Страница:
— Это потому, что, когда люди что-нибудь теряли, ну, например, поплавки или веревки, все это непонятным образом оказывалось намотанным или нацепленным на этот камень. Наверное, какое-то вихревое течение стягивало к нему все вещи.
— На нем и сейчас что-то есть. Какой-то ящик, — сказал Куойл. — Погоди, Билли. Это чемодан.
Билли подвел ялик к камню, вокруг которого бурлила вода, и протянул Куойлу крюк с рукоятью.
— Только давай по-быстрому.
Чемодан зацепился на самом верху камня, попав туда с уходящим приливом. Он стоял на небольшом выступе, будто кто-то специально его туда поставил. Куойл подцепил его за веревочную ручку и дернул на себя. Чемодан оказался тяжелым и под своим весом свалился в воду. Когда он всплыл на поверхность, Куойл снова подцепил его крюком и подтащил ближе. В конце концов он протянул руку и схватил чемодан за ручку. С трудом поднял его из воды в лодку. Билли молча управлял яликом, проводя его между камнями.
Кожа, из которой был сделан чемодан, стала черной от морской воды. Он выглядел довольно дорого, но на нем почему-то была веревочная ручка. В этом несоответствии было что-то знакомое. Куойл попытался открыть замок, но он не поддался. Потом их накрыл туман. Густой, клубящийся, поглощавший все на своем пути. Даже фигура Билли, сидевшего на корме ялика, побледнела и приобрела какой-то потусторонний вид. Пространство исчезло. Не стало ни горизонта, ни неба.
— Боже, Куойл, да ты заправский мародер! С этой острогой ты стал настоящим Куойлом.
— Он заперт. Нам придется открыть его, когда мы вернемся.
— Это может случиться не скоро, — ответил Билли. — Нам придется ориентироваться по запаху. Мы еще не совсем вышли из каменной гряды, так что нам придется какое-то время здесь посидеть. Пока не развиднеется.
Куойл вглядывался в туман, пока у него не заболели глаза, но он все равно ничего не увидел. Его постепенно охватывало беспокойство, какой-то липкий страх перед невидимым. Призрачная неизвестность, с оттенком воспоминания о пиратах Куойлах. В его фантазиях ожили предки, чья грязная кровь текла в его жилах. Они убивали терпящих бедствие, топили своих нежеланных детей, дрались и кричали. Разделенные на пряди бороды и свечи, закрепленные в волосах. Острые пики, закаленные в кострах.
По правому борту неожиданно появился камень, огромная башня в клубящемся пару.
— Ага, все правильно. Это Дом-Камень. Теперь нам прямо. Мы скоро почувствуем запах дыма из Якорной Лапы, и тогда уже будет проще.
— Билли, мы видели Дом-Камень по дороге к острову. Он едва высовывался из воды, а эта штуковина просто огромная. Не может быть, чтобы это был один и тот же камень.
— Это он и есть. Сейчас он стоит выше над водой потому, что отлив, да еще кажется больше из-за тумана. Это такая оптическая иллюзия. Из-за нее тебе простая лодочка покажется наливным танкером.
Лодка тихо скользила сквозь белесую мглу. Куойл ухватился за борта и предался отчаянию. Билли сказал, что чувствует запах дыма из печей Якорной Лапы, в пятнадцати милях от них по прямой, и еще один. Запах смерти и разложения.
— Не нравится мне эта вонь. Будто кита выбросило на берег, и он пролежал там три недели на жаре. Похоже, она становится все сильнее. Может, где-то в тумане плывет мертвый кит. Слушай внимательно, должен быть звон колокола с буя возле Барана и Ягненка. В таком тумане легко проплыть мимо входа в бухту.
Где-то через час Билли сказал, что слышит шум берега, волны, разбивающейся о камень. Потом из тумана показалась пара камней с острыми верхушками. Сгущались сумерки.
— Вот это да! — сказал Билли Притти. — Это же Спицы! Нас малость снесло на восток от Якорной Лапы. Но мы недалеко от бухты Отчаяния. Ну, что скажешь? Мы можем подождать тут, пока не рассеется туман. А потом поплывем к берегу. Там, в бухте Отчаяния, был славный ресторанчик. Ну-ка, посмотрим, не забыл ли я, как туда войти. Я не ходил в эту бухту по воде с тех пор, как был мальчишкой.
— Ради бога, Билли, да тут же полно камней!
Из тумана выплывала еще одна темная масса. Но Билли знал, что делал. Он вспомнил старый стишок, сохранившийся еще с тех времен, когда бедные моряки не знали карт и ориентировались по памяти, без компасов и буев.
— На самом деле можно по-разному искать направление: слушать шум прибоя, кричать и ждать, как быстро придет эхо, отразившись от скал, определить силу течения под тобой. Или принюхаться к запахам бухты. Мой отец мог узнать тысячи закоулков побережья только по запаху.
