня выглядел плачевно. Его сняли с подпорок с одной стороны. Я думаю, что лучше будет, если я перевезу детей не в трейлер, а в настоящий дом. Если смогу найти что-нибудь подходящее. Ты не знаешь, кто согласился бы сдавать жилье на короткое время?
— А ты не говорил с Берками? Они сейчас во Флориде. У них хороший дом. Раньше они хотели его продать, но сейчас, может быть, согласятся сдавать его. Говорят, они ни в какую не хотели его сдавать, но за все это время у них не нашлось подходящего покупателя. Дом стоит по дороге в бухту Мучной Мешок. Ты проезжаешь его по два раза на день. Такой серый, с надписью «Продается» на фасаде.
— Вокруг него такая черно-белая ограда?
— Точно, это он.
Он видел этот дом. Аккуратный дом с голубой отделкой. Высокий. Настоящий идеал жены моряка.
— Попробую разузнать об этом в понедельник. Может быть, он окажется как раз тем, что нам нужно. Только я не могу его купить. Я вложил слишком много денег в тот старый дом на мысе. Осталось всего ничего. А деньги девочек отложены на потом, для их собственных нужд. Ладно, вот какой у нас будет план, — сказал он одновременно и для Бити, и для Саншайн. — Я сейчас поеду в зеленый дом, чтобы забрать наши вещи. Потом заеду к Элвину Ярку, чтобы помочь ему с лодкой. Потом я загляну к Натбиму, узнаю, что случилось с еголодкой. Если они достанут ее, смогут починить. Если Деннис решит на денек передохнуть от работы, я привезу пиццу и фильм из проката. Как ты к этому отнесешься, Бити? Тебе какие фильмы нравятся? Про любовь?
— Да ну! Брось ты эти глупости! Давай лучше посмотрим комедию. Та, австралийская, которую ты прошлый раз привозил, была довольно приличная.
Куойл подумал, что историю про австралийских вампирш-лесбиянок тоже уже могли превратить в кинофильм.
***
Гравийная дорога на мыс Куойлов с осколками льда в рытвинах и канавах никогда раньше не казалась ему такой убогой. Ветра не было, и густого цвета небо нижним краем упиралось прямо в море. Было тихо. Мертвенно тихо и спокойно. «Ни звука», — сказал бы Билли. Шум мотора казался неестественно громким. Банки с пивом катались по полу. Он свернул к бухте Опрокинутой, увидел дымок, вьющийся над домами, проехал фабрику по пошиву перчаток и подъехал к мрачному дому на скале.Там царила тишина запустения. Спертый воздух. Все, как в первый раз. Будто они никогда в нем не жили. Голос и энергия тетушки не оставили на нем следа.
Дом принимал его тяжело. Прошлое наполняло комнаты, как бесцветный газ. Далеко внизу дышало море. Этот дом много значил для тетушки. Достаточно ли этого было для того, чтобы привязать к нему и Куойла? Ему очень нравился берег возле дома, но сам дом был каким-то неправильным. Он всегда был таким. Его тащили по льду долгие мили, упираясь, дергая за веревки, крича проклятия и ругательства в адрес боголюбивой толпы. Поднимали на эту скалу. Он стонал, как связанный заключенный, стремящийся обрести свободу. Гудели кабели, их вибрация передавалась дому, делала его живым. В этом и было все дело: находясь в этом доме, он чувствовал себя внутри связанного животного. Не разумного, но остро чувствующего. Казалось, его проглатывало само прошлое.
Он поднялся по лестнице. Кто-то положил куски завязанной странными узлами бечевы на порог каждой комнаты. Грязные обрывки при входе в комнату, где спали его дети! Куойл почувствовал ярость и стал хлопать дверями.
Он подумал о дыме, который видел, подъезжая к бухте Опрокинутой, и о том, что Билли Притти рассказывал о его кузене, живущем где-то в тех местах. Так вот кто завязывал эти чертовы узлы! Куойл сорвал свои рубашки с вешалок, висевших на двери, нашел ботинки Банни. У детей не оказалось запасных варежек. Он выскочил из дома, запихивая на ходу в карман куски веревки с узлами.
***
Он остановился на дороге в Опрокинутую. Он должен прекратить эти безобразия. Дорогу давно не ремонтировали. В замерзшей грязи он увидел собачьи следы. Он нашел палку и взял ее с собой, готовясь отбиваться от рычащей твари. Или угрожать любителю узлов. Появилась брошенная деревня. Из-за крутого склона казалось, что дома стоят друг на друге. На самом деле от домов остались только остовы: обшивки и стен на них не было. Голубой фасад, торчащие ребра балок, поддерживающих воздух. Гниющие доски в воде.Из трубы хижины, стоящей ближе всего к берегу, шел дым. Куойл оглянулся в поисках собаки и заметил вытащенную на берег лодку, покрытую мешковиной. Она была привалена камнями. Сети и поплавки, ведро и дорожка, ведущая от дома к строению, которое служило туалетом. Чешуя трески, подставки для кальмаров. Три овцы в загоне не больше носового платка. Поленница с дровами, красная морская звезда из полиэтиленового мешка, вымытого на берег волной.
Когда Куойл подошел ближе, овцы метнулись от него, звеня колокольчиками. Собаки не было видно. Он постучал. Ему не ответили. Но он знал, что старый кузен был дома.
Он позвал его: «Мистер Куойл, мистер Куойл», и ему показалось, что он зовет самого себя. Ему по-прежнему не отвечали.
Он толкнул дверь и вошел. Куча поленьев и мусора, сильная вонь. Зарычала собака. Он увидел ее в углу, возле печки: белая собака с матовыми глазами. Лежавшая в другом углу куча тряпья зашевелилась, и из нее показался человек.
Даже при тусклом освещении, несмотря на древний возраст этого человека, Куойл узнал в нем знакомые черты. Непослушные тетушкины волосы, безгубый рот отца, фамильные глубоко посаженные глаза, жесткие брови, посадка головы брата. И его, Куойла, чудовищный подбородок, теперь кажущийся каким-то маленьким, напоминающий костяной клиф, покрытый белым мхом.
В этом домишке, в нищете и вековой дряхлости Куойл увидел тень своего прародителя. Этот человек был безумен. Ясность ума давно покинула его, и вся его жизнь переместилась из огромного мира в маленькое пространство его головы. Он сошел с ума от одиночества, или отсутствия любви, или из-за какого-то генетического дефекта. Или от ощущения, что его предали, неизбежного спутника всех затворников. Под его ногами лежали мотки лесы, спутанные клубки, спрессованные до камней, древесная труха, песок, морская сырость, грязь, трава и водоросли, клочья шерсти, обглоданные бараньи ребра, хвоя, рыбья чешуя и кости, плавательные пузыри, потроха тюленей, хрящи кальмаров, битое стекло, рваная одежда, собачья шерсть, обломки ногтей, кожа и кровь.
Куойл вытащил из кармана завязанные узлами веревки и бросил их на пол. Странный человек метнулся вперед, схватил их негнущимися пальцами и бросил в печь.
— Все, теперь узлы не развязать! Их взял огонь.
Куойл не мог на него кричать, даже за колдовские узлы на пороге комнаты его детей и за белую собаку, которая так напугала Банни. Он только сказал: «Вам не нужно этого делать». Что это означало, он и сам не знал. Потом он ушел.