Округлая выпуклость камня, выступающая над водой, плеск воды о корму, ее вялое журчание возле камня. Куойл с изумлением услышал звук захлопнувшейся автомобильной двери, затем стартера и, наконец, отъезжающей машины. Ему по-прежнему было ничего не видно. Через минуту сквозь туман начал пробиваться слабый свет, и Билли выбрался из лодки и стал крепить швартовы на тумбе.
— Эта вонь идет от чемодана, — сказал он.
— Наверное, испортилась кожа, — предположил Куойл. — Как далеко до ресторана? Я не хочу бросать его здесь.
— Да тут прямо, через дорогу. Летом сюда приезжают туристы с камерами. Сидят здесь днями напролет и смотрят на воду, будто это какой-то диковинный зверь, от которого не оторвать глаз.
— Ты бы их понял, если бы сам жил где-нибудь в Садбери или Нью-Джерси, — сказал Куойл.
— Все, пришли. Я чувствую запах растительного масла сильнее, чем вонь из твоего чемодана. Слушай, не вноси его внутрь.
Клиентов не было, и официантка вместе с поварихой уютно сидели за столиком, вывязывая кружевные салфеточки. В комнате пахло свежим хлебом. Они выпекали его для следующего дня.
— Девочки, мы умираем с голоду, — сказал Билли.
— Шкипер Билли! Как вы меня напугали, появившись из этого тумана.
Повариха отложила вязание и подошла к доске, исписанной мелком.
— Вот что у нас сейчас есть, — сказала она, стирая «филе трески» и «ужин с креветками». — Есть жареный кальмар и котлеты. Слышал о лосе, которого добыл Рэйли? Так вот, мы сделали из него фарш, и сегодня утром я приготовила котлеты в соусе. Получилось очень вкусно. Пюре будете? — Она была вся вычерчена вертикальными линиями: складки на лице, складки на темной юбке.
Прислонившись к стене и зажав в зубах зубочистку, Билли разговаривал по телефону с Тертом Кардом.
— Мы тут с Куойлом в бухте Отчаяния, застряли из-за тумана. Если ты подвезешь нас до Якорной Лапы, я оставлю лодку тут. Его машина осталась там, и я оставил свой грузовик у причала. Ага. Я заберу ее завтра. Тут у нас Куойл подобрал чемодан с Ловца. Не знаем. Он закрыт. Ты смотри езжай по-тихому, тут сильный туман. Торопиться не надо, мы тут будем ужинать. Ага. Нет, она сделала котлеты из лося Рэйли. А, я ей скажу.
Куойл заказал кальмаров и рубленый лук. Кальмары были фаршированы крошечными креветками и уложены на блюда с морской петрушкой. Официантка принесла им горячие рулеты с маслом и джемом из митчеллы.
Повариха выглянула из кухни.
— Я тут приготовила для Рэйли клецки с финиками, по старинному рецепту, Шкипер Билли. У меня их получилось довольно много. Не хотите угоститься?
— Хочу. Терт Кард собирается за нами заехать. Так он тоже хочет котлет, забрать с собой. Если, конечно, у тебя их хватит.
И они ели клецки с финиками с каплей ромового соуса и пили кофе.
— Я хочу открыть чемодан, — сказал Куойл.
— Ну что, мародер, только и думаешь, что об этом чертовом чемодане? Давай, иди открывай. Поддень замок вилкой или просто сбей камнем. Надеюсь, там будет полно сокровищ острова Пристальный. — Билли поднял палец, чтобы ему принесли еще чаю.
В свете фонаря он увидел разбитый глаз, сплющенное лицо и покрытые запекшейся кровью усы Байонета Мелвилла. На пристань опустился студенистый ужас.
22 Кошка с собакой
— У Агнис мужественное сердце, да, она такая, — говорила Мэвис Бэнгз Доун, когда тетушка вышла, взяв с собой сантиметр и блокнот. — Она смелая и управляется со всем как мужчина. Это все из-за того, что она жила в Штатах. Там все женщины такие смелые. Видела, какая она спокойная? А ее племянничек расползся, как квашня. Ну, когда он голову-то нашел. Он еще тогда два дня не мог за руль сесть, так он был шокирован. Да я сама была шокирована. А тут еще эти, из полиции, приходили, вопросы задавали. Бедная Агнис! Тут еще вот что: она ведь Хамм, но и Куойл в то же время. Сама слышала, какие о них ходят истории, дорогуша. Вот Омонд, мой бедный муж, он их хорошо знал. Он сам-то из Безымянной бухты, это там, за Перевернутым мысом. А это совсем недалеко от мыса Куойлов. Эта их малышка тоже настоящая Куойл. Как буек в штормящем море.
Доун почти не слышала ее. Каждый раз, как только грузовик Агнис отъезжал от мастерской, Доун садилась за электронную пишущую машинку. Ради этого ей иногда приходилось подолгу задерживаться на работе. Она писала письмо за письмом.
— Вот смотри: одна женщина рыбачила бок о бок со своим мужем. Это миссис Баггит. Она оставляла детей со своей сестрой и отправлялась в море. Говорят, она была сильна, как мужчина. Сейчас миссис Баггит далеко не ходит, только до бельевой веревки. Она страдает недержанием, она сама так говорила. Не может удержать свои воды. Ну, когда встает, кашляет или смеется. Вот проблема! Они пытались уговорить ее на какие-то упражнения, ну, знаешь, пустить струю, потом остановиться, пустить, остановиться. Она говорит, что от них никакого толку, только домашние заметили, что, когда она в туалете, к дверям подбегает их собака и начинает себя как-то странно вести. Да, конечно, она очень плохо перенесла смерть своего старшего, Джейсона. Он был таким же, как Джек. Упрямцем! Ничего ему нельзя было сказать! Как ты думаешь, Доун, это миссис Мелвилл сделала? Для которой мы так старательно шили обивки из роскошной голубой кожи? Ну, отрезала ему голову? Племянник Агнис говорит, что они ладили друг с другом как кошка с собакой. Ссорились и выпивали. Женщина — и выпивала! А как они уехали и не расплатились с Агнис за ту работу, которую она сделала? Ну конечно, теперь-то понятно, что это она уехала и не расплатилась. Но отрезать голову мужчине и положить ее в чемодан, это просто невероятно! Говорят, ей должен был кто-то помогать. Она же слабая старая женщина!
— Не знаю, — сказала Доун.
В пишущей машинке хранился шаблон письма. Ей оставалось лишь изменять имена адресата и название вакансии — и письмо было готово.
Она поставила себе цель: писать двадцать пять писем каждую неделю. На какое-то из них обязательно придет ответ.
Еще пять писем, и она выполнит план на эту неделю. Она готова на все, лишь бы вырваться отсюда. Лишь бы не слышать Мэвис Бэнгз. И увидеть что-нибудь еще, кроме лодок, камней и воды!
— Никогда. — Мягко щелкала клавиатура. Все, последнее письмо на эту неделю. В ее почтовом ящике уже мог лежать ответ на одно из них.
Они прорывались сквозь желтый дождь. Ряды почтовых ящиков. Некоторые из них были сделаны похожими на дома их хозяев. Вдоль колеи сновали четыре утки. Куойл сбросил скорость и медленно катился следом за ними, пока те не сошли в канаву. Проехали «Болтушку» и дом Баггитов. Квадратные домики, раскрашенные разноцветными полосами, не боялись ветра, укрывшись среди скал.
Нижняя часть дома Уэйви была мятно-зеленого цвета, а верхняя — насыщенного алого. На веревке висела красная пижама мальчика, яркая, как перец чили. Горка обтесанных бревен, пильные козлы окружены опилками и щепой, поленья, готовые к тому, чтобы их уложили.
Рядом с дорогой стояли два рыбака. Они были худощавы и крепки, как ружья. Чинили сеть. Капли влаги покрывали их свитера. Острые ирландские носы, длинные ирландские шеи и волосы, вылезавшие из-под кепок с козырьками. Один из них посмотрел на подъехавшую машину, его взгляд метнулся от Уэйви к Куойлу, обшарил его лицо, стараясь узнать о нем как можно больше. У него в руке был уток.
— Это дядя Кенни, — сказала Уэйви, обратившись к Герри низким, тягучим голосом.
— Бака! — закричал мальчик.
В дворике Арчи Спаркса в окружении фанерных лебедей стояла новая собака, голубой пудель.
— Бака!
— Да, новая собака, — сказала Уэйви, глядя на деревянного пуделя с веревочным хвостом и ошейником из бутылочных пробок. Собака стояла на шесте. Ее глаза были похожи на нарывы.
В зеркало заднего обзора Куойлу было видно, как к ним по дороге шел брат Уэйви. Второй мужчина наблюдал за ними издалека. Он держал сеть, но его руки не двигались.
Уэйви вытянула Герри из машины. Он подставил лицо под влажную морось, прислушиваясь к прикосновению мелких капель к его коже, как кончиков холодных мокрых волос какого-то сказочного существа. Она увела его к двери.
Куойл протянул руку подходившему мужчине. Он с той же уверенностью мог приветствовать подбегающую к нему незнакомую собаку.
— Куойл, — сказал он, и даже его имя прозвучало как попытка увернуться от этой встречи. Рыбак коротко пожал его руку.
Он был похож на Уэйви, только черты лица чуть грубее. Молодой мужчина, пахнущий рыбой и дождем. Сухощавое тело, рожденное, чтобы жить и работать до девяностолетнего возраста.
— Подвозил Уэйви домой, значит?
— Да. — Ему было стыдно за свою мягкую руку. На окне за деревянным зоопарком дернулась занавеска.
— Это отец, подсматривает, — сказал Кен. — Заходи, выпьешь чаю.
— Нет, нет, — сказал Куойл. — Мне надо возвращаться на работу. Я просто подвез Уэйви.
— Ходьба тоже полезна. Значит, ты нашел саквояж с головой? Меня бы стошнило. Ты живешь там, на мысе? — Он дернул головой. — Отец видит ваш дом через свою подзорную трубу, когда стоит ясная погода. Положили новую крышу на старый дом?
Куойл кивнул и сел в машину. Бесцветные глаза сохраняли выражение дружелюбия.
— Уже возвращаешься? Я доеду с тобой до места, где у меня стоит сеть, — сказал Кен, обошел машину спереди и прыгнул на место, где до этого сидела Уэйви.
Куойл сдал машину назад и развернулся. Уэйви уже исчезла в доме.
— Приезжай к нам в любое время, если захочешь с ней увидеться, — сказал Кен. — Жаль, что так получилось с мальчишкой, но она добрая душа, бедняга.
23 Пагуба
Куойл красил дом. Но как бы они ни благоустраивали его, он продолжал казаться Куойлу мрачным и отталкивающим. Ничто не могло изменить впечатления, появившегося у них, когда они впервые увидели его за туманной завесой. Интересно, как он выглядел на острове Пристальном, когда его только построили или когда волокли по трещащему льду? Ему казалось, что перемещение дома с исконного места изменило его, превратив из очага в простое сочетание геометрических форм. Мысль о том, что за ним может наблюдать неподвижный взгляд мужчины с белыми волосами, заставляла его ежиться и вздрагивать.
Энтузиазм тетушки постепенно угасал, превратившись в личные переживания. Она уходила в свою комнату, ложилась на кровать и подолгу смотрела в потолок. Потом вставала с коротким смешком или зевком и говорила: «Ну, что там у нас?» Так она возвращалась из тех мест, куда ее уносили мысли.
Выходные проходили следующим образом: тетушка в своей комнате, или на кухне, или гуляет. Куойл строит свой спуск к морю, а дети ползают по мху и рассматривают копошащихся насекомых. Иногда Куойл колол дрова в ожидании грядущих холодов. Вспоминал о Партридже, загорался желанием готовить новые блюда, позволял детям забираться руками в еду, а иногда даже разрешал Банни пользоваться ножом. Коршуном зависая над ней при этом.
— На нем и сейчас что-то есть. Какой-то ящик, — сказал Куойл. — Погоди, Билли. Это чемодан.
Билли подвел ялик к камню, вокруг которого бурлила вода, и протянул Куойлу крюк с рукоятью.
— Только давай по-быстрому.
Чемодан зацепился на самом верху камня, попав туда с уходящим приливом. Он стоял на небольшом выступе, будто кто-то специально его туда поставил. Куойл подцепил его за веревочную ручку и дернул на себя. Чемодан оказался тяжелым и под своим весом свалился в воду. Когда он всплыл на поверхность, Куойл снова подцепил его крюком и подтащил ближе. В конце концов он протянул руку и схватил чемодан за ручку. С трудом поднял его из воды в лодку. Билли молча управлял яликом, проводя его между камнями.
Кожа, из которой был сделан чемодан, стала черной от морской воды. Он выглядел довольно дорого, но на нем почему-то была веревочная ручка. В этом несоответствии было что-то знакомое. Куойл попытался открыть замок, но он не поддался. Потом их накрыл туман. Густой, клубящийся, поглощавший все на своем пути. Даже фигура Билли, сидевшего на корме ялика, побледнела и приобрела какой-то потусторонний вид. Пространство исчезло. Не стало ни горизонта, ни неба.
— Боже, Куойл, да ты заправский мародер! С этой острогой ты стал настоящим Куойлом.
— Он заперт. Нам придется открыть его, когда мы вернемся.
— Это может случиться не скоро, — ответил Билли. — Нам придется ориентироваться по запаху. Мы еще не совсем вышли из каменной гряды, так что нам придется какое-то время здесь посидеть. Пока не развиднеется.
Куойл вглядывался в туман, пока у него не заболели глаза, но он все равно ничего не увидел. Его постепенно охватывало беспокойство, какой-то липкий страх перед невидимым. Призрачная неизвестность, с оттенком воспоминания о пиратах Куойлах. В его фантазиях ожили предки, чья грязная кровь текла в его жилах. Они убивали терпящих бедствие, топили своих нежеланных детей, дрались и кричали. Разделенные на пряди бороды и свечи, закрепленные в волосах. Острые пики, закаленные в кострах.
По правому борту неожиданно появился камень, огромная башня в клубящемся пару.
— Ага, все правильно. Это Дом-Камень. Теперь нам прямо. Мы скоро почувствуем запах дыма из Якорной Лапы, и тогда уже будет проще.
— Билли, мы видели Дом-Камень по дороге к острову. Он едва высовывался из воды, а эта штуковина просто огромная. Не может быть, чтобы это был один и тот же камень.
— Это он и есть. Сейчас он стоит выше над водой потому, что отлив, да еще кажется больше из-за тумана. Это такая оптическая иллюзия. Из-за нее тебе простая лодочка покажется наливным танкером.
Лодка тихо скользила сквозь белесую мглу. Куойл ухватился за борта и предался отчаянию. Билли сказал, что чувствует запах дыма из печей Якорной Лапы, в пятнадцати милях от них по прямой, и еще один. Запах смерти и разложения.
— Не нравится мне эта вонь. Будто кита выбросило на берег, и он пролежал там три недели на жаре. Похоже, она становится все сильнее. Может, где-то в тумане плывет мертвый кит. Слушай внимательно, должен быть звон колокола с буя возле Барана и Ягненка. В таком тумане легко проплыть мимо входа в бухту.
Где-то через час Билли сказал, что слышит шум берега, волны, разбивающейся о камень. Потом из тумана показалась пара камней с острыми верхушками. Сгущались сумерки.
— Вот это да! — сказал Билли Притти. — Это же Спицы! Нас малость снесло на восток от Якорной Лапы. Но мы недалеко от бухты Отчаяния. Ну, что скажешь? Мы можем подождать тут, пока не рассеется туман. А потом поплывем к берегу. Там, в бухте Отчаяния, был славный ресторанчик. Ну-ка, посмотрим, не забыл ли я, как туда войти. Я не ходил в эту бухту по воде с тех пор, как был мальчишкой.
— Ради бога, Билли, да тут же полно камней!
Из тумана выплывала еще одна темная масса. Но Билли знал, что делал. Он вспомнил старый стишок, сохранившийся еще с тех времен, когда бедные моряки не знали карт и ориентировались по памяти, без компасов и буев.
Старик вывел ялик за Спицы и пошел вперед, по течению и уходящему приливу.
Слушай моряк: как до Спиц доплывешь.
Бухту Отчаянья на западе найдешь.
За Спицы лодку заведи,
Увидишь Башмак Старика, подожди.
За пальцем большим ты ущелье найди.
Там узко, смотри и тихо иди.
— На самом деле можно по-разному искать направление: слушать шум прибоя, кричать и ждать, как быстро придет эхо, отразившись от скал, определить силу течения под тобой. Или принюхаться к запахам бухты. Мой отец мог узнать тысячи закоулков побережья только по запаху.
Округлая выпуклость камня, выступающая над водой, плеск воды о корму, ее вялое журчание возле камня. Куойл с изумлением услышал звук захлопнувшейся автомобильной двери, затем стартера и, наконец, отъезжающей машины. Ему по-прежнему было ничего не видно. Через минуту сквозь туман начал пробиваться слабый свет, и Билли выбрался из лодки и стал крепить швартовы на тумбе.
— Эта вонь идет от чемодана, — сказал он.
— Наверное, испортилась кожа, — предположил Куойл. — Как далеко до ресторана? Я не хочу бросать его здесь.
— Да тут прямо, через дорогу. Летом сюда приезжают туристы с камерами. Сидят здесь днями напролет и смотрят на воду, будто это какой-то диковинный зверь, от которого не оторвать глаз.
— Ты бы их понял, если бы сам жил где-нибудь в Садбери или Нью-Джерси, — сказал Куойл.
— Все, пришли. Я чувствую запах растительного масла сильнее, чем вонь из твоего чемодана. Слушай, не вноси его внутрь.
Клиентов не было, и официантка вместе с поварихой уютно сидели за столиком, вывязывая кружевные салфеточки. В комнате пахло свежим хлебом. Они выпекали его для следующего дня.
— Девочки, мы умираем с голоду, — сказал Билли.
— Шкипер Билли! Как вы меня напугали, появившись из этого тумана.
Повариха отложила вязание и подошла к доске, исписанной мелком.
— Вот что у нас сейчас есть, — сказала она, стирая «филе трески» и «ужин с креветками». — Есть жареный кальмар и котлеты. Слышал о лосе, которого добыл Рэйли? Так вот, мы сделали из него фарш, и сегодня утром я приготовила котлеты в соусе. Получилось очень вкусно. Пюре будете? — Она была вся вычерчена вертикальными линиями: складки на лице, складки на темной юбке.
Прислонившись к стене и зажав в зубах зубочистку, Билли разговаривал по телефону с Тертом Кардом.
— Мы тут с Куойлом в бухте Отчаяния, застряли из-за тумана. Если ты подвезешь нас до Якорной Лапы, я оставлю лодку тут. Его машина осталась там, и я оставил свой грузовик у причала. Ага. Я заберу ее завтра. Тут у нас Куойл подобрал чемодан с Ловца. Не знаем. Он закрыт. Ты смотри езжай по-тихому, тут сильный туман. Торопиться не надо, мы тут будем ужинать. Ага. Нет, она сделала котлеты из лося Рэйли. А, я ей скажу.
Куойл заказал кальмаров и рубленый лук. Кальмары были фаршированы крошечными креветками и уложены на блюда с морской петрушкой. Официантка принесла им горячие рулеты с маслом и джемом из митчеллы.
Повариха выглянула из кухни.
— Я тут приготовила для Рэйли клецки с финиками, по старинному рецепту, Шкипер Билли. У меня их получилось довольно много. Не хотите угоститься?
— Хочу. Терт Кард собирается за нами заехать. Так он тоже хочет котлет, забрать с собой. Если, конечно, у тебя их хватит.
И они ели клецки с финиками с каплей ромового соуса и пили кофе.
— Я хочу открыть чемодан, — сказал Куойл.
— Ну что, мародер, только и думаешь, что об этом чертовом чемодане? Давай, иди открывай. Поддень замок вилкой или просто сбей камнем. Надеюсь, там будет полно сокровищ острова Пристальный. — Билли поднял палец, чтобы ему принесли еще чаю.
***
Куойл поставил чемодан у единственного фонаря на причале. Нашел кусок трубы и стал сбивать им замок. Труба звенела, ударяясь о медную бляшку. Замок не поддавался. Куойл оглянулся в поисках чего-то более тонкого, вроде отвертки или стамески, но вокруг не было ничего, кроме камней и битого стекла. Разозлившись, он размахнулся и ударил по замку изо всех сил. Раздался металлический треск, чемодан распахнулся, обдав его волной удушающей вони.В свете фонаря он увидел разбитый глаз, сплющенное лицо и покрытые запекшейся кровью усы Байонета Мелвилла. На пристань опустился студенистый ужас.
22 Кошка с собакой
Узел с петлей обычно используется для плетения сети с помощью утка.
«КНИГА ЭШЛИ ОБ УЗЛАХ»
— У Агнис мужественное сердце, да, она такая, — говорила Мэвис Бэнгз Доун, когда тетушка вышла, взяв с собой сантиметр и блокнот. — Она смелая и управляется со всем как мужчина. Это все из-за того, что она жила в Штатах. Там все женщины такие смелые. Видела, какая она спокойная? А ее племянничек расползся, как квашня. Ну, когда он голову-то нашел. Он еще тогда два дня не мог за руль сесть, так он был шокирован. Да я сама была шокирована. А тут еще эти, из полиции, приходили, вопросы задавали. Бедная Агнис! Тут еще вот что: она ведь Хамм, но и Куойл в то же время. Сама слышала, какие о них ходят истории, дорогуша. Вот Омонд, мой бедный муж, он их хорошо знал. Он сам-то из Безымянной бухты, это там, за Перевернутым мысом. А это совсем недалеко от мыса Куойлов. Эта их малышка тоже настоящая Куойл. Как буек в штормящем море.
Доун почти не слышала ее. Каждый раз, как только грузовик Агнис отъезжал от мастерской, Доун садилась за электронную пишущую машинку. Ради этого ей иногда приходилось подолгу задерживаться на работе. Она писала письмо за письмом.
«Уважаемые господа,
меня интересует вакансия продавца автомобилей в Вашей фирме. Несмотря на то что сфера моей профессиональной деятельности касается мореплавания и судоходства…»
«Уважаемые господа,Мэвис Бэнгз продолжала говорить:
я пишу Вам в ответ на Вашу рекламу о приглашении к сотрудничеству испаноговорящего служащего. К сожалению, я не говорю по-испански, но у меня есть образование инженера в области судоходства и мореплавания. Я готова сменить свое место жительства. Я прилагаю…»
— Вот смотри: одна женщина рыбачила бок о бок со своим мужем. Это миссис Баггит. Она оставляла детей со своей сестрой и отправлялась в море. Говорят, она была сильна, как мужчина. Сейчас миссис Баггит далеко не ходит, только до бельевой веревки. Она страдает недержанием, она сама так говорила. Не может удержать свои воды. Ну, когда встает, кашляет или смеется. Вот проблема! Они пытались уговорить ее на какие-то упражнения, ну, знаешь, пустить струю, потом остановиться, пустить, остановиться. Она говорит, что от них никакого толку, только домашние заметили, что, когда она в туалете, к дверям подбегает их собака и начинает себя как-то странно вести. Да, конечно, она очень плохо перенесла смерть своего старшего, Джейсона. Он был таким же, как Джек. Упрямцем! Ничего ему нельзя было сказать! Как ты думаешь, Доун, это миссис Мелвилл сделала? Для которой мы так старательно шили обивки из роскошной голубой кожи? Ну, отрезала ему голову? Племянник Агнис говорит, что они ладили друг с другом как кошка с собакой. Ссорились и выпивали. Женщина — и выпивала! А как они уехали и не расплатились с Агнис за ту работу, которую она сделала? Ну конечно, теперь-то понятно, что это она уехала и не расплатилась. Но отрезать голову мужчине и положить ее в чемодан, это просто невероятно! Говорят, ей должен был кто-то помогать. Она же слабая старая женщина!
— Не знаю, — сказала Доун.
В пишущей машинке хранился шаблон письма. Ей оставалось лишь изменять имена адресата и название вакансии — и письмо было готово.
«Уважаемые господа,
недавно я увидела Вашу рекламу в „Глоуб-энд-Мэйл” о том, что вы приглашаете к сотрудничеству ассистентов для исследования. Я не говорю по-японски, но готова научиться…»
«Уважаемые господа,
недавно я увидела Вашу рекламу в „Глоуб-энд-Мэйл” о том, что вы приглашаете к сотрудничеству флориста. Я не умею составлять букеты, но готова этому научиться…»
«Уважаемые господа,— Это все приезжие, нехорошие люди. Все стало другим, не таким, как раньше. Таких страшных вещей раньше не было. В старину хорошо жили. Сейчас-то люди над этим смеются, но на поверку старые обычаи чаще оказываются правильными, чем неправильными. Вот одна традиция, которую я никогда не забуду. Сейчас ни одна девочка небось об этом не знает. Так вот, раньше, когда кто-нибудь заканчивал ткать новый коврик, то звал к себе молодых, незамужних девушек. Они брали кота, заворачивали его в этот коврик и ждали. Тут обязательно нужен кот. На Ньюфаундленде любят котов. Так вот, потом девушки садились вокруг коврика и разворачивали его. И та девушка, к которой шел кот, должна была вскорости выйти замуж. Вот это была верная примета, как восход в начале нового дня.
недавно я увидела Вашу рекламу в „Глоуб-энд-Мэйл” о том, что вы приглашаете к сотрудничеству брокеров. Я получила образование по специальности инженера в области судоходства и мореплавания, но я готова учиться…»
Она поставила себе цель: писать двадцать пять писем каждую неделю. На какое-то из них обязательно придет ответ.
«Уважаемые господа, я недавно увидела Ваше объявление о предложении сотрудничества специалисту по стрижке собак. Я получила образование по специальности инженера в области судоходства и мореплавания, но я готова поменять место жительства…»— Моя сестра как-то всю зиму работала над ковриком, такой голубенький, а по нему рыбки и розочки. Хорошенький. И я была рядом. Мне тогда было четырнадцать. Она решила позвать четырех своих подружек. Получилось пять девушек. Лиз, моя сестра, Кейт, Джейн и две Мэри. Они завернули кота в коврик. И представляешь, кот подходит прямо ко мне и прыгает мне на руки. Как бы то ни было, следующей замуж вышла именно я. Лиз умерла от чахотки еще до наступления лета. Кейт вообще осталась старой девой. Мэри Джендж уехала в Бостон со своими родными, а про другую Мэри я ничего не знаю. А я вышла за Томаса Мунна. Как раз в день моего пятнадцатилетия. Он пропал в море в 1957-м. Вот был красавчик: волосы черные. Когда он входил в комнату, всех как жаром обдавало. Я так заливалась слезами. Похудела. Сорока килограмм не весила. Никто не думал, что я выживу, но как-то я выправилась и вышла за Десмонда Бэнгса. Вот, мы жили до тех пор, пока он не погиб во время аварии самолета, в Лабрадоре. Я решила, что больше замуж не пойду, потому что горе от потери мужа невыносимо. А тут берут и отрезают голову мужу, да еще засовывают ее в какой-то саквояж.
Еще пять писем, и она выполнит план на эту неделю. Она готова на все, лишь бы вырваться отсюда. Лишь бы не слышать Мэвис Бэнгз. И увидеть что-нибудь еще, кроме лодок, камней и воды!
«Я пишу Вам относительно вакансии ассистента по работе с видео дисплеями. Я получила образование по специальности инженера в области судоходства и мореплавания, но я готова учиться…»— Знаешь, мы все, девочки, были большие рукодельницы. Лиз, конечно, ткала коврики. Она была известной мастерицей по коврикам. Наша мама держала овец, чтобы у нас всегда была шерсть. Как сейчас помню, она сидит после ужина и прядет или вяжет. Она всегда вязала после ужина. У нас была прялка, веретено. Мама говорила, что шерсть всегда мягче к вечеру, потому что овцы ложатся спать. Эта старая прялка перешла ко мне по наследству. Дес выкрасил ее в красный и желтый цвета, получилось очень красиво. Нам приходилось всегда заносить ее в дом на ночь. Мы боялись, что ее украдут туристы. Они такие, знаешь. Запросто унесут прялку с твоего двора. Я знаю женщину, у которой украли прялку. Миссис Хиггенд, она ходит в нашу церковь. А что ты думаешь о племяннике, Доун? Ты ходила к ним домой на ужин. Как это он нашел такую гадость? Ты же не захочешь иметь ничего общего с мужчиной, который нашел такую гадость, правда? С Куойлами никогда ничего путного не происходило.
— Никогда. — Мягко щелкала клавиатура. Все, последнее письмо на эту неделю. В ее почтовом ящике уже мог лежать ответ на одно из них.
«Меня заинтересовала вакансия чертежника в Вашей компании. Я получила образование по специальности инженера в области судоходства и мореплавания, но я готова переехать и переучиться на специалиста в архитектуре и черчении…»
***
Куойл и Уэйви были рядом, сочувствуя друг другу. Герри дышал им в шеи. Машина стонала, поднимаясь вверх по холму унося их прочь от школы, в дождь. Они поднялись на вершину холма. Со стороны Куойла свинцово-серый океан мягко переливался под рассеянным светом.Они прорывались сквозь желтый дождь. Ряды почтовых ящиков. Некоторые из них были сделаны похожими на дома их хозяев. Вдоль колеи сновали четыре утки. Куойл сбросил скорость и медленно катился следом за ними, пока те не сошли в канаву. Проехали «Болтушку» и дом Баггитов. Квадратные домики, раскрашенные разноцветными полосами, не боялись ветра, укрывшись среди скал.
Нижняя часть дома Уэйви была мятно-зеленого цвета, а верхняя — насыщенного алого. На веревке висела красная пижама мальчика, яркая, как перец чили. Горка обтесанных бревен, пильные козлы окружены опилками и щепой, поленья, готовые к тому, чтобы их уложили.
Рядом с дорогой стояли два рыбака. Они были худощавы и крепки, как ружья. Чинили сеть. Капли влаги покрывали их свитера. Острые ирландские носы, длинные ирландские шеи и волосы, вылезавшие из-под кепок с козырьками. Один из них посмотрел на подъехавшую машину, его взгляд метнулся от Уэйви к Куойлу, обшарил его лицо, стараясь узнать о нем как можно больше. У него в руке был уток.
— Это дядя Кенни, — сказала Уэйви, обратившись к Герри низким, тягучим голосом.
— Бака! — закричал мальчик.
В дворике Арчи Спаркса в окружении фанерных лебедей стояла новая собака, голубой пудель.
— Бака!
— Да, новая собака, — сказала Уэйви, глядя на деревянного пуделя с веревочным хвостом и ошейником из бутылочных пробок. Собака стояла на шесте. Ее глаза были похожи на нарывы.
В зеркало заднего обзора Куойлу было видно, как к ним по дороге шел брат Уэйви. Второй мужчина наблюдал за ними издалека. Он держал сеть, но его руки не двигались.
Уэйви вытянула Герри из машины. Он подставил лицо под влажную морось, прислушиваясь к прикосновению мелких капель к его коже, как кончиков холодных мокрых волос какого-то сказочного существа. Она увела его к двери.
Куойл протянул руку подходившему мужчине. Он с той же уверенностью мог приветствовать подбегающую к нему незнакомую собаку.
— Куойл, — сказал он, и даже его имя прозвучало как попытка увернуться от этой встречи. Рыбак коротко пожал его руку.
Он был похож на Уэйви, только черты лица чуть грубее. Молодой мужчина, пахнущий рыбой и дождем. Сухощавое тело, рожденное, чтобы жить и работать до девяностолетнего возраста.
— Подвозил Уэйви домой, значит?
— Да. — Ему было стыдно за свою мягкую руку. На окне за деревянным зоопарком дернулась занавеска.
— Это отец, подсматривает, — сказал Кен. — Заходи, выпьешь чаю.
— Нет, нет, — сказал Куойл. — Мне надо возвращаться на работу. Я просто подвез Уэйви.
— Ходьба тоже полезна. Значит, ты нашел саквояж с головой? Меня бы стошнило. Ты живешь там, на мысе? — Он дернул головой. — Отец видит ваш дом через свою подзорную трубу, когда стоит ясная погода. Положили новую крышу на старый дом?
Куойл кивнул и сел в машину. Бесцветные глаза сохраняли выражение дружелюбия.
— Уже возвращаешься? Я доеду с тобой до места, где у меня стоит сеть, — сказал Кен, обошел машину спереди и прыгнул на место, где до этого сидела Уэйви.
Куойл сдал машину назад и развернулся. Уэйви уже исчезла в доме.
— Приезжай к нам в любое время, если захочешь с ней увидеться, — сказал Кен. — Жаль, что так получилось с мальчишкой, но она добрая душа, бедняга.
***
«Уважаемые господа, — писала Доун, — я хотела бы узнать побольше о…»
23 Пагуба
Таинственная сила, которую приписывают узлам… может приносить как вред, так и пользу.
«КОЛДОВСКИЕ УЗЛЫ»
Куойл красил дом. Но как бы они ни благоустраивали его, он продолжал казаться Куойлу мрачным и отталкивающим. Ничто не могло изменить впечатления, появившегося у них, когда они впервые увидели его за туманной завесой. Интересно, как он выглядел на острове Пристальном, когда его только построили или когда волокли по трещащему льду? Ему казалось, что перемещение дома с исконного места изменило его, превратив из очага в простое сочетание геометрических форм. Мысль о том, что за ним может наблюдать неподвижный взгляд мужчины с белыми волосами, заставляла его ежиться и вздрагивать.
Энтузиазм тетушки постепенно угасал, превратившись в личные переживания. Она уходила в свою комнату, ложилась на кровать и подолгу смотрела в потолок. Потом вставала с коротким смешком или зевком и говорила: «Ну, что там у нас?» Так она возвращалась из тех мест, куда ее уносили мысли.
Выходные проходили следующим образом: тетушка в своей комнате, или на кухне, или гуляет. Куойл строит свой спуск к морю, а дети ползают по мху и рассматривают копошащихся насекомых. Иногда Куойл колол дрова в ожидании грядущих холодов. Вспоминал о Партридже, загорался желанием готовить новые блюда, позволял детям забираться руками в еду, а иногда даже разрешал Банни пользоваться ножом. Коршуном зависая над ней при этом.